La Bella (гет)

Ей никогда не нравилось быть девчонкой. Это очень мешает, если собираешься стать настоящим боевым магом. А она собиралась! Пусть Меда и Цисси возятся с куклами, ей это не интересно. Вот играть в волшебные сражения — это да!

Еще интереснее сражаться стало, когда ее родители договорились с родителями Руди об их помолвке — у нее появились сразу два друга-мальчишки. Немного вредных, но это мелочи. О, они быстро перестали задирать носы! Сразу после того, как она расквасила их обоим.

А иногда отец давал ей свою палочку. Эти дни для нее были праздником. Не дурацкая деревяшка из игрушечной лавки, а настоящая палочка. Настоящее оружие.

Поэтому самым счастливым днем (как она считала тогда) стал день похода к Олливандеру. Правда, старик остерегал ее от той палочки, что она выбрала из двух подходящих, но что он, ремесленник, понимает в настоящих боевых магах?

Друзья детства давно знали, кто главный в каждой игре, но в школе опять пришлось доказывать свое первенство. И она доказывала, теперь уже только при помощи волшебной палочки и собственной ярости. Но проклятый мир, принадлежащий мужчинам, постоянно делал ей подножки.

После четвертого курса все сошли с ума — так ей показалось. За ее спиной стали шептаться и хихикать. Даже ее месть не могла остановить это безумие: каждый день она слышала, что про нее говорили. "Она не такая" — говорили они. И друг-жених Руди стал ее сторониться, выбирая себе общество парней или девушек.

Девушек! Можно подумать, что она не девушка! Она сравнивала себя с сестрами. Изящная Цисси была настоящей девочкой — будущей девушкой. Даже дурнушку Меду считали девушкой. Но не ее.

И никакая боевая магия тут не помогала. Ее начали опасаться (возможно, просто опасаться еще сильнее), но смеяться не перестали. Сперва она вознамерилась игнорировать всех этих идиотов, но уже вскоре ощутила, что становится изгоем. Это никуда не годилось! Она должна быть первой среди равных, а не какой-то там.

Тайком всплакнув, она решила пойти другим путем. И начала с простого.

Через силу полистала пару отвратительных глянцевых журналов для настоящих девушек — а вдруг в них найдется что-то полезное? И надо же — нашлось! В одной статье авторша называла красоту самым страшным оружием женщины и всячески советовала этим пользоваться. Ну если красота — оружие, тогда ведь совсем другое дело! Это ей по нраву. Уже куда более бодро проштудировав пачку таких же "оружейных" журналов, она выбрала для себя "доспехи". Нет, даже так — "доспехи красоты".

После рождественских каникул в школу приехала новая ученица, готовая разить наповал. Природа не обделила ее женскими прелестями, а под чутким руководством счастливой матери (наконец-то дочка поумнела!) и самой дорогой модистки эти прелести были выгодно подчеркнуты. Теперь ее доспехами стали шлем из идеально уложенных смоляных кудрей, корсет, выделивший сразу несколько стратегически важных мест: грудь, талию и бедра, развевающаяся юбка и ботильоны на каблучке. Стройные лодыжки ее мать тоже причислила к оружию, и она не стала спорить. Пусть, лишним не будет.

Фурор она произвела, несомненно. Шептаться, правда, не перестали, но теперь уже не хихикая, а завидуя. И друг-жених Руди снова вернулся в ее команду, отвернувшись от этой куклоподобной Ванессы, сестрицы прыщавого Роули. А с ним и младший братец подтянулся. Как он теперь смотрел на нее! Будто это он жених, а не брат.

Сперва ей было странно получать столько внимания, но она быстро привыкла. Ведь это то, чего она всегда заслуживала и по праву рождения, и благодаря своим стараниям.

Красота красотой, но тренироваться она не перестала, даже наоборот: добавила в свой арсенал холодное оружие. Оно тоже прекрасно и смертоносно, как она сама.

Потом она много раз думала о том, как бы все повернулось, если бы не проклятая тяга к красоте. Возможно, выгляди она как прежде, не случилось бы то, что случилось.

Благородных девиц никогда не отпускали гулять одних. Потому что непристойно и опасно. Но то девиц, а она-то боевой маг! В основном, будущий, но и сейчас кое-чего стоящий. Однако семья не считала это аргументом, поэтому приходилось ускользать на прогулки тайком.

В этот раз она собралась в Друидскую рощу за ростками огненного тимьяна, чтобы попробовать сварить одно боевое зелье, улучшающее реакцию мага. Не брать же с собой в лес дуэнью! С трудом разглядев и собрав в сумерках несколько нужных растений, она собралась было домой, но услышала хрипловатый голос: "Эй, детка, а ну постой! Куда это ты собралась без меня, такая сладкая?"

Ей бы аппарировать тотчас, но разве фамильная гордость позволит? Да и собственная нашептывает, что боевые маги не бегут от одного наглого пьяного ублюдка. И она кидает в него недавно разученную комбинацию из трех заклятий. Даже не смертельных! Ублюдок издает дикий вопль — а то, больно ведь, она же старалась! — но не сбегает, а прыжком бросается на нее. И в прыжке у него отрастают зубы, когти, шерсть... Она видит это будто в замедленной съемке, но опять не убегает. Стоит, словно завороженная, и смотрит, как к ней подлетает чудовище, машина для убийства...

В последний момент тренированное тело реагирует само и выскальзывает с линии атаки. Зверь приземляется на четыре лапы, но, изогнувшись, успевает скользнуть зубами по ее руке. На землю падают капли. Красные — ее кровь, прозрачные — его слюна. Она кричит слова заклятья — и у нее впервые получается!

— Круцио! Круцио! Круцио!..

Зверь катается по земле, воет и истекает слюной. Ей кажется, что эта слюна везде. Проклятая ядовитая слюна…

Держа на отлете раненую руку, она бросает связывающее и затем — Инсендио. И ждет, когда все закончится.

Потом, аппарировав в сад возле дома, она прячется в зарослях и отсасывает из раны зараженную слюну и зараженную кровь, хотя понимает: уже поздно. Панику она прячет на задворки сознания, как должен уметь делать каждый боевой маг, пока не миновала опасность. Автоматически приводит себя в порядок, возвращается в дом и запирается в своей спальне. Ее не беспокоят, все уже знают: если она не в настроении, лучше не навязываться.

И только у себя она срывается: рыдает, кричит, воет, словно она уже...

Нет! Ведь сейчас не полнолуние! Значит, есть шанс. Она вспоминает, что рану нужно обработать, и заливает ее сперва бадьяном, шипя от боли, а затем модифицированным ранозаживляющим и обеззараживающим зельем. Прошло совсем немного времени, шрамов не должно остаться.

Она никому ничего не рассказывает. Через пару дней заканчиваются пасхальные каникулы и все три сестры едут в Хогвартс. За неделю она изучает все, что есть об оборотнях в общедоступной части библиотеки. И только одного не может понять — как, как он мог обратиться не в полнолуние? Все книги твердили о том, что трансформация происходит лишь при полной луне.

А потом начинается... оно.

До полнолуния осталось три дня, а с ней начало что-то происходить. Что-то, что она окрестит словом "оно" и будет называть так всю жизнь.

Мир в ее глазах стал другим. Ее окружили запахи и звуки, которых она раньше не чувствовала. Зрение не хотело концентрироваться на буквах, этих неподвижных крошечных закорючках, его интересовало движение. Движение — добыча! Язык отказывался воспринимать вкус каши и овощей — он требовал мяса. Лучше всего — горячего и кровавого...

Она держалась лишь благодаря усилиям воли. А в первую ночь полнолуния заперлась в заброшенном классе в подземельях. Она не хотела, чтобы у ее позора были свидетели. И, пожалуй, не хотела никого поранить.

Но ничего более опасного, чем "оно", не произошло. Она не обратилась! Она — не оборотень! Эта мысль заставляла улыбаться искусанные губы. Не оборотень! Неужели был когда-то день счастливее, чем этот? Вряд ли.

Когда странное состояние закончилось, она проштудировала Запретную секцию, в которой, на удивление, тоже ни слова не было об оборотнях, меняющих форму не в полнолуние. Зато с "лунными предвестниками", как их романтично называли в одном труде, можно было бороться. Автор гримуара писал, что все обострившиеся чувства останутся таковыми, но не будут застилать ясное человеческое сознание. Что ж, это неплохо. Тогда ей точно удастся скрыть от всех свое состояние.

Но в рецепт зелья, борющегося с "предвестниками", входил яд василиска. Этот компонент стоил баснословных денег — сумму, гораздо большую, чем она получала от родителей за весь год. Она очень тщательно обдумала сложившуюся ситуацию и приняла решение: рассказать обо всем отцу.

На неожиданную просьбу о встрече отец отреагировал сразу, и в ближайшие выходные ее забрали домой. Именно тогда она принесла свой первый непреложный обет — не рассказывать матери о болезни. Отец считал, что известие даже о скрытой форме ликантропии может разбить материнское сердце. И кто она такая, чтобы спорить с отцом?

Найденный отцом мастер, готовящий зелье, предупредил, что оно несовершенно, и применять его стоит с осторожностью — были случаи, когда оно разрушительно влияло на психику волшебников. Разумеется, она будет осторожна. Осторожность, между прочим, тоже одно из достоинств боевых магов.

К следующим "лунным предвестникам" зелье было готово, и она почти забыла о своем недуге. Во всяком случае, ей самой хотелось так думать.

Только однажды он напомнил о себе: гуляя под Рождество по Косой аллее, она ощутила человека, прошедшего мимо нее. Конечно, она его и увидела тоже, но это не было главным. Другие органы чувств, не зрение, закричали о том, что этот незнакомец такой же, как она. Не дожидаясь, что он оглянется и как-то отреагирует на нее, она с застучавшим сердцем юркнула в ближайшую лавку. Что ж, как боевой маг она могла считать это тактическим ходом.

Но однажды — это лишь до сентября ее седьмого курса.

Запах настиг ее в коридоре первого этажа, в толчее студентов. Хотелось оглянуться, найти глазами его источник. Она с трудом сдержалась, наоборот — опустила веки и втянула ноздрями воздух. Где-то совсем рядом... Запах был другим, не как у того, с Косой аллеи, и не как у нее. Это... детеныш?

Она медленно прошла мимо стайки первокурсников, среди которых кривлялся кузен Сириус, едва кивнув на его приветствие. Нет, пахнет не он. Значит, кто-то из тех... скольких?.. пятерых. Что ж, она запомнит каждого и постепенно проверит. В закрытой школе это не будет проблемой, даже несмотря на то, что вся компания малышни носит красно-золотые галстуки.

Конечно, она вычислила его. Заморыш в плохонькой мантии, полукровка из бедной семьи. Или обедневшей из-за болезни сына? В любом случае, набор, заставлявший губы кривиться.

Она наблюдала за ним, поэтому довольно быстро заподозрила, что его состояние несоизмеримо хуже, чем ее. А к началу зимы ее подозрения подтвердились.

Если бы кто-то когда-то раньше, до этой осени, сказал, что малолетка-полукровка принесет ей столько головной боли, она бы рассмеялась. Но факт — она думала о нем непозволительно много. Более того, на каникулах она навела справки о его семье, хотя сделать это без помощи отца было непросто. Но не посвящать же кого-то из благородных знакомых в такую дурно пахнущую историю.

Ее предположения оказались правдой: семейство Люпинов обеднело из-за попыток вылечить отпрыска и заодно скрыть свою тайну от общественности. Одного она не понимала — как ему, настоящей опасной твари, позволили поступить в Хогвартс?

Впрочем, во время полнолуния она его ни разу не наблюдала, да и не хотела этого, разумеется, а в обычные дни он был просто жалким детенышем, которому не повезло однажды чуть больше, чем ей самой. И она прониклась кое-чем отвратительным — сочувствием.

Во время полной луны малыша запирали в домике на опушке леса, куда она заглянула однажды. Конечно же, днем и при другой фазе луны. Судя по состоянию комнат в домике, детеныша никак не фиксировали — а ведь это необходимо для юного оборотня, перекидывающегося без наставника! О, она знала много подробностей про обращение с оборотнями, ровно столько, сколько можно было найти в книгах хогвартской и блэковской библиотек. А бледный вид этого Люпина, его скованные движения на следующий день после полнолуния, набор зелий, которые высылали ему с домовиком из больничного крыла — все это позволяло ей делать определенные выводы. Кроветворное, мягкое ранозаживляющее, настойка бадьяна, укрепляющее... И всем этим одиннадцатилетний ребенок должен был лечиться самостоятельно? Не иначе, из него собираются вырастить боевого оборотня-мага. Тогда странно другое — в этом случае ему как раз необходим наставник. И уж точно делать это нужно не в школе!

Все зелья, доставляемые волчонку, были базовыми. И если в первых двух случаях это было сносно, а щипучий бадьян и в Атлантиде был бадьяном, то базовое укрепляющее после трансформации... У кого не было средств на приличную модификацию этого зелья — у тайного покровителя, определившего маленького монстра в Хогвартс, (поразмыслив, она пришла к выводу, что без покровителя здесь не обошлось) или у школы?

С течением времени ситуация не менялась, и она взяла ее в свои руки. Осуществить это было непросто — попробуйте-ка заменить один флакон другим на виду у бдительной мадам Помфри! А уж чего ей стоило договориться с собственной гордостью, она старалась не думать...

Зато детеныш перестал напоминать инфернала несколько дней в месяц, как это было до ее вмешательства. И все шло прекрасно, пока бестолковый волчонок ее не учуял. Должно быть, он чуял ее и раньше, но не мог распознать запах и обнаружить его источник. А в этот раз, как назло, они встретились в пустынном коридоре за три дня до полной луны.

Разумеется, он понял. Она вздохнула, нахмурилась, махнула рукой — мол, иди за мной — и не оборачиваясь, двинулась вперед. Обострившийся слух подсказал ей, что он семенит следом, часто дыша, а обоняние — что он боится. Она улыбнулась на ходу: не велика заслуга напугать детеныша, но все равно приятно.

Разговор в пустом классе был трудным. Волчонка нужно было припугнуть, но при этом вызвать у него какие-то чувства, которые могли бы в будущем сослужить ей хорошую службу. Благодарность? Нет, она не собиралась сообщать ему о подмененных зельях, только этого не хватало. Тогда — восхищение ею и ощущение их некоторой общности. Некоторой — потому что, несмотря на кое-что общее между ними, существует гораздо больше того, что их разделяет.

Волчонок боялся, но изо всех пыжился придать себе независимый и смелый вид. Выходило отвратительно, однако сама попытка добавила ему баллов в ее глазах. И когда она добилась желаемого — он поклялся молчать об их сродстве и смотрел на нее как на богиню, не меньше — то просто вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь. Он никогда никому ничего не расскажет, она была уверена. Когда один волк клянется, другой это чувствует.

На секунду она пожалела о том, что не может перекидываться. О, она стала бы волчицей-матриархом, создала бы свою стаю!.. Впрочем, она тут же одумалась. Какая ерунда порой в голову приходит. Разумеется, она будет боевым магом, лучшим из лучших. И уже совсем скоро, только закончит эту мордредову школу!

И время понеслось. Занятия, тренировки, зубрежка. В этой суматохе она мимоходом вспомнила про бледного волчонка и так же мимоходом выслала ему совой флакончик того самого зелья, на которое у его семейки никогда не хватит средств, — с ядом василиска. Пусть хоть раз почувствует себя человеком больше дней в месяце, чем обычно.

Потом были экзамены. Выпускной бал. Подготовка к свадьбе.

За неделю до свадьбы жених Руди пригласил ее на прием к "старому другу отца", как он выразился. Конечно, она уже слышала об этом "старом друге". Что ж, возможно, знакомство с ним будет полезно для ее карьеры боевого мага. Но она даже не думала... Даже не представляла никогда!.. Не могла помыслить, что так бывает!..

Она пропала.

Она посмотрела на него и поняла: вот ОН. Ее господин. Ее бог. Ее жизнь. Такой маг, за которым она пойдет куда угодно. Но самое удивительное, что и он понял про нее. И не выразил презрения, не рассказал никому, наоборот — пообещал молчать о своей догадке.

Она пыталась вспомнить потом, когда преисполнилась этим удивительным чувством к нему: до их разговора или после. Наверное, все-таки после. Но это если прислушаться к разуму, а душа кричала, что она ждала и любила его всю жизнь. И ведь какая насмешка судьбы: мужчина, для которого она всем сердцем хотела быть женщиной, видел в ней перспективного боевого мага. Ну почему так, почему бы ему не поменяться местами со всем миром?!

А Он провел согнутым пальцем по ее скуле и благословил на брак с женихом Руди. А уже через неделю назвал ее миссис.

И дни вновь полетели. Тренировки, приемы, встречи у Него, ведение дома, попытки утешить мать после выходки мерзавки Меды. Как она ранила материнское сердце! Вышла замуж за грязнокровку! Родила от него дочь! Такого позора в их семье еще никогда не было...

Однажды, принимая очередную порцию своего спасительного зелья, она вспомнила о волчонке. Интересно, как он там? Не загрыз еще никого? И неожиданно для себя написала ему. А волчонок ответил. На трех листах! Так у нее появился друг по переписке. Впрочем, если бы кто-то обозначил эти пергаментные отношения как "дружбу", она бы непременно потренировала на нем Круциатус, благо, он у нее теперь прекрасно получался.

Теперь высылать детенышу хорошее укрепляющее приходилось открыто, совиной почтой, ибо подменить флаконы, находясь вне Хогвартса, не представлялось возможным. И она, пряча странные чувства поглубже, делала это регулярно до тех пор, пока в одном из писем он радостно не сообщил, что сам научился готовить такое. Ну что ж, ей только легче.

В мире волшебников традиции не просто уважают, а считают даже чем-то священным. Их переписка тоже стала традицией: он отправлял письма каждую неделю, а она отвечала ему раз в месяц, во время "лунных предвестников", когда связывающая их ниточка крепла на несколько дней. А каждую весну вплоть до его седьмого курса она вкладывала в почтовый пакет флакон с тем зельем. Как-то он спросил ее о рецепте, должно быть, рассчитывал и его сварить самостоятельно. Она расхохоталась, прочитав об этом, и написала в ответной эпистоле, что непременно поделится с ним рецептом, но чуть позже, когда он окончит школу и найдет себе богатую чистокровную покровительницу, которая будет оплачивать ему ингредиенты. Потому что полукровка, зараженный ликантропией, вряд ли сможет заработать на яд василиска честным трудом.

Постепенно ее мечта становилась все ближе. Она была прекрасным, великолепным боевым магом... но пока не лучшим. Против ее ярости, упорства и таланта стоял опыт других бойцов. Что ж, это ее не огорчало. Опыт у нее появится, можно не сомневаться.

Под рукой Господина ей довелось сталкиваться с настоящими оборотнями. Но Он позаботился о ней: дал зелье, используемое вместо духов. Аромат был не в ее вкусе — слишком тяжелый, приторный, напоминающий о тропических цветах, слегка тронутых умиранием. Но эффект превосходил самые смелые ожидания: оборотни ее не чуяли! Господин говорил, что больного открытой формой ликантропии нельзя спрятать от сородичей таким способом, а ее, скрытая, позволяет это сделать.

Если бы она могла полюбить Его еще сильнее, это произошло бы сейчас. Но вся ее душа, все сердце, все помыслы и без того уже отданы Ему. "И он это ценит!" — думала она с восторгом, нанося новые духи на точки пульсации. Почему бы ей, несущей погибель врагам Господина, не источать аромат смерти? Особенно если они тоже часть доспехов красоты.

На ее обоняние аромат не повлиял, она чуяла оборотней, как и прежде. Этих отвратительных вонючих полузверей... Какое счастье, что они не могли распознать ее и счесть своим сородичем! Уж она-то точно никогда никому из них о себе не расскажет. Достаточно, что о ней знает волчонок.

Там же, в рядах Его сторонников, она узнала об оборотнях, способных принимать звериную форму вне полнолуния. Здесь, на островах, таких были единицы, и те скрывали свои возможности от окружающих, другое дело на материке... Почти для всех ликантропов те земли были обетованными. А она, выходит, победила одного из сильнейших оборотней еще будучи школьницей! Правда, дело скорее всего в том, что он не ожидал отпора, но это уже мелочи, не так ли?

За пару дней до Пасхи матушка попросила ее совершить несколько покупок на Косой аллее. Время неудачное — там как раз слоняются толпы бездельников между лавками — но делать нечего. Быстро справившись с поручением, она проталкивалась через толпу, брезгливо искривив красивые губы.

И вдруг...

Она не поверила собственному носу и закрутила головой, разыскивая источник запаха. Это действительно был он — волчонок. Бывший волчонок.

Она не могла не узнать его запах, даже настолько изменившийся. Теперь это был не детеныш, а молодой самец. От его нового запаха она ощутила покалывание в корнях волос, а низ живота свело судорогой. Она сглотнула и неосознанно облизала губы. Такое бывало и раньше, когда она встречала оборотней в резиденции Господина, но она подавляла свои животные порывы, срывая злость на этих немытых тварях.

Полукровка Люпин был по крайней мере чистым.

Она подошла поближе. Он скользнул взглядом по ней, посмотрел в сторону. И тогда, наконец, понял. Медленно перевел взгляд на ее лицо и прошептал что-то одними губами.

Ее имя.

Так робко. Сочетание этой робости с запахом животной похоти будто завело в ней какой-то механизм, останавливать который она не собиралась. Не в этот раз. Схватив его за руку повыше локтя, она аппарировала.

Покойный дед ее супруга был заядлым охотником, но вот ни дети его, ни внуки этой страсти не переняли. Поэтому охотничий домик на границе с Шотландией большей частью пустовал. Им изредка пользовалась только она — чтобы отдохнуть от людского общества и побыть в тишине. На его крыльцо она и аппарировала со своей добычей.

Конечно, это невозможно, но ей показалось, что она начала сдирать одежду с волка еще в процессе аппарации. Она ничего не говорила — а он и не спрашивал. И робости больше не было, она осталась там, на Косой аллее, и для тех, кто носит человеческий облик. Нет, они не превратились в зверей внешне. Но они вели себя как звери. Естественно — как она сказала бы, если бы отвлеклась на слова. Ведь что может быть естественней, чем животный инстинкт?

Краем сознания она отметила, как он применил к ней чары, лишившие ее аромата духов, как затрепетали его ноздри после этого. И как они незаметно поменялись ролями: теперь он был ведущим, а она подчинялась. Удивительная роль для нее, но она была согласна.

Только утром они перемолвились парой слов.

— Я пришлю сову, — бросила она, укладывая растрепанные локоны в прическу.

— Я буду ждать, — тихо ответил он, застегивая пуговицы потрепанного сюртука. Кажется, первый год вне школы не принес ему благосостояния.

Так сложилась еще одна традиция. Раз в месяц, как и прежде, она отправляла сову, но теперь не с письмом, а с коротенькой запиской: "Сегодня".

Они встречались в полузабытом охотничьем домике и находили друг в друге то, чего им так не хватало в обычной жизни: общество сородичей. И, быть может, что-то еще...

— La bella, — шептал он ей. — La bella...

А она смеялась:

— Можно подумать, ты знаешь какой-то язык, кроме английского!

— Одно слово я точно знаю — то, которое о тебе, — каждый раз отвечал он.

А потом ее жизнь полетела в преисподнюю к Мордреду. Господин исчез... Нет, он не погиб, это она точно знала. Он не мог...

Утвердившись в этой мысли, она начала действовать. Взяла под свое начало мужа, его брата и еще одного бестолкового бездельника, и вчетвером они попытались найти хотя бы какие-то зацепки. Она почти не спала, почти не ела. Почти не жила — по ее ощущениям. Будто стояла на краю темной пропасти и звала оттуда Его.

А потом был суд. Да к демонам суд! К демонам Азкабан! Она знала, что Он вернется за всеми ними — его последователями, его семьей. За ней. И лишь мельком заметила желтоватые глаза волка, смотрящие на нее из толпы всех этих глупцов. Смотрящие с непониманием, ужасом… и отвращением.

И полетели дни… месяцы… годы… У нее не было ее зелья… Хотя что уж там — у нее не было ничего, кроме надежды. А она надеялась! Билась об стены камеры — и надеялась, выла вместе с проклятым кузеном — и надеялась, вдыхала запах смерти, исходящий от чудовищ в плащах с капюшонами, — и надеялась…

И она дождалась — Он пришел за ней! Такой же истерзанный жизнью — или смертью? — как она сама. Из-за этого сходства она бы полюбила его еще сильнее, если бы это было возможно.

В мире, который назывался «свобода», все изменилось. Но хуже всего было то, что она увидела в зеркале. Она кричала и била его — просто руками — до тех пор, пока перед ней не остались только осколки, залитые кровью и, должно быть, слезами. Но ведь она не бессмысленная дамочка, она — боевой маг, один из лучших. Поэтому она очистила осколки и отправилась восстанавливать «доспехи красоты». Целители твердили в голос, что на восстановление уйдут годы. Ну что ж? Теперь, когда Господин снова с ними, у нее будут эти годы.

Весной, когда холод, терзавший ее с первого дня заключения в Азкабан, отступил, она случайно услышала знакомое имя в одной из бесед между соратниками. Волк… Она узнала, где он живет, хотя для этого пришлось испачкать руки — побеседовать с несколькими отвратительными оборотнями. С кем только ни приходится мириться из-за того, что Он считает их полезными.

Она встретила Волка возле его дома. Молча. А он отшатнулся…

— Я должен сдать тебя аврорам… — сказал.

Но не сделал ничего, только сгорбился и пошел к двери.

— Должно быть, мне показалось, — произнес он в пространство и исчез в доме.

А она аппарировала, сжав кулаки с такой силой, что ногти распороли кожу на ладонях. Она стояла на крыльце охотничьего домика. Как тогда, только одна.

И она сожгла этот проклятый домик! Спалила его волной адского пламени — как свое прошлое, к которому не вернуться.

А потом этот грязный оборотень женился. Проклятье! Он женился на дочери предательницы Меды. Как хорошо, что их мать уже не видит этого!

Она потребовала, чтобы ей нашли колдографию полукровной дряни — ее племянницы. Получив ее, заперлась у себя и долго глядела на изображение. Похожа, неуловимо похожа на нее в молодости… Только с добавлением плебейских черт ее папаши-грязнокровки и с выражением деревенской дурочки на лице. Проклятье!

Новый залп адского пламени не оставил пепла от глупой колдографии, гардин и оконного стекла.

Какую благодарность испытала она к Господину, когда он приказал убить дочь предательницы! И каким же наслаждением было сделать это!..

А когда она умирала, перед ее взором промелькнули три лица, слившиеся в одно: Господина, мужа... и Волка.