Жизнью за жизнь, смертью за смерть (джен)

Ведьму решили сжечь на рассвете — не стоит гневить Старых богов, обрывая жизнь их служительницы на ночь глядя. Единый Единым, но в их глухомани стоит и бабкины небылицы выслушать. Твердята проверил, надежно ли застегнуты кандалы из хладного железа, и переломал ведьме пальцы на руках, для надежности. Она уже не плакала и ни о чем не просила, но староста засунул девчонке в рот кляп — ведьма могла призвать кого не надо.

— Что же ты, ведьмино отродье, за добро злом отплатила? — не сдержавшись, сказал он. — Выходила нелюдя — а он теперь на нас своих наведет. Да будь ты трижды проклята, тварь!

Ответа он ожидаемо не услышал и, еще раз проверив надежность кандалов, пинком швырнул ведьму в глубокую земляную яму.

— Не сдохнет? — озабоченно спросил Первак. — Если до костра не доживет, упырицей может обернуться…

— Сдохнет — сожжем дохлую, — отрезал Твердята. — Эти твари живучие.

— В храм Единого надо бы послать, — Первак посмотрел на старосту и неохотно продолжил, — откуп платить придется… ну да ладно, заплатим, куда деваться-то теперь…

Платить было жалко до слез: год выдался неурожайным. Не настолько, конечно, что хоть ложись да помирай, но до нового урожая дотягивать придется впроголодь. Заплатят налог дедичу, десятину служителям Единого — и все, приходи кума любоваться! Так еще и приблудная девка—травница оказалась ведьмой. Это же первая ведьмина примета — нелюди помогать. И ведь как Первак в свое время отговаривал мир принимать найденную бабкой Канихой в лесу девчонку! Да разве же путный человек в лесу в одиночку выживет? Тем более девка, не старше десяти лет от роду. Нет, послушались бабкиных уговоров, что стара она, в лес за травами скоро ходить не сможет, надо бы ей ученицу да помощницу… Неужто среди своих никого в помощницы травнице не сыскалось бы?

— Послали уже, — процедил Твердята. — И в храм Единого послали, и к дедичу в Кремь. Нелюди, считай, лет семь не видно и не слышно было — и вот… — он грязно выругался.

— Еще и от дедича прибудут? — охнул прижимистый Первак. — Корми их, пои, дарами одаривай…

— Не о том думать надо! — староста мрачно зыркнул из-под косматых бровей. — Нелюдь-то живой ушел. И перехватить его не вышло — лес их проклятую породу нипочем не выдаст, мужики семь кругов вокруг Старой гари кружили. Как есть глаза отвел! Лесовой дед следы спутал, лесовички выли да норовили к болотине заманить…

— Жрецов просить придется, — Первак сложил заскорузлые от мозолей ладони лодочкой, в знак Единого. — С лесовым дедом нам самим не управиться, тут без Единого никуда.

— Попроси, попроси, — Твердята зло сплюнул. — Так они тебе в чащобу и полезут. По опушке пробегутся, знаки Единого на стволах вытешут — и бегом назад, только пятки засверкают. А нам тут опять одним с лесной нечистью оставаться. Помнишь, как по-первости маялись? Пока Каниха-покойница с ними не сговорилась — мол, мы вас не трогаем, вы нас не трогаете… А теперь что? Уходить? Бросать все нажитое? Из-за соплячки, что полудохлого нелюдя пожалела?

— Это… — Первак задумчиво поскреб затылок. — А за ведьму-то нелюдь не вступится? Ну, что сожжем её? Может, ее не трогать пока? Пусть ведьму жрецы Единого и спалят на костре, они это дело любят, а мы и не причем будем… Да и лесовая нечисть осерчает, что ты!

— Поглядим, — Твердята своих решений менять не любил, но и в словах Первака был толк. — Кобелей с цепи спустить надо. Пущай охраняют, мало ли что… Нелюди на людские дела плевать, хоть мы тут друг дружку живьем жри, они только порадуются — ну а вдруг напакостить захочет? Так что я своих Рыка с Кусаем спущу, да и ты Лохмача тоже…

— Дело говоришь, кум. Ну ладно. Темнеет уже, пора по домам.

Когда они ушли, из ямы послышался глухой, еле различимый стон. Найдена, бывшая травница, а ныне ведьма, никого не звала на помощь и никому не жаловалась — бесполезно. Это только в сказках придут и спасут — вот только жизнь на сказки не похожа, в жизни каждый сам за себя и до чужой беды никому дела нет. А она вот неписаное это правило нарушила, подобрав раненого нелюдя — кад-жи, как он себя называл. Найдена закрыла глаза — правый, заплывший от страшного удара, и без того не открывался, а перед левым плясала и извивалась черно-кровавая паутина. Скорее бы все кончилось, устало подумала она.

Наутро, когда рассвело, ее вытащили из ямы и волоком потащили за околицу — идти Найдена не могла. Столб, у которого ее должны были сжечь, уже был вкопан в землю, дрова — целые бревна, не поскупился мир! — были навалены рядом с вязанками хвороста, а возле столба староста отругивался от прибывшего десятника стражи и жреца Единого.

— Как ее допрашивать, мать-перемать! — орал десятник. — Вы же ее до полусмерти ухайдакали, недоумки!

— Чего ее допрашивать? — удивлялся жрец. — Ведьму жечь надо, а не допрашивать.

— А чего нам ее, медом потчевать? — Твердята посмотрел на десятника. — Руки-ноги переломали, как положено, — жрец благосклонно покивал, — кляп засунули, чтоб не наворожила чего…

— Про нелюдя расспросили? Где он, откуда взялся, куда ушел? — десятник не мог сдержать злости.

— Да как не спрашивали? Молчит, тварь! — Твердята зло сплюнул. — Ребятишки выследили, что она в лес чаще обычного таскалась — ну и нашли! Издаля его увидели — и ко мне, я охотников собрал и в лес, да куда там! Ищи каджита в чаще!

— Каджит? — враз подобрался десятник. — Да быть того не может! Их еще десять лет назад почитай всех перебили, кто за Мертвецкий перевал не ушел. Да и людей каджиты убивают сразу, как увидят…

— Ребятишки сказали — длинный, тощий, идет по лесу, как морок — кто, как не каджит!

— Эй, тварь, — десятник пнул брошенную ему под ноги ведьму, — говори, кого ты там подобрала? Каджита? Грау? Обыра? Да кляп у нее изо рта вытащите!

— Да откуда здесь могут быть грау, уважаемый? — удивился жрец. — Грау в горах обретаются, леса для них — как для рыбы пустыня. А обыр бы ее сразу досуха выпил, им человечья кровь слаще меда… Так что если там и был нелюдь, то только змеелюд, каджитом именуемый… Отвечай, ведьмино отродье, не бери грех на душу!

Вытащенный кляп не помог — Найдена ничего не отвечала, только стонала от особенно сильных ударов.

— Вот же тварь, — процедил десятник. — Молчит, как будто сама из змеемордых. Тащи ее на костер, не будем время терять! Нам еще лес прочесывать…

Сырые дрова разгорались неохотно, и когда языки пламени наконец подобрались к ногам ведьмы, из леса прилетела черная стрела, пробившая ее сердце. Следующие стрелы пробили горло жрецу, опрокинули назад вскинувшегося десятника и вонзились в живот Твердяте.

Кад-жи не терпели людей — но всегда платили по своим счетам. Жизнью за жизнь — или смертью за смерть.