Оттенки тьмы (джен)

Мы всегда рядом.

Мы — тени с обратной стороны всего, озарённого светом разума и огнём сердца.

Когда у откровений нет свидетелей, их подслушиваем мы.

Когда у воспоминаний не остаётся хранителей и очевидцев, они становятся нашими.

Когда кажется, будто кто-то наблюдает, мы стоим за спиной. Но тот, у кого хватает смелости оглянуться, редко успевает уловить даже мимолётное движение...

Единство и одиночество, вера и отчаяние, страсть и страх, любовь и смерть — для тьмы нет хорошего и плохого. Она принимает всё.

Мы знаем бессчётное множество забытых историй и утаённых секретов, и рассказываем их друг другу, но слышат наш шёпот лишь те, кто умеет слушать.

Я — один из многих. И я поведаю некоторые из них. Но не забывайте поговорку, что за каждую раскрытую тайну мы забираем две новых; впрочем, вам не придётся ничего отдавать — пока вы внимаете мне, я уже смотрю на вас изнутри...

Все лживы лица. Истинны лишь маски.

Что жизнь есть, как не бледная тень сказки?

Что — сказка, как не сумма нашей жизни?

И чем бесхитростнее, тем она капризней.

Чем ложь правдоподобнее, тем проще.

Чем истина нужнее, тем небросче.

Чем лица неприглядней, ярче маски...

Все смертны жизни. Вечны только сказки.

Тайными тропами в сумерках они идут туда, где светлячки танцуют россыпью живых звёзд в траве, тихо играют резные флейты, а на поляне сидят в круге посвящённые.

— Я верю в тебя, сестра, — говорит провожатая эльфийке и целует её в бледный лоб. — Ты непременно сможешь обрести то, что ищешь.

Один за другим ученики друидов берут слово, передавая посолонь чашу со священным огнём. Поднимается от той дым трав, горький, как память о сгоревшей Матери Древ, и возносятся вместе с ним молитвы богине.

— Слава тебе, Силанна, питательница всего, подательница урожая, дарующая изобильные плоды нашему дому. Сыты и здоровы дети, и в них моя радость и утешение.

— Благодарю тебя, Силанна, как защитницу и хранительницу нашу. Твои густые леса укрывают от врагов и осквернителей, и полны безмятежного покоя, приближающего нас к тебе.

— Великая Силанна, чудесен твой дом и храм — царство природы. Его порядок и красота — то, что восхищает больше всего на свете; созерцать их — благословение. В каждом уголке его — жизнь, в каждой травинке — мудрый замысел.

Очередь подходит к юной Луне, но та молчит, отрешённо смотря на тлеющую искру в чаше огромными и печальными серебряными глазами.

— А ты, дитя? — ласково обращается к ней седой друид. — В чём ты находишь Гармонию? Что примиряет тебя со всем сущим? Мать с терпением и вниманием слушает тебя. Загляни в своё сердце.

И, последовав совету и подумав, она говорит:

— Хвала Силанне — Земле, в которую всё возвращается. Земле, принимающей молодых и старых, бедных и знатных, добрых и злых, и делающей всех равными в своих любящих объятиях. Земле, что в конце пути дарит покой и Гармонию каждому...

Не то слышен шелест листвы на ветру, не то проходит ропот по кругу. Но наставник строго глядит на молодых учеников, и те умолкают, соблюдая священную тишину.

"Я смутно помню: как-то в юности зубрил

Невыполнимый код открытья входа в Бездну.

Союз немыслим мага тьмы и светлых сил..."

("Последнее испытание")

"Если ваш мужчина пытается научить вас играть в его любимые игры,

это значит, что вы — самый важный человек в его жизни.

Или что ему нужен хилер."

— Ваше посещение — честь для нас, — поклонилась настоятельница. — Двери этой обители всегда открыты для вас и вашего друга. Да пребудет благословение Эльрата со всеми нами...

— Моего... кого? — недоумевающе уточнила Муразель.

— Таковым назвался почтенный императорский советник, часто навещаюший нас в последнее время. Разве он не говорил вам? Ах, конечно, он же так скромен... и мудр, и учтив, и произвёл приятнейшее впечатление на сестёр. Сейчас они как раз вместе слушают проповедь...

Вихрем прошелестели белоснежные крылья: Ангел сорвался с места быстрее, чем та успела договорить.

Действительно, в стороне от весталок тенью чернела фигура в мантии. Пристальный взгляд из-под капюшона был направлен не к кафедре, но следил за послушницами, внимающими слову Церкви и ничего не подозревающими.

— Полагаю, ты читаешь их мысли. Могу я узнать, зачем? — тихо, но строго прошептала Муразель, приблизившись.

— Не только мысли, дорогая моя, но глубочайшие желания, страхи и тайны. Между прочим, весьма занимательно. Далеко не все из них сейчас устремлены душой к богу... Отыскать истинную веру — редкая удача.

— Не заговаривай мне зубы. Что ты забыл здесь, Безликий? Целого мира, полного обмана и зла, тебе уже недостаточно, и ты решил отравить даже самые чистые сердца ядом своей лжи? Отвечай прямо!

"А то что?" — читалось в его мимолётной усмешке.

— Я всего лишь ищу жрицу Света. Ты здесь более частая гостья, чем я; может, порекомендуешь кого-нибудь? — спросил он.

— Чтобы я по собственной воле отправила невинное дитя Эльрата в когти Тьмы? — вспыхнула та еле сдерживаемым праведным гневом. — Не бывать такому!

— Что ж, я вполне обойдусь и без твоей помощи, — отвернулся Йорген.

Но она не отступала:

— Ты не ответил: что тебе нужно от них?

— Вера, столь сильная, чтобы ярче солнца разгоняла мрак. Сердце, столь храброе, чтобы не дрогнуло перед кошмарами подземелий. Душа, столь чистая, чтобы её не сбили с пути искушения и иллюзии чёрной магии. И доверчивость, достаточная, чтобы пойти за мной...

Муразель озарила догадка:

— Ты... хочешь снять заклятие с Невидимой Библиотеки?..

— Открыть врата без ключа. Достать до дна бездны. Задача не из лёгких...

— Но это может быть опасно! Скелет паладина, который развеял подобные чары в темнице Эребоса, нашли рассечённым, словно косой самой Смерти!

— Хм... Скажем так, мой брат не славился деликатностью при первом знакомстве...

— Ты и сам далеко не святой. Кто может поручиться, что ты не используешь свою спутницу, как слепое орудие, и после того, как получишь желаемое, не бросишь её одну в кромешном мраке?

— Что тебе до чужой судьбы, Ангел? — снова повернулся он к ней. — Если ты так боишься оставлять наедине со мной других, почему бы тебе не пойти самой?

Они замолчали, глядя друг на друга.

— Если этим уберегу невинную душу, то хоть на край света, — решительно заявила та.

— А на край Тьмы?

— ...И даже если придётся терпеть твои бесконечные словесные игры.

— Так что, по рукам?

Она оглянулась на ряды скамеек и проповедника, неодобрительно посматривающего в сторону шепчущихся.

— Только не торопись торжествовать, будто бы заставил меня хитростью, — предупредила Муразель. — Если я принимаю решения, то сама. Особенно те, о которых могу пожалеть. Но тем более жаль было бы такой альянс, доказавший объединяющую силу благих целей, потерять сразу же после достижения первой из них — воздвижения Империи Грифона. В союзе со Светом Тьма тоже может послужить добру...

— С такими речами сейчас за кафедрой следовало бы стоять тебе, а не тому пустослову.

— Никто не стал бы меня слушать. Истина бывает безжалостной и неприятной, и оттого многим порой кажется ересью. Ведь и среди Ангелов я почти что изгой — за то, что всегда ценила горькую правду превыше утешительного обмана, даже когда тот — во имя Света... Если я пойду с тобой, они отвернутся от меня окончательно. Но я видела, что твоя скорбь по утрате неподдельна, а раскаянье, что не смог уберечь свой дом, искренне — а значит, истина сильнее лжи, и в мире ещё не всё потеряно... Я согласна. Я помогу тебе.

"Гордая. Смелая. Верная до конца. То, что нужно..." — подумал он, соединяя с ней руки.

Вместе это испытание было им по силам. Даже если для кого-нибудь могло стать последним.

Он навсегда запомнил мгновение, когда впервые увидел её издалека.

Грация и стать, наполнявшие каждое движение. Безупречно-белая кожа, и в контраст — чёрное платье, скользившее подолом по земле. Возвышенная и холодная красота...

Она словно вышла из его снов.

Из кошмаров.

Заметив, что за ней наблюдают, незнакомка обернулась и посмотрела на него восемью глазами без зрачков. Встретившись взглядом со смущённым, очарованным и напуганным послушником, она быстро потеряла интерес и вернулась к надменно-отрешённому созерцанию древних фресок на стенах.

Но этого было достаточно, чтобы тот понял, что пропал.

Объятый смятением, он бросился прочь.

О милосердная Асха, почему с тех пор он никак не мог выбросить эту встречу из головы?

Это было мучительно. Неправильно. Жутко... и сладко.

Наставник замечал его беспокойство и ненавязчиво пробовал спросить, но... Сказать? Тот наверняка подозревал одну из юных учениц или служанок. Неудивительно, что вместе с ними соблазны молодости и жизни проникали даже в эти мрачные стены. Но в его случае любого бы мигом выгнали за одни только подобные мысли. Уйти самому? Ему приходилось слышать о случае, когда талантливая начинающая некромантка с полуострова Эгин покинула орден, потеряв надежду справиться с арахнофобией. Но как быть ему... с обратным? И смог бы он когда-нибудь забыть тот взгляд, даже сбежав на край света?..

Она приходила к нему во снах. Шептала тихие, странные, дивные речи. Но после пробуждения он не мог вспомнить ни слова, и в отчаянии неподвижно лежал, глядя в серый потолок, словно запертый в склепе труп, чей дух не нашёл упокоения и остался навеки прикован к бренной оболочке.

Да, склеп... Стены, которые смутно виделись ему во время этих свиданий, раз за разом не менялись, и он начал узнавать их. Там проходили его первые уроки. Там он впервые познавал пути смерти, ведущие к тайнам жизни. И туда он решил спуститься следующей ночью.

Она ждала его там. Прядильщица Судьбы, как со священным почтением величали в честь Асхи этих дев, снизошла до него. Всё такая же неземная, загадочная и прекрасная... Он так и не успел вдоволь налюбоваться её совершенным телом — только заметить, что оно переходило в паучье, и оказаться прижатым двумя из восьми лап к холодной каменной крышке одного из гробов.

— Что ищеш-ш-шь ты здес-с-сь? — прошипела намтару, медленно облизывая бледные губы и склоняясь над ним.

— Тебя! Всю жизнь я искал только тебя! — вымолвил тот, едва справляясь с дыханием, перехваченным волнением, и бешеным трепетом сердца. — И когда нашёл, всё остальное потеряло смысл. Прошу, позволь мне видеться с тобой и наяву тоже... Хотя бы издалека! Будь моей музой, моей богиней...

— Нет иного божес-с-ства, кроме Ас-с-схи и воплощения её, моей матери, щедро питающей своих детей мудрос-с-стью и бессмертием. Кем угодно, не быть мне твоей, человек.

— Тогда лучше забери мою жизнь, потому что она не нужна мне без тебя! — отчаянно взмолился он. — Ты уже опутала несчастную жертву сетями чар своей красоты; на что мне надеяться?..

— Ещё не окончено твоё с-с-служение... — прошептала она, не отпуская дрожащее тёплое тело. — Если желаешь принес-с-сти своё существование в дар Асхе, вкуси моего яда, а с ним — истины и вечнос-с-сти...

Он был не в силах отвести взгляд от её мертвенно-пустых глаз, не мог вырваться из страшных объятий... и не хотел. И был оттого в ужасе от самого себя — даже большем, чем от неё. Но предложение смутило его ещё сильнее.

— Зачем мне бессмертие, если я утрачу свою любовь — единственное, что делает меня по-настоящему живым? Лучше умереть за неё, чем стать ходячим трупом без чувств и желаний, без наслаждения счастьем быть с тобой...

Лекари Семи Городов говорили, что в сложном и гармоничном устройстве тела брали начало все переживания, от низменных до самых возвышенных. У него не было оснований не верить им: те из наставников, кто предавался смерти не только в теории древней философии и магии, но и на практике, постепенно забывали терзавшие их ранее страсти. Это одновременно восхищало его — сколько сил и времени для достижения великих целей, сколько собранности и непоколебимости! — и пугало. Сам он не был готов к такому, и прежде старался не задумываться.

С другой стороны, учитель как-то сказал, что тот, кто при жизни не избавился от пороков и привязанностей, в любом посмертии лишь вынужден ещё сильнее страдать от них, не в силах утолить, оставшись наедине со своей мятущейся душой.

Так кому верить?

И что было хуже?..

— Если любовь твоя — каприз непостоянной и алчной плоти, то ты только освободиш-ш-шься из её рабства. Если же она — плод духа, чистая и истинная, то не потеряеш-ш-шь, но приобретёшь. Доверься Ас-с-схе, мальчик. Асха всё обращает во благо...

Намтару отпустила его. И в ответ он прошептал:

— Ради тебя я готов на всё.

Там, среди остальных, они — Жнец и Иерофант.

Только здесь, наедине друг с другом, они имеют право быть иными.

Брат и сестра во смерти.

Рыцарь и дама.

И пусть она больше не верит в сказки о подвигах в честь прекрасных дев...

И пусть он давно разочаровался в справедливости — земной ли, высшей ли...

Она ниже его на целую голову, и нескладную хрупкость слишком рано погибшего тела не скрыть слоями церемониальных мантий, но во взгляде — воля и сила.

Он вечно угрюм, и руки по локоть в крови живых и немёртвых, но рядом с ней — полон надежды и веры.

"Благослови меня, жрица," — звучит вновь искренне.

"Жди меня, любимая," — шепчется чуть тише.

Мужчина и женщина.

Вампир и лич.

И единственный целомудренный холодный поцелуй в священный символ Асхи обжигает сильнее самой пламенной страсти.

По мотивам книги "Вероломная королева Туидхана" из "M&M X: Legacy".

Костёр догорал. Дым горьковато пах можжевельником, уходящим летом и светлой тоской странствий.

Эльф, мешая угли, рассуждал вслух:

— Дрова и припасы заканчиваются. Будем искать по дороге поваленные стволы: плохая примета — рубить деревья в пути по владениям Силанны.

— Но почему мы не идём дальше прямо сейчас? — спросила его младшая сестра, присев рядом. — Солнце едва село, дорога ещё видна...

Это было её первое большое путешествие. Фелерон вместе со свитой ехал в северные леса к невесте, и по обычаю должен был взять с собой близкого родственника как свидетеля обета перед богами и народом.

— Сегодня новолуние. Асха занята: она заново ткёт свою небесную колыбель, ей некогда освещать мрак и вести нас сквозь него. Нельзя отходить от костра, начиная с самого заката.

— Почему?

— Это всем известно. В безлунные ночи никто не путешествует и не охотится в глубине лесов и гор. Особенно в здешних краях, где под ними пролегают древние подземелья. В это время они не принадлежат Силанне.

— Мы можем послать кого-нибудь с фонарём или факелом. Пусть найдёт высохшее дерево. И подстрелит дикого зверя — они близко подходят на свет...

— Вот упрямая... Сказано: нельзя. Шла бы ты лучше спать, сестрёнка. Надо отдохнуть. Путь неблизкий.

Увы, юная Туидхана поняла, что утоления своего любопытства от него не добьётся.

Не спрашивай, не желай, не думай. Не пренебрегай запретом, не ходи далеко.

...Сон к ней не шёл. Ночной холод, для ранней осени ощутимее обычного, студил землю. Эльфийка выглянула из-под навеса; кругом всё безмолвствовало, только изредка перекликались вдалеке птицы. Часовые не смогли сохранить костёр подольше, и потухшие угли окончательно побелели, рассыпавшись в пепел, а сами дежурные ушли в палатку разыгрывать партию в алькерк.

"Сделаю сюрприз брату и его невесте — наберу ягод для праздничного пирога," — решила она. — "Тут рядом настоящие заросли спелой черники. Думаю, Силанна обидится куда больше, если никто не попробует её щедрых даров, чем если их сорвут."

В тёмные ночи не разговаривай со встречными, не бери у них ничего, не иди вслед за ними.

Подол наполнялся целыми горстями, соловьи провожали печальными трелями, сумеречная прохлада делала труд приятным и необременяющим... Туидхана сама не замечала, как уходила всё дальше, увлечённая поиском. И потеряла лагерь из виду.

"Я же ходила вокруг, совсем близко!" — испугалась она, осознав это. Но заметила в чаще отблески света, и быстро успокоилась: тот всё ещё был рядом. Вероятно, её хватились, подняли всех, зажгли огни, и единственное, о чём ей стоило волноваться — предстоящий выговор от старшего брата.

Не слушай зов, не иди на сияние. Не поддавайся соблазну.

Однако, когда Туидхана подошла ближе, она поняла, что ошиблась. Костёр на поляне горел не ярким ало-золотым, а тусклым аметистовым пламенем, и вместо тепла будто бы излучал холод. Эльфы вокруг него были, похоже, из местных земель, и что-то праздновали, передавая друг другу чаши и напевая неизвестные ей мотивы, более чарующие, чем что-либо слышанное ею прежде.

Не задавай вопросов, не смотри в глаза, не называй своего имени и не спрашивай чужого.

Она хотела было привлечь внимание и сказать, что заблудилась, и попросить пустить переждать с ними до рассвета, но её заметили быстрее. Стоило сухой ветке тихонько хрустнуть под её ногой, как все, сидящие и танцующие у странного огня, посмотрели в её сторону, как один. Это напугало её внезапностью и ощущением некой неестественности, и юная принцесса застыла на месте, забыв, что намеревалась делать. Но одна из дев в венке из ночных цветов и длинном тёмном балахоне улыбнулась, подошла и поманила её с расстояния нескольких шагов:

— Что ты ищешь здесь в такой час, дитя? Не бойся. Иди к нам. Мы дадим тебе корзинку — в подоле ты всё это богатство далеко не унесёшь. Мы освободим тебе место у нашего костра...

— Кто вы? — спросила та. — Из какого вы королевства? И что вы празднуете?

— Мы — твои единственные настоящие друзья, маленькая Туидхана. Мы были здесь задолго до эльфов и их государств. А славим мы твоё скорое восхождение на престол.

И, словно в подтверждение, раздались возгласы:

— Да здравствует будущая королева!

— Почти нас своим присутствием, благословенная!

Радостны были их голоса, но холодны и пусты взгляды. Прекрасны были их облики и движения, но что-то иное, чуждое, древнее, тёмное скрывалось за ними.

Откуда они знали её имя? Почему называли королевой, хотя в большой венценосной семье она была самой младшей дочерью?..

Поддавшись инстинкту, с самого начала кричавшему о неправильности происходящего, растерянная и напуганная, она побежала прочь. Ветки деревьев цеплялись за волосы и одежду, как длинные когти, и ночной мрак смыкался вокруг неё, словно накрывая чёрными крыльями, а в ушах стоял многоголосый смех и зов, даже когда она была уже далеко...

"Слава тёмной королеве! Слава Туидхане!"

"Вернись к нам... От судьбы не убежишь..."

"Не забывай нас..."

Не слушай. Не оборачивайся. Не вспоминай.

Растеряв больше половины собранных ягод, но всё ещё сжимая край платья, Туидхана чуть не налетела на эльфа с колчаном за плечами и факелом в руке, к сияющей искре которого бессознательно мчалась от настигающей тьмы.

— Сестрёнка! — осветил Фелерон бледное лицо. — Как же ты всех переполошила... Зачем ты ушла в лес?

— Прости меня... — всхлипнула та и бросилась в его объятия.

...Легко минул остаток пути. Богат был пир, и щедры подарки, и счастливы обе семьи. Все любовались благородной статью жениха и цветущей красотой невесты. Волосы той были, как серебряный лунный свет — оказалось, песни менестрелей не преувеличивали — и чудесно шёл к ним свадебный наряд. Но вместо того надела она белый саван, и легла рядом со своим возлюбленным не на брачное ложе, а в землю Силанны. Смерть обвенчала их.

— Говорю вам, всему виной заговорщики, — одни уверяли безутешных родственников. — Фелерон должен был стать королём. А девочка по своей юности и невинности не могла замыслить такое ужасное преступление, да и попросту знать, где достать столь редкий яд. Чёрная Скорбь, также известная как Дар Малассы, похожа на чернику, но растёт лишь там, где дети Тьмы выходят из подземелий и проводят свои жуткие ритуалы, запретные для глаз смертных.

— Не рассказывайте басни! — возражали другие. — Всё это суеверия. Никто не видел их многие века. Вы вторите лжи Империи людей, дающей им повод вторгаться в чужие земли под видом освободителей от зла, чрезвычайно удобный, так как Безликие, по их словам, могут принять облик любой расы. А предательница позавидовала наследству брата и красоте его избранницы, и сама добавила в свадебный пирог какой-нибудь ядовитый гриб или корень...

Что только не говорили... Но утраченного было уже не вернуть.

"Жди меня на краю ночи и дня, где солнце касается вод Шалассы."

Остров Рассвета — самый восточный в архипелаге, священное место созерцания и уединения. Его тишина, не нарушаемая ничем, кроме размеренного шума прибоя, почти осязаема. И кажется, будто свет и тьма здесь сливаются и струятся сквозь неё, ничуть не менее материальные, чем сменяющие друг друга приливы. А всё остальное, наоборот, становится призрачно-хрупким и полуреальным...

"Жди меня в час, когда сумрак сияет, а свет рождает тени."

Влажная чешуя переливается под прозрачной водой, делая молодого нага в стремительном движении подобным разрезающему волны сверкающему лезвию.

Он приплывает ещё до первых лучей, а его уже встречает прибывший раньше. По всем правилам этикета они обмениваются поклонами и приветствиями.

— Почему ты искал встречи со мной в столь удалённом месте? — спрашивает Мукао.

О его проницательности ходят легенды далеко за пределами Империи Лотоса, но, заранее догадываясь о всех возможных ответах, даже он позволяет себе удовольствие заинтригованности.

— Славный предводитель воинств Шалассы, я прошу тебя стать моим учителем и наставником, — говорит Нобору, складывая руки в ритуальном жесте почтения и навсегда связывающей двоих просьбы. — Я желаю познать мудрость, сокрытую от многих, и стать верным хранителем и преемником ведомых тебе тайн запретного искусства тёмной магии.

И впервые за долгое время Мукао признаёт, что его сумели удивить. За все годы, проведённые среди нагов, он ни разу не подал ни малейшего повода уличить его в чернокнижии. Его почти сверхъестественное неизменное опережение врагов на шаг считают не более чем редким талантом полководца, и никто не подозревает о пребывающем в обличии змеечеловека Безликом, для которого открыты чужие тайны и помыслы. Значит, сама Тьма шепнула Нобору, где искать то, что тот ищет. Значит, у юного нага есть способности... или очень хорошие осведомители. А на избранном пути ему пригодится и то, и другое. И, конечно, подходящий наставник.

Что-то подсказывает ему, что ученик удивит его ещё не раз.

Под влиянием дискуссии: http://condemnedtolove.diary.ru/p210166277.htm

— Сколько же столетий прошло с тех пор, как я в последний раз брал в руки меч...

— Предпочитаешь магию?

— Предпочитаю вообще не участвовать в открытых конфликтах, друг мой. Исход большинства сражений решается не на поле битвы, а в умах стратегов и планах власть имущих.

Все они таковы — манипуляторы за кулисами истории и мастера ловить других в сети своих тёмных интриг, думает Белкет. Все безликие. Этот — не исключение.

— И к кому относишь себя ты? К первым или вторым? — спрашивает ангел, в глубине души прекрасно понимая, что тому бесполезно задавать такие вопросы. Как и любые другие.

Йорген усмехается, очень по-человечески и оттого вдвойне неправдоподобно.

— Знание — наивысшая власть, которой я мог бы желать.

— В этом мы похожи. Вероятно, потому тебя и не удивила столь необычная просьба от меня.

Клинки выбраны отнюдь не тренировочные. Острота лезвия, тяжесть рукояти, искусность работы... Всё становится чуть заметнее, ощутимее и будто бы реальнее, когда обретает ясную цель. Но бдительный разум не менее отточен и быстр, и мимолётного движения в отражении металла Белкету хватает, чтобы вовремя развернуться и отразить первый удар.

Безликий в своём настоящем облике неуловим, как тень, и стремителен, как молния. Меч ангела рассекает лишь тающую тьму, а собственные огромные чёрные крылья закрывают обзор, позволяя противнику уже в следующее мгновение внезапно атаковать со спины. Но ветеран древнейших битв предвидит и это. Ещё несколько движений смертельного танца, и они останавливаются, словно по невидимому сигналу.

— Ничего, — мрачно подводит итог Белкет, тяжело дыша всей могучей широкой грудью. — Ничего не происходит.

— Но мы даже не задели друг друга.

— Это не должно быть обязательным условием.

— А жаль. Один мудрец когда-то сказал, что дружба не может считаться настоящей, если её история не записана шрамами.

Взгляд ангела скользит по следам выцветших ожогов, оставленным цепями из чистого Света и пересекающих обнажённый торс сына Тьмы.

— Не удивлюсь, если этим мудрецом был ты. Но не торопись обманывать себя: я не ищу союзников из числа вашего народа. Ещё один — уверен, ты с ним знаком — говорил, что такой друг хуже врага.

Тихий смех звучит внутри его головы, эхом отражаясь от стен сознания — от установленных мудростью Асхи границ, за которыми бесполезен лучший из умов Асхана и всесилен безликий, кого гордость архонта лишь забавляет и побуждает продолжать испытывать пределы ангельского терпения.

На этой тонкой грани им суждено встречаться вновь и вновь.

В неблизком прошлом, когда падший ангел едва начинал постигать пути, одни из которых уже тогда были забыты, а другие — запретны.

В недавнем настоящем, когда общие враги — Пустота и Хаос — в очередной раз бросили миру вызов.

В неизбежном будущем, вне всяких сомнений...

Это не преданность, не соперничество и даже не взаимовыгодное сотрудничество. Это судьба.

— Меня интересует лишь моя цель, — завершает он. — И неважно, кто или что помогает мне достичь её. Асха всё обращает во благо.

Вместо меча он берёт свой верный посох. Йорген просто отбрасывает клинок, и Белкет спрашивает:

— Разве ты ничего не выберешь?

— А кто сказал, что я безоружен?

Тени опутывают величественную фигуру архонта, увлекая плоть и разум во мрак, убеждая поддаться им, завершить падение некогда сияющего ангела неотвратимой для заблудших детей Света гибелью в объятиях бездны. Но тот сильнее — и телесно, и духовно. Борьба с искушениями Тьмы для него привычна.

Усилием воли и глубоким знанием уязвимостей чёрного колдовства он обращает силу безликого против него самого, и тот отступает, пытаясь совладать с перекрывающим всё скорбным зовом павших в войнах собратьев, на мгновения вновь разделивших с ним общее сознание.

— Довольно! — беззвучно кричит Йорген сквозь мысли обоих, и на них обрушивается оглушающая тишина.

— Нет! Так близко... — протестует второй сквозь сбившееся дыхание. — И ничего... Снова ничего!

Тщетно. Ни единой искры магии Сар-Илама не вспыхивает между ними. Бесконечно желанный для архонта редчайший шанс приблизиться к познанию силы Седьмого Дракона не оправдывает себя... Но почему?

— Единственное объяснение, которое я могу найти — я больше недостоин называться ангелом. Потому моё имя навеки вычеркнуто из Сумеречного Завета, — предполагает Белкет. — Не могло же заклятие лучшего мага всех времён иссякнуть за какие-то несколько веков!

— У нас, безликих, есть другие предположения... Что, если его могущество вовсе не так безоговорочно? Что, если Сар-Илам — величайший обманщик, сумевший провести даже нас, не говоря уже об ослеплённых Светом крылатых гордецах? А уж заставить младшие народы поверить в свою божественность — по сравнению с этим проще простого...

— Как ты смеешь говорить подобное об избраннике владычицы судеб и спасителе её творения, ты, порождение лжи? — не на шутку разгорается в архонте праведный гнев. — Если Маласса через тебя вздумала искушать меня, а Асхе угодно испытать мою веру, то знай, что я так легко не сдаюсь. Можешь сколько угодно манипулировать людьми и эльфами, но со мной это не пройдёт!

— Не тебе, падший, ставить под сомнение мою верность Грифонам. И, более того, тем, кто вернул нам святыню и дом. Ты ничем не лучше своих собратьев, готовых обвинить любого, кто думает иначе!

Мгновение, и они, ещё распалённые предыдущей дуэлью, снова бросаются в бой.

Секунда, и молниеподобная вспышка отбрасывает их в разные стороны.

Первозданная чистая магия невероятной силы пронизывает всё существо тёмного ангела, вместе с болью и мимолётным шоком вызывая восторг благоговения. Осуществлённая мечта стать на шаг ближе к тайнам Седьмого Дракона, возможность прикоснуться к его искусству напрямую, вплоть до ощущения живого присутствия...

Чем ближе они друг к другу, тем неистовее обжигает их высвобожденная энергия. И тем больше хочется Белкету, чтобы она никогда не иссякла. Чувствовать её всем телом. Запомнить навсегда.

Преодолевая сопротивление, сильные крылья ангела поднимают его с пыльных каменных плит под самые своды, в головокружительную тёмную высь, в погоню за ускользающей тенью. В полёте он перехватывает соперника, и тот вцепляется в него когтями, заставляя новый разряд заискрить между ними. Воздух дрожит от магического напряжения и трепета четырёх чёрных крыл.

Ангел позволяет безликому проникнуть в своё сознание, чтобы разделить наслаждение, пока оно живо и всепоглощающе, и пыл недавней борьбы превращается в страсть. Отталкивающая сила становится притягивающей их, словно противоположные полюса одной и той же сути.

Было ли и это частью плана Сар-Илама, архонт Белкет будет думать потом.

Он уходит под покровом мрака. Словно вор или лазутчик, а не хозяин.

Мимо Иррис, ничего не подозревающей и такой обманчиво безмятежной во сне, но под подушкой сжимающей кинжал.

Мимо дорогих и знакомых мест своих подземных владений, окутанных вечной ночью, что скрывает сотни тайн и опасностей.

Мимо стражи, верной и бдительной, но не видящей его из-за заклятия, растворяющего шаги в тишине и силуэт в тенях.

Мимо хранителя врат Невидимой Библиотеки — тот единственный замечает его, но, едва встрепенувшись, тут же вновь складывает крылья и застывает во тьме подобием одной из множества статуй, убедившись, что под личиной его союзника, ученика и друга не скрывается враг — но даже он больше не узнает и не вспомнит Раилага, когда тот покинет Библиотеку через последний оставшийся в ней после Шио портал...

И пусть. Ведь Раилага уже не будет. Это имя сотрётся из мировой памяти навсегда, а вместо него он возьмёт другое... Зачем же жалеть о том, чего никогда не существовало?

Невелика потеря, думает он. Ничто по сравнению с тем, что будет получено взамен.

Но всё равно оглядывается в последний раз.