Лесной король (джен)

— Владыка, есть вести о вашем сыне.

— Докладывай.

— Он отбыл в Валинор.

Под взглядом владыки, внезапно обретшим немалый вес, гонец невольно осознал, что зря сам не уплыл в Валинор, пока была такая возможность. И поспешно принялся рассказывать подробности о смерти короля Гондора, постройке корабля и отплытии сына эльфийского короля в благословенный край вместе с другом гномом.

Когда он закончил, владыка Зеленолесья долго молчал. Гонец уже не знал, что и думать, когда последовал весьма странный приказ:

— Принесите мне изображение этого гнома.

* * *

Город Дэйл ныне процветал. Во многом его процветанию способствовали ближайшие соседи: гномы. Они даже свои мастерские в городе открывали, потому что под Горой места уже стало маловато, да и Дэйл расширился так, что еще одна кузня никого не смущала.

На пороге одной из таких гномьих кузен и остановился зеленолесский эльф. Замер, оглядываясь, с явным пониманием оценивая обстановку. Видно было, что подобные места ему посещать не впервой, хотя некоторые детали и удостаивались пристального изучения: отличались от того, к чему привык в кузнях своего народа.

Ладно размеры инструментов — оно и ясно, даже высокий гном не дотянется до плеча долговязым авари. Ну, разве что эльф согнется пополам. Но было и другое. Эльфийские инструменты всегда отличало изящество, какая-то красота, которой не ожидаешь от таких вещей. Гномьи же были чисто функциональными, потрепанными долгой работой.

Были и более мелкие отличия, связанные с разными приемами ковки, но это уже требовало взгляда мастера. А переступивший наконец порог эльф мастером все-таки не был. Это вышедший ему навстречу хозяин кузницы понял сразу.

Мастера — они другие, даже если умеют держать в руках не только молот, но и меч. А этому авари меч явно был куда привычней. Это сквозило во всем: в одежде, в движениях, в выражении изуродованного лица. Лицо было именно изуродовано — шрам тянулся от самых волос вниз, к шее, прячась под высоким воротом куртки. Один глаз смотрел на мир через бельмо, все-таки что-то видя, а щека и висок с той стороны были когда-то сожжены неведомой силой, и теперь тонкая пленочка кожи покрывала голые мышцы.

Но гном и бровью не повел, никак не среагировав на увиденное. Конечно, не каждый день заходили такие гости, но испытывать эльфийское терпение и на своей шкуре узнавать, насколько остроухие обидчивы, он не собирался. А потому степенно поприветствовал и спросил, что же привело эльфа в его кузню.

Вот ответу гном удивился. Ибо эльф ответствовал, что привело его дело почти что личное, о котором негоже говорить там, где их могут услышать. И тут же заверил, что ничья честь и достоинство от этого дела пострадать не пострадают, просто очень уж необычный вопрос.

Подергав себя за бороду, гном пригласил пройти внутрь, в жилую комнату, где их уже не могли побеспокоить. И, выставив на стол две кружки и запотевший кувшин с пивом, сел напротив уверенно устроившегося за столом гостя.

— Ну, рассказывай.

Вместо ответа эльф вытащил из поясной сумки скатанный холст, положил на стол, развернул, прижав кружкой. Кажется, когда-то это была картина, довольно варварски вырезанная из рамы кинжалом. Вырезавший, похоже, спешил, поэтому прямоугольник был чуть неровным. Но главное — смотрящий чуть исподлобья гном, опиравшийся на топор, — ни капли не пострадало.

Гном прихлебнул пива, пожевал губу, рассматривая рыжие космы собрата, торчащие из-под нахлобученного на самые глаза шлема.

— И что ты хочешь узнать? — невольно поинтересовался он.

— Я слышал, у вашего племени есть одна особенность, — издалека начал эльф. — Ваши девы, покидая родные чертоги, одеваются в мужскую одежду и называются мужскими именами. Это правда?

— И если да? — роскошные усы гнома приподнялись от улыбки.

— Я хотел бы знать, кто здесь изображен, сын или дочь своего отца, — палец эльфа коснулся края холста, заодно придвинув аккуратную стопку золотых монет. Но гном не спешил отвечать. Посерьезнев, он отставил кружку, пытливо взглянул на эльфа.

— Это точно никому никак не повредит?

— Клянусь своим лесом, и пусть земли его опустеют, если я солгал.

— Дева это, — буркнул гном и от души приложился к кружке.

— Это... точно? — теперь пришел черед эльфа вглядываться в лицо собеседника, ища, не лжет ли тот.

Гном стер с усов пену. Помолчал, что-то прикидывая. Потом, крякнув, хлопнул ладонью по столу.

— Долго тебе объяснять, эльф. Просто поверь: я и сама дева. Уж различу.

Изуродованное лицо застыло окончательно. Эльф замер, разглядывая сидящ... ую перед ним гномку. С бородой. В мужской одежде. С кружкой пива, которую та все еще сжимала в грубой от работы руке. Воистину, если это была дева, то и на портрете вполне могла оказаться такая же.

Эльфийские девы могли быть прекрасными и воздушными. Могли они быть и суровыми воительницами.

Человеческие девы были более приземленны и грубы, но тоже порой трогали сердца эльфов своей красотой. Что же касается гномьих дев... Эльф все пристальней рассматривал уже не портрет, а сидящую напротив него гномку, ища хоть что-то, что могло бы тронуть сердце мужчины.

Тишину нарушила сама гномка, вежливо, насколько это могло получиться у её племени, кашлянув. И удивленно воззрилась на будто по волшебству появившуюся в пальцах эльфа монету.

— Налей. Покрепче. Я знаю, у вас всегда есть покрепче, — отрывисто попросил эльф, отодвинув так и не тронутую кружку с пивом.

Просьба, конечно, была понятная. Поэтому гномка молча встала и, достав с полки еще один кувшин, плеснула в чистую кружку яблочной настойки, какой покрепче, людской. И только удивленно дернула себя за бороду, когда эльф выпил предложенное одним махом, будто обычную воду. И снова дернула, когда после этого он встал, поблагодарил и вышел, на удивление прямо.

— Бывает же, — пробормотала гномка себе под нос. — Умеют же. А ведь эльф!

Еще раз поглядев на портрет, она хозяйственно скатала его обратно и припрятала — мало ли, вдруг за ним вернутся. Честно говоря, она бы не отказалась поболтать с этим странным эльфом подольше. Хотя бы узнать, где он так лихо научился пить, потому что его братию, привычную к легким винам, эта кружка должна была натурально сбить с ног.

Любопытство гномки постепенно стало так велико, что она начала потихоньку расспрашивать людей и эльфов об одном лесном рейнджере, чье лицо было обезображено шрамом. Но люди лишь удивленно разводили руками — они о таком и не слышали. А эльфы... Эльфы либо молчали, либо искусно уходили от ответа, так что гномке оставалось только вымещать злость ударами молота по наковальне.

Она не ожидала, что через полгода искомый эльф появится сам. Опять замрет на пороге кузни, вглядываясь в багровые отсветы огня, щуря больной глаз. И спросит, будто исчезал всего лишь на пару дней:

— Ты искала меня?