Трещины (джен)

Опоздала.

Городок Сильвер Бэй, распластавшийся по пологому каменистому взгорью у подножия скал, был насквозь пропитан туманной осенней хмарью. Лето гостило здесь около двух недель в году, прогоняемое холодными северными ветрами, несущими за собой сезон листопада.

Опять опоздала.

Бесконечная осень… вторая особенность этого места, удачно дополняющая первую — бесконечную серость.

Тара пнула носком сапога маленький камушек, и он взлетел, через мгновение с плеском уйдя на дно. Неприветливое небо, затянутое свинцовыми тучами, отражалось в беспокойной водной глади, стирая линию горизонта.

Горизонт — трещина между прошлым и настоящим.

Джейк говорил, что, смотря в небо, мы всегда смотрим в прошлое: многие звезды так далеко от нас, что даже серьезные изменения мы заметим лишь через десятки или сотни лет — тогда, когда свет пройдет весь этот путь во мраке и пустоте. Он тоже смотрел в прошлое, отправляя сообщения с фотографиями места очередных раскопок. Он всегда смотрел в прошлое и никогда в будущее. А ее жизнь пролетала мимо в ожидании подходящих моментов, которые однажды могут и не настать.

Пунктуальная в мелочах, она всегда опаздывала именно тогда, когда прийти вовремя было жизненно необходимо. Тара машинально погладила прохладный на ощупь кулон-ключ и убрала его под кофту, вздрогнув, когда кожу обожгло холодом металла.

Она сидела на камне и смотрела на маяк вдалеке, поражаясь, как быстро облака поглощали этот кажущийся по сравнению с ними маленьким и робким луч света: трещина, проделанная в серой броне туч, моментально затягивалась, не оставляя и следа. Интересно, кому пришло в голову назвать это мрачное место Серебряной бухтой? Пожалуй, только человек с воистину ярким воображением мог бы разглядеть в этой неуютной серости проблеск серебра.

Джейк никогда не писал ей писем. Он предпочитал приходить лично и воодушевленно рассказывать о последней экспедиции, в деталях описывая каждую из тысяч сделанных фотографий. Он мог заявиться к ней в пять утра, пройти на цыпочках несколько шагов в темноте коридора и разбудить ее, с грохотом врезавшись в тумбочку, не вписавшись без света в поворот.

Ветер завывал, наталкиваясь на отвесные скалы; потемневшие от воды доски надсадно скрипели под ногами. Пирс уходил далеко и казался мостом, ведущим за край земли. В тот день, когда Тара решилась перейти хлипкий мостик, ведущий прочь от детской дружбы, вместо Джейка приехал его коллега-археолог — пожилой ученый. Нервно комкая в руках шапку, он говорил об опасной работе и дурацкой статистике, а Тара, смотря на его блестящую от пота лысину, поняла: опоздала. Вновь.

Он не писал ей писем. Но однажды, придя домой, она нашла в почтовом ящике конверт, из которого выпал странной формы ключ с непонятным орнаментом.

Люди проживают разные жизни, но в конце сожалеют только об одном: о вещах, которые они не сделали.

Где бы ты ни был, Джейк, мы увидимся. По ту сторону…трещины между мирами.

Тара закрыла глаза, и тусклый свет серого дня померк. Ноздри щекотал соленый запах моря.

* * *

Лучик солнца, пробившийся сквозь плотные занавески, вызолотил длинные каштановые волосы девушки, лежавшей на больничной койке. Ее бледное лицо с заострившимися чертами делало ее похожей на хрупкую фарфоровую куколку наподобие тех, что привозят в качестве сувениров из путешествий в дальние страны. Молоденькая медсестра-практикантка бросила сочувственный взгляд на пациентку и, отдернув штору, распахнула форточку.

— Бедняжка, — донесся от двери голос пожилой уборщицы; жестяное ведро со стуком опустилось на пол. — Уже два года в сознание не приходит. Если так продолжится…

Система жизнеобеспечения противно запищала, выводя на экран показания датчиков. Медсестра вынула свисающие из вазы пурпурные колоски амаранта и без тени сожаления отправила их в мусорную корзину.

— Сестра ее каждый день навещает, цветы приносит, говорит с ней, да все без толку.

Санитарка вздохнула и, подхватив швабру, покинула палату, оставив дверь приоткрытой. От легкого сквозняка, едва слышно позвякивая, раскачивался висящий на длинной цепочке у изголовья кровати старый медный ключ.