Лесной король (джен)

Подземелья были темными.

И страшными.

Конечно, Леголас никому не сказал бы, что ему страшно. Не пристало принцу бояться собственных земель, пусть даже они глубоко под корнями деревьев.

Но как же тут все-таки темно, тихо и пусто...

Особенно сейчас, когда факел почти догорел, и живой огонь уже не так поддерживал, давая надежду, что все закончится хорошо. Нет, в принципе, все так и так должно закончиться хорошо: Леголас был уверен, что отец, едва обнаружит его отсутствие, поймет, куда делся сын, и отправит за ним отряд. Но пока те обойдут все эти бесконечные, похожие на норы подземелья, пройдет много времени.

А факел гас уже сейчас.

И Леголасу было стыдно, что он вот так обманул отца, в одиночестве отправившись в тянущиеся под всем Лихолесьем туннели. А еще стыднее было от того, что заблудился. Как наяву послышался суровый голос отца, а потом заныло ухо. Тоже очень реалистично.

Факел затрещал, собираясь окончательно погаснуть, и Леголас невольно прибавил шагу, хотя и сам не знал, куда идет. А потом, с очередным треском, наступила темнота. Так ему сначала показалось. Потом-то стало ясно, что впереди что-то неверно светлеет — а вот позади совсем темно.

Леголас не бросился вперед со всех ног только потому, что там могли быть его поданные. А он все-таки принц. Отец не уставал повторять ему это, уча, как стоит себя держать. И эльфенок направился вперед не торопясь, как и приличествовало.

Только эльфов там не оказалось.

Оказалось, что туннель сворачивает, разветвляясь, и с одной стороны пахнет водой, сырой землей и падает свет, тут еще не очень яркий. Зато если пройти подальше, становилось ясно, что подземелье заканчивается в пещерке за небольшим водопадом, наверху — еще день, а значит, искать его будут не скоро.

Вздохнув, совсем как взрослый, Леголас огляделся, нашел подходящий камень, сел на него и облокотился на стену. Точнее, попытался облокотиться, потому что стена оказалась не каменной и холодной, а подозрительно теплой, относительно мягкой и недовольной.

— Ваше высочество? — осведомилась стена. — Что вы здесь делаете, один?

После темноты заговорившая стена выглядела уже не так страшно. Да и говорила она по-эльфийски, и его знала... И вообще, приглядевшись, Леголас понял, что рядом с ним на самом деле стоит закутавшийся в плащ эльф, а вовсе никакая не стена. Просто очень уж на нее похож, на стену.

— Знакомлюсь со своими владениями, — настолько величественно, насколько получилось, ответил он.

Кажется, не поверили. По крайней мере, он не понял, было ли это недоверчивым фырканьем, неприличествующим в его обществе, или все-таки шумом воды.

— С погасшим факелом? — все-таки вежливо уточнил страж. А это был именно страж: он чуть отступил от стены, распахнув плащ, и Леголас разглядел его обмундирование.

— Я полагаю, вы сможете поделиться со мной своим? — спросил он, вспомнив уроки отца.

— Несомненно, — склонил голову эльф. — Когда он у меня появится, мой принц.

Леголас почувствовал, как краснеют щеки и уши, и невольно порадовался, что в пещере все-таки довольно темно. Ну да, конечно — это же страж входа, откуда у него факел. Скорее уж, здесь он дежурит, здесь же и ночует — зачем ему соваться в подземелья.

— Но если вы прикажете, я покину пост и провожу вас во дворец, — это уже было явной подсказкой, и Леголас не нашелся, что ответить, только кивнул, надеясь, что это вышло уверенно. Или хотя бы похоже на уверенный кивок.

— Следуйте за мной.

Больше проводник не сказал ничего, даже когда Леголас взялся за край его плаща, стоило свету позади померкнуть. Конечно, Леголас прекрасно слышал чужие шаги, но остаться в темноте как будто в одного, без факела и света, в этих норах... Он только покрепче сжал пальцы.

Так и дошли, до самого дворца. Стараясь подстраиваться под шаги маленького принца, эльф шел не очень быстро, понимая, что тот и так устал, забредя так далеко. Поэтому перед отцом Леголас предстал уже поздним вечером, когда хотелось только спать, и даже грозящая выволочка уже не так пугала.

Трандуил прекрасно это понял. Поглядел на пытавшегося украдкой потереть глаза эльфенка и оставил урок на потом, на завтрашнее утро, когда тот отдохнет и сможет усвоить его куда лучше. Он даже пришел в комнату сына, как всегда делал это по вечерам.

И полной неожиданностью стал вопрос Леголаса, протянувшего криво измалеванный листок:

— Отец, а что это значит?

Трандуил поглядел на выведенные еще слегка неуверенной детской рукой руны, поднял бровь: они были орочьими. А потом и вторую, осознав смысл написанного.

— Где ты это увидел?

— В той пещере, где нашел стража, который проводил меня назад, — стараясь подражать отцу, ответил Леголас. — Там еще несколько надписей было. На людском, кажется, и по-нашему: «Гость, будь внимательней».

За такую внимательность Леголаса следовало похвалить, что Трандуил и сделал. Все-таки в той пещере эльфенок пробыл не так уж и долго, большую часть времени говоря со стражем. О третьей надписи Трандуил сказал лишь, что она на темном наречье и, в принципе, повторяет просьбу на эльфийском.

Только вот озвучивать он её не стал и, уходя, унес с собой листок, собираясь сжечь его. Потому что не стоило оставлять в комнате принца надпись на темном наречье, означавшую: «На эльфов не ссать».

— Я не могу вернуться.

Трандуилу стоило больших трудов сдержаться и ни единым движением не показать свое истинное отношение к подобному высказыванию сына. Все, что он сделал, — это дал ему родительское напутствие, куда идти и кого искать.

И Леголас, кажется, принял его слова за чистую монету.

Трандуил стоял, глядя ему вслед, и спокойно думал, что это — последняя песчинка, перевесившая чашу весов. Он и до этого понимал, что первенец — не тот, кому предназначен в будущем трон Лихолесья. Леголас совершенно не подходил для этого еще с самого детства. Слишком наивный, слишком открытый, слишком гневливый и подвластный сиюминутным стремлениям. Слишком мечтательный, желающий увидеть чудеса этого мира.

Что из этого пришло от матери, что от яростного деда, что было его собственными ошибками — Трандуил так и не понял. Просто в какой-то момент маленького Леголаса перерастали мучить придворным этикетом. Потом ушли учителя с балладами и арфами, пришли другие, с луками и мечами. Леголас воспринял это с восторгом, как и все дальнейшее. Он рос в полной уверенности, что он принц — но Трандуил уже давно думал иначе.

Леголас не умел ничего, что было нужно королю. Он не умел отдавать приказы, не умел управлять войском, не умел располагать к себе толпу. Да, он был героем в прошедшей битве, но героем, ставшим таковым лишь под конец, когда стало ясно, кто выиграл.

Он не прорубал своим войскам путь к Дэйлу, надежному рубежу, где не приспособленные к бою на открытой местности отряды эльфов смогли перегруппироваться и объединиться с людьми. Он не вел за собой, не воодушевлял примером, он лишь показывал свои собственные умения где-то там, в своей собственной битве.

Королю не должно быть таким. Даже хорошему командиру рейнджеров не положено забывать о своих подчиненных.

И Трандуил отправлял Леголаса в путь, надеясь, что тот уже никогда не вернется домой. Нет, он не желал сыну смерти, желал лишь счастья. Его, личного счастья. Он дал ему все, что мог, научил выживать в одиночку, научил общаться с людьми — и надеялся, что там, у людей, Леголас найдет свою жизнь и спутницу, с которой он уже не сможет претендовать на трон.

Если бы в тот момент Трандуил знал, чем все это обернется...

Он бы все равно поступил так же. Но винные погреба его дворца пострадали бы больше.

Людей встречали на опушке. В принципе, ничего удивительного в этом не было: Темнолесье предупредили о визите союзников. Так что несколько рейнджеров поприветствовали людей и повели их своими тропами дальше в чащу.

Чего люди не ждали, так это того, что их путь закончится на одной из полян. Ветви деревьев высоко над головами смыкались, образуя настоящий шатер, сквозь который местами падали лучи солнца, смешиваясь с зеленоватым сумраком внизу.

Трава напоминала ковер, и на этом ковре были расставлены столы с угощениями. Лошадей эльфы предложили оставить на соседней поляне, заверив, что оттуда те никуда не уйдут, а травы и воды им там будет вдосталь. И правда, поляну пересекал небольшой ручей, так что люди не стали спорить.

Путь был не столь уж долог, но все равно, эльфийским яствам отдали должное. А когда первый голод был утолен и начались разговоры, на поляну выступил сам владыка этих лесов: Трандуил со свитой.

Бард поднялся ему на встречу, склонил голову, как равный. За прошедшие несколько лет из человека не вытравилась присущая ему простота, однако манер он все-таки чуть-чуть набрался, поэтому поклон вышел даже относительно изящным.

Трандуил кивнул в ответ, жестом предложил отойти в сторону, дабы не мешали застольные речи, а их присутствие не смущало отдыхающих людей. Так и сделали, лишь Трандуил перед этим шагнул к столу, подхватив кубок с вином. Чувствовалось, что ему привычней шагать именно так, покручивая в пальцах кованый металл.

Пока были лишь разговоры. Слова, произнесенные вслух, которым предстояло лечь на бумагу лишь к концу этой встречи, когда все будет оговорено, а соглашения достигнуты. Оговорить было что: люди уже могли дать больше, чем раньше, и их интересовало то, что могли предоставить эльфы. Эльфам, похоже, тоже было интересно расширить торговлю — на это намекала хотя бы быстрота, с которой согласовали приезд.

Когда стемнело, на ветвях деревьев зажглись огоньки, то ли светляки, то ли прозаические фонарики — снизу было не разобрать. Откуда-то появились еще эльфы, весело переговариваясь и смеясь. Трандуил с Бардом давно вернулись к столам: разговоры разговорами, но и напрягать только прибывшего гостя хозяин не хотел. Так, пригляделись друг к другу, обозначили завтрашние беседы.

Поэтому, когда эльфы объявили, что сейчас время развлекаться, никто не спорил, тем более что в руках у многих уже появились музыкальные инструменты, и над поляной разнеслись первые тихие отголоски мелодий. Люди слушали с интересом: когда еще доведется побывать на эльфийском празднике.

А это был именно праздник: появились не только рейнджеры, которых неуловимо отличала какая-то холодность и выучка, но и эльфийская молодежь. И пусть лица и одежды практически не отличались, но было видно, что вот этим все искренне в радость. И вскоре на поляне уже плясали, порой втягивая в свои ряды и людей.

Жаль только люди никак не могли уловить суть танца и вскоре выбывали, запыхавшись, отходя к столам.

Трандуил с Бардом наблюдали со стороны. Впрочем, Бард больше наблюдал за лесным владыкой, который тянул вино из неизменного кубка, поглядывая на своих подданных.

— У вас красивые танцы, — нарушил, наконец, тишину Бард.

Трандуил повернулся к нему, чуть нахмурил брови.

— Танцы? — переспросил он.

Бард кивнул, чувствуя, что где-то ошибся. Но спутать танец с чем-то еще? Это казалось почти невозможным.

— Я видел людские танцы, — Трандуил допил вино, опустил кубок. — Но, полагаю, я должен кое-что пояснить. Что ты видишь, глядя на них, Бард Лучник?

Обернувшись, Бард снова вгляделся в пеструю зелено-коричнево-золотую круговерть, разлившуюся по поляне. Что-то в этом действительно было, что-то смутно знакомое, но он никак не мог понять, что же. Наконец, сдавшись, он обернулся, ожидая пояснений, но Трандуил снова удивил его. Не произнеся ни слова, он расстегивал тяжелые, шитые серебром и жемчугом одеяния. Бросил их на траву небрежно — и шагнул вперед, оставшись в легкой рубахе и штанах, не сковывавших движения.

Эльфы расступились перед ним, даже не прервав танца. Просто разошлись в стороны, и Бард опять почувствовал что-то знакомое, глядя, как Трандуил стелющимся воинским шагом идет вперед, к центру поляны. Его почти скрыли снова вернувшиеся на свои места подданные — но теперь в их танце был центр. Их король.

А потом Бард наконец понял. Когда Трандуил влился в общий танец, действительно став его центром. И по взмаху руки эльфы двигались с места на место, собираясь и снова рассыпаясь в стороны, передвигаясь, как отряды на поле боя. Они то уходили назад, давая выйти на позиции другим, то, наоборот, прикрывали своих, то расступались, пропуская врага и заманивая его в ловушку. Выхватывали из невидимых колчанов стрелы, взмахивали несуществующими мечами.

И все это — танец. Со смехом, с весельем, под быструю легкую музыку. Эльфийская молодежь как будто и не понимала, чем именно занимается, — а может, наоборот, понимала слишком хорошо, безукоризненно выполняя приказы своего командира. Так же безукоризненно четко они снова расступились перед Трандуилом, когда тот закончил танец, выходя из него и возвращаясь к Барду.

— Ты понял, — просто сказал он, поднимая кем-то незаметно наполненный кубок.

И Бард кивнул. Да, он понял.

Эльфы сделали людям подарок, подсказав еще одну возможность для тренировки.

Поле боя — это поле, на котором дерутся. Поле, на котором сходятся армии, место, которое они выбрали для сражения.

То же, что остается после сражения, — совсем другое. Это поле бойни, усеянное мертвыми телами. И живым там мало места. Разве что бродить меж мертвецов, выискивая знакомые лица и надеясь, что еще не всю родную кровь выпила земля.

Трандуил шел медленно, внимательно осматриваясь по сторонам и держа меч обнаженным. Над полем клубился туман, какая-то мерзкая черная гарь, вдобавок опускались сумерки. Только благодаря этому он смог незамеченным уйти от своих воинов, занимавшихся поисками выживших. Он тоже искал выживших. Точнее, выжившего. Одного. И от всей души надеялся, что найдет лишь хладное тело.

Но надежде не суждено было оправдаться. Трандуил сам не мог бы объяснить, что именно заметил. Сребристые светлые доспехи были покорежены и покрыты кровью. Светлые волосы слиплись от грязи. Наверное, просто знал: там лежит его отец.

Подойдя, Трандуил опустился на колени рядом, осторожно прикоснулся к шее — и с ужасом понял, что на ней бьется жилка. И едва сдержался, чтобы не отшатнуться, когда отец внезапно открыл глаза, взглянув на него.

— Почему ты не повел войско дальше? — голос Орофера был тих, но полон едва сдерживаемого гнева.

— Потому что иначе они бы не встретили рассвет. В чертогах Мандоса рассветов нет.

— Ты!.. — выдохнул Орофер. — Мой сын, как ты смел!.. Ради своего народа я и сейчас готов идти хоть в чертоги Мандоса!

Он собирался сказать что-то еще, но не успел. Голос Трандуила был спокоен:

— Как скажешь, отец.

Орочий кинжал вонзился под покореженную пластину нагрудника, безошибочно достигнув цели. Орофер больше не сказал ничего, лишь глядел на убийцу таким яростным взглядом, что кто другой дрогнул бы. Но Трандуил не зря был сыном своего отца и выдержал, не отвел глаз.

Когда все было кончено, он снял изорванный плащ, осторожно прикрыл им погибшего. В своем поступке он ни капли не раскаивался и не сомневался. Авари до последнего были чужими Ороферу. Он считал своим народом синдар, пусть авари и присягнули ему на верность.

И Трандуил не мог позволить отцу убить свой народ. Ибо ему авари стали роднее.

— Владыка, есть вести о вашем сыне.

— Докладывай.

— Он отбыл в Валинор.

Под взглядом владыки, внезапно обретшим немалый вес, гонец невольно осознал, что зря сам не уплыл в Валинор, пока была такая возможность. И поспешно принялся рассказывать подробности о смерти короля Гондора, постройке корабля и отплытии сына эльфийского короля в благословенный край вместе с другом гномом.

Когда он закончил, владыка Зеленолесья долго молчал. Гонец уже не знал, что и думать, когда последовал весьма странный приказ:

— Принесите мне изображение этого гнома.

* * *

Город Дэйл ныне процветал. Во многом его процветанию способствовали ближайшие соседи: гномы. Они даже свои мастерские в городе открывали, потому что под Горой места уже стало маловато, да и Дэйл расширился так, что еще одна кузня никого не смущала.

На пороге одной из таких гномьих кузен и остановился зеленолесский эльф. Замер, оглядываясь, с явным пониманием оценивая обстановку. Видно было, что подобные места ему посещать не впервой, хотя некоторые детали и удостаивались пристального изучения: отличались от того, к чему привык в кузнях своего народа.

Ладно размеры инструментов — оно и ясно, даже высокий гном не дотянется до плеча долговязым авари. Ну, разве что эльф согнется пополам. Но было и другое. Эльфийские инструменты всегда отличало изящество, какая-то красота, которой не ожидаешь от таких вещей. Гномьи же были чисто функциональными, потрепанными долгой работой.

Были и более мелкие отличия, связанные с разными приемами ковки, но это уже требовало взгляда мастера. А переступивший наконец порог эльф мастером все-таки не был. Это вышедший ему навстречу хозяин кузницы понял сразу.

Мастера — они другие, даже если умеют держать в руках не только молот, но и меч. А этому авари меч явно был куда привычней. Это сквозило во всем: в одежде, в движениях, в выражении изуродованного лица. Лицо было именно изуродовано — шрам тянулся от самых волос вниз, к шее, прячась под высоким воротом куртки. Один глаз смотрел на мир через бельмо, все-таки что-то видя, а щека и висок с той стороны были когда-то сожжены неведомой силой, и теперь тонкая пленочка кожи покрывала голые мышцы.

Но гном и бровью не повел, никак не среагировав на увиденное. Конечно, не каждый день заходили такие гости, но испытывать эльфийское терпение и на своей шкуре узнавать, насколько остроухие обидчивы, он не собирался. А потому степенно поприветствовал и спросил, что же привело эльфа в его кузню.

Вот ответу гном удивился. Ибо эльф ответствовал, что привело его дело почти что личное, о котором негоже говорить там, где их могут услышать. И тут же заверил, что ничья честь и достоинство от этого дела пострадать не пострадают, просто очень уж необычный вопрос.

Подергав себя за бороду, гном пригласил пройти внутрь, в жилую комнату, где их уже не могли побеспокоить. И, выставив на стол две кружки и запотевший кувшин с пивом, сел напротив уверенно устроившегося за столом гостя.

— Ну, рассказывай.

Вместо ответа эльф вытащил из поясной сумки скатанный холст, положил на стол, развернул, прижав кружкой. Кажется, когда-то это была картина, довольно варварски вырезанная из рамы кинжалом. Вырезавший, похоже, спешил, поэтому прямоугольник был чуть неровным. Но главное — смотрящий чуть исподлобья гном, опиравшийся на топор, — ни капли не пострадало.

Гном прихлебнул пива, пожевал губу, рассматривая рыжие космы собрата, торчащие из-под нахлобученного на самые глаза шлема.

— И что ты хочешь узнать? — невольно поинтересовался он.

— Я слышал, у вашего племени есть одна особенность, — издалека начал эльф. — Ваши девы, покидая родные чертоги, одеваются в мужскую одежду и называются мужскими именами. Это правда?

— И если да? — роскошные усы гнома приподнялись от улыбки.

— Я хотел бы знать, кто здесь изображен, сын или дочь своего отца, — палец эльфа коснулся края холста, заодно придвинув аккуратную стопку золотых монет. Но гном не спешил отвечать. Посерьезнев, он отставил кружку, пытливо взглянул на эльфа.

— Это точно никому никак не повредит?

— Клянусь своим лесом, и пусть земли его опустеют, если я солгал.

— Дева это, — буркнул гном и от души приложился к кружке.

— Это... точно? — теперь пришел черед эльфа вглядываться в лицо собеседника, ища, не лжет ли тот.

Гном стер с усов пену. Помолчал, что-то прикидывая. Потом, крякнув, хлопнул ладонью по столу.

— Долго тебе объяснять, эльф. Просто поверь: я и сама дева. Уж различу.

Изуродованное лицо застыло окончательно. Эльф замер, разглядывая сидящ... ую перед ним гномку. С бородой. В мужской одежде. С кружкой пива, которую та все еще сжимала в грубой от работы руке. Воистину, если это была дева, то и на портрете вполне могла оказаться такая же.

Эльфийские девы могли быть прекрасными и воздушными. Могли они быть и суровыми воительницами.

Человеческие девы были более приземленны и грубы, но тоже порой трогали сердца эльфов своей красотой. Что же касается гномьих дев... Эльф все пристальней рассматривал уже не портрет, а сидящую напротив него гномку, ища хоть что-то, что могло бы тронуть сердце мужчины.

Тишину нарушила сама гномка, вежливо, насколько это могло получиться у её племени, кашлянув. И удивленно воззрилась на будто по волшебству появившуюся в пальцах эльфа монету.

— Налей. Покрепче. Я знаю, у вас всегда есть покрепче, — отрывисто попросил эльф, отодвинув так и не тронутую кружку с пивом.

Просьба, конечно, была понятная. Поэтому гномка молча встала и, достав с полки еще один кувшин, плеснула в чистую кружку яблочной настойки, какой покрепче, людской. И только удивленно дернула себя за бороду, когда эльф выпил предложенное одним махом, будто обычную воду. И снова дернула, когда после этого он встал, поблагодарил и вышел, на удивление прямо.

— Бывает же, — пробормотала гномка себе под нос. — Умеют же. А ведь эльф!

Еще раз поглядев на портрет, она хозяйственно скатала его обратно и припрятала — мало ли, вдруг за ним вернутся. Честно говоря, она бы не отказалась поболтать с этим странным эльфом подольше. Хотя бы узнать, где он так лихо научился пить, потому что его братию, привычную к легким винам, эта кружка должна была натурально сбить с ног.

Любопытство гномки постепенно стало так велико, что она начала потихоньку расспрашивать людей и эльфов об одном лесном рейнджере, чье лицо было обезображено шрамом. Но люди лишь удивленно разводили руками — они о таком и не слышали. А эльфы... Эльфы либо молчали, либо искусно уходили от ответа, так что гномке оставалось только вымещать злость ударами молота по наковальне.

Она не ожидала, что через полгода искомый эльф появится сам. Опять замрет на пороге кузни, вглядываясь в багровые отсветы огня, щуря больной глаз. И спросит, будто исчезал всего лишь на пару дней:

— Ты искала меня?

Золотые листья мэллорнов тихо покачивались на ветру.

Они будто и не подозревали, что их участь предрешена. Эльфы ушли, оставив свои земли, и больше некому жить там, некому любоваться переливами листвы. А кто не поддался шепоту волн... Те больше не ступят под сень ветвей.

Трандуил смотрел на брошенное королевство.

Еще немного — столетие-другое — и люди забудут. Придут, станут любоваться, воспевая красоту этого места, не понимая, что оно принадлежит ушедшим. Построят свои дома, вырастят детей. Пройдут века — забудет трава, забудет говорливая вода и легкомысленный ветер. Падут под тяжестью лет златолистые великаны. И только земля еще будет помнить, смутно, неуверенно. Забудет и она, останутся лишь вечные камни. Они одни смогут ответить, если найдется кто-то, умеющий задавать вопросы.

Они и эльфы.

Олень владыки переступил с ноги на ногу, потянулся за сочной листвой — и Трандуил натянул поводья, заставляя сделать шаг назад. Кинул последний взгляд и развернул оленя, прочь, в свое королевство, оставляя чужие земли позади. Владыку ждали его земли, лес Зеленой Листвы.

А мэллорны...

Они будут вечно ждать своих владык.