Двое в клетке (джен)

— Помилуйте, сеньор, — возразил Санчо, — то, что там виднеется, вовсе не великаны,

а ветряные мельницы; то же, что вы принимаете за их руки, — это крылья:

они кружатся от ветра и приводят в движение мельничные жернова.

— Сейчас видно неопытного искателя приключений, — заметил Дон Кихот, — это великаны.

И если ты боишься, то отъезжай в сторону и помолись,

а я тем временем вступлю с ними в жестокий и неравный бой.

Мигель Де Сервантес Сааведра «Дон Кихот Ламанчский»

В душной, мягкостенной Клетке двое всегда близки. Как они попали сюда вместе? Изолятор предназначен для мучительного, сводящего с ума одиночества. Именно так, считают взрослые, нужно лечить детскую душу. Но сегодня Пауки засунули их сюда вдвоем, и Волк не сомневается, это не удачное стечение обстоятельств, это — судьба.

Пока в Клетке не выключили свет, они сидели в тишине. На улице сейчас, наверное, садится солнце, озаряет розовым серые стены Дома, а внутри его привычно расползается мрак. Но сейчас это кажется таким далеким, нереальным, ведь вокруг обитый веселым пестрым ситцем Изолятор, тусклая лампочка под потолком, и мучительное напряжение, повисшее между ними, от которого каждый старается спастись, занявшись хоть каким-то делом.

За время, проведенное в Могильнике, Волк привык к одиночеству. Как протащил он сюда книгу и сигареты, известно ему одному, ведь на нем нет волшебной жилетки Табаки. Челка падает на глаза и мешает читать, и Волк откидывает её привычным движением руки. Ему хочется курить, но он терпит. Ведь сигарет осталось мало, а впереди тяжелый разговор. Ещё пригодятся.

Македонскому взаперти плохо. Забившись в угол, он рассматривает свои руки, расцарапанные, кровоточащие, без дела совершенно бесполезные. Лишь делая что-то для других, он чувствует себя живым. Там, далеко, — немытые чашки и тарелки, пятна кофе на столе и грязные простыни. Там истории Табаки, ехидные замечания Лорда и музыка Горбача… Для них он не ангел, и даже не друг, он их потерянные руки и ноги. Он им нужен. Этого Македонскому достаточно.

А тот, кто сидит сейчас перед ним, друг ли?

Волк, чувствуя взгляд Македонского, хмурится.

* * *

— У меня к тебе предложение, — серьезно говорит Волк.

В темноте любые разговоры ведутся легче, но будет ли легким этот разговор, Македонский не знает. На душе у него скребутся кошки.

Самого Волка в темноте не видно. Только бойкий огонек сигареты мечется вверх-вниз, гипнотизируя. Вверх — первая долгожданная затяжка. Легкие радостно впускают ядовитый дым. Вниз — рука с зажатой сигаретой опускается на колено. Волк с наслаждением выдыхает и наконец расслабляется — теперь можно и поговорить.

— Предложение… — задумчиво повторяет Волк. — Я не рассказываю никому о твоей тайне, а ты выполняешь мою просьбу.

— Тайну? — шепчет в темноту Македонский.

Ужас обреченности — вот, что он чувствует в этот момент. Как только он поверил, что все хорошо, его опять сажают на цепь. Вырваться бы из этой клетки, глотнуть свежего воздуха, расправить крылья, но нет… Волк внимательно всматривается на него из темноты. Македонскому хочется спрятаться от этого изучающего взгляда, но что-то в нем удивляет, не давая отвернуться.

Волк удивительно спокоен. Его спокойствие, необъятное, неземное, переполняет крошечное пространство и, о чудо, передается Македонскому. Иначе бы он давно бился в истерике, унижался, умоляя Волка прекратить этот ужасный разговор. Но в Клетке тихо, а они все так же сидят друг напротив друга. Волк ждет от него ответа.

— Чего ты хочешь? — раздается, наконец, тихий голос Македонского.

Сигарета опять взмывает вверх. Заворожённо наблюдая ее причудливую траекторию, Македонский вдруг думает о том, что сам Волк похож на этот огонек. Худой, бледный, вроде бы ничем не примечательный парень, но он, романтик и энтузиаст, — вдохновение для многих в Доме. Он один из тех, кто придает смысл обыденности, гонит тоску и делает существование более счастливым и цельным. Какой бы была без него Четвертая? Какой бы был без него Дом? Эти неожиданные вопросы пугают Македонского. Слишком безрадостны на них ответы.

— Я хочу, чтобы Слепой покинул Дом, — уверенно говорит Волк.

Македонский не сдерживает вздох сожаления и разочарования, который сам рвется откуда-то изнутри. Все люди одинаковые. Все они стремятся использовать его дар в своих корыстных целях, и Волк, к сожалению, не исключение. От этих мыслей Македонскому становится невыносимо горько и страшно: он слишком расслабился и почти успел позабыть, как хозяйская рука дергает цепь, и ржавый ошейник впивается в глотку. Все как раньше. За что люди так обходятся с ним? Что он им сделал?

Огонек резко перемещается ближе к нему.

— Ты неправильно понял меня! — лихорадочно шепчет совсем рядом Волк. — Я не для себя прошу! Совсем не для себя! Я так многое осознал, Македонский, ты просто послушай меня…

Сквозь ледяное спокойствие прорывается неистовое отчаяние. Ну как же все объяснить этому странному рыжему парню, который (да-да, Волк сам видел!) не так прост, как кажется?!

Ведь дело совсем не в том, что он бесконечно ревнует Слепого к своему единственному другу Сфинксу. Не в том, что это он, Волк, должен был стать вожаком Четвертой и хозяином Дома (ведь он мечтал об этом с самого детства!). Не в том, что циничный, неразборчивый Слепой вызывает у него только презрение и отвращение.

Все это мучало, тревожило Волка долгие годы, не давало дышать полной грудью. Ненависть к Слепому потихоньку сжигала его изнутри. Но потом все изменилось: в один прекрасный день Волк посмотрел на действительность новым, отрешенным взглядом и многое понял. Личные чувства отошли на второй план, пропустив вперед желание спасти тех, кто за годы жизни в Доме стал ему близок.

Волк не знает, всегда ли был Слепой "такой" или сам Дом сделал его "проводником". Но от Слепого вокруг распространяется редкостная дрянь. Чума? Проказа? Называй, как хочешь. Проникает во все уголки, заражает каждую клеточку сознания. За пустыми, невидящими глазами Слепого прячется целая бездна, и он не только уходит туда с головой сам, но и губит близких и родных Волка. Нет Леса, нет Прыгунов и Ходоков, нет Изнанки. Есть безумие, застилающее разум, в плену которого теряется любовь и воля к жизни.

Волк не винит Македонского в том, что тот ему не верит и видит за жаркими откровениями лишь оправдания. Когда-то он сам не замечал всего этого. Это ловушка Дома. Когда ты в нем, ты видишь все Его глазами и познаешь действительность так, как хочет Он. Но Волку как-то удалось понять истинную суть вещей, и поэтому ему странно, что Македонский, который творит своими истерзанными руками чудеса, до сих пор не видит и не понимает происходящего.

— Если он уйдет, будет лучше и всем нам, и ему самому.

Волк задумчиво замолкает. Да, ему жалко Слепого. Он действительно желает ему лучшей судьбы, чем вечно бродить в лесах своего безумия.

Монолог в пустоту совсем его обессиливает. Болит спина и чертовски хочется курить, но сигарет, увы, не осталось. Волк сворачивается на полу комочком, надеясь, что это невыносимое жжение в позвоночнике прекратится хоть на несколько мгновений.

— Ты хоть подумай над тем, что я тебе сказал. Может быть, ты поймешь и согласишься…

После долгих откровений эти слова как капля в море, и они тают в удушливой тесноте Клетки.

* * *

Забившись в угол, закрыв лицо руками, беззвучно плачет Македонский.

Волк давно спит, смирившись с молчанием собеседника и назойливой болью в спине. В предрассветные часы человеческий сон особенно глубок.

Милый Волк! Наивный смешной рыцарь, Дон Кихот, борющийся с ветряными мельницами! За потоком слов, совершенно для него бессмысленных, Македонский разглядел свою правду, совсем не ту, что пытался объяснить ему Волк. «Нежилец! — зловеще шепчет ему таинственный голос. — Он — нежилец!»

Теперь Македонский понимает, откуда это удивительное спокойствие и внезапное прозрение. Ничего не бывает просто так в этом мире. Волк обречен: или его слабое, больное тело в конце концов не выдержит полного энергии и воли духа, или слабое, больное тело подавит дух, доведя своего хозяина до потери рассудка постоянными болями и мучениями. Смерть уже наступает на пятки Волку, осталось совсем немного.

Волк сам чует близкий конец. Его признания — не шантаж и не угроза, это мольба о помощи. Он чувствует, что сам уже ничего не сможет исправить, и надеется на Македонского. Жаль, он не понимает, что Красные Драконы не всемогущи, и не все они могут изменить своими чудесами. А может быть, это и хорошо?

Македонский утирает слезы и еле слышно всхлипывает.

— Я согласен, — шепчет он спящему Волку.

Его руки привычно уносят боль и кошмары, которые видит Волк по ночам. Приходит черед светлых сновидений, напоминающих своей нереальностью сказку. Сказку о сбывшихся желаниях и надеждах. Волк мягко и робко, ещё не веря своему счастью, улыбается во сне.

* * *

Волку снится Слепой. Во сне так легко и просто поверить, что его может забрать кто-то славный и добрый, похожий на Лося. Не его ли Слепой ищет в своем страшном и темном Лесу, вспоминая то далекое лето, когда они вчетвером были счастливы? Тогда еще не было Изнанки. Слепой радовался теплым лучам солнца, новым запахам и ощущениям, которыми одаривал его незнакомый мир вокруг. Такой Слепой ближе и понятнее Волку, и он верит, что где-то в глубине души Незрячий такой и есть, просто серая коробка Дома, изолировавшая его от действительности, сыграла дурную шутку с его рассудком. Но ведь все можно исправить! Волк сам готов терпеливо и спокойно возвращать Слепого к реальности, на это не жалко положить ни сил, ни времени. Ведь жизнь, настоящая, реальная — это чудо, которым хочется делиться. Но пока нужно просто оторвать Слепого от Дома, и Волк верит, что Македонский поможет ему с этим.

Без Слепого и в Доме, и в Четвертой одновременно изменится все и не изменится ничего. Смешно, но ухода Хозяина никто и не заметит, его могущество — не что иное, как очередная иллюзия Дома. Слепой всегда был сам по себе, сам с собой, сам в себе. Кто знает, какой он настоящий? Кто смог увидеть его душу? По Слепому будет грустить только Сфинкс. Но и ему станет легче, если Слепого не будет рядом, ведь их дружба с детства приносит ему одни только страдания. И сам Волк. Ненависть привязывает людей друг к другу крепче всего. Волк так долго в него вглядывался, что, кажется, никто и не знает настоящего Слепого лучше его. Но до выпуска не так уж далеко, может быть, жизнь снова сведет их в Наружности?

Волшебные сновидения уводят Волка и в Наружность. Он любит Дом всей душой, но ему всегда хотелось туда, в большой мир, творить большие дела. Его неуемной энергии хватило бы на целую вселенную, вот только не болела бы так спина. Но во сне его тело сильное и крепкое. Он как Бастиан Букс в волшебной стране Фантазии хочет и может познать и ощутить все. Приключения! Испытания! Счастье! Он путешествует по миру героями своих любимых книжек, ведь, как и для всех обитателей Дома, Наружность все равно пока остается для него загадочной, туманной, далекой. Но он её не боится, нет. Волк точно знает — за высоким серым забором его ждет большой прекрасный мир.

После сказочных странствий в Наружности Волк оказывается дома, в Четвертой.

Четвертая снится ему неизменной. Пустая, но не заброшенная. Как будто все разбежались кто куда, и один Волк стоит и осматривается, стараясь запомнить все как есть. Рисунки на стенах, сдвинутые кровати и, конечно, полный бардак. Разбросанные вещи неуловимо напоминают о своих владельцах, и рассматривающего их Волка переполняет нежность. Разноцветные пуговицы Табаки, диски Лэри, рубашки с фамильным гербом Лорда... Прислоненные к кровати протезы Сфинкса. В приоткрытое окно веет приятный летний ветерок, и все озарено солнечным светом. Это место он хочет заполнить до малейших подробностей, чтобы спустя годы, несмотря на то, куда занесет его жизнь, мысленно возвращаться сюда. Домой.

Утром Волк проснется отдохнувшим, свежим и следующие несколько дней проведет в счастливой эйфории. Он не будет спрашивать об ответе посеревшего за это время Македонского, пребывая в уверенности, что тот исполнит его желание.

* * *

В скором времени в Четвертой будет особенно тихая и безмятежная ночь. Тихо будет в комнате, тихо будет в Доме. В эту ночь Волк, в последний раз улыбнувшись своим видениям, больше не проснется.

Македонский тяжело вздохнет. На его плечи ляжет непосильный груз греха. «По-другому никак, Волк…» — шепнет тихо, едва сдерживая слезы.

Сонно заворочается Табаки. «До встречи! До встречи!» — забормочет он, сам не зная кому, и снова засопит в подушку.

Где-то в недрах Дома гуляет Слепой. Ищет, сердится. Сегодня Лес никак не идет ему навстречу.