Иной. Версия первая (джен)

* * *

Тепло. Влажно. Тяжело дышать: что-то мешает, давя на грудь. Тесно. Пинок в живот и оцарапанное ухо. Темно. Но пахнет вкусно: мокрой шерстью и уютом. Язык шершавый и тоже мокрый. Тихое поскуливание в полной темноте. Ворчание — сердитое, но на самом деле довольное. Сладкое молоко на языке.

Я путаюсь в своих лапах и понимаю: что-то не так. Из всех щенят только у меня их шесть. Остальные уже стоят и пытаются выйти из норы. А я все еще не могу разобрать, какой ногой шагать первой. И глаза мои еще не открылись: шершавый язык лижет их снова и снова. Но тьма не рассеивается.

На шестой день мои братья и сестры вовсю бегают вокруг. А на седьмую ночь я открываю веки. Серебряный свет луны и алмазные крошки звезд в чернильной тьме над головой — первое, что вижу. Мягкий мох под чувствительными подушечками лап и терпкий запах коры — первое, что ощущаю в наружном мире. Острый оскал среди густой травы — мать. Ее улыбка — это улыбка Леса. И я понимаю, что меня любят.

Моя шерсть — белая. Мои глаза видят сквозь ночь. Мой слух различает каждый звук. Мой вой слышен в любом уголке Леса. Мой бег быстр и бесшумен. Меня не догнать никому.

На четырнадцатый день я встаю на две ноги и натыкаюсь на стену вечной тьмы. Я слышу испуганное попискивание под ногами и попытки злобного рыка. Я чувствую запах недоверия и удивления, исходящий от матери. Ее горячий язык облизывает мое ухо, оставляя мокрый след на коротких волосах. И я падаю вниз, поднимаясь уже на шести лапах.

Я вижу только в ночи. Днем у меня две неуклюжие ноги и пелена мрака перед глазами.

Я различаю мать и сестер по запаху. А брат продолжает на меня рычать.

В последнюю ночь луны я ухожу на первую одиночную охоту.

В первый день нового месяца запах крови и огня приводит меня в опустевшую нору. Запоздалый ужас настигает сознание, заволакивая его маревом гнева.

Запах. Паленая шерсть и металл. Оседает на языке острой гарью. Запах. Пепел. Страх и злоба. Люди.

Ненависть просыпается яркой вспышкой. Поглощает все чувства, выжигая душу дотла. Я должен отомстить. Я срываюсь в дикий вой, выплёскивая свою боль во внешний мир. Я делюсь с Лесом. Заполняю его гневом и яростью. И он выплёвывает меня, спасаясь от ядовитой ненависти.

Проваливаюсь сквозь ткань реальности, забывая путь домой. Забывая себя.

* * *

Твердая шершавая тропа. Не земля. Жесткая и неприветливая. Пахнет людьми. Холодно и сыро. Откуда-то знаю, что сейчас ночь. Откуда-то знаю, что я — не человек. Кто я? Пытаюсь встать на ноги, но падаю. Темно. Абсолютная тьма. Я слышу странный шум — он нарастает, становясь оглушающим. В панике пытаюсь спасти свои уши и кричу.

Боль. И страх. Какой-то животный ужас, от которого внутренности трясутся и закручиваются в спираль. Меня выворачивает наизнанку от страха. И непонятной царапающей боли в груди. Как будто кровожадный дикий зверь выковыривает когтистой лапой сердце из дыры в рёбрах, а оно цепляется сосудами за осколки костей. Тянет. Рвёт. Болит.

Я просыпаюсь в ужасе и чувствую холод и сырость. Лёгким не хватает воздуха, словно у меня действительно дыра в груди. Ощупываю себя дрожащей рукой и судорожно вдыхаю и выдыхаю тяжелый воздух. Пахнет слежавшейся травой и мокрой землей. Знакомые запахи, но никак не могу вспомнить, откуда их знаю. Уши ловят шуршание травы под ласковыми касаниями ветра, руки чувствуют вибрацию земли, и через несколько секунд доносится гул проносящихся мимо воняющих людьми и чем-то тошнотворным существ. Этот звук не знаком. Как и запах. Резкий, кисло-горький, словно оставляющий маслянистый привкус на языке, он напоминает что-то, что продолжает ускользать от меня. С ужасом понимаю, что не помню ничего, кроме ощущений, вкуса, запахов и звуков.

Кто я? Откуда я? Где я?

Смутные образы, кричащие внутри меня об опасности. Жар и страх. Ободранное визгом горло. Я больше не хочу этого ощущать. Я больше не хочу этого помнить.

Янехочунехочунехочу!

Я повторяю это заклинание, вкладывая в него всю боль и весь ужас, твержу и твержу его, до тех пор пока не забываюсь душным сном. И заклятие срабатывает.

Я просыпаюсь от шершавого теплого языка, лижущего мое лицо.

* * *

В голове — пустота. Тьма. И тишина. Ни ощущений, ни звуков, ни образов, ни запахов. Жалкие клочки, что остались в памяти, не складываются даже в подобие связной истории. Холод и тянущее чувство голода в животе. Стёртые до мягкого липкого мяса ступни. Тощий лохматый пес, который нашел меня в канаве у шоссе и вывел к людям. Запах мокрой шерсти и ощущение тепла под ладонями. Шершавый язык и влажный нос. Рваное ухо и цокающий по асфальту звук когтей. Воспоминания начинаются с этого момента. За ним — бездна. Впереди — тьма.

Удары других детей и их писклявые голоса. Тычки и пинки. Боль в животе и рёбрах — масштабный синяк во весь бок. Так сказал взрослый голос. Разбитый нос — после того раза я неделю натыкался на людей, утратив способность чуять запахи. Боль в сломанных пальцах. Боль в ухе. Боль в содранной коже на костяшках и приятная усталость в ногах. Вкус крови во рту — прокушенное ухо врага. Звериный вой противников и сладко-гнилостный запах их страха.

У меня нет никого. Только я сам. Равнодушный приговор: «Сирота».

Лось. Теплая рука. Теплый голос. Улыбка — оскал. Улыбка — солнечный свет. Колючий подол свитера, за который удобно держаться. Запах — успокаивает. Разрывающая сердце боль — любовь. Восхищение. Смех до слёз. Доброта. Эти чувства кажутся очень знакомыми, но забытыми, словно стёршимися. Как если бы я заново учился ходить. Или дышать.

Странное место. Ночами живет иначе, чем днем. Если прислушаться к стенам, то можно различить звуки того, чего нет. Как будто существует сразу два Дома в одном месте, и после захода солнца ночной Дом пытается пробиться сквозь фасад дневного.

Я сбегаю из спальни по ночам, чтобы слушать его. Дышать им. И ощущать.

В старом классе пахнет мхом и нагретой на солнце корой деревьев. Но парты пластиковые, а полы — бетонные. В комнате — еловыми шишками и совсем немного клюквой. В восточном коридоре, рядом со столовой, в сумерках и на рассвете слышно, как течет река и плещутся рыбы. В спортзале безлунными ночами раздается тоскливый песий вой. Но собак в Доме нет. На Перекрестке резко пахнет бензином и горячей пылью. А еще — дешевой едой. Если провести ладонями по стене библиотеки — останутся ожоги. Как от крапивы или другой жгучей травы. Если идти к Перекрестку со стороны девичьего крыла — спотыкаешься об обломки мебели, поросшие колючим вьюнком. А если зайти со стороны спортзала — промочишь ноги в вязкой грязи травяного поля. На чердаке можно услышать тиканье огромных часов, перемежающееся визгливыми криками птиц. А в подвале — провалиться по пояс в трясину болота под заунывное бормотание водяного.

Стены распирает ранами-трещинами от того, что Дом скрывает в них. Они плачут каплями воды с привкусом извести. И обваливаются плотью влажной штукатурки с клочками пушистого мха на них. Они вот-вот разойдутся по швам, и Изнанка вырвется наружу. Она тянет свои разлапистые ветви сквозь торчащие трубы и роняет пожухлую листву. Пахнет приятно.

Дом говорит с теми, кто готов его услышать.

* * *

Тишина ночей обманчива. Сквозь размеренное дыхание обитателей Дома пробиваются иные звуки. Чаще всего это звуки Изнанки. Но иногда — это еле уловимый голос. Если ты знаешь, что слушать, — услышишь.

«Слепой...» — в беззвучном шепоте плачущих стен.

«Слепой...» — шорох опавшей листвы под босыми ногами.

«Слепой...» — журчание реки в кране.

«Слепой...» — горечью бензиновых паров Перекрестка на потрескавшейся коже губ.

«Слепой!..» — голос, разбивающий оковы сна.

Это Дом зовет меня.

Я иду на зов, спотыкаясь сквозь торчащие во все стороны корни вечных деревьев, цепляясь рукавами рубашки за колючие кусты по бокам от тропы. Где-то впереди слышится звенящий на одной ноте волчий вой и ощущается слабое дуновение сырого ветра. Первый же поворот коридора, идущего от комнат направо, приводит меня... домой.

Шаг. Сквозь ткань мироздания. Словно тонкая паутина на руках и лице. Липкая, но не мерзкая. Еще шаг. Запах. Сырость и свежесть. Воздух разворачивает легкие, давая им дышать в полную силу. Я чувствую мощь и уверенность в своем теле. Если захотеть — смогу видеть. Шаг. И проход за мной закрывается. На месте стены — бархатная темнота, пронизанная сиянием болотных огоньков. До меня больше не доносится дыхание детей Дома. Теперь я слышу жизнь Леса. Я помню его на ощупь, на вкус и на запах. Я помню его шепот и крики. Я помню его теплую улыбку с острым оскалом.

Я встаю на свои шесть лап. И не путаюсь в них.

Моя шерсть — белая. Мгновенно намокает в густой траве. Мой слух — острый. Знает всё, что происходит в Лесу. Мой голос — звонкий. Оповещает всех, что я вернулся. Мои лапы — сильные. Ощущают мягкий мох. Догонят кого угодно. Мои глаза — видят сквозь ночь. Отражают свет. От меня не спрятаться.

Яркая полная луна, словно огромный светильник в черноте небес. Гирлянды звезд вокруг. И тончайшая дымка тумана. Острый запах свежей крови — трава под ногами жжется. Еле уловимый писк лесных обитателей. И пробирающая до самого сердца прохлада. Ночь — это мое время. Я знаю, потому что помню это.

Я един в двух ипостасях. Ночной зверь, порождение Леса; и дневной человек, порождение Дома. Я существую одновременно здесь и там. Я принадлежу этому миру и тому. Пусть я не помню, кем я был. Но я знаю, кто я есть. Моё имя Слепой. И мой Дом — это пограничье двух миров.