Том ненавидел её.
Ненавидел за то, как её пальцы, холодные и цепкие, проникали сквозь броню его рассудка, разбивая внутренний лёд, промёрзший за долгие годы. Ёе прикосновения оставляли ожоги, но Том не мог отстраниться, потому что только с ней его сердце, — мёртвое и пустое, вдруг начинало содрогаться в груди, словно воскрешённое тёмными ритуалами.
Она выпивала его, каплю за каплей, вытягивая ду
...>>шу, словно змеиный яд из раны. И он позволял. Потому что без Нагайны — мир становился адом. Каждое утро без её дыхания на своей шее было пыткой, каждый вздох без её присутствия — мукой.
Нагайна сводила Тома Реддла с ума.
И он любил её за это.
Любил так же яростно, как ненавидел. Любил, потому что в её объятиях он горел, а в огне этом — на миг — чувствовал себя живым.