Последняя из рода (гет)

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно не мало,

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Омар Хайям

Эми Гвендолин Мирабель Фриселл родилась двадцатого октября тысяча девятьсот девяносто седьмого года четвёртым ребёнком в семье Вальдимара и Гвендолин Фриселл. Маленькой Эми никогда не понимала, почему её мама постоянно плакала у её кроватки, пока бабушка Мирабель однажды не сказала: «Эта девчонка не полезнее, чем камень в кармане тонущего человека: тупая и некрасивая». После услышанного восьмилетняя Эми почти целый день ничего не ела, а потом под вечер убежала из дому в соседний заброшенный дом — спрыгнуть с верхнего этажа. Она часто играла там — родители не то чтобы ей разрешали, они просто об этом не знали и знать не хотели. Идея у Эми была прекрасная: сидеть на подоконнике открытого окна до тех пор, пока кто-то из семьи не придёт её спасать, не станет её уговаривать не делать этого, и она, конечно, не сделает. Но Эми просидела до семи вечера, а никто не пришёл. Пару раз она была вполне готова прыгнуть, но ей было страшно. Она горько плакала, не понимая, почему о ней до сих пор никто не вспомнил. Когда начало темнеть и Эми стало страшно быть одной в этом мрачном месте, она убежала домой. Но, как она увидела, никто и не заметил её отсутствия. С тех пор Эми поняла, что ей в её семье не рады.

Почти в одно время с ней родились Луминица Ракоци, Хэррит Роджерс и Татьяна Мазилеску с разницей в несколько месяцев. Они тесно дружили, четыре девочки, и Луминица всегда была всеобщей любимицей. У неё были самые волшебные белые волосы, на самом деле белые, как снег, не то что у Эми — блондинистые с противной желтизной; её серые большие глаза были самыми лучистыми, не то что у Эми — блеклые голубые; Луминица была выше, чем Эми, и худее, чем Эми, но Луминицу все считали тонкой и звонкой будущей моделью, а Эми — худой и несуразной палкой-шваброй. Да и забавы у Луминицы были ещё те: в семь лет она испортила все розовые кусты в саду Мардинов, перепачкав их чёрной краской (наказали за это садовника — потребовали огромный штраф и выгнали, позаботившись о том, чтобы он больше нигде не смог найти себе работу по специальности); в десять она уже орудовала вместе с остальными девочками и потехи ради остригла волосы девочки — дочери дворецкого. При этом, убегая с места преступления, Луминица оставила на тумбочке одолженную ею заколку Эми, поэтому виноватой, естественно, сделали Эми. С тех пор все считали её неудачницей и завистливой дрянью, а Луминица никогда не упускала возможность посмеяться над ней и её всевозможными провалами.

В четырнадцать лет Луминица стала королевой: у неё появился личный водитель, маленькая грудь и парень. А ещё она, будучи самой близкой подругой Бена Блэйда, стала самой популярной девочкой в школе, даже ученики постарше начали относиться к ней ещё более внимательно и уважительно, чем раньше. Поэтому Луминица решила соорудить вокруг себя пуленепробиваемую стену, состоящую из богатых красивых девушек. В неё, естественно, вошли Хэррит и Татьяна: в первой Луминица отметила осанку и манеру разговаривать, а во второй — чудный смуглый оттенок кожи и разрез глаз. Но потом Ракоци вдруг словно прозрела и во время одной из попоек в их домике заявила, что у Эми восхитительный голос и потрясающий блеск для губ. Именно поэтому Эми тоже удостоилась чести не быть выгнанной из комнаты каждый раз, когда Луминица заикалась о состоянии здоровья своей мамы или о своём парне, а ещё была награждена целой массой внимания по отношению к своей персоне: на неё вполне заинтересовано стали смотреть разные люди, плохие и хорошие, парни и девушки, восхищаясь и ненавидя, любя и завидуя.

Именно эта гамма новых ощущений, рождённых парой нелепых слов пьяной Луминицы, вовлекла Эми с головой в новую жизнь, где на неё стали обращать внимание и воспринимать хотя бы немного более серьёзно, пусть и не как Хэррит или Татьяну. За это Эми была благодарна Луминице всей душой и готова была пойти за подругой хоть на край света.

Потом у Луминицы появилась своя собственная машина, но водить она не умела, поэтому количество водителей Луминицы возросло втрое. Грудь у неё больше так и не выросла, но Ракоци удавалось так удачно акцентировать на ней внимание, что практически все, кто видел её, мечтал прикоснуться к её маленьким сиськам. А вот парень сначала вообще был для всех загадкой и секретом, единственное, что о нём знали — он ученик их школы или работает в ней. Но когда по школе пошёл слух, что Луминица Ракоци встречается с Вергилием Кэпряну, учеником-Мастером на два года старше, Татьяна ужаснулась и всем своим видом дала всем понять, какое отвращение она чувствует к этому человеку, а Хэррит хищно прищурила глаза и заявила, что Луминице нужно быть очень аккуратной. Но потом к ним подошла сама Луминица, и на вопрос, правдивы ли слухи, она лишь, смущённо краснея, сказала, что всё правда. Татьяна едва ли не со слезами умиления на глазах похвалила её выбор, а Хэррит сказала, что лучшей пары не могла для Луминицы и представить. Эми очень не понравилось, что девочки врали своей лучшей подруге, потому она решила сказать Луминице то, что хотела, безо лжи и наигранности, и предупредила её о том, что роман с таким парнем как Вергилий может совершенно не понравиться родителям Луминицы, ведь он был далеко не их сословия. Услышав это, Луминица разозлилась, обозвала Эми недоверчивой сучкой и ответила, что её родители — самые лучшие в мире и ни за какие сокровища в мире не предали бы счастье любимой дочери. А за такую дерзость, которую Эми себе позволила, Луминица заставила её в этот же вечер отсосать каждому парню из их домика. На камеру. Со льющейся на неё с бутылок сверху водкой.

Сколько бы Эми весь день ни умоляла, сколько бы ни просила прощения, Луминица оставалась непреклонной, а Больдо Попеску уже начал размышлять вслух о том, большая ли у Эми глотка. В тот же вечер в домике Луминица всё же сжалилась и пообещала прощение, если Эми станет на колени и извинится громко и искренне. Эми была очень счастлива, поэтому сразу же бухнулась на колени перед сидящей на диванчике Луминицей.

Эми заподозрила что-то неладное, когда Татьяна захихикала в ладонь, а сзади кто-то подошёл. Это был Больдо Попеску. Он схватил её за волосы крепко, как лошадь за гриву, и пообещал, что выбьет ей зуб, если она вздумает кричать. И начал расстегать ширинку. Эми резко вскочила и решила сбежать, но перед дверью возник Кристиан, ещё один парень с их домика, и отбросил её назад прямо в руки Больдо.

Луминица, медленно поднимаясь с диванчика вместе с Хэррит и Татьяной, попросила, чтобы мальчики были потише и не лезли Эми в трусы — это было бы уже слишком. Андрей Мардин дал Луминице своё честное джентльменское слово, и Луминица, одевшись, в сопровождении приспешниц ушла, никоим образом не обращая внимания на слёзы и мольбы Эми.

Эми знала, что её слово не будет значить ничего, ведь даже в её собственной семье никто не считал Эми стоящим хоть какого-то уважения человеком. Она знала, что её жалобы будут лишь пылью на ветру, и их услышит только Бог, если он вообще хоть что-то слышит.

В тот вечер Эми перестала верить в Бога — он её не услышал. Над ней всё издевались и издевались, иногда парни доходили до того, что Эми начинала задыхаться, но потом они высовывали свои члены из её рта и обильно заливали в неё водку. Так что Эми скоро стала пьяной и полностью мокрой, её тошнило, но каждый раз, когда у неё появлялся рвотный рефлекс, её больно были по лицу толстыми глянцевыми журналами.

Но, несмотря ни на что, в тот вечер в её жизни появился новый Бог.

Он пришёл тихо, как тень. Заметив беспорядок в гостиной, он наверняка сразу же бросился в мальчишескую комнату, куда они все оттащили уже не способную ходить Эми за волосы.

Эми практически ничего не помнила и не видела, но она услышала его голос, встревоженный и нежный, мутно видела его руки, крепкие и горячие, не такие, как у остальных — клешни. Он сказал всего пару слов, но их хватило, чтобы все за две минуты свалили из домика.

Он отвёл Эми в туалет, вызвал у неё обильную рвоту, засунув пальцы ей в горло, попутно извиняясь за это, а потом умыл, отнёс Эми на её кровать, раздел догола, вытер всю влажным полотенцем, одел во что-то и приложил к ссадинам на лице холодный компресс.

Ему на тот момент было почти пятнадцать лет, но он разговаривал тихо и ровно, словно взрослый. Он уговорил её заснуть и пообещал, поклявшись своим добрым именем, то никто её больше никогда не тронет. Эми поверила ему и уснула, а на следующее утро она проснулась поздно, с тяжёлой головой, и все были на уроках, кроме него. Он остался, чтобы проверить, как её самочувствие.

Эми взяла с него честное слово, что он никому ничего не расскажет, и он пообещал. И выполнил своё обещание. С тех пор Тобиас Блэйд, юный добрый Бог, стал для Эми спасательным кругом и единственным утешением не только в этом домике, но и в жизни вообще.

Она не знала, что Тобиас сказал остальным, но Луминица даже извинилась, сказав, конечно, что она только пошутила, а мальчики восприняли всё всерьёз. С тех пор больше никто не трогал её, не смеялся над ней, не дразнил, не обижал. И Эми была очень этому рада: она не потеряла всех своих друзей, она, конечно, всех их простила, потому что заслужила всё то, что с ней сделали. По крайней мере, она так считала. Луминица стала спрашивать у Эми советы по поводу одежды, Татьяна полюбила шутить с Эми и рассказывать ей анекдоты. А Хэррит начала делиться с ней своими секретами, иногда такими, от которых голова кружилась. Примечательным стало то, что Хэррит не рассказывала это больше никому, только ей, Эми, и Фриселл чувствовала свою нужность и особенность.

Всё реже Луминица приходила в домик по ночам, она стала рассеянной, а Хэррит в это время брала штурмом верхи школьного общества: прилежно училась, близко общалась со всеми Главарями, вела активную переписку с заграничными друзьями с других интернатов и улучшала связь с администрацией школы.

Но вот, в конце прошлого учебного года, одна ночь изменила всё. И на следующее утро Хэррит Маргарет Роджерс проснулась новой королевой, признанной и единственной. Пока носильщики забирали с домика все вещи бывшей красавицы-самодержицы, а саму её, спятившую от горя, запихали в машину и увозили домой, Хэррит преспокойно одела траурное чёрное платье и красила губы красной помадой, которой раньше Луминица запрещала ей краситься: она считала этот цвет на губах вопиющим сигналом о распущенности девушки. Потом Хэррит, естественно, написала полное сожалений письмо Теодору и Ларисе Ракоци, указав также, что Луминице, без сомнений, нужно лечиться и оправляться после такого случая очень долго.

Тем же летом в Париже Хэррит впервые переспала с Беном и официально, хоть и негласно, стала его будущей женой. Эми об этом узнала первой. Нет, она совсем не завидовала подруге, ну разве что чуть-чуть, потому что Бен и правда был очень влюблён в Хэррит, а Хэррит в него, и у них всё было невероятно романтично. Но для Эми это не стало испытанием и она не стала чувствовать себя неполноценной без парня, ведь зачем ей было спать с кем-то, если она уже давно была влюблена?

В это утро её разбудила Хэррит с жуткой белой питательной маской на лице и в розовом махровом халате.

— Просыпайся, ленивая попа, солнышко уже высоко, а ты не прибранная и совершенно неопрятна!

Эми лениво открыла глаза. У Хэррит была ужасная привычка — будить всех в комнате сразу же после своего пробуждения. Но, посмотрев однажды правде в глаза, Эми решила, что это даже хорошо, ведь она когда-то там читала что-то о пользе раннего подъёма. Так что она резко села на кровати, протирая глаза. Татьяна, которая сидела на своей кровати, громко засмеялась, едва увидев сонную Эми.

— Да у тебя на голове может целый курятник расположиться! Ты словно одно большое ходячее гнездо, — через смех сказала она, натянув на одну ногу колготки, а на вторую — нет.

Эми улыбнулась Татьяне.

— Доброе утро, Татьяна, Хэррит, — обратилась она к подругам, но Хэррит, казалось, вообще не услышала её. Она крутилась перед зеркалом и всячески пыталась найти у себя жирные бока.

— Почти неделя прошла с того времени, как мы с Беном поссорились, — вдруг грустно изрекла она.

— Но ведь вы не кажетесь рассерженными друг на друга или что-то типа того, — несмело ответила Татьяна. — Он каждый день тебя встречает, целует, расспрашивает обо всём…

Татьяну прервала Хэррит, громко фыркнув.

— У нас не было секса уже неделю. Ты правда считаешь, что это нормально? Как только Луминицу опять забрали домой, он сам не свой: всё время носится с этими новенькими, Элизабет и Жанной, практически не обращает на меня внимания, избегает меня. Я, между прочим, чувствую себя немного кинутой. И что теперь делать?! — взвизгнула она, резко поворачиваясь к подругам и сердито топнув ногой.

— Для начала, я думаю, было бы неплохо смыть этот ужас с твоего лица, — заметила Эми, встала и начала собираться в душ.

Хэррит засмеялась и сказала:

— Да, тут ты права, Фриселл, это вряд ли возбудит Блэйда. Я тут думала наведаться к нему в домик. Кто со мной?

Эми почувствовала, как ноги напряглись и защекотало возле копчика. Дыхание немного сбилось, и дезодорант выпал с рук.

— Да, пойдёшь со мной, Эми. Будешь моим прикрытием, — решила Хэррит и опять повернулась к зеркалу. — Ну, разве моя грудь не крошечная для такого тела?

В коридорчике, пока Эми ждала своей очереди, на её ноги всё время пялился Кристиан, и Эми решила, что впредь будет всегда надевать либо пижамные штаны, либо без длинного халата никуда не будет выходить. Когда подошла её очередь, вместе с ней в ванную втиснулась Хэррит со своей жуткой маской.

— Иди в душ, а я пока умоюсь, — скомандовала она и стала возле умывальника напротив зеркала.

Эми начала переминаться с ноги на ногу: было как-то неудобно раздеваться при Хэррит. Тем более, показывать ей, обладательнице третьего размера, свой нулевой. Позориться только. Хэррит с улыбкой посмотрела на Эми в зеркало:

— Не стесняйся, Эми. Мне всё равно, я не буду позорить тебя отсутствием добра, ладно?

Эми, превозмогая дрожь в коленях и жар в щеках, разделась и стала под душ. Сквозь льющуюся воду она услышала, как Хэррит довольно громко спросила:

— Почему ты так отреагировала на то, что я заикнулась о домике Бена? Тебе что, нравится мой парень?

У Эми закружилась голова от такого предположения Хэррит. Как она вообще могла подумать такое? Разве можно вообще влюбляться в парней лучших подруг?! Для Эми это было своего рода преступлением, так что она едва ли не захлебнулась водой.

— Эми, давай же, отвечай! — воскликнула Хэррит, резко отворяя дверцу кабинки, так что Эми даже не успела прикрыться. Хэррит не была расстроенной или возмущённой, казалось, что она будет даже рада, если одна из подруг облюбует её парня и станет пускать на него слюни. — Тебе что, нравится Бен?!

— Хэррит, не кричи, пожалуйста! — воскликнула Эми, неловко прикрываясь руками и мочалкой. Улыбка на губах Хэррит расплылась ещё шире. — Это неправда. Мне не нравится Бен, не понимаю вообще, откуда ты это взяла, — Эми отвернулась от Хэррит, чтобы та не заметила, как Эми покраснела.

— Эми, — обратилась Хэррит тихо и погладила подругу по голой спине, — ты можешь скрывать свои чувства от кого угодно, но не от меня. Я так давно тебя знаю, и ты мне так дорога, что секретов между нами не должно быть. Ты никогда прежде не была такой взволнованной. Может, скажешь мне, в чём проблема?

Эми постояла пару секунд под прохладной водой, собираясь с мыслями, но в последний момент струсила и ответила, что проблемы вообще нету. Хэррит ещё раз погладила Эми по спине и ушла.

Хэррит была слишком наблюдательной. Именно поэтому она стала новой королевой, а не Алисия или Татьяна, например. Она всегда замечала мелочи и умело манипулировала всеми сведениями, которые получала. И в этот раз Эми почувствовала, что и так очень долго скрывала всё от Хэррит.

Пока Эми и Хэррит одевались, Татьяна, которую не позвали с собой, нервно ёрзала на кровати, говорила что-то, заикаясь, осыпала Хэррит комплиментами. Естественно, Роджерс не взяла бы Татьяну в домик к Бену, даже если заставила бы её делать то, что Луминица когда-то заставила делать Эми, но Татьяна, казалось, этого не понимала, поэтому Эми было её жаль. Она жадными глазами смотрела на украшения Хэррит, разбросанные по всей кровати, и время от времени Эми окликала её, чтобы Хэррит не заметила этот взгляд.

— Хэррит, ты не думаешь, что тебе нужно немного пообщаться с Джонс? — спросил Андрей, когда Эми ждала в гостиной, пока Хэррит повертится перед зеркалом ещё и здесь.

Хэррит, удивлённая, повернулась к Андрею и Эми лицом.

— Что-о-о? — протянула она. — С Джонс?

— Ну, с той, новенькой. Я уже говорил с ней, а она ничего такая девчонка, — лениво сказал Андрей, и у Эми свело челюсти. — Я не думаю, что она мне доверяет. А ты, я вижу, отправляешься к Блэйду, так и поулыбайся там ей, поговори с ней. Ведь за тебя Бен заступится, а за меня — поделом.

Хэррит тихо засмеялась в зеркало.

— Зная тебя, я бы тоже за тебя никогда не заступалась. Только я не понимаю, зачем тебе это нужно? Ну приехала она, ну уедет. Тебе-то что?

— Эх, Хэррит, видно, что ты ничего не понимаешь. И как ты можешь быть королевой, если не понимаешь элементарного? Вот Луминица была шустрая: всё обо всех знала, понимала все выгоды, работала, как истинная принцесса…

— И так принцессой и умерла, — перебила Андрея Хэррит, резко повернувшись. — Где она сейчас, эта Луминица? Глотает таблетки в захолустье твоя идеальная королева, чтобы слыть не такой бешеной. Что-то мне слабо верится, что она так быстро поспела бы за ходом твоих мыслей на счёт Элизабет. Так что успокойся, пожалуйста, и больше не говори такого.

Андрей сначала ничего не говорил, лишь криво усмехаясь, а потом ответил:

— Не понимаю, откуда в тебе так много злобы на бывшую лучшую подругу, Роджерс. Тем более, что когда Луминицу увозили неделю назад, она показалась мне вполне вменяемой. Немного осунувшейся и расстроенной, но адекватной.

— Тебе показалось, — сухо отрезала Хэррит. — Она всегда была ненормальной. Эми, крошка, пошли. Будем налаживать связи с Элизабет Джонс, — Хэррит скорчила гримасу Андрею, захватила на плечо сумочку, взяла Эми за руку и выскочила с домика.

Где-то, может, полминуты Хэррит шла молча, лишь её пальцы всё крепче и крепче сжимали ладонь Эми, но потом её прорвало:

— Нет, ну ты это слышала?! Сравнять меня с Ракоци! Разве мы хоть чем-нибудь похожи?! — с неподдельным ужасом спросила Хэррит.

Эми, которая всё это время тихо улыбалась, поспешила ответить подруге, что между ней и Луминицей нету ни капли сходства.

Для Эми всегда было так странно врать друзьям, но после одной обдуманной правдивой фразы и её последствий Эми решила, что иногда всё же стоит врать как можно больше. Ну, как иногда — всегда.

И это было довольно странно — говорить Хэррит, что между ней и Луминицей не было ничего общего. Потому что кто, как не Ракоци, сказал однажды Хэррит, что ей стоит носить каблуки и ни в коем случае не подбирать к ним короткие юбки. Кто, как не Луминица, открыл Хэррит глаза на то, что жемчуг — не обязательно украшение взрослых женщин. И Эми это угнетало — то, что приходится говорить неправду, не то, что думаешь, просто из-за страха, что всё может повториться. Да, иногда Эми казалось, что Хэррит не такая злая и эгоистичная, как Луминица, но то, что Роджерс укладывала волосы, как это делала когда-то Ракоци, было для Эми самым лучшим показателем того, что не такой уж Хэррит приятной и нежной подругой может быть.

— Думаешь, Луминица и правда вполне нормальная? — тихо спросила Хэррит, взяв Эми под руку. — Лариса Ракоци писала моей маме, что с Луминицей творилось что-то ужасное и что она потеряла рассудок.

— Я думаю, тебе нужно спросить об этом у Бена, он может…

— Да-да-да, Бен… Надеюсь, он ещё не остыл. Посмотри, Эми, посмотри, — Хэррит остановила Эми на полпути и стала расстегать пальтишко и блузку под ним.

Эми, страшно смутившись, перехватила руки Хэррит и зашикала на неё, оглядываясь по сторонам — не увидел ли кто-нибудь.

— Хэррит, прекрати! В любом случае, ты понравишься Бену. Пошли быстрее.

Хэррит засмеялась и прижалась к Эми ближе:

— Сейчас все как раз на завтраке. Ты не хочешь кушать? — Эми отрицательно пошатала головой. — Вот и славно. Подождёшь меня внутри, если, конечно, я задержусь…

Хэррит имела привычку всё время говорить о Бене. Что бы ни делала и с кем бы ни общалась, она обязательно должна была хоть раз вспомнить о том, что у неё великолепный парень, да такой, какого пожелала бы любая девушка. Но когда Хэррит оставалась наедине с Татьяной и Эми, её невозможно было остановить. Иногда Эми казалось, что это она с ним встречается — так много она о нём знала.

Когда они уже вышли на крыльцо 313-го домика, Хэррит, перед тем, как постучать, несколько раз поправила волосы и юбку, два раза спросила, не смазалась ли у неё помада и всё твердила себе под нос, что Бен должен быть сейчас в домике — ведь он вчера сам так говорил. В конце концов она, глубоко вдохнув, постучала.

Дверь отворили почти сразу. В дверном проёме показался лохматый парень с широкой улыбкой и яркими синими глазами.

Эми почувствовала то же, что и утром в спальне, но в несколько раз сильнее. Ноги стали свинцовыми, стало трудно дышать — настолько его глаза были голубыми и красивыми.

— Хэррит Роджерс и Эми Фриселл! Чем обязаны такой чести? — спросил он, пропуская гостей внутрь.

Хэррит дрожащей рукой взяла Эми за руку и потянула в домик. Эми показалось, что ещё чуть-чуть, и она расплачется от волнения. И зачем Хэррит только взяла её с собой? Эми могла примирится с мыслью, что пришлось бы ждать в гостиной одной, разглядывая занавески на окнах и ничего не трогая. Но теперь она в любом случае была не одна.

— Кто там, Уильямс? — послышался со спальни голос Бена.

Исайя, улыбаясь, только и успел словить кинутое ему пальтишко Хэррит перед тем, чтобы ответить Бену: «Это к тебе», — и провести Хэррит взглядом к спальне, дверь которой она захлопнула с силой.

— Она всегда такая? — спросил Исайя, приподнимая пальто Хэррит в руках.

Он обратился к Эми?.. Или к кому вообще?

Это же ещё и отвечать нужно!

— Ну, да, она такая, — едва слышно сказала Эми.

Она не знала, куда деть глаза. Смотреть на Исайю ей казалось слишком сложным, поэтому она решила осмотреть гостиную.

В углу, возле окна, совсем без преувеличений, спал большой волк.

Эми, не контролируя себя, попятилась и наткнулась спиной на Исайю. Он положил свои руки на её плечи, и Эми впервые почувствовала, насколько он большой: высокий, плечистый, какие большие его тёплые ладони.

— Не бойся его, Эми. Он безобидный по отношению к друзьям, можешь быть уверенной.

Эми вздрогнула и опустила глаза.

— Ты лучше присаживайся, — сказал Исайя, взял Эми за руку и подвёл к кожаному дивану, а сам сел в кресло. — Будем развлекаться — я не думаю, что Бен и Хэррит освободятся скоро.

Эми кивнула и сжала руки в замок на скрещённых ногах.

— Разве нам придётся быть одним так долго? Ведь скоро все должны вернуться с завтрака, — заметила она.

Но Исайя ответил:

— Нет. Нашим гостям так понравились конюшни, что Олив едва не сошла с ума, и теперь она чуть ли не каждый день устраивает экскурсии, чаще всего к её любимым лошадкам.

— Наверное, вам очень весело, да? Новенькие кажутся довольно интересными.

— Да, они и правда необычные, — согласился Исайя. — А ещё весёлые и общительные. Ты бы точно подружилась с Жанной Риазер.

— Жанна — это та рыжая девушка? — спросила Эми и, к своему удивлению, заметила в своём голосе нотки надежды, словно быть похожей на неё было главным достоинством.

— Не-е-ет, — протянул Исайя, и Эми немного поникла. — Не рыжая. Рыжая — это Элизабет Джонс, а та, вторая, у которой волосы тёмные — это Жанна. Вот с ней бы вы подружились. Она тоже очень милая и славная.

Эми подумала, что ей послышалось, поэтому она решила не обращать внимания на комплимент и продолжила:

— А я подружилась бы с Элизабет? Кажется, что она очень хорошо ладит с Жанной.

— Да, они близкие подруги, насколько мне известно. Но они совершенно не похожи: Элизабет более властная и вспыльчивая, а Жанна — мягкая и покладистая. К Элизабет нужно искать поход, а Жанна находит подход к кому-угодно — в этом их главное различие.

Эми глубокомысленно кивнула и опустила глаза. Она, к своему большущему стыду, заметила у себя желание сразу же после этого разговора побежать к Андрею и доложить, что она, без чьей-либо помощи, успела разузнать о Джонс. Но Эми очень быстро поняла, что этот поступок точно выставит её в ужасном свете, поэтому она от одной только мысли об этом покраснела.

Молчание тянулось, в углу сопел большой волк, на кресле спокойно сидел Исайя, а Эми казалось, что она скоро вся станет одной большой лужей — так сильно потели её руки и горели щёки.

— Зачем ты пришла, Эми? — вдруг спросил Исайя, и Эми чуть ли не задохнулась от досады — зачем он это спросил?

Она не успела ещё толком ничего ответить, как из спальни прозвучал громкий истошный стон.

Исайя, едва сдерживая улыбку, кивнул и произнёс:

— Да, я понял.

Он был красивый, Исайя Уильямс, когда пытался не рассмеяться и не обращать внимания на ритмичные скрипы кровати.

Он вообще был очень красивым.

Вряд ли в школе существовала девочка, которая хоть раз бы не судачила с подругами о том, как Исайя Уильямс поменялся за прошлый год. Ведь он никогда не выделялся особо привлекательной внешностью: не полный и не худой, не красивый и не отвратительный, не высокий и не низкий. Никакой — именно так его можно было назвать. Бен был богатым, Квентин — весёлым, Оскар — смазливым. А Исайя был никаким: он просто ходил рядом, больше времени проводя с куклой-Олив, читая книжки или записывая что-то в тетради. Когда его кто-то что-нибудь спрашивал, он обязательно отвечал, никогда не забывая улыбнуться, иногда он и сам задавал какие-то вопросы, но не более — он вообще, казалось, не любил говорить лишних слов. Эми, как бы всегда ни прислушивалась к Исайе, никогда не слышала, чтобы он смеялся. Громче всех в их компании всегда смеялась Олив: она обладала таким чудесным заразительным смехом, что даже Андрей Мардин всегда слабо улыбался, когда слышал, как заливисто хохочет Шеер. На уроках Исайя никогда не поднимал руку — он просто тихо сидел за последней партой под стенкой и конспектировал, но всегда знал правильный ответ на любой учительский вопрос.

Но потом он резко изменился: его волосы потемнели и стали кудрявыми, за год он сильно вытянулся, начал есть больше, его плечи и грудь стали широкими, а ноги — сильными. Из его движений улетучилась неуклюжесть, лицо вытянулось, и теперь у него были острые скулы и пухловатые розовые губы. Дениса Шербан говорила, что её мама не смогла найти подходящего размера рубашки для него в начале этого учебного года: Исайя попросту стал самым крупным учеником в школе. Многие девочки постарше стали просить Хэррит познакомить их с Исайей через Бена, что ужасно раздражало Хэррит. Но Эми казалось, что подруга и сама заметила, в какого красавца превратился тихоня Исайя, и теперь, возможно, это досаждало ей.

Но на уроках он всё так же не поднимал руку, всегда уступал место девочкам, учтиво обращался со всеми. От него всё ещё нельзя было услышать и слова брани, разве что улыбаться он стал чаще и шире — у него была широкая улыбка, обнажающая белые, словно неестественные, ровные и как будто острые зубы. Если раньше никто не мог сказать об Исайе ничего плохого или особо хорошего, то теперь на ум всем сразу проходили широченные плечи и мягкие густые кудри, иногда спадающие на синие большие глаза.

Но Эми всё это было не так уж и важно. Ведь она никогда на него и не обращала внимания, потому что у неё было много мальчиков в окружении, на кого можно было положить глаз. Но однажды зимой, пару лет назад, Эми зашла в библиотеку в шесть вечера. И там был Исайя. Он сидел в окружении многочисленных стопок книг и что-то выписывал в толстую тетрадь. Когда он услышал, что кто-то ещё пришёл в библиотеку в столь поздний час, то поднял глаза и помахал Эми рукой, улыбаясь, а потом опять углубился в свою работу. Он сделал это так непринуждённо и свободно, словно они были друзьями всю жизнь и когда Эми вернётся в домик, следом за ней войдёт и он, и они всем домиком сядут играть в карты на щелбаны. В тот снежный зимний вечер в шесть в библиотеке что-то в Эми изменилось, так что она забыла, зачем пришла туда, и ушла назад, в свой домик, прижав к груди руки, ощущая, что что-то важное в её жизни случилось, и это уже никак не изменить.

Её искренняя и беззаветная любовь росла вместе с его плечами и шириной улыбки. Вряд ли Исайя знал, что он так сильно ей нравился, да и вряд ли кто-нибудь знал вообще, и Эми была рада этому. Ведь можно было незаметно смотреть на него всё время — ею и её увлечениями никто не интересовался. Эми заметила, что Исайя был невероятно хорош на уроках физкультуры: его футболка прилипала к телу, и Татьяна Мазилеску очень любила говорить, что он страсть, как горяч. Но Эми это не сердило: Исайя нравился всем, и она была рада, что он настолько славный парень.

Самым великолепным он был на всех остальных уроках, когда низко нагибался над партой, будто пытался спрятаться за спиной намного более худого Бена. Он закатывал рукава рубашки и записывал всё, что казалось ему важным, нахмурив брови. Но когда уроки проходили в больших аудиториях, Эми всё время смотрелась в зеркало — в отражении он всё так же красиво хмурил брови и улыбался друзьям.

— Почему ты дружишь с Хэррит? — спросил Исайя.

— А с кем мне ещё дружить? У меня не очень-то большой выбор, — ответила Эми, и ей показалось, что она пожаловалась, а за жалобы ей раньше всегда доставалось, поэтому она сразу же умолкла.

Исайя долго смотрел на неё и молчал, очевидно, ожидая, что она продолжит свою оборванную речь. Но Эми упорно не говорила ни слова, смотря себе под ноги.

— Выбор, как и выход, есть всегда, Эми. Важно лишь поверить, что он есть, и отчаянно пытаться его найти. Вот ты искала замену своим друзьям?

— Нет, Исайя, ты не понимаешь, — Эми подняла на него глаза. Он смотрел на неё, прямо и ничего не боясь. Словно на самом деле был заинтересован в ней. — Мне хорошо с ними, особенно с Хэррит. Она всегда меня понимала и поддерживала, мы с самого рождения близкие подруги.

Исайя поджал губы и покивал головой в такт скрипам кровати.

— Возможно, я не прав, но мне кажется, что ты немного не такая, как все твои друзья. Ты намного добрее и проще.

— Тебе кажется, — Эми усмехнулась несмело и немного нервно, и ей показалось, что Исайя сейчас начнёт над ней смеяться. Но он не стал. Как она и ожидала, он лишь красиво улыбнулся в ответ. — У меня ведь тоже есть Instagram на моём iPhone, и там много фотографий с отдыха на Бали, на которых я в красивом купальнике лежу на песке. Не очень я и отличаюсь от всех моих близких.

— Да, но вряд ли ты три часа делаешь выбор между двумя совершенно одинаковыми кольцами или этими…как их…штуки в этом вашем Instagram…фильтры, да?

— Да-да, именно так, — Эми засмеялась, и Исайя тоже выглядел будто счастливым, что рассмешил её своим умилительным незнанием. — Ты прав. Я такими вещами не увлекаюсь. Но правильно выбранный фильтр иногда решает всё.

Исайя недоверчиво поднял бровь:

— И ты ими пользуешься тоже? — он спросил это так, словно это было чем-то постыдным.

— Да, конечно, — неуверенно подтвердила Эми. — Без них я не такая красивая, как на фотографиях.

— Я в жизни тебе не поверю, — резко заявил Исайя, хлопнув по подлокотнику кресла ладонью. — Никогда не поверю, что какие-то там фильтры в каком-то там приложении для телефона могут сделать тебя красивее. Ничто не может сделать тебя лучше: ты и так очень хороша.

— Правда? — прошептала Эми, заправляя прядь волос за ухо. Ей казалось, что Исайя вот-вот рассмеётся ей в лицо, но он не делал этого, и с каждой секундой своей серьёзности он становился всё лучше, обаятельнее и великолепней.

— Да, я совершенно не шучу. Я вообще не понимал никогда смысла создавать себе новую нереальную жизнь и всячески приукрашивать её. В чём смысл, если рано или поздно истинное лицо всегда появляется во всей своей красе без денег, макияжа и правильно ложащегося света? Ах да, видел я недавно фотографии Хэррит с отдыха. Она вообще потеет и ходит в туалет? У меня такое впечатление, что её родителям было лень рожать дочь самим, поэтому они нашли великолепного и очень похожего на Маргарет робота-девочку, который растёт, и назвали его Хэррит. Она человек?

Эми очень рассмешило это сравнение Исайи.

— Да, она потеет. Вот сейчас она выйдет со спальни, и увидишь.

Исайя вдруг поднял указательный палец вверх и прислушался.

— Их не слышно, ты не заметила? — и правда, кровать уже не скрипела, и Хэррит не стонала. Эми закивала головой.

— Ты говорил, я могла бы подружиться с Жанной. Знаешь, что? Я думаю, ты смог бы стать отличным другом Тобиасу, — сказала Эми.

Исайя удивлённо приподнял брови.

— Тобиасу Блэйду? — переспросил он, хотя прекрасно всё расслышал. Эми кивнула. — Ты так думаешь?

— Да. Ты сказал, что я немного похожа на Жанну, а ты очень похож на Тобиаса: вы оба такие добрые, милые и умные. У вас бы нашлась уйма тем для разговоров.

Исайя улыбнулся и опустил голову, ничего не отвечая.

— Ты не обращай внимания, что он немного младше: на самом деле он умнее чуть ли не всех наших одногодок… — восторженно продолжала Эми, но Исайя её перебил.

— Бен никогда не говорил, что Тобиас добрый и милый. Лишь то, что он умный и отмороженный, — задумчиво произнёс он.

Эми удивилась этому: никогда прежде она не сталкивалась с тем, чтобы один брат Блэйд обзывал или недооценивал второго.

— Н-неправда, — слабо возразила Эми. — Бен очень любит Тобиаса, все это знают.

— Но он не хочет, чтобы мы общались с его братом. Он не говорит причину, но мне кажется, что Тобиас ему не очень импонирует. Или Бен всячески пытается создать такое впечатление.

Эми опешила от этих слов. Бен Блэйд всегда защищал своего брата в любом возрасте и в любых ситуациях. А Тобиас Блэйд всегда улаживал конфликты Бена. У них всегда всё было слажено, и Эми страшно им завидовала: её братья всегда были на учёбе в других странах или на службе, так что защиту и любовь от них она получала очень редко, когда все они съезжались домой на какой-нибудь праздник. А у Бена и Тобиаса была особая связь друг с другом и с родителями, и даже сейчас, когда Бен стал очень часто бунтовать против семьи, у него сохранилась странное трепетное отношение к матери и брату: Эми нередко замечала, как Бен накидывал свой пиджак на голые плечи Беатриче, когда становилось прохладно, и хвалил Тобиаса при влиятельных и богатых людях, чего скромный Тобиас сам никогда бы в жизни не сделал. С отцом Альбертом у Бена были странные отношения: Альберт спокойно давал сыну сигареты на званых ужинах, наливал ему полный бокал вина и любил играть с ним в покер, предлагая ему виски, от которого Бен, естественно, никогда не отказывался.

А у Эми мама никогда даже косички ей не заплетала, что уж говорить об общих маленьких секретиках, которых у матери и дочери должно быть множество.

— А ты обрати внимание на Тобиаса, он тебе понравится, — только и успела сказать Эми, как со спальни в коридорчик вышли Хэррит и Бен. Бен был в одних штанах, а у Хэррит даже испарины на лбу не было, не то, чтобы она очень вспотела. Кажется, Исайя тоже обратил на это внимание, потому что вопросительно изогнул бровь и улыбнулся Эми.

— Эми, солнышко, мы уходим, — пропела Хэррит, немного нервно пожимая сумочку. Бен обнимал её сзади одной рукой и уткнулся ей носом в волосы, что-то шепча ей в затылок. — Отстань, Блэйд, — она словно нехотя увильнула от Бена, взяла своё пальто, схватила Эми за руку и потянула к выходу так, что Эми едва успела схватить свою курточку и увидеть, как Исайя улыбнулся и легко помахал рукой на прощание. Дверь их домика захлопнулась, как только Эми переступила порог.

Хэррит не шла домой — она летела, но так продолжалось до того времени, пока их с Эми ещё можно было видеть с домика Бена. Как только они скрылись из виду, Хэррит тяжело оперлась на одно из деревьев, подняв голову вверх и закрыв глаза. Эми показалось, что Хэррит плохо, и она сжала руку подруги:

— Хэррит, слушай…

— Я кончила.

— Ч-что? — переспросила Эми. Она была уверена, что ослышалась.

— Я кончила, Эми. С Беном. Минут десять назад, — Хэррит широко распахнула глаза и посмотрела на Эми. Вроде в ней ничего и не изменилось, но что-то в её взгляде теперь кардинально отличало её от всех девушек, включая Эми. Наверное, так и становятся женщинами. — Хочу побыстрее в домик и в кровать. Пошли, я потом всё расскажу, если хочешь, — на самом деле Хэррит наверняка было всё равно, хочет ли этого Эми, — она одинаково рассказала бы.

В домике Хэррит, не обращая ни на кого внимания, забежала в спальню, увлекая за собой Эми. Эми лишь подумала, что хорошо было то, что Татьяна ушла к Алисии. В спальне Хэррит задернула шторы, разделась до белья и сказала Эми сделать то же. Эми, охваченная волнением, сделала это. Потом Хэррит забралась под одеяло к себе в кровать и позвала Эми к себе. Они легли лицом к лицу.

Эми не ощущала то, что ожидала ощутить: отвращение к телу Хэррит или к её белью, зависть или восхищение. Ведь Хэррит осталась точно такой же: карие глаза, ресницы, тщательно прокрашены тушью, крупные завитки тёмных волос, пухлые чувственные губы, мягкая грудь, мягкие плечи, мягкий живот и мягкие бёдра, длинные ноги и красные ногти на руках и ногах. Хэррит лежала и молчала. Её глаза бегали туда-сюда, а грудь поднималась и опускалась всё быстрее. Вдруг её нос покраснел, и Хэррит громко вдохнула, закрывая рот ладонью и заглушая всхлипы. Она была испугана.

Она заснула сравнительно быстро в объятьях Эми. Спала она пару часов, но за это время Татьяна не пришла и никто не пытался войти. Всё было спокойно в тёмной девичьей комнате домика №15. Когда Хэррит проснулась, то долго молчала и просто смотрела на лежавшую рядом Эми. Потом она села, достала со своей тумбочки два пирожных и дала один Эми. Хэррит ела сосредоточенно, словно прислушивалась к собственным ощущениям и искала что-то новое в себе. А потом она вдруг сказала:

— И давно тебе нравится Исайя Уильямс?

Эми давно ожидала этого вопроса, поэтому не испугалась, но волнение всё равно запульсировало в висках.

— Давно.

Хэррит кивнула, смотря на шторы.

— Почему не сказала мне?

— Я думала, что ты будешь смеяться. Он ведь не богатый да ещё и сирота.

Хэррит улыбнулась и пошатала головой:

— Я один раз уже посмеялась над той, которая влюбилась в обычного мальчика. Ни для кого из них это не кончилось хорошо, так что я бы не смеялась над тобой, Эми. Я бы тебе помогла: Исайя хороший парень, и он тебя достоин. И нам было бы с руки ходить к своим парням в гости, — Хэррит радостно повернулась к Эми. — Ты говорила с ним сегодня?

— Да.

— Так почему ты никуда его не пригласила, никак с ним не флиртовала? Ты ведь не флиртовала, не так ли?

— Хэ-э-эррит, — протянула Эми. — Я — не ты, и я не могу так спокойно заставлять мальчиков сходить по мне с ума и идти со мной на свидания.

— Можешь, дурочка, можешь. Это все могут. Знаешь, что? — Хэррит придвинулась к Эми вплотную и заговорщицки прошептала: — Я не хочу быть как моя мама. Я хочу быть как Беатриче Блэйд: она богата, умна и любима, её хотят все, она остроумна и величественная, добрая и весёлая. Знаешь, кто она? — Хэррит наклонилась к самому уху Эми. — Она — королева. Она сама мне это сказала. Беатриче Блэйд сказала мне, что я тоже будущая королева, поэтому мне стоит вести себя подобающе и прилежно учиться этому ремеслу. Хочешь быть такой же королевой, как Пэтти Шейнман? Так делай что-нибудь для этого, Эми, не жди, что это само придёт! Такого не бывает! Нужно стараться, Эми, из кожи вон лезть, чтобы стать лучше. Ведь мы королевы, Эми, не так ли? Ты и я, мы — будущее, мы лучшие из лучших, и нам нужно становиться ещё выше, красивее, умнее, потому что быть королевами — это сложно. Ведь нельзя допускать ни малейшей ошибки, потому что наше место заберут те, которые пока ещё не оступились. Так что знаешь, что, Эми? Вот тебе пачка презервативов — на случай, если ты отважишься поговорить с Исайей Уильямсом. Спрячь их в шкаф на третью полку сбоку — это твоя полка, и никто их там не найдёт.

Хэррит достала с тумбочки презервативы и бросила их Эми. Встала с кровати, подошла к окну и распахнула шторы. В спальню ворвался яркий солнечный свет, так что Эми резнуло глаза. Хэррит уцепилась за шторы, привстала на цыпочки и потянулась, словно кошка.

— Пусть целый мир увидит моё красивое молодое королевское тело, — промурлыкала Хэррит, поправив волосы. — И, кстати, оргазм — очень хорошая вещь. Советую.