Новая надежда (джен)

Костер едва-едва тлел.

Щепки и хворост, что подбрасывали в него, отсырели и почти превратились в кусочки разноцветного льда; изо всех щелей немилосердно дуло, в прорехи соломенной крыши ветром швыряло горсти колючего снега. Огонь то разгорался, то почти затухал; тогда люди, сгрудившиеся вокруг в надежде урвать хоть крупицу тепла, яростно бранились и принимались высекать искры из двух крохотных кусочков камня.

Как холодно. Старые Боги и новые, как же холодно.

Ширен попыталась приблизиться к костру — незаметно, бочком, но одна из одичалых, высокая, ширококостная женщина, заметила ее и оттолкнула прочь:

— Поди отсюда! Поди! Нам тут еще проклятых не хватало!

— Брось, Гунна, девчонка так от холоду околеет, — заметила другая.

— Не наша беда! Помрет — так камень с рожи у нее вырежем, а остальное сожрем! — увидев, как вздрогнула Ширен, Гунна немного смягчилась и бросила в девочку кусок чьей-то меховой шкуры — один из тех, что были намотаны на нее поверх прочей одежды. — Ладно, бери вот. Не станем мы тебя есть — у вас, проклятых, говорят, мясо отравленное. Уж постарайся дожить до утра — сжигать тебя, сама видишь, не на чем, а у ледяных демонов и так трупья полны охапки, что не продохнуть: помрешь — так будешь с ними таскаться всю Долгую Ночь…

Ширен кивнула и, закутавшись в шкуру, побрела выискивать себе уголок потеплее — ну, или хотя бы такой, где дуло не так сильно. Эти люди были грубы с ней, даже жестоки, но они делились с ней пищей и даже иногда, пересилив свой страх серой хвори, подпускали к огню. Не бросили одну замерзать под рыдающим кровью чардревом, не оставили ожившим мертвецам в качестве легкой добычи, но взяли с собой. Точнее, не возражали, когда она пошла за ними.

Матушка бы выругала ее за такую безропотность. Сказала бы, что такое поведение недостойно леди Баратеон и наследницы Железного Трона. Но матушка…

Ширен быстро вытерла глаза — слезы мгновенно замерзали на щеках и неприятно кололи кожу. Мать она не видела вот уже целую луну — даже не знала, жива ли она. Они обе были в Восточном Дозоре-у-Моря, когда туда прилетел ворон из Черного Замке с сообщением о том, что Иные и их армия перешли через Стену. Отец еще раньше сгинул в страшной снежной буре под Винтерфеллом, так что леди Селиса с дочерью оказались заперты в замке, не имея при себе практически ничего, даже армии — с ними остались только полсотни флорентовских латников, отряженных Станнисом для охраны. Немногие дозорные и одичалые, казалось, позабыли про королеву, ее дочь и их людей: они силились по возможности укрепить замок, чтобы хоть как-то защититься от Иных и упырей.

Но те пришли оттуда, откуда их никто не ждал. Ударили не с севера, а с юга.

Черные братья и латники Флорентов пытались сражаться, но их смели практически мгновенно; одичалые же, увидев их смерть, дрогнули и побежали. Ширен не помнила, как и почему она оказалась во дворе одна, без матери или кого-то из фрейлин, как очутилась в лодке — она пребывала в каком-то странном оцепенении и очнулась только тогда, когда утлая лодчонка ткнулась в край берега по другую сторону от Стены. Одичалым, захватившим ее с собой, казалось, было все равно куда бежать — лишь бы дальше от упырей, дальше от ледяных демонов с синими глазами… в руки к другим упырям и другим демонам, коих, как слышала Ширен, за Стеной водилось великое множество.

Однако им везло: вот уже целую луну они брели по берегу замерзавшего моря и не встретили ни одного упыря, ни одного Иного. Брели без особой цели; Ширен порой казалось, что они живы только до тех пор, пока движутся — хоть зачем-то, хоть куда-то. Часто им на пути попадались оставленные приморские селения, порой — даже с брошенными припасами, так что угроза смерти от голода отступала; люди не попадались вообще — только одна сошедшая с ума женщина пару дней назад. Она оказалась единственной выжившей из небольшой деревеньки; по ее словам, к ним бурей занесло несколько кораблей с доброй тысячей вооруженных людей. На своих пиках они несли позолоченные черепа; в тот момент, когда воины сошли с кораблей на землю, черепа ожили и разорвали и их, и всех жителей деревни.

— Они прыгали, — повторяла выжившая раз за разом. — Они прыгали и вцеплялись в глотки. Сами золотые, а глаза синие, — женщина ткнула дрожащей рукой в Ширен. — Совсем как у нее.

Ширен испугалась было, что теперь ее точно прогонят, но одичалые пропустили слова несчастной сумасшедшей мимо ушей. На саму деревню они набрели только сегодня; трупов уже нигде не было — почти наверняка пополнили собой армию Иных — но в погребах еще оставалось немного мороженого мяса, а в каменном амбаре, в котором было решено остаться на ночь — немного зерна и промерзших овощей. Этого должно было хватить на несколько дней, но все же было слишком мало для того, чтобы переждать снежную бурю, которая, по словам одного из мужчин, должна была разразиться со дня на день. Это Ширен и сама поняла: небо заволокло низкими, призрачно-серыми тучами, а солнце, взошедшее не больше, чем на два часа, было кроваво-красным, как рубин в ожерелье леди Мелисандры...

Ширен вздохнула и поплотнее закуталась в шкуру, стараясь согреться. Наверное, они все уже умерли — отец, мать, леди Мелисандра, даже Пестряк. Когда-то давно, краем уха ловя донесения отцу, она жалела бедную леди Сансу Старк, у которой погибла вся семья — отец, мать, братья и сестра, а теперь и сама оказалась на ее месте. Может быть, даже хорошо, если она умрет; раз матушка умерла, то почти наверняка теперь в войске Иных; если Ширен тоже умрет и станет упырем, то, может, они снова встретятся?

Одичалые у костра вновь разразились бранью — огонь погас окончательно. Ширен съежилась еще сильнее — надо поспать. Мейстер в Восточном Дозоре говорил, что, когда спишь, то не так холодно. И не так сильно хочется есть.

* * *

Проснулась она от странного треска где-то наверху. Проснулась и не сразу поняла, что вокруг тепло — очень тепло, даже жарко. А когда открыла глаза…

Огонь был везде. Горели остатки соломенной крыши, куски навоза под ногами, полыхали деревянные балки и подпоры. Одичалых, с которыми она шла, не было видно, но снаружи, из-за нагревающейся каменной стены, были слышны звуки битвы.

Нет-нет-нет, так не бывает, костер ведь погас, они сами сказали, что им нечем топить…

Ширен поползла вперед, но тут же с криком отпрянула — прямо перед ней на земляной пол рухнула горящая балка. Окон в амбаре не было, дверной проем смутно виднелся где-то впереди и сбоку за стеной пламени; деться было некуда: впереди — огонь, за спиной — горячий камень. Ширен уткнулась лицом в колени и заплакала — тихо и как-то совсем по-детски.

Мамочка, прости меня, я была плохой дочерью… Мама, я не достанусь ледяным демонам, я сгорю, я знаю, ты бы порадовалась этому…

За спиной у нее с грохотом обрушилась деревянная подпора и, сразу за ней, почти на голову — вторая балка. Ширен, закричала и съежилась, ожидая смертельного, обжигающего жара… но его не последовало. Огонь плясал вокруг, везде, где куда падал взгляд, пожирая все на своем пути, но Ширен не трогал, как будто опасаясь, обходя стороной. Из воздуха как будто убрали дым и пепел; дышать становилось легче с каждой минутой, и постепенно Ширен начало казаться, что она сидит в огромной, теплой ванне, наполненной светом. Слезы все еще бежали по ее щекам, но страха не было, даже наоборот — впервые за какое-то время Ширен почувствовала себя в безопасности. Она вскинула голову к провалу крыши; там, наверху, за пеленой дыма и облаков, угадывалось кроваво-красное солнце — наступило утро.

Пожар утих достаточно быстро — все же в амбаре было не так много того, что могло гореть. Ширен, все еще не веря в то, что она жива, осторожно выбралась из груды пепла и остывших углей — того, что осталось от едва не прикончившей ее балки — почти ощупью пробралась к выходу и…

И увидела их.

Ей показалось, что она попала в какую-то страшную сказку из тех, что рассказывали долгими ночами на севере или в караулах у Стены; везде, куда ни посмотри, плотным кольцом стояли мертвецы. Полуистлевшие и те, кто мог быть жив еще вчера, мужчины, женщины, старики и дети, одичалые, черные братья и, кажется, даже солдаты ее отца. Между ног у них шныряли, отвратительно лязгая челюстями, позолоченные черепа — те самые, из рассказов сумасшедшей женщины; один из них, с ввинченным в макушку султаном конских волос так клацнул зубами на Ширен, что та подпрыгнула от испуга. Вдруг ряды упырей раздвинулись и вперед вышли… существа — людьми их назвать было нельзя: высокие, тонкие, белые-белые, будто сотканные из тумана и сотен крохотных льдинок, и с глазами синими, будто ночное небо. Один из них в упор посмотрел на Ширен и коротко кивнул; тотчас же двое других оказались рядом и, крепко взяв ее за руки, поволокли вперед.

— Не надо, — прошептала Ширен, чувствуя, как руки от запястий и до плеч пронизывает мертвенный холод; изо рта с каждым словом вырывалось облачко пара. — Не надо… отпустите меня, пожалуйста, пожалуйста…

Иные не слушали ее. Пройдя сквозь ряды мертвецов, один выпустил ее и вскарабкался на гигантского ледяного паука; второй легко, словно куклу, поднял Ширен на руки и усадил рядом, чуть придержав за спину. Холод пронзил не только руки, но и все тело Ширен — ужасный холод, которого она не знала прежде; Иной, сидевший с ней на пауке, сложил тонкие ледяные губы в нечто, напоминающее улыбку, и коснулся лба девочки таким же ледяным пальцем. Ширен почувствовала, как слабеет и проваливается куда-то в темноту; последним, что она успела увидеть, были еще несколько ледяных пауков, двинувшихся вперед.

— Не бойся, — донесся сбоку незнакомый голос. — Они не навредят тебе. Пока не навредят.

Ширен обернулась: из окружавшей ее темноты к ней вышел мальчик примерно ее лет, в красно-черном дублете, черных же бриджах и черном плаще, скрепленном у горла фибулой в виде ворона, высокий и очень худой. Белые волосы падали ему на лицо; на щеке и части шеи, почти там же, где у Ширен была уродливая серая корка, расплывалось бледно-бордовое родимое пятно, чем-то похожее на ворона.

— Кто ты? — спросила Ширен; ей показалось, что мальчик ей знаком. — Откуда ты взялся?

— Меня зовут Бринден, если ты об этом, — он мотнул головой, отбрасывая с лица волосы; глаза у него оказались ярко-алые, словно кровь. — Кто я — неважно. Важно то, кто ты.

— Я? — Ширен смешалась. — Я — Ширен Баратеон, дочь короля Станниса и королевы Селисы, наследница Железного трона… была ею. А теперь — не знаю.

— Совсем не знаешь? — прищурился мальчишка. — И даже не догадываешься?

Ширен покачала головой. Бринден нахмурился.

— Ты знаешь, что случилось после того, как Иные перебрались через Стену? — Ширен не знала. — Вестерос сковал холод — точь-в-точь такой, как во времена первой Долгой Ночи. За какой-то месяц снегом замело города и опустели их улицы; вместо шума рынков и площадей слышен только свист ветра и шепот мертвецов… Но у людей осталась еще одна надежда, — Бринден в упор посмотрел на Ширен. — И мне кажется, надежда эта — ты.

Ширен даже ущипнула себя потихоньку — настолько нереальным казалось ей все происходившее. Пожар, Иные, а теперь еще и этот мальчишка, заявляющий, что она — чья-то надежда… Она? Маленькая, некрасивая Ширен, до которой нет дела даже матушке?

— Я? — повторила она. — Нет, я… я не могу быть их надеждой. Я же…

— Кто? Быть может, дракон, родившийся из огня, камня и соли под красной звездой?

Ширен вздрогнула — пророчество, что так любила повторять леди Мелисандра, неприятно резануло ей слух.

— Я не… — начала было она и осеклась. Амбар, в котором ее нашли Иные, был каменным; балки горели, и она плакала, и над головой сияло красное солнце… — Я не дракон.

— Но в тебе драконья кровь, — возразил Бринден. — Бабушка твоего отца была драконом.

— Откуда ты знаешь?

Бринден смутился.

— Знаю — и все.

Ширен затрясла головой — совсем не подобающе для принцессы:

— Нет. Нет. Ты ошибаешься. Я не могу никого спасти, я даже себя не могу спасти, я…

— Тс-с, — Бринден аккуратно приложил палец к ее губам. — Помолчи. Ты не веришь мне, и я тебя понимаю: я бы сам не поверил, будь я на твоем месте. Но ты должна мне поверить. Другого выхода у нас нет.

— У нас?

— Да, у нас, — Бринден почему-то отвел глаза. — Я… мы должны помочь тебе. И мы поможем. Поверь мне, Ширен. Пожалуйста.

И Ширен поверила. Больше ей ничего не оставалось.

В конце концов, она и так уже оказалась в старой легенде. В старых легендах герои никогда не удивляются и не сомневаются. Они верят. И поэтому, наверное, становятся героями.

* * *

Путешествие с Иными — если это можно было назвать путешествием — было на редкость однообразным.

Ширен почти все время находилась в каком-то странном оцепенении — не то сне, не то беспамятстве; иногда она выныривала из него, и тогда к ее губам приживалась нечто ледяное, а в горло текла такая же ледяная жидкость, и Ширен вновь проваливалась в вязкую темноту. Она сошла бы с ума… если бы не Бринден.

Бринден постоянно, неотлучно находился рядом с ней — иногда просто мочал и смотрел на нее, как будто оценивая, но чаще рассказывал обо всем на свете. Об Эссосе, о далеких землях, вроде Асшая, о древней Валирии… Но больше всего — о незапамятной истории Вестероса: об андалах, Первых Людях, Детях Леса, об Иных… и никогда — о себе. Порой Ширен казалось, что она его просто выдумала, чтобы не быть совсем одной среди мертвецов и ледяных чудищ, а все его рассказы — это перемешавшиеся в ее памяти отрывки из прочитанных книг и рассказов Сэма или мейстера Крессена; когда она однажды сказала об этом Бриндену, он только нахмурился и дернул себя за прядь волос над левым глазом — он всегда так делал, когда нервничал или злился, Ширен успела это запомнить.

— Я — не твоя выдумка, — буркнул он наконец. — И не морок, навеянный… а, ладно. Давай просто не будем обо мне, хорошо?

— Но почему? — не унималась Ширен. — Ты знаешь обо мне все, — и это ее порой пугало, — а я — только твое имя. Ты говоришь, что я должна тебе верить — но как я могу верить, если ничего о тебе не знаю?

Бринден неожиданно расфыркался:

— Надо же! Куда только делась та робкая девочка, которая и двух слов не могла связать без того, чтобы не заикаться?

Ширен смутилась. Бринден чем-то напоминал ей Эдрика Шторма — тот тоже порой подшучивал над робостью кузины, но только тогда, когда поблизости не было леди Селисы или ее дам.

— Извини. Я не хотела…

— Нет, ничего, — Бринден снова дернул себя за волосы. — Ладно, если миледи настаивает… У меня есть ручной ворон, три старших брата — двое из них рыцари, и три сестры — две старших, одна младшая. Я люблю стрелять из лука и не люблю кашу — в любом виде, хоть с медом, хоть со сливками. Все. А, еще мы с тобой похожи немного — у тебя на лице следы от серой хвори, а у меня — родимое пятно. И мне, как и тебе, нравится читать.

— И еще ты — сын знатного и богатого лорда, — подсказала Ширен. Матушка когда-то говорила, что принцев, принцесс и детей грандлордов всегда видно, в каком бы рубище они ни были; при этом леди Селиса касалась тонкой рукой (непременно затянутой в тонкую перчатку из оленьей кожи) изуродованной щеки дочери и качала головой. Ширен, пожалуй, поспорила бы даже, что Бринден — принц, но вот только в Вестеросе никогда не было принцев по имени Бринден. — Может быть, даже из Великого дома. Как и я.

Бринден потемнел лицом.

— Да уж, великого, — он скривился так, как будто съел целый ящик дорнийских лимонов. — Настолько великого, что даже в двери не проходил.

— Ты не ладил с отцом?

Бринден небрежно передернул плечами:

— Я его почти не знал. Он не очень интересовался нами всеми — нет, он дал нам воспитание и все остальное, но предпочитал, чтобы мы были от него подальше — и умер, когда мне было девять. Но у меня хорошие братья, особенно Дей… — он осекся. — Дей. Ну все, теперь ты веришь, что я — не придуманный?

— Да, — слабо улыбнулась Ширен. Мейстер Крессен говорил, что у нее богатая фантазия, но даже она не смогла бы придумать Бриндену семью и отношения с отцом. — Но я все еще не знаю, откуда ты взялся.

— Я же сказал, — Бринден внезапно заинтересовался серебряным шитьем на рукаве дублета. — Меня… я должен тебе помочь. Поэтому я здесь.

— Помочь? Как?

— Ну, для начала, вытащить тебя от… этих — Бринден махнул рукой куда-то в пустоту. — Уж не знаю, куда и зачем они тебя тащат, но что ничего хорошего тебя не ждет — это точно.

Ширен потерла каменную корку на щеке. Бринден уверен, что она — Азор Ахай, герой с мечом света, по словам леди Мелисандры — но он наверняка ошибается. Как она может быть героем или чьей-то надеждой, если почти ничего не знает, даже того, зачем она нужна Иным? Азор Ахай одолел Иных, значит, стал их врагом — почему тогда, если Иные сочли ее, Ширен, Азором, ее не убили сразу?

— Я точно не знаю, — задумчиво протянул Бринден, и Ширен вздрогнула — последнюю мысль она, похоже, произнесла вслух. — Но у меня есть одна идея. И тебе, боюсь, она не понравится.

— Почему?

— Что ты знаешь о Короле Ночи? — вопросом на вопрос ответил Бринден, усаживаясь и скрещивая ноги прямо в пустоте.

— Он… — Ширен задумалась. — Он вроде был лордом-командующим в Ночном Дозоре. А потом ушел за Стену с женщиной из Иных…

— Ушел? — хмыкнул Бринден. — Н-ну, не только ушел, но это не так важно. Важно то, что потом они правили вместе. Вместе, понимаешь?

— Не совсем.

— У Короля Ночи должна быть своя королева, иначе его власть будет неполной, ведь именно Королева Ночи сделала первого Короля Королем. Но этот Король, нынешний… как бы тебе сказать… более телесный, чем другие Иные — наверное потому, что когда-то был человеком…

— Человека можно сделать Иным? — изумилась Ширен.

— Да… нет… не знаю… Я видел несколько штук, и они точно раньше были людьми… Не перебивай! — вспылил Бринден. — Если можно, нам же хуже! Так вот, нынешний Король Ночи явно был человеком, и у него есть какое-никакое тело… в то время как у Королевы его нет; она — чистый холод, как и те Иные, что не были людьми.

Ширен почувствовала, что ее мутит.

— Хочешь сказать, — прошептала она, — хочешь сказать, что я им нужна как тело для их Королевы?

«Королева была взрослой женщиной», — подумалось было ей. Король Ночи предавался с ней любви, так было написано в той книге… но Ширен не знала, что это значит. Не знала и не могла знать: ее расцвет, к вящему удовольствию матушка, наступил в Восточном Дозоре… всего за несколько дней до нападения, так что некому было объяснять ей, что происходит на ложе между мужчиной и женщиной. Зачем Королю вчерашняя девочка?

— Похоже на то. Во всяком случае, объясняет, почему именно ты, — пожал плечами Бринден. — Для Короля Ночи это вдвойне выгодно: с одной стороны, его, кхм, избранница получает тело, с другой — люди лишаются надежды на спасение. Единственной надежды.

— Бринден, — тихо проговорила Ширен. — Ты ошибаешься. Я — не надежда. Я… я просто оказалась не в то время не в том месте.

Бринден моргнул:

— А как же…

— Одна женщина все время говорила моему отцу, что он — тот герой из пророчества. Она сожгла десятки невинных людей, чтобы всем это доказать. Но мой отец не был героем — он пропал под Винтерфеллом, погиб и, может быть, даже превратился в упыря! — Ширен перевела дух. — Знаешь, я все время говорю себе, что это — просто дурной сон, что я просто начиталась страшных легенд в библиотеке и что меня вот-вот разбудит наш мейстер, и… и я пытаюсь щипать себя, пытаюсь все время, но вот только проснуться никак не могу. Я… — она покачала головой. — Я — не чья-то надежда, Бринден. Я ничего не знаю, кроме того, что ты мне рассказывал. Я не умею драться — я не смогу сражаться с Иными. Ты хочешь помочь не тому человеку.

Бринден смотрел на нее — в упор, так, как будто видел в первый раз; затем плотно сжав губы, пробормотал что-то под нос, развернулся и… исчез. Растворился в темноте, как будто его и не было. Ширен окликнула его по имени — раз, другой, но никто не отозвался.

У тебя был шанс. Настоящий шанс. И ты его упустила, глупая девчонка!

Внутренний голос подозрительно походил на голос матушки в те моменты, когда она была особенно недовольна Ширен. Но матушка умерла, как и отец, и сир Давос, а мертвым чаще всего нет дела до живых, так что эти слова ничего не значат.

Вот когда Ширен умрет — на этот раз точно, когда ее тело будет принадлежать белой женщине из тумана и холода — тогда она и посмотрит.

* * *

Бринден больше не появлялся.

Странно, но Ширен скучала по нему, по этому мальчику-из-ниоткуда, как она про себя назвала его, по его рассказам и редким насмешкам; скучала потому, что он был единственным человеком среди окружавших ее упырей и Иных… и потому, что «зелье» Иных действовало на нее с каждым разом все хуже и хуже.

После ухода Бриндена она «просыпалась» всего раз или два; темнота, окружавшая ее, из вязкой стала тяжелой, давящей, выталкивающей прочь из тела — туда, откуда нет возврата. Ширен казалось, что она идет по морскому дну под громадной толщей воды; с огромным трудом она всплывала наверх, преодолевая эту толщу, но только для того, чтобы несколько минут спустя ее утянуло обратно — в глубь, в смерть, в темноту. Однажды, очнувшись, она поняла, что лежит на пауке одна; Иной, стерегший ее и подпаивавший зельем, куда-то исчез. Вокруг стоял мрак и холод; ни луны, ни звезд не было на небе, только снег светился каким-то странным, мертвенно-белым светом. Ширен подняла голову: отряд Иных стоял на гребне какого-то холма; такие же холмы тянулись влево и вправо, опоясывая небольшую долину, в самом центре которой стояло… чардрево.

Несмотря на лютый холод, оно было покрыто листьями — ярко-красными, как то солнце, что светило над горящим амбаром, как знамя Ланнистеров, как… глаза Бриндена. Толстый, в два, а то и три обхвата, ствол белой полосой соединял такую же белоснежную землю и чернильно-черное небо, а ветви, несмотря на резкий, порывистый ветер, застыли точно десятки вскинутых к небу рук с окровавленными пальцами. Ширен на долю мгновения показалось, что она различает даже искаженное болью кровавое лицо аккурат посередине ствола, но ветер вновь швырнул горсть снега в лицо, и ей пришлось наклонить голову.

Странно, но от чардрева веяло чем-то смутно знакомым, чем-то обнадеживающим и успокаивающим. Ширен почувствовала, что ее тянет вниз как магнитом; там, около древнего дерева, ей нечего будет бояться, ее там защитят, ее там… ждут?

Ширен покосилась на Иных — те стояли неподалеку, сбившись в кружок и как будто совещаясь о чем-то; упыри и черепа, сопровождавшие их, топтались (ползали?) чуть поодаль и не решались вмешаться в дела хозяев. Паук был совсем рядом со склоном; если бы ей только удалось подползти к краю…

Неожиданно даже для себя Ширен бросилась вперед, упала с паука и тотчас же покатилась вниз. Снег набивался ей в волосы, лез в лицо и под остатки порядком истрепавшейся одежды так, что к концу спуска Ширен чувствовала себя снежным комом. С трудом поднявшись на ноги, она без оглядки бросилась прочь — к дереву, к теплу, к защите. Несколько раз она спотыкалась и падала; один раз, едва встав, она обернулась и чуть было не умерла на месте от ужаса — по склону холма прямо к ней стремительно двигался «ее» Иной, несколько упырей и золотой череп — тот самый, с султаном, что так напугал ее после пожара. Отчаянно завизжав, Ширен вновь бросилась бежать; чем ближе было к дереву, тем слабее становился ветер и меньше вязли в снегу ноги — сугробы как будо сами расступались перед ней, образуя проход.

Нору между корнями Ширен заметила только тогда, когда влетела в нее, поскользнувшись на давным-давно замерзшем ручье. Сзади тянуло холодом, дробно стучали обледенелее кости и клацали зубы — ее настигали; Ширен от усталости и с непривычки уже была готова упасть на земляной пол и не подниматься, когда маленькие ручки вздернули ее на ноги, а тонкий голосок прошептал:

— Сюда, дитя, быстрее!

Ее протащили по какому-то лазу и втолкнули в пещеру — настолько огромную, что потолок ее терялся где-то высоко вверху. У дальней стены находилось два трона, сплетенных из корней чардрева — один поменьше, как будто на саму Ширен, и пустой, второй — огромный и массивный. На нем сидел древний старик: белые волосы подметали усыпанный ветками и листьями пол, молочно-белая, испещренная морщинами кожа по цвету ничем не отличалась от трона-корней, пронизывавших тощее тело словно змеи. Услышав шум, старик пошевелился и открыл глаза, точнее, глаз — один, ярко-красный, будто кровь; когда он чуть повернул голову, силясь увидеть источник шума, то Ширен с ужасом заметила у него на щеке и шее огромное родимое пятно — точь-в-точь как у Бриндена. Неужели это…

У Ширен перехватило дыхание. Один-единственный красный глаз, родимое пятно, старший брат по имени Дей — уж не от Дейрон ли? — повадки маленького принца, обширные знания об этом мире и об Иных… Бринден Риверс, чернокнижник и варг времен короля Эйриса Первого — вот кто был рядом с ней в облике ребенка все это время!

Бринден тоже заметил ее. Замшелые губы — то, что от них осталось — раздвинулись в страшном подобии улыбки, и по пещере разнесся тихий, каркающий шепот:

— Спрячься.

— Бринден…

— Да. Это я, дитя. Я не сумел помочь тебе, увы, хоть и рассказал все, что знал сам. Ты не забудешь? Не забудешь то, что я говорил?

— Иные боятся валирийской стали и драконова стекла, ненавидят железо…

Риверс вскинул тощую руку — один из корней с треском оторвался от трона:

— Верно. Все верно. Но прячься, Ширен. Прячься. Они идут.

Ширен, едва сдерживая слезы, нырнула под огромный трон. В это же мгновение стены пещеры покрылись изморозью — Иной и его подручные стояли на пороге. Ширен не могла видеть Бриндена, но словно чувствовала, что он и Иной ведут какую-то безмолвную дуэль; наконец Иной чуть склонил голову, и золотой череп с неистовым синим пламенем в пустых глазницах подпрыгнул вверх.

По пещере разнесся страшный крик, а за ним — бульканье и треск разрываемой плоти. По белым корням рядом с Ширен потекли струйки крови, казавшейся черной в полумраке; падая на землю, они испарялись с неожиданно громким шипением. Кое-как разгребя руками окровавленные ветки, Ширен не сумела сдержать восхищенного вздоха — совсем рядом с ней лежал меч. Черный эфес был богато украшен рубинами, самый крупный из которых был навершием; клинок также был чуть подернут черной тенью. На острие упала капля крови; чуть прокатившись по лезвию, она зашипела и всосалась в сталь, не оставив и пятнышка.

Темная Сестра. Фамильный меч Таргариенов.

Сзади вновь потянуло холодом — Иной стоял прямо за спной у Ширен. Вцепившись в меч, как в палку, она резко развернулась и задела концом клинка руку Иного; тот покачнулся, перевел взгляд вниз и… рассыпался мириадой крохотных льдинок. Рядом с дробным перестуком костей упали полуистлевшие упыри; чуть поодаль застыл позолоченный череп к темным куском в окровавленных зубах — с человеческим сердцем; мертвенное пламя в его глазницах погасло раз и навсегда.

— Он был прав, — прошептали рядом. — Он был прав. Эта девочка — действительно наша надежда.

— И не только наша, — отвели с другого конца пещеры. — Всего мира, всего рода людского.

Ширен застыла, сжимая в руках Темную Сестру. Отовсюду выходили небольшие, чуть меньше ее ростом, люди, с зелеными волосами и зеленовато-серой, как кора деревьев кожей; их были десятки, если не сотни, и все они шли к ней, под трон.

— Когда-то давно мы совершили ошибку, — сказала девушка, стоявшая впереди всех. — Теперь за нее платит весь мир, и мы — более, чем кто-либо другой.

— Древние пророчества говорили о герое, что прогонит ночь, — подхватила вторая. — Мы хотели найти его, но не могли — магия Иных была куда сильнее нашей. Последний Древовидец был единственным, кто смог найти тебя и привести к нам.

— Для того, чтобы мы помогли тебе и исправили то, что сделали когда-то, — продолжила третья. — Мы должны найти выживших людей и объединиться с ними — для последней, решающей битвы с ночью и холодом. И ты поведешь наше войско.

— Я? — испугалась Ширен. — Но я же ничего не умею…

— Мы научим тебя…

— …всему, что знаем сами…

— …и что знают люди…

— …и тому. Что ныне считается всеми забытым.

— Ты позволишь нам?

— Я? — смешалась Ширен. — Я… да, наверное… конечно… У меня не получится одной…

Маленькие люди переглянулись и склонились перед ней — как перед королевой. Вверху раздалось карканье, и на плечо Ширен спикировал ворон — белый, как призрак, и с одним-единственным красным глазом.

— Бринден? — обрадовалась она и осторожно погладила его по перьям. Ворон каркнул и ласково ущипнул ее за ухо.

Над ними, на земле, впервые за много дней взошло алое солнце.