Сегодня будут танцы (джен)

Санька никогда не любил школу. Никогда. Проще говоря, он ее возненавидел, как только, будучи маленьким шестилетним наивным мальчиком, впервые переступил школьный порог.

В школе ему казалось омерзительным все. Надменные учителя, которые даже не пытались ничего объяснить, когда он осмеливался задавать выходящие за рамки урока вопросы — просто ругали его и оставляли после уроков. Ученики, глупые, как стадо баранов, и злобные, как собаки, как будто все вместе, в толпе, несли его куда-то вперёд, и Санька стремительно осознавал, что куда-то падает. Из-за них, чтобы не потерять и так уж шаткий авторитет среди одноклассников, он начал материться. Из-за них же он начал курить, тайком, за гаражами, отчаянно боясь, что об этом узнает его суровый отец, и спешно слюнявил пальцы по дороге домой, чтобы запахом слюны перебороть запах дыма. И из-за них же, наверное, Санька и скатился на тройки.

Санька буквально тонул здесь, в этом скучном древнем городе, среди массы людей, ничем не отличающихся друг от друга, тонул и не знал, что делать дальше: поступать ли в училище на слесаря, как хотел этого отец, или же идти в университет... Будущее казалось одинаково серым и беспросветным в любом его варианте.

Было, правда, единственное, что красило неказистую Санькину жизнь и давало ему силы просыпаться по утрам. Музыка.

О Музыканте он узнал случайно, из передачи по телевизору. Узнал, послушал песню, заинтересовался и чудом добыл альбом. Ну, как добыл, как чудом, — украл из ближайшего магазина. И тогда, тайком, улучив время, когда мама и отец были на работе, Санька прослушал альбом Музыканта на магнитофоне... и умер. Музыкант был идеален. Его музыка была чудесной, голос таким добрым, а слова, слова любой песни били в самое сердце и заставляли слезы течь сами по себе.

И тогда Санька начал слушать музыку. Скоро плакаты с Музыкантом украсили стены комнаты мальчика, а его песни звучали всё время, и с этим смирился даже отец, пару раз сорвавший плакаты со стен и нещадно поровший сына ремнем. Санька узнал о Музыканте всё, что только мог.

Музыкант был чудесным человеком, таким же, как и его музыка. Красивый на лицо, он говорил мудрые вещи в каждом интервью, и вообще выглядел человеком добрым и хорошим. Имени Музыканта никто не знал — так, Музыкантом, этим немного пафосным прозвищем, его звали даже друзья, с которыми он играл в одной группе; все это лишь только придавало облику Музыканта таинственности, и Санька твердо решил, что станет таким же, как он.

Санька кропотливо собирал коллекцию кассет, обклевал плакатами с Музыкантом всю комнату; что уж там говорить, он даже выпросил у отца гитару и кропотливо разучивал песни по вечерам.

Будущее обрело смысл. Он не будет прозябать здесь, среди этих отвратительных людей. Он никогда не будет слесарем. Он будет играть рок, как Музыкант, и он будет таким же, как он!

* * *

В тот день Санька снова прогуливал школу. Обычно он не прогуливал школу по вторникам, потому что по вторникам в столовке повариха тетя Надя обязательно даёт ему добавку этого вкусного яблочного компота, а на труде, когда он наконец одним из первых закончит свою заготовку, вытерев потное лицо рукавом рубашки, трудовик будет долго разговаривать с ним, как с равным, и расспрашивать про старые группы вроде роллингов или битлов. Про это Санька говорил охотно, хотя в душе негодовал: Музыкант ведь гораздо лучше!

Да, обычно вторник ему нравился. Но сегодня была обещана контрольная по географии, на которую идти ему не хотелось совершенно, впрочем, как и видеть лицо географички.

Просто так по улице Саньке шататься не хотелось, да и поздней осенью было как-то холодновато, а посему он, выгребая из закоулков кожаного дурацкого портфеля мелочь, забежал в метро и довольно опустил в турникет холодный, пахнущий железом жетон. Кататься можно было хоть до вечера — все равно он не может просто так взять и заявиться в школу после прогула.

Бесцельно катаясь по станциям, стараясь не задерживаться на одной долго и лавируя между пассажирами, Санька и оказался в этом переходе. Он вообще не планировал тут задерживаться, просто надеялся прошмыгнуть мимо злобной старухи и поехать на новую станцию, которую совсем недавно открыли.

Он уже и так быстро прошел мимо, как вдруг увидел его. Уличного музыканта.

Он негромко напевал песню под гитару, сидя на груде кирпичей, а проходящие мимо люди изредка подкидывали ему пару мелких монет в чехол. У музыканта были довольно длинные вьющиеся волосы, смешно заправленные за уши и откинутые назад, круглые дурацкие очки — впрочем, лица его Санька так и не разглядел... и ужасно потрепанные ботинки. Один из них был и вовсе подвязан когда-то цветастым, а ныне грязным носовым платком, чтобы не просил каши. Именно в них ноги в совсем мятых летних брюках слегка постукивали в ритм.

Санька остановился, решив послушать еще немного — больно красиво играл этот уличный музыкант, да так знакомо, будто он уже где-то слышал его негромкий добрый голос и эти гитарные переборы. Чарующая музыка окружала его, и Санька не понимал, почему окружающие проходят мимо, даже не слушая.

Однако вскоре гитара громко звякнула, и волшебство развеялось. Саньке стало так обидно, что он не выдержал и подошел.

— Дяденька, а у вас "Ми" не настроено, — сообщил он, шмыгнув носом.

Тот поднял голову, и Санька с удивлением открыл рот: невозможно, но перед ним сейчас предстал Музыкант, во плоти и крови. Так вот откуда этот знакомый голос! Вот откуда эти переборы!

— Спасибо, малыш, — Музыкант тепло улыбнулся и откинулся на холодную стену. — Пожалуй, сделаю перерыв, а то с раннего утра уже играю. Ты сам-то в каком классе?

— В с-седьмом, — еле слышно прошептал Санька, не веря, что Музыкант обращается именно к нему.

Музыкант поправил очки, сползшие с носа, и снова обратился к нему.

— Прогуливаешь, значит? Ну, нехорошо это, братец. Хотя... — в голубых глазах Музыканта заискрился лукавый огонек, — я и сам прогуливал часто, когда шкетом совсем был.

— А-а... Вы-ы... — от волнения у Саньки вспотели руки, а в горле пересохло так, будто он пробежал целый километр. — В-вы п-правда М-музыкант?

Музыкант помрачнел и со вздохом закрыл глаза.

— Ну, допустим, правда.

— А-а... Я ваш поклонник! — выпалил Санька и тут же озлился на себя: что это он тут всякую дурь несет? Ему, может, неприятно, что ему такое в лицо всякие шкеты говорят!

Однако Музыкант не разозлился и не затопал ногами.

— Звать-то тебя как, прогульщик?

— Санька я...

— Ну, будем знакомы, Санька. Меня ты, видимо, уже знаешь... — в голосе Музыканта становилось все больше и больше грусти.

Санька восхищенно воззрился на гитару Музыканта, на ту самую гитару, с которой он написал все самые лучшие песни. В голову ему пришла странная мысль, которую он тут же озвучил.

— Скажите, а почему вы играете... здесь? Тут же никто и внимания не обращает, и все такое...

Музыкант подул на руки и посмотрел на него серьезным взглядом.

— Потому и сижу, Санька, что внимания никто не обращает. Там, на концертах, я известен, я звезда эстрады, все следят за каждым моим аккордом, и они, все они, вся эта толпа, легко съест то, что я им преподнесу. Схавает и спасибо скажет. А тут, — Музыкант обвел рукой унылый подземный переход, — тут я никому не нужен, и тут мои способности оценят в должной мере.

— Способности? В должной мере?! — удивленно переспросил Санька. — Вы же и так чудесно играете!

Музыкант покачал головой.

— Это вам так кажется, ведь вы, и ты тоже, не видите реальности за пределами вашего фанатства.

— Но...

— На прошлом концерте, — перебил его Музыкант, — я играл совершенно другие аккорды, а потом и вовсе перестал зажимать их, бряцая на одной струне. И никто, никто не обратил на это внимания. Никто. Ни одна собака не подпрыгнула и не заорала, что, мол, ваш Музыкант и в ноты-то не попадает! — Музыкант сорвался на крик и устало опрокинулся на стену.

Отчего-то Саньке стало ужасно его жалко.

А Музыкант все говорил и говорил: очевидно, у него давно не было собеседника.

— А все эти рокеры, что борются против системы... Что наши, что западные с этими их Breaking The Law. Все говорят, что нельзя прогнуться под систему — и уже стали ее рабами. Кто оплачивает их пребывание в студии? Кто выпускает их альбомы? Кто раскручивает их и дает фанатов? Система, система, система! Системе выгодно, чтобы внутри нее существовал такой вот левый винтик, который крутится не в ту сторону и не так, как надо, но крутится и крутится отменно! Они так смешны, так нелепы в своей бессмысленной борьбе, которая на самом деле еще одна часть системы... — Музыкант закашлялся, и кашель гулко, будто удар по барабану, отозвался в его тощей груди. — Я ведь когда-то был точно таким, как ты, Саня. Прогуливал школу, не делал домашние задания, бренчал на гитаре и мечтал стать рок-звездой. И что вышло из этого? Я все осознал. Я разочаровался в себе, я разочаровался в музыке...

Музыкант поднялся на ноги.

— Куришь? — спросил он, поглядывая на ошарашенного Саньку и доставая пачку сигарет. Обычных, с верблюдом.

— Курю, — Санька кивнул и принял тонкую бело-желтую сигарету из рук Музыканта, как величайшее сокровище.

Минуты три они молча курили, двое, взрослый мужчина и светлый мальчишка в старой куртке, наброшенной поверх школьной формы.

Они курили всего три минуты, но Саньке казалось, что прошла уже целая вечность. Наконец, Музыкант последний раз затянулся и затушил упавший окурок пяткой того самого просящего каши башмака. Немного постояв и втянув полной грудью холодный серый, как все в этом городе, воздух, Музыкант грустно и решительно принялся убирать гитару в чехол. Санька с благоговением следил за его манипуляциями.

— Вот что, Александр, — сказал Музыкант, повесив чехол на плечо. — Больше я здесь играть не буду, и прошу тебя, не старайся меня отыскать.

— П-почему? — выдавил из себя Санька.

Музыкант грустно вздохнул.

— Потому что ты придешь сюда посмотреть на меня снова и снова, будешь восторгаться всему тому, что я делаю, а это значит, что я снова вернусь к старому. Снова окажусь на концерте. Ты хороший парень, но я... просто надоело это глупое фанатство. Ну, бывай, — неловко закончил Музыкант и, хлопнув Саньку по плечу, растворился в толпе людей.

Музыкант уже давно исчез, а Санька все стоял в переходе и смотрел на груду кирпичей да упавшую монетку.

* * *

Санька не помнил, как вернулся домой: мысли блуждали, будто он был пьян. Едва только он переступил порог дома, то, не разуваясь, кинулся в комнату и вставил в магнитофон кассету. Эту кассету он достал у перекупщика с величайшим трудом: это была единственная в своем роде запись последнего концерта Музыканта. Этой записью Санька по праву гордился и сейчас, вставляя ее в магнитофон, он ожидал вновь погрузиться в эту магию.

Но ничего не произошло: вслушиваясь, Санька ясно понимал, что Музыкант фальшивил, сбивался, а под конец и вовсе начал нести лютую ахинею. Радость съежилась и уползла куда-то вглубь сердца, и на ее место пришел гнев.

— Какой же я дурак, — пробормотал Санька. — Дурак. Идиот. Имбецил тупой!

С ненавистью он вырвал кассету из магнитофона — Музыкант смолк на полуслове — и принялся топтать ее ногами, пока она не превратилась в черные крошки. Санька срывал и рвал на куски плакаты, выбрасывал в окно кассеты...

— Ненавижу. Ненавижу...

Сжимая в руке первый альбом Музыканта, после которого он и начал слушать рок, Санька упал на кровать и тихо зарыдал.

* * *

Вот уже полгода Санька как взялся за ум: он не прогуливал уроки, носил форму, слушался маму и отца... На него не могли нарадоваться, а после того, как он принес из школы табель с одними пятерками, отец улыбнулся в усы и сказал, что подарит ему удочку, как он и хотел.

Постепенно Санька остывал, и он уже смеялся над своей детской мечтой стать рокером. Правда, гитару он так и не забросил, часто по вечерам наигрывая на ней песни родителям. Он всерьез хотел пойти учиться на лингвиста, и отец на удивление одобрял его выбор.

Все шло чудесно, пока в один прекрасный день Санька снова не прогулял школу. Он вообще не знал, почему так получилось: просто с утра он встал и понял, что не может сегодня идти туда. Слишком уж витало в воздухе какой-то полузабытой уже свободой. Захватив с собой только портфель с завтраком и зачем-то гитару, Санька припустил по улице и снова залез в метро.

На его любимой станции, с витражами на потолке и огромным мозаичным панно, снова играл уличный музыкант. Все те же рваные ботинки, все те же брюки и все те же круглые очки, и Санька твердо ощутил чувство дежа-вю. Былого фанатства в нем уже не было, только уважение, и он, помедлив, вновь, как тогда, подошел к Музыканту.

— Дяденька, а у вас гитара не настроена, — улыбнулся он.

Музыкант поднял голову и расцвел.

— А, Санька! — узнал! — Я, признаться, по тебе даже соскучился, уж больно ты был прекрасный собеседник. Что, снова прогуливаешь?

— Весна же на дворе, — Санька дернул рукавом школьного пиджака куда-то в сторону бледного солнца. — Как тут учиться?

— И то правда, — взгляд Музыканта упал на гитару Саньки. — Ну что, сыграем?

Раньше Саньку обязательно хватил бы удар, но сейчас он кивнул головой.

— Давайте сыграем, — он расчехлил гитару и провел пальцем по струнам.

Играли они долго: сначала вспомнили старые песни Музыканта, потом классику, потом рок-н-ролл... Чехол Музыканта быстро наполнился звенящими монетками, и тот уважительно посмотрел на Саньку.

— Талантливый ты человек, Санька, — улыбнулся Музыкант. — Уважаю.

Они снова закурили, как в прошлый раз, и Музыкант вновь серьезно на него посмотрел.

— Можешь приходить снова и снова, — просто сказал он. — Я соскучился по умным собеседникам.

— Даже так... — протянул Санька. Неожиданно ему в голову пришла дерзкая мысль. — Музыкант... — протянул он.

— Что такое? — обернулся Музыкант, перевязывавший платок на порванном ботинке.

И Санька решился.

— А как вас на самом деле зовут, Музыкант?

Музыкант помрачнел, задумался... и засиял.

— Славка, — сказал он, пожимая ему руку. — Меня зовут Славка.