KurosakyK

Студент, который не высыпается, голодает и учит бухгалтерский учет в бюджетных организациях.

Пасмурное небо. Шелест листвы. Мягкая трава, щекочущая ступни, и стрекот цикад.

Красная лента на широкополой соломенной шляпе и развевающееся белое платье. Широкая мальчишеская улыбка. Касание рук.

И тихо соскользнувшее с уст:

- Обещаю.


***


— Ах вы, жалкие канальи! Я порежу всех вас на мелкие кусочки и скормлю морскому дьяволу, если вы не перестанете тащиться подобно жалким навозным мухам! Давно не ходили по рее?! Я вам устрою, мокрые псы, если через пять секунд этот трос не будет закреплен, такую сладкую жизнь, что вы пожалеете, что сразу не отдались на суд Дейви Джонса!

Морские волны, подобно темным склизким щупальцам кракена овивали бока «Зодиака», стремясь потопить крошечный, по сравнению со стихией, корабль. Промокшие до нитки матросы, перекатывались по скользким доскам с одной части корабля на другой, норовясь выпасть в лапы разгневанной стихии, и только крепкие тросы удерживали их от падения.
Люси фыркнула, раздраженно убрав с лица мокрую прядь волос. Волны бросали корабль в разные стороны; на черном небосводе зловеще клубились тучи, в которых подобно пикам Зевса, проносились вспышки молний. Стихия не собиралась утихать.

Капитан бросила взгляд в сторону Леви, которая что-то громко кричала стоявшему у штурвала Таурусу; она цепко держала в руках мокрый и ветхий компас. Несколько пустых бочек упали за борт; Кана и Вакх закрепляли паруса, а Джет и Дрой пытались не вывалиться за борт. В голове Люси пронеслось тысяча мыслей, но смотря за стараниями своей команды, за огромными волнами, которые валами накрывали корабль, она поняла, что в сложившейся ситуации, другого выхода не было. Она не могла рисковать командой.

— Леви! — перекрывая шум грома и ливня, крикнула Хартфилия. Вся команда обернулась на зов капитана, ожидая ее конечного вердикта. Волны с шумом били в дощатые бока корабля, стремясь разломить их в щепки; команда крепко держалась за тросы, навострив уши, чтобы не пропустить ни единого слова, сказанного капитаном. Вздохнув, Люси покачала головой, уверенная, что пожалеет об этом решении. Но выбора не оставалось. — Веди корабль на Тортугу! — и недовольно, но чуть тише, она проворчала: — Будь проклят Посейдон за мои напасти.

МакГарден облегченно выдохнула, убрав с лица мокрые волосы, и уверенно начала раздавать приказы. «Зодиак» установил курс в сторону пиратского рая.

***


У берегов Тортуги шквальный ветер был чуть тише. Прибрежные волны накатывали когтистыми лапами, покрывая все больше и больше поверхности набережной (если можно было назвать набережной ветхую пристань с гнилыми досками); крупные листья пальм практически касались земли; дождь сплошным потоком закрывал видимость, и команде приходилось действовать вслепую. Встать на якорь в такой шторм было практически невозможно, но Хартфилия только плюнула на слово «невозможно». Ее ребята выбирались из передряг и похуже!

Остров Тортуга, по ее мнению, представлял собой помойку с грязным пойлом, которое грудастые шлюхи выдавали за ром, и вонючими крысами, готовыми удавить другого за лишнюю серебряную монету. И как бы смехотворно это не звучало из уст пирата, капитан считала, что у ее команды была гордость, которая не могла потерпеть грязь этого острова. Но, к великому сожалению Люси, Тортуга являлась единственной сушей, которая была в пределах их досягаемости, и выбирая между ущемленной гордостью и раздробленным в щепки кораблем, она выбирала первое. Команда была с ней полностью согласна.

Как только «Зодиак» прочно встал на якорь, а Люси, спрыгнув в мокрое месиво из песка, воды и водорослей, лично проверила все узлы и убедилась, что ее малышку не унесет с первой же большой волной, команда в неполном составе двинулась в сторону жилого района. Охрана за кораблем осталась на Вакхе, который с привычной усмешкой предложил свою кандидатуру. Его взгляд периодически косился в сторону камбуза, и Люси знала, что как только они исчезнут с поля его видимости, он пойдет на поиск запасов выдержанного рома, припрятанного Альбероной с их прошлого штурма французского военного корабля. Веселая была перестрелка.

Капитан шла уверенно, не смотря на хлестающий по лицу дождь и сильный ветер; сапоги неприятно хлюпали, подол длинного черного кейпа был полностью в грязи; Люси придерживала рукой черную треуголку, чтобы та не улетела. Второй рукой она крепко прижимала к груди мокрого и скулящего Плю. Команда шла прямо за капитаном: в одинаковых черных накидках, изнуренные и уставшие, желающие лишь о крепкой выпивке и сухом ночлеге. За последние двое суток никто из команды не смог нормально поспать, борясь со стихией, и Люси надеялась лишь на то, что они смогут найти свободные в такую погоду комнаты.

Узкие улочки не были пустыми, и хоть ненастье всеми силами показывало свою безграничную власть, оно не могло заточить свободолюбивую пиратскую душу в клетку из дождя и молний. Несколько пьянчужек горланили песни, крича что-то о золоте и дьяволе; проститутка одиноко стояла у дороги. У нее съехал парик, и несколько грязно-рыжих прядей прилипли к лицу. Она подставляла лицо дождю, кажется, наслаждаясь стихией. Через несколько домов, возле трактира «У Тома», известного своей дурной славой и дрянным ромом, двое пиратов увлеченно вылизывали рот двум шлюхам; чуть поодаль, противно гогоча, хлестал из горла мужик с повязкой на глазу и грязной рубахой. Его единственный видный глаз внимательно следил за разворачивающимся действом.

Капитан уверенно направилась в сторону призывно приоткрытых дверей, из которых доносился громкий смех, крепкая брань и звуки пиратских песен. Она не обратила ни малейшего внимания на то, как пират с одним глазом удивленно посмотрел на них, оторвав от сальных губ горло бутыли, а целующиеся парочки оторвались от лобызаний, а только уверенно пнула двери таверны, без раздумий входя внутрь. Команда последовала за ней. В нос тут же ударило крепкое алкогольное амбре, смешанное в запахом зажаренного мяса, пота и табака.

Таверна представляла собой жалкое зрелище. Деревянный пол с недельным слоем пыли. Засаленные столики. Тусклое освещение и разносящие пиво, эль и ром пухленькие официантки, которые глупо хихикали, стоило кому-то из мужланов смачно хлопнуть их по заднице.

Несколько пиратов повернули голову, услышав шум от открывшейся двери, и оценивающе осмотрели Люси с ног до головы (команда позади переглянулись. Все знали, как капитан ненавидела сальные взгляды), но в основном все продолжали плыть в своем алкогольном дурмане и звуках скрипки и тин-вистла.

— Какие гости! — раздался знакомый голос хозяйки трактира. Кека, бесцеремонно распихивая пьяных вдрызг пиратов, прорвалась к новым постояльцам, которые белыми воронами выделялись на их фоне. Даже несмотря на изнуренный вид и промокшую до нитки одежду, вся команда «Зодиаков» была больше похожа на членов королевской гвардии, с достойно выпрямленными спинами, спокойными взглядами и в элегантной (для пирата) одежде. Они были другими, и это бросалось в глаза. — Не часто вы заглядываете в наш клоповник. Чем могу помочь? Пойло? Ночлег? Женщины? — на последних словах она усмехнулась, стрельнув взглядом в сторону Люси.

Хартфилия резким движением стянула с рук длинные кожаные перчатки, устало прикрыв глаза.

— Ночлег на двадцать человек. Горячая ванна. Лучший ром и мяса для моих ребят. Если кто-то захочет, пришли им своих лучших девочек, — твердо проговорила капитан, и на насмешливо изогнутую бровь Кеки, стянула с ремня увесистый мешочек с золотом. — Здесь должно хватить на все и даже больше. И проводи меня в мою комнату. Я слишком устала, чтобы соревноваться сейчас с тобой в остроумии.

Женщина схватила мешочек крепкой хваткой. В глазах ее появилась знакомые нотки лобызания, и противно угодливая улыбка растянулась на ее миловидном лице.

— Каждый ваш редкий визит праздник для моей таверны, — нарочито мягко проговорила хозяйка, засунув увесистый мешочек в многочисленные складки своего платья. Улыбка ее стала еще более фальшиво-широкой. — Прошу, следуйте за мной, господа-пираты.

«Зодиаки» сдвинулись с места. Кека привычным движением грубо отпихивала от себя неведомо откуда вылетавших на ее путь пьяных пиратов. Ее походка была уверенной; подол ярко-красной клетчатой юбки шуршал, а темные локоны двигались в такт ее движениям.

Люси знала Кеку давно, еще с тех времен, когда только начала свое путешествие. Тогда они впервые посетили остров Тортуги, заманенные сказочными россказнями о пиратском рае. Уже тогда, в пятнадцать, она поняла, что этот рай с блевотиной, нагло раздевающими взглядами и размалеванными шлюхами, был явно не для нее. Для нее пиратство было синонимом свободы, а свобода для нее была превыше всего. И «Зодиаки» во главе с капитаном не разделяли убеждения о том, что пират — грязная помойная крыса, не имеющая чувства достоинства. Они были ворами, грабителями и разбойниками. Но, прошу отметить, отменными ворами, грабителями и разбойниками. А такие как они могли себе позволить выдержанное вино, красивые платья и сапоги из дорогой кожи. Не купленные, конечно. Чего только они не находили в кают-компаниях знатных персон.

Если подумать, то в пятнадцать Люси решила не посещать Тортугу никогда. Но нужда, такая, к примеру, как сейчас, заставляла их маленький корабль причаливать к северу острова раз или два в полгода, чтобы пополнить запасы или укрыться от королевской флотилии. Единственным плюсом этого места была полная защищенность от взора любых государственных флагманов.

Кека же на момент их первой встречи была на побегушках у прошлой хозяйки, тучной миссис Робинсон, от которой несло ароматом благовоний и выпечки. Она заправляла двумя борделями и тремя питейными заведениями, самый большой из которых возглавила через несколько лет Кека. В пятнадцать Люси пугалась этого места. В двадцать семь она бесстрастно направляла дуло револьвера в лоб пирата, посмевшего до нее дотронуться.

В таверне, как по мановению палочки, установилась тишина. Тягучая. Давящая. Кека равнодушно скрестила руки, больше, похоже, раздраженная потерянным временем, чем перспективой трупа в ее заведении, в то время как «Зодиаки», похоже, привыкшие к подобным инцидентам, скучающе смотрели за разворачивающимся действом.

Пират, на которого был направлен револьвер, пьяно улыбался, сверкая гнилыми зубами. Короткие сальные волосы мышиного серого цвета. Проколотое ухо. Двухнедельная щетина.

Люси настолько сильно устала, что даже не было сил поморщиться от отвращения.

— Хей, в этом захолустье не часто встретишь таких сочных красоток, — рассмеялся пират. Его взгляд медленно заскользил по лицу и фигуре девушки, и хоть практически все скрывал длинный кейп, его, похоже, это не смущало. — Ублажи меня и, возможно, я позволю тебе прокатиться с настоящими пиратами на настоящем корабле. Твои друзья похожи на барышень, готовых упасть в обморок от вида крови. Я же покажу тебе истинную пиратскую жизнь.
Люси подняла голову. Казалось, все в таверне, даже занесший для удара руку мужик в черной бандане и девушка, несшая на тяжелом подносе семь кружек пива, обратились в слух. Плю в ее руках притих. С черной треуголки на грязный пол капала вода.

Кап. Кап. Кап.

Светлые пряди прилипли к щекам. Щеки раскраснелись. А в темных карих глазах плескалось острое презрение.
— Истинную пиратскую жизнь? — холодно спросила капитан. — Если ты считаешь, что твое жалкое корыто с свиньями вместо моряков покажется мне истинным пиратством, ты глубоко заблуждаешься, ублюдок. И я лучше позволю засунуть мне в задницу раскаленный кол, чем позволю такому ничтожеству как ты просто смотреть в мою сторону.
Лицо пирата покраснело от гнева. Он резко соскочил со своего места, занеся руку для удара…

— Ах ты сука!

…Люси спокойно взвела курок, готовая в ту же секунду нажать на спусковой крючок, когда в следующее мгновение кто-то мелькнул у нее перед глазами. Кто-то знакомый, и она поняла, кто это, еще до того, как увидела его лицо. Раздался противный звук хруста, будто кто-то сломал тонкую ветку. Люси бросила безразличный взгляд на валявшегося на полу пирата. Из его сломанного носа хлестала кровь, и он непонимающе смотрел на парня, стоявшего перед ним.

— Правительская шавка, — прошипел мужчина, сплевывая на пол кровь.

Парень широко улыбнулся, размяв костяшки пальцев, и повернулся в сторону девушки. За доли секунды она успела заметить все незначительные детали. Новая серьга в ухе и татуировка на предплечье. Розовые волосы чуть отрасли, и тонкая прядь, которую он всегда оставлял неостриженной уже доходила ему до поясницы, заплетенная в косичку. Все та же широкая улыбка. Все те же серо-зеленые глаза, которые когда-то заманили ее в свою ловушку. Как давно это было…

— Здравствуйте, мисс Хартфилия.

Люси спокойно засунула револьвер обратно в кобуру.

— Что ты здесь забыл? — вместо приветствия спросила Люси.

Нацу, продолжающий одной ногой стоять на толстом пирате, как ни в чем не бывало пожал плечами. Краем глаза Люси заметила Грея и Локи. Значит, Нацу здесь был со всей командой.

— Я пират. Где мне еще быть, как не здесь?

— Ты предатель, — выплюнула девушка. — Ты жалкая продажная шавка правительства, которая продолжает плавать под флагом пирата, теша себя мыслью, что он все еще свободен.

Если слова Люси и задели Драгнила, то он этого не показал.

— Каждый выживает, как может, принцесса. Кто-то штурмует торговые каравеллы, скрываясь от правительства, а кто-то штурмует эти самые каравеллы под его надзором. Вы считаете меня трусом. Я же считаю себя мудрецом.

Хартфилия устало вздохнула, не имея ни сил, ни желания спорить с нахальным корсаром. Покрепче прижав к себе Плю, Люси повернулась к Нацу спиной, и прежде чем двинуться вслед за Кекой, достаточно громко, чтобы он ее услышал, проговорила:

— Мой друг не был ни трусом, ни мудрецом. И ты уже явно не он.

***


Берега Сент-Дейвидса омывались пенистыми волнами морской воды. С высоты каменистого обрыва открывался потрясающий вид на раскидистый хвойный лес, песчаный берег и водную гладь буйного моря. В воздухе пахло штормом.
Люси тяжело вздохнула, поставив лицо порывистому ветру. На одно мгновение в голове пролетела мысль, что достаточно было сделать один шаг вперед, чтобы все закончилось. Почувствует ли она, как воздух подхватит ее? Почувствует ли она боль, перед тем, как навсегда закроет глаза? Обретет ли она долгожданную свободу? Мисс Хартфилия не знала, и мысль исчезла также быстро, как появилась. Что бы она ни думала, трусость, жалкая и такая человечная, не позволит ей совершить столь опрометчивый поступок.

От этого ей хотелось удавиться.

— Мисс?

Люси резко обернулась. Красная лента на соломенной шляпе, подхваченная ветром, устремилась в сторону моря, словно рука, тянущаяся к заветной цели. Но цепь в виде соломенной шляпы не отпускала ее, как каменные стены поместья не давали Люси свободы.

— Нацу. Что ты здесь делаешь?

Юноша улыбнулся, запустив руку в непослушные розовые пряди, и от этого простого жеста тепло раскатистыми волнами разлилось в груди девушки. Они познакомились когда-то давно, еще будучи детьми. Мальчик, брошенный отцом ради пиратской жизни, и девочка, одинокая среди людей.

Юнец без рода и племени, и девушка, титулованная с рождения.

Их свела судьба на этом обрыве, когда они так нуждались друг в друге. В такой же одинокой душе и крепком плече рядом. В рассказах о свободе и мечтах о приключениях. О несбыточных планах и нереальных фантазиях. В друге, с которым можно было это разделить.

Видя в глазах Нацу огонь принятого решения, Люси уже знала, что он хотел сказать.

— Я отправляюсь в свое путешествие, Люси.

И хоть она знала, что этот день обязательно настанет, в тайне она надеялась, что Нацу выберет холодные ветра Уэльса и мечты, которые никогда не исполнятся, а не зов пиратской крови.

Она как всегда ошиблась.

— Я желаю тебе…
— Поплыли со мной!

Они произнесли это в унисон, и Люси удивленно распахнула глаза, чувствуя волнительную надежду внутри.

Нацу протянул в ее сторону раскрытую ладонь. Мозолистую и огрубевшую, но самую родную.

— Я обещаю… Я подарю тебе свободу.

Где-то внизу волны разбивались о каменистые выступы, а сквозь затянутое тучами небо, прорезался тонкий солнечный луч, осветивший образ двух ладоней, сжатых в обещании.


***


Комната, вопреки опасениям Люси, была приемлемой. Небольшая, пропахшая сыростью и плесенью. Возле стены стояла тяжелая дубовая кровать с красным балдахином (грязным, с потертостями и дырами); возле нее — большой сундук и деревянный столик, на котором уже стоял графин с вином и двумя бокалами. Напротив кровати призывно потрескивал огонь в камине, и Люси скинула мокрый кейп на кресло перед ним, позволяя теням играть на черной поверхности. Плю устроился на мокрой ткани, тут же засопев.

Кека знала, как услужить посетителям, которые могли оставить в ее кармане больше золотых монет.

Люси устало села во второе кресло, скинув с ног сапоги. Тепло от огня приятным покалыванием прошлось по кончикам пальцев. В голове все еще был кавардак. Встреча с Нацу была неожиданной, и хоть за последние пять лет их пути пересекались не раз, каждый раз был для нее испытанием. Боль от предательства не утихала, а сердце… О своем сердце она не хотела даже думать.

Алое вино наполнило бокал.

Ей было двадцать семь. Двенадцать лет пиратской жизни считалось в их мире истинным чудом. Она повидала сотни сражений. Она убивала, воровала и праздновала так, как подобало пирату. Ей нравилась ее жизнь. Ее команда была ее семьей. Ее корабль был ее домом, и она не могла представить свою жизнь другой. В поместье отца и пышными платьями, раутами и сватающимися женихами.

Море и вкус свободы были у нее в крови, и она до сих пор не могла принять предательства Нацу. И, наверное, никогда не сможет.

Пустой бокал со звоном коснулся столика, когда дверь комнаты скрипнула, впуская гостя. Люси ждала его. Томящее чувство в груди, поселившееся с того момента, когда она увидела знакомые серо-зеленые глаза, разливалось по телу, и она только вдохнула аромат морской соли, крепкого рома и хорошего табака. Похоже, покровительство правительства хорошо сказывалось на его жизни.

Спустя мгновение тишины, по комнате разнесся звук уверенных шагов, и перед тем, как она с головой окунулась в знакомый аромат, ее губы накрыли чужие во властном, жестком поцелуе.


- Я подарю тебе свободу. Обещаю.


Люси с жаром отвечала на ласки крепких мужских рук. Она чувствовала под кончиками пальцев перекатывающиеся литые мышцы и жесткую ткань жилета. Она оттягивала рукой отросшие розовые пряди и дышала этим моментом, парадоксально задыхаясь.

Каждое прикосновение Нацу было раскаленным клеймом для нее. Всегда, после каждой встречи, она чувствовала это — жгущие метки, которые не позволяли ей возжелать другого.


- Мы пираты, и свобода у нас в крови…


Она понимала, что должна была его ненавидеть. Она понимала, что их пути разделились тогда, когда Нацу добровольно заковал себя в клетку правительственной грамоты. Но сердце, которое так предательски сжималось от каждой новой встречи, не слушало доводы разума и горечи от предательства. Сердце продолжало любить.


- …и единственная, кому бы я отдал свою свободу… Это ты, Люси.


Огонь в камине звонко потрескивал, а Люси таяла в тихих стонах и разливающемуся по телу наслаждению. Она тонула в глубине серо-зеленых глаз, в которых всегда в такие моменты она видела тоску, и эта тоска, тщательно скрытая за толщей безразличия, говорила ей о многом. Только эта тоска вселяла в нее надежду, что где-то там до сих пор жил ее Нацу.

Нацу, который надевал черную треуголку и, смотря в подзорную трубу, высматривал новый остров. Нацу, который жил вольной птицей, сильнее всего страшась заточения.


— Я ухожу из команды. Мне надоело вечно убегать…


В эти моменты они никогда ничего не говорили. Люси уверяла себя, что это их способ выплеснуть злость. Кровавыми царапинами на спине и укусами в шею; синяками на бедрах и каплями крови на губах. Но в глубине души она осознавала, — это их способ сказать: «Люблю».


- Я корсар, Люси.


И хоть с первыми же лучами солнца Нацу беззвучно уйдет, оставив в напоминание о себе только горящие метки на ее теле и запах рома и табака, а Люси, как и в десятки раз до этого, твердо скажет себе: «В последний раз», это никогда не закончится. Снова и снова, пока они будут плыть под пиратским флагом по морской глади, их пути будут пересекаться, и каждая их встреча будет заканчиваться смятыми простынями и животной страстью.

А пока утро не наступило, Люси будет оставлять на новой татуировке Нацу короткие поцелуи, позволяя себе на эту ночь забыть обо всем.

О предательстве.
О жестокой реальности.
О том, что она была пиратом.
О том, что он был корсаром.
О своей свободе… И о том, что он себя своей свободы лишил.

***


- Я даю вам шанс, Драгнил.
— Вы надо мной смеетесь? — усмехнулся Нацу, не теряя своего нахальства даже с кандалами на руках. — Я лучше позволю петле стянуться на моей шее, чем стану правительственной шавкой. Коммандер, вы даже не представляете, что для пирата значит свобода.
Мар Де Голль усмехнулся, пододвинув к Нацу пергамент с государственной печатью, и когда он поднял голову, Драгнил уже знал, что он скажет.
— Тогда, я надеюсь, свобода вашей подружки значит для вас столько же, сколько и ваша.


***


Для вольной птицы нет ничего важнее свободы. Но ради свободы родного человека даже птица может добровольно подрезать свои крылья.