Последняя из рода (гет)

Эмма вздрогнула и отошла назад. Ею овладевал ужас. Она не знала, что на этот раз скажет её Госпожа, но примерно представляла, чем всё кончится.

Женщина, сидевшая перед Эммой, была возмущена и озлоблена. Она впивалась бледными пальцами в подлокотники своего богато драпированного стула и еле слышно шипела. Длинные тёмные волосы спадали на плечи, и во тьме казалось, что это вовсе не шевелюра, а змеи — так, во всяком случае, всегда представляла Эмма.

— Ты меня разочаровала, — медленно произнося каждое слово, спокойно сказала женщина. Но вот только Эмма знала, что это всего лишь затишье перед бурей. — А ведь как мне жаль! — вдруг в сердцах крикнула Госпожа с досадой в голосе. — Я возлагала на тебя такие надежды, а ты... — притихла. — А ты подвела меня, — последнюю фразу, видимо, Госпожа решила сделать вместо колюще-режущего предмета и вонзить её подальше в сердце и мозги Эммы.

Воцарилась тишина. За спиной Госпожи потрескивал огонь в камине, переходя с одного полена на другое, весело попрыгивая и переливаясь разными цветами. Эмма ни разу не видела лица Госпожи, и этот раз не стал исключением.

— Миледи… — начала твёрдым голосом Эмма, но её прервали.

— Мне не нужны твои оправдания, Джонс. Мне нужно сердце того оборотня и точка.

Эмма уже открыла рот что-то сказать в ответ, но женщина заговорила первой:

— Но в этот раз я тебя к нему не подпущу. Ты дров наломала довольно много. Волка убьет Джесси. И мне плевать, что он наказан. Я ему всё прощаю, — добавила она, увидев в глазах Эммы возмущение.

— Не могу не согласиться, Госпожа, — девушка склонила голову в знак покорности.

— Конечно, не можешь. Но тебя я не накажу. И знаешь, почему?

Эмма удивленно подняла глаза. За такой-то проступок и не наказать? Нет, конечно, она была рада, что над ней не будут издеваться братец и сестрица Харрис, выступавшие в Обители в роли палачей, мучителей и извергов, но все же… Как так?

— Не могу знать, — ответила она.

— Для тебя у меня есть дело важнее этого веселья с местным волком. Я же знаю, что ты не повторишь ошибок, и что ситуация с оборотнем была просто абсурдной, поэтому я закрою на неё глаза. Для тебя есть задание — отправиться в Трансильванию. Это территория Румынии, вблизи от гор. Да и вообще — Дженни тебе все расскажет. Захватишь и её с собой — она давно не вылезала со своей лаборатории. Ты можешь взять туда еще одного человека на выбор. Отправляетесь вы завтра утром.

— Да, Госпожа. Дело будет сделано в кратчайшие строки, — ответила Эмма, медленно наклоняясь и в таком положении идя назад.

— Я и не сомневаюсь. В противном случае, Эмма, за себя я не ручаюсь, — вдруг сказала Госпожа, хищно стуча ногтями о подлокотник стула.

Девушка быстренько ретировалась, не желая услышать что-либо подобное.

На самом деле и звали её совсем не Эмма, а Сиси. Сиси Джонс. Элизабет Эмма Джонс. Эмма было её именем для работы, а настоящее имя — Элизабет — было домашним. Так она была записана в списках Обители и так её называли друзья.

Зайдя в подземелье, Сиси сразу же наткнулась на братца и сестрёнку Харрис, которые громко что-то обсуждали, что-то приятное — в обоих на лицах были довольные улыбки. Только они заметили Сиси, то сразу же замолчали и остановились, заграждая проход.

— Ну, что, Эм, как насчет миленькой небольшой комнатки у нас? Сырость, холодный камень, ледяные решётки — такой девушке, как ты, суровые условия должны понравиться, — уверенно произнесла Айрин Харрис, делая шаг к Сиси. Две девушки были почти одного возраста, но их кардинальные отличия делали Айрин старше. Харрис, на полголовы выше Сиси, смотрела на неё — прозрачно-серые прищуренные глаза сверлили круглые зелено-карие. Сиси не боялась Айрин, но вдруг подумала, что та очень даже хорошо умеет вселить ужас одним только взглядом. А так сестрица Харрис сошла бы за очень привлекательную девушку: она была высокой и слегка худощавой, но всё тело её, казалось, было напряжено, как у пантеры перед прыжком. Каштановые прямые волосы были собраны и завёрнутые сзади вовнутрь — во всяком случае, из-за этой постоянной прически никто никогда не видел настоящей длины волос Айрин. У неё были красивые тонкие черты лица и россыпь золотистых веснушек на носу. Они с братом были не очень-то похожи, но вели себя они почти одинаково.

— Нет, благодарю, — твёрдо сказала Сиси. — Вы лучше выпустите Джесси, Госпожа об этом попросила.

— Как только, так и сразу, а сейчас у нас обеденный перерыв. Да и особого желания нету — с Шейнманом весело, — ухмыльнулся Стюарт Харрис. — Не каждый день помучаешь дитё голубых кровей.

Джесси Шейнман был парнем из очень богатого и влиятельного рода, одарённого сверхъестественной силой. Ещё таких семей было немного: Роджерсы, Хопкинсы, Мардины, Фриселлы, Уолсены, Кармайклы, Вашингтоны и, конечно, всем известные Блэйды. Когда-то, давным-давно, Сиси виделась с мальчиком с семьи Блэйд, но на момент встречи ему было одиннадцать, а ей десять, поэтому она ничего не помнила.

— Знаешь, Джонс, я так голодна, что и тебя бы сейчас съела, но жаль, что на кухне кое-что вкуснее, — небрежно бросила Айрин, обошла Сиси и вместе с братом ушла с подземелья.

Сиси вообще-то шла к Дженни в лабораторию. Для этого нужно было пройти коридор, полон камер пыток. Они ограждались лишь решёткой — так запросто можно было увидеть всё, что в камерах происходит. Коридор этот был полностью владением двойнят Харрис, его называли Гостиницей — здесь Стюарт и Айрин с помощью своих помощников приводили в исполнение приказы Госпожи о наказаниях. Через толстые металлические двери можно было услышать крики, вопли, рыдания тех, кто отбывал наказание у двойнят. При входе у Сиси спросили о причине её визита, и, услышав ответ, амбал-страж провел её к другому выходу, при этом дорога всё время вела вверх. По обеим сторонам прохода были пыточные камеры, и где-то половина из них была занята. Оттуда издавались такие мученические стоны, что кровь в жилах стыла. Дорогу освещало множество факелов, поэтому темно не было, но только охранник открыл двери в белоснежный коридор с окном в конце, Сиси зажмурилась — было очень светло после темной комнаты Госпожи и тусклого подземелья. Сделав шаг вперёд, Сиси вздрогнула — за ней с неимоверным грохотом закрылась дверь. Вскоре среди кабинетов учеников-врачей Сиси нашла нужный — над входом не было таблички с названием комнаты — и постучала. Никто не ответил. Тогда Джонс вошла и увидела свою подругу Дженни. Та что-то смешивала, прищурив глаза за стеклышками защитных очков и открыв рот. Её кругленькое лицо было сосредоточенным и совершенно серьёзным — это было не свойственно смешливой Дженни. Вся огромная комната была в тумбах, пробирках, стеллажах, колбах, пробирках, сейфах, подставках и разноцветных жидкостях.

— Мисс Ризер, я вам не помешаю? — шутливо спросила Сиси, закрывая дверь. Дженни взглянула на подругу и улыбнулась.

— Нет, что вы, мисс Джонс, — Дженни поставила химикат в какой-то сейф, подошла и обняла Сиси. — Эх ты, почаще бы к подруге приходила!

— Я, вообще-то, по делу, — призналась Сиси, виновато пожав плечами. — Мне сказали, что ты поможешь с делом в Румынии.

Дженни, которая отдалилась, чтобы снять белый халат и очки, удивлённо уставилась на Сиси.

— Так это ты едешь туда?! И тебя не наказали?!

— Нет, я и сама поражена на самом деле, — улыбнулась Сиси, приподняв брови вверх.

— Ха, ну Госпожа и даёт… — хмыкнула, не без облегчения, Дженни.

Всю дорогу к столовой она рассказывала Сиси о Румынии. Она взахлёб тараторила обо всём, о чем только узнала, а информации было немало. Уже очень скоро Сиси с Дженни были на кухне. Кухня представляла собой большой зал, заставленный длинными столами, лавочками, стульями. В углу было множество плит, очагов, кастрюль, сковородок, котелков и котлов. Рядом стоял стол, полностью заставлен ножами, ложками, вилками. Потолки были высокими, а само помещение светлым, поэтому лучи, поникающие сквозь огромные окна, заливали весь зал радостью, теплом, солнечными зайчиками и тёплым мёдом, таким, какой бывает только в конце лета в Джон О'Гроатсе.

Впервые за два дня Сиси увидела редкие деревья, листву, которая к окончанию лета уже успела пожелтеть в некоторых местах, небо, на удивление, голубое и чистое, только то тут, то там, показывались маленькие облачка. Было три часа дня, и многие жители Обители пришли на кухню пообедать, поэтому стоял шум. Можно было различить обрывки фраз, громкий смех.

Есть Сиси не хотелось, но она взяла чашку горячего сладкого чая с длинного стола в самом тёмном углу кухни и подошла к окну. Дженни увидела кого-то знакомого и, извинившись, убежала.

За первым маленьким глотком последовал озноб. Сиси передёрнуло, и она одной рукой обхватила себя, словно обнимая, а второй до боли в пальцах сжала горячую чашку. Вдруг на плечо девушки легла рука. Сиси повернулась и увидела Виктора. Он молча обнял её, она ответила тем же, но только одной свободной рукой.

— Я испугался. Как ты могла так ошибиться? — глухим голосом спросил Виктор, немного наклонившись к Сиси. — Это ещё хорошо, что ты любимица. Если бы такое учудил я.… То сидел бы сейчас с иголками под ногтями «в гостях» у Харрис.

— Ничего я не любимица, — возмущённо заявила Сиси. — Ничего такого. Просто я проверенная, вот и всё.

— Да-да. Но ты не можешь отрицать то, что именно к тебе она относится с поблажками.

Внезапно Сиси окутала волна гордости за себя, а в голове мелькнула мысль о собственной незаменимости. Сиси решила не отвечать Виктору, а только спросила:

— Поедешь со мной в Трансильванию?

Глаза друга распахнулись, и Сиси показалось, что в них затанцевали чёртики, но длилось это не больше секунды. Потом чёртики исчезли, уступив место обычному глубокому чёрному цвету.

— Куда? — переспросил Виктор, приподняв брови.

— В Трансильванию. Составишь мне компанию, раз уж у меня наказание такое. Тем более, что те места ты очень хорошо знаешь, — Сиси смотрела на Виктора с мольбой в глазах и с диким желанием, чтобы он согласился.

Но Виктор почему-то помрачнел ещё пуще обычного и свёл брови к переносице, нахмурившись.

— А кто ещё едет? — Виктор задал вопрос с таким выражением лица, что казалось, будто он спрашивает только чтобы потянуть время.

— Дженни, — Сиси глянула на подругу, которая с интересом смотрела на нее и Виктора, а потом, поймав взгляд Джонс, перевела взор куда-то с таким лицом, словно ей задали запомнить до мельчайших деталей интерьер кухни.

— А она знает, что едет с тобой? — Виктор лучезарно улыбнулся, а такое происходило не так-то часто, поэтому Сиси и сама непроизвольно заулыбалась.

— Нет, но скоро узнает. Это приказ Госпожи.

— О, ну это всё объясняет, — Виктор немного запрокинул голову, и нос, напоминающий клюв орла, стал казаться ещё больше, чем был на самом деле. Вдруг улыбка соскользнула с его губ, и Виктор снова нахмурился. — Сиси, — он осторожно, словно проводил по режущей стороне лезвия ножа пальцем, выговорил её имя. — Поехать с тобой я не смогу.

Ушат ледяной воды на голову. Тот, на кого она так надеялась, кто просто не имел права отказаться, взял и свёл все надежды на нет. Сиси практически физически почувствовала, как глаза теряют блеск, а от лица отплывает кровь. Вдруг стало так тоскливо и совсем расхотелось куда-либо ехать. Без Виктора — без друга, лучшего друга. Он как будто прочитал её мысли и начал извиняющимся голосом искать хоть что-нибудь себе в оправдание:

— Харрисы меня не отпустят. Ты же знаешь, я… Я не могу… И если ещё немного, я… Стану… Получу повышение. Ты же знаешь, как это важно.

Сиси не могла его не простить. Но всё равно остался горький осадок.

Их дружба была очень странной: она — Страж и Охотница, избавляющая мир от нечисти, а он — Служитель в подземельях, который общается с разными духами и чтит разных странных богов. Ничего общего. Совершенно ничего. Но к их близкому общению было не привыкать — все в Обители были сиротами, которых бросили родители, поэтому здесь была привычной совершенно дикая дружба.

— Да, я знаю. Знаю. Я не заставляю. Всё хорошо, — прежде всего Сиси говорила это себе и убеждала именно себя. Она уже почти поверила в то, что сказала, а вот Виктор, похоже, не торопился.

— Неправда, — ледяной голос друга будто приплющил Сиси к полу. — Ложь. Не ври ни мне, ни себе.

— Виктор, я и правда ничего от тебя не требую. Если нет, значит, нет, — Сиси начинала раздражаться. — Я возьму Кристофера. Да-да, именно Кристофера!

Сначала Сиси и не поняла, чьё имя назвала, а потом подумала, что взять Кристофера будет неплохой идеей. Кристофер Александр был Охотником. До звания Стража ему оставалось совсем чуть-чуть.

— Да, Александр определённо хороший парень. Я думаю, с ним вы с Дженни будете в безопасности, — Виктор сухо кивнул и как-то горько улыбнулся. — Ты будешь в безопасности, Сиси.

— Не печалься, — Сиси улыбнулась в ответ. — Не впервые же я на охоту выхожу, — краешком глаза Сиси увидела, как нервно переминается с ноги на ногу Дженни. — Ладно, я побегу уже. Увидимся. Будь молодцом и не чуди.

— Ладно. И ты береги себя. Я уверен, что ты скоро вернёшься, — Виктор сжал руку Сиси и опять, но уже немного робея, обнял её. Джонс, всё ещё держа в руках чашку с остывающим чаем, прижалась к груди друга.

Друга. Верного.

Который никогда не предаст.

— Яхель!

Виктор вздрогнул, резко убрал руку с плеч Сиси и, как ошпаренный, отпрыгнул от неё.

— Будешь там, напиши, поняла? — немного дрожащим голосом прошептал он. Сиси в ответ еле заметно кивнула.

Виктор, нацепив маску беспощадного Служителя, отправился к тем, кто его звал. Это оказались Стюарт и Айрин. Они оба, крепко сжав челюсти и прищурив глаза, в чёрных мантиях, кожаных жилетках, штанах, высоких сапогах, сейчас походили на одно прекрасное, но в то же время ужасно отвратительное исчадие Ада. Впервые за шестнадцать лет Сиси подумала, что двойнята очень даже красивые. Но только необычной, грубоватой красотой Наместников Служителей, которые всю жизнь проводят в подземельях.

В то время Айрин уже что-то говорила Виктору, а тот без единого следа смятения что-то ей отвечал. Вдруг, откуда ни возьмись, появилась Дженни.

— Что он тебе говорил? Ты предлагала ему? Что он ответил? — водопад вопросов обрушился на голову Сиси, срываясь с губ подруги и привинчивая своей тяжестью к полу, как будто не желая, чтоб Сиси сдвинулась с места.

— Кристофер. Где он?

— Кто, извини? — спросила Дженни, округлив глаза.

— Александр. Кристофер Александр. Он мне нужен.

Кристофер обнаружился в одном из кабинетов, где проходили уроки для Стражей. Он был один и усиленно пытался завязать сложнейший узел с толстенной верёвки. Кристофер не услышал, как вошли Сиси и Дженни, поэтому когда Сиси окликнула его, он немного переполошился.

— Не так, Кристофер, неправильно, — Сиси взяла верёвку с рук Александра, развязала узел и быстро, в мгновение глаза, завязала новый, правильный.

— Ты молодчина, Эмма, — Кристофер похлопал Сиси по плечу. Потом увидел Дженни, стоящую позади Сиси и усердно смотрящую себе под ноги, и сказал: — Привет.

Дженни пробормотала что-то, отдалённо напоминающее «Здравствуй», отошла в сторонку и принялась подпирать плечом стенку.

— Как ты? Что сказала Госпожа? Тут просто такое уже говорят, — Кристофер обеспокоенно смотрел на Сиси.

— Всё отлично, нет причин для паники, — спокойно ответила Сиси. — Но вместо наказания я должна отправиться в Трансильванию. С двумя людьми на выбор. С тобой и Дженни.

— Я ослышалась?! — вскрикнула Ризер, вытаращив глаза на Сиси.

— Нет. Завтра на рассвете выезжаем.

Больше всего сейчас Сиси боялась, что Кристофер откажется.

— Да, ладно, никаких вопросов, — Александр расцвёл в добродушной улыбке. — Лишняя практика не помешает. Хотя есть один вопрос. На кого охотимся-то?

Сиси, рада до потери пульса, что Кристофер согласился, недоуменно пожала плечами. Она и сама не знала, в общем-то, что она забыла в той Трансильвании. Позади Сиси раздался приглушенный стон. Это была Дженни. Она закрыла ладонью лицо и немного согнулась. Распрямившись и убрав руку, она мученическим голосом произнесла:

— На оборотня, ребята. В закрытой школе-интернате.

* * *

Утро следующего дня «порадовало» проливным дождём, сыростью, ветром, пасмурным и тяжёлым, словно свинец, небом. Несмотря на все протесты со стороны Дженни, Кристофер и Сиси взяли её с собою. В пять часов утра к Джонс подошёл уставший, но вполне довольный Дмитрий Шефнер, парень довольно умный, и протянул ей три свидетельства о рождении, паспорта и загранпаспорта. Сиси прочитала имена всех троих. Дженни теперь звали Жанною Риазер (с ударением, как сказал Шефнер, на «е»), Сиси так и осталась Элизабет, а Кристофер — Кристофором. Когда Дмитрий уже собирался уходить, Сиси его окликнула.

— Слушай, а эти паспорта на контроле прокатят? — она недоверчиво посмотрела на Шефнера, покачивая рукой с документами.

— Ты мне не доверяешь?! — деланно-обиженно протянул Дмитрий. — Поверь, дорогая моя, всё будет в ажуре. У меня везде есть связи, — Дмитрий лукаво улыбнулся и подморгнул Сиси. Девушка успокоилась — все знали, что у этого парня можно попросить что угодно, и к следующему дню всё будет готово; Шефнер умел всеми правдами и неправдами добиваться желаемого.

Сиси пошла к себе в комнату — чемоданы упакованы; арбалеты, лук, стрелы, пистолеты, ружья, серебро и Распятие есть уже в Румынии, на месте, но всё равно какой-то неуёмный котёнок царапал что-то в груди своими маленькими и острыми коготками. Что бы это было? Какой-то страх приказывал ей бежать подальше от Обители, и, сама не понимая почему, Сиси была в глубине души рада, что уезжает. Хоть и не навсегда. Джонс присела на кровать и провела рукой по холодной подушке. Какой бы это страх ни был, сильный или маленький, Сиси уже скучала по коридорам, комнатам, библиотеке, кухне, лаборатории, медкабинетам, даже по подземельям Обители.

Это её Дом.

Единственный Дом.

Где её любят, знают и уважают.

Где друзья — верные, надёжные.

Где семья.

А всё другое — более жестокое, злое и плохое. Всё за пределами Дома.

Даже родной Джон О'Гроатс иногда казался Сиси безразличным к своим обитателям, холодным, неприветливым. И хотя Обитель была расположена далеко от самого посёлка, на побережье, Джонс знала, какие здешние жители — в большинстве они добрые, отзывчивые англичане, очень суеверны (что, нечего сказать, немного отражалось на их характере) и преданные своим традициям. Они не очень-то любили новеньких, но всегда коллектив волей-неволей принимал новопоселенцев. Вскоре «новенькие» ставали «старенькими».

Раздался стук в дверь, потом она открылась, и в комнату зашёл Кристофер.

— Я вовремя или не очень? — осторожно спросил он, всматриваясь в лицо Сиси. — Что-то случилось?

Девушка и сама-то не поняла, что стряслось, но влажную плёнку на глазах удержать не смогла — моргнула, и по щёкам покатились две одинокие слезинки. Больше не было. И не надо.

— Чего ты, а? Не стоит плакать! — Кристофер округлил глаза, сел на кровать рядом и приобнял Сиси за плечи. — Это у тебя традиция такая? На счастье и удачу? Если да, то давай тогда плакать вместе.

Сиси невольно улыбнулась. Нет, не зря Дженни его полюбила, не зря! Добрый, милый, достаточно красивый, умный, Кристофер умел непроизвольно влюблять в себя окружающих. То тепло, которое из него лилось ручьями, Александр раздавал всем, кому не лень.

И сейчас он улыбался, сдержанный и немного смешной с непричёсанными волосами, в белой рубашке, сером свитере, чёрных джинсах и кедах. Простой и добрый. Сиси вдруг подумалось, что она хотела бы иметь такого брата.

— Кристофер? — она встала, нервно потирая руки, с плёнкой слёз на глазах.

— Да, Эмма?

— Отныне называй меня Сиси.

* * *

Машина, которая должна была отвезти Сиси, Кристофера и Дженни в аэропорт, подъехала главному входу, что и не удивительно — за рулём сидели Итан и Генри Дэвис, самая большая ошибка во всей Обители. Подземелья по ним плачут: эти два блондина с зелёными коварными глазищами, умеющие искусно врать человеку прямо в лицо и при этом не краснеть, были в группе так называемого «мозгового штурма» или попросту были Мастерами. И вот они, пользуясь случаем, решили поржать над Дженни и Кристофером и предоставить возможность всем жителям Обители поглазеть на «величественный выезд Эммы Джонс и её спутников со школы, надеюсь, навсегда», — как выразился сам Итан, давясь смехом и запихивая чемодан Дженни в багажник большого «монстрика» — так Харрис прозвали невероятных размеров внедорожник Дэвис.

Всё веселье заключалось в том, что при главном входе забирали только привилегированных особ, а Сиси как раз была такой особой, но вот Дженни и Кристофер не входили в число избранных, и для них это всё было в новинку. И вот теперь за их отъездом наблюдала вся Обитель. Особенно много было детей помладше. С каждого окна на Джонс, Ризер и Александра смотрели множество любопытных глаз.

Дженни, всегда такая весёлая оптимистка, сегодня была почему-то черней грозовой тучи.

— Тупые Дэвис… Ну, я вот вернусь, я с них ещё та-а-ак посмеюсь… — бурчала она, пытаясь запихнуть в битком набитый багажник свою сумку с косметикой, купленной при редких выездах в город (это Дженни сама так объясняла всё Сиси. На самом деле Джонс не думала, что вся эта косметика и куча девичьей чепухи приобрелась честно).

— Ты думаешь, это тебе понадобится? — скептически выгнул бровь Кристофер, помогая Дженни.

— Уж поверь — да, — огрызнулась Ризер, но уже не так резко.

Сиси оперлась на машину и взглянула на небо — свинцовое, тяжёлое, роняющее дождь большими каплями. А потом посмотрела на Обитель. Хмурый тёмный замок ответил молчанием. И вдруг в самом маленьком крайнем оконце, завешанным решёткой, Сиси увидела Виктора. Её Виктора. Она не могла точно рассмотреть его выражение лица и точные его черты, но она его видела. Джонс вряд ли бы спутала его с кем-то другим. Виктор был один. Он помахал рукой, на что Сиси ответила тем же, а когда все начали выглядывать того, с кем попрощалась сама Джонс, Виктор ушёл. И больше не появлялся.

— Сиси? — она и не заметила, как Александр оказался рядом. Зато увидела удивлённое лицо подруги.

— Да, Кит. Мы что, уже едем? — как-то глупо спросила Сиси.

Кит открыл рот, чтобы ответить, но его перебил один из близнецов.

— Ну что ты, Эм, ты можешь оставаться, а мы где-то по дороге выкинем тело Александра и поедем с Дженни тусоваться дальше, — Генри (так подумала Сиси) криво улыбнулся и подморгнул Дженни. Ризер закатила глаза и отвернулась.

Кристофер отодвинул Сиси от дверцы и жестом пригласил сесть в машину. Александр хохотнул и усадил Джонс в машину, потом приобнял за талию Дженни, которая топталась рядом, и впихнул её рядом с Сиси (при этом Дженни густо покраснела и чуть не задохнулась от счастья), и сел сам. Кристофер стал для Джонс Китом в ту самую минуту, как она стала для него Сиси.

На передние сиденья бухнулись братья Дэвис. Итан завёл машину, а Генри тем временем покрутил какие-то ручки, нажал что-то на автомагнитоле, и из динамиков позади ребят полилась незамысловатая песенка.

«Не беспокойся, будь счастлив!

Вот песенка написанная мной.

Послушай — я пою, и ты со мною спой.

Не тревожься, будь счастлив».

Дэвис громко засмеялись, и Сиси вдруг захотелось смеяться, но никак не получалось — за окном постепенно исчезали и Обитель, и её окрестности.

«Ведь каждый может трудность встретить,

Счастливцев беззаботных просто нет на свете».

Сиси обессилено откинулась на сидение. Рядом хихикала уже повеселевшая Дженни, а за ней с милой сдержанной улыбкой сидел Кит. А потом Ризер не выдержала — звонко рассмеялась, сорвала с головы лёгонький беретик, рассыпав кудри по плечам, и принялась подпевать вместе с Итаном и Генри динамикам:

«У-у-у-у-у, У-у-у-у-у-у-у,

Не беспокойся

У-у-у-у-у, У-у-у-у-у-у-у,

Будь счастлив,

У-у-у-у-у,

Не беспокойся, будь счастлив,

Не беспокойся, будь счастлив».

Кит в такт музыке пошатывал головой, и только Сиси отчаянно хотелось плакать. Но, хорошо подумав, она засунула хандру куда подальше, и попыталась улыбнуться. Получилось. Дженни подтолкнула подругу локтём, мол, чего не поёшь? Но Сиси только пошатала головой и помахала руками:

— Я не знаю слов.

— Я тоже! Пою только припевы и строчки «Не беспокойся, будь счастлив», — сказала Дженни и засмеялась.

А вот Дэвис, похоже, знали песню назубок и решили лишить слуха всех присутствующих: динамики уже разрывались, крича голосом Бобби МакФеррина.

«Нет места, где мог бы передохнуть?

И неприятель преградил твой путь?

Не расстраивайся, будь счастлив».

Они уже ехали по дороге, которая вела к аэропорту Уика. За окном так стремительно менялись пейзажи, что создавалось ощущение полёта. Сиси взглянула на спидометр — сто двадцать километров в час, машина и правда «летела».

— Итан, скоро мы будем в аэропорту? — спросил Кит у дико орущего песню брата Дэвис.

— Да. Через, может, полчаса, — парень пытался перекричать музыку. Одну руку он держал на руле, а вторую вытянул в открытое окно — дождя уже не было.

Следующие полчаса прошли в сплошной громкой музыке, криках, сигаретном дыме и пиве. Курева было много и выпивки тоже было много. Но после двух сигарет и четверти бутылки пива Дженни заявила, что её на контроле не пропустят, и поэтому дальше дымили и пили только Дэвис. Полиции, похоже, они не боялись — скорость не сбавлялась, а пиво, которое у них было спрятано под передними сидениями, лилось рекой.

Ризер, смеясь, откинулась назад.

— Дженни, оружие точно будет на месте? — Кит оторвался от книги, которую читал, и взглянул на раскрасневшуюся от жары и выпитого Дженни.

— Так мне сказал Шефнер. А как сказал Шефнер, так оно и будет, — успокоила Дженни. — Тем более… — Ризер взглянула на Итана и Генри и замолчала. — Потом расскажу.

Скоро они подъехали к аэропорту Уика. Дженни, которая не очень-то и переживала о том, пропустят её или нет, таки пропустили. Генри или Итан (Сиси не различала их толком) подарил Ризер красивую подвеску с алмазом (этот камень привлекает удачу) и был награждён многозначительным взглядом Кита, который заметила только Сиси.

Уже сидя в самолёте и глядя в иллюминатор, Сиси окликнул голос Дженни.

— Заснула, что ли? — на Сиси уставились две пары широко открытых глаз на удивлённых лицах. — Я твоё имя уже раз десять назвала, — Ризер хохотнула, но смотрела на подругу обеспокоенно. — Так вот, что я хотела вам сказать. Школа, куда мы едем — интернат. Но факт в том, что таких ещё куча!

Кит прокашлялся и заметил:

— Дженни, смею открыть тебе глаза на очевидное — мы тоже учимся в интернате, если ты не забыла.

— Нет, ты не понял, — Ризер замотала головой. — Нет-нет-нет! Я имею ввиду, что… Эх… Знаете, существуют сети магазинов, кафе, ресторанов, да? А это — сеть школ. Факт в том, что они разбросаны по всей Европе, не знаю, как на счёт Америки и остальных, но одно я знаю точно — в каждой стране существует такая. Их особенность в том, что ученики, закончивши одну из таких школ, становятся лучшими Истребителями, Учёными, Докторами или Ведающими. Все из нас знают Сару Грейс Корк, но мало кто — то, что училась она в Датской школе-интернате имени святого Николая. А мы сейчас едем точно в такую же, только в Румынскую.

— Зачем тогда им мы? Верней, зачем нас туда Госпожа посылает? — Сиси удивлённо вскинула бровь. — Если уж Корк выпускница такого датского заведения, то в Румынии нет своей Сары?

— Видимо, нет, — лениво сказал Кит, поднимая взгляд из книги.

— Погодите, — Сиси задумалась. — Получается, Обитель — это тоже школа имени святого Николая, да? Тогда почему никто не знает?

Дженни пожала плечами.

— Когда приедем туда, тогда всё и поймём. А сейчас нет никакого смысла предугадывать, — спокойно сказал Кит и углубился в чтение, всем своим видом давая понять, что для него чтение сейчас намного интереснее.

Дженни, которая уже открыла рот возражать, тут же его закрыла, поняв, что спорить и Китом бессмысленно.

Тремя с половиной часами позже Сиси, Дженни и Кит были в Бухаресте. Всё это время Александр читал свою книгу, Ризер бурчала и сопела, пытаясь сложить кубик Рубика, а потом, отчаявшись, обозвала ни в чём неповинного кубика некрасивым словом и принялась досыпать, а Сиси просто всю дорогу смотрела в иллюминатор. За окном не было ничего интересного, но лучшего занятия Сиси найти себе не могла. Её всё никак не отпускало ощущение потери. Но, чем ближе самолёт был к месту прибытия, тем это чувство пустоты начало наполняться чем-то новым, доныне Сиси неизвестным.

Выйдя из аэропорта, Дженни смешно нахмурила брови и сказала:

— Итак, вот мы и на месте. Теперь нам нужно пойти на стоянку. Мне сказали, нас там встретят.

— Где? На стоянке? — усмехнулся Кит. — Они нас в лицо знают?

— Нет, но не заметить троих «потерянных» с шестью огромными чемоданами будет сложно, — Дженни огляделась по сторонам. — Вон она, — Ризер ткнула пальцем, указывая на стоянку, расположенную недалеко от аэропорта.

На стоянке была куча машин. Просто неимоверное количество автомобилей, мотоциклов, байков и грузовиков. На входе никого не было, никто никого не ждал. Дженни озадаченно нахмурилась, явно не желая стоять и ожидать, а Кит обречённо вздохнул и оперся на ручку чемодана. Вдруг из кафе, стоящего напротив входа на стоянку, вышли две девушки. Одна з них была красивая рыжая бестия, среднего роста и худая. Казалось, её можно свалить, дунув на неё. Вторая же относилась к разряду девочек под названием «коровы»: высокая, плечистая, габаритная, со светлыми прямыми волосами ниже средины спины. Первая еле дотягивала второй до плеча. Направлялись обе в сторону Сиси, Дженни и Кита. Поравнявшись с компанией, обе смерили ребят оценивающим взглядом.

— Кто тут Элизабет Джонс? — голос рыжей был противный, словно скрежет ногтей о грифельную доску.

— Я, — Сиси отозвалась, сделав один малюсенький шаг вперёд.

Рыжая ухмыльнулась. У Сиси возникло дикое ощущение, что девчонка знает её.

— Тогда вы по адресу, — голос же крупной блондинки был, на удивление, глубоким и чистым. При всём этом говорила она с явным восточным акцентом, более явным, чем у рыжей. Она пошла огромными шагами мимо рядов машин. Возле неё цокала каблучками рыжая, что-то шепча блондинке на ухо, смешно подпрыгивая. Вскоре они дошли до старой, но, безусловно, шикарной машины: чёрной, блестящей, с круглыми фарами, подобные которым были у машин начала прошлого столетия. Руль был справа, а дверца открывалась спереди, а не сзади. Блондинка помогла Киту и Дженни усадиться в машину, а чемоданы аккуратно уложила на полу. Сиси от помощи отказалась, а девушка не очень-то и настаивала — только пожала плечами и села за руль. Этим временем рыжая, оперевшись на авто, лениво грелась на солнышке, иногда кидая быстрые взгляды на Сиси. Погода здесь была расчудесная — было очень тепло, дул лёгкий ветерок, по небу проплывали одинокие облачка. Сидя в машине, Дженни принялась махать своим беретиком, чтобы хоть немного охладиться. Последней на своё место уселась рыжая, настолько медленно делая каждое движение, что хотелось если не ударить, то хотя бы прикрикнуть на неё.

— Не могла бы ты быстрее, Виорика? — резко спросила блондинка своим голосом, похожим на ключевую родниковую воду, у рыжей, которая еле-еле садилась на сидение.

— Не гони меня, дорогуша! — недовольно вскрикнула Виорика. Её интонации резали ухо своей скрипучестью. При этом всём, когда она говорила, ещё и некрасиво кривила губы.

Когда машина уже ехала приличное количество времени, Сиси заметила, что блондинка ни разу не посмотрела ни в зеркало заднего вида, ни в боковые зеркала. Не смотря на это, вела она машину уверенно, держала руль одной рукой и еле-еле поворачивала его на поворотах. Хоть машина и была старой, ехала она достаточно быстро.

— Можно вопрос? — вдруг спросила Дженни, прервав гробовое молчание. Ей никто не ответил. — А не легче было бы прилететь сразу в аэропорт Тыргу-Муреша?

— Что сказала Госпожа, то и исполняем, — проскрипела в ответ Виорика.

Кит, который уже успел начать читать книгу, поднял голову с глазами, полными интереса и удивления, только услышал слово «Госпожа». Дженни прищурила глаза и сжала губы.

— Что именно вас смутило? — спросила блондинка, вовсе не глядя на пассажиров, а исключительно на дорогу.

— Ничего, — Кит пошатал головой и пожал плечами. — Совершенно ничего. А долго ехать?

— Если ускоримся, то через часиков шесть будем на месте, — сказала Виорика, взглянув на блондинку.

— Сколько тебе лет, я извиняюсь? — блондинка спросила рыжую, всё-таки нажав на педаль газа. — Хочешь, чтобы нас остановили?

Виорика хохотнула.

— Да-да, тебя остановишь! Ну, пока мы ехали к аэропорту, на нас никто и не взглянул, и это при том, что ты гнала, как сумасшедшая.

Сиси невольно оглянула салон. Машина была красивой, но Джонс ни за что не стала бы рисковать и очень сильно разгонять эту «старушку».

— Ладно, я ускорюсь, — блондинка вздохнула. — Только пеняй тогда на себя.

Виорика засмеялась и захлопала в ладоши, как маленький ребёнок. Пассажиров вдруг вдавило в сиденья. Казалось, что авто до этого стояло, а потом резко и быстро стартануло. Сиси ни за что бы не подумала, что столь раритетная тачка может так реактивно и легко двигаться. Машина очень быстро обогнала едущих впереди и помчала дальше.

Четыре с половиной часа все молчали. Четыре с половиной часа Сиси изучала Румынию из окна автомобиля. Четыре с половиной часа Дженни спала, как младенец, на плече у Кита, а Кит спал, склонив голову вперёд. Книга была в его руках открытой — видимо, была столь интересной, что Кит решил отдаться в руки приятным сновидениям. Четыре с половиной часа Виорика дремала на переднем сиденье, иногда бормоча что-то себе под нос. Четыре с половиной часа блондинка молчала. Как рыба. Не сказала ни слова, особо не смотря на дорогу, а в окно. Сиси уже начала и сама засыпать, как вдруг:

— Ты бы часы перевела.

Ледяной голос блондинки не дал Сиси заснуть. Джонс вдруг вспомнила — время в Румынии не такое, как в Великобритании.

— Спасибо, — Сиси подумала, что хорошо будет разговорить блондинку. — Как тебя зовут?

— Это имеет значение?

— А разве не имеет? Ты на такой скорости гонишь, что я подозреваю, что мы не доедем до школ целыми, а в случае, если я буду умирать, и меня спросят, кто вёл машину, что я скажу?

— Брындуша. Брындуша Дьева. Так меня зовут, — блондинка, видно, не очень-то хотела говорить о чём-либо.

— Она меня знает? — спросила Сиси о Виорике.

— Что именно знает? — Брындуша посмотрела в зеркало заднего вида и встретилась взглядом с Джонс. Глаза у блондинки были небесно-голубыми, двумя красивыми озёрами на бледном лице. — Всё, что мы знаем о тебе — имя, фамилия, год рождения. Элизабет Джонс, рождена в тысяча девятьсот девяносто седьмом, — пауза. — Зачем вы едете к нам, в Румынию? Что забыли здесь?

— Мы тут в качестве туристов, — рядом прозвучал сонный голос Дженни. Видимо, она проснулась, подслушала разговор и, не желая, чтобы Сиси успела ляпнуть лишнего, выдала заранее подготовленный ответ.

— И долго у нас в школе пробудете? — вряд ли Брындуша была гостеприимным человеком.

— Нет, недели две, не больше, — Дженни подняла голову с плеча Кита и зевнула.

— И на что смотреть будете? На нашу школу? — Брындуша засмеялась грудным смехом.

-Да, будем изучать вашу школу вдоль и поперек, — довольно ответила Дженни. — Нам учителя всё покажут. Долго ещё ехать?

— Ещё полтора часа — недолго, — Брындуша опустила окно и вытянула руку наружу. В салон влетел прохладный влажный ветерок и стал ласкать всем лица, руки, всё, что не был защищено от его нежных поцелуев одеждой. Сиси откинулась на сидение, блаженно закрыв глаза, а Дженни засмеялась, когда ветер запутался в её тёмных локонах. Зашуршали страницы книги Кита.

— Подай мне, пожалуйста, — Сиси указала Дженни на книгу. Ризер, напевая мотив какой-то песенки, передала.

От книжки приятно пахло стариной. Палитурка была коричневой и шероховатой на ощупь. Названия не было. Оно обнаружилось на четвёртой странице. Но при всём желании прочитать хоть что-нибудь из книги, Сиси этого сделать не могла — она попросту не знала языка, на котором была написана книга. Страницы были уже жёлтыми, а слова написаны от руки каким-то красивым и замысловатым почерком. Сиси знала только пять языков: испанский, немецкий, итальянский, французский и русский, не считая родного английского.

— Ты понимаешь, что тут написано? — спросила Сиси у Дженни, указывая пальцем на название, где было выведено «?coala — internat numit de sf?ntul Nicolae on secolele XV — XX», а внизу немного меньшим размером «?coala — internat numit de sf?ntul Nicolae».

— Нет, я вообще никакого языка, кроме английского и немецкого не знаю, — ответила Дженни, взглянув на написанное. — Вот Кит проснётся, у него и спросишь, — Ризер самозабвенно погладила Кристофера по плечу и руке.

— Скоро будет дождь, — вдруг произнесла глухим, будто говорила в себя, голосом, Брындуша. — Ливень.

Сиси взглянула на лобовое стекло. Они как раз проезжали какую-то горную местность, зелени вообще не было, над машиной ярко светило солнышко, даже самые маленькие облачка отсутствовали, а на горизонте небо затянулось тёплой шалью с серых, иногда даже чёрных грозовых туч.

— Одна я здесь знаю, что нужно делать в таких случаях? — Сиси и не заметила, как проснулась Виорика. Брындуша была спокойна, как удав, хотя вопрос адресовался именно ей. Виорика смотрела на Дьеву, немного приподняв брови. — Я имею в виду ускорение, пупсик. Жми на газ, давай.

Брындуша окатила Виорику холодным, как лёд, взглядом голубых глаз, но Виорика вообще никак не отреагировала. Вообще. Казалось, что рыжая, которую было согнуть пополам и переломать — лёгкое дело, нисколечко не боится Брындушу.

Дженни схватила Сиси за рукав куртки. Сиси взглянула на подругу. У Дженни на лице был такой испуг, что Сиси и сама заволновалась. Что могло случиться?

— Она не развалится? — тихонько, дрожащим голосом спросила Дженни .

— Кто, тачка? — Виорика повернулась к ним лицом и рассмеялась. — Нет, даже не мечтай, милочка. Такого не будет точно. Ей уже знаешь, сколько лет? — Виорика понизила голос и посмотрела на Дженни исподлобья. — О-о-о, — рыжая закрыла глаза и пошатала головой. — Очень много. Легенды нашей школы твердят, что она, эта малышка, — Виорика похлопала по дверце машины ладошкой, — видела Всемирный потоп. Она, говорят, и была Ноевым ковчегом. Вот как.

— Виорика, хватит людям головы морочить.

Сиси посмотрела в стекло заднего виденья. Голубые глаза, сверкая, глядели прямо на Сиси, а губы Брындуши выгнулись в красивую улыбку. Сиси улыбнулась в ответ. Дьева отвела взгляд в сторону.

— Но зато у неё есть имя, — с какой-то гордостью в голосе заявила Виорика. — Мы все называем её «Непобедимая Бетси».

— Кого? Машину? — удивлённо спросила Дженни, опираясь на передние сиденья локтями.

Виорика довольно кивнула, мол, нигде больше нет машины с именем.

— Невероятно, — зачаровано протянула Дженни. — Элизабет, мне определённо нравится Румыния, — глаза Ризер весело искрились, улыбка растянулась на пол-лица.

— Тебя-то, оптимистка, как зовут? — поинтересовалась Виорика.

— Жанна, — Дженни сняла пальто и снова оперлась локтями на сиденья. — А что, мы можем ехать ещё быстрее?

— Можем. Почему же нет, — Виорика пожала плечами. Потом, прищурив глаза, вгляделась в небо. — Долго ли нам ещё ехать?

— Полтора часа, — ответила Брындуша и нажала на газ.

Дженни тихонько довольно завыла.

— Как прекрасно, не находишь? — прошептала Дженни Сиси на ухо. — Я ожидала худшего. Замочить оборотня — лёгкое дело для тебя, так что приготовься к курорту в Румынии.

Сиси подумала, что Дженни права. Если ты и правда знаешь, что всё сделаешь на все сто, то зачем волноваться? Брындуша и даже Виорика внушали доверие, но Сиси чувствовала, что ей тут не место. Удивительно, но точно такое же она испытывала в Джон О'Гроатсе. Будто за ней кто-то гнался, страшный и настолько сильный, что Сиси даже жутко было подумать, и грозили убить. Но почему-то она знала, что место, куда она едет, будет лучше Обители.

Тем временем с правой стороны от дороги показался лес. Он так резко начался после обилия серых камней, что казался миражом. Если бы Кит не спал, он мог бы лицезреть прекраснейший вид из окна, но, увы, он только тихо посапывал, время от времени покачивая головой, когда машина налетала на пробоину или камушек. Вскоре лес начался и с левой стороны, и очень скоро дорога стала вести всё глубже и глубже в чащу. Такого красивого леса Сиси ещё не видела. Хотя, как, видела — на картинках. Везде витал смарагдовый туман, он лёгкой поволокой окутывал стволы деревьев, листву и дорогу. Дорога, кстати, очень скоро превратилась из шоссейной в никакую. Её просто постепенно не ставало, и, в конце концов, она превратилась просто в широкий тоннель между деревьями. Сиси сомневалась, что хоть кто-то здесь, кроме Брындуши, когда-нибудь ездил. За окном всё было очень однообразным, но настолько красивым, что хотелось смотреть и смотреть. Сиси была уверена, что именно здесь обитают лесные нимфы и феи. Если бы хоть одна из них встретилась Сиси, то Джонс даже не стала бы убивать её.

— Брындуша, а здесь вообще теоретически можно срезать? Есть ли другой путь? — спросила Виорика. — Я не хочу ехать долго.

Брындуша пожала плечами.

— Я попытаюсь. Просто мне кажется, что я знаю другую дорогу, более короткую.

— Но ты ведь точно знаешь, правда? — осторожно уточнила Виорика. — Я не хочу потеряться.

Брындуша цокнула языком.

— А что ты в этой жизни хочешь? А? Виорика?

Виорика демонстративно отвернулась. Брындуша улыбнулась.

— Ладно, я попробую срезать. Да, мне кажется, я уже когда-то ездила дорогой покороче этой, — Дьева обеспокоенно осмотрелась по сторонам. — Я срежу на Распутье.

— На Распутье? — Виорика уставилась на Брындушу. — Раз так, лучше вообще никуда не сворачивать. Да и Госпожа если узнает, то будет нашей с тобой карьере крышка. В общем, лучше едь как всегда.

Дженни повернулась к Сиси с глазами, полными недоумения. Румынки опять заговорили о Госпоже. Не называя имени.

— А кто такая Госпожа? — совершенно безразлично спросила Дженни у Виорики.

Рыжая округлила глаза и повернулась к Дженни.

— Солнышко, откуда ты?

— Я? — переспросила Дженни. — С Великобритании.

— Ну и в чём проблема? — Виорика непонимающе улыбнулась. — Разве у вас там не Эмма Джонс и Госпожа правят бал?

Сиси стала во все глаза смотреть в окно. Значит, она и бал правит? С ума сойти. Легенда, чёрт возьми. Самое смешное для Сиси было то, что Виорика даже не подозревала, что эта молчаливая рыжая Элизабет и есть та самая грозная и великая Эмма Джонс.

Дженни прокашлялась и улыбнулась, еле сдерживая смех.

— Ну а как же, — сдавленным голосом произнесла она. Подбородок Дженни трусился, девушка чуть не подыхала со смеху.

Сиси ткнула Дженни в бок, но вместо того, чтобы замолчать, она громко расхохоталась. Виорика, улыбаясь, повернулась лицом к Дженни.

— Какая она? — спросила Виорика.

— Кто? — переспросила Сиси.

— Эмма. Я не настолько глупа, чтобы спрашивать о Госпоже. У нас и своя есть. Мне и Елены хватает. Тем более, все знают, что Госпожи никто никогда не видел. Я бы пошутила по этому поводу, но я ещё слишком молода, чтобы умирать. Какая она, Эмма? Эмма Джонс?

Сиси пожала плечами и отвернулась к окну, а Дженни так и сидела, смотря на Виорику, будто глухая, и только моргала глазами. Виорика выжидающе смотрела на Дженни, а потом протянула:

— А-а-а — долг не позволяет, да?

Дженни так и сидела, как дурочка, и хлопала ресницами. Сиси знала, она бы и рада что-то сказать (тем более, что язык у Дженни длинный), но тоже слишком молода, чтобы умирать.

Машина остановилась наверняка более резко, чем предполагалось. Всех качнуло вперёд. От резкого толчка проснулся Кит. Его глаза бегали туда-сюда, он ничего не понимал.

— Брындуша! — вскрикнула Виорика, оперевшись руками вперёд.

Но блондинка ничего не ответила. Она сидела, крепко сжав руль и с широко открытыми глазами. Брындуша стиснула зубы, и стало видно её и без того хорошо выделяющуюся челюсть. Грудь девушки глубоко дышала, иногда дыхание было прерывистым.

— Что за проклятие? Что случилось? — спросил Кит раздражённым голосом. Ещё бы, наверное, ему снился удивительно хороший сон.

Сиси посмотрела в лобовое стекло. Лес был тот же, но немного темнее и гуще. Путь, по которому шествовала «Непобедимая Бетси», разделялся на три дороги: прямо, влево и вправо. «Бетси» остановилась как раз перед перекрёстком. Видимо, это и было то самое Распутье.

Виорика села лицом к Брындуше.

— Дьева, не смей. Я говорила тебе, что нужно держаться правильного пути, слышишь? — Виорика была не на шутку перепугана. — Дьева, не глупи, умоляю. Забудь, что я просила тебя срезать, забудь, как страшный сон.

Брындуша не отвечала. Она глубоко вдохнула и вылезла из машины; потом стала, оперевшись на «Бетси», и оглянулась, внимательно оглядывая каждый путь и каждую загогулинку. Все три дороги были похожи, даже одинаковые, одинаково освещены, хотя Сиси и думала, что «Бетси» больше привлекает дорога, ведущая вправо.

Рядом послышался прерывистый вздох. Это была Дженни. Она правой рукой схватилась за сидение Брындуши, а левой сжимала и царапала себе коленку. Взгляд её был устремлён вниз, перепуганный и затравленный. Сиси взяла Дженни за руку, Кит положил ладонь Дженни на плечо.

— Жанна? — спросил он. Ну как так можно умудриться: такой ситуации и не потерять контроль, не перепутать имя? Сиси даже нашла время удивиться. — Что с тобой?

Дженни медленно покачала головой. Она что-то проговорила одними только губами. Виорика смотрела то на Дженни, то на Брындушу. Её брови взлетели вверх, а губы крепко сжались.

— Жанна, мы вообще-то не слышим тебя, — заявила Виорика. — Брындуша, немедленно возвращайся в машину! — вскрикнула она.

Брындуша будто только этого и ждала. Она с довольно решительным выражением уселась назад за руль и завела мотор. Закрыла глаза и вздохнула.

— Дьева, — с опаской прошептала Виорика, — ты ведь не собираешься это делать, да?

Дженни больно сжала Сиси руку. Лицо её побледнело, тело и волосы тряслись, глаза гневно устремились на Брындушу.

— Нельзя… туда… — прохрипела Дженни, пытаясь унять дрожь и покачать головой. — Я чувствую…не надо…

— Слышишь, Брындуша! — Виорика схватила Дьеву за плечо. — Нельзя ведь!

Брындуша распахнула глаза. «Бетси» резко рванула вперёд, никуда не сворачивая.

— Нет! — закричала Виорика скрипучим голосом, кинулась на Брындушу и уцепилась в руль, пытая свернуть. Но знала бы она, какое это зрелище: её тоненькие ручки пытаются преодолеть силу мощных женских рук. — Возвращайся немедленно, сейчас же! Слышишь?!

Но Брындуша не реагировала, только нажимала и нажимала на педаль газа.

Кит обнял Дженни за плечи и немного прижал к себе. Сиси встретилась с ним взглядом. Кит только пожал плечами.

— Дженни, ты слышишь меня? — спросила Сиси у Дженни шёпотом. — Что случилось? — Сиси пыталась контролировать свой голос, и получилось.

Дженни подняла голову и моргнула. Она перестала трястись. Ладошки её были влажными, а лицо блестело от капелек пота.

— Что мы тут делаем? — спросила Дженни. — Ведь нельзя сюда ехать. Я ведь говорила, — Дженни отпустила руку Сиси. Ей, конечно, никто не ответил. — Какого, чёрт возьми, долбанного хрена мы здесь?! — вдруг заорала Ризер, подаваясь вперёд и скидывая руку Кита с плеч.

Виорика, отчаянно боровшаяся с Брындушей, от неожиданности подпрыгнула и упала на своё сидение.

— Дженни… — зашипел Кит, хватая Дженни за плечо и колено. Ризер ни капли не сопротивлялась. — Брындуша, скинь скорость, — «Бетси» стала ехать медленнее.

— Куда мы должны были ехать? — спросила Сиси, понимая, что случилось. Что-то плохое. Во что-то они уже точно вляпались.

— Вправо, — промычала Виорика. — А поехали какого-то хера прямо.

— Виорика, это путь, по которому можно срезать и сэкономить кучу времени! — прорычала Брындуша. — И перестань, ради Бога, ныть.

— Но ведь, Брындуша, Виорика права, — тихонько возразила Дженни.

— Откуда ты знаешь?

Дженни опустила голову и нервно сглотнула. Сиси снова взяла её за руку, ладошка у подруги была ещё более потная. Дженни до боли сжала пальцы Сиси.

— Я… я не знаю. Я чувствую.

Виорика удивлённо повернулась к Дженни.

— Чувствуешь? — переспросила она.

Дженни пожала плечами.

— Ха, чувствует, — огрызнулась Брындуша. — Я вот тоже чувствую, что, едучи этой дорогой, мы быстрее окажемся в школе!

— А я чувствую, что мы все подохнем, Брындуша! — закричала Дженни. — Или ты хочешь по дороге в интернат умереть? Здесь что-то есть, верно? — уже тише спросила Дженни. — Правда? Я же права, не так ли?

Брындуша не ответила, а Виорика поникла и сидела в расстроенных чувствах. Сиси выглянула в окно. Зелёного тумана стало в десятки раз больше, он густо обволакивал стволы деревьев, иногда добираясь до средины крон. Сиси уже не слышала пения птиц, как раньше, а свет еле пробивался между листвой.

— Что это? — спросил Кит, смотря к себе в окно вперёд.

Дженни тоже выглянула. Брындуша посмотрела туда и напрягла челюсти ещё больше, отвела взгляд и сказала: «Ничего».

— Что там, Жанна? — спросила Сиси у Дженни. За сидением и головой Брындуши её ничего не было видно.

Дженни прищурила глаза, пытаясь увидеть то, что не смогла увидеть Дьева.

— Дурацкий туман… — прошипела Дженни.

— Вон там, внизу, видишь? — Кит указал куда-то пальцем. — Мы едем прямо туда. Там туман, взгляни, какой густой!

— Чёрт… — протянула Дженни. — Чёрт! Брындуша, там болото, тормози!

— Здесь нет никакого болота! — закричала в ответ Дьева.

— Есть! — крикнула Виорика, показывая пальцем в лобовое стекло.

Теперь и Сиси видела это. Через метров шестьдесят от машины туман был такого цвета, как вода в болоте, и густым, словно сметана. Нельзя было ничего разглядеть, но было слышно характерный запах топи.

— Стоять!

Со всех сил газующую машину что-то схватило сзади и не отпускало. Что-то очень сильное. Кто-то очень сильный. От резкой остановки все ойкнули (Брындуша зарычала, Виорика запищала, будто её кто-то режет, Дженни закричала, а Кит выматерился, наверное, на год вперёд) и дёрнулись вперёд. Брындуша, не оглядываясь, всё жала и жала на педаль газа. Оглянулись все, кроме неё.

«Бетси» держала молодая женщина. Она просто схватилась за машину, оставив глубокие вмятины, и стала на месте, удерживая машину вытянутой рукой, сверля глазами каждого пассажира.

— Я сказала стоять, — прошипела женщина очень тихо, но удивительным образом её слова будто звучали внутри головы Сиси. Кит переглянулся с Сиси. Значит, так со всеми.

Брындуша оглянулась и нахмурила брови.

— Остановись, — Сиси повернулась к Дьеве.

Виорика спряталась, втиснувшись в своё сидение, и жалобно протянула:

— Ты с ума сошла? Чтобы эта конченая психопатка нас сожрала?

Будто в подтверждение её словам, женщина подняла машину за задний бампер и ударила о землю, не отпуская.

— Стоять, кому сказано! — закричала женщина, трясясь. Она будто решила поубивать всех взглядами, и теперь переводила глаза с Кита на Дженни, с Дженни на Сиси, на Виорику и Брындушу. При этом её верхняя губа дёргалась, и раздувались ноздри.

Сиси и раньше видела таких дамочек, а вот, похоже, остальные — нет. Дженни, как осиновый листочек, дрожала и быстро дышала, Кит оценивающим взглядом смотрел на женщину, Виорика и вовсе спряталась и тихонько читала молитву, а Брындуша смотрела в лобовое стекло и молчала, тяжело дыша.

— Газануть? — вдруг спросила Дьева уставшим голосом, будто такое с ней происходит каждый день, и ей смертельно скучно.

— Нет. Остановись.

Не то, чтобы Сиси было страшно, нет. Ей было интересно. Вечно убивая, она всегда ловила себя на мысли, что ей просто любопытно: как будет кричать одна ведьма, а как другая, как разлетаются на кусочки разные оборотни. И ей сейчас было интересно, как будет парить в воздухе серое вещество этой красотки.

Брындуша выключила мотор, и машина перестала рваться из рук женщины. Женщина немного удивлённо округлила глаза и улыбнулась. Видимо, она считала, что путники будут отбиваться, проявлять неповиновение, и ей придётся их всех убить мученическим способом. Женщина опустила машину и оперлась о неё, с самым любопытным видом разглядывая сидящих в «Бетси».

Дженни повернулась к Сиси и прошептала:

— Не смей выходить.

— Скажи, — Сиси взяла Дженни за руку, — что ты чувствуешь?

Подруга обречённо вздохнула и подняла на Сиси огромные карие глаза.

— Что всё будет хорошо, — ответила она.

— Вот и молодец.

Всё-таки непривычно открывать такую дверь машины. Приятно было снова стать в полный рост, свободно и глубоко дышать. Сиси потянулась и захлопнула дверь. Женщина заметно напряглась — она не ожидала, что люди в её присутствии могут так беспечно себя вести. Она была среднего роста, имела каштановые, с ярким рыжим отливом волосы и голубо-серые глаза, похожи на глаза Айрин. Но вот в серости глаз Айрин можно было утонуть, как в воде, а в серости глаз женщины — как в болоте. Бледная кожа казалась немного зелёной из-за тумана.

— Добрый день, — поздоровалась Сиси с женщиной. Нехорошо приехать в другую страну и не поздороваться с местными жителями, тем более перед тем, как их убивать. Но, видимо, незнакомка не знала английского вообще, кроме фразы «Стоять», поэтому уставилась на Сиси малость удивлённым взглядом. Сиси это позабавило. Поэтому она продолжила. — Мне бы знать, как вас зовут, но… — Сиси развела руки с самым сожалеющим видом и вздохнула. — Видимо, не судьба нам узнать друг друга. Но в любом случае мне нужно вас убить.

Женщина рассматривала Сиси, как не очень интересный экспонат в музее, а потом, будто кошка, стала медленно подходить к ней. Наверное, она решила взять пример с оппонентки и успокоилась, начав разговаривать с Сиси.

— Глупыш, я знаю английский, — лениво протянула женщина. У неё был приятный восточный акцент, она немного шепелявила, но это ни в коем случае не уменьшало красоты её голоса и её умения очаровывать. Женщина была очень красивой. Но её красота была странной: лицо и тело было как у невинной двадцатипятилетней девушки, а глаза, изогнутая улыбка, блестящие зубы сулили о совершенно другом. Женщина посмотрела в пол с задумчивым лицом, вздохнула и подняла глаза. — Ты ещё не передумала знакомиться со мной?

— Нет, что вы, — пожала плечами Сиси. — Меня Элизабет зовут.

Женщина улыбнулась Сиси так, будто та была её ребёнком, и наклонила голову вправо.

— До чего же мило — Элизабет. До чего прекрасно! Моё имя — Матильда. Но я не люблю официоз, поэтому для всех я Тильда. Так ты убить меня хочешь, да? — спросила Тильда и, совершенно не скрываясь, достала из-за пояса штанов нож. Сиси подозревала, что он, как и «Бетси», пережил всемирный потоп и все земные катаклизмы, но это и было плохо.

Сомнений не оставалось: Матильда — ведьма, и вряд ли столь молодая, как кажется. Тем более, если у ведьмы кроме разума есть ещё и волшебная палочка, или нож, или посох, или перстень, амулет, то дела становятся автоматически в сто раз хуже. Рукоятка Тильдиного ножа была цвета слоновой кости, а вот лезвие казалось чёрным, при этом оно будто было чём-то перепачканным.

— Ты красивая, Элизабет. Ты красивая и сильная. Мы могли бы подружиться и быть вместе.

— Вместе убивать? — огрызнулась Сиси. Дожились, уже нечистая сила предлагает ей союз в обмен на силу.

Тильда удивлённо вскинула брови и округлила глаза.

— Убивать?! — ошеломлённо переспросила она. — О чём ты?! — Тильда снова улыбнулась Сиси, словно ребёнку. — Ты мне нравишься. Да определённо нравишься! — захохотала Тильда. Виорика была права: эта ведьма была психопаткой. — Я хочу тебя, Элизабет. Хочу тебя и заодно твою силу. Но откажешься от сотрудничества — я просто возьму твою силу, — Тильда говорила так, словно втолковывала маленькому ребёнку, почему небо голубое. — Из какого ты рода?

Сиси была в замешательстве. О чём это она? Тильда медленно шагала к Сиси, водя по лезвию ножа пальцем, и ждала ответа. Теперь Сиси представила себя маленькой серенькой мышкой наедине с огромной быстрой, хитрой и до чёрта сильной кошкой. Тильда вопросительно вскинула тонкие брови, запрокинула голову и улыбнулась как можно добродушнее, медленно оголяя белые острые зубы и розовые дёсны. Она будто прикидывала, что первое от Сиси оторвёт: руку, ногу, пальчик? Голову? Клацнула дверь машины, и наулицу выскочила перепуганная Виорика. Да, только её истерик здесь и не хватает. Тильда взглянула на рыжую и протянула:

— О, ещё одна. Как тебя зовут, дорогая? — ведьма быстро захлопала ресницами. Сиси засомневалась в смысле фраз «Быть вместе» и «Я хочу тебя, Элизабет».

Виорика кинула быстрый взгляд на Тильду, но не стала отвечать. Она бросилась к Сиси. Её рыжие волосы были растрёпаны, карие глаза покраснели от, видимо, истерических слёз, лицо покраснело и подпухло. Виорика схватила Сиси за плечи, потрогала её руки и раза четыре осмотрела с головы до ног, словно уверяясь, что с Сиси всё хорошо. Она повернулась к Тильде и, как можно убедительнее, сказала:

— Могу ли я попросить Вас, Матильда, разрешения уйти? Мы уйдём, и Вы никогда нас больше не увидите. Обещаю.

Внезапно Тильда наклонила голову на бок, а её глаза, и без того вязкие, ещё и затянулись туманной пеленой. Она нахмурила брови и её губы сжались в тонкую ниточку.

— Мы. Никогда. Не. Вернёмся, — раздельно сказала Виорика. Сиси и сама стала верить в то, что они никогда больше Тильду не увидят. — А вы забудьте о нас.

Виорика взяла Сиси за руку и начала медленно идти назад к машине. Тильда позы не меняла и проводила девушек задумчивым взглядом. Сиси упёрлась и остановилась, возмущённо уставившись на Виорику. Нет, она никогда не уходила так от врага. Она никогда не убегала. Виорика оторвала взгляд от Тильды.

— Чего тебе? — прошипела она, дёргая Сиси за рукав. — Пойдём, пока есть время.

— Как ты это сделала? — Сиси кивнула в сторону, словно загипнотизированной, Тильды.

— А тебе не пофиг?! — Виорика затряслась. Увидев вопросительный взгляд Сиси, она вздохнула. — Ну не знаю я, не знаю. Валим отсюда, валим!

Обе бросились к машине. Открывая дверцу, Сиси ещё раз взглянула на Тильду. Ведьма внимательно рассматривала её, закусив губу.

— Кто она? — спросила Сиси у Виорики.

— Стригойка. Имеет два сердца, что помогает…— Виорику прервало рычание за спиной Сиси.

Джонс обернулась назад, захлопнула дверь машины и выхватила из внутреннего кармана куртки свой кинжал. Тильда уже была не Тильдой. Её светлая кожа стала ещё белее, и из-за зелёного тумана она казалась и вовсе смарагдовой; с глаз исчезла поволока; губы покраснели и по-звериному выгнулись, из-под них торчали два клыка. Тильда зашипела-зарычала, широко открывая рот. По её красивому лицу пошли глубокие морщины. Но, на удивление, в ней всё ещё оставалась какая-то доля человека. Тильда молниеносно бросилась к Сиси, взяла её одной рукой за шиворот и со всей силы бросила на дорогу позади машины. Сиси больно приземлилась на землю в камешках, но подняла голову. Тильда подошла к Виорике, схватила её за шею и подняла где-то на полметра над землёй. Виорика задыхалась и отчаянно царапала пальцы Тильды.

— Молодчина, ведьмочка. Угадала, — прошипела Тильда Виорике. Виорика уже хрипела, её лицо всё краснело, она напрасно ловила воздух ртом, её ноги били пустоту, а пальцы ухватились в руку Тильды. Сиси, зажмурившись от боли, поднялась на корточки и тихонько и медленно поползла к машине. Тильда, словно змея, шипела, её клыки были в опасной близости от щеки Виорики. — Да, с-с-солныш-ш-шко, я — стригойка! — крикнула ведьма и кинула Виорикой о ближайшие деревья. Рыжая впечаталась в дубок и сползла вниз, видимо, без сознания.

Сиси посмотрела в заднее стекло машины. Дженни, еле сдерживаемая Китом, рвалась наружу. Сиси помахала руками и головой, мол, сиди тихонько. Подруга расплакалась и обессиленно упала на грудь Киту.

Тильда стояла к Сиси спиной и разглядывала тельце Виорики. Джонс встала на ноги, сжала в руке кинжал. Ну, и не в таких передрягах бывали. Она тихо, как истинный Охотник и Страж, подкралась к стригойке сзади и с размаху всадила кинжал ей в сердце. Тильда вздрогнула, но не упала. Из раны потекла живая человеческая кровь. Сиси так и стояла, держась за рукоятку кинжала и не знала, что делать. Тильда выдохнула и воздуха больше не вдыхала. Она, придерживая большим пальцем левой руки нож, по очереди загнула пальцы от мизинца до большого обеих ладоней, образовывая кулаки, и по очереди разогнула, делая всё это медленно-медленно, словно пробуя. Одна прядь её кудрявых волос, подстриженных под мальчика, потускнела, утратила свой блеск и яркий рыжий отлив и безжизненно упала Сиси на руку. Джонс, ужаснутая этим зрелищем, разжала ладонь и медленно отошла, ожидая реакции Тильды; нож так и остался торчать в спине ведьмы. Вдруг откуда-то взялся резкий запах дохлятины, и Сиси почему-то подумала, что она знает, откуда он исходит.

Стригойка повернулась к девушке лицом. Сиси не ошиблась — Тильдина кожа из бледной превратилась в синюшную; губы практически исчезли, зато клыки стали по сантиметра три; ноздри были раздуты, глаза налились кровью; из одежды целой осталась только длинная рубаха, некогда заправленная в штаны — все остальные одеяния превратились в поеденные чем-то клочки и упали наземь, по ногам Матильды лазали какие-то червячки. Тильда была просто ожившим трупом. Её физическая оболочка развалилась, а остатки еле держались кучи. Кожа, казалось, сейчас рассыпется. С Тильды вместе с кровью вытекла вся её человечность, осталась лишь чёрная ведьмовская сущность.

Сиси потихоньку отходила назад, без оружия, только с холодным рассудком и ясным умом.

— Зачем ты лишила меня красивого тела? — немного обиженно спросила Тильда. Краешком глаза Сиси увидела, что ведьма сжала в руке нож. Стригойка проследила за её взглядом и посмотрела на нож. — Не бойся, Элизабет. Он не приносит боли. Он приносит смерть. Хотя, знаешь, у тебя есть большой выбор: умереть от ножа, от клыков или стать такой, как я.

— К сожалению, нужного мне варианта ты не назвала, — огрызнулась Сиси. Ей нужна была помощь. Но смотреть на машину она боялась — боялась подвергать друзей опасности. Сиси ждала, когда же Брындуша увезёт Дженни и Кита побыстрей отсюда.

Сиси чувствовала от Тильды силу. Она умела различать разные виды сил, но Матильда излучала зло. Такое, какого хватило бы, чтобы сделать законченными маньяками сотню людей с самым мягким характером.

— Давай же, согласись. Будь со мной. Ты нужна Смерти, но я не хочу тебя убивать. Ты — клад волшебной силы, сокровище, которого мир ещё не видел. Ты сделаешь меня во много раз сильнее, а я тебя — бессмертной, — Тильдин голос был очень убедительным. Он был вязким, как её глаза, как болото.

— Ты не знаешь, сколько людей, и не только людей, говорили мне это.

Сиси не раз слышала от кого угодно предложения стать частью нечисти. При этом все без исключения ссылались на чуть ли не божественное происхождение Джонс. В такие минуты Сиси было до боли тяжело дышать, кружилась голова, ноги подкашивались, руки трусились, грудь пылала изнутри, словно в сердце развели костёр и подливали туда масла.

Сиси начал душить зелёный туман. Весь её светлый рассудок можно было смело послать к чертям. Она помнила, когда это произошло впервые.

…Десятилетняя Сиси стоит в столовой. Зима. В помещении холодно, поэтому на всех как минимум курточки и тёплые свитера. Максимум демонстрирует приезжая пара — женщина и мужчина. На мужчине — пальто, на даме — шуба, и Сиси не уверена, смогла ли бы она удержать хотя бы один рукав шубы. Женщина всем своим видом даёт окружающим понять, что она — королева. Её чёрные волосы собраны на затылке в пучок, на руках — кожаные перчатки, она молчит, а если и говорит, то очень тихо и вкрадчиво. Но Сиси стоит достаточно далеко, чтобы ничего не услышать. Пара находится возле леди Сайкс, заместителя Госпожи, и беседует с ней. Мужчина жестикулирует скупо, а женщина время от времени крутит головой, будто ищет кого-то.

Сиси очень холодно, а перчатки у неё есть только рабочие, и они в комнате, их портить жалко. Сиси подносит ладони к губам и греет их своим дыханием.

— Явление Христа народу, — бурчит кто-то сзади.

Сиси оборачивается и видит незнакомого, не обительского мальчика в дорогом пальто, с гладко уложенными волосами, в белой рубашке (верхние пуговицы пальта расстёгнуты), а вместо шикарных брюк и лакированных туфель — кожаные штаны и грубые, похожие на армейские, чёрные ботинки. Он с явным отвращением смотрит на пару возле леди Сайкс. Мальчик, видимо, думал, что его реплику никто не услышит.

— Ты знаешь их? — спрашивает Сиси у мальчика, кивая в сторону пары.

Эти двое, ещё когда приехали, вызвали интерес у всех в Обители, но Сиси могла поклясться, что ни у кого не было такого желания смотреть на них, как у неё. С первого же взгляда на женщину, её непревзойдённую красоту и изящность, на мужественность и силу мужчины Сиси поняла, что что-то не так. Что-то в ней начало меняться. Она в них чувствовала нечто родное. Не именно семейное, а близкое, знакомое, будто давно забытое. У мужчины было надменное выражение лица, у дамы — самодовольное. Но Сиси почему-то не думала, что эти мины — реальные, что у них в душе то же, что и на лице. Изменения ощущались не только внутри, но и снаружи. Девочка чувствовала, как в спину словно всовывают миллион иголок, плечи расправляются, волосы рыжеют и начинают больше блестеть, все несовершенства лица исчезают. И сейчас Сиси стоит и глазеет на них двоих, словно на богов, снизошедших на землю.

Мальчик кривится и закатывает глаза, цокая языком.

— Ещё бы не знать. Они — мои предки, — он брезгливо выгибает губы и имитирует рвоту.

Сиси улыбается. Мальчик очень красивый и, видимо, дерзкий. Его родители — наверняка «большие шишки», но он не кажется сынком-задавакой или ябедой.

— Как тебя зовут? — спрашивает мальчик, обаятельно улыбаясь. Нет, Сиси до этого ещё не видела столь обворожительных мальчиков.

Сиси не хочет врать. На счёт своего имени. Если приезжий, пусть знает настоящее имя.

— Ты будешь здесь учиться? — не отвечая, спрашивает Сиси.

Мальчик, сутулясь, засовывает руки в карманы штанов и рассматривается по сторонам.

— Я думал, что только у меня есть привилегия не отвечать на вопросы, да ну ладно, — мальчик шатает головой. — Я не думаю, это местечко не для меня. Я и вовсе не здешний, я с востока. Да и если меня тут запрут, я сбегу в первую же ночь, — увидев недоверчивый взгляд Сиси, он добавляет: — Я найду способ. Для меня побег не в новинку.

— У тебя нет акцента, — замечает Сиси.

— У меня вообще никакого акцента нет. Работа родителей. Нафига оно мне? Все эти языки: английский, французский, русский? Мне хватает родного, — зло говорит мальчик и подходит к Сиси ближе, плечо к плечу. Но он выше неё на полголовы минимум, и плечо к плечу не очень-то и получается. — Так как тебя зовут?

— Элизабет Джонс, — отвечает Сиси. — А тебя как?

Услышав фамилию Сиси, брови мальчика взлетели вверх.

— Однофамильцы?

Сиси улыбается. В свои десять она уже успела стать знаменитостью. Слава — ужасная штука. Зачем её только придумали?

— Да, Эмма мне никто. Даже не далёкий родственник, можешь поверить, — уверяет она мальчика.

— Я, кстати, Бенджи Блэйд, — мальчик протягивает ладонь для рукопожатия.

Сиси пожимает руку и говорит:

— Вряд ли ты однофамилец с теми, о ком я думаю.

Мальчик смеётся уже немного хриплым смехом — его голос начал ломаться очень рано. Он не опускает её руку, а она чувствует, что иголок на спине стаёт миллиард. Грудь сдавило, дыхание утруднилось. Вдыхала Сиси будто не воздух, а воду. В ушах запищало, колени начали подгибаться. Её вроде кто-то топил. Сиси сильнее сдавливает пальцами ладонь Бенджи, чтобы не упасть, и вымученно улыбается, хотя самого Бенджи и не видит уже — в глазах почернело. Она понимает, что боль каким-то образом передаётся через рукопожатие, но падать не хочет. Дух забивает от одной мысли об этом. Словно сквозь толщу воды Сиси слышит: «Какие у тебя руки холодные!». «Что он говорит вообще?».

— Дать варежки? А?

Сиси ничего не слышит — уши будто ватой забили, и она, дабы не казаться полной идиоткой, просто улыбается, так уцепившись в руку Блэйда, словно висит над пропастью.

— Эй, ты меня слышишь?!

Бенджи вырывает свою руку с её пальцев и, когда Сиси, потеряв последнюю опору, начинает падать, хватает за плечи, обнимает и тащит в ближайший тёмный угол. Сиси лежит головой у него на груди, и ей уже лучше, руки, которыми он обнимает её, вроде унимают боль на спине, а Бенджи так и держит её.

— Чш-ш-ш… Ты слышишь меня, Элизабет? Элси? Ответь хоть как-нибудь.

Сиси ужасно не нравится, когда её имя Элизабет переделывают на Лиз, Лиззи, Лиза и подобные. Но прозвище Элси ей понравилось. Сиси кивает головой.

Бенджи под ней мешкает и скоро приземляется на стульчик, усаживая себе на колени Сиси.

— Это всё спина, да? — заботливо спрашивает Блэйд, обнимает Сиси и гладит по плечам, рукам и спине, прижавшись губами к волосам.

Сиси еле кивает. Ей жутко хочется спать, но ей уже стало намного лучше.

— Сколько тебе лет? — спрашивает Сиси. Ей просто интересно, тем более, что с Бенджи так хорошо просто говорить.

Он какое-то время не отвечает, и Сиси чувствует на своих холодных ладонях что-то мягенькое и тёплое. Она морщится с закрытыми глазами, а вскоре слышит его горячее дыхание возле своего уха.

— Это мои варежки. Они даже на меня велики, но когда ты подрастёшь, они будут для тебя впору. У тебя руки к чёрту холодные. Знаешь, — Сиси по голосу угадывает, что Блэйд улыбается, — на нас никто с тобой, Элси, внимания не обращает. Если бы я в своей школе усадил Нолли себе на колени в столовой, у всех бы глаза из орбит выпали, — пауза. — Ты о возрасте спрашивала? Мне одиннадцать.

Сиси улыбается:

— Я бы дала тебе немного больше.

— Элизабет, у меня к тебе вопрос жизни и смерти, — говорит Бенджи серьёзно. Сиси думает, что это об её самочувствии. — Тебе нравится прозвище Элси?

Сиси тихонько смеётся и сквозь сон отвечает:

— Очень…

Сейчас, конечно, Сиси не помнила его имени, но помнила «Элси», фамилию Блэйд, ту пару и ощущения, которые тогда испытывала. Сейчас было почти так же, но немного притуплённо.

— И ты, солнце, всегда отказывалась, да? — расстроенно спросила Тильда, близко-близко подойдя к Сиси.

Джонс учуяла резкий, очень неприятный запах мертвечины. Со рта у Тильды валила такая вонь, словно она сожрала дохлую кошку и только что вырвала всё это. Стригойка подняла руку с ножом и провела лезвием по шее Сиси. Внутри всё сжалось — всё-таки ведьма и со сверхъестественными силами, и с ножом (который, кстати, как поняла Сиси, был весь перепачкан уже мёртвой кровью), а Сиси — с трусящимися поджилками и подгибающимися ногами. Она отдёрнулась от ножа и процедила сквозь зубы:

— Уберись.

Глаза Тильды распахнулись, брови подскочили вверх, рука с ножом опустилась. Сиси физически ощутила её злобу, она будто прижала девушку к земле. Джонс уже даже молиться начала. Она отчаянно хотела помощи.

— Что? — прошипела Тильда. — Что ты сказала, дрянь?

И пока ведьма медлила, выпрашивая у Сиси повторить сказанное, девушка схватила её за руку с ножом, вывернула её так, что нож выпал. Тильда зашипела и вовсю открыла рот, выставляя напоказ длинные клыки, уцепилась в волосы Сиси и скользнула взглядом по её шее.

— Я сказала, чтобы ты убиралась, — в Сиси откуда-то появилась сила. Она говорила со стригойкой, как со слугой — властно и убедительно, спокойно и требовательно. А Тильда ни черта не могла сделать, только шипела и тянула за волосы.

Ведьма попробовала освободить руку, но это не получилось. Тогда она одной рукой оттолкнула Сиси настолько сильно, что девушка отлетела метров на десять и кубарём покатилась по земле. Лежа на спине, Сиси проморгалась. Второе падение было нисколечко не лучше первого. Сиси уже напрягла руки, чтобы подняться, но её в мгновение глаза прижало к земле тело Тильды. Стригойка зло улыбнулась, её глаза стали водянистыми.

Фактически, шансы выжить у Сиси ещё оставались, но вот на счёт шансов на победу — неизвестно. Проблема была в том, что Сиси знать-не знала, кто такие стригои. Одно она могла сказать точно — это вид вампиров, а значит, что методы борьбы с вурдалаками распространяется и на стригоев.

Тильда посмотрела на шею Сиси опять и увидела серебряный крестик. Она зашипела, явно не радуясь этому. Сиси со всей силы затипалась под ведьмой, но та лишь смеялась. От её смеха у девушки волосы на руках дыбом стали. В конец она тихонько захихикала, и вдруг маска злого удовлетворения на её лице изменилась в пользу дикого хищного оскала. Тильда широко открыла рот с огромными клыками; морщин на её лице стало ещё больше, и появились какие-то синеватые пятна. Сиси почувствовала, как кровь разбушевалась в жилах, и ей стало страшно. Девушка ещё отчаянней забилась в клетке из тела стригойки, но не сдвинула вампиршу с места ни на сантиметр.

«— Скажи, что ты чувствуешь?

— Что всё будет хорошо».

Чтобы все знали — дико неприятно умирать на глазах у друзей, которые не могут ничего сделать. Вернее, могут, но с благоразумия сидят и не пикают. Сиси услышала, как кто-то постучал в окно машины. Наверное, Дженни. Сиси помнила, как Ризер плакала, а Кит её успокаивал.

Тем временем, зубы Тильды были всё ближе.

— Иди вон. Не трогай меня, — хрипя от усилий скинуть с себя холодное мертвецкое тело, произнесла Сиси.

— К сожалению, нет.

Тильда запрокинула голову назад — Сиси увидела её клыки снизу. И закричала. Клыки начали стремительно приближаться, но, опустив голову прямо над лицом Сиси, Тильда вдруг пронзительно закричала. Её крик был ещё жутче, чем смех. Такой вопль Сиси только в страшных снах снился. Глаза ведьмы были широко открыты, а ладони сжали плечи Сиси, вонзив острые когти в её кожу. Девушка почувствовала мокрое и тёплое на одежде — с ран на когти, одежду текла кровь. Тильда вдруг резко заткнулась и опять начала приближаться к шее Сиси. Девушка зажмурила глаза.

Она упала на Сиси. Обрушилась всем телом. Сиси открыла глаза. Головы Тильды над собою она не видела. Ничего не понимая, Сиси повернула голову влево и увидела копну безжизненных каштановых волос. На Джонс лежал обезглавленный труп Тильды. Сиси резко подскочила и скинула с себя дохлятину. Рядом стояла бледная Виорика, испуганно уставившись на остатки Тильды и сжимая в руке Тильдин же нож. Со спины ведьмы торчал кинжал Сиси под одной лопаткой и железный кол под второй.

Виорика глубоко вздохнула, подошла к голове Тильды и положила её лицом вниз. А потом начала над той головой плакать.

— Я же говорила, что у стригоев два сердца. А ты всадила только в человеческое, — сказала Виорика, вытирая слёзы рукавом, вынимая со спины Тильды кинжал Сиси и бросая его ей. Потом она вытащила свой кол, брезгливо сморщившись, вытерла его о траву и засунула за голенище своего высокого сапога.

— Знаешь, мне показалось, что даже после кола во второе сердце она осталась жива, — заметила Сиси, подходя к Виорике.

— Два сердца помогают быстрее регенерировать. А так как стригой — мёртвый вампир, он может жить и без сердец. Нужно просто отрезать голову, — Виорика провела большим пальцем по шее, имитируя отрезание головы. — Это сложно понять, да, но в них здесь верят и дают им право жить.

Сиси улыбнулась.

— Да, оказывается, я ещё много чего не знаю.

Виорика деланно-грустно закивала.

— Оказывается, да, малыш.

— Слушай, — Сиси положила руку Виорике на плечо. — Спасибо тебе. Если бы ты не подоспела, я бы умерла.

Виорика счастливо улыбнулась, словно её никогда не благодарили, и пожала плечами. Потом ещё раз посмотрела на Тильду, пренебрежительно хмыкнула и вдруг глубоко и прерывисто вздохнула. На её глазах появилась прозрачная плёнка.

— Тебе её жаль, что ли? — удивлённо спросила Сиси.

Виорика закивала головой. Она долго сбиралась с мыслями, чтобы потом выдать:

— Она была девушкой с нашей школы, нянечкой для самых маленьких. И пропала. Совершенно недавно. Месяц, может, назад. Мы с ней так хорошо ладили, были почти подругами. И вдруг она исчезает без следа, никому ничего не сказав. Вот она, — Виорика обречённо указывает рукой на остатки Тильды. — И её звали Долл, не Тильда, — Виорика начала плакать, сдерживая рыдания, которые рвались из её груди. Видно было, она и правда очень тосковала по своей «почти подруге». — И что мне с ним делать? — Виорика показала Сиси Тильдин нож.

— Забирай себе. Даже если ты скажешь, что мы поехали другой дорогой и что ты завалила взрослую стригойку, тебе только промямлят скромное «Спасибо» или «Молодчина» и всё. Только если ты добилась значительных успехов…

— Как Эмма Джонс, — перебила Виорика.

Сиси улыбнулась. Что бы ни говорили о славе, быть примером для других — очень приятно. Слова Виорики польстили, и вдруг захотелось просто обнять её. Виорика, сама не зная того, спасла от смерти «ту самую» Эмму Джонс.

— Да, как Эмма Джонс, то тебе ещё иногда и заплатить могут. Жадные нынче наши директора. Они считают, что крыша над головой и еда — это в нашем случае лучшая отплата. Хотя, для нас, сирот, так оно и есть. Вознагради себя. У каждого побеждённого врага бери себе то, что хочешь. Я всегда так делаю и не жалею об этом. Тем более, — Сиси сжала плечо Виорики, — ты убила ведьму её же оружием. Это большого стоит, чтоб ты знала.

Виорика ещё раз взглянула на нож в своей крепко сжатой ладони, сомневаясь, а потом вздохнула и сунула его за халяву другого сапога.

— Элизабет!

Сиси с Виорикой оглянулись. С разных сторон машин, оперевшись на неё, стояли Кит и Дженни.

— Вы обе, вы идёте? — спросила, не без облегчения, Дженни.

— Да, уже, — Виорика взяла Сиси за руку (что удивило саму Сиси), и они подошли к «Бетси».

— Посмотрите! — Кит ткнул пальцем на болото. Но болота уже не было. Оно исчезло, словно Тильда-Долл, умирая, забрала его с собою. — Болота нет. И в лесу стало светлее, — Кит улыбнулся и оглянулся по сторонам. — И дорогу дальше видно.

— Значит, это был мираж? — спросила Виорика. — Мираж, насланный Тильдой?

— Или реальность, насланная Тильдой, — добавил Кит.

Дверца машины клацнула, и с «Бетси» вылезла Брындуша.

— Не знаю, кто из вас прав, но я знаю одно — никакого болота здесь и в помине не было никогда, — заявила Дьева. — Меня волнует другое — с какой это стати Долл стала стригойкой? Да, она пропала без следа, но как она могла умереть и после этого ещё и найти для своего тела подходящую старую ведьму-психопатку? При чём, ещё и с нетрадиционной ориентацией.

— Не знаю, — ответила Виорика. Она не отпускала руку Сиси, и девушка почувствовала, что Виорика на взводе. Джонс незаметно положила пальцы на её запястье. Сердце у Виорики колотилось так, что, наверное, скоро выпрыгнуло бы из груди. — Может, всё то время, которое она провела в школе, она только притворялась добренькой, а на самом деле была злой колдуньей?

Брындуша хмыкнула.

— Ну да, и выросла она с нами, и работала в интернате, и Елена с Василием семечки щёлкали? И не видели под носом змею? Тем более, была бы Долл стригойкой, наверняка дети бы пропадали. А она была лучшей нянькой.

Виорика оглянулась на труп и передёрнулась.

— Интересно, она нас узнала? — Виорика сжала ладонь Сиси и тихонько заплакала.

Кит обнял Дженни и грустно улыбнулся Сиси. Дженни уткнулась ему носом в куртку, её плечи содрогались.

Брындуша угрюмо посмотрела на останки стригойки.

— Ведьма — точно нет, а Долл — вряд ли. Тем более ты видела настоящее её тело. Лично я считаю, что Долл служила Тильде только оболочкой, — Брындуша была бесстрастна, в то время, как Виорика вовсю оплакивала свою знакомую, а Дженни то ли от пережитого, то ли от страха, то ли от ещё чего-нибудь мочила слезами Китово плечо. Виорика громко всхлипнула, и Брындуша строго на неё посмотрела. — Не ной, баба, здесь все мужики!

Виорика осуждающе взглянула на Брындушу.

— Понимаешь, это я её убила, я! Я её очень хорошо знала и убила!

— А у тебя был выбор?! — Брындуша выходила из себя. — Тем более, ты убила Тильду, а не Долл! Долл умерла давно!

Виорика всё плакала и плакала, при этом всё сильнее и сильнее. Было похоже на то, что у неё начиналась истерика. Она хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыбка, и ревела во весь голос. Сиси прошептала Виорике на ухо:

— Может, в машину? Хватит здесь стоять.

Виорика шморгнула носом и вытерла рукавом своего гольфика слёзы и сопли. Её глаза покраснели и подпухли, щёки взялись болезненным румянцем.

— Мы заберём её? — спросила Виорика, кивая головой на Тильду-Долл.

Брындуша улыбнулась и открыла дверце машины.

— Если ты, Виорика, мечтаешь рассказывать Елене о наших приключениях, то удачи. Возьмёшь голову Долл и прицепишь её на свой щит. Героиня.

Виорика скривилась и пошла к своему месту в машине.

— Ха-ха-ха, Брындуша, очень смешно.* * *

Брындуша оказалась совершенно права. Не прошло и двадцати минут, как пропал туман и начался дождь. Сильнейший ливень. Лес утратил любые признаки волшебства. Опять появилась нормальная дорога. «Бетси» будто взбодрилась и теперь весело убирала «дворниками» капли с лобового стекла. Стало довольно прохладно. Дженни, ранее снявшая пальто, опять его надела. Виорика обхватила себя руками в попытках согреться — на ней был лишь легонький гольф с огромным вырезом, тонкие колготки и короткая юбочка.

Сиси всё думала о Тильде. Она снова и снова вспоминала до мельчайших подробностей схватку с ней, но стригойка всё ещё казалась Сиси самым страшным существом на земле. Джонс не могла успокоиться, начали очень сильно болеть раны от когтей Тильды. Сиси чувствовала, как кровь течёт и как что-то там пульсирует. Плечи онемели, и Сиси не была уверена, сможет ли она пожать ими. Во всём теле иногда покалывали иголочки.

— Это что, интернат? — спросила Виорика, цокая зубами.

— А ты ожидала чего-то другого? — довольно ответила Брындуша, стуча ногтями по рулю.

Сквозь дождь впереди машины виднелся высокий забор в виде копей с остриями вверху, перекрещивающихся с металлическими прутьями, обмотанными острой проволокой. Словно в тюрьме. За этим забором смутно виднелось великое множество затерянных среди моря деревьев домиков. Машина подъехала близко к забору, повернула вправо и поехала вдоль него.

— К-к-какие у т-т-тебя планы? — спросила Виорика.

— Тихонько выехать к главному входу. Так, чтобы никто не заметил.

Виорика закатила глаза и цокнула языком.

Интернат был в глуши. И хотя из леса пропало всё волшебство, от школы оно лилось потоками. Сиси пыталась увидеть хоть что-то, но из-за запотевшего окна, дождя и деревьев за забором ничего нельзя было рассмотреть. Машина повернула влево и выехала к главному входу. Брындуша вздохнула и заглушила мотор.

— Всё. Мы приехали.

Сиси взяла свои два чемодана и вылезла с машины. Её сразу обдало холодом, капли дождя застучали по кожаной куртке. Главный вход представлял собой огромную каменную стену с огромезными вратами посредине и вертикальными выступами наверху. Между каждыми двумя выступами стоял человек с арбалетом, направленным на машину. Не гостеприимно. Но правильно. С машины вылезли остальные. Брындуша подняла голову и обратилась к охраннику прямо над воротами.

— Бассай, опускай оружие!

Парень, к которому она обращалась, опустил арбалет и махнул левой рукой. Все остальные последовали его примеру.

— А кто это? — спросил Бассай, тыкая арбалетом на Сиси, Дженни и Кита.

— Да вот ехали-ехали, увидели их возле дороги и решили подобрать! — крикнула Виорика, трясясь от холода. — Немедленно открывай ворота!

Бассай пожал плечами и крикнул что-то не по-английски кому-то по ту сторону стены. Ворота отворились.

— Виорика, веди их к Госпоже, а я отгоню машину и сразу же приду, — сказала Брындуша и опять села в «Бетси».

Первой поехала машина, потом ребята пошли за ней.

— Быстрее давайте, — подгоняла всех Виорика. — Нам туда, — она показала пальцем на белоснежное небольшое здание впереди. Оно было двухэтажным, с острой крышей. Террасу второго этажа держали колонны. Оно казалось единственным местом, где можно укрыться от непогоды.

Виорика, промокшая насквозь, дрожащей рукой отворила двери. На ребят вейнуло теплом. Зашла Виорика, все последовали за ней. Внутри было сухо и необычайно тепло. Царил полусумрак — лампы, которых было очень много, не горели, а наулице уж точно не было настолько светло. Холл был почти что пустой, кроме торшеров по углам больше ничего не стояло, на стенах висело куча бра с плафонами самой разной формы — капельки, цветки, колокольчики. Сам холл был светлым. На стенах справа, слева и по обеим сторонам от входной двери были окна, завешанные тонкими, как лепесток, белыми шторами. Напротив входной двери были ещё одни двери, чёрные, они очень хорошо выделялись и манили взгляд, будто припрашивая подойти. Здесь было тихо, как в гробу, и поэтому голос Виорики прозвучал, как гром:

— Нам туда, — она указала на те двери впереди. — Чего вы застыли?

Не успел никто и глазом моргнуть, как дверь напротив отворилась, все лампы дружно, словно по приказу, включились. Оказывается, все плафоны были разных цветов и стеклянные, поэтому холл буквально засветился всеми цветами радуги. Это было настолько красиво и непривычно, что Сиси и не сразу заметила тонкий силуэт в дверном проёме.

— Мы вас ждали, господа, и вы прибыли так быстро.

Вошла женщина. Изящная, красивая и высокая. Белое атласное платье струилось вниз и образовывало шлейф, оно ярко блестело в свете ламп, и женщина казалась ангелом, сошедшим с небес. У неё были блондинистые волосы, они ложились ей на плечи. Длинные рукава платья облегали её руки, которые у неё были по швам. На лице женщины застыла добродушная приветливая улыбка. Несколькими секундами позже за женщиной появился мужчина — высокий, с немного длинными тёмными волосами, узкие губы были крепко сжаты. У него были раскосые глаза под густыми бровями, и он смотрел на всех исподлобья и так враждебно, словно на территорию одного хищника, его территорию, пришли другие, захватчики. Он изучающе и пристально вглядывался в лицо каждого новоприбывшего, словно пытался заглянуть в душу, при этом глаза его при таком освещении странно поблескивали, отбивая свет, словно идеально отполированные чёрные камушки или маленькие зеркальца.

Позади еле слышно скрипнула дверь. Но Сиси не оглянулась. Она не могла отвести взгляда от женщины и мужчины. Они приковывали взгляд, чаровали красотой.

— Госпожа, — Сиси услышала голос Брындуши.

Здешняя Госпожа закрыла глаза и кивнула. Даже кивок получился у неё верхом элегантности и хороших манер.

— Здравствуй, Брындуша. Я ждала вас немногим позже, — Госпожа прищурила глаза и внимательно посмотрела куда-то Сиси за спину, очевидно, на Брындушу.

— Так получилось, Госпожа. Мы просто ехали очень быстро, — спокойно ответила Дьева. — Тем более, дождь начался. Вы же знаете, что дорога и дождь — вещи несовместимые.

Госпожа понимающе кивнула.

— Я невероятно благодарна вам, девочки, что вы доставили в целости и сохранности этих учеников, — Госпожа сцепила пальцы в замок. — Вы обе можете идти. И, Виорика, — она окликнула Виорику, когда та уже в согнутом положении хотела уйти. Виорика осторожно и с опаской подняла глаза на Госпожу. — Не забудь принять душ и согреться. Только твоей болезни нам и не хватает.

Виорика облегчённо и радостно улыбнулась.

— Да, Госпожа, конечно.

Дверь за Брындушей и Виорикой закрылась. Наступило молчание. Слышно было, как дождь лупит по окнам, как свистит ветер. Сиси была очень удивлена такой заботой Госпожи и своих учениках. Женщина разглядывала ребят, как микробов под микроскопом — с нескрываемым интересом и неким восхищением. Она глубоко вдохнула и цокнула языком.

— Меня зовут Елена, я директор и здешняя представительница Великой. Это — Василий, — она глянула на мужчину позади. Он ещё пристальнее посмотрел на друзей и еле заметно кивнул вместо того, чтобы нормально поздороваться. Когда Сиси встретилась с Василием взглядом, её будто током шарахнуло — его блестящие глаза ярко сверкнули, он выпрямился и гордо поднял подбородок, а она вдруг так резко почувствовала боль от ран на плечах, что глаза вмиг наполнились обжигающими слезами, поэтому Сиси отвела взгляд и опустила голову. — Я, мои дорогие, предлагаю вам поговорить у меня в кабинете на втором этаже за чашкой сладкого чая и отогреться.

Кристофер и Дженни молчали почему-то, и Сиси вновь посмотрела на Елену. Она была так очаровательна, говорила так убедительно и улыбалась так приветливо, что челюсти сводило. Елена очень напоминала сладенькую мятную, «прохладную» конфетку, и Сиси прямо тошно стало, но глаза у Елены были серыми и словно лёд, волосы — прямыми, блестящими и идеально уложенными, пальцы — сцепленными в замок, а белый атлас платья — струящимся и холодным.

— Нет. Спасибо, конечно, но чаи распивать у нас времени нет, — ляпнула Сиси. А потом добавила: — Госпожа.

Елена посмотрела на Сиси и вскинула брови.

— Я, кажется, знаю, Василий, кто у них троих за главаря, — женщина кивнула в сторону Сиси, к Василию не поворачиваясь. Она довольно ухмыльнулась. — Ладно, будем без чая. Но нам срочнейшим образом нужно поговорить, Эмма Джонс. Очень срочно. * * *

Они втроём сидели в кабинете Елены на втором этаже. Напротив них, за столом, расположилась сама Елена, за ней с тем же, что и было, выражением лица стоял Василий. Сказать, что кабинет директрисы был роскошным — это ничего не сказать. Опять же, светлые стены, хрусталь и стекло везде, где только можно. Вдоль стен по бокам — стеллажи с книгами. А на столе, словно у самого обычного человека, стояла рамочка с фотографией, которую Сиси не видела.

— В чём, собственно, проблема? — спросила Сиси.

Елена положила руки на стол, сцепив пальцы в замок. Она так смотрела на свои ладони, словно и там уже искала помощи. Глубоко вздохнула.

— Дело в том, ребята, что мы не можем справиться с этим.

— С чем?

Елена подняла на Сиси глаза.

— Мы считаем, что это оборотень.

Сиси недоверчиво глянула на директрису.

— Просто оборотень? — будто насмехаясь, спросила она, но вдруг вспомнила о неудаче с оборотнем в своем округе и замолчала. — Жертвы есть?

Елена пошатала головой с закрытыми глазами. Она уже не была такой, как в холле. Была более настоящей — уставшей, без «сладкого» выражения лица, без всего того лоска, который был прежде.

— Мы думаем, что это оборотень, понимаешь? — ей будто было тяжело говорить. — И, слава богам, жертв нет.

Сиси озадаченно нахмурила брови.

— Да-а-а… Это плохо, — протянула она.

— Что именно плохо? Что мы не знаем, что оно такое, или что жертв нет? — спросила Елена.

Сиси цокнула языком.

— И то, и другое. Если был бы труп, я бы с… — Сиси запнулась и глянула на Кита и Дженни, — с напарниками осмотрела его и хотя бы приблизительно знала об объекте охоты. Ну а если мы бы узнали, что оно такое, было бы ещё лучше.

Кит тихонько кашлянул, и Елена выжидающе на него посмотрела. Василий медленно перевёл свой горящий взгляд с Сиси на Александра.

— Госпожа, а, собственно, что оно сделало, что его нужно так срочно убить? — спросил Кит.

Елена медлила с ответом. На её лице было такое выражение, словно она обдумывала миллион фраз-ответов.

— Во-первых, — наконец-то сказала она, — такое в любом случае нужно убивать, — Сиси этот аргумент показался весомым. — Это наша работа. А во-вторых, оно явно угрожает ученикам, — пауза. — И мы с Василием даже думаем, что в школе есть его сообщники. Он просто не может так долго скрываться.

— Так что оно сделало, что должно скрываться? — удивлённо и с нетерпением спросила Дженни. — Ведь жертв нет. Что, были нападения, да?

Елена одарила Дженни испепеляющим взглядом, и Василий глубоко задышал, смотря на Ризер.

— Всё, что нужно и можно, я вам уже сказала, — ледяным голосом отрезала Елена.

— А вы хоть пытались его ловить? — спросила Сиси.

Елена пошатала головой.

— Нет. Очень опытных у нас никого нету, и мы боялись его спугнуть и показать всё, на что мы способны. Тогда он бы нас не боялся. Тем более, что мы не знаем, есть ли среди нас предатель.

Ну, хоть что-нибудь хорошее. Значит, оно охоте не поддавалось, и поэтому менее напугано. Теперь Сиси поняла, что поездка в эту школу — самое настоящее наказание.

— Ладно, — Елена легонько хлопнула ладошками о стол и встала. Когда она вставала, Василий с видом идеального джентльмена отодвинул её кресло назад. Сиси даже подумала, что он приходится Елене слугой, но вряд ли он и его пылающие глаза согласились бы на это. — Вы свободны. Девочки ждут вас у входной двери. Они отведут вас в домик, где вы будете жить.

Сиси встала и взяла два свои чемодана. Кит и Дженни тоже подсуетились.

— Госпожа, — обратилась Сиси к Елене, которая уже сидела и рассматривала какие-то бумаги у себя на столе.

— Да? — Елена подняла глаза на Сиси.

— Вы обеспечите нам троим свободный выход за пределы школы?

Елена улыбнулась.

— Вы будете жить там, откуда очень легко попасть за территорию. И лучше не суньтесь к главному входу. Я потом не хочу рассказывать детям, почему трое приезжих учеников бродили по окрестностям.

Сиси сухо кивнула и вышла вместе с Китом и Дженни. И правда — снаружи, оперевшись на колонну, стояли Брындуша и Виорика. Дьева крутила на, удивительно, тонком длинном пальце ключи, а Виорика лениво разглядывала ногти. Они, не говоря ни слова, повели Сиси, Дженни и Кита за это белое здание. За ним было огромное четырёхэтажное помещение, которое румынки назвали учебным корпусом. Дальше — так называемый Домик Главарей. За ним в ряд стояло около двадцати небольших домиков — жилища учителей. При этом Сиси заметила, что у всех зданий есть два входа — парадный и «чёрный». И всегда «чёрный» был намного краше парадного. Виорика объяснила это тем, что школьники чаще пользуются «чёрным», а, как известно, для детей — всё самое лучшее. Дальше начинался лес. И среди этого леса были в хаотичном порядке раскиданы домики и фонарные столбы. Они все будто спрятались от дождя под огромными кронами деревьев. Но ни возле одного домика провожатые не остановились. Они шли всё дальше и дальше, в глубину, ведя за собой промокших англичан. Сиси впереди увидела забор, такой же, как и по бокам. Прямо возле него расположился большой домик. К нему, Сиси поняла, они все и направлялись. К входной двери вели пара ступенек. На двери была прибита маленькая табличка с номером 313. Брындуша отпёрла замок и все зашли вовнутрь. Было ещё теплее, чем в кабинете у Елены. Справа были вешалки и большой шкаф. Слева — тёмные кожаные кресла и диваны. Впереди — узенький коротенький коридорчик с дверью в конце. Брындуша включила свет. Тёплый янтарный мёд залил комнату, зайчики запрыгали на обивке диванов. Дьева повернулась к новоприбывшим лицом и объявила:

— Отныне следующие две недели вы будете жить здесь, с нами. В нашем домике. Попрошу руками ничего чужого не трогать и после десяти вечера громко не разговаривать. Приятного времяпровождения.

Брындуша крутнулась на каблуках и пошла по коридорчику, Виорика посеменила за ней. Брындуша, не поворачиваясь, ввела всех в курс дела.

— Дверь справа — комната мальчиков, дверь слева — девичий будуар. Дверь впереди — душ, туалет.

— Боже, душ! — крикнула Виорика, бестактно оттолкнула Брындушу и вломилась в душевую, грохнув дверью.

Кит бросил прощальный взгляд девочкам и, вздохнув, вошёл в комнату мальчиков.

Оказалось, кроме Брындуши и Виорики, в домике обитали ещё четыре парня и девушка, которых на месте не оказалось. Комната девочек была светлой и просторной. Две кровати под стеной были свободны. Брындуша подошла к своей и указала на свободные:

— Располагайтесь.

Сиси облюбовала кровать, которая была ближе к двери.

— Сумки в шкаф, — видимо, Брындуша была не очень рада новым соседям. Её голос, как и раньше, был достаточно холодным, но теперь в нём появились стальные нотки.

Сиси достала с чемодана более удобную и сухую одежду. Дженни последовала её примеру. Брындуша, не говоря ни слова, взяла со спинки своей кровати колючее на вид белое полотенце, которое уже успело посереть, и вышла. Только за ней закрылась дверь, как Сиси с Дженни упали на четвереньки перед своими койками. Да, под ними имелись тайники, а в тайниках имелись большие чёрные чемоданы. Но Сиси решила их содержимое не проверять — а вдруг Брындуша взяла бы и зашла в комнату? Дженни поднялась на ноги и сняла рубашку — её пальто висело в прихожей, так же как и курточка Сиси.

— То есть мы должны охотиться не пойми на что? — растерянно спросила она, стоя перед Сиси в одном лифчике, юбочке в клеточку и грубых ботинках. Дженни была настолько мила и смешна, что Сиси расхохоталась. — Чего ты ржёшь? Я серьёзно.

Сиси отвернулась от Дженни и сняла футболку.

— У тебя тоже это есть? — дрожащим голосом спросила Дженни.

Сиси взяла в руки свою чистую рубашку и повернулась лицом к Дженни.

— Что у меня есть?

Дженни повела подбородком в сторону спины Сиси. Глаза у неё были перепуганными и полными интереса.

— Татуировка. Тебе тоже было больно, да?

Сиси не верила своим ушам. Она была не одной такой. Была ещё и Дженни! Сердце почему-то заколотилось, мешая спокойно дышать. Дженни обеспокоенно глянула на Сиси и повернулась к ней спиной. Теперь Сиси не верила своим глазам. У Ризер была точно такая же татуировка, что и у Джонс.

— Мы с Китом думали, что одни такие. Ты такая же, Сиси. Как и мы.

Взгляд показывает силу души.

Паоло Коэльо «Алхимик»

Утро началось как обычно. Со стояка. Но на этот раз был виноват Бен и только Бен. Справиться с дружком Квентину помогли та полуголая девчонка с Бенового журнала и воображаемый стриптиз от Хэррит Роджерс. Потом был холодный душ. При этом, когда капли стекали по его лицу, Квентин слышал смех Бена в комнате мальчиков и мысленно проклинал его. Да уж, утро выдалось на славу.

Выйдя из душа в одном только полотенце на бёдрах и смутив при этом Виорику, которая куда-то страшно спешила, Квентин ногой открыл дверь комнаты, едва не выбив замок.

— Полегче! — крикнул Исайя как можно строже, но не сумел спрятать на лице улыбку. А потом он рассмеялся.

Напротив Квентина у окна стоял Бен в одних штанах и пританцовывал с самым нахальным и довольным выражением морды. У Квентина возникло дикое желание выбить Блэйду зуб. Ну, или зубы.

— Я убью тебя, тварь, — со спокойным выражением лица сказал Квентин, подходя на шаг ближе к Бену. Бен засмеялся и раскинул руки, словно для объятия.

— И тебя люблю, друг мой! — Блэйд улыбнулся как можно шире. — Я говорил тебе вчера, чтобы ты не переусердствовал с журналами, говорил? А ты… — Бен поцокал языком и пошатал головой. — Ай-ай-ай… Маленький извращенец, видишь, до чего ты себя довёл? — спросил Бен и посмотрел на ту часть тела Квентина, которая была прикрыта полотенцем.

— Святой… — довольно пробубнил сзади Исайя. — Сам-то сегодня проснулся с не меньшим.

Квентин вопросительно и с улыбкой посмотрел на Бена, а потом повернулся в Исайе лицом. Уильямс с добродушной ухмылкой уложил в сумку последние книги и закинул её ремешок на плечо.

— Если бы ты вставал пораньше, Брэйт, то видел бы кое-что поинтереснее, чем свои озабоченные сны, — заявил он, подходя к двери.

— Куда же раньше? — растерянно спросил Бен, округлив глаза. — Он и так очень рано встаёт.

Уильямс улыбнулся, словно своему младшему брату. Квентин повернулся к Бену и кинулся на него с кулаками и смехом. Бен отмахивался и кричал что-то невразумительное и, безусловно, матерное.

— Эй, Тарзан, полегче, а то так и повязка твоя спадёт, — услышал сквозь возню и крики Бена Квентин.

Квентин, словно на прощание, ещё раз дёрнул Бена за волосы, а Бен в ответ долбанул Брэйта по рёбрам. От короткой тупой внезапной боли Квентин согнулся пополам, схватившись за плечо Блэйда одной рукой и опершись другой о своё полусогнутое колено. Оба парня, запыхавшиеся, но довольные и с улыбками, глянули на Исайю. У Уильямса, как всегда в таких случаях, на лице было самое снисходительное выражение, которое только придумать можно.

— Собирайтесь, братцы. Учёба не ждёт. Не забудьте, что сегодня у нас лекция от Арада, — говорил Исайя, при этом выставив указательный палец.

— Лекция на тему «Потребляйте ответственно»? — буркнул Бен, приглаживая взъерошенные волосы.

Исайя улыбнулся, в коридоре послышался «Бум!».

— Не знаю, Бен, не знаю… Но не смей выдать что-нибудь подобное при учителях, пожалуйста, и…

Исайю перебил ещё один «Бум!» в коридорчике, уже совсем рядом с дверью и очень громкий. Уильямс нахмурился, Квентин выпрямился.

Звук открывающейся двери напротив.

— Мальчики… — начал рассерженный голос Олив и тут же умолк. — Мальчики!

Парни открыли дверь. В коридорчике лежал Оскар, который пару минут назад вышел в душ после Квентина. Над ним склонилась фигурка Олив.

— Что с ним? — спросила она, поднимая на парней глаза. Одна прядь её непричёсанных светлых волос упала на лицо.

— Не знаю, — растерянно ответил Квентин, приседая рядом. Волосы Оскара слиплись из-за пота и пристали ко лбу. Он так тяжело дышал и у него был такой вид, будто он просто спит и видит кошмар. — Оскар, ты меня слышишь? — Квентин положил руку другу на плечо.

Оскар только поморщился, словно ему было больно, и тряхнул головой.

— Может, врача? — спросила Олив, гладя Оскара по щеке. — Мне кажется, он такой холодный.

К Олив сзади подошёл Бен, взял её за плечи и пожал их, внимательно всматриваясь в лицо Оскара.

— Нет, Нолли, нет. Это пройдёт. А об этом не должен никто знать. Может, это его дар.

— Но его дар так никогда не проявлялся! — прошипела Олив и ещё ниже склонилась над Оскаром. — Тем более, мы не знаем, есть ли у него вообще дар, и этот его приступ… — Олив подавилась словами и замолчала. — Ты уверен, что это от его дара? И долго ли это продлится?

Бен опустился рядом с Олив на корточки и положил Оскару ладонь на колено. Исайя стоял у Оскаровых ног и сложил руки у себя на груди.

— Вряд ли здесь что-то серьёзное, — сказал Исайя. — Он был бы в полнейшей отключке, а так… Он словно видит что-то, слышит или чувствует. У него на лице эмоции. Не трогайте его, просто будем рядом, и всё. Не паникуйте только.

Квентина нисколько не успокоили слова Исайи. Он всё не мог понять — Оскар ведь вышел из комнаты как раз после того, как Брэйт вошёл, и через несколько минут упал в обморок, если это состояние можно так назвать. Оскар не лежал спокойно. Он трясся, жмурил глаза, тяжело дышал и хватал воздух ртом. Парень был очень бледным и холодным, и, казалось, он скоро подавится тем количеством кислорода, который вдыхал.

— Исайя, что с ним?! — закричала Олив, вытирая со сморщенного лица Оскара пот.

— Откуда мне знать?! — прорычал в ответ Исайя. — Я знаю лишь то, что чем меньше людей знает, тем лучше.

Бен погладил Олив плечи.

— Исса прав, Нолли. Лучше переждать.

— А если это не связано с его даром? — Олив ещё больше наклонилась к Оскару. — Вдруг ему просто по-человечески стало плохо?

Ей никто не ответил. Всё может быть, но риск — большое дело, и если это окажется дар, будет плохо всем. Квентин прикоснулся к пальцам Оскара, как вдруг Оскарова ладонь крепко сжала руку Квентина, парень широко открыл глаза и громко вдохнул воздух ртом.

— Оскар, — Олив принялась ласково гладить друга по лицу, — мы так перепугались! Что с тобой?

Оскар попытался подняться, но из него будто высосали всю силу. Его руки задрожали, и он так бы и бухнулся назад на пол, если бы Бен и Квентин не поддержали его.

— Воу, полегче! Не всё же сразу, остынь, — сказал Квентин. — Расслабься. Успокойся.

Глаза Оскара метались туда-сюда, он был перепуган и напряжён. Квентин ощущал, как каждая мышца его тела даёт знать, что Оскар на взводе. Убедившись, что ничего страшного в друзьях нет, Оскар перевёл дух. Бен и Квентин помогли ему подняться. Ноги у Оскара подгибались, поэтому парень обессиленно опирался на плечи друзей. Исайя вплотную подошёл к Оскару и заглянул ему в глаза.

— Если можешь, то объясни, пожалуйста, что случилось, хорошо? — голос Уильямса был мягким и спокойным. Знаете, сказал бы Исайя эту же фразу Квентину, он бы выложил Исайе своё состояние в словах на блюдечке с голубой каёмочкой. Одну руку Уильямс положил на плечо Оскара, а вторую Оскару на щеку.

Оскар, может, успокоенный голосом Исайи, может, просто успокоившийся, перевёл дыхание, и неуверенность пролетела на его лице. Он нахмурил брови и озадаченно осмотрелся вокруг. Он отчаянно собирался с мыслями и пытался что-то сказать, но не мог, наверное, подобрать подходящих слов.

— Я чувствовал силу, — наконец-то выдавил Оскар, через силу выговаривая каждое слово, будто ему что-то мешало, будто этого нельзя было говорить. — Огромная сила. И она всё ближе. Она уже очень близко.

После такого заявления Оскара сомнений на счёт его дара не оставалось. Ему предлагали остаться в домике или просто отлежаться в медпункте, но парень отказался. Он сказал, что нормально себя чувствует и что он сможет отправиться на уроки. По крайней мере, Квентин на это очень надеялся, ведь Оскар здорово всех утром встряхнул. Олив носилась весь день вокруг Оскара, как заведённая, и неутомимо спрашивала о его самочувствии. Но, по его словам, от урока к уроку физически ему ставало всё лучше, но вёл он себя всё тише и тише. Он был задумчив, почти не разговаривал, а на попытку Бена и Квентина растормошить его Оскар вообще внимания не обратил. На одном из уроков он даже на учителя не отреагировал. К обеду он так углубился в свои мысли, что еле-еле мог при большом желании услышать других людей. На последнем уроке, у Виорелы Раду, Квентину, Бену, Исайе и Олив пришлось после звонка собственноручно поднимать Оскара со стула и вести в столовую. Олив по дороге отделилась от них и сказала, что за обедом сама потом подсядет за столик к ним. Бросив виноватый взгляд на Оскара, смотревшего с каменным лицом в одну точку перед собой, Олив, вздохнув, ушла.

Вести совершенно отмороженного Оскара сквозь толпу учеников оказалось довольно сложным заданием для вполне ловких и сильных троих парней. Усадив Леви за столик, за который кроме них никто не имел священного права садиться, Квентин почувствовал расслабление. Исайя отправился по еду для четверых. Хотя Квентин глубоко сомневался, будет ли и сможет ли Оскар есть.

— Как думаешь, что с ним? — тихонько спросил Бен, окидывая взглядом Оскара.

Квентин пожал плечами.

— Не знаю. Может, это побочный эффект его дара? — предположил Брэйт.

Бен исподлобья посмотрел на Квентина.

— Значит, Квент, это не побочный эффект, а какая-то херня, — буркнул Блэйд. — Вот в таком случае, — он повёл подбородком в сторону неподвижного Леви, — мне глубоко насрать на все, что ни есть, дары. Мне больше нравилось иметь друга, а не контуженого зомби.

Квентин вдруг подумал, что жуть как не хочет узнавать о своём даре. Возможность стать контуженым зомби его не привлекала. Квентиновы глаза в толпе выхватили Исайю, плавно маневрирующего между телами с большим подносом с обедом. Уильямс поставил поднос и сел на стул.

— Ничего не менялось? — спросил он и бросил взгляд на Оскара, смотрящего на что-то поверх головы Исайи, что-то, видимое только ему одному.

Квентин открыл рот, чтобы ответить, но его перебили.

— Квентин считает это побочным эффектом, а Бен — хернёй, — задумчиво ответил Оскар. Все глаза были на нём. — Я просто был сосредоточенным и не отвлекался.

Квентин чувствовал себя немого неспособным описать то состояние, в котором находился. Зато у Бена, кажется, наоборот появилось множество слов, желающих вырваться наружу. Блэйд захлопал своими ресницами, длинными и пушистыми, как у коровы, и у него забило дыхание.

— Ты, сволочь такая, не отвлекался?! — зашипел Бен Оскару. Леви извинительно улыбнулся. Как бы ни старался, Блэйд не смог скрыть в своём голосе ноток облегчения. — Ничего, что мы чуть не обосрались, когда ты ни на что не реагировал?!

— Странно, но когда ты решаешь алгебру и сосредотачиваешься, лицо у тебя немного другое, — заметил Исайя, улыбаясь.

— Я просто следил за ощущениями. Тогда, утром, я почувствовал силу. Она была далеко, но была такой мощной, что казалось, будто она где-то рядом. И весь день она всё ближе и ближе.

— А сейчас она где? — поинтересовался Квентин, оглядывая свой обед.

Оскар улыбнулся. Как-то странно улыбнулся: с радостью и молчаливой, но очень заметной покорностью в глазах.

— Она уже здесь, ребята. Дикая сила.

Никто ничего не ответил. В окна столовой бил дождь, в помещении стоял гул голосов, а Квентин ни о чём другом, кроме силы, думать не мог. Ему казалось, что когда Оскар сказал последнюю фразу, то открыл всем глаза на очевидное. Брэйт чуть ли ни физически ощущал на своей коже силу, огромный дар, который, что очень странно, был неконтролируемым, который ещё не нашёл себе применения. Квентину чудилось, что воздух наэлектризован этим даром, даже волосы на руках стали дыбом. И, кажется, не одному Квентину это мерещилось. Рядом Бен аккуратно и осторожно сжал кулак и потом распрямил пальцы.

— Вы чувствуете это? — прошептал Исайя, прищурившись и оглядываясь по сторонам. — Чувствуете, какой воздух накалённый, напряжённый?

Бен в ответ медленно закивал головой, а Оскар понимающе улыбался.

— А я всё так отчётливо ощущаю, что у меня сейчас волосы задымятся, — тихонько, с тем же придыханием в голосе сказал Оскар. — Все здесь это чувствуют, но не все обращают внимание. Именно за этим я весь день наблюдал, пока буквально только что не понял, что источник дара уже в школе. И, по-моему, — Оскар внимательно оглянулся, — он как раз сейчас среди нас.

— Охуеть можно! — с задором в голосе воскликнул Бен. — А определить сможешь?

Оскар неуверенно глянул на Исайю и Квентина.

— Я думаю, смогу, — медленно произнёс Оскар, потупив взор в свою тарелку, — но потребуется время. Сколько, я не знаю, — быстро добавил он, видя во вздёрнутых бровях Бена немой вопрос.

— Попробуй, — сказал Квентин Оскару. — Может, получится, — и он пожал плечами.

Оскар кивнул.

— А вы, господа, немедленно взяли в руки ложки и ежьте эту баланду в тарелках, — сурово сказал Исайя, словно старший брат непокорным младшим.

Оскар опять глядел в одну точку над головой Исайи. Квентин нехотя взял в руку ложку и начал ковырять ей кашу, дивно напоминающую всем своим видом и запахом дерьмо. Исайя с самым умным видом рассматривал жижу у себя в тарелке, а Бен уже во всю запихался кашкой, словно он сроду нечего не ел. Сунув ещё одну полную ложку в рот и параллельно запивая это всё холодным сладким чаем, Блэйд промычал что-то вроде «А ещё ничего так» и запихнул в рот ложку салату. Квентин с отвращением посмотрел на всё это и пробурчал:

— Какая гадость, фу-у-у…

Исайя грустно улыбнулся, и с фразой «Придётся» парень начал жевать содержимое своей тарелки. Квентин не мог смотреть на это извращение, и его взгляд начал блуждать по столовой. Где-то впереди парень увидел большую фигуру, почти полспины которой закрывали волнистые светло-блондинистые волосы. Рядом почти сразу же показалась фигурка поменьше, с тёмно-рыжей шевелюрой с крупными локонами, спадающими до плеч. Девушка поменьше что-то кому-то говорила, тыкая пальцем на почему-то пустующий столик прямо напротив их стола. Ни у Брындуши, ни у Виорики подносов с едой не было, поэтому ждать их придётся долго.

Квентин бросил взгляд на столик подальше. Там в гордом одиночестве сидела Луминица Ракоци и попивала чай. И её, казалось, совершенно не волновало, что к ней никто не подседает. Она так же, как и Квентин, блуждала глазами по ученикам, смеющимся, болтающим, радостным и расстроенным. Квентин даже на таком расстоянии видел глаза Луминицы — огромные, серые, затянутые мутноватой поволокой, видел её губы — пухлые, красные, как вишни. Одной рукой Луминица теребила прядь своих волос, белых-белых, словно снег, и на вид таких мягоньких, что если бы Квентин не ненавидел бы её, то полюбил бы за волосы, а в другой руке она держала чашку. Квентин засмотрелся на Луминицу. В этот раз, может, под воздействием накалённого воздуха, ему показалось, что Ракоци невероятно красива своей «инопланетной» красотой. Но если ему уже и Луминица кажется красоткой, то воздух не просто напряжён, он какой-то психоделический. Квентин потерял чувство времени и всякую осторожность — Луминица перехватила его взгляд и кивнула ему. Он нацепил на лицо маску безразличия, но взгляда не отвёл. На лице у девушки расплылась радушная улыбка. Квентин никак не отреагировал. Но Луминица не сдавалась — она кивнула головой в сторону столика напротив его столика. Парень перевёл взгляд.

Столик теперь не пустовал. За ним сидело трое — парень и две девчонки, может, его возраста. Парня слева уж никак нельзя было назвать красавцем — тёмно-каштановые волосы длиной до конца шеи спадали неаккуратными прямыми прядями. На худом его лице с бронзовой кожей было такое выражение, будто он у доски и не знает, что ответить. Девушка справа казалась немного младше своих спутников — симпатичная куколка, с кругленьким милым личиком и озорной улыбкой. Волнистые волосы цвета молочного шоколада были зачёсаны в конский хвост. Её глаза оживлённо бегали по столовой, всё рассматривая и всем интересуясь. Посредине сидела ещё одна особа. Очень красивая, но, как видимо, красоты своей не видящая, девушка с прямыми блестящими рыжими волосами. Верхние пуговицы её рубашки не были застёгнуты. Все трое сидели к Квентину лицом. А рыжая, не стесняясь, смотрела прямо на Квентина, откинувшись на спинку стула. Квентин последовал ее примеру и втупился ей прямо в глаза. Не смутилась ни рыжая, ни Брэйт. Они просто смотрели друг на друга, будто играли в гляделки.

Взгляд у девчонки был малость наглым и бесстыжим, а вот лицо, как заметил Квентин, было суровым и серьёзным. Такого типажа Квентин ещё нигде не видел — она будто была нездешняя. Будто с тех краёв, где дуют холодные ветры, где загореть практически невозможно, где закалка проводится в прямом значении слова дождями и снегами. Овал её лица был будто выструган из мрамора — чёткий, холодный, закалённый буранами, немного угловат, словно у мальчишки. От её соседки — хорошенькой шатеночки — тоже веяло севером, но его сглаживали её улыбка и сверхочаровательные ямочки на щёчках.

Рыжая всё не отводила взгляда, и Квентин тоже. Он с нескрываемым интересом рассматривал её глаза, а она смотрела пристально и немного свирепо, словно бросая вызов. От одной этой мысли Квентину стало смешно, и он улыбнулся. Рыжая, наверное, не поняла этой улыбки, поэтому её брови домиком взлетели вверх. По Квентиновому лицу пробежал смешок — до того рыжая была классной с удивлением в наглых глазах. Она прищурила глаза, а её немного выпяченные губы сжались. Но улыбка с Квентинового лица не сходила — он просто наслаждался её реакциями, её красивыми волосами, чёткими чертами лица. Они всё смотрели друг на друга, не прерывая своей игры. И на них никто не обращал внимания: ни её друзья, ни его.

Бен рядом пробурчал с набитым ртом:

— Ты жрать будешь?

Квентин, не отрывая от глаз рыжей взгляда, подсунул Бену свою тарелку и сказал:

— Чай тоже можешь забирать.

— О, дружище, спасибо. Бог тебя отблагодарит, — и Бен принялся за ещё одну порцию.

— О Боже мой, — тихонько произнёс Оскар, шумно выдыхая.

Голова Бена моментально поднялась.

— Фто такое? — Квентин подумал, что ещё чуть-чуть, и салат вывалится из Бенового рта.

Оскар, как можно осторожней, покосился на столик напротив.

— Вон та, рыжая. Это она.

Квентин даже не удивился почему-то. Только одно его интересовало — как в такой маленькой девчушке столько энергии. Столько силы, мощи, и подозревает ли она о том, каким сокровищем является.

Бен пережевал и осведомился:

— А это она на нас сейчас пялится, да?

Исайя беззвучно засмеялся.

— Насколько я могу судить, — сказал он, — та рыжая девушка и Квентин обмениваются взглядами уже как минут пять.

— Так-так-так, ребята, — зашипел Оскар, — только не смотрим на неё, словно она голая там сидит.

Только Бен открыл рот, чтобы сказать что-нибудь о голых женщинах, позади послышался голос.

— Вас не изменить, джентльмены, — Олив подошла, обняла сзади Исайю за шею и опёрлась на его плечи. — Всё об обнажённых дамах толкуете, да?

— Кто она? — Квентин, не расставаясь с взглядом рыжей, спросил, указывая пальцем на неё.

Олив немного напряглась.

— Брэйт, никаких манер, — приглушённым голосом заявила она, но всё-таки посмотрела на рыжую. — Я не знаю её.

— В любом случае, — Исайя рылся вилкой в своей каше, — она не новенькая и на долго не останется. Есть, конечно, вариант, что её вместе с другими двумя просто перевели, но, чёрт, кто бы раскидывался такой силой? Верхи хоть и твердят, что мы истребляем нечисть, но ведь знают, что мы и есть часть этой нечисти. Они так же, как и мы, чувствуют силу, нашу силу. А такой энергией, как у этой девушки, ни один бы нормальный человек не делился.

— Олив, не была бы ты так добра и не пошла бы ты к ней и не спросила бы, как её зовут? — спросил Квентин.

Девушка, сидящая рядом с рыжей, проследила за взглядом подруги и теперь оживлённо о чём-то говорила с ней, время от времени бросая на Квентина быстрые озорные взгляды. Но рыжая, если и отвечала, то односложно, невнимательно. Квентин понимал, что причина этой невнимательности — он сам, и этот факт невероятно тешил его самолюбие. Нет, конечно, его очень часто обсуждали девушки, но внимание именно этой ему до чёртиков нравилось. Нравилось, как она пристально всматривается в его глаза, наверное, лелея надежду выиграть в их маленькой игре.

— Смотри, дырку в ней не пропали, — съязвила Олив. — Зачем она тебе? Да и вообще — тебе надо, ты и иди.

Но когда Олив хочет что-то скрыть, ей обычно это не удается. Вот так было и сейчас — она отказывалась, но в глазах так и плясали чёртики с табличками: «Ну же, уговори меня, я хочу туда пойти!». Хотя Квентин и не видел этого её взгляда, так как его интересовали только взгляды рыжей, он мог поклясться, что он у Олив был.

— Давай, Олив, кончай ломать комедию. Иди и узнай её имя хотя бы.

— Квентин, это ходячая сила, — заметил Оскар.

— Вряд ли её зовут Ходячая Сила.

— Ладно, хорошо, — Олив, полна решимости, хлопнула ладошками о плечи Исайи. — Я поговорю с ними.

Олив поправила ремешок сумки на своём плечике, и, виляя большими круглыми красивыми бёдрами, обтянутыми юбкой, отправилась к столу напротив. Бен проводил задницу Олив таким жадным взглядом, что этого голода не убрала бы и тысяча тарелочек с кашей, а потом облизал губы. Квентин увидел это боковым зрением и улыбнулся. Видимо, его улыбка получилась совершенно понятной рыжей, и она улыбнулась тоже, поведя подбородком в сторону Бена. Квентин понял рыжую и кивнул. Это был первый раз, как она улыбнулась ему в ответ. Улыбка её была красива, как она сама, и приятная, но немного неуверенная, словно практики в улыбаниях у рыжей было маловато.

Олив остановилась возле парня и села на стул рядом, сбоку стола. Парень поднял на Олив глаза. Она что-то сказала, он что-то ответил, и она вдруг громко засмеялась, хлопнув в ладоши, словно парень рассказал ей очень смешной анекдот.Он в один неопределённый момент перестал казаться Квентину некрасивым, в его неопрятных волосах уже не было ничего отталкивающего, и выражение лица стало попроще. Будто в мозгу что-то переключилось, и теперь аура, грубо говоря, уродства вокруг парня растворилась, и осталась его приятная мягкая улыбка. Шатенка с хвостиком была также поглощена разговором с Олив. Чтобы лучше её слышать, круглолицая присела ближе к рыжей и склонилась на стол. В прочем, рыжей это никак не мешало обмениваться с Квентином взглядами. Вдруг, как раз в тот момент, когда шатенка с хвостиком обсуждала что-то с Олив, рыжая обратилась к Олив и ткнула пальцем прямо в Квентина. Олив обернулась и, улыбнувшись, что-то ответила ей.

У Квентина лопнуло терпение. Он встал, перекинул сумку через плечо и отправился прямиком к столу напротив. Выражение лица «ходячей силы» не менялось, оно оставалось улыбающимся, а взгляд — озорным. Квентин бухнулся на стул перед рыжей, и теперь он мог в точности разглядеть те глаза, в которые так долго уже смотрел — каре-зелёные, большие, круглые. Он и раньше видел такие — ничем не примечательный цвет, ничем не примечательный разрез, но эти глаза были особенными, это были глаза «ходячей силы» от них исходило притяжение, которое Квентин очень хорошо ощущал. Будто рыжая заманивала к себе как можно больше людей.

— Привет, как тебя зовут? — спросил Квентин у рыжей. Но она не ответила. Она молча сидела и смотрела парню в глаза, вроде увидела там что-то сверхинтересное.

— Квентин, они не понимают румынского, — сказала Олив, так сверкая глазами, словно сорвала джек-пот. — Английский, Квентин, английский.

— О'кей. Попытка номер два. Как тебя зовут? — спросил Квентин теперь уже по-английски.

Рыжая вновь не ответила. И воцарилось молчание. Но Квентину не было неуютно, ему достаточно было глядеть на её лицо.

— Эм, привет. Я — Жанна, а это — Кристофор, — заговорила шатенка. Странно, но рыжую она не представила. Может, не такие они уж и подруги? Голос у девочки был мягеньким, как и вся она с виду, и задорным, будто она прямо сейчас переживает интереснейшее приключение. — Мы…

— Почему ты смотришь на меня?

Рыжая прервала Жанну. Квентина обкинуло холодом, и он еле заметно вздрогнул. Да, голос необычный и волнующий, такой, что от него трепещет сердце в груди, как маленькая птичка в тесной клетке, но не это… Она обращалась именно к нему, к Квентину. На её выпяченных губах осталась только тень улыбки, и ей было интересно. Интересно, почему это Квентин пялится на неё, не скрывая в глазах восхищения ею, почему среди многих лиц выбрал именно её. Квентину так хотелось сказать что-то вроде: «Попробуй на тебя не пялиться», но смог выдавить из себя только:

— Потому что ты на меня смотришь.

Ответ показался рыжей вполне вместительным, и она заметно расслабилась. Квентин поставил руки на стол, пальцы сплёл вместе, опёрся на них подбородком, сделал губы уточкой и закивал головой. Он услышал, как сзади ещё кто-то подошёл. На стул рядом сел Исайя. Он поздоровался со всеми по-английски и завёл разговор с Кристофором и Жанной. Возле правого Квентинового плеча стоял Бен, цокал ложкой о тарелку и иногда причмокивал. Портит, чёрт, всю романтику.

— Мы ненадолго, — в голову ворвался голос Жанны. — Недели на две.

— А откуда вы сами? — спросила Олив, и взгляд её был устремлён на рыжую, но та никак не отреагировала. — Ребята, может, вы удостоите нас такой честью — повернетесь к нам.

Рыжая моргнула, словно её что-то в глаз попало (да, что-то размерами с человека и с именем Квентин), и глянула на Олив.

— Простите меня за мою невнимательность. Ты что-то спрашивала?

— Откуда вы трое? — переспросила Олив.

Рыжая посмотрела на Жанну, и Жанна кивнула, ответив на немой вопрос.

— С Великобритании.

Круто. Живёт под одной крышей с Госпожой. С каждой секундой рыжая нравилась Квентину всё больше и больше. Он знал, что она боковым зрением наблюдает за ним. Без палева.

— Да ну? — с полным ртом спросил Бен. Англичане посмотрела на него. Квентин заметил, что у всех троих взгляды были прохладными. Только глаза Жанны были немного теплее — в них был огонь, был горячий воск, было жидкое золото. Чего уж точно нельзя было сказать о рыжей. — Ну-ка, поведайте нам, какая она — великая и ужасная Эмма Джонс.

Жанна, наверное, предпочла притвориться не знающей даже английского языка, Кристофор увидел, наконец, какие же в Румынии классные столы в столовых, а рыжая, устало вздохнув, отвернулась.

— Знаешь, Бен, вряд ли они тебе скажут, — сказал Исайя.

— Ладно, о’кей. Это же, типа, большая военная тайна, да?..

— Закрой рот, — Квентин прервал Бена. Он не хотел слушать ничего об Эмме Джонс, ему была интересна только рыжая.

Она же глянула на Квентина и улыбнулась, словно говорила: «Спасибо».

— Знаете, — рыжая опёрлась руками о стол, — мне было очень приятно с вами поговорить, но я должна идти. Увидимся позже.

Девчонка закинула себе на плечо ремень сумки, встала и взяла тарелку с полусъеденым обедом и чашку, когда Квентин окликнул её.

— Так как же тебя зовут?

Круглые глаза сверкнули, оставляя тёплый осадок.

— Джонс. Элизабет Джонс. Так меня зовут.

Она тряхнула рыжими волосами и пошла прочь, а у Квентина в ушах осталось звенеть: «Элизабет Джонс. Так меня зовут».

* * *

Они впятером прогуливались по территории без домиков. Туда, кроме них, никто и не ходил, и Квентин недоумевал почему. Может, все просто боялись, что их застукают близко к ограждению? Впрочем, неважно.

Бен лениво курил, иногда давая сделать затяжку Олив. Квентин шёл с сигаретой в зубах, сунув руки в карманы.

— Недели на две? Какого лешего тогда они вообще приехали?

— Квент, хватит ныть, — сказал Бен, притягивая к себе Олив и обнимая её за плечи. — Ну приехали, не уедут. Тебе-то что? Исса, дёрнешь парочку? — Бен протянул Уильямсу пачку сигарет. Исайя протестующе замотал головой. — Паинька.

Квентин нервно выдохнул дым. Ну вот что ему ответить? «Когда Элизабет уедет, я не смогу ни есть, ни пить, ни спать. А ещё у меня встаёт только от одной мысли о ней»? Квентин достаточно долго молчал. Бен посмотрел на него с насмешкой.

— Квент, она тебе не даст. Никогда. В школе, поверь, немало девчонок, которые хотят, нет, мечтают, хотя бы увидеть твой член.

— Да при чём тут мой член? — (хотя Бен отчасти и прав). — Просто я логики не понимаю. Это что, типа туризма?

— Да какой туризм, господа? — вмешалась Олив. — Туризм с Великобританской школы-интерната, в которой даже не слышали о других интернатах, в Румынскую? Что за бред?

— Хочешь сказать, они намеренно сюда приехали? С какой-то целью? — спросил Исайя.

— Ничего я не хочу сказать. Просто, согласитесь, это странно — подвергать учеников Великобританского интерната такой опасности, как знания о сети школ, отправляя троих детей погостить у нас две недели, — Олив потянулась к Беновой сигарете, которая была у него в руке на её плече.

— Ну почему же только для этого? А у Брэйта отсосать? — Бен язвительно улыбнулся.

— Блэйд, закрой хлебало, — огрызнулся Квентин.

— Стойте! — крикнул Оскар, останавливая всех, выбежав вперёд и раскинув руки, словно защищая.

Квентин сделал последнюю затяжку и выбросил окурок.

— Ты чего орёшь? — недовольно спросил Бен.

Олив посмотрела из-под Оскаровой руки вперёд и скривилась. Исайя сделал один неуверенный шажок вперёд.

— Что там? — Бен оттолкнул впереди стоящего Оскара.

На траве лежала птица. Мёртвая птица. Исайя подошёл к ней и присел рядом, внимательно разглядывая.

— Это сова. Сова-сипуха, — Исайя поднял глаза на друзей. — Не просто сова, как вы понимаете. И крови почти нету. Трупик сюда подбросили.

Квентин подошёл ближе. Теперь он мог отлично рассмотреть сову. Она лежала на спине, раскинув крылья, с открытыми глазами.

— Убьём окончательно? — спросил Бен, выбрасывая сигарету и выпуская из объятий Олив.

Олив схватилась за его руку.

— Это опасно, — заявила она. — Не делайте этого. Пожалуйста.

— А потом эта сволочь, Нолли, — Бен кивнул на сову, — будет убивать всех, кого не лень. Всё будет нормально. Просто держи в руках кол и отойди подальше, хорошо? — Бен взял лицо Олив в руки. Поцеловал её в волосы. — Не беспокойся.

Олив тяжело вздохнула и отошла на пару шагов назад. Оскар подошёл к Олив и отвёл её ещё дальше. Бен повернулся к Исайе и Квентину. Уильямс кивнул головой. Квентин полез в сумку, достал оттуда длинный деревянный кол и присел на колено с одной стороны от птицы, прижав её крыло к земле. То же сделал и Бен, сидя напротив Квентина.

— Готовы? — спросил Исайя, аккуратно держа голову птицы в руках.

Квентин посмотрел на Бена. Блэйд молча кивнул.

Исайя глубоко вздохнул и сжал в руках череп совы. Квентин почувствовал пульсацию в крыле под своей ладонью. Птица дёрнулась, и вот уже вместо крыла Квентин прижимает к земле бледную сильную руку. Стригой, парень лет семнадцати, страшно выпучил глаза и раскрыл рот с клыками, издав при этом хриплый вдох. Исайя со всей силы вжал голову стригоя в землю. Бен, размахнувшись, всадил стригою кол в человеческое сердце.

У Квентина никогда с этим не было проблем. На практических занятиях, когда Георге Раду приводил настоящих вампиров, оборотней, ведьм или других сверхъестественных мудаков, Квентин не робел — он убивал. Ему не было жаль, он делал всё быстро, чисто, качественно. Но сегодня Квентин немного замешкался. Стригой дёрнулся, когда кол пронзил его человеческое сердце, и, наверное, ещё больше разозлился. Он попытался помотать головой, но Исайя не позволил ему это сделать. Когда холодная рука начала шевелиться, Квентин, испугавшись, размахнулся и со всей силы рубанул колом по груди стригоя. Квентин закрыл глаза. Послышался противный чавкающий звук. Парень на земле затих.

— Ты что, придурок? — на Квентина набросился Бен. — А если бы он освободился? Квент, о чём ты думал?!

Квентин молча с трудом вытянул из тела стригоя свой кол. Олив уже была рядом.

— Всё нормально? — спросила она, проведя рукой по волосам Квентина.

— Да тут у нас завёлся один рисковый парень, — бросил Бен, вытирая свой кол о футболку трупа.

— Бен, угомонись уже, — рыкнул на Блэйда Исайя. — Я вот одного не могу понять — это его настоящее тело? — он ещё раз оглядел стригоя. — Этому трупу от силы дня два, не больше. И отсутствует любой запах, вы не находите? Какой смысл — сотворить стригоя, а потом сразу же убить?

— Исса, веришь — мне всё равно, — Бен сунул кол в сумку. — Меня сейчас интересует только то, куда мы денем труп.

— Может, закопать? — неуверенно предложил Оскар, который перед этим тихонько стоял в сторонке.

Бен глянул на Леви взглядом, в котором ясно читался вопрос о вменяемости Оскара. Леви поёжился.

— Ну ладно, чего ты, ну глупость я сказал, ну всё, хватит, — заныл Оскар, бросая осторожные взгляды на Блэйда.

— Единственное, что остаётся, это просто выбросить труп за ограждением и спрятать как-нибудь его там, — сказал Квентин и встал на ноги.

Бен хлопнул в ладоши и развёл руки в стороны, а Исайя озадаченно нахмурился. Меж его бровями залегла складка.

— Ладно, — решительно выдохнул Уильямс и поднял глаза на Квентина. — Вы двое, — он указал пальцем на Брэйта и Олив, — идёте в домик. А мы здесь справимся. Вы отведёте все подозрения в случае, если они появятся.

Олив вдруг взъерошилась и стала очень похожей на малюсенького воробья. Она упёрла руки в пояс и недовольно нахмурилась.

— А я?! — Олив осеклась и глянула на Квентина. — Ну, то есть мы?! Ты, Исайя, говоришь мне, то есть нам, уйти, да? А больше ты ничего не придумал? Господи, Боже мой… Ты думаешь, наивный, что я уйду?

Бен устало вздохнул и поднялся на ноги. Он подошёл к Олив и положил ей на плечи вытянутые руки.

— Да, Нолли, ты возьмёшь Квента за руку и уйдёшь. Подумай, если бы ушли, например, Оз и Квент — ты осталась бы с нами, со мной и Иссой. Представляешь, что люди подумали бы? При том, что в медпункте презервативов в наличии нету. А так — смотри — девчонка и главный заводила ушли. Следовательно — что? Ничего не случится! — Олив тяжело вздохнула. — Доверься мне, пожалуйста.

Если честно, то Квентину хотелось подальше убежать от всего этого ужаса. Ему почему-то было так противно смотреть на мёртвого стригоя, что касаться его казалось Квентину верхом отвратительности. Брэйт взял Олив за руку. Она подняла на парня беспомощный взгляд.

— Пошли, Олив, пошли, — Квентин слабо потянул Олив за руку в сторону домиков.

Девушка ещё раз гневно посмотрела на Бена и поддалась.

Квентин потянул её к домику, словно за ним кто-то гнался. Олив еле успевала за ним, иногда с ходьбы переходя на лёгкий бег.

— Ты чего так летишь? — запыхавшимся голосом спросила Олив.

Квентин не ответил. Воздуха в лёгких хватало только на то, чтобы дышать и быстро идти, но уж точно не говорить. Отвечать неправду Квентину не хотелось, а если сказать, что ему противно, не хочется или даже в некой степени страшно, то Олив будет считать его бабой. Нет уж, лучше промолчать, хоть это и будет выглядеть немного грубо. Чем ближе они были к домику, тем медленнее шёл Квентин.

Он взлетел по ступенькам к двери. Олив, поднимаясь к нему, рылась в сумке, ища ключи. Пряди её волос запутались, упали на лицо, некоторые прилипли к губам. Олив сдувала, поправляла, убирала эти непослушные локоны, но они всё норовили лезть её в глаза.

— Вот они, — Олив с видом победительницы достала с сумки ключи.

Замок клацнул, и дверь отворилась. Квентин привык к тому, что, входя после влажного и прохладного воздуха в сухой и тёплый домик, первое, что он чувствовал, были тепло и запах шерсти Мирро. Теперь же на него повеяло совершенно незнакомым запахом — персики. Персики и яблоки. Они были повсюду. Их запах. Им был пропитан не только воздух, но и, как казалось, мебель, одежда, что весела на вешалке, даже люстра и свет ламп дышал этими персиками и яблоками. На кресле, где обычно восседал Исайя, сидела Жанна и звонко хохотала, играясь с невероятно весёлым Мирро. Обычно у него не было привычки так радушно принимать совершенно незнакомых людей — он стремился что-нибудь отгрызть у любого чужого, кто зайдёт в домик. Но Жанна, похоже, была исключением изо всех правил — она вела себя, как дома, гладила Мирро по загривку, а он пытался лизнуть ей руку. На кресле напротив сидел Кристофор и с умилением смотрел на смеющуюся Жанну. Он поднял на Квентина и Олив глаза, когда они вошли. Мирро, едва увидев их, с громким лаем бросился встречать знакомых. Жанна повернулась к вошедшим в домик лицом. Её глаза засветились тёплым светом, когда она увидела Олив. То же произошло и с Шеер. Наверное, они понравились друг другу.

— Олив?! — Жанна вскочила на ноги с самым счастливым выражением лица. — Я и подумать не могла, что тут живешь ты!

Олив погладила Мирро, который ластился к ней, скинула с плеча сумку и пиджак, бросив всё на диванчик.

— Так вы наши гости, правильно? — спросила Шеер, расплетая свою длинную толстую косу.

Жанна активно закивала головой.

— Только знать бы, как тебя зовут, — обратился Кристофор к Квентину.

Квентин угомонил Мирро и поднял на Кристофора глаза.

— Меня зовут Квентин. Ты мог слышать моё имя в столовой.

— Значит, я не слышал.

К Брэйту подскочила Жанна и с торжествующим выражением подала свою руку для пожатия.

— Жанна, приятно познакомиться, — пропела куколка, смотря на Квентина снизу вверх.

Да, определённо Жанна нравилась Квентину. Милая и смешливая, с ямочками на пухлых щеках. Он пожал её ладошку — маленькую, мягонькую, и не смог сдержать улыбку. Он обнял её — не сделать это показалось Квентину грубостью. Жанна была немного полноватой, но такой тёплой и обворожительной, что Квентин просто растаял, когда она обняла его в ответ. При этом Кристофор так внимательно наблюдал за Жанной, что его внимательность граничила со свирепостью и угрозой.

Олив расплела свою косу и тряхнула золотом густых волос. Потом расстегнула пуговицы рубашки до ложбинки меж грудями и сняла свои туфли. Квентин тоже разулся и обул домашние кеды. Тоже снял пиджак и бросил его до пиджака Олив.

— Устроим гостям приём? — спросила Шеер у Квентина, сверкая кошачьими глазами.

— Устроим, Олив, конечно же да, — ответил Квентин, смотря, как радуется девушка.

Дверь в коридорчике скрипнула. Все повернули туда головы. Сердце у Квентина ёкнуло.

Из девичьей спальни вышла Элизабет, поправляя на себе рубашку. Она подняла глаза со своей одежды на Квентина. Он отсалютовал ей двумя пальцами. Элизабет окинула его удивлённым взглядом. Она вышла из тёмного коридорчика под свет лампы в гостиную.

— Рада вас видеть, господа, — сказала Элизабет, смотря на Квентина и Олив.

Она была так близко к Брэйту, что, чёрт, он мог уловить её запах — персик с яблоком. Это ею пах весь домик, ею дышало всё вокруг, это она окружала его со всех сторон.

Квентин стоял немного позади Элизабет, при этом она стояла к нему спиной. Он осмотрел её с головы до ног. Может, это так сделала Судьба, может, это издевательство, но на Элизабет были обтягивающие джинсы. Это ещё было бы терпимо, не будь у неё такой офигенной задницы и таких классных накачанных ног. Взгляд Квентина прилип к её пятой точке. Элизабет что-то говорила Жанне, а потом с какого-то перепугу нагнулась поправить штанины. Квентин сглотнул. Прямо сейчас можно было подойти к ней вплотную, прижаться членом к её заднице, схватить её за бёдра и так и стоять. Квентину этого хватило бы. И то, что они малознакомы, ничуть не смутило бы его, но представить реакцию Элизабет на это было страшно.

— Квентин!

— Что? — откликнулся Брэйт, а потом только оторвал взгляд от задницы Элизабет и перевёл его на Кристофора.

Кристофор смотрел на Квентина с такой насмешкой, словно предлагал попробовать искусить судьбу.

— Ты ведь хорошо знаешь территорию интерната, правильно? — спросил Кристофор. Брэйт кивнул. — Ну так поводи Элизабет везде, покажи ей всё.

Элизабет повернулась к Квентину лицом и окатила его оценивающим взглядом.

— С ним? — спросила она у Кристофора, указав на Квентина пальцем.

— Чем я тебе не нравлюсь? — спросил Квентин, делая шаг к Элизабет.

Она посмотрела на него снисходительно, так, что в её глазах появился вызов ему, Квентину.

— А ты? — спросила Элизабет у Олив.

Олив пожала плечами.

— Он знает лучше. Можно сказать как свои пять пальцев. Пусть лучше он, — Олив присела на поручень диванчика. — Я пока что поговорю с другими нашими гостями, — она улыбнулась Жанне.

Элизабет глубоко вздохнула, будто внутри соглашалось сама с собой.

— Ладно, — она встряхнула волосами и снова посмотрела на Квентина. На её каменном лице не было ни эмоции. Ни одной. — Пошли.

Элизабет прошла мимо Квентина за своей верхней одеждой. Её запах забил парню голову, будто кто-то дал хороший подзатыльник. Он, словно пьяный, последовал за ней. Элизабет достала из рукава своей кожаной куртки полосатый чёрно-синий шарф и обмотала им шею. Волосы, которые были прижаты к шее шарфом, Элизабет легким движением руки высвободила, и они язычками пламени упали ей на плечи. Элизабет надела куртку и оглянулась на стоящего, как столб, Квентина.

— Может, ты хоть пошевелишься? — спросила она, сверкая глазами.

— Пошевелюсь, — пообещал ей Квентин, хватая с дивана свой пиджак.

Элизабет, задрав вверх свой носик, крутнулась на пятках и открыла дверь, впуская в домик запахи влажной земли и сырых опавших листьев. Квентин выскочил наружу сразу же за Элизабет в своих кедах. Ну ничего, что может простудиться. Зато будет знать, что не зря. Элизабет резво сбежала с крыльца, Квентин поторопился за ней, на ходу натягивая на себя куртку.

— Зачем тебе знать территорию школы? — спросил Брэйт у Элизабет. — Ты шпионка, что ли? По ходу бы узнала всё.

Элизабет повернулась лицом к Квентину.

— Я столь похожа на шпионку? — она приподняла брови. — Очень мило с твоей стороны.

— На задиристую шпионку. Вот так.

— Это мне льстит, Квентин.

В груди всё обомлело. Она. Назвала. Его. По. Имени. Чёрт тебя дери. По имени. Никто и ничто ещё не вызывало у Квентина такой реакции на обращение к нему самому. А с её уст это звучало сверх волнующе.

— Здесь очень красиво. Там, откуда я родом, такой красивой осени нет. Там есть только холодная зима, зима и тёплая зима.

— Там уныло?

— Нет, там сурово.

Элизабет нахмурилась и обхватила себя руками.

— У вас здесь тепло, — заявила она.

— Да, наверное, теплее, чем у вас.

«Идиот! Мог бы придумать что-нибудь поостроумнее, чем этот дебильный ответ!».

Элизабет пошла за дом, прямо к ограждению.

— Здесь такой хрупкий забор. Они вам доверяют? — Элизабет провела по прутьям забора рукой. Квентин позавидовал забору — даже он, холодный и металлический, чувствовал тепло рук Элизабет.

— Да, доверяют. Мы же не нарушаем дисциплину.

Элизабет повернулась лицом к Квентину.

— Знаешь, ты не очень похож на парня, который ничего в жизни не нарушал.

Квентин засунул руки в карманы и пожал плечами. Ему так хотелось нарушить что-нибудь вместе с Элизабет.

— Ну, допустим, — лениво бросил он. — Допустим, нарушал. Это никаким образом не влияет на тот факт, что я живу в домике, откуда запросто можно сбежать.

Элизабет улыбнулась и отвернулась, опершись на забор. Квентин подошел к ней. Элизабет внимательно разглядывала склон за ограждением и лес на его вершине.

— Какой смысл строить школу на низине? Она же более уязвимая в таком случае, — спросила Элизабет.

Квентин ухмыльнулся, глядя на лес. Это всегда возбуждало всех девчонок, то, как он улыбался, не смотря ни на кого, и он надеялся, что возбудит и её.

— А какой смысл строить школу чуть ли не на краю обрыва над морем? — Квентин посмотрел на Элизабет. Она едва нахмурила брови.

— Тебе не понять, Квентин, — холодно бросила она и зашагала прочь от ограждения.

Внутри Квентина всё обомлело. Чёрт, она уходит.

— Эй, ты! — крикнул он и принялся догонять её. — Элизабет!

Квентин поравнялся с ней и зашагал в ногу.

— Покажи мне, Квентин, — Элизабет остановилась. Квентин не сразу понял смысл сказанного ею. — Покажи мне всё, что посчитаешь интересным для меня. Я хочу знать больше об этой школе. И ты, — она ткнула пальцем в грудь Брэйту, — мне в этом поможешь. Ведь так?

Там, где Элизабет дотронулась до него, у Квентина, казалось, через одежду палец оставил ожоги. Дыхание сбилось. Элизабет заметила это и нахмурилась, прищурив глаза и сжав губы в ниточку.

— Знаешь, что, Брэйт, и не думай влюбляться в меня, — вдруг заявила она. — Мне такая обуза, как любовь, тем более безответная, совершенно не нужна, понял? — Элизабет убрала палец. — Покажи мне территорию школы, и поделом. Я сюда ненадолго. Любить меня нет смысла. Тем более… — девушка вдруг запнулась и еле заметно покраснела. — Ты можешь найти множество других девчонок, которые захотят быть с тобой. И не смей вздыхать.

Квентин нацепил на себя маску глубочайшего безразличия. Но как так? Как она заметила, как узнала? Зачем отшивает? Да и что эта девчонка себе надумала? Оставить его в дураках?

Квентин снисходительно улыбнулся.

— Ты мне совершенно не интересна. И сели бы ты тогда не смотрела на меня так, то я бы тебя и не заметил. Давай, юная шпионка, пошли.

Элизабет ещё раз внимательно окинула Квентина настороженным взглядом, расслабилась и кивнула.

Где он только её не водил. Хотя да, не водил в той части, где они с ребятами курили и где убили стригоя. Квентин показал Элизабет всё: конюшни, домики работников школы, кухню; показал всё, что могло показаться интересным и безопасным. Элизабет часто спрашивала, внимательно слушала, и Квентину было очень приятно прогуливаться с ней.

Элизабет издалека увидела Воронье гнездо.

— Оно не стоит особого внимания, — сказал Квентин, когда они вдвоём подошли к нему. — В Смутные времена на него забирались для осмотра местности, но теперь нужда в нём пропала — всё спокойно.

Элизабет подняла голову и осмотрела башню.

— Какая высота?

— Двадцать пять метров. Да, не слишком круто, но ведь мы просто школа.

— Ну да… — невнимательно произнесла Элизабет, всё ещё увлечённая Вороньим гнездом. — А…а в последнее время у вас странностей никаких не происходило?

Квентин оперся спиной о ближайшее дерево и сложил руки на груди. Её запросы были слишком странными, если бы она была просто туристкой.

— А зачем тебе странности? Именно в последнее время? Зуб даю, ты шпионка.

Элизабет ухмыльнулась.

— Никакая я не шпионка. Просто любительница странностей. А на самом деле я пишу детальное описание школ имени святого Николая, поэтому…

— Подожди-подожди, ты из Британии и знаешь о сети школ?

Рыжая явно лукавила. Совершенно недавно Роберт Арад вспоминал о том, что из-за того, что в Британской школе учится Эмма Джонс, дабы не дать ей знать, что в мире существуют её последователи, там вообще последние двадцать лет не заикаются о сети школ. По идее, Элизабет ни сном ни духом не должна знать, какого лешего её перекинули вдруг в точно такую же школу, только в Румынии.

Рыжая немного растерялась, но вскоре взяла себя в руки.

— Ну, как, я знаю, видишь? Я пишу огромную работу для Госпожи о всех школах. Ещё знают Кристофор и Жанна. И всё, — Элизабет так преданно смотрела Квентину в глаза, что парень понял — ни хрена, всё, что она сказала, — чистейшей воды ложь. — А ты откуда знаешь, что в Британии об этом не говорят?

— А это не твоего ума дело, шпионка. Ты спрашивала о странностях? Нет, ничего не происходило.

Элизабет подошла к парню очень близко.

— А ты, Квентин, ничего не путаешь? Учти, что я здесь с распоряжения Госпожи, и поэтому доверять мне можно. Даже нужно.

Квентин смотрел на Элизабет сверху вниз и отрицательно покачал головой.

— Слышишь, шпионка, что я тебе говорю — ничего не происходило. А хотя нет, произошло недавно кое-что: Полина с 36 Докторского класса залетела от Зигфрида с 37 Охотничьего. Так их быстренько поженили и выперли со школы. И даже после этого в медпункт презервативов не купили. Скажи, ужас? Так Госпоже и доложи — ученики жалуются на отсутствие контрацепции, пусть она знает о проблемах детей.

Элизабет улыбалась, еле сдерживала смех. У неё немного покраснели щёки, а круглые большие глаза блестели так тепло и уютно. Она ничего не говорила, просто смотрела на него и улыбалась, обхватив себя руками. Подул холодный ветер, и Квентин вновь почувствовал её запах.

— У нас здесь погода такая дурацкая. Переменчивая. Завтра точно будет солнце и тепло, как сегодня утром, — промямлил Квентин, вообще не понимая, зачем Элизабет об этом знать.

«Дурацкая погода. Лезет всё время в разговор без спроса».

— Я хочу тепла. Очень хочу. Хотя и привыкла к холоду и люблю его.

«Она хочет тепла? Хм, можно устроить».

Квентин резко схватил Элизабет за плечи и в мгновение глаза прижал её к дереву, на его место. Девушка ни капельки не смутилась, она сложила руки за спиной, а Квентин оперся одной рукой слева от Элизабет, а второй справа от её лица.

— Тебе не хватает тепла, Снежная Королева? — низким голосом спросил Квентин, немного нагнувшись к лицу Элизабет. — Я могу устроить.

Улыбка не сходила с губ Элизабет. Девушка не пыталась вырваться, убеждать, не кричала, и холод, который Квентин чувствовал от неё в столовой, стал куда-то пропадать. Попалась, значит, шпионка.

— Мне лишь интересно, хватит ли у тебя смелости, — ответила Элизабет, немного прищурив глаза. Квентину это показалось очень игривым. Он согнул руки в локтях и ещё немножко приблизился к лицу Элизабет.

— А ты смелая — совсем не боишься.

— А кого мне бояться — тебя, что ли? — изумилась Элизабет.

— Да хоть и меня.

Ещё пара миллиметров — и их носы соприкоснутся. Квентин начал терять голову. Он — как поезд, который на полном ходу сходит с рельс. Губы «ходячей силы» — как святыня, которую не хочется опорочить лишь прикосновением, но которой не причаститься — величайший грех. Ни одна, ни одна, ни одна, чёрт подери, девчонка не заставляла его чувствовать себя летящим в пропасть паровозом!

Дыхание у Элизабет было ровное, в отличии от Квентинового. Она спокойна, как удав, в то время как он с трудом удерживает остатки самообладания.

— Кто-то мне недавно говорил, что я ему совершенно не интересна, — Элизабет самодовольно улыбнулась.

— Просто забудь об этом на минуту.

— Но…

— Слушай, англичанка, с какого перепугу ты стала такой разговорчивой? Шла-шла, молчала-молчала, и что, вдруг прорвало? Закройся, пожалуйста, и не мешай.

Элизабет, неудачно скрыв издевку во взгляде, наклонила голову набок и принялась ждать следующих действий Квентина. Квентин только открыл рот сказать что-нибудь острое, чтобы зацепить Элизабет, но вдруг послышались голоса.

— Впереди планеты всей, да, Брэйт?

Квентин оттолкнулся от ствола и стал ровно, сунув руки в карманы штанов. Больдо Попеску и Вэзилика Ионеску появились из-за Вороньего гнезда. Они оба уверенной походкой подошли к Элизабет и Квентину.

— Только на горизонте появляется какая-нибудь, так и ищи рядом либо тебя, либо Блэйда, — сказал подойдя Больдо. Он с совершенно довольным выражением лица перекачивался вперёд-назад, с пятки на носок.

— Блэйда? — переспросила Элизабет, нахмурив брови.

— Да, милая, да, — ответил ей Вэзилика. За «милая» Квентину вдруг очень сильно захотелось заехать ему в рожу чем-нибудь очень тяжёлым. — Половина девчонок школы мечтают о его члене между своих ног.

Градус ненависти в Квентине резко подскочил к самой высокой точке.

— Закрой рот, Ионеску. Тем более, что ты, наверное, никогда не думал, почему ни одна не мечтает о тебе.

Смуглые щёки Вэзилики вспыхнули стыдливым румянцем, глаза чуть не вываливались из глазниц, а сам он начал ловить ртом воздух, как рыбка. Больдо с улыбкой похлопал друга по плечу. Понятно, что Больдо сейчас тоже смеётся над несчастным Вэзиликой, потому что у Больдо был намного больший опыт общения с девушками — Попеску был слащавым красавцем, и только.

— Не угнетай Вэзилику, Брэйт, а то как свинья, честное слово, — еле сдерживая смех, сказал Больдо.

— Кто бы говорил о свинстве, Больдо. А особенно в присутствии дамы.

Больдо глянул на Элизабет так, словно не видел, что она тут стоит с самого начала из разговора.

— Ах, дорогуша, простите, — Больдо изобразил самую учтивую рожу, на которую только раскошелился. Протянул Элизабет руку, она ответила, но он не пожал её ладонь, а поцеловал. Квентин с трудом сдержал рвотный рефлекс. — Меня зовут Больдо Попеску. Это — Вэзилика Ионеску. Наши родители — довольно влиятельные личности, поэтому, если что-нибудь захочешь, говори нам, — Больдо пожал ладонь Элизабет как-то слишком нежно. — А особенно мне, — прошептал он девушке на ухо.

Джонс лишь вежливо улыбалась.

— Меня зовут Элизабет Джонс.

Внезапно губы Больдо перекочевали от уха Элизабет до её щеки. У Квентина снесло крышу. Он грубо оттолкнул Попеску от Элизабет. Больдо чудом не упал, сохранив равновесие. Вэзилика, поражаясь Квентиновой наглости, жутко раскраснелся, но в глазах ясно и отчётливо читался страх за свою шкуру. Квентин почувствовал резкую перемену отношения к Ионеску — с враждебного на брезгливый.

— Ты что творишь, безродный чмырь?! — зашипел Вэзилика. — Да ты знаешь, что тебе будет, если наши отцы узнают?

Глаза у Квентина налились кровью, ладони сжались в кулаки. Брэйт знал, что перед Элизабет будет не очень красиво и галантно драться, но эти два олуха его обязывали пустить в ход кулаки.

Вдруг его рукава коснулось что-то тёплое. Ха, не такая уж эта шпионка и холодная.

— Вэзилика, следи за выражениями, — строго произнесла Элизабет, придерживая Квентина за рукав.

Ионеску угрюмо посмотрел на Джонс.

— А ты мне указ?

— Надеюсь, если не она, то я.

Никто не заметил, что возле Вороньего гнезда, за спинами Попеску и Ионеску, словно стервятник, наблюдал за всей этой сценой Василий. Парни быстренько зашевелились, приводя себя в порядок, а Квентин выдернул свой рукав с ладони Элизабет — не хватало ещё, чтобы Василий подумал, что Джонс его, Квентина, защищает.

— Мне вот что интересно — кто в предстоящей драке виноват, — произнёс Василий, задумчиво разглядывая свои пальцы.

Ионеску и Попеску опустили головы, словно нагадившие котята. Квентин не хотел делать так же, как и они, но в присутствии Василия уверенность — главный из пороков. Брэйт, поджав губы, опустил взгляд на землю.

— Знаете, Василий, неплохо было бы, если бы Ваши ученики более учтиво относились друг к другу, а особенно к ученицам, — вдруг заявила Элизабет, выйдя вперёд и задрав вверх курносый нос.

Василий удивлённо взглянул на Элизабет. В его пылающих глазах читался и восторг её смелостью, и враждебность. Попеску и Ионеску посмотрели на Элизабет, словно на единорога.

— А виноваты мы тут все. Так что можете не беспокоиться, Василий, конфликт исчерпан, — сказала Элизабет, в конце кивнув головой.

Василий прищурил глаза и уже собирался что-то сказать, как вдруг прозвучал крик — пронзительный, громкий девичий визг, доносившийся из противоположной части школы. Элизабет, словно охотничья собака, которая услышала шорох в кустах, вскинула голову и прислушалась. Когда эхо улеглось, она побежала в сторону визга. Квентин бросился за ней, ему на пяты наступал Василий, а за ними торопились Больдо и Вэзилика. Отовсюду люди бежали туда же, слышались одиночные вскрики.

Возле забора в виде копий собралось немало людей — и маленьких, и учеников постарше. Все перешёптывались, прикрывая рты ладонями и опуская глаза. Элизабет решительно начала продираться сквозь толпу, то и дело приговаривая «Простите… Извините… Позвольте пройти…», Квентин шёл сразу же за ней, но толпа была большая, и был огромный риск потерять Элизабет из виду. Когда Квентин протиснулся вперёд и смог дышать полной грудью, его глазам предстала ужасная картина. Рядом стояла Элизабет, внимательно рассматривая тот кусочек пространства возле забора, куда смотрело множество испуганных глаз.

Возле забора стояла малюсенькая девочка лет шести-семи и громко плакала, изо всех сил схватившись за прутья, чтобы не упасть. Её маленькое тело тряслось, лицо покраснело, а волосы возле лица были мокрыми от пота и слёз. Слева от неё, за забором, лежало тело такой же маленькой девочки, её голова опиралась об одно из копий, поэтому лица не было видно. То копьё, на которое девочка опиралась головой, было испачканное кровью, а на острие были наколоты какие-то лоскутки. Земля возле забора была порыта, словно кто-то хорошенько поковырялся в ней каблуками сапог.

Квентин немного наклонился вперёд и протянул стоящей заплаканной девочке руку.

— Эй, дорогая, слышишь, иди сюда, — Квентин позвал девочку к себе. Она подняла на него глаза, немного затихнув, а потом, страшно закричав, упала, хватаясь за забор.

Квентин подбежал к девочке и упал на колени рядом с ней, прижав её к своей груди. Она плакала, рыдала, кричала ему в куртку и обнимала его своими грязными ручками. Квентин не слышал толпы, не слышал никого, кроме девочки. Он шептал ей на ухо, что всё будет хорошо, что с её подругой всё будет хорошо, что вообще в мире всё хорошо. Сначала девочка мотала головой, отказываясь слушать, но потом плакала всё тише и тише, а со временем подняла на Квентина синие-синие, как сапфиры, зарёванные глаза и кивнула. Квентин обнял девочку ещё сильнее и поцеловал в макушку.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Наталья. Наталья Кински, — ответила девочка в Квентинову грудь.

— Так вот, Наталья Кински, ты не ранена?

Девочка замотала головой и подняла к Квентину личико.

— Я — нет, а Минка — да, — Наталья грустно повела головой в сторону лежащей девочки. — Минка мертва, я это знаю, можешь не доказывать мне обратное.

Квентин как раз думал, как сказать Наталье, что её подруга вряд ли жива, но Наталья избавила его от необходимости говорить ей причиняющую боль правду. Наталья выглянула из-за Квентинового плеча и посмотрела на толпу. Квентин обернулся.

Элизабет, сложа руки на груди, смотрела на Минку. Потом она повернулась к забору спиной и начала медленно идти задом. В земле были вырыты две борозды, словно кого-то тянули к забору задом, а этот кто-то, наверное, Минка, упирался в землю пятками. Элизабет шла параллельно этим бороздам. Только она начала это делать, как по толпе прошла волна шушуканья и, дойдя до галёрки, затихла. Упершись спиной в забор, Элизабет взглянула вверх, на наконечник загрязнённого кровью копья. Потом она взялась руками за прутья, подтянулась и начала вот так карабкаться вверх — спиной к ограждению, работая руками и помогая себе ногами. Как она не соскальзывала— одному Богу известно. Добравшись до верха и опершись ногой о ближайший параллельный земле металлический прут с колючками, Элизабет пригляделась к лоскуткам, застрявшим на верхе копья в крови. Она нахмурилась, притронулась пальцем к лоскуткам и вдруг одёрнулась.

— Это кусочки ткани, кожи и мяса, — сказала она, повернувшись лицом к Квентину. Парень ожидал, что Наталья заплачет или хотя бы отвернётся, но она спокойно наблюдала за Элизабет. — Предполагаю, что спина девочки изодрана.

Элизабет перелезла на другую сторону забора и осторожно спустилась вниз. Мягко опустившись на землю, она наклонилась к телу Минки и прижала пальцы к её шее, выжидая пару секунд.

— Она не дышит, пульса нет. Девочка мертва. Сейчас… — Элизабет взглянула на свои часы. — Сейчас 16:47. Зафиксируйте, кто-нибудь, пожалуйста, время.

— Я запомню, — откликнулся Квентин, сильнее прижимая к себе Наталью.

Элизабет повернулась задом к трупу и вдруг громко вскрикнула. Вместе с ней, казалось, беззвучно вскрикнула вся толпа. Квентин, оставив Наталью, вскочил на ноги и бросился к забору. Элизабет стояла лицом, полным отвращения, и смотрела на труп совы-сипухи с разрезанным животом и безобразно раскиданными вокруг внутренностями.

Она и не знала, на кого смотреть: может, на золотистые локоны Олив, может, на тёмные пряди Бена. Наслаждаться заразительно-прекрасной улыбкой Олив или сиплым смехом Бена.

Бен, Оскар и тот парень с чудным библейским именем Исайя пришли практически сразу после ухода Сиси и Квентина. Мирро оказался псом Исайи. Когда в домик вошли парни, Олив заметно расслабилась, и когда Бен сел рядом с ней на диванчик, она его крепко обняла — он ответил тем же. Новоприбывшие были очень рады тому, что Дженни, Кит и Сиси будут жить вместе с ними под одной крышей. Они принялись всячески расспрашивать и развлекать Кита и Дженни, а когда вспоминали о Квентине и Сиси, то загадочно улыбались. Ребятами они были отличными: Бен умел рассказывать истории так, что со смеху можно было описаться, Исайя оказался большим любителем животных и мозгом компании, Оскар умел так очаровательно и смущённо улыбаться, что растаять было проще простого, а у Олив, оказалось, есть хомячок Пончик. Клетка с Пончиком стояла в комнате у мальчиков, поэтому Дженни её-то и не увидела.

— Как вас встретил Мирро? Дружелюбно или не очень? — спросил Исайя, сидя в кресле, в котором ранее сидела Дженни, и гладя сидящего рядом Мирро по голове. Как стало известно, у каждого обитателя домика было своё место в гостиной: у Исайи — это кресло, у Квентина, Бена, Олив и Оскара — стоящий под стеной диванчик, а ещё один диванчик напротив принадлежал Брындуше и Виорике. На вопрос Дженни, почему никто не облюбует ещё одно кресло и половину девичьего диванчика, Бен ответил, что рядом с Олив ему теплее и уютнее, тем более, что от неё пахнет приятней, чем от любого другого человека. Олив смущённо улыбнулась и толкнула Бена в бок, а Бен обнял её одной рукой и уткнулся её в волосы носом.

Дженни, смотревшая на то, как Бен тихонько что-то шепчет Олив на ушко, а та сосредоточенно слушает, крутя на пальце волосы, пропустила вопрос Исайи мимо ушей, но Кит ответил:

— Да так, порычал на меня немного, но у меня отношения с собаками лучше, чем с людьми, так что… Тем более, он не кусал Жанну — как её вообще можно кусать?

Исайя понимающе кивнул и окинул Дженни взглядом.

— Да, был бы я животным, я бы тоже её не кусал, — сказал он и приятно улыбнулся.

Дженни улыбнулась в ответ, но без особого энтузиазма. Ей почему-то хотелось улыбаться Бену и Олив, но они были слишком заняты друг другом.

— Ну так с каким таким визитом вы приехали к нам? Туризм? — спросил Оскар.

Дженни переглянулась с Китом.

— Нет, не туризм. Разведка. Просто смотрим, что у вас тут и как у вас тут. А потом доложим Госпоже, — сказала Дженни (Брындуша рядом громко хмыкнула). Они с Сиси договорились, что в случае чего нужно говорить, что они прибыли с заданием разузнать побольше о школе.

— А что же именно вы будете докладывать, если не секрет? — спросил Оскар.

— Секрет, — ответил Кит. — Что мы посчитаем нужным, что и будем ей говорить.

Исайя закивал головой, словно соглашаясь с чем-то.

Вдруг Мирро поднялся и сел, прислушиваясь. Снаружи домика послышались голоса. Бен отпрянул от Олив, оба посмотрели на дверь. Она отворилась, и вошёл Квентин за руку с маленькой девочкой, за ними последней зашла Сиси. Девочка обхватила себя руками, а когда Квентин попытался снять с неё курточку, она встрепенулась, словно птичка.

— Иди туда, садись, — сказал Квентин и подтолкнул девочку к диванчику Олив и Бена.

Олив раскрыла объятия, и девочка села, крепко прижавшись к ней. Олив погладила её тёмные волосы.

— Что случилось? — спросила она, поднимая на Квентина глаза. — Она такая перепуганная! Как зовут тебя, милая?

— Её зовут Наталья Кински. Первый Охотничий, — ответил за девочку Квентин и сел рядом с ней.

Подошла Сиси и остановилась возле Дженни.

— Совершено убийство, — сказала она. — Кем-то или чем-то большим, сильным и длинноруким. Убили подругу Натальи, Минку Московиц, тоже из Первого Охотничьего. Никто процесса убийства не видел, лишь когда подбежала Наталья и закричала, все спохватились. Вы мне нужны, — Сиси глянула на Дженни и Кита. — Госпоже нужно знать.

— А, может, не нужно? — осторожно спросил Квентин.

Сиси одарила его холодным взглядом.

— Прекрати, Квентин, нужно.

Дженни бросила ещё один взгляд на Наталью и встала.

* * *

Как Дженни и ожидала, Сиси повела их с Китом на осмотр тела. Когда они втроём вошли в медпункт, точнее, в дальнюю часть медпункта, так же известную как морг, некоторые люди, которые там были, искренне удивились, увидев новые незнакомые лица.

На высокой кушетке лежало маленькое тело, очевидно, уже голое, накрытое полупрозрачной белой простынёй. Возле кушетки стояли Василий, Елена, ещё одна женщина и две девушки. Женщина была похожа на сову: низенькая, взъерошенная и страшно серьёзная, немного полноватая, в белом халате, как и все. Девушки возле неё были очень похожи друг на дружку: кудрявые, в очках, обе высокие и худые, с продолговатыми лицами, с особенно выделяющимися носами, только одна была выше и казалась старше второй. Женщина смерила троицу оценивающим взглядом, и вдруг взволновано бросилась к ним.

— Здравствуйте, дорогие, — запинаясь, произнесла она, схватив Сиси за руку. Очевидно, она знала, кто на самом деле Сиси. — Меня зовут Иоана Матей, я здешний врач и заведую медпунктом.

— Иоана, — окликнула врача Елена. — Введи их в курс дела, пожалуйста.

— Ой, — произнесла Иоана, поправляя свои кудрявые каштановые волосы, точь в точь такие же, как и у тех двух девушек. Её взгляд заметался по полу. Потом она собралась с мыслями и потянула Сиси за руку к кушетке. Дженни переглянулась с Китом, и они вместе последовали за ними двумя. — Ну, мы осмотрели тело…

— Я прошу прощения, Госпожа Елена, но что это за люди? — раздражённо спросила девушка, которая казалась старше. — Насколько я знаю, то посторонних здесь не должно быть.

— Это не посторонние, Мариана. Они с Великобританской школы. Их Госпожа с заданием прислала. А о таком, согласись, Госпожа должна знать, верно? — спросила Елена, сцепив руки в замок.

Мариана покорно опустила голову, хотя её очки при этом как-то зло сверкнули. Младшая девушка взглянула на старшую и начала смотреть на Сиси, Дженни и Кита так враждебно, словно они кого-то убили.

Иоана при этом залилась стыдливым румянцем, повернулась к Сиси, Дженни и Киту и, словно извиняясь, произнесла:

— Простите, простите, пожалуйста. Это Мариана и Фабия, моя дочери. Мариана — главная медсестра, а Фабия — староста Докторов, и они…

— Иоана, — теперь уже прозвучал голос Василия.

Иоана вмиг заткнулась, покраснела ещё пуще обычного и вообще смутилась.

— Простите… — промямлила она, но быстро взяла себя в руки. — Мы осмотрели тело, и…

Иоану снова перебили. На этот раз громко отворилась дверь, и кто-то вошёл. Дженни повернулась и увидела ещё одну молодую женщину, которая неспешно подбегала ближе к ним. У неё была сердцевидная форма лица, тонкие брови, напоминающие крылья чаек, внушительный нос и широкий рот. Она достала с чехла, который был прикреплён к ремню джинсов, очки и нацепила их на нос, на ходу надевая халат и проверяя, не забыла ли она маску.

— Я прошу прощения, Госпожа Елена. Я опоздала. Объясняла желающим детям непонятный материал, — сказала новоприбывшая женщина, натягивая перчатки. — Здравствуй, Иоана, добрый день, Василий, Мариана, Фабия…

И вдруг взгляд женщины пал на Дженни, Сиси и Кита, и Дженни показалось, что женщина замерла. Она смотрела на Кита с таким удивлением, что Дженни даже стало не по себе. Кит, видимо, тоже это заметил и первым протянул руку для пожатия.

— Кристофор, госпожа, — сказал Кит и немного поклонился.

Женщина слабо улыбнулась, словно немного грустно, и её глаза полыхали огнём, когда она смотрела на Кита. Она пожала ему руку.

— Я знаю, Кит, я знаю, — произнесла она, не отпуская Китовой руки. Откуда она могла его знать? — Но я никогдашеньки не дорасту до «госпожи». Меня зовут Виорела Раду, я здешняя учительница химии и биологии. Рада с вами познакомиться, дети, — она по очереди пожала руку Дженни и Сиси, даже не спросив имён.

— Так вот, я, то есть мы, осмотрели тело, и ровным счётом не нашли ничего такого, что могло бы натолкнуть нас на мысль, кто это сделал, — сказала Иоана. — Нет ничего: ни следов от пальцев, когтей, ничего, кроме ран на спине.

— И мы можем на неё посмотреть? — спросила Сиси, подходя к кушетке и натягивая на руки перчатки.

Иоана посмотрела на Елену, словно спрашивая разрешения. Елена кивнула. Иоана подозвала к себе Мариану, и они вместе стянули простынь с девочки, опустив её до пупка. Дженни подошла ближе, чтобы лучше видеть, так же сделал и Кит. Виорела взяла на столе напротив пачку белых салфеток и тоже направилась к девочке.

— Кристофор, — окликнула парня Сиси, — подойди, пожалуйста, мне нужна твоя помощь.

Кит, который нервно переминался с ноги на ногу возле Дженни, замотал головой и сделал пару шагов назад.

— Прости, Элизабет, но я хороший Охотник, не Доктор. Тем более, это девочка.

Все вдруг подняли на него глаза. Даже Василий улыбнулся.

— Да, Кристофор, девочка, но, к сожалению, мёртвая. Тебя смущают мёртвые люди? — поинтересовался Василий, насмешливо улыбаясь.

— Да ладно Вам, Василий, — вступила на защиту Кита Виорела. — Если Кристофор не хочет, то пусть поможет Жанна. Ты не боишься трупов, Жанна?

До Дженни еле дошло, что обращаются именно к ней. Мало того, что «Жанна», так ещё и наконец-то её заметили. Дженни замотала головой.

— Нет-нет, учитель Раду, не боюсь.

— Ты Доктор? — спросила у Дженни Фабия.

Дженни уже собиралась отрицать, но внезапно поняла, что никакой она не Охотник. И что когда в десять лет она выбирала себе направление, то руководствовалась не умом, а желанием быть ближе к Сиси, к подруге, которая сразу, без раздумий выбрала Охотников. На самом-то деле Дженни сдавала экзамены и чудом не проваливала физическую подготовку и боевые искусства. Возиться иногда в лаборатории в кругу Докторов для Дженни было намного приятней, чем размахивать мечами и стрелять с лука.

Сердце бешено заколотилось, но Дженни посмотрела на Фабию и, молясь, чтобы Сиси или Кит не сдали её, произнесла:

— Да, я Доктор.

Сиси обернулась к Дженни лицом и едва заметно приподняла брови.

— Я помогу тебе, Элизабет, я ведь Доктор, — сказала немного посмелевшая Дженни и подошла к Сиси.

* * *

— Ты, наверное, сошла с ума.

Да, сказать, что Кит и Сиси были удивлены — это ничего не сказать. Но зато они ни словом, ни взглядом не выдали её, не подвели.

— Ой, да прекрати причитать, Сиси. Ну подумаешь — Доктор, ну и что? — как ни странно, но у Дженни не было и капли сомнения, что она сделала правильно. Дженни чувствовала себя комфортно. Не нужно было теперь притворяться кем-то, носить вечную маску. Теперь всё было так, как и должно было быть: в Румынию прибыли один Страж, один Охотник и один Доктор. И всё правильно.

— Дженни, шаг влево-шаг вправо — и всё, все всё узнают, — прошипела Сиси. — Зачем всё усложнять? Мы приехали сюда ненадолго, и…

— Вот видишь — ненадолго. Я просто немножко побуду Доктором, и всё. В Обители я снова буду Охотницей, обещаю.

— Дженни, это не забава. Ты прекрасно знаешь, что делают с Переходными. Вообще нельзя переходить туда-сюда, это сурово карается, — вмешался Кит. — Но ты уже это сказала, и не просто так, а при Госпоже Елене, Василии, учителе и враче. Так что выхода и пути назад нет — теперь ты Доктор. Но у тебя же, чёрт, нет никаких навыков! Ни-ка-ких! Чем ты только думала?

Дженни так не нравилось, что Кит и Сиси в неё не верят. Разве они не понимают, что Дженни не играет, не шутит, а серьёзно перешла в Доктора? Почему это Кит думает, что у неё нет никаких навыков? Они есть. В теории — всё отлично, только практики не хватает, и всё.

— Есть у меня навыки! — возмутилась Дженни. — Прекратите вы, оба!

Кит насторожено оглянулся.

— Дженни, не так громко, — приглушённым голосом сказал он, останавливаясь. — Вот, объясни мне, Дженни Минна Ризер, как ты собираешься выдать Охотника за Доктора?

Дженни решительно вышла вперёд и стала к Сиси и Киту лицом.

— Знаете, я думаю, что я всё это время выдаю Доктора за Охотника. Я выбрала Истребительское направление, потому что ты, Сиси, пошла туда. Я не хотела быть одной, вот и кинулась вслед за другом. И вообще, это не ваше дело. Это мои проблемы. Накажут меня, не вас.

— Дженни, минимум — это отбыть лет так пять у Харрис, а потом уйти на кухню или в обслугу. Харрис плюс обслуга — и твоя жизнь обрывается в молодом возрасте. И это в случае, когда тебе просто повезёт — иначе голова полетит с плеч раньше, чем ты успеешь начать оправдываться, — заметил Кит. Почему-то Дженни всегда велась на его слова, может, потому, что как дура была в него влюблена.

— Ничего не оборвётся и не полетит, — возразила Дженни дрожащим голосом. Ну вот почему Киту нельзя ни возражать, ни перечить, ну совершенно ничего? — С меня выйдет неплохой Доктор, просто доверьтесь мне. Я рождена для этого: пробирка мне роднее, чем кинжал, скальпель роднее, чем меч.

Сиси глубоко вздохнула, а потом обняла Дженни, уткнувшись носом ей в плечо.

— Если что, я попытаюсь тебя вытащить из любого дерьма, в которое ты бы ни ввязалась, — прошептала Сиси, гладя Дженни по волосам.

— Я знаю, Сиси, я знаю.

* * *

Все «домочадцы» были в сборе, каждый занял своё место. Теперь и для Дженни с Сиси и Китом были места — им их радушно выделили. Натальи уже не было. Бен и Олив ещё немного, и переплелись бы на диване — они одни казались более или менее спокойными. Все же остальные были явно встревожены.

Когда Дженни, Сиси и Кит уселись на свои места, гулкую тишину перебил звонкий голос Брындуши.

— А теперь, британцы, либо вы нам говорите, зачем к нам приехали, либо мы будем выбивать из вас правду.

У Дженни вдруг очень заколотило сердце. Она вообще не умела врать. Странно было ещё, как это она не попалась на том, что выдала себя за Доктора.

— Какую правду? — спросила Сиси. Запудривать людям мозги — это был её навык.

— Зачем вы сюда приехали. Ровным счётом никого не пускают на осмотр трупа, а вас, неизвестных иностранцев, взяли. С какого-то перепугу вы решили в первый день разузнать территорию школы, — Брындуша многозначно посмотрела на Сиси. Дженни сидела рядом, и её тоже окатило ледяной волной Брындушиного взгляда. Сиси лишь безразлично пожала плечами.

— Не знаю, говорил ли вам кто-нибудь, Жанна или Кристофор, по какому делу мы прибыли, — Сиси глянула на Дженни и Кристофера, и Дженни кивнула ей. — Ну вот, Жанна вам говорила. Нас прислала Госпожа разузнать обстановку в школах. Мы с детства были приближены к Ней, нас этому учили, служение Ей — наша работа. Это не тайна и не секрет, чтоб вы знали; рассказывайте об этом кому хотите — хоть в рупор об этом кричите. И вот мы, по распоряжению Великой, приехали к вам сюда посмотреть обстановку, быт, на вашу дисциплину, как вдруг происходит это ужасное событие с Минкой Московиц. Как ты думаешь, Брындуша, таким неизвестным иностранцам как мы можно, или лучше сказать, нужно ли присутствовать при осмотре тела? Госпожа должна знать о всех своих детях…

— Детях?! — воскликнул Бен. — Её ни капельки не смущает то, что ни она нас лично, ни мы её не знаем? Никакие мы ей не дети — та ещё с неё мать, — Бен брезгливо сказал последнее слово и откинулся назад на диванчик.

Кит, сузив глаза, посмотрел на Бена, но ничего не сказал. Что-то в Ките было опасное и страшное, Дженни об этом подумала, когда увидела взгляд Александра — изучающий и немного свирепый. У Кита была привычка смотреть на человека и выглядеть так, словно он уже даёт оценку увиденному.

— Она любит всех нас, — возразила Бену Сиси. — Она волнуется о каждом. Именно поэтому нас и отправили путешествовать по миру — дать отчёт Госпоже обо всём ею сотворённом и опекаемым. Мы делаем всё, что Она нам скажет, и знаете — ещё никогда Её решения не были неправильными.

Никто не возражал и никто не поддерживал. Но лица румын красноречиво сообщали обо всём, что творилось в их головах. Бен и Квентин с видом глубочайшего похуизма безразлично слушали Сиси, видно было, что им от её рассказа ни холодно ни жарко. Олив нахмурила брови и немного враждебно смотрела на Сиси, словно человек с дикого племени на путешественника с цивилизованного мира. Оскар, может, и слушал, а, может, и нет — его лицо вообще ничего не выражало. Исайя, опершись на одну руку щекой, а другой поглаживая Мирро, над чем-то задумался, Виорика в смятении теребила край своего цветастого платья, а Брындуша вовсе не казалась удовлетворённой. Она немного поумерила свой пыл, но в ярких голубых глазах остался неприятный остаток. Несмотря на это, она больше ничего не сказала.

— В таком случае, мы просим у вас прощения за грубость. Просто подобных случаев у нас не было, и мы совершенно не знаем, как себя теперь вести, — сказал Исайя. — Мы…мы готовы с вами сотрудничать, — вдруг выпалил он, быстро взглянув на Бена и Квентина.

— Раз на то пошло, — сказал Кит, потирая руки, — расскажите нам о…Виореле Раду, кажется, так её зовут. Она также осматривала тело, и мы втроём имели возможность с ней работать.

Олив заёрзала на своём месте, устраиваясь поудобнее. Бен вновь обнял её за плечи. Почему он всё время её обнимает? Да вообще, какая разница ей, Дженни?

Оскар посмотрел на свои сцепленные руки и сказал:

— Ну, Виорела Раду — учительница биологии и химии. Курирует местных Докторов. Даёт им теорию, но к практике пытается не прикасаться — этим вызвалась заниматься Иоана Матей, наша Знахарь. Но, по правде говоря, я бы лучше доверился Виореле, чем Иоане. В учителя Раду есть муж — Николай Ракоци, учитель математики, физики и информатики. Также у неё есть старший брат — Георге Раду, учитель физкультуры и боевых искусств. Николай курирует Мастеров, Георге — Охотников.

Дженни удивилась — здесь изучали так много наук, в то время как в Великобритании каждый учил только то, что необходимо его профилю. Ну, раз здесь есть информатика (такая диковинка), значит, должно быть и кое-что другое.

— А Переходные здесь есть? — спросила Дженни.

Оскар оторвал взгляд от своих пальцев и, вздёрнув брови, посмотрел на Дженни. Дженни не рискнула посмотреть на всех, потому что боковым зрением и так уже видела удивлённые взгляды. Вот надо же так феерично всё испортить!

— Прости, но ты сказала «Переходные»? — переспросил Квентин ошеломлённо. Дженни почувствовала, как красная краска заливает щёки. — О них вообще-то запрещено даже думать. Они ведь были бунтарями, ты что, — заметив, наверное, смущение Дженни, Квентин улыбнулся и продолжил: — Ну, во время Смутных времён, Переходные, конечно, существовали. Портреты лучших украшали каждый класс, коридор, казалось, что ещё чуть-чуть, и их повесят в уборных. Владислав Немира и Патрисия Смит были чуть ли не богами, на них ровнялись; парни на каждом портрете казались быть похожими на Владислава, девчонки разными, известными тогда, способами, красили волосы в черный цвет, делали себе чёлки и ровные локоны, как у Патрисии. Смутные времена, которые закончились в 1700 году, завершились на этой территории лет на двадцать позже. И после смерти Немиры и Смит их портреты ещё долго висели, но прошло время, и их убрали неизвестно куда; тех, кто учились на профиле Переходных, казнили. Всех, не помиловав никого. Остальные портреты Лучших — Истребителей, Ведающих, Целителей, Мудрецов — тоже убрали. Профиль переходных был закрыть и запрещён, его уничтожили, и то, что я сейчас тебе рассказываю, грозит мне расстрелом.

— Так почему же ты мне это рассказываешь в таком случае? — спросила Дженни.

Квентин довольно улыбнулся, в его чёрных блестящих глазах отбился свет лампы, озарив яростный азарт.

— Мне очень нравится нарушать правила — это довольно весело, а ещё нехило щекочет нервы, — Квентин посмотрел на Сиси, а она лишь сузила глаза, и уголок её губ еле заметно дрогнул.

— Да, Квентин у нас такой, — защебетала Олив, махнув рукой и ослепительно улыбнувшись. — Вот как вспомню…

Дженни заметила, что они с Олив очень похожи: обе добрые, мягкие и стрекочут с невероятной скоростью. Олив пробуждала в Дженни какое-то приятное чувство, похожее на урчащего кота, которого гладят по животику. Точно так же сейчас вело себя сердце Дженни — оно неизменно урчало и мурлыкало, чувствуя что-то приятное. Но стоило Дженни перевести взгляд чуть правее, как это самое сердце падало куда-то в желудок, и в животе вдруг начинали сходить с ума бабочки размерами с голубя. И что-то подсказывало Дженни, что не у одной неё такая реакция на Бена — утончённый, не факт, но наверняка избалован, хотя было бы кем — такой же сирота, как и остальные. Глаза Дженни задержались на Бене, и она смотрела на него до тех пор, пока не почувствовала странный полулоскот-полущемление внизу живота и не менее странную влагу между ногами. Именно она мягко намекнула Дженни, что пора включаться в разговор и перестать залипать на Бена.

Все вокруг почему-то хохотали, а Олив, пытаясь произнести хоть слово из-за смеха, убирала с лица волосы.

— Кончай меня позорить, — еле выдавил из себя Квентин, переводя дух. Он сполз вниз по диванчику, и сейчас он одной рукой держался о край, чтобы не упасть, а другой поглаживал себя про груди. — Это ведь было только один раз.

— Но ведь было, старина, правда же? — Бен хлопнул Квентина по плечу. — Тем более, в чем здесь позор? До такого ещё додуматься надо.

Квентин уселся нормально на своё место и как-то слишком по-братски улыбнулся Бену, так, что от этой улыбки щемило сердце.

* * *

На следующее утро, которое пришло неожиданно рано, Дженни разбудила Сиси. Когда Дженни открыла глаза, то вдруг почувствовала ощущение перемен: кровать, стены, подушка были незнакомыми, но очень приятными, люди также. Но тот факт, что она теперь не Охотник, а Доктор, тешил Дженни очень сильно. Она наконец-то чувствовала себя в своей тарелке, чувствовала себя тем, кем является.

Дженни села на кровати и провела по лицу ладонями. Олив со своим громким смехом заправляла кровать, Виорика выкручивалась перед зеркалом в углу.

Олив повернулась к Дженни лицом и просияла ещё сильнее.

— Доброе утро, соня! — воскликнула она и подбежала к Дженни, хватая её за руки и потянув на себя. — У нас подъем в шесть ноль-ноль, так что привыкай, англичанка!

Дженни сонно улыбнулась и спустила ноги с кровати.

К душу-туалету-умывальнику была очередь с Квентина, Оскара, Брындуши и Сиси.

— Знаешь, Элизабет, ты невероятно красива в пижаме и заспанная, — выдал Квентин, внимательно оглядывая Сиси.

Сиси сгримасничала, пытаясь, наверное, изобразить улыбку, и отвернулась от него. Дженни лишь беззвучно засмеялась.

Дверь в душ отворилась, и в коридорчик вышел Бен в одном белоснежном полотенце на бёдрах. У Дженни разом забило дух: он такой красивый, а она в пижаме, даже зубы не почистила!

— Я думала, ты там и утонул, — язвительно заметила Сиси, обращаясь к Бену. — Или ты рыба, что так долго там плескаешься?

Как вообще у Сиси получается не то что шутить, даже не краснеть при Бене?!

Бен лишь пожал плечами и, мечтательно закатив глаза, часто-часто захлопал ресницами.

— Я — русалка, — сказал он тоненьким голосочком, руки перед собой сцепив в замок, а одну ногу отставив назад.

Сиси прыснула, а Оскар засмеялся.

— Так, Джин, ну-ка, дай мне войти, или ты хочешь видеть меня в одном полотенце всё время? — Бен взял Дженни за плечи и отодвинул немного в сторону. Только спустя несколько секунд она додумалась, что загораживала дверь в мальчишескую спальню.

Едва Дженни вошла после душа в девчачью спальню, то чуть не обомлела возле двери: около своей кровати, спиной к Дженни, переодевалась Олив. Она была голой до пояса и одевала лифчик. На её спине красовалась огромная татуировка, такая же, что и у Дженни, и у Сиси, и у Кита: внизу куст роз, ветки которого узенько плелись по бокам спины, а по центру куста — пустой круг с изображением птицы, раскинувшей крылья. Дженни смотрела и не могла насмотреться: рисунок Олив точь в точь отображал её собственный, даже розы, даже шипы, даже заканчивался он у Олив там же, где и у Дженни — на плечах.

Сиси, которая сидела на своей кровати и одевала брюки, проследила за взглядом Дженни и с таким же удивлением уставилась на спину Олив, но быстро опомнилась, немного толкнув Дженни. Дженни быстро заморгала и медленно, словно что-то мешало ей идти, подошла к своей кровати.

Утро было уже слишком насыщенным, и, наверное, Дженни уже больше бы и не выдержала.

* * *

— Вам нужно обратиться к Александре Шербан, она вам выдаст форму, — сказала Олив, завязывая Бену галстук.

В гостиной домика было ясно, тепло и уютно, туда-сюда гонял Мирро, касаясь то языком, то носом к пальцам каждого.

— А кто такая Александра Шербан? — спросил Кит.

— Наша хозяюшка, — с любовью ответил Квентин, оглядывая содержимое своего рюкзака. — И мать для каждого, кто в ней нуждается.

— Она немного похожа на Иоану Матей, но сама блондинка и немного худее, — сказал Бен. — Такие же пухлые розовые щеки и маленькие ручки. Если не найдёшь её, Кристофор, то точно где-нибудь найдёшь её дочь Дениз: эту девчонку издалека видно, — Бен двумя руками изобразил у себя огромную грудь. Олив нахмурилась и хлопнула Бена по руках. Парень лишь засмеялся. — Дениз такая пышная, причём везде, — последнее слово Бен специально выделил голосом. — Такая, знаешь, сочная и сладкая.

Кит смущённо улыбнулся, Олив цокнула языком и отошла от Бена к окну, а Оскар, ища что-то в своей курточке, пробормотал: «О-о-о, да-а-а…».

— Ну, Бен, ты обижаешь свою девушку, — сказала Дженни. У неё вообще-то в планах не было ничего на счёт того, чтобы говорить что-нибудь Бену, но замечание у неё просто само из губ слетело.

Все оторвались от своих занятий и посмотрели на Дженни, а потом на Бена.

— Какая девушка, Джин? — ошарашено спросил Бен у Дженни, но та и слова не могла вымолвить.

В разговор встрял Кит:

— Ну, Олив, вы же с ней встречаетесь? А ты так говоришь о Дениз.

Дженни благодарно посмотрела на Кита и закивала головой. Именно это её язык и не хотел почему-то говорить.

Вдруг Олив громко рассмеялась возле окна, позади Кита.

— Вы…вы что? — заливаясь смехом, сказала она. — Мы с ним никакая не пара. У него уже есть одна, я ему просто близкий друг. Нет-нет, вы что?

— Правда? — спросила Сиси. — А кажется, что вы вместе.

— Нет, ребята, нет. Мы как двойнята с Олив — очень похожие и бережем друг друга, словно кроме нас самих у нас больше никого нет, — сказал Бен, поднимая с пола сумку. — А мою девчонку зовут Хэррит Роджерс.

Кит поднялся со своего кресла и подошёл к мальчикам.

— А какая она, твоя Хэррит? — спросил Кит у Бена.

Бен довольно переглянулся с Квентином и улыбнулся, обнимая плечи Кита одной рукой.

— Когда ты её увидишь, то ты сразу поймёшь: это — Хэррит Роджерс.

На улице было очень хорошо. Даже больше, чем хорошо: столь прекрасной погоды Дженни никогда не видела; было солнечно, тепло, земля, конечно, была ещё сырой после вчерашнего дождя, но это нисколько не омрачало тот факт, что впадину, где находилась школа, словно чай чашку, заполнял яркий солнечный свет. Ученики бегали туда-сюда, мальчики пожимали друг другу руки, девочки теребили юбки друг дружки и заглядывали одна другой в вырезы блуз с желанием оказаться обладательницей более большого бюста. Слаживалось впечатление, что они целое лето друг друга не видели.

— Бен! Квентин! Парни!

Компанию остановил парень, казавшийся немного старше. Оскар с громким смехом подбежал к нему, и они крепко обнялись. Квентин внимательно прищурил глаза и довольно протянул:

-Неужели это наш Константин? Неужели это наш путешественник?

Константин, всё ещё обнимая Оскара, подошёл к друзьям. Последовали дружеские хлопки по плечам, нежные объятия с Олив и громкий смех.

У Константина был прекрасный английский с легким акцентом, а ещё у него были густые брови и красивые губы.

— Константин, — Олив взяла парня за руку, — познакомься с нашими новыми друзьями. Они здесь ненадолго, так что спеши насладиться общением с ними.

Константин улыбнулся и протянул руку для пожатия Дженни.

— Константин, — сказал он.

Дженни почему-то залилась румянцем и ответила на рукопожатие.

— Жанна.

Дженни вдруг почудилось, что Константин держит её руку в своей уже довольно долго. Рядом прокашлялась Сиси. Лицо Константина, которое нахмурилось во время рукопожатия, расслабилось, и парень улыбнулся. Он забрал свою тёплую ладонь и принялся знакомиться с Сиси. Дженни потупила взор, а когда подняла глаза, чтобы украдкой взглянуть на Константина, обнаружила, что тот, не смущаясь, смотрит на неё, Дженни, одновременно пожимая руку Сиси. У Дженни с губ сорвался смешок, и она отвернулась. Олив понимающе поджала губы и вздёрнула брови, кивая головой. Дженни деланно-сердито на неё посмотрела.

— Я надеюсь, что на Жанну ещё никто глаз не положил? — спросил Константин у Кита. Кит лишь холодно пожал плечами.

Дженни посмотрела на Константина и наморщила носик:

— Нет, вряд ли.

Вдруг Константин оглянулся назад, и его лицо вытянулось и глаза округлились.

— Знаешь, Бен, кажется, к тебе идут, — сказал он. — Мне лучше уйти в любом случае. Приятно было познакомиться, Жанна.

Дженни в ответ кивнула. Константин ушёл. Перед Дженни стояли мальчики, поэтому она не могла видеть того, кто к ним шёл. Но парни мало-помалу начали отходить от Бена ближе к Дженни, и девушка увидело того, кто приближался. Вернее, ту.

Юбки короче, чем у той девушки, Дженни никогда не видела. Блузка, обтягивающая стройное тело, была застёгнута только до груди. На ногах красовались такие высокие каблуки, что Дженни точно на таких бы упала. Как девушка только могла идти в таких туфлях по земле, для Дженни оставалось загадкой. В руках у девушки была маленькая сумочка, лакированная и блестящая. Распущенные волосы тяжёлыми тёмными крупными локонами падали на плечи. Позади, по обеим сторонам от девушки, шли ещё двое: одна худощавая блондинка, вторая — смуглая брюнетка.

Ещё по пути к Бену девушка уже раскинула руки для объятий. Бен засмеялся, сделал пару шагов навстречу девушке, а потом крепко обнял её. Она обвила его шею руками, улыбнулась (её улыбка была столь же белоснежной, сколько и её блузка) и вдруг крепко поцеловала его в губы. Рядом громко фыркнула Олив.

Две девушки, блондинка и брюнетка, и та, что целовалась с Беном, одновременно обратили взгляды на Олив. Судя по всему, главная с девушек была Хэррит Роджерс. У неё были крупные чувственные губы и волоокий взгляд, такой тяжёлый, что казалось, мог сровнять любого с землёй. Хэррит осмотрела Олив с головы до ног, а потом медленно произнесла:

— Здравствуй, Олив, — и так лукаво, победоносно и презрительно улыбнулась, что Дженни испугалась, как бы Олив не набросилась на Хэррит.

— И тебе не хворать, Хэррит, — Олив улыбнулась в ответ.

Роджерс даже не взглянула на незнакомых людей. Она взяла Бена за воротник рубашки, поправила его, а потом ослабила узел галстука.

— У меня новости от мамы. Я думаю, тебе будет очень интересно послушать об этом, — Хэррит посмотрела Бену в лицо, её руки соскользнули до его ладоней, и она, так и не поздоровавшись и не попрощавшись, увела Бена за собой. Две девушки, опять пропустив Хэррит и Бена вперёд, заняли свои места и посеменили вслед за парой.

Кит прочистил горло.

— Кхм… Я так понял, это Хэррит Роджерс? — спросил он, круглыми глазами смотря вслед коротенькой юбочке.

Квентин громко засмеялся.

— Да, парень, это Хэррит Роджерс. Во всей красе, — Квентин обнял Кита за плечи. — А пока Бен слушает невероятно интересные новости от Маргарет Роджерс, мы пойдём в учебный корпус. Учёба не ждёт.

Учебным корпусом было огромное строение в четыре этажа, серая огромная холодная коробка с настежь открытой дверью. Вчера Дженни уже здесь была — они с Китом и Сиси тут обедали, а затем ужинали. Ещё вчера Дженни показалось, что внутри это здание больше, чем снаружи, намного больше. И сегодня она удивилась этому опять, поэтому спросила об этом Олив. Олив, которая шла рядом, улыбнулась Дженни, наверное, одной из своих самых загадочных улыбок.

— Так и есть, Жанна. Так и есть, — ответила она, беря Дженни под руку. — Не всех ведьм мы убивали, некоторые здесь даже прочно укрепились, и сотворили такое чудо с нашей школой, — и Олив взглянула на девочку, которая стояла неподалёку в окружении огромного количества щебетух, что кружились вокруг неё, как планеты вокруг Солнца, освещающего их своим сиянием.

— Кто это такая? — Сиси указала на эту самую девочку.

— Илинка Роджерс, младшая сестрица Хэррит, — ответила Олив и отвела взгляд от Илинки.

— А при чём здесь Илинка к ведьмам? Разве что это те самые Роджерсы, о которых я думаю, — сказал Кит, смотря на Илинку.

— Именно те, Кристофор, о которых ты думаешь, — ответил Квентин. — Они, как и Шейнманы, и Блэйды, и Мардины, и Фриселлы остались при своём влиянии, деньгах, власти и интересах. Их дети живут ближе всех к домику Главарей, ездят домой на каждые праздники, а, если захотят, то и на каждые выходные. Могут носить школьную форму, сшитую на заказ. В общем, не жизнь, а шоколад. Ты ведь знаешь, Кристофор, что у этих семей есть сила, но их мы почему-то не истребляем, как остальных ведьм и колдунов, что, по мне, очень странно. Тебе это, дружище, не кажется странным?

Кит нахмурился, Дженни услышала, как Сиси прерывисто вздохнула.

— Эти семьи верны Госпоже, они смиренно несут Ей службу, пользуются своей силой во благо Великой и нас, сирот, — возразила Сиси с фанатичными нотками в голосе. — Почему ведь мы стали сиротами? Потому что злые маги убивали всех, и наших родителей — обычных людей, а те самые Блэйды, Мардины, Шейнманы убивали магов, мстили им. Их семьи владеют силой и растят своих детей волшебниками, чтобы защищать нас, в то время как мы сами не сможем защититься. Всё очень даже справедливо, Квентин.

Сказав это, Сиси осталась довольна сама собой и ушла в кабинет, на который ей молча ткнула пальцем Олив. Во время того, как они говорили, компания поднялась по широкой лестнице на второй этаж. Румыне с удивлением смотрели вслед Сиси.

— Господи, да она же чёртова фанатичка, — протянул Квентин, запустив пятерню в волосы.

— Ну, вообще-то, Квентин, Сиси права. Эти семьи заслужили быть живыми и продолжать свой род, — немного несмело сказал Кит, осторожно смотря на Квентина.

Квентин, всё ещё обнимая Кита за плечи, приблизился к Китовому лицу и тихо, но так, что стоящая рядом Дженни услышала, сказал:

— Не верь этим бредням, брат. История только тогда правдивая, когда её события происходят, а не когда кто-то берется её рассказывать. Ложь повсюду, даже там, где её не должно быть, — в истории. Каждый врет настолько сильно, насколько ему выгодно. Мы живём во лжи, Кристофор. Взять хотя бы то, что в великобританской школе никто вообще не знает о сети интернатов.

Квентин похлопал Кита по плечам и ушёл с Исайей и Оскаром вслед за Сиси. Олив потянула Дженни за руку, увлекая за собой в класс. Кит бросился догонять парней. Олив приблизилась к Дженни и сказала:

— Я знаю: ты ничего не понимаешь, но я тебе расскажу. Мы всем расскажем, и вы поверите нам, зуб даю, — Олив погладила Дженни по спине. Татуировка отозвалась маленьким покалываньем.

Олив улыбнулась и отворила перед Дженни дверь в класс. Дженни зашла и едва не упала.

Это был не такой класс, какие были в Обители.

Дома классы были небольшими, ведь одновременно много учеников никогда не было.

Здесь же это было что-то вроде аудиторий в больших университетах и институтах. Внизу была кафедра, на стене висела огромная доска, а зал поднимался ввысь амфитеатром. На потолке была люстра из хрусталя таких размеров и в таком виде, что её не стыдно было бы повесить в бальный зал какому-то королю. Дженни даже было страшно стоять под этой люстрой — девочке всё казалось, что весь этот хрусталь и вся эта роскошь упадёт, и от неё, Дженни, ничего и не останется.

Перед доской стоял большой учительский стол. За ним сидела молодая женщина в строгой чёрной юбке, белой блузке и с собранными на затылке в пучок волосами. Она что-то писала, нахмурив брови и то и дело поправляя на носу сползающие очки. Со стороны её можно было принять за ученицу, без спроса севшую за стол учителя. Олив закрыла за собой дверь, учительница подняла глаза на Дженни. Это оказалась Виорела Раду. Она очень приветливо улыбнулась, встала и подошла к Олив и Дженни.

— Здравствуй, Жанна. Проходи во-о-он туда, — Виорела указала пальцем на крайние места первого ряда. Там уже сидели Сиси и Кит. Дженни кивнула головой Виореле и пошла к указанному месту. Дженни досталось место с краю. Рядом с ней сидел Кит и с тоской смотрел назад, на самый последний ряд. Дженни тоже туда посмотрела и увидела там всех остальных ребят.

Квентин с выражением величайшей скорби помахал Киту рукой. Кит оглянулся на учительницу и, удостоверившись, что она не смотрит, показал Квентину средний палец. Между тем, учеников в классе было навалом, и все это увидели. На задних рядах послышался хохот, где-то в аудитории их поддержали своим смехом. И тут Дженни поняла, сколько на самом людей сейчас на неё смотрит. Как минимум сотня человек пялилась на них, на новеньких, которые приехали непонятно откуда и непонятно зачем. Дженни смутилась и опустила глаза на парту. Теперь её спина ощущала всю силу и мощь чужих глаз.

Дженни достала из сумки толстую тетрадь, ручку и карандаш — в общем, как прилежная ученица приготовилась к уроку. А потом она взглянула на пишущую что-то Виорелу. Дженни вспомнила, что Виорела Раду курирует Докторов, и её обдало теплом. Ведь она же теперь Доктор! Доктор с браком практики и теории, но всё же Доктор! Дженни опять стала весела, выкинула все проблемы с головы и стала ждать начала урока.

Он не заставил долго себя ждать. Вдруг, не пойми откуда, словно со всех сторон, раздался громкий женский голос.

— Учителя и дети! Я поздравляю вас с началом нового учебного года! — до Дженни еле дошло, что это был голос Елены. — Я говорю это каждый год, и ещё раз скажу: я очень и очень рада и горда тем, что я — директор этого чудесного заведения. Я уверена, что эти девять месяцев пройдут для вас незаметно, и проживёте вы их с удовольствием. Так что учитесь с радостью и помните: всё, что нас не убивает, нам нужно убить самим, — при этом последнюю фразу сказала вся аудитория в унисон. — Желаю успехов, дети! Да начнётся же первый урок!

После её слов тоже, словно со всех сторон, послышался мелодичный перезвон даже не колокола, а колокольчика — нежный, приятный, чистый звук.

Виорика встала со своего кресла и, опираясь руками на стол, с улыбкой произнесла:

— Хочу также от себя поздравить вас с этим праздником. Некоторые из вас только вернулись в школу после летних каникул и только недавно встретились со своими друзьями и одноклассниками. Мне выпала честь, — Виорела сняла очки, её голос дрогнул, и она на мгновение опустила взгляд вниз, — вести у вас первый урок в этом учебном году и сообщить вам, что на какое-то время в классах Докторов и Охотников появилось пополнение в качестве одного и двух учеников соответственно. Это — лучшие ученики Великобританской школы-интерната имени святого Николая, и они приехали сюда с целью обмена опытом и международного сотрудничества. Элизабет Джонс, — тут в классе поднялось тихое, но слышное шушуканье, — Кристофор Александр и Жанна Риазер пополнят лавы наших учеников как минимум на две недели, — Дженни подумала, что Виорела ошиблась и вместо «максимум» сказала «минимум». Ну, или сама Дженни ослышалась. — Я попрошу вас, милые румыне, быть самым верхом хороших манер и толерантности. В общем, это — всё, что я хотела сказать, так что… Да начнётся первый урок!

Виорела села на своё кресло, нацепила на нос очки и придвинула к себе огромный журнал.

— Сегодня первым уроком у вас биология, и… — аудитория громко и отчаянно загула. Виорела весело взглянула поверх своих очков куда-то в глубину аудитории. — Уважаемый и дорогой Бузой, Вы — Доктор, это должен быть Ваш любимый предмет, а Вы гудите больше всех.

По классу прошёл смешок. Виорела ещё раз окинула детей внимательным взглядом и начала урок.

На этом занятии все писали тест. Все, кроме Сиси и Кита, — Дженни как Доктор должна была писать. Её радость по поводу того, что докторство наконец-то дождалось её, быстро улетучилась. Это ведь была обыкновеннейшая биология! И ни капли магии. Дженни к такому не привыкла. Она знала всё, ну или почти всё, об оборотнях, вампирах (но не о том, что вчера чуть не убило Сиси и Виорику) и куче других тварей; о том, чем питаются сфинксы (нынче питаются, а не когда-то), как грифоны воспитывают своих детишек и множество других вещей. Но Дженни даже понятия не имела, зачем знать о том, почему у одной пары рождается мальчик, а у другой — девочка, почему у каждого из них определённая группа крови и глаза голубые, а не карие.

Дженни оглянула всех учеников. Некоторые усердно пыхтели над тестом, некоторые косили взгляд в листочек соседа, но все без исключения хотя бы знали, о чём идёт речь. Дженни же даже не представляла, что делать — она попросту не знала ответа ни на один вопрос, да и списать было не у кого. Девушка взглянула на Кита. Тот смотрел на тест Дженни и молчал, нахмурив брови. Видимо, он знал столько же, сколько и Дженни.

— Напоминаю вам, что на этот тест, как и на любой другой, отводится пятнадцать минут, — громко сказала учитель Раду, не отрываясь от заполнения журнала. По огромному классу прокатился громкий недовольный гул голосов. Виорела кинула на аудиторию взгляд поверх своих очков. — Уважаемые, это — элементарные вопросы, плюс — их минимальное количество, плюс — это прошлогодний материал. Я не могла даже предположить, что этот тест может вызвать у вас какие-либо затруднения.

Ученики недовольно зашумели.

Вдруг в дверь постучали. В следующую секунду в аудиторию вошли Бен и Хэррит, слегка запыхавшиеся и примятые. Идеальная укладка Хэррит была разрушена, но локоны так красиво и небрежно спадали на плечи, что Дженни загляделась. В аудитории воцарилась гробовая тишина, лишь где-то на задних рядах кто-то прыснул со смеху.

Виорела Раду загадочно улыбнулась и весьма учтиво спросила:

— Позвольте поинтересоваться, молодые люди, почему вы оба опоздали на урок? Что может быть важнее, чем начало нового учебного года?

Хэррит с явно напыщенной скромностью схватилась за рукав Бена, немного спряталась за ним и со стыдливостью, которой даже дурак не поверил бы, опустила глаза. Её пухлые губы растянулись в улыбке. Бен взглянул на Хэррит, а потом уставился на Виорелу так, словно учительница должна была понять всё по его взгляду. Но Виорела, видимо, решила помучить опоздавши учеников. Она всё смотрела на них с той же загадочной улыбкой.

Бен вздохнул:

— Учитель Арад нас задержал. Просил прощения за это. Можно сесть на своё место?

Виорела поправила очки на носу и легким движением руки указала на два лишних теста у себя на столе.

— Берите и садитесь, — сказала она, лукаво улыбаясь. — А учителю Араду я сама скажу, чтобы впредь меня предупреждал.

Бен, который только взял свой тест и развернулся от стола, оглянулся на Виорелу.

— Я могу ему передать.

— Нет, Бен, я сама это сделаю, — Виорела принялась дальше заполнять журнал.

Хэррит взяла Бена за руку и повела его за собой вглубь класса. Дженни проследила за ними. К её большому облегчению, сели они не вместе. Хэррит присоединилась к тем двум девушкам, с которыми была сегодня утром, а Бен ушёл к друзьям за последний ряд.

Дженни, подперев голову кулаком, с почему-то тяжёлым сердцем начала размышлять над вопросами теста.

«Номер один. Какая группа крови у отца… с ума сойти, какие у неё стройные ноги… а какие туфли… Так, тест. Вопрос номер один. А как волосы уложены… ну, были уложены. Интересно, что они с Беном делали, что такая идеальная укладка могла так быстро распасться? Господи, да я такого даже не учила… что за фигня?..»

Дженни почему-то не могла сосредоточиться: её мысли летали вокруг Хэррит Роджерс, её причёски и её парня.

В Обители почти никогда не говорили ни об одном из волшебных семейств: ни о Шейнманах, ни о Блэйдах, ни о ком. Но слухи не поддаются никаким запретам, так что все девочки говорили о том, что «старшей дочери чета Роджерс презентовала настоящего породистого арабского скакуна, но девочка не умеет ездить на лошади, поэтому это чудо стоит в конюшне для красоты»; парни же все единогласно считали, ни разу не видя сестёр Роджерс вживую и довольствуясь лишь рассказами счастливцев, что младшая сестра родилась позже старшей лишь на год, и что обе — писанные красавицы. На счёт первого Дженни ничего не знала, но, глядя на Хэррит, девушка пришла к выводу, что верховая езда — не конёк Роджерс, и её конь вполне может играть роль живого музейного экспоната. Илинка была далеко не на год младше Хэррит, но обе были безупречно красивы и ухожены — это был факт.

Дженни не заметила, что засмотрелась на пол перед столом. Из ступора её вывел пинок Кита. Он прошептал, что до конца теста осталось две минуты. Дженни бросилась обводить, по её мнению, самые адекватные варианты ответов. Как Кит и говорил, Виорела Раду ровно через две минуты настоятельно всех попросила передать ей тесты. В аудитории поднялась небольшая шумиха. Дженни воспользовалась этим и оглянулась. Хэррит разговаривала с блондинистой худосочной подругой. Подруга тихо хихикала, а Хэррит, скупо жестикулируя, рассказывала той на ухо что-то очень интересное.

Виорела, собрав тесты, призвала всех к тишине и начала проводить полноценный урок. Как видимо, ничего нового она не давала, так как в её речи Дженни слышала много фраз типа «как вы помните», «если вы не забыли» и так дальше. Девочка начала записывать в тетрадь всё, что считала нужным, хотя иногда она даже не знала правописание тех слов, которые слышала.

Виорела Раду как раз говорила, что нужно будет прочитать на следующий урок, как вдруг снова послышался громкий голос Госпожи Елены:

— Сразу же после конца урока попрошу всех учителей свести всех детей в кабинеты в соответствии с таким разделением: Охотники должны быть в аудитории №3, Служители — в аудитории №40, Доктора — в 17-ой и Мастера — в 57-ой. Кураторы должны удостовериться в точном количестве учеников своего курса и доложить данные мне.

Прозвенел звоночек, но в этот раз он звучал как-то совершенно не приятно и не чисто.

Виорела ещё секунды две помолчала, быстро сняла очки и громким голосом, в котором не было и капли робости или нервов, сказала:

— Быстро собрались все, кроме Докторов — Доктора сидят на месте, не двигаясь, — аудитория бесшумно заволновалась, поднимаясь и собирая всё в сумки. — Как только остальные учителя приведут остальных детей вашего курса, позаботьтесь о них. Самых младших садите наверх, опекайте их. Остальные, быстро сходим вниз и строимся…

— Стаём по пары и берёмся за ручки? — громко сказал Бен, перебив Виорелу.

Виорела цокнула языком и прищурила глаза.

— А тебе, Бен, я посоветую так и сделать — взять Квентина за ручку и молчать, пока я не заведу вас в аудиторию №3, — ответила учительница. — Первых я отвожу Охотников, потом — Служителей, последних — Мастеров. Пока я занимаюсь одним курсом, остальные стоят здесь, молчат и не поднимают панику.

Дженни встала со своего места, чтобы пропустить выходивших Кита и Сиси. Ей почему-то было страшно. Она остаётся одна. Все её друзья — Охотники, и Дженни теперь одна среди чужих людей и во время непонятной ситуации.

— Думаю, что-то случилось, — шепнула Сиси Дженни, задержавшись немного возле подруги.

— Что-то серьёзное? — спросила Дженни.

Сиси в ответ пожала плечами и подняла брови.

— Элизабет, нам надо идти, — сказал Кит и посмотрел на Дженни. — Мы скоро вернёмся, не думаю, что всё так плохо, как вы обе предполагаете.

Сиси сжала ладонь Дженни и отпустила.

Они с Китом пошли ближе к двери. Туда уже спустились все из их домика. Олив протянула Сиси руку, и они стали вместе. Они перемолвились между собой двумя словечками, и Олив оглянулась на Дженни. Шеер едва заметно помахала Дженни рукой, улыбаясь. Дженни ответила тем же.

— Ты не волнуйся, здесь ни с нами, ни с ними ничего не случится.

Дженни оглянулась. К ней говорила незнакомая девушка. Девушка улыбнулась.

— Меня зовут Октавиана Кос. Я Доктор. А ты с Великобритании, да?

Дженни совершенно не хотелось говорить с Октавианой, но она пыталась слыть вежливой, так что Дженни ответила:

— Да, я оттуда. Я тоже Доктор, моё имя — Жанна Риазер, — и Дженни стала на носочки, чтобы разглядеть в толпе своих друзей, но детей уже было слишком много.

Октавиана рядом переминалась с ноги на ногу.

— Не бойся, у нас лучшая куратор. Виорела Раду позаботится о нас, — сказала она.

Дженни только угукнула в ответ, не очень-то и интересуясь тем, что говорила ей Октавиана. Румынка это поняла и медленно отдалилась от Дженни.

— Все Охотники в сборе? — крикнула Виорела.

— Да! — громко ответил ей девичий голос. Дженни показалось, что это ответила Брындуша.

— Сколько вас?

— Двадцать пять, учитель Раду, — ответила всё та же девушка. — Это точно.

— Тогда, Охотники, за мной!

Часть детей вышла в коридор за учительницей. Когда за ними закрылась дверь, Дженни совсем поникла. Она осталась одна как палец, её окружали незнакомцы, которых она и не хотела знать.

Дженни села на место и принялась выводить в тетрадке разные узоры. Рука предательски дрожала, дыхание никак не могло выровняться. Через какое-то время Виорела вернулась, отвела поочерёдно Служителей и Мастеров, а к ним в аудиторию привели невероятное множество других детей, и постарше, и помладше. Все они шумели, не давали успокоится, давили на голову, действовали на нервы, и Дженни бросила разрисовывать листки тетради. Она оглянулась. Ей стало немного стыдно за то, что она не помогла маленьким детям, когда их привели, а бездействовала. Места всем не хватало, поэтому много кто сидел прямо на столах. Многие девушки, не стесняясь, сидели у парней на руках, некоторые даже не обращали ни на что внимание и целовались, тиская друг друга под столом.

Так уже продолжалось, может, полчаса, а потом вдруг дверь отворилась и в аудиторию вошла Фабия Матей. Она стремительным шагом пересекла половину класса, а потом, остановившись прямо перед учительским столом, сказала:

— Доктора, вы можете организованно покинуть учебный корпус и разойтись по своим домикам. Уроков сегодня больше не будет. В школе чрезвычайная ситуация, и Госпожа Елена и учитель Раду попросили меня сообщить вам это. Сегодня вы не должны находиться на улице во время, которое не подразумевает собой дорогу в учебный корпус и назад. Завтра занятия не отменяются. Можете быть свободными, — Фабия оперлась о учительский стол и стала наблюдать за уходящими учениками.

Дженни быстро закинула всё свое добро в сумку и подбежала к Фабии. Та же лишь довольно угрюмо посмотрела на Дженни сквозь стёклышки своих очков.

— Чего тебе? — спросила Фабия, сложа на груди руки.

— Ты же помнишь меня, да? Я — Жанна Риазер, мы вчера вместе… — начала Дженни, но Фабия перебила её, цокнув языком, закатив глаза и махнув рукой, словно отгоняя от себя надоедливое насекомое.

— Я не такая глупая, я всё помню. Чего тебе, Жанна?

Дженни нервно сглотнула и немного помялась.

— Ну? — нетерпеливо спросила Фабия.

— Ты знаешь, что случилось? Или тебе ничего не рассказали? — спросила Дженни.

Фабия Матей сжала губы и ничего не ответила. Она смотрела на дверь, за которую выходили ученики. Дженни не собиралась уходить, не получив ответа, и стояла рядом с Фабией. Когда аудиторию покинул последний человек, Матей медленно повернулась лицом к Дженни и негромко, но угрожающе произнесла:

— Не твоё собачье дело, Жанна Риазер, ясно тебе? Я — староста, а не какая-нибудь тебе подружка, чтобы всё рассказывать. Так что, пожалуйста, иди отсюда, пока я не решила сделать так, чтобы тебя тут не стало. Давай, и поживее.

Дженни, удивлённая и ошарашенная, попятилась, но потом, кивнув и опустив взгляд, пробормотала «До свидания» и убежала от Фабии. Выйдя в коридор, Дженни едва не расплакалась. Она чувствовала себя такой бесхребетной, такой беспомощной, такой жалкой! Она должна помогать самой Госпоже, а её уделывает какая-то староста! Дженни всё-таки расплакалась. Что за слабая, ничего не стоящая девчушка! Она корила себя за всё, что только вспоминала, за все те случаи, когда она не могла сказать слова поперёк и поспорить, когда не могла отстоять свое мнение или заступиться за кого-нибудь. Какая же мелкая трусиха! На углу, перед лестницей, Дженни остановилась и вытерла слёзы со своего лица. Хоть бы никто не увидел.

Они все стояли перед входной дверью. Все они, они ждали её, ждали Дженни. Первой её увидела Олив.

— Жанна! — крикнула она и побежала навстречу Дженни. Они обнялись. — Ты плакала что ли? — прошептала Олив. Дженни зажмурилась и пошатала головой. — Ну смотри мне. Я думаю, самое время отвести вас, англичане к Александре Шербан.

— Ха, Нолли, не к Алексе, а к Дениз Шербан, — заявил Бен, подмигнув Олив.

* * *

Они пошли к довольно большому одноэтажному зданию возле учебного корпуса. В помещении было очень светло, тепло и сухо. Впереди виднелась лишь гардеробная — стойка и пара недлинных рядов с вешалками для верхней одежды, которые пустовали. Над красно-коричневой стойкой виднелась чья-то макушка со светлыми волосами.

— Дениз, свет мой, радость моя! — пропел Бен, широко раскидывая руки.

Макушка зашевелилась, и вдруг из-под стойки вынырнула сама Дениз.

Вряд ли Дениз была обычным человеком, скорее плодом любви волшебного и обычного. Чем ближе Дженни подходила, тем явней ей были видны все достоинства Дениз. Девушка оперлась руками о стойку и немного приподняла подбородок, лукаво смотря на Бена. Она была настолько красива, что Дженни даже боялась оказаться рядом — ей казалось, что от Дениз шёл свет и тепло, и что в её лучах Дженни просто померкнет, исчезнет, испарится. Волосы у девушки были ещё роскошней, чем у Олив, — будто чистое-пречистое золото лилось по её плечам и спине, а у лица аккуратно убрано и зачёсано назад. Глаза, зелёные и большие, были яркие, словно изумруды, нос тоненький и маленький, губы слегка полноватые, розовые, будто так и просили их поцеловать. Щёки были с хорошим здоровым румянцем, хотя кожа была светлая и чистая. Насколько Дженни могла судить, то Дениз была так прекрасна без макияжа. Плечи у юной Шербан были круглые и мягкие, было видно, что она далеко не худышка. Платье у Дениз лучше всего подчёркивало всё, что нужно, — со шнуровкой на груди и коротенькими рукавами, оно обнажало достаточное количество мягкой плоти, так что когда Дениз подалась немного вперёд, её большую и пышную грудь стало видно, как нельзя лучше.

— Бен! Кого это ты к нам с мамой привёл? — она с приветливой улыбкой посмотрела на Кита, Сиси и Дженни. — Новенькие, да? За формой пришли? — Дениз вышла из-за стойки.

Как Дженни и думала, Дениз была девушкой в теле. Телосложением она походила на Брындушу, такая же высокая и статная, но более изящная, тонкая и мягкая. Бен подошёл ближе к ней и резко её развернул так, что она оказалась спиной к Дженни, длинная юбка платья Шербан немного задралась, на мгновение оголив щиколотки девушки.

— Эх, Шербан, что ж ты с людьми-то делаешь? — Бен обнял Дениз и уткнулся ей носом в шею, глубоко вдохнув запах её тела.

Дениз засмеялась грудным смехом и попыталась отпрянуть от него, но Бен схватил её за ягодицы и не пустил. Дениз зашипела на него, смеясь и обвив его за шею руками. Олив рядом с Дженни отвернулась от них. Сама Дженни совершенно ничего не понимала: у Бена вроде была и Хэррит, и Олив, и Дениз…

— Пусти меня, я людям форму выдам, — сказала Дениз и отвернулась от Бена. Но парень всё так же обнимал её.

— Пусть маменька твоя выдаёт, — пробормотал Бен Дениз в волосы.

Дверца напротив, между вешалками, отворилась, и оттуда вышла женщина. Дениз испуганно отпрыгнула от Бена, а Бен засунул руки в карманы брюк.

— Добрый вечер, Александра! — улыбнулся ей Квентин и широко улыбнулся.

Александра Шербан и правда была похожа на Иоану Матей, только она была блондинкой, выше и немного худее. Александра улыбнулась, и у неё на щеках появились ямочки.

— Здравствуйте. Чем я могу вам помочь? — спросила женщина, разглядывая Дженни, Сиси и Кита.

— Нам бы формы для этих троих, — ответил Бен, кивнув в сторону англичан.

— Новенькие, да? — протянула Александра, выйдя из-за стойки и направляясь к двери, которая была справа от Дженни. — Сейчас я попробую на глаз что-то вам выбрать… — она вошла в комнату за дверью. Дженни предположила, что там был склад всех одежд, для всех детей.

Как только Александра скрылась, Бен ущипнул Дениз за задницу. Дениз пискнула и, смеясь, ударила его по руках и назвала придурком.

— Дети, как вас хоть зовут? — послышался голос Александры.

— Элизабет, Кристофор и Жанна, — ответила Сиси.

— А по сколько лет вам?

— Нам с Жанной по шестнадцать, а Кристофору восемнадцать, — опять ответила Сиси.

— Боже, какие же вы юные… — мечтательно сказала Александра.

— Восемнадцать? — Исайя улыбнулся. — Да ты уже старик!

Кит улыбнулся и пожал плечами, мол, что же поделаешь.

— А меня зовут Дениса — это моё имя, а не Дениз. Так меня этот козёл называет, — сказала Дениса, попутно отмахиваясь от цепких рук Бена. — Приятно с вами познакомиться. Надеюсь, мы подружимся! Да отвянь ты уже наконец!

— Я тебе сейчас такое расскажу, Дениса, ты упадёшь! — вдруг заявила какая-то девчонка, залетев с улицы. Она сразу же развернулась ко всем спиной и принялась запирать дверь на все замки и не заметила никого, попутно рассказывая: — Вчера же убили Минку Московиц, да ведь? Да. А только что я нечаянно услышала, как Фабия разговаривала с Марианной и сказала ей, что сегодня не досчитались одного мальчика-Служителя! Представляешь, какой ужас!

Справившись с замками, девчонка развернулась ко всем лицом. Увидев, что она з Денисой здесь не одна, ученица вжалась в дверь и закрыла ладонями рот. Она проговорилась.

Дженни почему-то стало смешно. Раз Фабия не рассказала ничего ей, Дженни, то нехотя поведала это совершенно другому человеку. Какая ирония.

На целую неделю ей связали руки. Елена в тот же день сказала сидеть и не рыпаться. Сиси это очень злило, но она должна была смириться — особого желания нарушать правила у неё никогда не было. Она, в принципе, не понимала вообще, что она здесь делает, если её не пускают в самую гущу событий. Её будто берегли, при том, что Сиси сама ни разу в жизни не беспокоилась о своей целости — её главным желанием было, конечно, не приобрести как можно больше ссадин и шрамов, нет. Она желала быть в эпицентре, в самом пекле, чувствовать во рту вкус крови с разбитой губы и расквашенного носа, марать руки в том дерьме, из которого состояло всё то, что она всегда убивала. Но теперь никто не считал нужным пустить её на охоту, узнать что-то большее. Всё, что стало известно Сиси со сплетен, так это имя пропавшего, возраст и класс, в котором учился. Всё. Это был край. На большее никто не расщедривался.

Весь тот ужас, который происходил в школе и из-за которого Сиси очень нервничала, компенсировался за счёт уроков. Так интересно ей никогда в жизни не было. Она всерьёз задумалась над тем, чтобы выпытать у Квентина ещё что-то на счёт Переходных. Особенно ей нравились уроки у Георге Раду: он оказался огромным черноволосым мужчиной, настолько мускулистым, что шея его плавно переходила в плечи, а когда он одевал на тренировки майку, то вся девичья половина учеников лишь тихонько вздыхала, любуясь, а мужская вздыхала, завидуя. Казалось, Георге должен был быть неуклюжим и неповоротливым при таких-то размерах тела, но его легкости и пластичности мог бы позавидовать любой. Он был невероятным шутником, и физкультура и боевые искусства никогда не походили без смеха. Он был братом-двойником Виорелы Раду, и когда Сиси видела его с сестрой где-то в коридоре разговаривающими, то очень умилялась — настолько хрупенькой и беззащитной казалась Виорела на фоне Георге. Спортивный зал здесь был огромный, разделённый пополам стеной: одна половина служила для физкультуры, а вторая — для тренировок Охотников. Во второй половине Сиси ещё не была: расписание было сделано так, что одну неделю ученики изучают предметы независимо от профиля, без уклона на сверхъестественное, а следующую — каждый профиль трудиться чисто по своей программе. Поэтому Сиси с нетерпением ждала начала новой учебной недели — ей очень сильно хотелось как можно больше пообщаться со своим куратором. Тем более что Георге, только познакомившись с Сиси, взлохматил ей волосы и, широко улыбнувшись, сказал: «Ты надолго здесь задержишься, я тебе это обещаю».

Румыне искренне тешились тем, что приезжим всё нравилось, а Сиси с каждым днём всё больше восхищалась жизнью здесь — всё ей казалось идеальным: ученики, преподаватели, даже жильё ей нравилось больше, чем в родной Обители. Здесь было меньше правил, запретов, все были достаточно дружелюбны.

В пятницу вечером друзья непроизвольно собрались в гостиной домика. Исайя уговаривал Квентина сыграть ещё партию-другую в шахматы, а Квентин, начиная материться, говорил, что не хочет в стотысячный раз проиграть. Бен с Олив играли в карты на раздевание, и пока что лидировала Олив, так как она сняла с себя лишь спортивную кофту, а Бен уже сидел только в кедах, штанах и майке. Олив громко смеялась, а Бен, улыбаясь, всё бросал на неё взгляды, полные чего-то дикого и весёлого. Оскар делал домашние задания, которые нужны были только через неделю, — он пытался быть прилежным учеником. Виорика и Брындуша заваривали всем чай, громко спрашивая о виде чая и количестве ложек с сахаром лишь у англичан.

Вчера Кит настолько часто намекал Сиси о том, чтобы пойти на вылазку, что ей в один прекрасный момент захотелось ударить его чем-то тяжёлым. Разве он не понимал сложившейся ситуации? Разве он не представлял опасность, которой они себя подвергали, выйдя за пределы школы, несмотря на запрет Госпожи Елены? Но Кит был упрям и непреклонен, и Сиси впервые подумала, что не так она хорошо Кита знает и что не такой он уже и лапочка, каким его считали они с Дженни. Сегодня история повторилась: каждую минуту, когда рядом не было лишних ушей, Кит всё говорил о необходимости вылазки, о том, что работу нужно закончить в кратчайшие сроки и что Госпоже не понравится, что они возьмут больше времени, чем полагается, то есть больше двух недель. Но Сиси всё стояла на своём до тех пор, пока в спор не подключилась Дженни и не поддержала Кита, мол, он прав, нужно побояться гнева Госпожи и делать всё быстро, по горячим следам. Когда Сиси и тут отказала, то Кит, видимо, обидевшись, ушёл, а Дженни принялась уговаривать Сиси, что увенчалось успехом. Поэтому сейчас они готовились попить чаю и выйти за пределы школы. Сиси время от времени ощущала на себе взгляд Квентина, пару раз они даже встречались глазами. Никто никого не спрашивал о том, кто куда собирается или идёт, но по Квентину было видно, что он просто так не отвянет. Сиси подозревала, что он что-то затеял, что-то против неё самой.

Девушка вздохнула и вытянула с карманов куртки варежки.

— Элси?

Сиси отозвалась на это имя. Она помнила, прекрасно помнила Элси!

Бен, который в очередной раз проиграл и снимал майку, нахмурив брови, смотрел то на Сиси, то на варежки.

Разве это был он? Разве то был этот самый Бен, Бен Блэйд? Тот самый мальчик, который подарил ей варежки и держал её на руках в столовой?

— Элси, это ты? — спросил Бен не с меньшим удивлением и восторгом в голосе.

Сиси не могла, нет, просто не могла поверить своим глазам, ушам, нет, она не могла в это поверить!

— Блэйд? — Сиси попыталась, и всё-таки вспомнила имя того одиннадцатилетнего мальчика с Востока — Бенджи. — Бенджи Блэйд?

Бен громко засмеялся, встал с диванчика и подошёл к Сиси. Она поднялась и упала к нему в объятия. Бен обнимал её крепко, так, словно очень соскучился. Кожа его была горячей, а так как Сиси уже накинула на себя свою кожаную курточку, то девушке стало жарко. Но несмотря на это, отпускать Бена ей совершенно не хотелось — он подарил ей тот дивный рисунок на спине, такой же, так и у Дженни, Кита и Олив. Это каким-то странным образом будто породнило её с ним, Сиси казалось, что Бен будто переделал её — что тот рисунок переделал её.

— Я надеялся, что мы ещё встретимся. Так и случилось, — пробормотал Бен Сиси в волосы. — Добро пожаловать домой, Элси.

Бен выпустил Сиси из объятий, но всё держал за руки и смотрел в её лицо.

— Вы знаете друг друга? — ошарашенно спросила Олив.

— Да, Нолли. Помнишь, как-то очень давно я ездил с родителями на Запад? А потом ещё приехал и рассказывал вам? — Бен приобнял Сиси за плечи. Сиси прижалась к нему: сейчас он казался ей роднее всех в этой комнате. Бен вдруг поцеловал Сиси в макушку. Девчонка рассмеялась.

Олив сложила руки на груди, хитро прищурила свои кошачьи глаза и закивала головой.

— Да-да, мы помним, — сказала она.

Дженни сзади неуверенно прокашлялась. Сиси спохватилась и отошла от Бена.

— Мы прогуляемся. Скоро будем, — заявила Сиси, зашнуровывая ботинки.

Квентин громко фыркнул.

— Ой, ну да, конечно, гулять они пойдут. Шпионка, — прошипел Квентин с улыбкой на лице.

Сиси сгримасничала ему, засмеялась и вышла с домика следом за Китом и Дженни.

— Откуда это ты знаешь Бена? — спросил Кит.

Пятью минутами раньше он был радостен, что вылазка всё-таки удастся, а теперь он опять был мрачным. И не столько мрачным, сколько злым, недовольным. Сиси совершенно не хотела отвечать Киту ни на какие вопросы. Дженни тоже заметила резкую смену настроения Кита, и теперь бросала на него осторожные взгляды. Сиси набрала в грудь воздуха, собралась с мыслями, подумала, как всё правильно оформить, чтобы у Кита больше не возникло вопросов и ответила:

— Когда-то его родители приезжали в делах в нашу школу, к леди Сайкс в частности, а он был с ними. Вот мы пересеклись с ним в столовой, познакомились. Он дал мне кличку «Элси» ...

— Да он вроде всем здесь даёт клички! — перебила Сиси Дженни. Сиси даже была этому рада: Ризер сейчас начнёт тараторить, собьёт Кита с мысли, он переключится, и — дело в шляпе. — Вы слышали, как он на всех называет? Кристоф, Квент, Нолли, Исса… Меня он называет Джин, хотя я же ни разу не ляпнула, что меня на самом деле зовут Дженни. Вроде не ляпнула… — Дженни смешно нахмурилась и на секунду задумалась. — Но как бы там ни было, он всем даёт клички! Это так странно…

— И как тесно вы с ним пообщались? — ни с того ни с сего спросил Кит. — Ты, Сиси, с Беном. Вы близко познакомились?

Сиси попыталась не нагрубить: её уже начинала доставать пронырливость Кита.

— Мы знакомы настолько тесно, насколько могли познакомиться десятилетние дети на протяжении пятнадцати минут, — отрезала Сиси. — И вообще, куда мы идём? — нервно спросила она, останавливаясь. Сиси даже не знала за чем они идут и куда. Вылазка. Но какая вылазка? Что они ищут? Им бы всё проанализировать, дождаться комментариев Госпожи Елены и Василия, а потом уже думать, что делать и когда, а не идти сейчас: с круглым нулём в знании здешней мифологии и несмотря на приказ директора не делать этого.

Кит остановился и взглянул на Сиси, Дженни остановилась между ними двумя.

— Ну как это, куда? — спросил Кит. — Ты же главарь — ты должна знать!

Сиси взорвалась.

— Я должна знать?! Я?! — зло прошипела Сиси. — Кто нас потащил — так это ты, Кит! — она тыкнула на него пальцем. — Я говорила остаться, дождаться, пока всё станет на свои места! Но нет: тебе припекло пойти именно сегодня.

Видимо, Сиси очень удивила Кита своими словами, так что он вытаращился на неё и прерывисто дышал.

— Так, значит, это я виноват? — осведомился он. Сиси кивнула. Кит поджал губы и закивал головой. — Я хотел, как лучше. Чтобы быстрее всё закончить и поехать домой. Мы здесь уже практически неделю, а дело никак не продвигается. Ни в какую сторону.

Сиси цокнула языком и закатила глаза: видимо, не на многих серьёзных охотах Кит бывал.

— Кит, успех дела зависит не от того, как быстро мы закончим, а насколько качественно и умело всё сделаем. Если понадобится, я напишу Госпоже письмо и попрошу ещё немного времени. Я уверена, она согласится, она войдёт в наше положение. Важно, чтобы всё было чисто, остальное — ерунда.

Кит многозначительно хмыкнул и уже начал что-то говорить, но вдруг Дженни призвала всех к тишине. Она смотрела куда-то вперёд и указывала туда рукой. Сиси подошла ближе к Дженни и взяла её за руку. Дженни опять дрожала, как тогда, в машине.

Впереди, довольно далеко, был забор, а за ним, посреди деревьев, стоял человек. С такого расстояния нельзя было точно сказать, какого он был пола. Человек стоял ровно, а потом вдруг поднял руку и помахал. Он всё махал и махал, пока Кит не ответил ему тем же. Тогда человек подпрыгнул и поманил ребят к себе рукой.

— Пошли, — прошептала Сиси и потянула за собой Дженни. Но Ризер не поддалась.

— Послушай меня хоть раз, Сиси, я тебя умоляю. Не ходи туда, — Дженни придержала Сиси возле себя. Потом провела пальцами по дыркам на курточке, куда впивались когти Тильды-Долл. — Ты помнишь, что произошло прошлый раз?

Сиси снисходительно улыбнулась, повернулась лицом к Дженни и провела ладонью по её щеке. Дженни закрыла глаза и вздохнула. Бедная трусишка.

— Дженни, ну с чего ты взяла, что тот человек — это стригой?

— А с чего ты вообще взяла, что нет? — всё так же, с закрытыми глазами, спросила Дженни. — Он стоит за забором. За забор можно только нам. И всё. Это не человек, Сиси, не ходи туда. И ты, Кит, тоже не ходи.

Сиси затормошила Дженни, взяв за плечи.

— Дженни, мы знаем, как его убить. Остальное нас не интересует.

— Тем более, что он может вывести нас к остальным, подобным себе. Тогда мы будем знать, куда бить, — добавил Кит. В этом Сиси с ним полностью согласилась.

Дженни покачала головой. Сиси почувствовала, что с ней начинается то же, что и было в машине: Ризер била дрожь, на её лбу показался пот, глаза были широко открыты.

— Я…

— Он уходит, — с нетерпением сказал Кит.

Сиси легко оттолкнула от себя Дженни и приказала ей немедленно идти в домик, а сама потянула Кита за рукав и побежала к человеку за забором, время от времени переходя на быструю ходьбу там, где их могли видеть остальные ученики. Странно было то, что чем ближе Сиси и Кит были к забору, тем меньше там было домиков, тем гуще росли деревья и тем реже встречались люди. Последние метров пятьдесят росли одни деревья, и Сиси заметила, что человек за забором выбрал именно такое расположение, что ни единое дерево его не заслоняло, и с местоположения, где она оставила Дженни, этого человека было видно как нельзя лучше.

Что-то заскребло у Сиси на душе. Что-то здесь было не так. Может, это уже была паранойя, но почему-то девушке казалось, что тот человек за забором стал так специально, чтобы именно она, Сиси, хорошо его видела. А, может, если это на самом деле был стригой, то он всех так к себе заманивал.

Кит бежал немного правее впереди.

— Он исчез, — крикнул он, не оборачиваясь.

Сиси это совершенно перестало нравиться.

Забор был чрез метров десять впереди, и никого за ним не было. Но Сиси совершенно не собиралась бросать всё вот так, недоделанным. Вот сейчас она переберётся на ту сторону и обязательно найдёт того человека. Ну, или человек найдёт её…

Резкая внезапная боль проняла всю ногу, послышался хруст костей так, словно кости эти трощили возле самих ушей. Сиси хотела бы крикнуть, но не смогла: воздух, что она вдохнула, застрял где-то по пути в лёгкие, и стало трудно дышать. Глаза застелила красная пелена. Сиси упала, сбита с ног ужасной болью, и больше ничего не видела.

* * *

Она проснулась от того, что очень сильно болела нога. Боль была одновременно и ноющей, и режущей, и Сиси совершенно не понимала, что случилось. Она помнила всё до мельчайших подробностей, помнила, как упала, и — всё. Дальше — сплошная тьма, чёрная дыра. А теперь над ней — тёмный потолок, по бокам, насколько она могла видеть, — занавески. Девушка подумала, что она, должно быть, в школьной больнице.

Сиси зажмурилась и отогнала от себя остатки сна. Она попыталась встать, но нога запротестовала, заболев ещё больше, и Сиси со вздохом обречённости упала назад на подушку.

— Хей-хей-хей, — зашептал кто-то, и послышались приближающиеся шаги.

Подошла, по видимому, девушка, толстая и высокая. На тумбочке слева от Сиси загорелась лампа. Девушка присела к Сиси на кровать, но, как подумала Сиси, наверное, ей было мало места. У девушки этой было некрасивое лицо с носом с горбинкой и кудрявые светло-блондинистые волосы, уши её немного оттопыривались, но в целом она отвращения не вызывала. Что-то было в её глазах. Они были темно-серыми, насколько хорошо смогла разглядеть Сиси при таком освещении, и в них было столько нерастраченной заботы, любви и одновременно какой-то тоски, крика о помощи, что именно из-за этих глаз хотелось с девушкой говорить. Также Сиси заметила ниточку на шее у девушки — очевидно, что это крестик.

— Меня зовут Октавиана Кос, — сказала девушка, теребя пальцами носовой платочек и смотря на него. Казалось, что она смущается. — Я видела тебя, Элизабет. Мы с одного класса, но на разных курсах.

— Ты, наверное, Доктор? — спросила Сиси.

Октавиана подняла на неё глаза и закивала.

— Да, я Доктор. Откуда ты знаешь? — Октавиана смущённо улыбнулась, и Сиси могла бы поспорить, что у неё появился на щеках румянец.

Сиси пожала плечами.

— По тебе сразу видно, что ты Доктор. А ты за мной присматриваешь или что-то типа того? И что вообще случилось?

Октавиана замялась.

— Ну, мне сказали побыть с тобой до тех пор, пока ты не проснёшься, а потом доложить о твоём пробуждении Мариане.

Господи, кто угодно, только не Матеи. Нет-нет-нет. Только не они. Сиси сейчас меньше всего хотелось видеть хоть кого-нибудь из них.

— Октавиана, могу я тебя попросить не идти пока что никуда, побыть со мной и рассказать мне, что случилось? — Сиси пыталась не спугнуть Октавиану. — Мне очень важ…хочется узнать, что со мной. И почему так болит нога.

Собеседница пожала плечами, мол она ничего не знает, но Сиси же видела, что Октавиана была просто запуганной. Сиси взяла Октавиану за руку. Девушка насторожено посмотрела на больную.

— Октавиана, скажи мне, если бы ты была на моём месте: ничего бы не помнила, так как потеряла накануне сознание, с ужасно болящей ногой, ты бы хотела знать, в какую неприятность ты уже ввязалась? И что, что, что, чёрт подери (на этом ругательстве Октавиана смутилась), с этой долбанной ногой?! — Сиси покрепче сжала руку Октавианы.

Октавиана встала, отошла и задернула занавески напротив Сиси. Потом вернулась на место, снова оглянулась, словно за ней кто-то может следить, нагнулась поближе и шёпотом сказала:

— Я не знаю, что случилось, правда, Элизабет. Но знаю, что ты угодила в капкан, окропленный ядом. Вот почему тебе так больно. Я проходила неподалёку от того места, куда меня позвал Кристофор. Он подбежал ко мне, испуганный, взъерошенный, сказал, что ему нужна помощь, и потащил меня за собой. Там была ты. Ну, я была с сумкой, в сумке были некоторые медикаменты. Мы с Кристофором освободили тебя от капкана, хотя… — Октавиана помедлила. — Хотя, мне кажется, что Кристофор никогда в жизни не ставил капканов и не освобождал от них: он наделал тебе столько ран, что я его просто отогнала от тебя подальше и сделала всё сама. Мы доставили тебя сюда вдвоём. Очень скоро сюда прибежала Жанна, а после и все с вашего домика. Она сидела возле тебя очень долго, пока не уснула. Тогда Оскар отнёс её домой, остальные тоже ушли. Но они все были здесь — все твои друзья. Мариана приказала мне следить за тобой, сама она сейчас в сестринской. Она в любой момент может выглянуть и проверить меня, так что тихо, — Октавиана приложила палец к губам. — Я пойду всё-таки доложу, что ты проснулась, а ты, пожалуйста, прикинься только-только проснувшейся и не смей меня выдавать, ладно?

Сиси закивала. Октавиана встала и выключила лампу.

— А что с Кристофором? Что с ним?

Октавиана пожала плечами.

— Официальная версия — отделался лёгким испугом. Но я видела, — добавила девушка тихонько, — что у него курточка немного пошарпанная и царапины на левой ключице.

Сиси беззвучно сказала «Спасибо», и Октавиана ушла. Мариану Сиси не дождалась — опять уснула.

В субботу утром ей стало легче. Боль немного притупилась, Сиси могла поставить подушку и сидеть, опираясь о неё. Мариана пришла с утра пораньше, задала кучу вопросов о самочувствии, иногда даже повторяясь. Дала выпить какую-то микстуру, а потом ещё одну, а потом ещё одну, а потом дала обезболивающее и наконец-то ушла. Боль ушла вместе с Марианой. Казалось, что Сиси может сейчас встать и пройтись, но она всё же не стала рисковать. В десять часов утра пришли Дженни и Олив и принесли печенья. После завтрака, который дали здесь, в больнице, печенье было как раз кстати. Дженни, немного расстроенно, сказала, что Кит спит до сих пор, что после вчерашнего он очень долго не спал, волнуясь о Сиси, и уснул далеко после полуночи. Сиси передала Киту через Дженни, что всё хорошо и чтобы он не переживал. Олив рассказала много смешных историй о своём детстве, так что Сиси чуть не померла со смеху. Перед обедом они ушли, и хотя Дженни клялась-божилась, что придёт ещё, Сиси переубедила её это делать. Всё оставшееся время она провела с Октавианой. Они рассказывали друг другу о себе, о том, что любят, а что нет. Сиси, конечно, пришлось нехило приврать, но Октавиана, да и сама Сиси были довольны. Октавиана, казалось, была готова поверить во всё, что бы Сиси ей не сказала. Ближе в восьми вечера пришла Мариана, в довольно грубой форме выгнала Октавиану и сказала Сиси готовиться ко сну.

…ей часто снился этот сон. Будто две маленькие девочки и один мальчик бегают по лужайке, залитой солнцем, и играют в салки, а она, Сиси, — цветок, растущий на этой поляне. Она не видит лиц детей, но почему-то ей кажется, что это она сама, рыженькая девочка, Дженни, кудрявая, маленькая и смешливая девчонка, и Кит, мальчик, видимо, постарше. И Сиси очень хочется посмотреть на них, на детей, но она не может — она всего лишь стебелёк и несколько лепестков. Потом одна девочка, та, что кудрявая, подбегает к Сиси-цветку и любуется. Она хочет сорвать, и Сиси бы рада была этому, но в последний момент девочка одёргивает руку, на секунду хмурит личико, но потом быстро прогоняет серьёзность и бежит играть дальше. И Сиси счастлива. Почему — не знает, но счастлива. Может, потому, что лето, и дети улыбаются, и они радостны, и маленькие, и не знают ещё ничего плохого. И именно тогда, когда, казалось, Сиси наконец-то поймёт причину своего счастья, она просыпается. И так каждый раз: будто волнами от берега её уносит назад, и она просыпается. Так же и сегодня Сиси проснулась в полдвенадцатого ночи именно из-за этого сна.

Обезболивающее, которое Мариана уколола Сиси вечером, очень хорошо подействовало, и Сиси совершенно не чувствовала боли, когда стала на ноги. Они затекли, и девушка еле доковыляла до костылей, которые сюда принесла Октавиана. Сиси захотелось в туалет и немного размять ноги, так что она взяла костыли, которые были немного не для её роста, и вышла в коридорчик. Всё ширмы были задёрнуты, в коридорчике тускло горела только одна люстра, а лунные лучи пробивались сквозь окна и проникали через щели, которые образовывали ширмы. Пахло лекарствами, травами, и Сиси подумала, что так же пахла и Октавиана. Девушка совершенно не знала, куда идти, и решила сама поискать. По одну сторону были кровати с ширмами, по другую — две или три двери. Впереди — ещё одна. Сиси медленно, но уверенно, стала проверять все двери. Все они были заперты. Оставалась только та, что напротив.

Но это вряд ли был туалет. Сиси услышала голоса за дверью, и приковыляла ближе, прислонившись ухом к узкому промежутку между дверью и стеной.

Говорили громко, не боясь, что их услышат. Но пока слышался только женский голос. Первые слова, которые услышала Сиси, прозвучали смазано, но остальное было слышно хорошо:

— Разве это то, что от вас требовалось? Разве это оно? Ты не умеешь выдерживать время. Понимаешь? Такого не должно было случиться с этой Джонс, с Эммой Джонс! Она здесь нужна не для того, чтобы на кровати больничной прохлаждаться, знаешь ли! Мы должны сделать всё, о чём Госпожа просила, и побыстрей, а ты всё, всё, ну просто всё испортил! Я надеюсь, впредь такого больше не произойдёт.

В ответ кто-то что-то тихо буркнул, и вдруг Сиси поняла, что сейчас отворится дверь, и её застанут врасплох. Она бросила костыли за первую же ширму — от них только больше неприятностей, они громко ударились о пол. Сиси плюнула на это и бросилась, хромая, к своей кровати. Задёргивая свою ширму и падая в кровать, она услышала, как открывается дверь и как кто-то идёт коридорчиком. Люди вышли с коридорчика в приёмную, но кто-то остался стоять возле её ширмы. Сиси накрылась одеялом почти что с головой, будто это хоть как-то могло её защитить. К ней вошли. Сиси закрыла глаза, притворяясь, что спит. Чьё-то неровное дыхание вдруг оказалось рядом с её щекой, и Сиси подумала, что сейчас ей в горло вонзят нож или что-то такое, но этот кто-то наклонился ещё ближе и поцеловал её в висок. Сиси ужасно испугалась; ей показалось, что если она сейчас не закричит, то просто умрёт от ужаса, так что она просто притворилась, что потягивается во сне. Человек, поцеловавший её, испугался, и через несколько секунд тоже скрылся за дверью в приёмную.

Больше Сиси этой ночью не спала.

Сиси совершенно не имела желания оставаться в этой больнице ещё хотя бы один день, поэтому в воскресенье вечером в присутствии немного испуганной Дженни и еле сдерживающей смех Олив она грозила Мариане Матей убийством кого-нибудь в случае, если её, Сиси, не выпустят сейчас же оттуда. Мариана сначала дико упиралась, пыталась даже сорваться на крик, но на шум прилетела Иоана и успокоила свою дочь. Иоана взяла с Сиси слово, что через каждых три часа она будет приходить в медпункт для осмотра ноги. Сиси ужасно не хотела этого делать, и благо, что рядом была Дженни, которая напомнила, что она «Доктор» и что сможет понаблюдать за раной подруги и пообещала, что будет приводить Сиси в медпункт каждые утро и вечер. Иоана с тяжёлым сердцем написала какую-то записку Дженни, нацарапала что-то в своём журнале и отпустила Сиси.

С горем пополам, но Сиси таки доковыляла до домика, всю дорогу её поддерживала Олив и всячески помогала идти: держала покрепче, когда был бугорок или ямка, останавливалась, когда боль ставала сильнее, шла помедленней, когда Сиси об этом просила, жёстко прикалывалась над больной и неудержимо смеялась каждый раз, когда Сиси тихонько под нос ругалась из-за боли или неудобства. Бен и Квентин были на крыльце, когда девочки вышли из-за деревьев. Бен отсалютовал им, а Квентин подбежал к ним и прежде, чем кто-либо успел подумать, что случилось, схватил Сиси на руки и унёс в домик. Бен с поклоном отворил перед ними дверь. Сиси ужасно это возмутило: она совершенно не хотела, чтобы Квентин нёс её на руках! Виорику позабавило это зрелище, она встала и спросила у Сиси, не хочет ли она чаю. Сиси, вспомнив, когда последний раз пила нормальный чай, а это было как раз перед тем, как она умудрилась попасть в капкан, согласилась. Джонс стало невероятно приятно, что Виорика даже не спрашивала, какой чай делать и сколько ложек сахара добавить, — это подсказало Сиси, что она тут уже своя.

В гостиную вбежала Олив. Она села рядом с Сиси и обняла её за плечи.

— Знаешь, Элизабет, мы так давно хотели устроить вам приём, но все эти непонятные эм-м-м…случаи с нашими детьми всех, знаешь ли, вывели из колеи. Но-о-о, — Олив выставила указательный палец, — но…зато у нас было больше времени для подготовки.

Сиси недоуменно оглянулась на Дженни. Дженни, наверняка, тоже ничего не знала.

— Боюсь, сегодня в наш домик придёт очень много незнакомых людей, — из тёмного коридорчика вышел Кит; с первого взгляда можно было предположить, что он просто не выспался, так как мешки под глазами были чуть ли не сродни мешкам для картошки, а сам Кит сутулился и выглядел совершенно и полностью подавленным. Он несмело пожал плечами и робко улыбнулся. — Ты прости, пожалуйста, что так произошло и что я не приходил тебя проведать, — Сиси и так уже чувствовала себя немного смущённо, так Кит решил ещё немного подлить масла в огонь, и на его бледном лице проступил болезненный румянец. Сиси замотала головой, мол, ничего особенного, переживёт.

Дженни, которая присела на мягкий поручень диванчика, наклонилась к уху Сиси и, когда Кит отвлёкся на кого-то другого, прошептала, что Кит снова сегодня плохо спал: почти всю ночь он просидел в гостиной, заливал бессонницу крепким чёрным кофе и заснул уже под утро. Сиси даже не знала, что Кит такой ранимый.

— Людей будет совершенно немного, — разуверяла Олив тем временем Кита, — только те, кто хочет, и я не думаю, что гостей будет валом, — на этих словах девушки Оскар прыснул со смеху. Олив пнула его. — Но в любом случае, Кристофор, я бы посоветовала тебе сменить футболку и умыться. Да, и, желательно, причесаться. Кстати, Кристофор, ты никогда не замечал, какие у тебя великолепные волосы?..

Виорика поставила перед Сиси чашку чая и стала рядом, сложив руки на груди.

— И как тебя угораздило попасться в капкан, скажи на милость? — просила Виорика.

Сиси виновато пожала плечами.

— Работа у меня такая, что ж поделаешь.

Виорика хмыкнула и улыбнулась.

— И зачем тебе такая работа? Вот я, например, никогда в жизни не любила всю эту беготню, стрельбу, резню… Фу, — Виорика вздрогнула. Сиси вспомнила, что ни разу не видела Виорику в привычной компании Охотников — она всегда присоединялась немного позже и чаще всего именно к Брындуше.

— А какой твой профиль? — спросила Сиси.

— Я просто ас в том, чтобы проёбывать различные великолепные шансы изменить свою судьбу, — задумчиво произнесла Виорика. Румыне не только очень даже хорошо разговаривали по-английски, но и умели знатно материться. И откуда только у них такие навыки? — А вообще-то я Служительница. Мне больше нравится духов вызывать, чем кровью обливаться.

Вдруг, откуда ни возьмись, зазвучала музыка. На большой тумбе, на которой обычно заваривали чай, теперь стоял огромный навороченный магнитофон. Сиси впервые такое видела: большой, чёрный, блестящий, издаёт звук! Совсем не такой, каким она себе представляла магнитофон, — этот был в тысячи, в миллионы раз лучше!

— Э…это магнитофон? — запинаясь от восторга, спросила Сиси.

Бен, который разглядывал какие-то маленькие, практически что плоские коробочки, повернулся к Сиси и улыбнулся.

— Да, Элси, именно. Он наш.

— Восхитительно, скажи?! — прошептала Дженни, не отрывая взгляда от магнитофона. — Ты хоть раз видела такой?

— Ха, никто такого не видел, — довольно вставила Виорика. С такой ж гордостью она говорила о «Бетси». — Это подарок от родителей Бена.

Сиси вспомнила Беновых родителей. Да, кого-кого, а их она прекрасно помнила! Царственная женщина и воинственной внешности мужчина. Не удивительно, что у них родился такой сын как Бен.

— Так они заботятся о вас? Родители Бена? — спросила Дженни. — Подарки сыну и друзьям сына?

Бен глубоко и громко вздохнул.

— Не сыпь соль на рану, Джин, — сказал он. — У них понятие «друзья сына» отсутствует. Те, кто у меня друзья, для них просто какие-то букашки. А вот те, кого они мне прочат, раздражают меня.

— Но, кажется, ты совсем не брезгуешь девчонкой, которую они тебе подогнали, — заметил Оскар.

Бен, всё ещё разглядывая то большое количество коробочек, довольно улыбнулся.

— Хэррит — это совершенно другое. Если бы я не хотел, то мы бы не были вместе.

— А давайте поговорим о чём-нибудь другом, — вмешалась Олив. — Ты, например, стоишь тут разглагольствуешь о своей даме — ты что-нибудь стоящее нашёл среди всей этой кучи барахла? — немного раздражённо спросила она у Бена.

— Нолли, сладкая моя…

— Я тебе не сладкая, — огрызнулась Олив.

Бен поднял руки вверх, словно сдавался.

— Нолли, здесь нету барахла, ты же знаешь, — Бен покрутил коробочками в руках.

Олив возмущённо фыркнула.

— Надеюсь, она не придёт, — сказала Олив, больше констатируя факт, чем высказывая предположение.

— Кто? Роджерс? — уточнил Бен. Олив угукнула. — Нет, ей не по душе такие вечеринки.

— Не нашего поля ягода она, Хэррит твоя, — прозвучал глубокий голос Брындуши, которая вышла со спальни. — Слишком большая цаца, я тебе уже это говорила.

Бен тем временем закурил, и теперь и дальше стоял, разглядывая коробочки, еле ухмыляясь лишь уголками рта и пыхтя сигаретой. Он, подняв одну бровь, оглянулся на Брындушу.

— А я тебе, Бри, говорил уже миллион раз, что мне плевать, цаца она или нет: классная — значит классная, и всё тут.

Брындуша посмотрела на Бена снисходительно, словно на братишку, хмыкнула и подошла к Виорике.

— Вас всех так раздражает Хэррит? — тихо спросила Дженни.

Виорика закатила глаза, а потом изобразила рвоту. Сиси засмеялась.

Вдруг в дверь постучали. Олив переполошилась, и на её лице появилась уже полюбившаяся Сиси задорная улыбка; казалось, никто в мире не мог так улыбаться, кроме Олив. Шеер отворила дверь. В домик ввалилось двое: симпатичная девчонка немного младше Сиси и до крика безобразный паренёк, они держались за руки. Девочка была с двумя косичками, в чёрных колготках, короткой юбке, тёмной маечке на тонких бретельках и с большим вырезом, который ясно давал понять, что лифчик девчонка не носила из-за отсутствия груди, в кожаной куртке нараспашку, немного не по размеру подобранной, и в незашнурованных ботинках. У парня на голове был полнейший беспорядок, из-под куртки виднелась великоватая поношенная рубашка в клеточку, джинсам было лет сто, а на руке, как и у девчонки, было огромное множество различных браслетов и фенечек.

— Дай закурить, — с ходу обозвался парень, обращаясь к Бену. Бен сипло засмеялся, но всё-таки вручил парню одну сигарету. — Эм-м-м… Нас вообще-то двое, — заметил парень, указывая на девчонку.

— Во-первых, она — дама, а дамам не очень полезно курить. Во-вторых, милые, вы оба ещё малявки, и поощрять я вас не буду, — шутливо пригрозил Бен.

Но парочка уже его не слушала: парень держал сигарету, а девушка пыталась зажечь спичку.

— Подумать только: даже Служители пришли к нам, — сказал Квентин.

— Не обольщайся, Брэйт, — сказал парень, — мы пришли сюда только потому, что нам сказали, что тут будет халявна жратва и бухло.

— Иди-иди-иди сюда, Адина, я познакомлю тебя со всеми, если Валентин не хочет, — Олив взяла девчонку за руку и подвела ближе к Сиси.

Валентин, хоть и пытался изобразить безразличие, всё же бросал заинтересованные взгляды на англичан. От Адины несло дешёвыми духами вперемешку с табачным дымом.

— Адина Филипаш, — подала руку девчонка. Сиси заметила, что живот у неё внизу был голый: майка туда уже не доставала, а юбка ещё не доставала. На поясе юбки висели две цепочки. — Служительница. А вон тот дебил — Валентин Влэдеску. Не обижайтесь на него, он просто малёхо угашенный.

Сиси медлила пожимать руку Адине, как, видимо, и Дженни. Но пауза затянулась, и ставало немного неловко, поэтому Сиси первой пожала руку Адине.

— Элизабет Джонс, а это — Жанна Риазер, — Дженни кивнула головой. — Вон там, возле Квентина, — Кристофор Александр, — пока Адина оглянулась, чтобы посмотреть на Кита, Сиси поспешно убрала руку.

Адина, наверное, почувствовала неприязнь Сиси, потому вымучено улыбнулась и сказала:

— Там Валентин курит, не дай Бог, выкурит всё сам. Пошла я его развлекать.

Бен тем временем наколдовал две больших бутылки янтарного цвета, множество стаканов, и теперь они стояли, до половины наполненные, возле магнитофона, рядом с бутылками. Сам Бен, Квентин, Кит и Валентин стояли каждый со стаканом в руках, курили и говорили. Валентин пил больше всех, он больше поглощал жидкости, чем говорил. За то время, что Сиси за ним понаблюдала, он уже трижды доливал себе с бутылки. Когда Адина подошла к нему, он обнял её, положа руку ей на бедро, так, что юбка немного задралась, и стало видно изрядное количество её бедра.

Исайя сел в свое кресло, рядом сел Мирро, напротив на диванчик плюхнулся Оскар.

— Им, Валентину и Адине, чтоб вы знали, по четырнадцать лет, — приглушённым тоном сказала Виорика. Сиси ошарашенно на неё посмотрела.

— Чего?! — прошипела Дженни.

Виорика многозначительно закивала головой.

— Ага, и их возраст никак не мешает им трахаться, как кроликам, — добавила Виорика.

Сиси, не поверив Виорике и очень даже будучи уверенной в том, что она может просто сплетничать, посмотрела на Исайю. Исайя улыбнулся и пожал плечами.

— Волшебный рот школы, — негромко произнёс Оскар, откинувшись на спинку диванчика и закрыв глаза. — Каким бы Валентин чмом вам ни показался, он во многом ей помог. Она и сейчас похожа на мелкую шлюшку, согласитесь, но до него она была сущей блудницей. До него в её жизни было много всякого дерьма…

— Как ты, например, — вставил свои пять копеек Исайя.

Оскар сгримасничал и продолжил:

— Да, но Валентин теперь её единственный, и я невероятно рад этому. Такой талант, как у неё, должен принадлежать и возвеличивать лишь одного.

— Так ты спал с ней? — спросила Брындуша.

— Однажды. Это было давно, — ответил Оскар. — Около года назад, ей было тринадцать.

— И тебе не было противно? — недоверчиво поинтересовалась Дженни.

Оскар открыл глаза и сел ровно, собираясь что-то сказать, но Олив его перебила:

— Ой да какая разница, ей же не было противно. А пацану, по-моему, плевать.

Оскар, удовлетворённый тем, что сказала Олив, принял свое исходное положение.

В дверь снова постучали. Олив впустила пятерых Докторов, которые тут же радостно ринулись к Дженни, и двое Охотников постарше, имён которых Сиси не запомнила. Все ей представлялись, но Сиси почему-то запоминала далеко не всех. Она запомнила только Валентина, Адину и странного Доктора по имени Костаке, который больше всех говорил с Дженни, в основном о способах лечения животных путём скрещивания видов, а когда кто-то из остальных желал перекинуться парой словечек с Ризер, он всей своей огромной толстой тушей заслонял Дженни от всех. Костаке таким жадным взглядом смотрел на Дженни, что казалось, что он собирается скрещивать не животных, а себя и её. Сиси прекрасно чувствовала, что Дженни он противен, поэтому она перебила их разговор и спросила Дженни о лаке для ногтей. О лаке, мать его, для ногтей! Дженни сначала не поняла всего прикола, так как Сиси никогда не произносила комбинацию слов «лак для ногтей», но потом втянулась и стала взахлёб рассказывать о том оттенке, который подходит не только к её туфлям (хоть туфель у Дженни не было), но и к цвету её глаз. Костаке ещё немного помялся рядом, но когда Дженни стала рассказывать о том, какие прокладки она предпочитает, вздохнул, отошёл и стал около магнитофона, принявшись пить стакан за стаканом, угрюмо оглядываясь вокруг. У Сиси отлегло от сердца, когда этот извращенец ушёл.

Уже прошёл почти что час с тех пор, как пришли первые гости, Валентин и Адина, а Сиси ещё ни разу не вставала. Ноги затекли, и хотелось в туалет от того чая, что дала Виорика. Сиси, опираясь на Дженни, поднялась. Нога всё ещё ныла. Дженни кинулась помогать Сиси, но та дала отчётливо понять, что в помощи не нуждается. Пока она шла к туалету, то отчётливо чувствовала на себе кучу взглядов.

Сиси совершенно не заметила, что свет в туалете включён. Сиси открыла дверь и застыла, как вкопанная. На полу валялись чёрные колготки, ботинки маленького размера и бельё. Крышка на унитазе была опущена, и на ней сидел Валентин, а у него на руках лицом к нему — Адина. Она ритмично двигала тазом туда-сюда, крепко обнимая Валентина за шею и целуясь с ним. Сиси подумала, что это, наверное, и есть то самое «взасос». Валентин, услышав, что звуки извне стали громче, отпрянул от Адины и встретился взглядом с Сиси. Сиси даже не знала, что предпринять, а даже если бы и знала, то, наверное, ничего бы и не сделала, — всё тело окаменело, ноги не слушались, стали будто приклеенные к полу, а широко вытаращенные глаза не могли сойти с лица Валентина. Адина уткнулась носом в плечо Валентина и вдруг громко застонала, ускоряя свои и без того быстрые движения.

Валентин схватил Адину в охапку и зашикал на неё. Адина засмеялась, но внезапно оглянулась. Сиси подумала, что если и можно было бы сгореть на месте, то она бы именно это сейчас и сделала.

— Ой, Элизабет, какая неловкая ситуация, — весело сказала Адина. — Но ты заходи, не стесняйся.

Сиси только и смогла, что пошатать головой, отказываясь.

— Ну, раз нет, то придётся нам менять место, — сказал Валентин. — Мы оденемся и освободим туалет, только подожди, Элизабет.

Сиси молча закрыла дверь и стала ждать, прислонившись к стене.

С ума сойти.

Они делали это. Это. В четырнадцать лет.

Сиси и представить себе не могла, что у неё когда-нибудь будет такая реакция на секс. Ей как бы должно было быть противно, но противно не было. И даже не столько интересно, сколько просто опустошающе: теперь у неё в голове были только Валентин и Адина. Если они так спокойно позволяли себе это в чужом туалете, то, наверное, не брезговали и полом, улицей, общественными местами.

— Что ты там стоишь одна? — спросил один из Охотников, имя которого Сиси забыла.

— Т-там занято, — заикаясь, произнесла Сиси и улыбнулась.

Охотник удовлетворился ответом и отвёл от Сиси взгляд.

Из туалета быстро вышла Адина, таща за руку Валентина. Валентин остановился.

— Иди и выбирай кровать, — сказал он Адине. Адина хитро улыбнулась и зашла в комнату мальчиков. — Ты прости, Элизабет, что так получилось, — обратился Валентин к Сиси. Сиси же не могла теперь на него спокойно смотреть, но всё-таки выдавила из себя улыбку. — Ты, наверное смутилась…

— Совершенно нет, ты что, — рьяно начала оправдываться Сиси.

— Ну ладно тогда.

Валентин легко пожал плечами и последовал за Адиной, плотно закрыв за собою дверь. Сиси, как ошпаренная, залетела в туалет и заперлась там. Она открутила кран с холодной водой и умылась. Боже, какие же горячие щёки! Сиси мокрыми руками взялась за уши — они пылали огнём. И когда ей в последний раз было так стыдно? Никогда, наверное.

Справившись со всем, Сиси взялась мыть руки и решила снова умыться. Лицо раскраснелось от холодной воды, но Сиси вдруг пришло в голову, что они тут уже неделю, а сдвигов в деле совершенно никаких. Это накатило на Сиси волнение. Елена всячески пыталась отстранить Сиси от расследования, а потом этот инцидент с капканом, и теперь Джонс совершенно бессильна. В конце следующей недели она должна вернуться домой с головой того существа, которое убивает беззащитных детей, а она вот стоит в туалете с болящей ногой, смущённая парочкой подростков, занимающихся сексом. Ужас. Позор. Сиси опёрлась об умывальник и сделала пару глубоких вдохов и выдохов. Сейчас она, словно ничего и не случилось, вернётся ко всем в гостиную и с завтрашнего дня примется за дело, чего бы ей это ни стоило.

В гостиной было ещё более шумно и дымно. Сиси села на своё место. Дженни разговаривала с какой-то девушкой, слишком умной на вид. Дженни представила её Сиси. Девушку звали Корина, она была одноклассницей Дженни, и они вместе выполняли всю парную работу на уроках.

— Корина, а ты не знаешь случайно, где Октавиана? — спросила Сиси. Она была больше чем уверенна, что Октавиана знала об этом мероприятии.

Корина пожала плечами:

— Октавиана на дежурстве, а Мариана не разрешает уходить с дежурства по таким причинам.

— Но ведь Октавиана уже была на дежурстве, сегодня она должна быть свободна, — вспомнила Сиси. И правда, Октавиана сама говорила, что в воскресение она отдохнёт от Матеев.

— Мариану умом не поймёшь, — ответила Корина. — Она делает всё, что хочет: это её право, и никто не может ей помешать.

В дверь постучали. Сиси думала, что уже поздно для новых посетителей, но как бы не так. Олив, которая целый вечер была в роли дворецкого и официанта, резво подлетела к двери.

Сначала вошло человек десять, лица которых были Сиси смутно знакомыми.

Немного погодя, вошли остальные. Их было трое. Один — знакомый, Константин, тот, который положил глаз на Дженни. Второй — парень удивительной красоты. У него были тёмно-синие большие глаза, чёрные длинные волосы ниже плеч, связанные в хвостик, точёные черты лица, слегка пухловатые губы. На нём было всё кожаное: куртка, штаны, митенки, только футболка была не кожаная, но всё же чёрная. На его лице не было и капли горделивости и презрительности, которую всегда можно было ожидать от мужчин с такой внешностью. Его глаза были добрыми и лучистыми, как если бы глаза Олив стали синими, как у него. Как только он посмотрел на Дженни, то тут же помахал ей рукой и улыбнулся. Дженни, еле заметно вздрогнув, помахала ему в ответ. Парень этот был под руку с другой собой — высокой девушкой, грудь которой была чуть ли не в размер двух её голов. Она также была красивой, имела острые высокие скулы, бледную кожу. Её волосы каштанового цвета были заплетены в косу, которая кольцами обвивала её голову, и чем дальше, тем кольца становились меньше. Таким образом, голова её приобретала гуманоидную форму. Но это нисколечко не мешало этой девушке нести своё тело так грациозно и слегка небрежно, словно она всю жизнь только то и делала, что воспитывалась, дабы быть принцессой: плавная, даже без намёка на малейшие подпрыгивания, походка, синее, в мелкий белый цветочек платье, перехваченное на непомерно узкой для такой груди и задницы талии, было, скорее всего, далеко не новое, но поскольку его носила эта девушка, то оно автоматически ставало в миллион раз красивее и новее.

Первым делом эта тройка пошла здороваться с Квентином и Беном, при этом новоприбывшая девушка вручила Олив огромную тарелку с печеньем, а Олив обрадовалась, словно дитя. Константин сразу же выделил в толпе Дженни, помахал ей рукой и жестом дал понять, что скоро подойдёт.

— Кто это такие? — спросила Сиси в окружающих.

— Разве ты ещё не знаешь? — удивлённо спросила Дженни. — Не может быть! Все они — Главари. Константин — Главарь Охотников, другой парень, Дмитрие Дьяконеску, — Докторов, а Элиза Фадор — Мастеров.

— И откуда ты только всё это знаешь? — деланно-зло прошептала Сиси, защекотав Дженни. Дженни начала громко смеяться.

Они дурачились, когда к ним подошли.

— Вот, собственно, и они — сама серьёзность, посланная Госпожой для нашей защиты, — сказал Квентин, указывая на Сиси и Дженни рукой со стаканом.

Рядом с ним стояла Элиза Фадор и слегка снисходительно улыбалась, волооко глядя на девочек, она держала в одной руке стакан с выпивкой, а в другой — сигарету. Сзади подошли ещё Константин и Дмитрие. Дженни и Сиси немного смутились.

— Боже мой, Элиза, ты мало того, что пьёшь, так ещё и куришь, — сказал Дмитрие. Его голос был такой, что в него можно было влюбиться, даже не зная и не видя человека.

Элиза картинно закатила глаза и волнующим голосом произнесла:

— Боже мой, Дьяконеску, ты что, папа мой? То, что ты у нас за здоровый образ жизни, ещё не значит, что мне нельзя выпить и выкурить одну сигарету. А для таких, как ты, я принесла печеньице, вон оно — прямо возле выпивки стоит. Диетическое печеньице — самое то для тебя.

Дмитрие улыбнулся и цокнул языком.

— Дамы и господа, это не только серьёзность, но ещё и невероятная красота и магнетизм Великобритании, — громко сказал Константин, став рядом с Дженни и обняв её за плечи.

Дженни покраснела как рак, Элизе показалось это очень забавным, и она рассмеялась с Дженни. Ризер же покраснела ещё больше. Сиси очень испугалась, что Дженни вдруг расплачется с досады.

— Меня зовут Элизабет Джонс, я — одна из тех серьёзностей, которых Госпожа прислала блюсти здесь порядок, — сказала Сиси, сверля взглядом Элизу.

Но это не помогло: Дженни промямлила, что ей надо отойти, и, ловко маневрируя между людьми, ушла. Все были немного озадачены. Константин стоял, неловко улыбаясь и смотря вслед Дженни.

— Я… Я что-то не так сказал? — осведомился он.

— Да нет, Константин, это не ты. Это я, — легко сказала Элиза. — Я её смутила, нужно будет извиниться, когда она вернётся. Как, говорите, её зовут?

— Жанна. Её зовут Жанна, — сказала Сиси.

— Миленько, — только и ответила Элиза, оглянувшись в том направлении, куда ушла Дженни. — А мы уже познакомились с Кристофором, он такой приятный молодой человек. Ты хоть знаешь, Элизабет, кто я такая?

— Да, наслышана, — ответила Сиси, пытаясь вложить в свой голос чем больше замаскированного под восхищение презрения.

Элиза, наверное, всё-таки раскусила это и улыбнулась, так добродушно, что этой улыбкой можно было порезаться.

— Вот и чудно. Тогда мы, парни, не нуждаемся в представлениях, — сказала она преимущественно Дмитрие.

— Она очень славная девочка, Элиза, — с нотой укора произнёс Дмитрие.

— Кто? Жанна? Да-а-а, я это уже заметила, — ответила Фадор, приседая на поручень диванчика, прямо возле Сиси, занимая место Дженни. Сиси инстинктивно немного отпрянула от неё. Но Элиза, будто не заметив этого, продолжила: — Да, она такая скромная. Если будешь её обхаживать, Константин, сперва объясни ей, что не стоит стесняться комплиментов и незнакомых людей, — Элиза слегка пригубила выпивку. — Но мне она понравилась: такая крохотная, словно кукла. У меня когда-то была похожая на неё кукла, да! Я играла ею день и ночь, но потом почему-то подстригла ей волосы, а одежда её порвалась и испачкалась, да и я выросла, и я её выбросила. Я даже не помню, как я её назвала. Кажется, Остен. А почему Остен? Не знаю, — Элиза задумалась и сделала затяжку.

— Странно ты называла своих кукол, милочка, — сказал Квентин. — Более простого имени не нашлось?

— Наверное, нет, — легко пожала плечами Элиза. — Но это была моя кукла, первая и единственная кукла, мне подарила её Виорела от имени своей семьи на день рождения. Таких ни у кого не было, да никто и не имел игрушек. Но моя кукла была такой, что даже наши принцессы обзавидовались: такая фарфоровая кожа, каштановые кудряшки, большие глазки — настоящая красота! А почему Остен — не знаю. Без понятия даже.

— Виорела часто дарит детям подарки? — спросила Сиси.

— Впервые слышу, чтобы кому-то в нашей школе дарили подарки учителя, — ответил Константин. — Но Элиза у нас похлеще «принцесс», так что… С ней всё может приключиться, — Константин привстал на носочки и оглянулся, ища кого-то в толпе. Неужели ему и вправду понравилась Дженни? — Я пойду поищу Жанну, а то её очень долго нет, — сказал он и быстро ушёл.

Сиси тем временем заметила, что очень многие бросают на их компанию взгляды. Наверное, причиной этому были Элиза и Дмитрие: Элиза, без капли стеснения, курила и пила, ни на кого не обращая внимания, а Дмитрие разговаривал со всеми и откликался каждому, кто бы ни завёл с ним беседу. Он был простодушен и весел, часто шутя и вызывая этим неподдельный смех, Дмитрие распространял свой шарм и обаяние на каждого, кто находился с ним рядом. Элиза, оказалось, тоже не была горделива, не носила корону, иногда вставляла в разговор реплики, которые либо были двусмысленными и вызывали стыдливый румянец, либо от которых не разразиться смехом было очень сложно. Но её повадки, томный взгляд, ленивые и плавные движения, похожие на па танцовщицы, большая грудь и внушительная задница делали её желаннее, выше, красивее, увереннее, лучше других. Элиза, видимо не стремилась такой быть, но так её воспринимали, и она научилась этим мастерски пользоваться. Фадор воспринимала это как должное, и все привыкли к такому раскладу дел: Элиза — негласное правило, несменный пример для подражания, единственная муза и непровозглашённая, но всё-таки признанная королева.

К их компании присоединился Кит. Он был слегка навеселе, поэтому выглядел немного лучше, чем в самом начале вечера: его глаза тускло блестели, на губах играла будто удивлённая улыбка, а щёки покраснели от жары и выпитого. Сиси впервые видела Кита таким, и ей стало как-то непривычно. Может, потому, что она никогда не думала, что Кит когда-либо возьмёт в руку бокал со спиртным, а, может, от того, что в Обители запрещали даже думать об этом, так что алкоголь — это было табу.

— Бен куда-то делся, — сказал Кит, будто сделал самое важное в истории человечества открытие.

Олив, которая подошла к ним немногим раньше Кита, пренебрежительно фыркнула.

— Куда-то, — перекривила она. — Куда же это он мог уйти, никому не сказав?

Элиза похлопала Олив по плечу.

— Вернётся, — только и сказала Элиза, по-доброму улыбаясь Олив.

Олив же взъерошилась и уставилась на Элизу.

— А что не так? Разве мне интересно, где он? Разве меня это волнует? — прищурив глаза, осведомилась она. — Нисколечко, если честно.

Элиза уже начала что-то говорить, но её перебил Кит:

— А разве можно на территории школы пить алкоголь? — громко сказал он, задумчиво, словно мудрец на предмет своих исследований, глядя на стакан в руке, подняв его на уровень своих глаз.

Исайя повернулся в своём кресле к Киту и ответил:

— Ну, вообще-то нельзя, но кто нам запретит нелегально и втихаря его проносить в домики?

— А директор? А учителя? — возмутилась Сиси. Разве так можно? Так безалаберно относиться к тому, чем ученики занимаются?

— Здесь всё не так консервативно, как у вас в Великобритании, — сказал Квентин и отхлебнул со своего стакана. — Здесь не поощряют, но немного прикрывают глаза на всё это. Ты думаешь, сейчас никто не знает, что мы тут устроили? Заметь, Сиси: музыка, шум голосов, сигаретный дым скоро сквозь щёлочки в оконных рамах будет просачиваться, но никто, слышишь, никто не заставил нас прекратить. Даже Виорела Раду, ярый борец за активный образ жизни и избавление от вредных привычек. Даже её брат, который точно вставил бы нам знатных пиздюлей за весь этот хлам, который мы здесь устроили, тем более, что он — наш куратор…

— Мне кажется, что она меня знает.

Все посмотрели на Кита.

Сиси знатно испугалась. Кит, наверняка, напился в хлам, и теперь болтал языком всё, о чём нужно было говорить и не нужно было.

Они втроём, Сиси, Кит и Дженни, уже обсуждали то, что Виорела во время их первой встречи очень странно повелась с Китом. Всю неделю Кит только то и делал, что говорил Сиси о вылазке да Виореле Раду. Сначала Дженни испугалась, что Кит, не дай Бог, влюбился в замужнюю женщину-учителя, но Кит быстро успокоил Ризер тем, что, как оказалось, Виорела его немного пугала: она всегда смотрела ему вслед, а когда говорила с ним, то смотрела как-то слишком нежно и ласково, из чего Дженни сделала вполне умный вывод — это Виорела Раду влюбилась в Кита.

Поведение учительницы и впрямь было странным. И сколько бы парни не говорили, что Виорела — неземной доброты человек и что она любит всех и вся, Сиси казалось, что всё это неспроста. Неподдельная нежность Виорелы смущала даже Сиси, не то что бы Кита. Нет, женщина не была настойчива или навязчива, но ей сложно было скрыть на лице своём то воодушевлённое выражение, когда она видела кого-нибудь из них троих, а в особенности Кита. Лицо её сразу приобретало свежий вид, оно начинало сиять, появлялась мягкая улыбка и какое-то стеснение, объяснения которому, как думала Сиси, не было.

— Кто тебя знает? — спросила, слегка нахмурившись, Элиза.

— Учительница эта ваша, Виорела, — ответил Кит.

— Вряд ли это так, — заметил Дмитрие. — Она наверняка видит вас впервые. Откуда она могла вас знать? С чего ты это взял, Кристофор?

Кит, слава Богу, помедлил, что позволило Сиси смешаться:

— Она просто такая приветливая, добрая, отзывчивая, и она совершенно не выделяет нас среди остальных. Поэтому нам троим, мне, Жанне и Кристофору, кажется, что она нас знает, мы уже неоднократно это обсуждали, и всё никак мы не привыкнем к её обаянию и теплу душевному, — Сиси смотрела на Кита, Кит на неё, и, казалось, её взгляд смог вполне передать Киту то, что Сиси не могла сказать ему вслух. Она будто бы внушала ему, что так оно и есть: что они все просто удивлены доброжелательностью Виорелы, да и всё. И Кит, внимательно, пристально, что так свойственно всем пьяненьким людям, понявшим, что что-то пошло не так, смотрел на Сиси и всем своим видом давал знать, что он понял свою ошибку.

Но в следующую секунду Сиси сделала то, что ей совершенно не следовало бы делать — она бросила взгляд на Квентина. Она и сама не поняла, зачем она это сделала. Может, потому, что он стоял возле Кита, и глаза просто сами посмотрели, а, может, потому, что она желала убедиться, поверил ли кто-нибудь, но в любом случае, этим неосторожным поступком она случайно разрушила всё, что только что сделала. Квентин же смотрел всё это время на неё, и поэтому легко поймал её взгляд. Он криво улыбнулся и подмигнул, и Сиси поняла, что всё насмарку. Квентин раскусил её. И при всём очень легко, просто посмотрев в глаза.

Элиза и Дмитрие пробыли в домике ещё где-то час и ушли. Как оказалось, Константин нашёл Дженни и увёл её на крыльцо — там они вдвоём и пробыли весь вечер. Сиси очень переживала, что Дженни, дурочка, возьмёт и влюбится, а потом придётся ехать домой, а её чуткое и ранимое сердце разобьётся, и что тогда делать? Но, казалось, Дженни это ничуть не расстраивало. Она вернулась с крыльца с хорошим настроением и ярким румянцем на щеках. Сиси имела надежду, что румянец был вызван холодным воздухом или, в крайнем случае, какими-то разговорами, но ни в коем случае не чем-либо другим. Киту было всё равно, где была Дженни и с кем, потому что он был попросту пьян, но Дженни всё равно обиделась на него.

После Элизы и Дмитрие все остальные тоже невольно потянулись к выходу. Буквально за полчаса все гости ушли, и Сиси заметила, что практически никто не познакомился с ней. Людей было много, а знакомых прибавилось мало. Сиси стало от этого немного грустно, но она почему-то корила себя за эту слабость, за то, что как-то отзывается на безразличие окружающих к ней. Это было совершенно на неё непохоже, поэтому Сиси была в смятении. Она бросилась помогать Олив убирать в домике, но Шеер отмахнулась и сказала, что справится сама. Видимо, у неё уже был опыт уборки домика после гуляний, потому как буквально за десять минут Олив с помощью Брындуши и Виорики привели домик в порядок.

Сиси первой пошла в душ. Она хотела смыть себя весь этот вечер: секс двух подростков в туалете, то, что Квентин успел и на руках её поносить, и раскрыть её ложь, то, что голова была полна сигаретным дымом и совершенно не соображала.

Туман перед глазами наконец-то рассеялся, а Адина и Валентин уже начали казаться обычной парой, которой не чужды плотские утехи.

Только одно всё так же беспокоило Сиси, не давая нормально дышать. Её лёгкие будто тесно сковали железными кольцами, и ей не хватало воздуха.

Перед ней всё время были глаза Квентина: она зажмуривалась, пытаясь отогнать от себя все мысли, и видела их, они были везде. Сиси казалось, что Квентин настолько ей не доверяет, что наблюдает за ней, даже здесь, в душе. Его карие лукавые глаза, казалось, наблюдали за каждым её движением, и Сиси, будучи в душе, чего-то стеснялась. Этот, чёрт его дери, Квентин, взял и застрял где-то в памяти, и теперь его глупая, странная, не сулящая ничего хорошего улыбка каждые две минуты возникала перед глазами и ужасно смущала. Эта его ухмылка стала двадцать пятым кадром — она совершенно никуда не вписывалась, но наплевать на неё было невозможно, она будоражила, заставляла сердце биться чаще, а мозг — работать активнее.

Он точно что-то знал, этот Квентин, этот румын. Он точно что-то знал. Что-то о ней, что-то о том, кем она на самом деле есть. Он не мог просто так ей так улыбаться, просто не мог.

Сиси не заметила, как застыла под горячим душем. Она просто думала и думала, не в силах пошевелиться.

— Элизабет, ты там спишь?!

Громкий стук в дверь вывел Сиси со ступора. Это был Квентин. И здесь был он, Квентин!

Сиси присела, обхватила руками колени и уткнулась в них носом. Горячие капли стекали по волосам, по всему телу, не уменьшая, а, наоборот, ещё больше увеличивая то волнение, которое сидело у неё в животе.

...Она краешком уха услышала, что Исайя будет спать на диванчике в гостиной, потому как Валентин и Адина переспали именно на его кровати. Сиси ещё удивилась, как Исайя поместится на том диванчике — такой большой, плечистый, огромный.

...Олив, заметив смятение Сиси, спросила, в чём дело, но Сиси, сославшись на ужасную усталость, легла спать, чисто машинально поджав колени под себя и засунув между ног руку.

Заснула Сиси довольно быстро.

Она никогда ничего не забывала, особенно если это касалось обещаний, данных ею кому-то. Но она напрочь забыла написать своему лучшему другу Виктору письмо или хотя бы записку и сообщить, что с ней всё хорошо.

Где-то под конец главы можно для пущего впечатления включить Ludovico Einaudi — Experience (примечание автора)

Она взяла красный маркер и зачеркнула клеточку в календаре — ещё один день. Не совсем прожитый, ведь было только раннее утро, но ей важно было хотя бы осознание того, что на один день она приблизилась к своей цели. Оставалось целых полтора месяца, и тогда она хотя бы на парочку дней не будет одна в этом огромном доме, дышащем пустотой и неприкаянной красотой.

Бен с братом уехали из дому почти месяц назад. Уже прошло двадцать четыре дня, Бригитта считала. Всё это время над ней каждый день всё тяжелее и тяжелее нависали уныние и хандра. Нет, конечно, когда Бен и Тобиас были дома, то её жизнь не ставала вдруг раем или сахаром, но всё же было намного веселее и лучше, Бригитта не чувствовала себя кем-то или чем-то неправильным в этой семье. Тем более, что Бен всегда (ну, или почти всегда) уговаривал свою мать везде брать Бригитту с собою, куда бы они ни отправились. Таким образом, Бригитта всегда была рядом с Блэйдами и никогда не оставалась одна. А теперь, когда мальчишки уехали, она вынуждена была оставаться дома каждый раз, когда чета Блэйдов уезжала к кому-то на приём или на званый завтрак-обед-ужин. Лишь иногда мадам Блэйд брала её с собою, и то, только тогда, когда у мадам было платье сложного кроя или с длинным шлейфом, и Бригитта нужна была в таких случаях, чтобы помогать мадам с её нарядом.

Хотя было бы неправильным сказать, что Бригитта не любила этой работы: ей нравился шорох вечерних платьев, негромкие беседы, ненавязчивая музыка на фоне, иногда заинтересованные взгляды в её сторону и пряные замечания мадам, которая все эти взгляды замечала. Такие минуты, когда мадам шутила, Бригитта любила больше всего на свете, потому что тогда мадам Блэйд криво, но в то же время заговорщически и по-доброму улыбалась. Она иногда улыбалась так сыновьям, в те нечастые моменты, когда они были в хороших отношениях; и тогда, видя ухмылку мадам на одно из предложений Бригитте потанцевать или отлучиться куда-то ненадолго с каким-нибудь мужчиной, Бригитта чувствовала несмелую, но яркую, как далёкая звёздочка, радость, будто Беатриче Блэйд могла бы когда-нибудь быть и её матерью тоже.

Бригитта подошла к зеркалу и уложила свои волосы. Они были кудрявыми, поэтому это заняло некоторое время. Бригитта внимательно посмотрела на себя в зеркало. Она взглянула себе в глаза, глубоко вдохнула и выдохнула.

Каждое утро она делала это — говорила себе перед зеркалом разные хорошие вещи, которые замечала вокруг. Например, что на улице очень красиво, всё такое золотое, и солнце ещё пока греет. Или вот, что старушка Даниэла, которая из незапамятных времён работала на кухне, дала вчера ей горячую сладкую булку, одну из тех, которые пеклись для чая Блэйдов и их гостей, мужа и жены, Шейнманов. Марта Шейнман, Пэтти, как называли её хорошие знакомые, была близкой, если ни лучшей и ни единственной, подругой Беатриче Блэйд. Её муж, Эрл Шейнман, был крупным американским предпринимателем, низенький, полноватый, начинающий лысеть, он совсем не походил на тех американцев, которых представляла себе Бригитта. Возле своей жены Эрл выглядел сущим счастливчиком, так как Пэтти была красавицей, и было совсем непонятно, как это она могла жить с ним — некрасивым, вечно будто лукавым, немного неприятным мужчиной.

Так что каждое утро Бригитта вспоминала всё самое лучшее, что случилось с ней или что она видела в последнее время. Это был ритуал, и Бригитта непреклонно следовала ему. В это утро она вспомнила, как вчера, когда она выходила из магазина в городе, куда она поехала с ещё некоторыми слугами за покупками, ей подмигнул какой-то парень, и как она зарделась в ответ. Это мгновенно подняло ей настроение, и она вышла со своей комнатки. В коридоре было светло из-за ламп. Бригитта поспешила в комнату к мсье Блэйду, чтобы разбудить его и пожелать приятного дня. Она едва не бежала, чтобы поскорее увидеть мсье, но вдруг, когда она выбежала из-за очередного поворота, дверь одной комнаты для прислуги отворилась, и оттуда вышел сам мсье Блэйд, поправляя пиджак и ремень, а за ним — Айла, горничная и служанка мадам Блэйд.

Бригитта остановилась как вкопанная. Да, ей в голову пришла, словно вспышка молнии, догадка, но Бригитта попыталась отогнать её, потому что…потому что так не должно было быть. Бригитта сделала несмелый и маленький шаг назад. Да, нужно просто бежать, просто бежать. Чтобы никто не узнал даже, что она видела.

Мсье Блэйд поднял глаза, оглянулся и его взгляд остановились на Бригитте, которая почти что была готова бежать. Почти что.

— Альберт, Вам, может… — начала Айла, запирая дверь, но Альберт её прервал.

— Тихо, — только и сказал он, зачем-то ещё и приподнявши руку, словно Айла могла увидеть этот жест.

Айла непонимающе повернулась к мсье Блэйду и тоже увидела Бригитту. Боже, какой же отвратительной теперь показалась она Бригитте! Такой, словно жаба, надутой, напыщенной, с испуганными глазами, при всей внешней привлекательности. Бригитте показалось, что её собственные губы выгнулись, и лицо стало выражать презрение. И девочке очень хотелось, чтобы так оно и было.

Мсье Блэйд, не отводя взгляда от Бригитты, сказал:

— Айла, будь добра, пойди на кухню, помоги приготовить утрешний кофе для мадам.

Айла, которая до этого стояла с открытым ртом (точно, как жаба), удивляясь и смотря на Бригитту, закрыла рот, сделала что-то типа недокниксена, и, крутнувшись на пятках, едва ли не побежала выполнять обязанности. Бригитта, словно забыв, что на неё смотрит мсье Блэйд, презрительно смотрела вслед Айле, думая, какая же она всё-таки подлая и низкая женщина. Только когда Айла скрылась из виду, Бригитта опомнилась и пристыженно опустила глаза вниз, сжав руки в замок. Мсье Блэйд всё так же смотрел на неё, задумчиво и словно впервые видя.

— Ты шла ко мне, не так ли? — спросил мсье, и Бригитта, не поднимая взгляда, закивала. Ей было стыдно, ужасно стыдно смотреть на него, будто если они встретятся взглядами, то он ей расскажет всё, что было между ним и Айлой, в мельчайших деталях.— Ну, тогда пойдём, чего же ты стоишь.

Мсье Блэйд развернулся, и Бригитта беззвучно, на носочках подбежала к нему, сохраняя дистанцию в пять шагов. Мсье шёл быстро, как всегда, ровными, мерными шагами, и за ним сложно было угнаться. Он сунул руки в карманы брюк, и так и шёл, немного сутулясь, хотя Бригитта никогда в жизни не видела, чтобы он сутулился. Он никогда такого не делал, поэтому Бригитта сделала вывод, что мсье просто чем-то расстроенный, и, наверное, причиной было то, что она уличила его в неверности жене. Хотя, конечно, Бригитта и раньше не могла это отрицать, но сейчас этот неоспоримый факт всё переворачивал с ног на голову.

Мсье всё шёл и шёл, а Бригитта за ним, даже не замечая, где она, куда идёт. Она всё не понимала, как можно было так поступить со своею женой, тем более такой женой. Бригитте было так противно, что Айла сейчас внесёт поднос с кофе в спальню мадам и будет помогать ей одеваться, будет причёсывать её красивые волосы, будет, может, отвечать на обычные вопросы мадам вроде: «Какая погода будет сегодня?» или «Не приехал ли кто к нам на завтрак?». И Бригитта была немного обижена на мсье за такую грубость, поэтому она была готова сейчас же отправиться к мадам и оставить Альберта Блэйда с его ненаглядной Айлой. Ей было обидно за Беатриче Блэйд, за то, что она и не догадывалась о таком состоянии дел и что она спокойно сейчас приказывает той гадкой женщине подать ей свежее полотенце, халат, платье, вон то колье, которое лежит на прикроватной тумбочке.

Бригитта подняла голову, только когда они с мсье остановились. Альберт Блэйд отпер дверь, и они вдвоём вошли.

Комната была тёмная не только из-за того, что окна поворачивали на запад, но и потому, что шторы закрывали всё огромное окно. Ещё пятнадцать минут назад Бригитта ожидала, что она мышкой зайдёт в эту комнату, впустит в комнату дневной свет, тихонько подойдёт к мсье в кровати и разбудит его.

— Я приму душ, а ты пока что приготовь мне какой-нибудь костюм и свежую рубашку, ладно? — сказал мсье, снимая пиджак и галстук.

— Слушаюсь, — тихо ответила Бригитта, подойдя к окну, раздвигая шторы и крепя их боковыми подхватами.

Бригитта как можно дольше возилась с шторами, чтобы не поворачиваться и не видеть мсье, но она не слышала, чтобы он зашёл в ванную, которая примыкала к спальне, а она, казалось, уже всё сделала, поэтому времени мешкаться уже не было. Бригитта решила ещё раз поправить шторы, но мсье, судя по отсутствию каких-либо звуков, не сдвинулся с места. Бригитта остановилась, чувствуя, что он понимает причину её нервозности, и опустила руки.

— Бригитта…

— Скажите, за что Вы так? — спросила она, резко поворачиваясь к нему лицом и сдерживаясь, чтобы ни капли не повысить голос.

Альберт Блэйд стоял, такой несчастный и жалкий, что Бригитта вдруг перестала злиться на него. Он развёл руками в стороны и пожал плечами.

— Я не знаю, Бригитта, я не знаю. Просто Айла, она…

— Ну разве она лучше, чем мадам? — спросила Бригитта, и ей до того стало обидно и противно, что к горлу подкатил комок. Бригитта попыталась глотнуть, но не получилось. Господи, не хватает только расплакаться. — И кто она такая вообще? — глухо произнесла Бригитта, сдерживая комок и не давая слезам волю.

Мсье, видя, наверное, её плохо скрываемые слёзы, стремительно подошёл к ней, взял за плечи и внимательно вгляделся в её глаза.

Ну вот зачем он так делает? Зачем он только всё портит? Бригитта даже рада была, что у него такая великолепная жена, но что же его не устраивало?

— Бригитта, то, что происходит, совершенно никак тебя не касается. Это наше дело, дело взрослых, ладно?

— И что же Вы прикажете? Молча смотреть? — вырвалось у Бригитты. Она больше не могла сдерживаться. Она закрыла ладонями рот и разрыдалась.

— Ну-у-у, Бригитта, не надо так, — тихо сказал мсье и притянул Бригитту к себе в объятия. — Слышишь, тебе не о чем волноваться. Это не твоё дело. Просто не говори мадам, ладно? Просто не рассказывай ей ничего, хорошо?

Бригитта уткнулась носом в плечо мсье и почувствовала, что рубашка пахла не его одеколоном, а женскими духами, и далеко не напоминающими парфюм мадам. Теперь даже его рубашки пахли скверно, пахли этой потаскухой.

Мсье отстранил её от себя и ещё раз внимательно посмотрел на её заплаканное лицо.

— Просто давай договоримся, ладно? — сказал он, оглядывая Бригитту и убирая со щеки прилипший из-за слёз локон. — Я ни в коем случае не пытаюсь купить твоё молчание, нет, но за то, что ты ничего не скажешь мадам, можешь просить у меня что угодно, — он взял лицо Бригитты в ладони.

Бригитта закивала. Она знала, чего хочет.

— Просто пообещайте мне, мсье, что в следующий раз, когда я приду будить Вас, Вы будете спать в своей кровати и не будете пахнуть чужими духами.

Мсье Блэйд тепло улыбнулся и кивнул.

— Я обещаю, что впредь такого не повторится, — мсье выпрямился. — Мне очень жаль, что из-за меня ты так расстроилась.

Бригитта ничего не ответила. Она подошла к огромному шкафу из чёрного дерева напротив кровати и открыла его. Боже, никто никогда не любил свою работу так, как любила её Бригитта! Со шкафа на неё повеяло свежестью чистой одежды.

— Костюм, говорите, Вам достать? Какой именно — будут пожелания? — спросила Бригитта, даже не поворачиваясь к мсье. Она почувствовала, что он улыбнулся.

— Пожеланий не будет — я полностью рассчитываю на твой вкус, — сказал мсье, и Бригитта услышала, что он ушёл в ванную.

Выбор был велик, но у Бригитты было «особое чутьё», как называл это мсье: она всегда подбирала всё так, что нравилось и мсье, и мадам, чему Бригитта всегда радовалась. Когда мсье вышел с ванной, он оделся (Бригитта тем временем всегда разглядывала книги на его столе в углу возле кровати), и Бригитта, как всегда, завязала ему галстук.

Завтрак проходил в столовой. Бригитта вечно удивлялась, зачем, когда дома никого, кроме самих супругов, нету, они кушают за таким огромным столом и при этом сидят в разных сторонах, один напротив друга. Когда мсье в сопровождении Бригитты вошёл в столовую, мадам Блэйд уже заняла своё место. Она, как всегда по утрам, не носила броского макияжа, лишь красила глаза и губы, и оттого казалась Бригитте такой хорошенькой, ещё моложе, чем была на самом деле. Сегодня она сидела не как всегда, прямо, а закинув ногу на ногу и свободно откинувшись на спинку. Она рассматривала свои ногти, и Бригитте стало совершенно не по себе. Айла стояла справа сзади от мадам, и когда мсье и Бригитта вошли, она подняла на них глаза. Она преданным взглядом проводила мсье до самого стола.

— Доброе утро, Беа, — сказал мсье и сел за стол. Бригитта стала рядом, напротив Айлы.

Мадам всё разглядывала свои ногти и ничего не отвечала секунд десять. Потом она подняла на мужа глаза и с тенью укора в голосе произнесла:

— Ты сегодня опоздал, милый. Пунктуальность — твоё второе имя, а ты взял и опоздал. Как так получилось? — мадам так посмотрел на мсье, что Бригитта не усомнилась в том, мадам Блэйд всё знает. — Что для тебя было важнее, чем завтрак с любимой женой? — мадам немного откинула голову назад и смерила мужа испытующим и выжидающим взглядом.

Нужно отдать должное мсье, он совершенно не смутился и ответил, что вчера поздно лёг спать и что попросил Бригитту разбудить его немного позже. Пока мадам всё это слушала, она крутила в руках вилку и разглядывала её, словно никогда такого не видала. Нет, она таки всё знает. Бригитта почему-то была рада, была рада, что мадам в курсе, какая змея таится у неё под боком.

— Айла, испарись, — сказала мадам, всё ещё вертя в пальцах вилку. Бригитта прыснула со смеху, но выдала это за кашель.

— Но мадам Блэйд… — начала было Айла, но мадам остановила её жестом.

— Я, кажется, не шепелявлю, не заикаюсь, у меня нормальная речь. Скажи, Айла, что именно тебе неясно во фразе «Испарись»? — насмешливо спросила мадам Блэйд, повернувшись лицом к служанке.

— Я всё поняла, мадам, — ответила Айла, и в голосе её явно слышались нотки оскорблённого достоинства. «Ха, — подумала Бригитта, — так ей и надо». Айла развернулась и ушла на кухню, дверь которой была за спиной мадам, прямо напротив мсье и Бригитты.

— Я думаю, ты, Бригитта, хорошо понимаешь смысл этой фразы? — спросила мадам, взглянув на Бригитту.

Бригитта, словно зачарованная, сделала книксен и быстренько, своей тихой походкой ушла в кухню. Она чувствовала, как её провожают две пары глаз. Закрыв за собой дверь, она глубоко вдохнула и выдохнула. Бригитте страшно было представить, что сейчас будет происходить в столовой.

— Что, опять прогнали вас, девоньки, чтобы поссориться? — спросила старушка Даниэла, раскатывая тесто.

Светлая большая кухня была тёплым и ясным местом, куда Бригитта очень любила сбегать от всех, когда была маленькой. Она и сейчас иногда прибегала, когда было тяжело и хотелось отдохнуть. Здесь были старушка Даниэла, такая древняя и добрая, что, право же, Бригитта, будучи крохой, всё считала Даниэлу доброй волшебницей; Амалия, кудрявая женщина, единственный оставшийся в живых ребёнок старушки Даниэлы; Баваль, красивая молодая цыганка, истории которой иногда слушала мадам зимними вечерами у камина: говорили, что однажды Беатриче Блэйд сделала услугу Баваль и её тогда ещё жениху, а сейчас уже мужу Годявиру, который сейчас служил в доме конюхом, потом приняла на службу и поженила их, разрешая жить им и их троим детям в небольшой постройке, недалеко от конюшни; и Лукрециу, гордостью которого было то, что он готовил невероятно чудного вкуса мясо, каким бы это мясо ни было.

Бригитта любила кухню не только за людей, которые здесь работали, но и за то, как кухня выглядела. Это помещение иногда казалось ей волшебным: здесь всегда было светло в любую погоду и в любое время года, здесь вкусно пахло, а в самом дальнем углу, напротив окна, висело куча разных трав, корений, листьев, и Бригитта постоянно связывала эти растения, кухню и старушку Даниэлу, и в её голове рисовалась самая настоящая сказка о доброй волшебнице, которая жила в чаще и помогала всем, кто бы к ней ни пришёл, этими волшебными кореньями.

— Надеюсь, огромной ссоры у них не будет, — ответила Бригитта и подошла к столу, возле которого работали Даниэла и Баваль.

— Мсье опять что-то натворил? — шутливо спросила Баваль, как всегда произнеся слово «мсье» пренебрежительно. Она тоже возилась с тестом, потому закатала рукава своей рубашки выше локтей. Несколько прядей волос выбилось из причёски, и Баваль, стараясь не вымазаться в муке, пыталась как-то рукой заправить пряди за ухо. Бригитта подошла ближе и сама сделала это. — Спасибо, — поблагодарила Баваль. — Так что, мсье заслужил, чтобы мадам надавала ему по морде?

Бригитта никогда не могла понять, как Баваль может быть настолько беспечной. Даже Даниэла относилась к Блэйдам с уважением и небольшой боязнью. А у Баваль такого не было — её отношение к мсье и мадам было слегка панибратским.

— Не знаю, надаёт ли, но заслужил, — грустно ответила Бригитта.

Сзади подошла Айла и стала рядом с Бригиттой. Немой намёк на то, чтобы Бригитта больше ничего лишнего не взболтнула.

— Я бы на месте мадам давно бы его из дому выгнала, — сказала Баваль, старательно вымешивая тесто. — Был бы Годявир на месте мсье сейчас, я бы ему рассказала, что к чему и где находится в этом доме дверь.

Бригитте стало приятно, что женщины в доме сочувствуют мадам и поддерживают её, но ей стало очень жаль мсье: может, он просто не виноват, что он не любит свою жену?

— Ничего не знаешь, Баваль, так ничего и не говори, поняла? — огрызнулась Айла.

Бригитта оглянулась на неё: Айла была взволнованная, тяжело дышала, руки сжала в кулаки. Баваль подняла свои тёмные глаза на Айлу, её взгляд был свирепым и злым. Все знали, что у Баваль и Айлы никогда не ладились отношения, прямо сказать, они враждовали. Причину их нелюбви друг к другу никто не знал, и ни одна, ни вторая никогда не отвечали на этот вопрос.

— А ты, Айла, видимо, и знаешь, в чём состоит проблема мадам и мсье, да? — лукаво спросила Баваль. — Ну-ка, красавица, давай, поведай и нам, — женщина хлопнула ладонями по тесту и оперлась на стол, издевальчески уставясь на Айлу.

Но Айле нечего было сказать. Она лишь сжала челюсти с досады и не отводила взгляда с Баваль, словно думала, что так она выиграет эту маленькую битву.

— Молчишь, милочка, молчишь? Вот и молчи, а то, гляди, как разговорилась, а! — воскликнула Баваль и с плохо скрываемой яростью продолжила свою работу. Казалось, тесто под её руками скоро будет визжать.

Айла лишь громко выдохнула и ушла к окну.

Бригитта переминалась с ноги на ногу. Она пыталась хоть что-то услышать со столовой, но там было тихо. Блэйды не могли просто так сидеть молча, но Бригитта не понимала, как можно выяснять отношения так тихо. Была бы она на месте мадам, то крика и слёз было бы столько, что её супруг точно бы сбежал, едва увидев это. Бригитта оперлась локтями о стол, и её глаза начали бегать по кухне, пытаясь ухватиться хоть за что-то. Ей было страшно, что мадам и мсье возненавидят друг друга, и тогда мадам будет всё время грустной (а Бригитта просто не переносила, когда мадам грустила, — она всегда пыталась сделать что-то приятное для неё), а мсье будет совестно, поэтому он тоже будет чувствовать себя не в своей тарелке. Бригитта страшно не любила, когда супруги Блэйд ссорились: между ними выстраивалась невидимая, но очень прочная стена толщиной в два шага — мадам и мсье никогда не нарушали этой границы, когда находились в ссоре. Мсье не приходил к мадам в спальню, даже по четвергам — в обязательный день в точно зафиксированное время, в десять вечера. Но Бригитта больше всего любила утро пятницы, когда ей нужно было просыпаться раньше, бежать в спальню мсье, выбирать костюм, приводить его в порядок и потом спешить в спальню мадам. Там она всегда находила уже проснувшихся довольных супругов Блэйд, которые шутили друг с другом, обменивались взглядами, нечаянно увидев которые Бригитта неизменно краснела, иногда даже целовались, но чаще всего мадам не разрешала такого при Бригитте: говорила, что та — ребёнок и что ей не обязательно глазеть на такое. Работы в пятничное утро у Бригитты было всегда вдвое больше, так как нужно было помочь и мадам, и мсье, но девочке это ужасно нравилось. Она не была служанкой мадам, а по пятничным утрам Айла была свободна, поэтому Бригитта могла полностью предоставиться мадам, и мсье это поощрял. Но Бригитте очень не хватало этой суматохи, когда супруги Блэйд были в ссоре, и это очень огорчало её.

— Дитя, присядь и не волнуйся, — сказала старушка Даниэла, и Бригитта улыбнулась ей.

Под стеной возле двери в столовую стоял небольшой столик и два стула. Бригитта села. Ей нужно было забыться, но не было как. К готовке её не подпустила бы Баваль, а больше заняться было нечем. Здесь, ближе к двери, Бригитта уже могла расслышать голоса, но говорили они спокойно, поэтому ничего не было понятно.

— Иди сюда, Бригитта, помоги мне начистить картошки, — сказала старушка Даниэла. — А ты, Айла, возьми вот эту корзину, пойди в сад и собери яблок на пироги и для утки.

Айла, недовольно скрививши губы, схватила корзину и вышла через дверь, которая вела в служебное помещение, а там уже и на улицу. Бригитта, вооружившись ножом и огромным количеством картошки, принялась за работу.

Монотонность выполняемого задания успокоила Бригитту. Со столовой никто не звал, а спустя какое-то время через дверь столовой вошла Амалия и сказала, что в столовой давно никого нет и нужно убрать со стола. Это сделали Амалия и Айла, вторая бросилась помогать только потому, наверное, что ей просто не хотелось быть в одном помещении с Баваль. Сразу же после этого Айла убежала к мадам Блэйд, так она сказала Амалии.

До обеда Бригитта помогала на кухне. И хотя Баваль, старушка Даниэла и Амалия разговаривали, Бригитта в беседе участия не принимала. Когда почти вся работа была сделана и помогать было не в чем, старушка Даниэла отослала девочку к мсье предупредить о том, что скоро будет обед. Бригитта совершенно не хотела ни видеть, ни слышать мсье, но так нужно было: всё-таки она его служанка.

Мсье нашёлся в небольшой гостиной. Бригитта больше всего любила именно эту гостиную, потому что это помещение не служило для приёма кого попало — здесь пили чай с четой Блэйд лишь самые доверенные (а это была только Пэтти Шейнман), а когда вся семья была в сборе, именно здесь проводила свой досуг: мсье часто играл в шахматы с Тобиасом, а мадам читала книжку, иногда соглашаясь на партию-вторую в карты с Беном. Бригитта всегда бывала на таком семейном отдыхе. Зачастую она стояла в сторонке и смотрела, и тогда ей самой ставало так приятно, словно она — тоже часть этой семьи. Иногда ей разрешали присоединиться ко всем, и чаще всего она пела для мадам Блэйд — мадам очень любила, когда Бригитта для неё пела. Бен всегда говорил, что у Бригитты нету ни слуха, ни голоса, и она сама это прекрасно знала, но отказать мадам было выше её сил. А вот для Беатриче Блэйд не было большего удовольствия, чем когда Бригитта пела или рассказывала стихи, которых её как раз мадам и научила ещё очень давно.

Здесь были большие, просто огромные окна с портьерами, которые всегда, в любом случае были открыты. На стенах висело невероятное множество портретов предков мсье и мадам: точёные, холодные, правильные и поэтому красивые черты лица, острые подбородки, кривая горделивая улыбка и волоокий колючий взгляд. Бригитте всегда было немного стыдно смотреть на эти портреты, будто она как-то провинилась хоть перед кем-то нарисованным. Над камином напротив входа — огромнейший портрет семьи Блэйд, который был нарисован только этим летом: мсье сидит на кресле, сзади него — мадам положила руку на его плечо, справа — Бен, самый красивый и самый лучший Бен, слева — Тобиас, хоть и на семейном портрете, но кажущийся совершенно и полностью одиноким, слегка грустный и меланхоличный широкоплечий Тобиас. Под стеной справа стояли невысокие стеллажи с книгами, которые чаще всего читала мадам. Бригитте не разрешалось брать хоть что-нибудь из этого маленького кусочка библиотеки Блэйдов. По периметру, не в счёт стены с окнами и места со стеллажами, стояли высокие красивые столики с различными статуэтками из фарфора и хрусталя, которые так любила мадам, тумбочки с витиеватой резьбой, на которых красовались фото семьи Блэйд в красивых позолоченных рамках: вот ещё крошечный и ужасно счастливый улыбающийся Бен с двумя первыми нижними зубками на руках у не менее радостной мамы, рядом стоит папа, которого сын крепко, мёртвой хваткой держит за палец (хоть Беатриче Блэйд и сидит в тёмном, далеко не обтягивающем платье, видно её округлившийся из-за второй беременности живот). Вот — уже менее радостная фотография: Бену лет эдак восемь, Тобиасу — семь, и это портретный снимок семьи; мадам нисколько не постарела, мсье уже не может, видимо, изобразить ту счастливую улыбку, как на предыдущем фото, Бен очень недоволен происходящим, потому его вид скучающий, и он дьявольски похож на одного со своих предков с портретов, а Тобиас, самое милое и ласковое дитя, которое когда-либо знала Бригитта, улыбается немного несмело, так, словно не знает, стоит ли и накажет ли за это maman. Таких фотографий был много, и мадам очень любила их время от времени пересматривать. Она никогда ничего не говорила, просто смотрела очень долго на один снимок, на второй и так далее. Никто не знал, что тогда творилось у неё внутри, но Бену это всегда очень не нравилось — то, что его мать рассматривает старые, предпочтительно светлые и счастливые фотографии, и потому он всегда пытался хоть чем-то занять мать (он был готов даже поругаться с ней), лишь бы она не шла смотреть на те немые картинки, которые ещё будто хранили запах материнского молока, которым пах малютка Бен, и то тепло, которое передавалось через улыбку Тобиаса.

Эта гостиная была оформлена в любимых тонах семьи Блэйд — чёрный, красный, золотой. Мягкий диван и кресла у камина были с красно-чёрной обивкой и украшены золотой вышивкой. На полу был невероятных размеров пушистый ковёр, который, наверное, стоил дороже, чем жизнь Бригитты. Освещалась гостиная с помощью большой люстры, которой было столько лет, сколько и роду Блэйдов.

Мсье сидел лицом к камину, в котором не было огня, и спиной к Бригитте на диванчике. Он наверняка услышал, что кто-то вошёл.

— Я, пожалуй, откажусь от обеда, — сказал мсье прежде, чем Бригитта успела открыть рот. — У меня есть чай, — мсье, дабы доказать это, поднял чашку так, чтобы Бригитта смогла увидеть её.

— Вы меня не проведёте, мсье, — сказала Бригитта, медленно приближаясь к дивану. Ноги в балетках приятно утопали в ковре, и Бригитта наблюдала за этим. — Я же прекрасно знаю, что у Вас там не только чай, — мсье не обернулся, лишь хмыкнул и отпил с чашечки. — Я не первый год Вам служу, и отлично умею различать, когда Вы пьёте чай, а когда ещё и что-нибудь покрепче.

Бригитта дошла до дивана и стала на два шага позади правого плеча мсье.

— Посиди со мной, Бригитта, — тихо сказал мсье и указал на место на диване возле себя. Бригитте показалось, что мсье не то что бы предлагал, он будто умолял её это сделать.

Бригитта покорно кивнула, не знать даже кому, и села на диванчик, сохраняя дистанцию. Она оказалась права: на серебряном подносе стояли не только две чашки на блюдечках, одна из которых была полупустая и с неё пил мсье, а вторая — пустая и чистая, маленький чайничек и сахарница с двумя ложечками, но и бутылка виски.

— Вы пьёте виски с чаем? Простудились или напиться хотите?

Мсье взял в руки чашечку и улыбнулся сам себе, смотря на дно бутылки, но ничего не ответил.

— Вы здесь были одни или с мадам? Или Вы пьёте с двух чашек по очереди?

— Я предлагал ей прийти сюда перед обедом и поговорить, она сказала, что подумает, и так и не пришла. Наверное, ей просто нужно время, — ответил мсье, всё так же смотря на виски.

— Ей не время нужно. Ей муж нужен.

Мсье посмотрел на Бригитту, и она смутилась. Так, ладно, последняя фраза была слишком вызывающая.

— Тебе ли меня учить, девочка? — спросил он, подняв уголок рта.

— Мне не учить, мне лишь делать замечания, — ответила Бригитта, набравшись смелости. — Ей не нужно время, она нуждается в извинении. Вашем извинении.

— Я извинялся.

— Значит, вы плохо это делали.

Мсье цокнул языком и опять уставился на виски.

— Или Вы думаете, что Вы не виноваты?

Мсье вздохнул и сначала пытался что-то сказать, но потом остановился.

— Я не думаю, что я святой…

— Вы виноваты, — резко прервала мсье Бригитта. — Вы виноваты, признайте это. Вы прячетесь, как трус, зачем?

— Налей себе чаю, — только и сказал мсье, наверное, желая, чтобы Бригитта закрыла себе чем-нибудь рот.

Бригитта налила, но пить не стала. Она редко была зла или в ярости, но сейчас был как раз такой момент. Её удивляла боязнь мсье принять на себя вину и его осторожность, словно каким-то образом можно найти лазейку и обвинить кого-то другого.

— Чего-нибудь крепкого не желаешь? — спросил мсье и взял в руки бутылку. Бригитта отрицательно пошатала головой. — Ну и ладно, а вот я не откажусь, — он стал открывать бутылку, но Бригитта накрыла своей ладонью его руку на крышке, останавливая, и мсье поднял на неё глаза, полные чего-то щемящего, словно собачьего.

— Хотите напиться — пожалуйста, но только вечером, чтобы никто вас не видел пьяным, — Бригитта забрала бутылку и положила возле себя на диван. — А сейчас лучше всего одуматься, выйти прогуляться и прийти потом пообедать в столовую, где будет и Ваша жена.

— Ты считаешь, что я плохой? — спросил мсье тем голосом, которым спрашивал, не присядет ли Бригитта рядом с ним. — Считаешь, что я причиняю боль, да?

— Нет, я так не думаю, — Бригитта робко протянула руку к нему и еле-еле, одними лишь кончиками пальцев, погладила его по гладко уложенным назад чёрным волосам. — Я думаю, что Вы сделали неправильный выбор. С Вами сегодня ночью была неправильная женщина, Вы были в неправильной комнате — Вы сегодня всё сделали неправильно. Вам нужно это исправить, сделав как можно больше правильных вещей: уделите внимание своей жене, даже если вдруг Вы её не любите, напишите своим сыновьям письма…

Мсье вздрогнул, словно засмотрелся на что-то и резко очнулся.

— Я совершенно забыл, — сказал он. — Беа сказала, чтобы ты зашла к ней сегодня вечером, где-то в восемь. Я подозреваю, что она будет спрашивать обо мне и Айле, но я тебя умоляю, ничего не говори ей. Я понимаю, что тут уже хуже некуда, но просто ничего ей не говори ничего, ладно? И ни в коем случае, слышишь, — мсье нежно взял подбородок Бригитты двумя пальцами, наклонился к ней и внимательно посмотрел ей в глаза. Бригитта вдруг почувствовала себя маленькой и беззащитной, — ни в коем случае не смотри ей в глаза. Просто опусти взгляд вниз, как это у тебя хорошо получается, и не смотри на неё, — Бригитта закивала головой. — И вот ещё что, — мсье поднял поднос и из-под него достал длинный конверт. Бригитту кинуло в жар. — Это тебе от Бена. Сегодня почта пришла.

Бригитта дрожащими руками взяла конверт и, совершенно забывшись, крепко прижала его к груди. Мсье довольно улыбнулся.

— Ну, тогда иди, я тебя не задержу, — сказал он и допил остатки с чашки. — Сбегай и найди кого-нибудь, пусть уберут это на кухню, — мсье кивнул на поднос. — А я пойду прогуляюсь — съезжу в город, наверное. Тебе ничего в городе не нужно?

Бригитта отрицательно замотала головой, с радостным выражением лица вскочила с дивана, сделала книксен и буквально вылетела с гостиной, со всей силы прижимая бедный конверт к груди, наверное, полностью измяв его силой своей любви.

Да, Бен написал ей! Да, да, да, конечно, как же могло быть иначе? Он всегда писал ей письма через пару недель после начала учёбы, и вот наконец-то его письмо в её руках. Бен никогда не нарушал обещания, которое когда-то дал, и всегда исправно переписывался с Бригиттой, как бы сложно или неудобно это ни было, а Бригитта всегда ждала его писем, как манны небесной. И сейчас её будто окатило теплой волной, её захлестнуло с головой, и теперь она точно знала, что именно самое хорошее она будет говорить себе перед зеркалом каждое утро.

Бригитта добежала до своей каморки, в которой жила, включила свет — тусклую настольную лампу — и села в низкое кресло читать. Она дрожащими руками разорвала конверт, и с каждой секундой ей казалось, что сердце вырвется наружу, и, не в силах унять ужасное волнения, она расплакалась.

Бригитта развернула листки с до боли знакомым аккуратным, красивым, с разными закорючками, словно Бен всю жизнь, прямо с пелёнок учился писать, почерком.

«Милая Бриджет!

Две недели пролетели, словно молния. Словно вспышка, скажи? Я и глазом не успел моргнуть, как вспомнил, что всё-таки стоит написать тебе весточку и рассказать, как я тут да что я тут.

Мои друзья за лето совершенно не изменились, разве что Квент стал выше, говнюк мелкий, Исса стал ещё умнее и, по-моему, наконец-то научился говорить по-собачьи, потому что Мирро теперь не рвётся на улицу так часто и всегда во всём слушается Иссу. Оз исхудал (влюбился, наверное), плечи Бри стали вроде больше, чем у меня, а Викки, проказница, всё хорошеет и хорошеет с каждым днём. Я ведь говорил тебе, что я нахожу её красивой, хотя остальные, за исключением некоторых, совершенно так не считают? Да, наверное, говорил, и не раз.

Кажется, время для меня здесь утратило свою ценность, ведь каждый день я с родными людьми и изо дня в день случается что-то из ряда вон выходящее, поэтому я постепенно теряю счёт часам и дням — просто живу согласно сиюминутным желаниям и настроениям, делаю то, что мне нравится и постигаю разные науки с, как всегда, завидными успехами.

Но это всё ничего по сравнению с тем, что произошло совершенно недавно. Я считаю, что этот учебный год будет просто невероятным, потому как к нам в школу подкинули двоих горячих британских цыпочек (это, знаешь ли, бо-о-ольшая такая бочка мёда) и одного отмороженного слегка парнишку (а это, как ты смогла уже догадаться, не менее огромная ложка дёгтя). Самое странное то, что из Британского интерната их прислала Госпожа, чтобы они написали ей какую-то там работу про нашу школу (чему мы все, соответственно, слабо верим). В принципе, компания у них неплохая. Одну из тех девчонок я уже знал раньше: помнишь, когда-то давно я тебе рассказывал о девочке из Британии, которую я на руках держал из-за проявления её татуировки, Элси её ещё звали, Элизабет Джонс. Из неё, кстати, вымахала неплохая краля, и теперь, боюсь, у кого-то по имени Квент на неё конкретно стоит. Лично я ни капли не верю никому из них троих, но они с таким упорством нам врут, что я вот думаю: может, чисто из-за уважения к ним, Бунтарям, поверить? Да-да, они все Бунтари, я видел татуировки каждого из них, и самое противное то, что они все служат Госпоже, а Элси, так та вообще фанатик и считает, что Госпожа — Мессия, который спасёт мир. У каждого из них, я уверен, недюжинный талант, тем более, что Элси — отличный Охотник, и, как мне рассказали Бри и Викки, она совершенно уверена в себе, из чего можно сделать вывод, что Элси — далеко не просто ученица. Кристоф, парень тот, наверное, хороший парень, потому как Элси и Джин (другая та девчонка) без него никуда и всё держатся рядом с ним, но я без понятия, что в нём хорошего — он всё время какой-то напряжённый и дикий что ли. Чем больше они у нас «гостят», тем нервознее становятся, но, слава богам, Элси сохраняет спокойствие, а Джин — оптимизм.

С начала учебного года уже убито одну девочку и в исчезнувших числится мальчик. Такого, как ты знаешь, у нас никогда не было. Сколько я учусь, то никаких убийств не происходило, а тут вдруг с приездом британцев активизировалась то ли нечистая сила, то ли чья-то хорошо скрываемая кровожадность. Это «совпадение» никому не кажется странным, так что мы намерены узнать побольше о наших новых знакомых. Надеюсь, они задержатся у нас ещё на парочку недель.

Пару дней назад мы закатили вечеринку по случаю приезда Элси, Джин и Кристофа. Народу привалило много, было душно, поэтому я смылся к Хэтти. Нас с парнями и Нолли, конечно, потом здоровски вычитал Георге и надавал знатных подзатыльников, а когда я сказал, что меня в домике почти не было, что «алкоголь, естественно, принёс в школу не я» и что это совершенно не педагогично — бить учеников, он меня ещё и по спине гахнул. Хорошо так, до сих пор болит.

Хэтти недавно сказала, что её мама ведёт какие-то переговоры с моей, и мне кажется, что они уже договариваются о цене, за которую Роджерсы продадут Хэтти моей семье. Думаю, речь идёт об очень больших деньгах, так что постарайся что-нибудь разузнать, пожалуйста. Намекни об этом папе, он должен сказать тебе — у вас же хорошие отношения, да, сладкая?

Если мать докучает тебе чем-нибудь, то сразу пиши мне, не иди к отцу — он ничего не решит. Сразу пиши мне, и я разберусь. И не давай себя в обиду, Бриджет. Я уверен в тебе, так что за тебя я не переживаю. Я думаю, что если бы Тоби знал, что я отправляю тебе письмо, то передал бы тебе «Привет», но он не знает, а его «Привет», я так думаю, не столь и важен.

Жду скорейшего ответа. Напиши мне всё, что узнаешь, и расскажи о своём здоровье, здоровье Даниэлы, Баваль и её спиногрызов. Они выросли за эти две недели? Изменились? Напиши мне обо всём, что творится дома. Как мать и отец? Дерутся ли, ссорятся?

Думаю о том, что ты скоро мне ответишь, и в душе становится лучше. Отвечай быстрее, милая, я буду ждать с огромным нетерпением.

Я очень сильно люблю тебя, Бриджет.

Бенджи.

P.S. Может быть, мне кажется, но у Нолли талия стала меньше, а сиськи и задница — больше. Как думаешь, это нормально — то, что я так часто смотрю на её задницу?»

Бригитта, залив слезами весь перед платья, вытерла рукавом лицо и поднесла письмо к губам. Та волна счастья и тепла, которая чуть было не захлестнула Бригитту во время распечатывания конверта, теперь сбила её с ног, и Бригитта не могла пошевелиться, чтобы не почувствовать приятное онемение от радости, которая, как микроскопический огонёк, горела в каждой клеточке её тела. Бригитта так и просидела, целуя и прижимая письмо к щекам, лбу, ко всему лицу, словно на бумаге осталось хоть ещё что-нибудь от кожи Бена. В конце концов, она положила несчастное письмо к конверту на стол и прилегла на кровать.

Странно, что Британия прислала своих учеников в Румынию, право же, очень странно. Тем более, Бунтарей. Тем более, что, согласно словам Бена, те трое обладают неплохими способностями. То есть, либо Госпожа так уверена в своих воспитанниках, либо она каким-то способом пытается побыстрее избавиться от этого груза — совершенно ей ненужных троих Бунтарей.

Странно, что исчезают и умирают дети. Бригитта подумала, знает ли об этом мадам, и решила, что да: как ни как, а Беатриче Блэйд была владелицей этой школы, и она не могла не знать такого.

Странно, что мадам о чём-то договаривается с Маргарет Роджерс. Насколько Бригитта знала, то они обе совершенно не были против отношений Бена и Хэррит, причём отношений таких, какие у их детей имелись, — с регулярным и, может, время от времени незащищённым сексом. Наверняка, к Маргарет Роджерс только пришло осознание того, что её дочь может забеременеть в свои-то годы, не достигнув даже семнадцати, благо, что только от парня из хорошей, а главное — очень состоятельной семьи. Так что Бригитта боялась, что Бена скоро женят, а чтобы разувериться в этом, нужно было узнать всё, что чисто теоретически может доверить ей, Бригитте, чета Блэйд по этому поводу.

Бригитта так устала за эти полдня, что, когда решила буквально на пару секунд закрыть глаза, почти сразу же уснула. Ей ничего не снилось, спала она глубоко и безмятежно.

Когда она открыла глаза, то лампа на столе всё горела, и казалось, прошла буквально та самая секунда, на которую Бригитта планировала закрыть глаза. Но по тому, как много прибавилось сил, Бригитта заподозрила неладное. Она вскочила с кровати, подбежала к столу и глянула на маленькие часы. Быть не может! Господи правый, пять часов! Проспать целых пять часов при её-то обязанностях! Бригитта, бросив последний взгляд на письмо Бена, подбежала к зеркалу. Волосы не так и растрепались, как она ожидала, но всё-таки причёску пришлось переделывать.

Бригитта выскочила из комнаты и побежала в столовую. Мсье и мадам уже, наверное, за столом ужинают, а она вот бежит изо всех сил, пытаясь не упасть и побыстрее оказаться в столовой.

Бригитта на полном ходу залетела в столовую. Дверь открылась с грохотом, и мадам, мсье и Айла удивлённо на неё посмотрели. Бригитта остановилась, как вкопанная, и залилась красной краской. Боже-Боже-Боже, до чего же стыдно! Она пролепетала еле слышное «Простите», аккуратно закрыла дверь и быстро заняла своё место возле мсье. Мадам сделала глоток воды и сказала:

— Бригитта, да неужели ты решила почтить нас своим присутствием? — она свободно откинулась на спинку стула. На её шее красовался большой кулон с красным камнем, и он ярко сверкал при свете ламп. Она смотрела на Бригитту волооко, и девушка, как всегда, просто потеряла дар речи. — Почему это тебя не было на обеде, и почему ты опоздала на ужин?

— Я… я уснула, — тихо ответила Бригитта.

Мсье со снисходительной и умилённой улыбкой повернулся к ней.

— Ты уснула?! — спросил он, словно не веря своим ушам.

Бригитта закивала в ответ. Айла прыснула со смеху. Мадам повернулась к ней и окатила её ледяным взглядом.

— А чего это ты смеёшься, Айла? Ты знаешь, что послеобеденный сон очень полезен для детей?

Айла смутилась, и, казалось, это замечание особенно затронуло её. Мадам, довольна результатом, снова перевела взгляд на Бригитту, только теперь она тоже улыбалась. И Бригитте, как всегда в таких случаях, стало так хорошо от улыбки мадам, что она заулыбалась тоже.

Беатриче Блэйд вытерла салфеткой и без того чистые руки (это была её привычка — в любом случае после еды вытирать руки) и встала из-за стола. Айла была наготове следовать за мадам, но та подняла руку, останавливая служанку.

— Иди погуляй, Айла. У тебя к этому есть особый дар, я знаю. Так что иди, я пока обойдусь без тебя.

— Ты уже, Беа? И не дождёшься десерта? — спросил мсье, пропустив мимо ушей колкое замечание мадам насчёт него и Айлы.

— Нет, я лучше прогуляюсь в саду с книгой. А мой десерт съешь ты, Бригитта, — мадам как раз подошла к Бригитте вплотную. У Бригитты, кажется, остановилось сердце. От мадам пахло шоколадом и кофе. Женщина взяла в пальцы одну прядь волос Бригитты. Девочка краешком глаза заметила, что мсье заметно напрягся, хоть и не смотрел на них с мадам. — У тебя очень хорошие волосы, гладкие такие. Когда, скажи мне, тебе покупали какое-то новое платье? — Бригитта в ответ лишь едва заметно пожала плечам, не сводя глаз с лица мадам. А мадам внимательно и задумчиво разглядывала волосы Бригитты. — Не знаешь? Ну, я подумаю об этом, я подумаю… — мадам выпустила с пальцев волосы Бригитты и быстро ушла.

Пару секунд после того, как за мадам закрылась дверь, никто не говорил и ничего не делал, все просто замерли. Потом мсье сказал Айле, что она может быть свободна, и Айла, заметно обидевшись, ушла, горделиво подняв подбородок.

— Ты можешь сесть на место Беа, — сказал мсье Бригитте.

— Нет, это место не моё, и я точно не займу его.

— Но Беа сказала, чтобы ты…

— Мсье, не могли бы Вы меня отпустить? — перебила Бригитта, не имея никакого желания оставаться с мсье наедине. — Я же Вам больше не нужна, правильно?

Мсье оглянулся на неё.

— Я, наверное, тебя расстраиваю, да? — спросил он. Бригитта ничего не ответила. Мсье вздохнул и закивал головой. — Ну да, конечно же. Прости, Бригитта, это правда была ошибка… Да, ты можешь быть свободной. Только не забудь часика через два прийти к Беа. И не забудь…

— Да, мсье, не смотреть в глаза, — закончила Бригитта.

Она сделала книксен, и побежала к двери.

— Бригитта, — окликнул её мсье. — Если ты так осуждаешь это, я могу прекратить.

— Мсье, боюсь, я здесь ни при чём. Это не моё дело, — мсье едва заметно нахмурился, услышав свои же слова из уст Бригитты. — Не я Ваша жена, а мадам. И я думаю, если Вам так важно моё мнение, что она совершенно не хочет, чтобы её муж имел другую женщину на стороне.

Мсье кивнул и отвернулся, а Бригитта вышла. Она и хотела есть, но не хотела сейчас никого видеть, не хотела идти на кухню, не хотела ни с кем разговаривать. Она было думала пойти в сад прогуляться, но вспомнила, что там мадам, и вариант с садом отпал. Бригитта знала, что если мадам и идёт на прогулку в сад, то ходит там не очень долго, а чаще всего останавливается на крошечном открытом месте возле статуи ребёночка на постаменте. Рядом стояла лавочка, и если мадам была в саду, то в большинстве случаев она сидела на этой скамейке — читала книжку или просто смотрела на маленькую статую, наверное, о чём-то размышляя. И там она могла просидеть хоть весь день без еды, но в таком случае, когда на мадам что-то находило и она даже не вставала со скамейки, Айла приносила ей чай с круассанами три раза в день и забирала мадам из сада вечером, потому как если ей было не напомнить, то мадам бы там и ночевала.

Вдруг, вспомнив мадам, Бригитта подумала о том обещании, которое та ей дала — купить Бригитте новое платье. Девушке припомнилось, как однажды мадам уже дарила ей платье на Новый год — длинное, в пол, чёрная струящаяся ткань была прохладной на ощупь, и, потому как Бригитта была высокой и немного худой, платье отлично на ней сидело. Это очень радовало мадам, но, может, ей просто нравилось то, как платье смотрелось, а не то, что Бригитта была на седьмом небе от счастья. Но, как бы там ни было, мадам была и оставалась главной добродетельницей для Бригитты. И теперь девушку страшно интересовал тот факт, какой наряд выберет мадам на этот раз и не забудет ли она об этом вообще.

Где-то до полвосьмого вечера Бригитта слонялась по слабо освещающимся коридорам, где находились комнаты прислуги. Коридоры были длинные, запутанные, и в какие-то моменты Бригитта была уверена, что потерялась в доме, в котором родилась и всю свою жизнь жила, но потом находила выход.

Она снова зашла в свою спальню, чтобы привести себя в порядок. Быстро разделась, обмоталась полотенцем и на цыпочках босиком побежала по коридору в душ. Душ был большим, на десятерых человек, кабинок не было — лишь перегородки. Напротив двери в самом верху стены были маленькие окошки, и из-за того света, что проходил сквозь окошка, в душе было очень светло — закатное солнце заполнило кафельное помещение яркими и едва тёплыми потоками. Кафель был холодным, намного холоднее даже, чем пол в коридоре. Душ пришлось принимать быстро, так как Бригитта думала, что получаса ей хватит для приготовления, а оказалось, что нет. Она полумокрая бежала назад в комнату и натягивала на влажное тело бельё и остальную одежду так быстро, словно решила побить рекорд. Волосы немного намокли, и Бригитта сплела их в короткую косичку, из которой то и дело то там, то здесь выбивались маленькие кудряшки.

В комнату мадам Бригитта шла медленно, одновременно и мечтая уже оказаться рядом с ней, и боясь этого. И как бы Бригитта ни подгоняла саму себя, быстрее всё равно не шла: страх заставлял коленки подгибаться, руки — труситься, а ладони — потеть.

Даже перед дверью Бригитта трусила и даже не могла постучать, но вдруг, подумав, что мсье на неё, Бригитту рассчитывает, на неё и на её смелость, она постучала. Жаль только, что очень тихо. Потом, отругав себя за трусость, постучала опять, но теперь громче.

Ничего. Никто не отзывается.

«Там точно никого нет. Мсье что-то перепутал, или мадам просто нету в комнате. Да нет же, вот только-то кто-то что-то вроде сказал. Может, стоит ещё раз постучать?».

Постучала ещё раз.

Да, ей не показалось первый раз. Теперь Бригитта ясно расслышала крик «Входите!».

Бригитта вошла. Вкусы мадам никогда не отличались ужасным желанием всего и побольше — в её комнатах нельзя было выделить то, что было бы неуместным или чересчур вычурным, хотя слабостью мадам и были золото и красный цвет. Тяжёлые бордовые шторы были раздвинуты, закреплённые подхватами по бокам. Комнатка у мадам была маленькая, как и у мсье, но более заставленная, и у мсье всё было в чёрно-серо-белой гамме и попроще, а у мадам — в золото-красной и побогаче.

— Сюда, ласточка моя, я здесь.

Мадам была в ванной. В свое время Беатриче Блэйд почему-то отказалась от двери в ванную, предпочтя этому нехитрому предмету мебели тяжёлые красные шторы с золотыми вышивкой и кистями, и теперь арочный проём был завешен этими шторами.

— Можно войти, или мне подождать, мадам? — спросила Бригитта, стоя возле штор.

Послышался звук хлюпающей воды.

— Входи, милочка, ты для этого сюда пришла, — Бригитта вошла и остановилась, не в силах сделать ещё шаг, а мадам на секунду остановилась, взглянув на девочку своими янтарными глазами, а потом продолжила: — а не для того, чтобы стоять и ждать меня.

Перед Бригиттой стоял выбор: опустить глаза или продолжать смотреть на мадам. Задача усложнялась двумя обстоятельствами: во-первых, эта женщина была для Бригитты мадам, и нужно было разрешение, чтобы отвести взгляд (мадам ужасно злилась, когда собеседник не смотрел ей в глаза), а во-вторых, эта женщина была полностью голая. Совершенно. Полностью. Бригитта в жизни не видела настолько голых женщин. Никогда.

Беатриче Блэйд была спокойна, как удав. Она лежала в воде, её мокрые руки, которые покоились на краях ванны, грудь и шея источали пар — настолько горячей была вода. Мадам с удивлением и интересом смотрела за реакцией Бригитты и улыбнулась.

Бригитта всё-таки опустила глаза, ей стало настолько стыдно, что казалось, огонь, которым пылали её щёки, мог бы спокойно поджечь дом. Краешком глаза она увидела, что мадам оперлась подбородком на свою правую руку, выжидающе смотря на Бригитту.

— Ты же знаешь, как мне не нравится то, что твои глаза не смотрят в мои.

Бригитта уже даже придушила своё смятение и стыдливость и готова была посмотреть на мадам, но в её голове ясно прозвучал голос мсье: «Ни в коем случае не смотри ей в глаза». Бригитта заколебалась.

Мадам недовольно цокнула языком и вернулась в исходное положение.

— Я полагаю, что догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь, Бригитта. Но уж поверь, я позвала тебя сюда не для того, чтобы выведывать подробности интимной жизни моего мужа и моей служанки. Я всё это прекрасно знаю и не нуждаюсь в том, чтобы кто-то рассказывал мне про это. Так что забудь, что тебе там наговорил Альберт, можешь спокойно смотреть на меня, я ничего не собираюсь делать.

Уголки рта мадам были опущены вниз, она смотрела в воду так, словно пыталась там найти ответ на вопрос, что же с ней не так, почему ей предпочли какую-то служанку. Её волосы были неаккуратно собраны сзади заколкой, и непослушные пряди покоились и на плечах, и на мокрой груди, и на шее и спине.

— Мсье мне ничего о Вас не говорил. И я пришла потому, что Вы меня позвали, правда, — Бригитта сказала это, чтобы хоть чем-то поддержать мадам. — Просто я… я немного это…

— Что — это? — всё ещё расстроенно спросила мадам.

Ну и как тут было сказать ей, что неплохо было бы хотя бы прикрыться?

— Ты стесняешься того, что я голая?! — воодушевлённо спросила мадам. — Да?! — Бригитта смущённо улыбнулась и пожала плечами. — Ты что, никогда голых женщин не видала? — Бригитта отрицательно замотала головой. — Быть такого не может! — мадам засмеялась и хлопнула в ладоши. — Подойди сюда, ближе, — женщина подала Бригитте руку. Ладонь на ощупь была влажная, а кожа — шероховатая, такая, какая бывает, когда пересидишь в воде. Мадам притянула Бригитту ближе. Теперь девочка могла видеть все прелести Беатриче Блэйд, а что-что, а на прелести мадам была не бедна. У неё была большая и, насколько могла судить неискушённая Бригитта, красивая грудь, узкая талия и крупные и, несомненно, мягкие бёдра. Ноги, которые мадам неизменно прятала за длинными юбками, были длинные и стройные. Мадам накрыла своей ладонью ладонь Бригитты. — Ты и правда ни разу не видала голой женщины? Даже на фотографиях? Даже на картинках?! Нет?! Вот это надо же! А Бен что, ни разу не показывал тебе свою нешуточную коллекцию журналов для взрослых?

— А разве у него есть такая коллекция?

— Естественно! — сказала мадам и залилась звонким хохотом. — Он, ясное дело, думает, что я ни о чём даже не подозреваю, но я ведь мама, поэтому всё знаю. Так ты говоришь, я первая женщина, которую ты увидела голой? — Бригитта закивала. — О, ну, я надеюсь, мой вид не разочаровал тебя?

— Нет-нет, мадам, что Вы! — запротестовала Бригитта, жестикулируя свободной рукой.

— В таком случае, Бригитта, беги и передай Айле, что я не хочу сегодня её видеть, пусть не приходит и не попадается мне на глаза. А Альберту скажи, пусть его сегодня укладывает спать Айла, — сказала мадам и отпустила Бригитту. — Ах да, ещё передай ему, чтобы завтра не опаздывал на завтрак, иначе я очень сильно обижусь. И смотри мне, Бригитта, передай всё слово в слово.

Бригитта счастливо кивнула и побежала исполнять приказ мадам. Она никогда, никогда, никогда в жизни не думала, что в ней может быть так много злорадства, но оно было, оно сидело в груди, мешая нормально дышать, вызывало румянец и истерический смех. Оно настолько заполнило всю Бригитту, то девочке начало казаться, что это её предал Альберт, что это её дело — ненавидеть Айлу.

Мсье и служанка нашлись в той гостиной, где Бригитта разговаривала с мсье немногим ранее. Мсье что-то говорил Айле, а та стояла рядом и негодующе на него смотрела и, наверное, пыталась возражать. Оба повернулись, когда услышали, что кто-то вошёл.

— А, Бригитта! — словно облегчённо воскликнул мсье. Было видно, что не только он, но и Айла заметно расслабилась. — Ну, что? Неужели ты уже свободна?

— Нет, мсье, — ответила Бригитта, зло и лукаво улыбаясь, и передала всё, что сказала мадам, слово в слово. Лица мсье и Айлы постепенно меняли свои выражения в соответствии с тем, что говорила Бригитта, и девочке стало смешно от этого.

Где-то, наверное, ещё с полминуты стояла гробовая тишина, а Бригитта уже хотела было идти, поэтому её смущало это молчание.

Мсье кивнул головой, смотря куда-то вниз, и наконец-то ответил:

— Хорошо. Скажи мадам, что завтра я явлюсь к завтраку вовремя, обещаю.

Айла громко вдохнула и поджала губы. Казалось, она сейчас расплачется.

— Ступай, Айла, ты свободна, — сказал мсье, даже не смотря на любовницу.

Бригитта оказалась права — Айла таки заплакала: из её глаз брызнули слёзы, щёки покраснели, женщина сделала книксен и убежала из гостиной, больно задев плечом Бригитту, словно Бригитта была в чём-то виновата. Но девочке совершенно не было обидно: ей показалось, что это очень даже честно, — то, что Айла была в слезах.

— То есть ты не придёшь сегодня ко мне вечером, да?

— Нет, мсье, не приду.

— Ты будешь с Беа?

— Да, мсье.

— Скажи ей, что я её люблю, ладно?

— Я постараюсь, мсье.

Бригитта также сделала книксен и поспешила к мадам.

Беатриче Блэйд сидела за туалетным столиком, босая, в шёлковом алом халате и внимательно смотрелась в зеркало, намазывая руки кремом.

— Ну, что они сказали? — спросила мадам сразу же, не успела Бригитта толком войти в комнату.

— Ну, мсье сказал, что обязательно завтра придёт на завтрак вовремя.

Мадам улыбнулась своему отражению в зеркале.

— Расчеши мне волосы.

Бригитта делала это обычно только раз в неделю, и каждый раз у неё тряслись руки, когда она брала расчёску и прикасалась к волосам мадам.

— Давай, смелее, Бригитта, я же не кусаюсь, — подбодрила девочку мадам, улыбнувшись ей в зеркале. Бригитта улыбнулась в ответ.

Волосы у мадам были длинными и гладкими, чёрными, как смоль, и послушными. Бригитта скорее не расчёсывала их — она гладила их руками, расчёской, любовалась ими, и вдруг возникло желание заплести мадам косу — такую, знаете, длинную, красивую, толстую косу, о которой Бригитта только мечтать и могла.

— Завтра к нам приезжают Шейнманы — мы будем пить чай. Так вот, у меня проблема: какое платье мне надеть — чёрное с вышивкой или нежно-зелёное, ну то, что не в пол? — спросила мадам.

Бригитта пожала плечами, всё ещё не в силах оторвать взгляд от волос мадам.

— Я, наверное, на стороне зелёного, — ответила Бригитта, совершенно не понимая, о каких именно платьях говорит мадам, — Бригитта не знала весь гардероб мадам наизусть.

— Ты закончила? А то что-то долго ты возишься с кучкой волос.

— Да, мадам, я уже, — Бригитта прижала к груди расчёску и сделала пару шагов назад: посмотреть на результат.

Мадам повернулась к Бригитте лицом и сказала:

— Сейчас расстели мне постель, а завтра придёшь утром ко мне: будешь моей служанкой, хорошо?

Бригитта счастливо закивала головой — ей такое и в самом прекрасном сне не могло присниться. Мадам улыбнулась и кивнула на расчёску:

— Может, положишь на место?

Когда мадам уже подошла к приготовленной постели, сняла свой халат, и села на кровать, Бригитта кое о чём вспомнила.

— Ещё мсье передал, что любит Вас, — произнесла Бригитта дрожащим голосом.

Казалось, эта фраза расколола спокойствие и умиротворённость в комнате, как раскаливается камень из-за сильного удара. Мадам резко оглянулась на Бригитту. Щёки женщины мгновенно зарделись, глаза блестели так, как всегда бывало, когда она выпивала пару бокалов шампанского, а ладони сжались в кулаки. Бригитту кинуло в жар. Может, не нужно было этого говорить? Боже, что же делать-то, а?

— Что он сказал? — переспросила мадам, медленно закрыв глаза.

— Что любит Вас — просил Вам это передать, — робко ответила Бригитта. Ну да, мадам злится потому, что Бригитта не сказала этого сразу! Девочка всем корпусом подалась вперёд, к мадам, прижав обе руки к груди: — Простите, мадам, что сказала это так поздно, я просто…

Мадам подняла ладонь, и Бригитта остановилась. Мадам открыла глаза.

— Любит, хм… — на губах мадам появилась тень улыбки. С правого плеча у неё спала тоненькая бретелька ночной рубашки. Мадам поправила её и отвернулась. — Иди, Бригитта. Завтра с самого утра придёшь, будешь вместо Айлы. Я сама договорюсь с Альбертом.

Бригитта кивнула, словно мадам могла это видеть.

— До свидания, мадам.

— До свидания, Бригитта.

— Спокойной ночи, мадам, — Бригитта уже взялась за дверную ручку.

Сначала мадам ничего не ответила, лишь обернувшись и удивлённо и совершенно умилённо смотря на Бригитту.

— Ха, Айла никогда не желала мне спокойной ночи, — сказала мадам, лучезарно улыбнувшись. — Кстати, какой цвет тебе нравится больше всего?

— Пурпурный, мадам.

— Тогда мы выберем тебе новое пурпурное платье, хорошо? — спросила мадам.

— Как Вам угодно, — счастливо ответила Бригитта. Нет же, мадам не забыла о своём обещании подарить платье, не забыла!

— Это как тебе угодно, Бригитта. Ступай. Тебе тоже спокойной ночи. И погаси свет.

Той ночью Бригитта спала так крепко и спокойно, словно младенец. Она даже не раздевалась — просто так упала на кровать, обняла подушку и закрыла глаза. В тот вечер Бригитта обошлась без вечерней молитвы: она попросту забыла.

Следующее утро было не таким, как всегда. Всё началось с того, что Бригитта дольше обычного провела перед зеркалом, укладывая волосы таким образом, чтобы всё было идеально, но ничего не получалось. Бригитта разозлилась и решила остановиться на косичке — и практично, и выглядит неплохо. Бригитта вспомнила весь вчерашний день, так как он был её лучшим последним воспоминанием, и побежала в комнату мадам.

Мадам уже проснулась: когда Бригитта едва слышно постучала в дверь, послышалось «Входите!». Бригитта страшно перепугалась, что опоздала, но когда попросила прощения за это, мадам рассмеялась и сказала, что так и нужно, — она не нуждается в том, чтобы её кто-то будил. Мадам приказала заправить кровать и приготовить ей платье. Бригитта быстро справилась с первым заданием. Потом она подошла к двери, которая была напротив входа в ванную комнату мадам, и отворила её. Бригитте показалось, что на неё повеяло тем духом роскоши и богатства, который ощущаешь, когда на светских вечерах разные дамы и господа закуривают дорогие сигареты, пьют старое вино и наперебой удивляют воображение своими вечерними туалетами, за которые они вываливают просто сумасшедшие деньги. За дверью была гардеробная мадам — комната, где-то в размер со спальней мадам, вся в вешалках, тумбочках, комодах. Мебель и стены были белыми, но гардеробная казалась разноцветной из-за одежды мадам, которая здесь и висела, и лежала, и даже была на манекенах. На одном таком манекене уже было подготовленное платье мятного оттенка, легкое, едва, наверное, закрывавшее мадам колени. Бригитта дотронулась до краешка платья. Оно, конечно же, хорошо будет оттенять прекрасный цвет кожи мадам.

— Скажи, оно красивое?

Сзади стояла мадам и рассматривала своё платье с тенью улыбки на лице.

— Да, оно превосходное, — ответила Бригитта и помогла мадам одеться. Как девушка и ожидала, цвет платья очень выгодно подчёркивал оттенок кожи мадам, а ноги у Беатриче Блэйд выглядели такими стройными, что даже Бригитта позавидовала.

Бригитта впервые в жизни сопровождала мадам на завтрак. В этом было что-то волнующее, сокровенное что ли.

— Если хочешь, можешь оставаться служить мне, — вдруг сказала мадам, спускаясь по широкой лестнице на первый этаж. У Бригитты перехватило дыхание. — Я легко договорюсь с Альбертом. Но, если ты не хочешь, можешь уйти назад к нему.

Бригитта прекрасно знала, почему мадам просила её остаться: ей просто больно будет каждое утро смотреть в глаза Айле и чувствовать, что служанка находит себя намного выше, чем её, мадам, — законную жену мсье.

— Нет, мадам, я предпочту остаться с Вами.

Мадам резко остановилась и оглянулась на Бригитту. Бригитта от неожиданности так затормозила, что чуть было не свалилась на мадам, но женщина поддержала девушку. Бригитте стало немного стыдно, и она, как всегда, совершенно не контролируя себя, покраснела.

— Осторожней, Бригитта, — сказала мадам и посмотрела Бригитте в глаза, всё держа за предплечья. — Мне очень приятно, что ты решила остаться со мной. Несмотря на всё, ты сделала именно такой выбор.

Бригитта лишь улыбнулась в ответ.

В столовой уже были мсье и Айла — Айла теперь стояла на месте Бригитты.

— Надо же, ты не опоздал, Альберт, — бросила мадам, гордо проходя мимо мужа. — Кстати, я забрала твою Бригитту себе.

Мсье нахмурил брови, ничего не понимая.

— Как это — забрала себе?

— Вот так вот, — просто ответила мадам, садясь на свой стул и с насмешкой смотря на мсье. — Я забираю её от тебя к чёртовой матери, пока ты не научишься управлять своей похотью, — это значит, что я забираю её навсегда, милый.

Мсье перевёл на Бригитту умоляющий взгляд. Боже, сколько же горечи было в его глазах, какая обида была в них! Бригитта вдруг почувствовала себя если не предательницей, то хотя бы изменщицей. Она потупила взгляд вниз и ничем не ответила на немой зов мсье. Но вдруг он сделал то, чего Бригитта больше всего боялась:

— А сама Бригитта этого хочет? — спросил он, будто того, что девушка его проигнорировала, было недостаточно.

Мадам усмехнулась и ответила:

— Ну и спроси, Альберт.

— Ты и правда остаёшься с ней? Отвечай, Бригитта. Ты уходишь от меня? Отвечай! — крикнул он, стукнув кулаком по столу, когда Бригитта ничего не отвечала на его вопросы.

Бригитта испугалась: мсье никогда не кричал на неё, тем более, не бил по столу руками. Она испугалась, из груди вырвался тихий вскрик, и по щекам потекли слёзы.

— Не смей на неё кричать! — громко возразила мужу мадам. — Разве она виновата в том, что ты делаешь и как это влияет на неё? И вообще, не уходит же она из дому. В любой момент сможешь посмотреть на неё, ненаглядную свою, раз уж тебе так больно отпускать её ко мне.

— Приятного аппетита, Беа, — сдавленным голосом произнёс мсье, и этим буквально убил Бригитту.

Ей стало так обидно, больно, что захотелось кричать. Она просто так хотела — уйти к мадам! Она не замышляла ничего дурного, ничего и отдалённо напоминающего измену или своего рода предательство. Ей просто была противна Айла, просто ей было жалко мсье за то, что он не мог заставить себя быть верным, и она была зла на него по той же причине. Но на мадам она была не зла — не за что было её ненавидеть. Мадам была добра, мила, одновременно строга и игрива — она нравилась Бригитте. Но мсье, видимо, решил расценить уход Бригитты к Беатриче Блэйд как оскорбление, как удар ниже пояса, и Бригитта боялась, что на самом деле всё так и могло быть.

На удивление, завтрак прошёл спокойно, но правильнее было бы сказать «никак»: супруги не разговаривали, а Айла то и дело бросала на Бригитту полные ненависти взгляды за то, что та посмела обидеть и привести в глубокое разочарование её любимого.

После завтрака мадам отослала Бригитту подальше от себя, потому что хотела побыть наедине с собой. Бригитте очень хотелось найти мсье и извиниться, прояснить ситуацию, сказать, что ей очень жаль, но Айла, словно насмехаясь, самым издевальческим тоном, который могла из себя выжать, сказала, что мсье сразу же после завтрака изволил уехать в город, и его не будет аж до чая с Шейнманами. Тогда Бригитта поспешила на кухню, спросить, не нужна ли там её помощь, но оказалось, что не нужна была. Слоняться одной по саду или дому казалось в тот момент для неё утомительным занятием, поэтому она просто решила вернуться в свою комнатку и подумать, хорошенечко подумать, что можно сделать в той ситуации, в которой она оказалась.

Когда Бригитта отворила дверь в свою комнату, то нешуточно испугалась: там горел свет. На двери не было никакого замка, потому что нечего Бригитте было беречь.

Но девушка не ожидала, что всё может так повернуться.

В глубоком кресле сидела мадам Блэйд и, откинувшись на спинку, читала письмо Бена. Она услышала, что кто-то вошёл, и наверняка поняла, что это была Бригитта. Мадам подняла ладонь, призывая к тишине, но у Бригитты в любом случае не было даже слов, что бы сказать.

С одной стороны, это было ужасно возмутительно — то, что мадам вот так просто вошла в чужую комнату и читает чужие письма. Но с другой стороны, Бригитта совершенно не имела понятия, как бы об этом мягко намекнуть мадам. Она просто стояла возле стола, молчала и думала, заливаясь краской, о том, что писал Бен о мадам. На лице Беатриче Блэйд не проскочила ни одна эмоция. Лишь в конце, когда она, наверное, прочитала об Олив, её брови стали домиком и губы скривились в разочаровании, словно она ожидала от своего сына чего-то более стоящего, а он не оправдал её ожидания. Мадам сложила листочки и положила возле конверта.

— Так он думает, что я чуть ли не чудовище: и женить его насильно хочу, и над тобой, видимо, должна издеваться. Больно признавать, — с явной грустью сказала мадам и встала. Казалось, комнатка Бригитты была для мадам слишком тесна и темна. — Шейнманы звонили — будут не вечером, как обещали, а раньше, в обед. Так что нужна твоя помощь: сбегай и приготовь тот сервиз, который в розовых розах, помнишь? Да? Отлично. Вот и приготовь его в той гостиной, которая белая. И нигде не задерживайся.

Мадам уже отворила дверь, чтобы выходить, и сказала:

— Ах, да, вот ещё что: не спеши ничего ему писать о Роджерсах, придёт время — я сама ему всё сообщу, когда всё будет улажено. Да, и то, что я тебе только что сказала, тоже ему знать не обязательно. И да, ты не знаешь, где Альберт?

— Он в городе, мадам.

— В городе, значит. Ладно.

Мадам ушла, а Бригитта, спрятав письмо под подушку, побежала готовить сервиз. Он был в большом стеклянном шкафчике в светлой комнате на первом этаже. Бригитта осторожно поставила сервиз на большой красивый поднос и, с умением официантки со стажем, вышла с комнаты. В одном из коридорчиков послышались тяжёлые шаги — из-за угла показался мсье. Выглядел он неважно: рубашка была не заправлена, галстук развязан, а волосы взъерошены. Бригитта сначала остановилась, но потом, взяв себя в руки, медленно пошла навстречу мсье. Девушке показалось, что он шёл немного пошатываясь. Взгляд у мсье был совершенно трезвый, но походка была не совсем твёрдой. Бригитта испугалась, как бы ему не стало плохо.

— Мсье, — Бригитта сделала реверанс, когда они с мсье поравнялись. — Почему Вы не в городе?

Мсье усмехнулся.

— Эрл позвонил мне, предупредил, — ответил он. — А ты, значит, сервизы готовишь? Умница. Знаешь, о чём я тебя попрошу? Иди в подвал…

— Мсье, мне очень жаль, да вот только мадам сказала, чтобы я нигде не задерживалась, — прервала мсье Бригитта.

— Ой, я тебя умоляю, дорогая. Всё очень просто: пойди в подвал со стороны главного входа, там прямо будет маленький просторный зал. По крайней мере, когда я последний раз там был, то там был зал. Там справа должна быть дверь — она не заперта. В коридорчике за дверью увидишь длинные полки на стенах, но тебе не придётся идти слишком далеко — сразу же после входа в углу стоит невзрачная шкатулочка. Вот её возьмёшь и принесёшь мне сразу… Где, ты говоришь, мы Шейнманов встречаем?

— В белой гостиной. Но, мсье…

— Вот в белую гостиную и принесёшь. Пока ты сходишь, я уже буду там.

Мсье, даже не став слушать Бригитту, ушёл, попутно коснувшись её плеча ладонью. Бригитта не могла ослушаться мадам, но и не могла не исполнить настолько лёгкую просьбу мсье. Девушка вздохнула.

Спуск в подвал был тёмным и крутым, но Бригитта умудрилась не только сохранить равновесие и не упасть, но и удержать в руках поднос. Свет был только на лестнице, дальше была кромешная тьма. Бригитте было жутко: снизу веяло холодом и влагой. Последних ступенек уже не было видно, поэтому каждый свой шаг Бригитта прощупывала ногой — где ступенька, а где её нету. Когда её нога ступила на ровную поверхность, которая уже не пугала девушку сломанными костями и разбитым сервизом, Бригитта успокоилась. Стала нащупывать рукой включатель на стене, потому как по её коже уже пробежали мурашки. Балансировать одной рукой, дабы не упустить поднос, было сложно, но дрянной включатель всё не находился никак.

Когда под её пальцами почувствовался выпуклый крючочек, сердце у Бригитты радостно откликнулось — слава Богу, нашла!

Вспыхнул свет.

Бригитта, всё ещё рада, что нашла включатель, перевела взгляд вперёд, чтобы скоординироваться.

Ноги подкосило, в глазах слегка потемнело, и Бригитта пожалела, что не упала в обморок, потому что смотреть на это было выше её сил.

Они там были все.

Альберт Блэйд. В чёрном костюме, белой, словно снег, рубашке и красном галстуке. Длинноватые волосы гладко уложены назад. Острые скулы, высокий лоб, небольшой подбородок, узкие, крепко сжатые губы. Глаза, даже с такого расстояния, поражают своей красотой: прищуренные, словно в насмешке, серые, холодные, от взгляда которых хочется накинуть на себя что-нибудь тёплое. Руки на подлокотниках. Ладони будто и расслаблены, но так может показаться только тому человеку, который не знает мсье. На пальцах — обручальное кольцо и печатка.

Беатриче Блэйд. Кажется, она вобрала в себя всё то величие и могущественную красоту, которые когда-то источали Клеопатра и Елена Прекрасная, и спрятала всё это куда подальше вовнутрь себя, оставив лишь неоднозначный блеск в карих глазах и осанку, которая была достойна королевы. Подбородок высоко поднят, на губах — яркая красная помада в тон к платью. Красиво ниспадают густые тяжёлые локоны. Рука на плече у мужа. На пальце — обручальное кольцо и кольцо с огромным рубином. Беатриче Блэйд создаёт такой вид, словно находится на пике гордости за то, что у неё есть такая семья, что она — хранительница очага в таком доме.

Бенджамин Блэйд. Высок, статен. Невообразимо похож на мать: гордая осанка, грива чёрных волос зачесана назад, но не уложена, глаза точно такого же разреза, что и у матери, только темнее, форма лица тоже схожа. Губы изогнуты в презрительно-унижающей насмешке, руки в карманах брюк. Костюм, сшитый на заказ, сидит идеально, да вот только Бенджамин Блэйд решил не застегать пуговицы пиджака и не одевать галстук, бросив очень яркий вызов своим родителям. Лацканы пиджака и манжеты на рукавах словно кровь.

Тобиас Блэйд. Ниже, чем брат, но намного шире в плечах и коренастее. К своим пятнадцати годам ставший настоящим завидным женихом и ни в чём теперь не уступавший Бенджамину, Тобиас был красив и приятен. Широкая грудь его, казалось, сможет выдержать все бури и штормы, которые только пошлют ему боги. Он держался ровно, прямо, как оловянный солдатик, да вот только не хватало ему той горделивости, которую источали и Альберт Блэйд, и Беатриче Блэйд, и Бенджамин Блэйд. В нём была нежность, мягкосердечность и тепло, которое вырывалось из него через его, как всегда, несмелую, но искреннюю, еле уловимую улыбку. Может, поэтому он стоял один, немножечко отдельно от остальных, словно брошенный. Красная рубашка немного не шла его серым огромным добрым глазам и пухлым губам, словно тайком изображающим улыбку.

Это была точная копия того портрета, который висел в любимой гостиной семьи Блэйд над камином.

Но была одна деталь, которая отличала ту версию от этой.

Здесь, совсем близко к Беатриче Блэйд, между мадам и Бенджамином, стояла девушка. Высокая, тоненькая, как тростиночка. Рыжие кудрявые волосы присобраны прямо над шеей, и, казалось, сейчас причёска распадётся, но художник, настоящий мастер своего дела, сумел запечатлеть тот миг, когда локоны уже готовы упасть на плечи, но в последний миг отложили падение на секунду. Слегка смугловатая кожа, тёмно-голубые большие глаза, счастливая улыбка на губах. Девушка облачена в чёрное с красной вышивкой обтягивающее платье в пол. Казалось, Беатриче Блэйд обнимает девушку за талию.

Но так не должно было быть, нет.

Ведь это невозможно. С ними не должно было быть этой девушки вообще, ведь…ведь…

Бригитта попятилась назад. В груди уже не было воздуха, и дышать было ужасно тяжело. Сервиз на подносе угрожающе зазвенел из-за трясущихся рук.

Из глаз полились такие горькие слёзы, каких Бригитта ещё никогда не проливала. Девушка даже не пыталась остановиться. Слёзы капали на блюдца, в чашки, на поднос, на платье, солёными потоками намочили щёки и текли аж до шеи.

Нет, нет, да нет же! Это ошибка, странная глупая… Нет, не ошибка — шутка. Злая, грубая, бесчеловечная шутка.

— Я же просила не задерживаться с сервизом.

Бригитта вдруг снова обнаружила вокруг себя воздух, громко вдохнула, испугавшись. Пальцы непроизвольно разжались, и поднос с сервизом с розовыми розами упал на пол, громко звеня. Теперь пол украшали осколки роскошного сервиза. Бригитта, словно подкошенная, упала перед подносом и стала судорожно собирать осколки на поднос.

— Мдам, я… — Бригитта не могла нормально говорить и шмыгнула носом. — Я не нарочно. Я… я исправлю, я… — слёзы лились и лились, и Бригитта была уже не в силах их остановить. Один осколок больно и глубоко поранил ладонь, и девушка зарыдала ещё сильнее. — Я заплачу, мдам, я заплачу, правда, сколько бы оно ни стоило… Я отработаю, честное слово, я не хотела, я…

Бригитта подняла глаза на мадам. Она стояла, женщина с портрета, сложив руки на груди, и смотрела на Бригитту так ласково, что у девочки пропали последние силы, и она закрыла руками лицо, выпачкавшись в крови, которая лилась с руки.

Два лёгких шага. Это же мадам научила Бригитту тихой и бесшумной походке, поэтому Бригитта и не услышала, что кто-то идёт.

— Не стоит, Бригитта, слышишь? У нас есть другие сервизы и покрасивей. Ты только не расстраивайся так, хорошо?

Мадам пахла очень хорошо — шоколад и кофе. Её руки были нежнее, чем касание пера, и прижиматься к её груди было так волнующе и сладко.

На портрете лишней была она — Бригитта Блэйд, незаконнорождённая дочь мсье Альберта Джойса Блэйда, даже в падчерицы не годящаяся для мадам Беатриче Марии Луизы Блэйд, сводная сестра для Бенджамина Джойса Блэйда и Тобиаса Джойса Блэйда. Живущая в доме на правах «воспитанницы» мсье Альберта Джойса Блэйда и девушки, которая «исполняет акты любовных утех» с Бенджамином Джойсом Блэйдом.

Бастардесса. Незаконнорождённая дочь. Об этом знали лишь Блэйды и Пэтти Шейнман.

Беатриче Блэйд крепко прижимала к груди милое невинное дитя, которое совершенно не заслужило всего этого, и думала, что отчаянно хотела бы, чтобы в одно прекрасное утро она проснулась не от того, что её будит служанка и дитя измены, а собственная дочь.

Сиси жутко, просто жутчайше бесило то, что прошло уже полных две недели, а Елена упрямо игнорировала всё, что бы Сиси ни пыталась сделать во благо: помочь с поисками пропавшего мальчика, охранять периметр школы, да хоть оружие приводить в идеальный порядок. Василий во всём потакал своей начальнице, и каждый раз, когда Сиси удавалось подловить его одного, без Елены, он просто брал и лёгким движением руки отстранял начавшую уже говорить Сиси со своего пути. Дженни, как ни старалась помочь Сиси как-нибудь успокоиться, терпела во всём этом сокрушительное фиаско, так как Джонс терпеть не могла не выполнять вовремя работу — это раз, а два — это то, что схлопотать совершенно объяснимый, но от этого совершенно ни капли не становившийся мягче, гнев Госпожи в таком случае было проще простого, тем более, что за Сиси числилась недавняя неудача с простым оборотнем. Это могло не самым лучшим образом сказаться на Дженни и на Ките, поэтому Сиси было ещё более тоскливее.

Она чувствовала, что её угнетение и нервозность замечали все новые друзья, потому что ей стали заваривать ромашковый чай с мятой и всё чаще говорили с ней медленно, словно опасаясь, что Сиси в один прекрасный момент взорвётся, как спящий вулкан.

Почти всё время Дженни и Кита не было в домике. Дженни, похоже, не понимала всей серьёзности ситуации, потому что была, как всегда, мила и весела, и, наверное, ещё потому, что влюбилась: она изо дня в день где-то пропадала, но никогда не отвечала на вопрос, где именно, лишь даруя скромную улыбку. Но все, конечно же, понимали, в чём дело: Константин стал подозрительно много времени проводить в компании Докторов и даже увеличил времяпровождение с друзьями с домика, где жила Дженни. Ризер, казалось, отрицала тот факт, что рано или поздно нужно будет уезжать и, естественно, бросать Константина.

Сиси страшно бесил сам тот факт, что Дженни бегает на свидания. Вроде, ничего в этом плохого не было, да и если бы и было, то это точно не её дело, но что-то просто-напросто выводило Сиси из себя. Дженни цвела и пахла, как роза, и совершенно не обращала внимания на ту проблему, с которой они приехали. Сиси же в это время казалось, будто что-то гложет её изнутри, и каждый раз, когда Константин словно бы просто так заглядывал к ним в домик, на Джонс находила дикая ярость. Тогда она совершенно бесцеремонно разворачивалась и уходила, дабы лишь не видеть Константина и Дженни вместе. И Сиси даже не переживала, что подруга отнесётся к такому её поведению плохо — Дженни попросту ничего вокруг не замечала. Сиси опасалась, что её попросту кладёт на лопатки обычная зависть, и от этого ставало ещё хуже — будто Дженни виновата, что она нравится парням, а она, Сиси, нет, даже тому самому Квентину; он, парень, который так активно пытался её завоевать в первый же день, теперь даже не смотрел в её сторону, и однажды, в процессе избиения груши на очередном занятии Георге Раду, Сиси пообещала себе, что умрёт старой, но зато очень известной старой девой-Истребительницей.

Кит же пропадал неясно где и неясно по каким причинам. И хотя каждый раз, когда Дженни заводилась в домике и пыталась на повышенных тонах выяснить, где Кит шлялся, тот просто холодно и устало смотрел на подругу и, ничего не объяснив, уходил в душ и спать. Дженни очень страдала от того, что Кит упрямо игнорировал её, но ничего не предпринимала — строила из себя гордую.

Вот только Сиси ни капли не казалось, что Кит просто избегает компании молодой, такой ненавистной ему парочки. Хотя, конечно, может, была и доля этого, здесь не поспоришь, но Сиси не видела ни капли энтузиазма, который просто выливался из Кита потоками в начале, — парень полностью померк. Сиси ожидала от него максимум помощи и увлечения, а Кит просто пропадал где-то чуть ли не каждый день после окончания уроков. Джонс больше всего боялась, что друг нашёл ещё кого-то, кто втихаря проносит в школу алкоголь, и теперь водит дружбу с нехорошими людьми.

День был выходной, субботний. Впереди предстояла целая неделя уроков, от которых Сиси была бы не против откосить, ссылаясь на поимку страшного чудовища, но что-то подсказывало ей, что этого не случится.

Они все обедали — весь их домик собрался за одним огромным столом, который был сооружён из двоих поменьше. Столовая была полупустая: в выходные никто не стремился наесться, все горели желанием отдохнуть, поэтому с улицы через окна было слышно голоса, которые сплетались в один — тугой, яркий сгусток молодой жизни. Осень здесь была поярче, чем в Великобритании, и все наслаждались ней, каждый по-своему: кто-то, всё же не забывая об учёбе, сидел под деревом и читал учебники, время от времени отвлекаясь на весёлый крик, кто-то, напротив, не в силах больше думать об уроках, бегал, прыгал, щекотал, заглядывал в вырезы девчачьих блузок, боролся, скидывал куртку или свитер, мол, не то что холодно — жарко. Квентин, Олив и Бен то и дело посматривали за окно — на счастье в золотистых листьях, но почему-то никто даже не пытался предложить всем тоже пойти к остальным и пострадать последней осенней, ещё тёплой и уютной хернёй. И Оскар вдруг сказал:

— Я помню, когда мы были помладше, то именно в такую пору Олив плела нам венки из опалых листьев.

Столик мгновенно оживился, словно Оскар сказал то, что было у всех на кончиках языков, но что никто не мог сказать.

— Да, я помню, но я, кажется, никогда не хотел его носить, говорил, что это бабское дело, — ответил, улыбаясь, Бен и бросил быстрый, едва уловимый взгляд на Олив, ожидая, наверное, подтверждение от неё.

И да, Шеер засмеялась и похлопала Бена по плечу:

— Да, так и было, и я всегда возмущалась по этому поводу. Я же всегда плела тебе самые лучше венки, Бен, и ты всегда их с хохотом рвал.

— Это всё потому, что ты очень сильно любишь меня, — засмеялся Бен.

— Это всё потому, что ты неблагодарный кретин, — поправил друга Квентин. — Я, между прочим, всегда любил её венки, но она никогда мне не давала самые лучшие, ничего не усваивая с того, что все предыдущие разы ты их рвал.

Бен пожал плечами, мол «Ну что ж, бывает».

— Так, может, мы и сегодня пойдём плести венки? — вдруг предложила Олив, и все за столом оживились ещё больше.

— Стыдно признать, но я никакие венки плести не умею, — сказала Дженни, но Сиси всё равно заметила, что глаза у подруги загорелись огоньком.

Олив махнула рукой:

— Ничего, это легко. Даже Оскар умеет это делать, да, Оскар?

Парни за столом громко засмеялись, и Оскар, потупив взгляд, немного покраснел.

— Да ну вас всех, придурки… Я просто люблю делать тонкую ручную работу, — промямлил он в оправдание.

— Ну, смотря на то, как долго у тебя уже нет подруги, можно только представлять, насколько ты полюбил ручную работу, — захлёбываясь хохотом, произнёс Бен.

Оскар только сгримасничал в ответ.

После обеда, когда вся их компания вышла на улицу, Олив сразу же взяла Дженни за руку, и Сиси уже не могла так спокойно поговорить с Ризер, как хотела. И, как на зло, Дженни всё смотрела куда-то туда, куда показывала ей Олив, и совершенно не подозревала, что им с Китом и Сиси срочно нужно поговорить. Сиси тем временем взяла под руку Кита. Кит немного напрягся, не ожидая, видимо, от Сиси такого жеста.

— Чего тебе? — тихо спросил он, когда они вдвоём немного отстали от остальных.

— Ты мечтал когда-нибудь плести венки под пристальным взглядом чудовища, следующей жертвой которого, может, ты сам и станешь? — Сиси задала этот вопрос словно между прочим, не придавая никакого оттенка голосу, смотря куда-то в сторону.

Рука Кита заметно напряглась.

— К чему ты клонишь?

— К тому, Кит, что ты, кажется, совершенно забыл, зачем мы сюда приехали. Не наше это дело — венки плести.

Кит остановился. Остановилась и Сиси, всё ещё держа Кита под ручку.

— Дженни нам нужна? — в глазах Кита зажегся маленький огонёк, и Сиси подумала, что это уже маленькая победа.

— Эй, люди!

Компания оглянулась.

— Мы с Китом отлучимся на секундочку, ладно? — сказала Сиси, медленно увлекая Кита за собой в сторону их домика

— Ты не говорила, Джин, что у Кристофора и Элси отношения, — язвительно заметил Бен, но махнул рукой в знак того, что их никто не держит.

— Да я и сама не знала, — обиженно ответила Дженни, оскорблённым взглядом окидывая Сиси и Кита. Сиси это возмутило, но она ничем этого не выказала. Олив лишь легко улыбнулась и потянула Дженни за собой, и Ризер медленно поддалась, хотя не отводила глаз от Сиси и Кита.

— Ну, тогда скоро увидимся, — Кит махнул всем рукой, и они с Сиси ушли.

Оба молча, не сговариваясь, взяли курс на домик. Шли в тишине, под руку, думая, наверное, об одном. Кит только внешне был спокоен — Сиси прекрасно видела, что друг чем-то взволнован.

— Что же нам делать, Кристофор, а? — тихо спросила Сиси, когда Кит возился с замком у входной двери. — Неужели возвращаться назад, в Великобританию, к Госпоже, без ответов на все вопросы, которые у нас есть, вот так вот — налегке? Без трофея?

Кит, всё ещё не справившись из-за того, что у него почему-то тряслись руки, поднял на Сиси глаза.

Вот оно.

Киту было очень страшно. Сиси даже не подозревала, что Кит может так бояться Госпожу.

Александр продолжил возиться у двери с ключом, а Сиси, довольна, что поняла Кита, оперлась на стену.

— Ты никогда не подводил Её, не так ли? В этом даже самому себе сложно признаться, уж поверь.

— Это ты говоришь, исходя из своего недавнего домашнего опыта? — немного насмешливо спросил Кит.

— Да, того самого, которого потом поручили Джесси Шейнману, — просто ответила Сиси, словно собственное поражение её ничуть не расстраивало и не задевало, словно она стояла выше всего этого.

Кит наконец-то отпер дверь. Из закрытой мальчишеской спальни послышался угрожающий рык и царапание о когтей о дверь.

— Всё хорошо, Мирро, это свои! — крикнул Кит, едва закрыл дверь за собой, и в мальчишеской комнате стало тихо. — Так зачем ты меня забрала подальше от дичайшей забавы — плести венки с опалых листьев? — спросил Кит, скидывая курточку и садясь на место Исайи. Сиси это показалось некрасивым, потому она села на своё место.

— Как ты мог заметить, Дженни, похоже, стало всё равно: её голова забита любовью к Константину, — после этих слов Сиси Кит крепко сжал ладони в кулаки. — Остался лишь ты, Кит, и…

— Знаешь, что? — вдруг перебил Кит, закрыв глаза. — Я не спас тебя однажды, с чего ты взяла, что сумею помочь тебе позже?

— Не прибедняйся. Ты просто растерялся, и всего.

— Я изувечил твою ногу.

— Но она как новенькая сейчас, — в доказательство Сиси протянула ногу и покрутила ступнёй. — Вот смотри…

— Прекрати. Я едва тебя не покалечил, а ты собираешься положиться на меня в таком ответственном деле?

— Я, естественно, могу положиться лишь на себя, но что толку тогда с тебя, с Дженни? Вы должны помогать мне, а для этого предоставьте себя мне полностью. Я должна доверять вам, что я и делаю. Я выбрала вас с Дженни потому, что с вами легко. По крайней мере, я так думала. Ты хочешь сейчас полностью разрушить моё светлое представление о вас и ваших способностях?

Кит улыбнулся и потупил глаза вниз.

— Нужно было уже давно что-то предпринять, но Елена и Василий такие упрямые! Почему они мешкают, хотела бы я знать? — это был риторический вопрос, но Сиси сразу же вспомнила, что слышала за одной дверью в больнице, когда нога девушки ещё была в плохом состоянии. Для Сиси тот разговор показался ответом на вопрос, что она только что задала. Но что же в таком случае требуется Госпоже, что Сиси с друзьями так сковывают в действиях?

— Что-то случилось, Сиси? — спросил Кит.

— Нет, — ответила она, решив не ввязывать в это ещё и Кита. — Проблема в том, что чем дольше мы здесь мешкаемся, тем радостнее становится Харрис каждый раз, когда они вспоминают, что им подкинут ещё работёнки, да ещё в виде нас. Чем больше мы топчемся здесь на одном месте, тем сильнее Госпоже хочется, чтобы мы приехали назад победителями. В противном случае с нами случится то, чем ты пугал Дженни, когда она решила стать Переходной.

— И что же делать? Ты говорила с Еленой? Кажется, она обещала нам свободный выход в лес, за территорию школы.

Сиси раздражённо цокнула языком.

— Елена меня полностью игнорирует, Кит, вот в чём дело. И она, и Василий. И у меня такое впечатление, что они специально не развязывают нам руки. Будто из этого есть какая-то выгода.

— Ой, — резко прервал Кит. — Никакой выгоды, естественно нет, только если они сами не решили подкорректировать численность детей в интернате, но я считаю, Елена и Василий не настолько жестоки или глупы. Вспомни хотя бы ту Тильду в теле Долл: Брындуша же сказала, что они вдвоём не могли бы не почувствовать зло рядом. Они просто оберегают детей, вот и всё. И наверняка боятся, что мы своими действиями активизируем и приумножим те нападения, которые совершаются.

Да, слова Кита были разумными. Директор и заместитель действуют только во благо подопечных, по-другому быть не может.

— Но зачем тогда мы сюда приехали? Чтобы понаблюдать, как убивают детей, и ничего не делать? Это же не отдых. И человеческие жизни — это не игрушки для потехи. Нужно что-то делать, иначе всем нам конец. Здешним — от существа, которое убивает, а нам — от Госпожи и Харрис.

Кит вздохнул.

— Я не знаю, Сиси, я не знаю.

Решение пришло в голову, словно гром среди ясного неба.

— Да, оно! — радостно воскликнула Сиси. Кит удивлённо посмотрел на подругу. — Мы напишем письмо.

— Письмо? — переспросил Кит. — Кому?

— Ну как это, кому, Кит? Госпоже. Мы всё ей напишем…

— То есть нажалуемся, да? — уточнил Кит, лукаво улыбаясь.

Сиси деланно-укоризненно посмотрела на Кита.

— Нет, дружище. Мы просто подтолкнём дело с помощью тех сил, которые нам не доступны. Если Елена и Василий не прислушиваются к нам, то точно послушаются Госпожу…

Сиси остановилась.

Киту такая задумка не нравилась. Это было видно по его позе, по недоверчивому выражению лица. Он крепко сжал зубы, и челюсти напряглись. Его глаза словно изучали Сиси с ног до головы.

— Что?! — спросила Сиси.

— Ты вообще представляешь, что о нас подумает Госпожа, когда узнает, что за это время дело у нас не продвинулось ни на дюйм?! Она придёт в бешенство, Сиси! Мы подпишем себе смертный приговор! — прошипел Кит, всем корпусом подавшись вперёд. Сиси на секунду стало страшно быть под прицелом его злых глаз. Хотя, почему бы ему быть злым?

— В этом нету ничего дурного, Кит, — спокойно и тихо произнесла Сиси, так, что её голос на фоне Китового был не более, чем лепетом. — Госпожа может входить в положение подопечных, правда. Ты думаешь, почему она не наказала меня после того, как я облажалась с обычным оборотнем дома?..

— Потому что ты — её любимица, я это тебе уже говорил, — резко ответил Кит и отвёл взгляд. — Ты обещала ей управиться в кратчайшие сроки. А теперь что? Пишешь ей письмо с жалобами на её верных слуг? Подумай прежде, чем делать такое.

Казалось, Кит не сказал ничего плохого, но у Сиси было такое впечатление, словно её облили руганью и обзывательствами. Ну вот зачем он так? Ведь прекрасно знает, как Сиси страшно не любит, когда её называют избранной, лучшей, любимицей и т.д. Да и что такого в том, чтобы просто написать письмо? Зато их проблемы разрешились бы в одно мгновение.

— Я уверен, что, если бы с нами была Дженни, она бы тоже не согласилась на эту авантюру, — заявил Кит, но вот почему-то Сиси казалось совершенно наоборот — Дженни бы поддержала Сиси. — Уговаривай главных, и тогда мы с Дженни за тобой и в огонь и в воду. А до того времени не делай резких движений. Всё образуется и без таких радикальных методов.

Кит остался довольным тем, что он сказал, потянулся на кресле и, усевшись получше, сладко закрыл глаза и замер, словно собирался спать.

— Ты не пойдёшь на улицу к остальным? — тихо спросила Сиси, в душе надеясь, что Кит откажется.

— Нет, не пойду. Я хочу спать.

Сиси схватила курточку и пулей вылетела из домика. Тёплый ветер окатил девушку, яркое солнце заслепило глаза, но вместо того, чтобы обрадоваться такой погоде, Сиси шмыгнула носом и ощутила ком в горле. Да что с этим Китом не так? Разве это тот самый Кристофер Александр, в которого влюбилась Дженни, которого Сиси хотела иметь себе з брата? Разве это он утешал Дженни во время того, как Сиси и Виорика разбирались с Тильдой, разве он обнимал Сиси, когда она плакала ещё в Обители? Казалось, между этими двумя людьми — Китом-из-прошлого и Китом-из-настоящего — пролегло расстояние в миллион лет и тысячи миль, и только внешность объединяет их. Кит изменился, и не в лучшую сторону. Что могло послужить причиной этому, Сиси не знала. Но знала, что Кит не на неё стороне. Но её это не останавливало.

Всё будет так, как она сказала.

Уже было видно гурьбу людей, которые с визгом и громким смехом бросались друг в друга листьями и бегали, наверное, и дороги-то не разбирая. Среди них Сиси не смогла разглядеть своих друзей. Она прижалась спиной к ближайшему дереву и глубоко вдохнула, выравнивая дыхание.

Да ничего, собственно, и не случилось. Просто Кит немного испортил настроение и все замыслы, но кто его, Кита, будет слушать? Она сама всё решит. И всё будет нормально. Госпожа поймёт, она обязательно поймёт, а то, что Кит страшно её боится, то это уже никак не проблемы Сиси и румынской школы.

— Нет, ты-таки странная.

Сиси, не ожидая такого и вытирая слёзы, подпрыгнула. Рядом стоял Квентин. Он был без куртки, в своей тёмной футболке. Его смуглая кожа разгорячилась, и на щеках выступил румянец. Волосы были взъерошены и торчали куда попало.

— Ты испугал меня, Квентин, — серьёзно сказала Сиси, пытаясь пройти мимо него, но он протянул руку и оперся о дерево, так что Сиси остановилась. Его смуглая рука заиграла мускулами. Боже мой, да когда угодно, только не сейчас. — Чего тебе?

— Где Кристофора потеряла? — Квентин и не собирался уходить или отпускать Сиси. Казалось, он был настроен на долгую беседу.

— Он в домике. Решил поспать.

— А ты?

— А что я?

— А ты с ним поспать не осталась?

— Как видишь, пересилила это дикое желание. Не пустишь меня?

Квентин сделал то, что Сиси меньше всего ожидала от него. Он пожал плечами и отошёл, пропуская её.

— Спасибо.

Сиси не узнала свой голос: сдавленный, хриплый, тихий. И с чего бы это? Наверное, из-за Кита. Да, из-за него. Он всё испортил, и теперь она расстроена.

Сиси кинулась в самый эпицентр. Дети бегали, Сиси крутилась, пытаясь найти кого-нибудь знакомого, но не могла, планета начала вращаться быстрее, листопад усилился, со всех сторон сыпались золотые листья, все махали руками, мелькали цветные вязанные легонькие шапочки и красные щёки.

Чьи-то руки обвили её за талию. Сиси повернула голову — на плечо ей опустилась лохматая голова. Было видно сияющую улыбку, которая могла бы затмить свет солнца.

— Что, Элси, пришла к нам наконец-то? — Бен говорил так волнующе, словно она присоединилась не к общешкольному осыпанию друг друга листьями, а к многочисленной оргии. Бен был очень тёплым — он был в вязанном красивом сером свитере.

— Да, пришла, — ответила Сиси, и вдруг вырвалась из объятий Бена и резко кинула ему в лицо горсть листьев.

Бен смешно фыркнул, махнул рукой, убирая листья от лица, и бросился вдогонку за Сиси. Но он, конечно, не знал, что, несмотря за короткие ноги, бегает Сиси очень даже быстро, а ещё он не догадывался о её шустрости, так что когда Сиси кинулась бежать между людьми, Бен всё наступал ей на пятки, но догнать никак не мог. Скоро толпа закончилась, и начался простор. Сиси петляла между деревьев, Бен с громким смехом едва не перехватывал её, пока в одно мгновенье Сиси, не заметив подвоха, просто не прибежала к нему в руки в прямом значении слова. Бен обнял Сиси здесь, между деревьев и домиков, и ей стало немного не по себе: кто-то ведь мог увидеть. Так что она легко отстранила его от себя. Бен внимательно смотрел на её лицо, словно чего-то ожидал, но лишь пожал ей ладонь и улыбнулся.

— Теперь возвращаемся, и ты догоняешь меня, — сказал он. Сиси кивнула. — Хотя, погоди.

Сиси оглянулась и увидела девочку, которая кого-то искала.

— Ада! — позвала девочка, оглядываясь по бокам, но когда она заметила Бена и Сиси, то остановилась. На вид ей было лет двенадцать.

Может, девочка смутилась, потому что решила разворачиваться и идти назад, но Бен её окликнул, обращаясь по-английски:

— Ты кого-то ищешь?

— Да, — ответила девочка, краснея по уши и еле заставляя себя смотреть на Бена, словно она не могла смотреть на яркое солнце. Её английский был плохим, и Сиси с трудом её понимала. — Подругу я ищу. Мы с ней были с остальными, там, — девочка показала в сторону толпы, — но потом я перестала её видеть. Она не отзывалась, я даже уже смотрела в домике, но её нигде нет.

— Тогда давай мы поищем твою Аду вместе, — предложила Сиси, подозревая неладное, и девочка радостно закивала.

— Ты, между прочим, очень близко от ограждения, — сказал Бен.

— Я знаю, — вздохнула девочка, — но я обыскалась уже. Нет её нигде, вот я и решила поискать здесь. Ада! Ада-а-а!

У Сиси по спине пробежал холодок — где-то здесь она поранилась в том дурацком капкане.

— Аккуратно — повсюду капканы, будьте осторожны, — сказал Бен, смотря себе под ноги.

Но девочка, казалось, не обращала на предостережения никакого внимания, она всё вглядывалась в чащу, ища подругу.

— Эй, это она?

Бен остановился и показывал пальцем перед собой.

— Где? — переполошилась девочка и подбежала к Бену.

Совсем напротив, за забором, стояла ещё одна девчонка и рассматривалась вокруг так, словно ни разу в жизни не видела всего этого.

— Ада! — тихо крикнула девочка подруге. — Ада! — девочка за забором посмотрела на подругу и улыбнулась, помахав рукой. — Что ты там делаешь?

Ада помешкала.

У Сиси в груди пошевелилось что-то нехорошее.

— Я… Мне просто стало интересно, — ответила Ада.

— Именно поэтому ты и полезла за ограждение? — тихо, но властно спросил Бен. — Немедленно возвращайся назад, пока никто не увидал, живо!

Ада немного потопталась на одном месте, зачем-то оглянулась назад, но в конце концов подошла в забору и взялась руками за прутья. Она скептически осмотрела забор и решила:

— Я не заберусь назад.

Девочка рядом с Сиси начала жутко нервничать: она закусила губу и принялась дёргать себя за край кофты.

Бен посмотрел по сторонам, никого ли нет, и подошёл к Аде:

— Как туда попала, так и назад вернёшься. Давай, действуй. Что ты там делала? — Бен обречённо вздохнул. — Карабкалась, протискивалась между прутьями — что ты сделала, чтобы оказаться там, где ты сейчас стоишь?

Ада надула губы и притворилась дурочкой:

— Я, я не знаю… Просто как-то перелезла, вот и всё.

— Тогда перелезла, а сейчас не можешь? Странно, милочка.

Ада подняла на Бена широко открытые глаза и лучезарно улыбнулась:

— Ты… Вы что! Нет, просто я… я перелезу, сейчас же, да…

Ада принялась быстро копошиться, словно букашка, и ощупывать забор, будто это могло как-то помочь. Спустя долгих две минуты стояния на стрёме, тихого шипения «Быстрее!» и сопения-пыхтения Ады, которая всё не могла никак перелезть, Ада таки согласилась на помощь Бена. В определённый момент, когда Бен поддерживал горе-путешественницу за талию и задницу, Сиси заметила, что девочка смотрела на Аду таким завистливым взглядом, что Ада должна была почувствовать его физически. Наверняка, когда они обе придут в домик и встретятся со своими подругами, Ада всем будет рассказывать, что сам Бен Блэйд лапал её, а подруга будет злобно кивать каждый раз, когда Ада будет говорить: «Не верите? А вот она видела! Скажи, что я не вру!». Сиси понадеялась, что сама не так смотрит на Дженни в компании Константина.

Когда ноги Ады коснулись земли по эту сторону, девочка подбежала к ней, и со всей силы дёрнула её за длинные волосы. Ада ойкнула и возмущённо повернулась к подруге.

— Ты чего убежала? Я везде искала!.. — дальше девочка говорила по-румынски, и Сиси не понимала её.

Девочка, закончив, крутнулась и, даже не поблагодарив, ушла. Ада бросилась за ней.

— Ей просто стало интересно! Ты это слышала, Элси?

Бен с улыбкой смотрел вслед Аде, а потом, цокнув языком, словно ещё больше удивившись проделке Ады, подошёл к Сиси и увёл её в домик.

Кит и правда спал. Сиси не была долго наедине с Беном: скоро в домик пришли остальные, и все, с ног до головы, были обвешаны листьями, золотыми венками, а у Олив, как у королевы, посредине венка, надо лбом, красовался один красный, словно кровь, листок, наверное, самый красивый, какой только мог получиться у осени.

— А мы думали, Бен, куда же ты подевался? А ты вот — в домике, беседуешь с Элизабет! — воскликнула Олив и накинула Сиси на шею огромный венок. Он чем-то напомнил Сиси те цветочные украшения на Гавайях, только эта версия была немного попроще, но ничуть не уступающая сородичу в красоте. — Боже, до чего же хорошо, до чего прекрасно!

Пока Олив отпустила Дженни, чтобы упасть в объятия Бена, Дженни подошла к Сиси очень близко и, пользуясь суматохой и шумом, тихо спросила:

— Случилось что-то?

Сиси прекрасно понимала, что Дженни имеет в виду именно Кита. Сиси махнула рукой, мол, поговорим потом. Дженни пождала губы и кивнула головой.

Осталось только как-то сбежать ото всех и написать Госпоже письмо. И желательно сбежать одной. И желательно, чтобы Кит не очень бушевал.

Напротив на диванчике Бен, держа на руках Олив, перебирал пальцами листья её венка и внимательно его рассматривал в то время, как Олив, заливаясь, о чём-то ему рассказывала. И как бы к этому отнеслась Хэррит?

Ужин был очень вкусным — так показалось Сиси. Она почему-то говорила это всем, кому не лень, — настолько вечерняя еда была для Сиси аппетитной. Кит не пошёл ужинать со всеми — он до сих пор спал, и Дженни очень переполошилась, что Кит заболел, она даже раза три или четыре щупала его лоб — нет ли у друга температуры. И, несмотря на все протесты остальных и на смелые заявления Бена и Олив, что в домике есть что пожевать, Дженни извлекла из кармана джинсов платок и уложила туда три куска хлеба с немного подтаявшим уже маслом — «Ну, он проснётся, конечно же, захочет есть, а так хоть что-нибудь ему будет к чаю».

Пока ходили-возвращались на ужин и с ужина, Сиси, ещё раз по дороге просмотрев первый этаж, решила, что почтовый ящик в этой школе должен быть там же, где и в Обители, — в гардеробной. И хотя гардеробной было совсем отдельное здание, то, где работали Александра и Дениса, судя по всему, именно там и находился почтовый пост в интернате. Ещё собираясь на ужин, Сиси запихнула себе под подушку листок и ручку: ночью она, в случае чего сославшись на бессонницу, уйдёт в гостиную и там и напишет письмо Госпоже. Сиси даже знала, что и как она будет писать: всё до мелочей, до запятой и до словечка. А завтра, с утра пораньше, Сиси сбегает и отправит письмо — никто и не заметит её отсутствия.

— Сыграем во что-нибудь сегодня ночью? — спросила Олив и почему-то посмотрела на Дженни.

Бен недовольно цокнул языком.

— Ты что, издеваешься что ли, Нолли? — обиженно заявил он. — То есть, ты предлагаешь поиграть во что-нибудь ночью только после того, как Хэтти уже предложила мне поиграть и я согласился?

Олив скривилась и оттолкнула Беново лицо от себя ладошкой подальше.

— Фу, какая гадость. И как только она может с тобой спать? — вдруг заявила она, и весь их столик накрыло волной хохота.

Бен, тоже смеясь, пытался оправдаться:

— А ты спроси у неё, Нолли, спроси… Она говорила мне, что я очень классно целуюсь, а ещё, что у меня ловкий язык… — после этих слов Олив изобразила рвоту, чем вызвала ещё более громкий смех. — А не надо вот только этого, ладно? Ты ведь не знаешь, какой у меня язык, так ведь?

Олив повернулась к Бену лицом. На секунду смеющейся Сиси показалось, что Олив сейчас расплачется и вмажет Бену по лицу.

Но Олив лишь злобно посмотрела на Бена, прищурив глаза, и взяла его за подбородок, сильно сжав пальцы. Ни одна мышца на лице Блэйда не шевельнулась.

— Я, Бен, не одна из тех дурочек, которые смотрят на тебя, как голодная собака на кусок мяса. Как твоя Хэррит. Да и вообще, стал бы ты меня целовать, или что ты там ещё со своей Роджерс делаешь, — Олив отпустила Бена и принялась за свою чашку чая.

— А вот я бы и стал, — сказал Квентин, — была бы моя воля, я бы вообще на тебе женился, Олив. И я не шучу, милочка, да-да…

Спать сегодня легли рано и очень дружно. Играть ни во что не стали — Олив, с плохо скрываемой обидой, сказала, что играть без Бена — это то же, что и стрельба из лука без самого лука — невозможное дело. Бен же заявил, что останется только в том случае, если будет иметь место игра в карты на раздевание или если будут целоваться девчонки. Но Исайя сказал, что уж лучше он будет думать о том, что Бен трахается с Хэррит, чем будет видеть, как Брындуша суёт язык в рот Виорики или как Блэйд раздевается догола. Брындуша сказала, что не может так травмировать психику Исайи, и Бен ушёл к Хэррит, ясно дав всем понять, как он «обижен» на Исайю за его слова о себе, любимом и красивым даже голым.

Кит всё так же спал, как младенец, и теперь Сиси ещё больше начала за него переживать, почти убедившись в том, что он связался с дурной компанией.

Как на зло, Виорика очень долго засыпала. Тогда, когда Дженни уже мирно сопела, не представляя даже, что собирается сделать её подруга, Виорика всё ворочалась, хотела воды, в туалет, печеньку, ей было холодно, жарко, потом снова холодно, потом она тихонько позвала: «Эй, люди!», и Сиси имела неосторожность откликнуться, ведь Виорике вздумалось поговорить, затем Виорика ещё раз захотела пить, а потом, наконец-то, спать. Когда Виорика уже не откликнулась на зов Сиси «Эй, люди!», Сиси решила, что путь в гостиную чист. Она тихо поднялась, достала из-под подушки уже вымятый листок и ручку, но когда вставала, кровать так скрипнула, что и мёртвый бы проснулся от такого звука. Сиси замерла на месте — Брындуша поворочалась в своей кровати и, слава всем существующим и не очень существующим богам, затихла. Сиси на цыпочках вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Хорошо было, что хоть половицы не скрипели. В гостиной было темно. Сиси на ощупь дошла к диванчику, включила свет. Был большой риск, что кто-то из мальчиков не спал, что кому-то вздумается выйти в туалет, так что работать нужно было быстро.

Письмо было написано за — ни много ни мало — полчаса. Сиси раз пятьсот назвала себя дурой, потому что не взяла запасного листочка, и всё пришлось писать невероятно аккуратно, вдумчиво, без права на ошибку. В какой-то момент перестала писать ручка, и Сиси решила, что невезение сегодня полностью на её стороне, но потом, спустя несколько различных манипуляций, чернило всё-таки соизволило разрешить Сиси дописать чёртово письмо.

Сиси так бережно и кропотливо добирала каждое слово, что оказалось, то, что она собиралась написать, было совсем негодно. Но в целом Сиси осталась довольной своей работой: прямого обвинения в сторону Елены и Василия выдвинуто не было, но в целом Сиси ясно дала понять Госпоже, что именно они вдвоём не дают делу продвигаться. После того, как перечитала письмо три раза и убедилась в отсутствии ошибок, Сиси сложила листок вчетверо и пошла спать. Она засунула листок и ручку сбоку между матрасом и кроватью. «Завтра и отправлю», — спокойно подумала Сиси, полностью уверена в том, что делает, и уснула.

Утром её и Дженни разбудила Олив. Она, как всегда, была самой суетливой и летала по комнате со скоростью ветра. Её татуировка на спине дразнила Сиси глаза — ей всё хотелось спросить Олив об этом рисунке, что он значит, почему появился, но что-то подсказывало Сиси, что не стоит спрашивать об этом именно сейчас и так прямо.

Когда все отправились в столовую на завтрак, Сиси, захватив с собой из домика полотенце, которое ей выдали, сказала, что должна сходить к Александре Шербан, чтобы та поменяла ей полотенце на более жёсткое. Дженни предложила пройтись к Александре вместе с Олив, но Сиси ответила, что хочет проверить, настолько ли хорошо уже ориентируется в школе.

К Шербан Сиси попала очень быстро. За стойкой была Александра, Денисы видно не было, и Сиси отлегло от сердца. Пока Александра меняла полотенце, Сиси кинула письмо в почтовый ящик. Вуаля! И дело сделано! Сиси с лёгким сердцем поспешила к друзьям в столовую. Завтрак показался Сиси ещё более прекрасным, чем вчерашний ужин, из чего Квентин сделал два вывода: либо Сиси уже стала коренной обитательницей этой школы, либо полностью рехнулась. По правде говоря, она и сама не знала, что было правдой, а что — не очень, так как оба утверждения она считала в меру справедливыми.

— Элси, душка, ты когда-нибудь курила? — вдруг произнёс Бен, в пух и прах разнеся при этом всю ту ненавязчивую беседу Оскара и Дженни о климате, в которой понемногу участвовали все. Дженни, которая только начала рассказывать о том, какие птицы водятся на побережье возле Обители, едва услышав слова Бена, замолчала, вжала голову в плечи и осторожно посмотрела на Блэйда.

— Ну, как-то мой курящий знакомый предлагал мне испробовать сей дивный запретный плод, но я отказалась, — ответила Сиси.

— Ой, Элси, я тебе сигареты и не предлагаю, если ты об этом, — снисходительно бросил Бен, легко при этом махнув рукой. — Мои сигареты дорогие, и вряд ли ты бы их осилила, даже если бы дымила, как долбаный паровоз. Нет, я спрашиваю, употребляла ли ты что-нибудь когда-нибудь?

Олив хмыкнула и, играя косой улыбкой, посмотрела на Сиси. Разговор приобретал новые и очень неожиданные повороты.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — упрямо заявила Сиси, естественно, обо всём догадываясь, но не считая это правильным.

— Я говорю о наркотиках, Элси. Я думаю, ты много где была, много чего повидала, а попробовала ещё больше. Вот мне и интересно.

Сиси краем глаза заметила, как Дженни густо покраснела и попыталась спрятать своё лицо.

— Но… но ведь это плохо, не так ли? Этого делать нельзя. Плохое воздействие на здоровье и так далее…

— Элси, милая, позволь тебе кое-что объяснить: обжорство, лень, предательство и воздержание — вот что плохо, всё остальное понемножку можно, — Бен тоже улыбнулся, и Сиси заметила, что улыбки Олив и Бена поразительно похожи. Интересно только, кто кому подражал. — У меня возникла идея: покажем им наше убежище, а, ребята? — Квентин в ответ пожал плечами, Олив решительно кивнула, Исайя открестился от того, что кто-то может подумать, будто он курит, а Оскар впрочем был не против и сам покурить.

Кит заметно заинтересовался разговором. Именно этого Сиси больше всего и боялась.

— Мы согласны, правда же, Элизабет? — спросил Кит таким тоном, что ответить «нет» было бы равносильным оскорбить каждого за этим столиком.

— Ну, что же плохого в убежище, правда? — улыбнулась Сиси, в любое другое время искренне обрадовавшись такому предложению, но только не сейчас.

Бен дал пять Олив, и в какой-то момент они напомнили Сиси брата и сестру Харрис. Казалось, они могли общаться телепатически, и сейчас обдумывали коварный план, как заставить её, Сиси, обдолбаться в конец.

— Только не говори мне, Бен, что ты отдашь мою часть кому-нибудь из них, — Квентин недобро, но с чёртиками в глазах, взглянул на англичан.

— Тебя не обделят, поверь, — Олив погладила Квентина по послушным чёрным волосам.

Когда все позавтракали, Дженни взяла Сиси за руку под столом, и Джонс подумала, что Дженни уже достаточно долго промучилась в неизвестности, и пора бы ей всё рассказать. Но случая отлучиться и поговорить, посоветоваться не предоставлялось. Все они одной дружной толпой пошли в «убежище». Убежищем оказалась крошечная тёплая полянка между деревьев в углу школы, совсем близко к ограждению. Румыне уверили, что сюда даже учителя никогда не заходят, а ученики тем более — слишком большой страх, что кто-то застукает так близко к забору. Полянка была защищена густо растущими деревьями по периметру, так что когда они все шли сюда, Сиси даже предположить не могла, что здесь может быть местечко без деревьев.

Олив первой выбежала на центр полянки и села на траву. Она поманила всех к себе. Бен сел возле неё самый первый — он обнял её за плечи и дал ей затянуться своей сигаретой. Сразу же за Беном сели все остальные, Квентин даже лёг на землю, положив голову Олив на ноги, а она принялась гладить его по волосам.

— Так ты куришь, Элси? — спросил Бен, протянув Сиси сигарету.

— Но это же не наркотики.

Бен сипло рассмеялся.

— А кто тебе сказал, что я сразу же дам тебе наркотики? Кто тебе сказал, что я тебе вообще их дам? Сюда, естественно, никто не ходит, но прямо здесь даже я косяки не курю.

— Косяки он здесь не курит, а с Роджерс резвится, — задумчиво произнёс Оскар, ковыряя землю палочкой, а потом многозначительно хмыкнул.

— Фу, ты здесь спишь с Роджерс?! — взвизгнула Олив и скинула Бенову руку со своего плеча. — Это же наше убежище, Бен, — обижено протянула она и отвернулась от друга, так резко махнув при этом головой, что больно ударила Бена по лицу своей косой. Бен лишь улыбнулся и пощупал щеку, подвергшуюся удару.

— Не могу поверить, что вы так спокойно приходите сюда. В то время как остальные, даже учителя, боятся и шаг ступить в этом направлении, — заметил Кит. Сиси в мыслях поблагодарила Кита за эту фразу, так как это и правда было странно.

— А что тут такого? — лениво сказал Квентин, блаженно закрыв глаза из-за солнца и подставив свою шевелюру пальчикам Олив. — Так оно и есть. Просто как-то однажды кое-кто из нас, кому всегда всё сходит с рук, припёрся сюда один, а потом заявил нам, что здесь вполне безопасно, вот мы и облюбовали это место. У других, наверное, просто ноги подкашиваются, когда они думают, что кто-то может их засечь близко к ограждению, да ещё и там, где нет охранников. Но тот кое-кто, наверное, не пришёл сюда сам в первый раз, а приполз из-за подгибающихся коленок, я в этом уверен. Надеюсь, никто больше не знает, что мы тут время от времени обитаем.

Кит больше ничего не спрашивал, и Сиси тоже решила не терроризировать друзей расспросами. Квентин спустя некоторое время, похоже, заснул на руках у Олив. Об этом Олив сказал Бен, заметив при этом, что у неё необычайно мягкие и красивые бёдра, но Олив лишь сказала, что бёдра Хэррит на сто процентов мягче и лучше, чем у неё, раз он тут их щупал. Исайя заметил, что здесь Олив права, и Олив обиделась на него, потому что он «считает, что Хэррит лучше. Ну и дружи со своей Хэррит. Все дружите, да, дружите её полностью, все вместе». Реакция Олив вызвала у всех лишь улыбки, но Сиси могла бы поклясться, что видела в уголках глаз Олив горечь и обиду.

Вдруг Оскар начал напевать какую-то песню, и Олив сразу же подхватила, а за ней подтянулись и другие. Пели румыне вместе, хором, тщетно пытаясь вытянуть высокие ноты, и после каждой фальши они заливались смехом. Квентин сел и, когда в песне вырисовывался диалог, он был вместе с Олив, Исайей и Брындушей, а «отвечали» им Бен, Оскар и Виорика. Дженни, наверное, откуда-то знала эту песню, но она не пела, а пыталась щелчками пальцев и ударами ладошек об ноги воспроизвести музыку. В один прекрасный момент, после особенно высокой ноты, которую чудом смогла взять только Олив, Оскар, сидевший возле Дженни, схватил Ризер за руку, и резко поднял её и начал танцевать с ней во время проигрыша, который сквозь смех пытались повторить Квентин, Бен, Исайя и Олив. С Дженни из-за быстрых и резких движений слетела курточка, а Дженни смеялась и пищала едва ли не громче, чем пели друзья. Потом, после проигрыша, ритм стал медленней, Оскар обнял Дженни за талию, и их танец стал медленным. Они вдвоём неуклюже топтались на одном месте, и время от времени Дженни прокручивалась под их поднятыми руками. Олив пропела последнюю фразу, и парни зааплодировали, а Оскар смешливо раскланялся, то и дело указывая на Дженни и жестами давая понять, что именно она была примой их танца. Дженни хохотала от всей души, она не могла остановиться, но всё же поклонилась всем так же, как и Оскар, и потянула своего партнёра назад на землю. Кит накинул Дженни на плечи её куртку и сказал, чтобы она оделась, иначе ветер её остудит, и она заболеет.

— Великолепно, просто волшебно! — то и дело повторяла Олив. — Я никогда не подозревала, Оскар, что ты такой превосходный танцор! Но Жанна… Могла ожидать от тебя всего, но…

— Но такой грации, такой дивной лёгкости движений!.. — подхватил Бен. Он взял руку Дженни и поцеловал её. Дженни зарделась, и даже если перед этим она и хотела что-то сказать, то теперь она закрыла рот на замок и только стыдливо отмалчивалась.

Слух никогда не подводил Сиси — послышался отдалённый шум, наверное, за ограждением.

На полянке перед этим было на удивление тепло, но вдруг повеяло холодом, и вряд ли кто-нибудь это заметил.

Сиси сорвалась на ноги, ловко вытянув два ножа из своей сумки. В ту же секунду деревья справа зашуршали листьями громче, и вдруг, словно молния, через высоченный забор переметнулся человек, не прилаживая особых усилий для этого трюка. Сиси смогла разглядеть, кто это, только когда человек приземлился и поднял голову, — на неё уставились два больших глаза на лице, окаймлённом длинными светлыми волосами.

— Ада? — спросил Бен. Сиси не видела, но была уверена, что Бен встал.

Ада тоже поднялась на ноги. Она не была напугана, казалось, лишь обескуражена и удивлена. Девочка убрала волосы от лица.

— И зачем было притворяться беспомощной? Мы могли бы всё ещё вчера выяснить, не дотягивая до сегодня, — продолжил Бен. Сиси понадеялась, что у него хватит мозгов отвести всех на безопасное расстояние.

Ада улыбнулась, но получился оскал:

— Вы серьёзно считаете меня опасной? Я же ребёнок!

— Сейчас проверим, — сказала себе под нос Сиси так, что никто вокруг и не услышал. Никто, кроме Ады, которая была от Сиси наиболее далеко.

Прежде, чем Сиси тронулась с места, Ада издала угрожающий гортанный звук и нагнулась всем корпусом вперёд.

Вот незадача. Кинжала два, а нужно же ещё чем-то и голову отрезать. Сиси подумала лишь, что у кого-то, может, и завалялся лишний нож или топор.

Ада побежала прямо на Сиси.

Время повеселиться.

Ада была слишком неопытной — первый же кинжал, который метнула Сиси, пришёлся прямо стригойке в человеческое сердце. Это немного остановило Аду, и она, зло сверля глазами Сиси, остановилась. С ней разговор точно не будет такой длинный, как с Тильдой.

— Ада! Ты могла бы просто уйти при желании, — крикнул Бен, но Ада никак не отреагировала. Она начала идти по кругу, а Сиси держала напротив, так что они просто крутились, словно волки, не желая уступать. Сиси заметила, что Бен таки поднял всех и отвёл немного в сторону, заслоняя своим телом Олив. — Ты ребёнок, Ада, мы не хотим тебя убивать, слышишь?

— Меня не Ада зовут! — огрызнулась Ада с такой злостью в голосе, словно это было её самое нелюбимое имя. — И я далеко не ребёнок, хотите — удостоверьтесь!

И тут она сделала то, чего Сиси ожидала меньше всего. Ада повернулась к Сиси спиной и раскинула руки в стороны.

— Видите? Это только оболочка — тельце крошечной девочки! Я старше, умнее…

Ровно столько успела сказать Ада прежде, чем Сиси не подкралась и не всадила ещё один кинжал ей в спину. Ада пошатнулась, и, хватая ртом воздух, упала на корточки. Сиси так разозлилась, что, совершенно не обращая внимания на то, что стригойка выглядела, как двенадцатилетняя девочка, села сверху на неё, и Ада, обессиленная, упала. Она пыталась вырываться, но Сиси завела её руки за спину и схватила их мёртвой хваткой, а другой рукой держала её голову за подбородок запрокинутой назад. Ада хрипела, шипела, плевалась слюной, но силы своей не показывала. Не показывала также своё настоящее тело — труп, хотя Сиси ждала этого всё время.

Ещё одного ножа не было ни у кого, как бы Сиси ни просила поискать ещё. Исайя уже вознамерился идти на помощь, хотя Сиси и всячески протестовала, а Ада едва ли совершала хоть какие-нибудь попытки освободиться.

Но вдруг в одночасье шум голосов друзей затих, и Сиси подняла глаза на них.

— Нет-нет-нет, пожалуйста, только не это. Нет… — вдруг пролепетала Ада.

Кто-то подошёл к Сиси слева.

— Уберите руку, пожалуйста.

Сиси послушно убрала руку, не поднимая глаз. Нож, управляемый бледной мужской рукой, с легкостью вошёл прямо посредине шеи Ады и отрезал голову так, словно отрезал кусок масла. Сиси встала с Ады, отряхнулась и взглянула на своего спасителя. Он грустно посмотрел на мёртвую стригойку, а потом, вытерев свой нож о её одежду, развернулся и ушёл за деревья возле ограды. И, прежде, чем скрыться, он повернулся и сказал:

— Отойдите подальше от тела, сударыня. А всем вам не помешало бы уйти отсюда, пока взрослые не почуяли неладное, а они почуют, я в этом более чем уверен.

У парня были огромные плечи и широкая грудь, хотя он и не был очень высоким. Его большие серые глаза были грустными и добрыми. Уголки пухлых губ были опущены вниз.

— Я буду хранить молчание, обещаю, — сказал он. В эту же секунду тело мёртвой стригойки воспламенилось, словно облитое бензином от искры.

— Боюсь, он прав, пора делать ноги, Элси, — сказал Бен и настойчиво потянул Сиси в сторону домиков. — Быстрее, Элси, давай.

Сиси увидела, что друзья уже на полпути к их домику — он был крайним с этой стороны чащобы. Она оглядывалась назад, пока ещё могла различить мужественный силуэт между густыми деревьями и из-за огромного костра.

Грустные серые глаза провожали компанию до тех пор, пока последний из группы, Бен, не обернулся и не отсалютовал двумя пальцами, но, не дождавшись ответа, скрылся из виду.

Виорела не имела совершенно никаких оснований называть себя соней — она поздно ложилась, иногда засыпая над тетрадями и контрольными работами, и просыпалась всегда ровно в шесть. Но, как бы ни пыталась, она никогда не могла опередить своего мужа: Николай всегда уже был на ногах, когда она открывала глаза. Когда-то Виорела специально ложилась пораньше, а просыпалась на час-полтора раньше, чем всегда, но каждый раз, когда она поворачивалась взглянуть на мужа, он лежал, смотрев на неё, и улыбался. Так что в голове у Виорелы засела мысль, что Николай вообще не спит.

Сегодня всё случилось как всегда — Николай уже был одет и готовил завтрак, когда Виорела проснулась. Когда она, кутаясь в халат, вошла в кухню, он оглянулся и помахал ей рукой. Как и большинство людей на планете, Виорела ненавидела понедельники. Но с недавних пор она ждала нового начала рабочей недели как манны небесной. Ей стало в радость просыпаться утром, так что с самого утра она чувствовала лёгкость в груди и желание делать что-то.

За завтраком Виорела сказала Николаю:

— Так что ты о них думаешь?

— О ком? — уточнил муж, вытирая уголки рта салфеткой.

— Об англичанах. Налей мне, пожалуйста, вина.

— Виорела, полвосьмого утра. Не думаешь, что рановато для алкоголя?

Виорела посмотрела на Николая с укором, сама встала, вынула с холодильника бутылку красного сладкого и налила себя четверть бокала. Николай внимательно наблюдал за всем, что жена делала, и Виорела подняла бокал немного выше, демонстрируя мужу, что пьёт совсем мало.

— Так что ты о них думаешь?

Николай встал из-за стола и подошёл к жене вплотную.

— Я думаю, Виорела, что тебе хватит пить, — сказал он и забрал у жены бокал, выливая всё его содержимое в раковину.

— Ты бездушный, Николай, — заявила Виорела и притянула лицо Николая ближе к своему. Он снял с неё очки и положил рядом. — О них нужно позаботиться, — прошептала она ему в губы.

— В эту самую секунду нам очень нужно о них заботиться? — пробормотал Николай, собрав распущенные волосы Виорелы в кулак. Он прекрасно знал, что её это страшно заводило.

Виорела обронила смешок.

— Не сейчас, Николай, нет, — она отвернула своё лицо от его.

Николай вздохнул, отпустил её волосы и погладил её по голове.

— Хорошо, дорогая, пойдём беспокоиться о детях.

Он легко поцеловал Виорелу в губы и вышел с кухни, по пути отхлебнув немного кофе со своей чашки.

— Ты куда это в такую рань? — крикнула Виорела, надевая очки.

— Мне сегодня нужно ещё к Елене — обсудить с ней что-то.

— Может, тот вчерашний сгоревший труп? — спросила Виорела, выйдя в коридорчик к мужу.

— Не знаю, дорогая. Только напрягает меня то, что поговорить Елена хочет именно со мной, — Николай взял у Виорелы свой портфель и поцеловал её в щеку. — Ты думаешь, это может касаться того, что мы делаем? — добавил он приглушённым голосом.

— Глупости, — так же тихо ответила Виорела. Мысль о том, что их могли раскрыть, казалась ей ужасно страшной и совершенно невозможной. — Разве что кто-то проговорился, но ты ведь прекрасно знаешь, что никто этого не сделает.

Николай улыбнулся, последний раз поцеловал Виорелу и ушёл.

По правде говоря, каждый раз, когда Елена или Василий хотели поговорить с ней, с Николаем, с Георге, Робертом или Владом, Виорела на секунду умирала, а потом воскресала, едва ли Елена заикалась о чём-то, совершенно не похожем на то, что Виорела ожидала. Всё было настолько шатко, что иногда даже муж и брат не могли её успокоить.

Виорела вернулась на кухню, в одиночестве допила свой кофе, размышляя обо всём на свете. Потом помыла посуду, взяла сумку, обулась и вышла.

Возле своего кабинета она увидела троих девочек, они стояли и хохотали, пока одна из них не заметила Виорелу.

— Учитель Раду, учитель Раду! — к Виореле подбежала Хэррит Роджерс. — Вы говорили, что я могу исправить свою оценку, если сдам Вам новый реферат к восьми сегодняшнего дня. Вот, — Хэррит протянула Виореле папку. — Я могу быть прощена? — девочка ослепительно заулыбалась и сложила руки вместе, словно молилась. — Пожалуйста!

— Когда я его прочитаю, тогда скажу тебе, какую оценку ты заслужила на этот раз, но сейчас ты официально можешь считаться прощённой и без «хвостов», — шутливо сказала Виорела, чем вызвала восторг Хэррит.

— Спасибо, учитель Раду, я Вас просто о-бо-жа-ю! — радостно заявила Роджерс, захлопав в ладоши. — До свидания!

— Увидимся на уроке, девочки, — только и сказала Виорела и зашла в свою аудиторию.

Со вчерашнего дня на столе ещё остались непроверенные самостоятельные работы 6 Мастерского, и Виорела горестно вздохнула, предвидя новый вечер, полный тетрадей. А ведь она обещала Николаю, что этот вечер проведёт с ним: вчера вечером, когда они вдвоём были дома в кабинете мужа, Виорела отказалась от всяких предложений Николая заняться чем-то более интересным, чем просто чтение книг, сказав, что перед завтрашним днём ей нужно хорошо выспаться. Виорела прекрасно понимала, что Николай всё поймёт, ведь он тоже был учителем, но он никогда ей не отказывал ни в чём, каким бы занятым ни был.

Виорела, разобрав завалы на столе, села почитать то, что ей дала Хэррит. Название реферата гласило, что девочка выбрала отличную, хотя и сложную тему. Виорела, понимая, что Хэррит никогда бы не написала ничего сложнее, чем «Мужская половая система», с интересом перевернула первую страницу.

«Зелёный рай.

Бассейн, выложенный черной плиткой и наполненный розовой водой, в которой лениво полощутся ноги Эммануэль, — бассейн Бангкокского Королевского Клуба. Дамы и девицы, допущенные в этот изысканный мужской круг, демонстрируют здесь свои ноги и грудь: по субботам и воскресеньям сквозь легкую прозрачную ткань одежды на трибунах ипподрома и совершенно обнаженными в другие дни недели — у бассейна».

Виорела решительно закрыла папку, а потом открыла снова — нет, ничего не изменилось, текст не пропал. Напротив — все биологические термины, которые здесь встречались, были заменены забавными названиями и всяческими эвфемизмами, и Виорела вдоволь насмеялась, читая весь этот беспредел. Просто из интереса она открыла последнюю страницу. Там, красивым ровным почерком, внизу страницы, было написано следующее:

«Всё, как ты просила, сладкая. Маменька засекла меня, конечно, с этой книженцией, но, на удивление, ничего не сказала, лишь улыбнулась. У меня есть дикие подозрения, что она, как и ты, читала это.

В следующий раз, когда встретимся, обязательно почитаем вместе.

Твой страстно любящий Бенджи».

Как только Виорела дочитала эту записку, в дверь постучались, и, не дождавшись ответа, в кабинет залетела Хэррит Роджерс с точно такой же синей папкой в руках. Глаза её были испуганы и сразу же упились в папку в руках Виорелы.

— Учитель Раду, я вот… — Хэррит беспомощно протянула папку, но её рука сразу же безвольно упала. — Папки перепутались, и… вот она — правильная, здесь реферат, — она опять протянула Виореле свою папку с огромной надеждой в глазах.

— Я уже поняла, что случилась какая-то ошибка, — сказала Виорела, закрывая Бенов подарок и подходя к Хэррит ближе. Но как только девочка открыла рот, чтобы что-то сказать, Виорела её перебила: — Я ничего об этом не думаю, Хэррит. И никому не расскажу — это не моё дело. Но, знаешь, ты лучше мне вообще реферат не сдавай, мало ли что я обнаружу в другой папке. Я поставлю тебе оценку на два балла выше, только не сдавай мне реферат, пожалуйста, и впредь свои и Беновы тайны не носи в школьной сумке, ладно?

Хэррит счастливо улыбнулась, забрала у Виорелы папку и уже взялась за дверную ручку, чтобы идти, но вдруг обернулась и спросила:

— Учитель Раду, а если бы я была Вашей дочерью, как бы Вы к этому отнеслись, если бы нашли это у меня?

Виорелу этот вопрос застал врасплох. В груди что-то ужасно сдавило, но Виорела ответила:

— Жаль, а может быть и не жаль, но у меня нет дочери.

— Но всё же?

Виорела беззвучно засмеялась.

— Я бы попыталась полностью списать это на то, что ты встречаешься с Беном Блэйдом, а не на твою распущенность.

Хэррит тоже рассмеялась и поправила свои крупные локоны.

— Спасибо Вам за понимание, учитель Раду, — Хэррит выбежала из аудитории и тихо закрыла за собой дверь.

Виорела едва ли дошла до стула. Нет, Хэррит ни в чём не была виновата, виноват был её вопрос.

Что было бы, если бы она была матерью.

Так что было бы? Что бы она сказала ему? Как бы отнеслась, если бы в определённым момент, убираясь у него в комнате, нашла журналы, полные фотографий голых женщин? Чтобы она тогда сделала? Поняла бы она, с улыбкой спрятала всё туда, где нашла, или устроила бы ему разнос с криками, истериками и обвинениями в извращенстве?

Виорела этого не знала. Она всегда, всегда думала, что из неё бы вышла отличная мама, но сейчас, когда как раз и решалось, какой из неё родитель, она не знала, что сделать, что предпринять, чтобы ему было хорошо. И чем больше она об этом думала, тем хуже ей становилось, её стала одолевать тоска, и в конце концов, Виорела пришла к мысли, что чем больше она будет накручивать себя, тем хуже будет и ей, и Николаю, и ему.

Виорела сняла очки, пожала двумя пальцами переносицу, устало провела руками по волосам. Всё будет хорошо. Они выпутаются, и он обо всём будет знать. Обязательно будет знать.

Прозвенел звонок на урок, и в аудиторию ввалился 7 класс в полном сборе. Насколько Виорела могла понять из шума, то между мальчиком-Охотником и мальчиком-Мастером случилась стычка, в ходе которой первый обозвал второго дебилом, а второй, опешив, ведь он учится на курсе Мастеров и уж точно не может быть дебилом, ответил первому, что тот дегенерат. Охотник не понял, что такое дегенерат, но наверняка подумал, что это дикое матерное ругательство, поэтому он громко кричал на Мастера, обзывая его всей бранью, которую только успел выучить от старшеклассников. Едва ли Виорела услышала ругань, то громко заявила, что если они не прекратят сейчас же, то Георге Раду и Николай Ракоци будут знать об этом быстрее, чем кто-нибудь из них откроет рот для нового обзывательства. Эти слова подействовали, как вода на огонь: всё потушилось, но, казалось, из ушей ссорившихся и их свит пошёл пар. Подобный трюк действовал только на Охотников и Мастеров: первые боялись, что в ходе очередного семейного ужина Виореле вздумается натрепать братцу о его непослушных подопечных, а вторым — что когда Виорела будет ложиться в кровать к мужу, то вдруг ни с того ни с сего вспомнит о каких-то провинившихся детях. Одни Служители всегда исподтишка улыбались на каждую угрозу от Виорелы — их куратор, Роберт Арад, был совершенно неуправляем и любил свой курс так, как только сильно может любить своё дитя родная мать.

Урок у этого класса прошёл хорошо — все молчали, потому что были заняты контрольной работой, только один Доктор отличился тем, что его уличили в списывании. В конце урока, когда все сдавали тетради, щуплый Охотник поднял руку и весьма учтиво спросил, что значит «дегенерат». Виорела объяснила всем, каких людей так называют, так что она была уверена, что теперь во время ссор не только Мастера будут так обзывать своих оппонентов, ссылаясь на свой большой словарный запас и интеллектуальный багаж.

Когда 7 класс вывалился из аудитории, Виорела всю переменку ждала мужа, но он так и не пришёл, поэтому Виорела разволновалась и совершенно случайно сорвалась на детях на следующем уроке — они тоже должны были поволноваться, написав огромную внеплановую контрольную. Когда она раздала задания, кто-то из глубины класса заметил, что сейчас не биология, а химия, но Виорела разнервничалась и сказала, что она — учитель, и как она сказала, так и будет. Уже позже, сбавив обороты, прохаживаясь по боковым проходам, смотря, никто ли не списывает, Виорела поняла, что дети ни в чём не виноваты и не стоило быть с ними настолько жесткой. Тем более, что в этом классе временно училась Дженни Ризер, которая так неосмотрительно приписала себе заслуги в докторском деле, до которых ей было очень далеко, которая попросту не напишет эту работу. «Так уж и быть, — думала Виорела, — буду считать эту контрольную просто проверочной».

От этих мыслей её оторвало то, что кто-то на задних рядах прыснул со смеху. Виорела сразу вскинула глаза на учеников. Олив Шеер, Бен Блэйд и Квентин Брэйт так задумчиво смотрели на свои задания, что в этот момент их едва ли можно было уличить в активной мозговой деятельности, Исайя Уильямс подпёр голову рукой, ладонью закрывая лицо от Виорелы, а Оскар Леви просто отвернулся от рядом сидящего с ним Квентина.

Виорела, предчувствуя то, что настроение у неё точно поднимется, решительно поднялась на пару ступенек вверх, поравнявшись с их рядом. Краем глаза она заметила, как Мастер двумя рядами ниже поспешно убрал учебник с коленей, но благородно не стала портить несчастному глупому мальчишке день.

Виорела всегда замечала за Беном Блэйдом некую беспечность. И, естественно, это его не лучшее качество было вполне обосновано: его матери принадлежал этот интернат, его отец был влиятельным, родовитым и, конечно, баснословно богатым. Беспечности и чувству полной свободы действий Бен научился ещё с младенчества, так что теперь, будучи взрослым юношей, он вообще ни о чём не переживал. Как собственно и в этот раз: из кармана его брюк торчал исписанный лист бумаги, в спешке засунут, когда Виорела услышала смех.

— Бен, будь добр, дай мне то, что лежит у тебя в правом кармане, — попросила Виорела.

Бен, словно она и правда отвлекала его от теста, недовольно вскинул на неё глаза.

— Я не понимаю, учитель Раду, о чём Вы. Об этой бумажке? — Бен посмотрел на свой карман. — Да это мы ещё в домике писали разные дурацкие стишки — это наше любимое развлечение, знаете ли.

Виорела кивнула на Бенов карман и требовательно протянула руку. Олив спрятала лицо, закрывшись ладонями.

— Стишки плохие, — тихо, с надеждой предупредил Бен.

— Я и без вас знаю много нехороших стишков, — улыбнулась Виорела. — Листочек.

Виорела чувствовала, никто в аудитории контрольную уже не писал.

Бен, сжав губы, со вздохом вытянул листочек с кармана и протянул его учительнице.

Виорела поблагодарила и без труда нашла начало — на листочке оказалась переписка. И хотя Виорела знала почерка каждого из их компании, как и любой из них, они зачем-то подписывались после каждой своей фразы первой буквой своего имени.

«Чего ты такой унылый? -Б.

Чтобы ты, блядь, спросил. -К.

Она тебе не даст. -Б

Кто? -К.

Элси. -Б.

Да сдалась мне твоя Элси. Я, если хочешь знать, её терпеть не могу. -К.

И с каких это пор ты ненавидишь горячих цыпочек? Просто знай, что я с тобой в одной спальне сплю, и педика в комнате не потерплю. -Б.

Еблан. Тебя я тоже ненавижу. Я бы скорее О. трахнул, чем тебя. Да что там, даже Пончик привлекательнее тебя, идиот. -К.

Не пизди, Пончик не красивей, а О. и так бы тебе не дала. -Б.

ДАЛА БЫ. -О.

Бля, я был о тебе лучшего мнения, О. В любом случае, заливай к ней, К. Я Элси имею ввиду. Ты у нас пиздатый хрен, так что не ссы. -Б.

Я уже заливал к ней. Нихуя. -К.

УЖЕ?! К., я приятно удивлена! -О.

О., а мне бы ты дала? -Б.

Иди в жопу, дебил. К своей Хэррит в жопу, если, конечно, такой практики у вас ещё не было. Так что там с Элизабет, К.? -О.

В первый же день заливал я к ней. Она как тогда, так и сейчас смотрит на меня, как на говно. -К.

Ты не говно, милый. Подкати к ней ещё раз. -О.

Так ты бы мне дала, О.? -Б.

ИДИ НА ХЕР!!! -О.

Хуле она мне надо, Элизабет эта. Всё равно укатит скоро ещё в какую-нибудь жопу мира, а я страдать буду? Хера с два. Ну да, зад у неё невъебенный, но у тебя, О., тоже ништяк. -К.

О., ты сегодня вечером занята? -Б.

Ну, может, ты и прав, К. Нет, не занята, а что? -О.

Примем душ вместе, О.? -Б.

Иди. На. Хуй. Б. -О.

Но у меня, честно говоря, руки чешутся полапать её бампер. -К.

К., ПРОСТО ПРИЖМИ ЕЁ К СТЕНКЕ И ВЫЕБИ, КАК СУКУ! -О.»

На этом переписка заканчивалась. Виореле, однако, такая интерпретация мыслей о сексе понравилась больше, чем та, в папке у Хэррит. Виорела подумала, что, увидев у него порножурналы, она не разозлилась бы.

Олив покраснела от корней волос и до пят, наверное, хотя по ней было видно, что она еле сдерживает смех.

— Твой совет, Олив, очень мудр. То, что она предложила, может пойти на пользу как твоему душевному, так и физическому благополучию, Квентин, — сказала Виорела и аккуратно сложила листочек вчетверо и уже собралась сходить вниз, к своему столу, как Бен её тихо окликнул:

— Учитель Раду, а стишки назад можно?

— Нет, Блэйд, нельзя. Я буду читать их с мужем перед сном и смеяться, — Виорела в последний раз улыбнулась последнему ряду и обратилась ко всем: — В течении следующих двух минут заканчиваем работу и сдаём. Кто опоздает, тот получает от меня плохую оценку, по шее и готовит реферат.

Когда Дженни Ризер сдавала свою работу заодно со своей подругой, то очень волновалась, и руки у неё страшно трусились. Так что, когда после звонка Дженни шла к двери, Виорела окликнула её. Девочка удивлённо оглянулась и подошла.

— Да, учитель Раду.

— Послушай, Жанна, в прошлый раз твоя самостоятельная оставляла желать лучшего. И в тот, что был до этого. Я не хочу ни в чём тебя обвинять, милая, мне известно, что в Великобритании совершенно другая система образования, но здесь иные требования, и мне бы очень хотелось, чтобы ты соответствовала им — ты же такая талантливая.

Дженни покраснела и скромно опустила глаза в пол. Кроме неё и Виорелы в аудитории больше никого не осталось.

— Я предлагаю тебе, Жанна, свою помощь: я с удовольствием могла бы каждый день заниматься с тобой дополнительно, чтобы ты хоть немножко наверстала всё упущенное. Как тебе такая идея? Хочешь видеть меня немного чаще, чем обычно? — Виорела улыбнулась и протянула руку Дженни.

Дженни радостно закивала и, словно не осознавая своего великого счастья, ухватилась обеими руками за ладонь Виорелы.

— Я буду приходить каждый день, пока не надоем, обещаю! — радостно взвизгнула она.

— Вот и отлично, Жанна, тогда я жду тебя сегодня в четыре. Ты ведь найдёшь мой домик, да? Вот и отлично. Войди через заднюю дверь, она будет не заперта. С собой можешь ничего не брать — я обеспечу тебя всем. Ты ведь будешь учиться?

Дженни захохотала и радостно закивала.

— Да! Я буду, я клянусь, миссис Раду, клянусь! Значит, я прихожу сегодня, да? Я приду! Отлично. Тогда я пойду, да? Да, пойду. До свидания, миссис Раду!

— До встречи, Жанна, — Виорела провела Дженни глазами, и, когда за девочкой закрылась дверь, какая-то светлая грусть сжала сердце. Дженни была не очень похожей на свою мать, но Виорела была уверена, что и у её мамы когда-то была такая же большая доля наивности и простодушия, которая была присуща Дженни.

Через два урока к Виореле на перемене пришёл Николай. Он был в ужасном настроении: оказалось, исчезла одна девочка-Мастер, тело сгоревшего человека вполне могло принадлежать ей, так как размер того, что осталось от тела, красноречиво сообщал, что погибшим без шуток могла быть эта девочка или кто-то маленький.

— Ну, кто, кто, кто, скажи мне на милость, мог развести такой вот огонь за считанные минуты? Такой, чтобы человек сгорел полностью и чтобы от него почти ничегошеньки не осталось. На территории школы. Под носом у нас и Елены. Боже, ну разве мы так слепы, Виорела, разве так ограничены?! — вскрикнул Николай. — Я не могу понять, просто не могу понять… Куда, ну куда, твою мать, исчезают эти дети?! Куда?! Куда они могут идти, что они могут делать, с кем общаться, чтобы вдруг бесследно пропасть?

— Николай, — Виорела подошла к мужу и попыталась взять его лицо в руки, но он лишь отвернулся, одолеваемый плохими мыслями. В конце концов, Виорела таки заключила его лицо в свои ладони. — Николай, послушай. Иди — у тебя сейчас урок, соберись. Мы найдём ту девочку, а если нет, то обязательно выясним, что с ней случилось. Для начала расспросим всех её друзей, соседей. А потом всё сложится само собой, это точно. Иди, дорогой, — Виорела поцеловала Николая в щеку. — Иди.

— Ты думаешь, всё это из-за того, что мы делаем? — спросил он, внимательно заглядывая Виореле в глаза. — По-моему, мы делаем ошибку.

— Николай, я тебя умоляю, прекращай. Что, объясни мне, мы делаем неправильно? Прячем от Госпожи оружие массового поражения?

— Мы используем детей, как подопытных крыс. Мы убиваем их.

— Среди них не было ни одного достойного. Ты прекрасно знаешь, что мы убираем с дороги людей, которые в принципе могут нам помешать.

— Они дети, Виорела, — прошипел Николай, теряя самообладание.

— Мы, похоже, поменялись ролями — теперь ты против этой идеи, хотя в самом начале говорил мне, что мы всё делаем правильно, — Виорела сняла очки и села в свое кресло, потирая переносицу пальцами.

— Много чего поменялось, Виорела, много чего. И ты прекрасно знаешь, что именно. Скажи мне, — Николай угрожающе навис над Виорелой, — ты бы сделала такое со своим ребёнком?

Виорела никогда такого не ожидала от своего мужа. Никогда не думала, что он сможет сделать ей так больно, управляя ею её же чадом.

— Ты в своём уме, Николай?.. — начала было Виорела, но Николай её прервал:

— Вот видишь, не стала бы…

— Ты что себе возомнил, говоря о нашем ребёнке? Да что ты себе позволяешь?! — крикнула Виорела, вставая напротив мужа. Николай заметно опешил. — Забудь даже заикаться о нём, тем более в таком деле! Ты с ума сошёл — сравнивать нашего ребёнка с детьми, в душах которых уже явно пробивается стебель зла!

Николай, покрасневший и пристыжённый, вздохнул, опустив глаза.

— Что ж тогда прикажешь, Виорела? Перебить всех, большую часть учащихся? И тех, на чьих родителей нельзя нормально смотреть из-за свечения их денежных нимбов? Они практически все фанатики, и кого-кого, а их, располагая здравым смыслом, нужно было убить самых первых. Ты пошла бы на это, Виорела? А Тобиас? Тобиас тоже этого заслуживает?

— Николай, ты всё путаешь. То ты вплетаешь сюда нашего ребёнка, то Тобиаса, которого совершенно наоборот нужно спасать: увозить отсюда куда глаза глядят, потому что он, как никто другой, не заслужил быть здесь.

— Он не Бунтарь, Виорела. Скоро на его плече будет красоваться клеймо в виде изящной коронки. Он наш враг, исходя из твоих суждений.

— Он хороший!

— Пойми, Виорела: он хороший, но несёт определённую угрозу. Им так легко манипулировать, он не такой, как Бен. Он не постоит за себя, он слабый. Тобиас умный, славный парень, но под давлением родителей и общественного мнения он легко сломается. И, дабы избежать возможных бед, которые он подарит нам, нужно его убить. Ты готова?

Виорела упрямо смотрела на мужа, но ничего не могла сказать. Она вовсе не считала Тобиаса слабым, скорее уступчивым и хорошо воспитанным.

— Сегодня к нам придёт Дженни Ризер. Возможно, я уговорю её поужинать с нами, — сказала Виорела.

— Дженни? — Николай улыбнулся. — Ты пригласила её?

— Да. Она, как ты знаешь, перешла в Доктора, — сказала Виорела тихо, — совершенно не готовой к тому, с чем ей придётся столкнуться. Вот я и предложила ей свою помощь. Она показалась мне более беспечной, чем её мама, а потому Дженни скажет больше, чем следовало бы, можешь быть уверен.

Николай немного расслабился, когда услышал о Дженни, и Виорела понадеялась, что он вскоре забудет тему их предыдущего разговора.

— Она придёт в четыре, так что будь одетый прилично.

— Когда это я был одет неприлично? — спросил Николай, взяв сумку и целуя жену. — Чур, бурную молодость не вспоминать.

Виорела тихо засмеялась. Прозвенел звонок. Дверь в аудиторию отворилась.

Николай отпрянул от Виорелы и, поцеловав ей руку, сказал:

— Подумай о Тобиасе, заслуживает ли он этого. Заслуживает ли кто-нибудь вообще.

Виорела опять разволновалась, потому очередному классу дала самостоятельную работу, уже даже не будучи уверенной, успеет ли она её проверить.

В полчетвёртого Виорела уже была в домике — просматривала учебники и дополнительную литературу, пытаясь понять, с чего же всё-таки стоит начать с Дженни. Она понятия не имела, что Дженни знает, а что — нет, потому как химию девочка решала на ура, а вот с биологией было очень плохо.

Виорела услышала, как отворилась парадная дверь, и в домик зашёл не только Николай. В кухню вошли Николай, Роберт и Влад.

— Чем обязана? — Виорела вскочила с места, словно её кто-то ударил. Ни Роберт, ни Влад не стали бы приходить просто так.

Роберт хозяйственно оглянулся, словно впервые был здесь, и сел напротив Виорелы, повесив свой пиджак на спинку стула.

— Садись, не мозоль глаза, — устало сказал Роберт, помахивая ладонью вверх-вниз. — Не волнуйся, милочка, мы пришли просто поговорить.

Виорела села, закрыв все книги. Влад подошёл к окну и стал задумчиво и напряжённо смотреть на улицу, засунув руки в карманы. Казалось, принимать участие в разговоре он не будет. Николай выглядел очень расстроенным. Наверное, он после Виорелы искал помощи друзей, но они не поддержали его.

— Говорите быстрей, у меня ещё дела, — сказала Виорела.

Роберт удивлённо и снисходительно взглянул на неё поверх своих очков, насмешливо ухмыляясь. Роберт Арад был невероятным человеком: в один момент он мог вызывать чувство уважения, в следующий — похоти, а потом — чувство ненависти и презрения. Он был из той породы мужчин, которые становятся лучше только становясь старше: Роберт был уже далеко не молодым, но шарма и обаяния у него было хоть отбавляй. Он это знал, а поэтому бессовестно пользовался своими незаурядными умениями, так что даже Виорела иногда подумывала о том, чтобы как-нибудь Роберт взял и пришёл к ней, когда Николая не было дома. За это Виорела его страшно ненавидела, хотя не могла не восхищаться его великолепием и харизмой.

Роберт всегда относился к Виореле как к маленькой девочке, как и в этот раз, его взгляд словно говорил: «Разве у тебя, крошка, есть какие-нибудь дела?».

— Твой благоверный уже вынес нам весь мозг. Он говорил с тобой сегодня по поводу того, над чем мы работаем? — спросил Роберт.

— Да, говорил.

— И ты, естественно, поддерживаешь его?

— Совсем наоборот, — ответила Виорела, и Роберт удивлённо и одобрительно улыбнулся. — Я считаю, что мы всё делаем правильно. Единственный минус — это то, что у нашего дела среди учеников больше потенциальных врагов, а не сторонников. Конечно же, Елена ужасно волнуется, что мы угробили уже так много детей…

— Именно это тревожит и меня, — вставил свои пять копеек Николай. Роберт устало провёл по лицу руками. — Я всё понимаю, но у меня числится пропавшая девочка…

— А у меня — мальчик, Николай, и я боюсь, что его уже не найти. Ты принимаешь всё близко к сердцу. Разве раньше ты был таким? Тем более, что потеря невелика — на спине у них татуировка не красовалась, да и умом они не блистали. Если честно, то я иногда даже вспомнить не могу лицо того мальчика.

— Ты отвратителен, Роберт, — сказал Николай.

Роберт в ответ развёл руки и пожал плечами, словно в этом заявлении ничего нового он не услышал.

— Я надеюсь, у вас всё хорошо, Доктора? — спросил Влад, впервые заговорив за всё время. — То, что нам нужно, у вас уже есть?

Виорела напряглась — эта темя для неё была неприятна.

— Да, всё хорошо. Вещество в надёжных руках. Мы работали над ним очень долго, и дело уже сделано.

Влад оглянулся на Виорелу:

— Ты скоро избавишься от тех, кто тебе помогал его делать?

Виорела опешила — она не ожидала такого вопроса.

— Я… — Виорела запнулась. — Я…

— Давай, скажи ещё, что ты не поняла вопроса, — сказал Влад. — Тебе нужны проблемы? Нет, не нужны. Ты нормально относишься к тому, чтобы убирать с дороги неугодных нам людей? Нормально. Так когда ты перебьёшь лишних? — Влад говорил достаточно громко, так что привыкшая к спокойствию и тишине Виорела поёжилась. Так ещё и стоявший за её спиной Николай хлопнул чем-то.

Она не знала, что и ответить. Да, Виорела думала об этом, когда лекарство ещё было в процессе приготовления, и ей кое в чём помогали её самые лучшие ученики. Но каждый раз Виорела заставляла себя не погружаться в столь мрачные мысли, поэтому сейчас ей было так тяжело. Одно она знала наверняка: Дмитрие Дьяконеску — Бунтарь, поэтому рано или поздно она сможет на него положиться. И убивать его не придётся.

— Виорела, ты необычайная умница, что приготовила то, что нам было нужно, но пора бы уже находить подходящего человека и доводить дело до конца. Изучи, кому это вещество подойдёт, кто его перенесёт, и дашь нам знать, — сказал Влад, привинчивая Виорелу взглядом к стулу так, что она и пошевелиться не могла. — Ах да, кстати. Мне напели птички, что Элизабет Джонс написала письмо Госпоже. Я, конечно, без понятия, какого оно содержания, но боюсь, что Госпожа как-то отреагирует, и тогда нам нужно будет спасать нашу принцессу-воина от её «благороднейшей» покровительницы. Приглядывайте за Элизабет, особенно основательно пусть этим займётся Георге. У меня есть очень большие подозрения, что её сюда отправили не на задание, а на смерть. И тогда жизнь Эммы никоим образом нам уже не поможет. Пошли, Роберт.

Роберт лишь поджал губы и встал, забрав свой пиджак. Они с Владом вышли в коридорчик и вдруг остановились, удивлённо смотря на заднюю дверь. Виорела вскочила и подбежала к ним.

В потёмках, не разутая, возле задней двери стояла Дженни Ризер, испугано прижав к груди сумку. Она переводила глаза из одного человека в коридорчике на второго, словно не знала, кого бояться больше.

— Надо же, какой сюрприз, — сказал Роберт, улыбаясь. — Ты точно как привидение: бесшумная и бледная. Что ты делаешь здесь?

Дженни в ответ издала какой-то хриплый звук, и Виорела решила ответить сама:

— Я пригласила её — помогаю ей с упущенным материалом.

Влад многозначительно хмыкнул и вышел из домика, не попрощавшись. Роберт кивнул головой всем, не исключая Дженни, и вышел следом. Как только за ним закрылась дверь, Виорела включила свет и подошла к Дженни.

— Я пришла не вовремя? — спросила девочка.

— Нет-нет, что ты, как раз. Давай это сюда, — Виорела забрала у Дженни сумку, и девочка проводила сумку такими глазами, словно та была её последней защитой.

Виорела отвела Дженни на кухню. Николай стоял, сложив руки на груди, возле стены. Он учтиво предоставил кухню в распоряжение Виорелы и Дженни, а сам ушёл в свой кабинет — писать планы работ. Дженни оглядывалась, не знала, на какой стул садиться, как себя вести. По правде говоря, Виорела так же не знала, что делать: она была смущена тем, что Дженни случайно, против своей воли подслушала учительский разговор, который уж точно не предназначался для её ушей. Она была без понятия, что именно Дженни услышала, когда именно вошла в домик, так, что никто не услышал. Но Виорела решила вести себя так, словно ничего не случилось, усадила Дженни за стол, выложила перед ней все книги, которые им сегодня могли бы пригодиться, и начала.

На элементарные вопросы Дженни ответов не знала, что значительно усложняло задачу. Но, как Виорела и ожидала, Дженни оказалась очень одарённой, и учительница начинала понимать, почему девочка перешла от Охотников к Докторам — Виорела очень сомневалась, что Дженни хорошо дерётся врукопашную или стреляет. Дженни словно забыла об инциденте с подслушиванием: она спрашивала, уточняла, записывала, смотрела на Виорелу такими глазами, как маленький ребёнок, и старалась запомнить всё, иногда беззвучно повторяя за Виорелой слова и фразы.

Когда прошёл час, в кухню вошёл Николай и сказал, сколько они прозанимались. Дженни немного растерянно сказала, что не заметила, как быстро пролетело время и начала собирать вещи. Виореле показалось, что Дженни чувствует себя очень неуютно в компании Николая.

— Может, ты останешься на ужин? — вдруг спросил Николай.

Дженни так и застыла над своей сумкой. Она посмотрела то на Николая, то на Виорелу, и ответила:

— А можно?

Виорела улыбнулась, складывая книги в стопку:

— Конечно можно. Я приготовлю ужин, и ты покушаешь с нами. Всё же лучше, чем в столовой, поверь.

Дженни села на свой стул и сказала:

— У вас очень красивые цветы на столе. И на подоконниках. Это одинаковые цветы, да?

Николай забрал книги и понёс их в кабинет. Виорела посмотрела на вазу на столе и на горшочки возле окон.

— Это георгины. Мы с братом их очень любим, — ответила Виорела и судорожно сглотнула. Она уже не обращала внимания на то, что везде держала георгины: за много лет это уже стало привычкой. И Георге тоже всегда дарил Виореле георгины, уже, наверное, даже не замечая других цветов.

— Георгины очень яркие, — заметила Дженни. — Да у вас в домике так уютно, так тепло. У нас немного не так.

Виорела, открыв холодильник и задумавшись, что бы такого приготовить, спросила:

— У вас в домике или у тебя дома?

Дженни помолчала.

— Дома у нас холодно и неприветливо, но я привыкла. Ко всему привыкаешь.

Николай вернулся и помог приготовить ужин, расспрашивая Дженни о жизни в обители. Насколько Виорела поняла, Дженни больше нравилось здесь. И Киту тоже.

Николай спросил, как каждому из приезжих жилось здесь. Дженни с восторгом начала рассказывать о своих впечатлениях и очень тепло описала чувства Элизабет, но когда дошла до Кита, то запнулась. В то же время Виорела расставляла тарелки, и Дженни удачно отвлеклась на то, чтобы выразить свой восторг едой, напрочь забыв сказать хоть слово о друге.

Когда все сели за стол и принялись за ужин, Николай всё же напомнил:

— Так что же о Ките?

Дженни перестала пережевывать и удивлённо посмотрела на Николая.

— Дженни, прекрати. Мы ведь учителя: мы знаем, зачем вы втроём сюда приехали, знаем, как кого зовут и что кое-кто дерзнул стать Переходным, — с легкой улыбкой сказал Николай, немного тише, чем обычно разговаривал. Дженни покраснела и с трудом проглотила еду. — Ты можешь не волноваться — мы никому ничего не скажем.

— Но… но если вы знаете о моём поступке, то разве Госпожа Елена не должна знать? Разве не должна предпринять что-то, чтобы наказать меня? — недоуменно спросила Дженни. — Я же полагала, что никто не знает.

— Госпожа была неправильно проинформирована, понимаешь? — с намёком сказала Виорела. — Из Обители пришло подтверждение от леди Сайкс, что случилась крошечная ошибочка.

— Так это вы мне помогли, да? Это вы написали леди Сайкс?

— Нет, что ты. Это просто ошибочка, а леди Сайкс вовремя спохватилась, до того, как «ошибочка» стала достоянием общественности, — уверил Дженни Николай, отправляя в рот кусок жареного мяса.

Дженни понимающе закивала и широко улыбнулась.

— Ну, в таком случае, я очень благодарна леди Сайкс.

Виорела была необычайно рада, что Дженни всё быстренько смекнула.

— Так что там с Китом? Как ему здесь живётся? — ещё раз как бы между прочим спросил Николай.

Дженни вздохнула над тарелкой, грустно выгнув губы. Виорела стало не по себе.

— Я не знаю, учитель Раду. Ему вроде нравится здесь жить, но он какой-то раздражительный. Поэтому нам с Сиси иногда бывает с ним трудно. Ой, Сиси — это Элизабет, да. Ну так вот, всё было бы хорошо, да вот только Кит всё время где-то пропадает. Я так волнуюсь. Ну, знаете, а вдруг он возьмёт и проберётся за ограждение втихаря, без нас с Сиси? Вдруг с ним что-то случится? Он такой угрюмый, такой грустный и замкнутый, что иногда мне так хочется что-то сделать для него. Но он ничего и слышать не хочет о том, что с ним творится какая-то чертовщина. Вы знаете, — Дженни резко подняла глаза с тарелки на вазу с георгинами, — он никогда таким не был. Кит… Ну как Кит Александр может быть невежливым и грубым? Оказывается, ещё как может. Он был таким хорошим и учтивым, умным и интеллигентным в Обители, что половина девочек была в него влюблена! А что здесь? Да если бы все те дурочки, которые так страстно его любили, увидели его сейчас, то с перепугу бросились бы врассыпную — так сильно Кит изменился. Ой, да что это я, — пристыжённо посмотрела Дженни на Николая и на Виорелу. Заметив на их лицах странные выражения, Дженни сразу же извинилась, что болтает слишком много и утомляет их своими разговорами. Николай сказал, что всё хорошо, но Дженни всё же замолчала, потому, наверное, что сказала что-то слишком личное, и больше практически не говорила, лишь отвечала на вопросы.

Дженни ушла, когда было полседьмого и все закончили ужин. Виорела проводила девочку и, сразу же после того, как закрыла за ней дверь, отказала мужу в поспешной просьбе поговорить.

Она не была настроена говорить. Она не хотела говорить ни с кем. Виорела просто молча принялась за грязную посуду, тщательно моя её и вытирая полотенцем досуха. Это ни капли не успокаивало её нервы.

Она слышала, что сзади за столом сидит Николай. Она знала, что он подпирает кулаком голову и думает о том же, о чём и она.

Нет, Виорела не хотела этого делать, но вскоре её слёзы начали смешиваться с водой, которой она мыла посуду. Она пыталась не всхлипывать и не шмыгать носом, но Николай наверняка всё уже понял. Виорела как можно дольше не выпускала из рук посуду, пытаясь не встретиться с мужем взглядом, но когда она, закончив, повернулась к Николаю лицом, он лишь устало поднял на неё глаза, а когда она пошла в спальню, молча последовал за ней.

В маленькой спаленке были сумерки. Виорела села на краешек кровати, обхватив голову руками. Очки сползли с носа и упали. Николай подошёл и поднял их.

— Ты слышал, что сказала Дженни? — спросила Виорела сдавленным голосом. — Слышал? Она сказала, что Кит хороший мальчик, что все считают его хорошим…

Виорела не знала, как себя успокоить, и расплакалась. Николай обнял её за плечи и уткнулся носом в шею.

— Я слышал, и я так рад, Виорела, что он наконец-то здесь. Он здесь, наш мальчик. Почему же ты плачешь? Виорела, милая, — Николай освободил лицо Виорелы от её ладоней и заставил её посмотреть на него, — ну что такое, а? — Николай счастливо улыбнулся.

— Я… я не видела его семнадцать лет, Николай. Семнадцать, понимаешь?

— Я не видел его столько же.

— Я отдала его, моего мальчика, кому-то чужому, кто увёз его на край света, далеко от меня, увёз… — Виорела разразилась новой волной плача. Из-за слёз и темноты она плохо видела лицо Николая.

— Ну-ну-ну, тише, дорогая, тише… Он здесь, он рядышком, прямо возле нас.

— Но Дженни сказала, что ему плохо сейчас, что он изменился как-то. И он скоро уедет, уедет опять. Скажи, ну когда я ещё его увижу?!

— Радуйся, что он жив и здоров, а что его гложет, мы узнаем завтра. И у меня такое впечатление, что он задержится здесь надолго. Не плачь, Виорела не плачь…

Николай наклонился и, несмотря не сопли и слёзы, на мелкую дрожь, из-за которой содрогалось всё её тело, и слабые протесты, прикоснулся своими губами к губам Виорелы. Почувствовав, что жена не имеет сил сопротивляться, он коснулся её губ кончиком языка. Виорела недовольно тихонько застонала, и Николай прошептал ей в губы: «Скоро мы все будем вместе, ты же это знаешь», и Виорела поддалась. Николай вытер её лицо своим рукавом и повалил её на кровать.

В тот момент Виорела чувствовала такую любовь и преданность мужу, что полностью отдаться ему было бы самым малым, что она могла бы сделать. Холодными руками она расстегнула Николаю рубашку и сняла её.

Виореле всегда нравилось тело Николая — его кузнечное прошлое давало о себе знать: сильные руки, сильная грудь, сильные ноги.

Николай спустился ниже — его горячее обрывистое дыхание обжигало кожу. Одной рукой Виорела зарылась пятернёй в его шевелюру, а второй распустила свои волосы. Они лежали почти что на краю кровати, и Николай просто взял жену в руки и кинул немного дальше на кровать, прямо на подушки, снял обувь, а потом на четвереньках, в один только штанах приблизился к Виореле. Её юбка была задрана и просто болтыхалась на талии, так что Виорела сняла колготки и свободно раздвинула ноги. Николай лёг прямо на неё, с силой втиснувшись жене между ног. Виорела застонала и взялась за ремень на штанах мужа. Николай опустил руку и залез Виореле под бельё. Виорела громко ахнула и отыскала своими губами губы Николая.

…На тумбочке тускло горела лампа. Николай провёл Виореле пальцем по губам. За всю ночь они не сказали друг другу ни слова. Им хватало одного взгляда, чтобы с новой силой наброситься друг на друга и трогать, гладить, кусать, обнимать до невозможности дышать. Сейчас была одна из тех минут, когда они позволяли себя немного отдохнуть, выкурить по сигарете и молча полюбоваться друг другом.

Виорела всегда думала, что их единственного и горячо любимого сына Кристофера они с Николаем зачали именно в одну из таких ночей, когда их мир заключался только в них двоих и когда они так сильно и страстно любили друг друга, что, казалось, всё вокруг должно было сгореть от такой любви. Виорела так считала потому, что Кит ещё в утробе был таким беспокойным, что иногда Виорела думала, что лучше было бы никогда и не беременеть. А когда он родился, то кричал так, что Джорджиана, сестра Виорелы, которая взяла на себя такую противную для неё миссию принимать роды, говорила, что у неё прямо таки волосы на руках встали дыбом.

Когда Виорела отдавала своего малыша, заливаясь слезами, она была уверена, что так будет лучше для него, крошечного Кита. Николай был подавлен едва ли не больше Виорелы — этот сын, его первый и единственный сын, и жена были для него всем. Потом, спустя несколько лет, когда они с Виорелой выгодно устроились в школе у Беатриче Блэйд, Николай неоднократно говорил о том, что было бы неплохо родить ещё одного ребёнка. И, сколько бы она ни называла это предательством по отношению к Киту, Виорела тоже была не против забеременеть во второй раз. Но, как часто и как усердно они ни пытались, всё венчалось крахом, так что Николай, через пару лет полных неудач, заявил, что лучше всего подождать сына, ведь когда-то судьба всё же должна их свести.

И, как оказалось, он был прав. Он всегда был прав, её милый и хороший Николай. Кит здесь, Николай здесь, оба в хорошем здравии. Всё остальное её не интересовало.

Николай провёл ладонью по голой груди Виорелы, поцеловал её в сосок и лёг прямо на её грудь. Виорела осторожно потянулась к лампе и выключила свет. Спина Николая была влажная, и Виорела счастливо улыбнулась, думая, как же всё-таки ей мало нужно для счастья. Она закрыла глаза, и последней мыслью, которая пришла ей в голову перед сном, было то, что Николай всё равно завтра проснётся первый.

Благо, что хоть что-то в этом мире не менялось.

Виорела Раду предложила Дженни помощь. Дженни согласилась. В итоге с первого занятия она пришла слегка подавленная и сказала, что очень устала и хочет спать, хотя было только семь вечера. Олив заметила, что из-за Виорелы Раду никто никогда ещё не был расстроен, даже когда она ставила плохую оценку или плохо отзывалась о чём-нибудь, её чувству такта и вежливости можно было только позавидовать. Так что нет, не-а, только не наша Виорела, нет, что ты, Элизабет, да она же ангел во плоти!

Во вторник Дженни опять пошла к Виореле и сказала Сиси, что, пока они отсюда не уедут навсегда, она будет ходить к учительнице Раду и будет поддерживать с ней дружеские отношения. Сиси это немного озадачило, так как складывалось впечатление, что Дженни планирует остаться здесь надолго. Киту решительно не нравилась идея сближения с Виорелой: он до сих пор относился к ней предвзято и считал её странной с её повышенной внимательностью к ним троим. Дженни в ответ Киту всячески защищала Виорелу и начала видеться с Константином ещё чаще, чем раньше. Бену и Квентину это очень нравилось: они были рады за Константина и говорили, что ему повезло з девушкой, а Кит сквозь зубы добавлял, что ей с парнем точно не повезло.

В пятницу, под конец недели, Дженни возвратилась со своего дополнительного занятия счастливая, радостная и с букетом ярких пышных цветов. Олив и Виорика сразу же кинулись расспрашивать Дженни, откуда у неё цветы. Дженни скромно опустила глаза и ответила, что это ей подарил Константин — они встретились, когда она шла в домик. Сиси, конечно, не стала говорить это вслух, но она уже давно заметила, что точно такие же цветы ещё в начале осени цвели у Виорелы Раду перед домиком, а потом радовали глаз, только выглядывая в окошко. Когда Дженни удалилась с Олив и Виорикой в комнату, Брындуша с улыбкой села рядом с Сиси и вздохнула:

— Должного эффекта не было.

Оскар, перетасовывая карты, ответил:

— Да, Кристофора-то здесь нету. Зачем было потрошить кусты Виорелы, если он всё равно не оценил?

Квентин улыбнулся, взял розданные карты и заметил:

— Он был бы не в восторге. И я думаю, когда он придёт, этот букет очень скоро окажется в мусорном баке. О, я задницей чувствую, что ты продуешь, Блэйд. Можешь даже не играть, я буду в королях.

Весь вечер Дженни носилась со своей влюблённостью, а Кит, когда вернулся, не захотел даже говорить — сказал, что хочет спать и что он дико устал. Квентин предположил, что это Кита выматывает какая-то страстная дамочка, на что Кит сгримасничал и заявил, что это не его девушки изводят, а он их. Квентин и Бен громко засмеялись, а Олив кротко улыбнулась и бросила быстрый взгляд на Дженни — Сиси в кой-то раз убедилась, что Олив очень чуткая девушка.

Как только Кит стукнул дверью спальни, Квентин бросил игру в карты, в которой опять проигрывал, и отправился в душ. Сиси решила, что и ей уже пора, поэтому она встала с диванчика сразу же после Квентина и пошла за ним в маленький коридорчик в спальню.

— Хочешь зажать меня где-то в углу? — вдруг грудным голосом спросил Квентин, положив ладонь на ручку двери девичьей спальни и резко повернувшись к Сиси. — Если да, то могла бы сказать, а не преследовать меня.

— Ты слишком много хочешь, Брэйт, — ответила Сиси. — Можно вопрос? Что за фамилия такая — Брэйт? Разве она популярна в Румынии?

У Квентина напряглись челюсти. Казалось, он был близок к тому, чтобы побить Сиси.

— Разве ты не догадываешься о нашей с Исайей, Оскаром и Олив судьбе? Разве твоя Госпожа не рассказывала, что с нашей помощью делали? Что мы пережили, будучи младенцами? Не рассказала? Жаль, я думал, раз она относится к нам, как к детям, она же должна была читать тебе сказки на ночь — поведала бы о нас, вот это была бы славная сказка, — Квентин был так зол, так свиреп, что Сиси просто побоялась возразить, хотя возражения у неё имелись.

Квентин провёл ладонью по волосам и, довольный произведённым впечатлением, наклонился к Сиси совсем близко, так что его губы касались её уха, и прошептал:

— Ты не такая как все, я не такой как все. Как только надумаешь поговорить об этом, — он нежно положил Сиси горячую ладонь на талию и притянул ещё ближе к себе, — приходи — поговорим.

Квентин так и остался стоять немного наклонённым, обнимая Сиси.

Она схватила его за горло быстрее, чем он успел что-то сообразить. Он ухватился рукой за её руку, пытаясь освободиться, но Сиси уже затолкала его в тёмную девичью комнату, ударила под дых и, когда он согнулся, схватила его за волосы и подняла его лицо к себе.

— О чём мы должны поговорить? О чём, я тебя спрашиваю?! — зашипела Сиси, теряя самообладание. — Отвечай!

Квентин улыбнулся — сквозь окно в комнату проходил свет фонаря с улицы, и его белые зубы было отчётливо видно. Казалось, ему вся эта боль приносит лишь удовольствие.

Боль, которая приносит удовольствие?..

Сиси тряхнула головой, выкидывая из головы дурацкие мысли. Она отпустила волосы Квентина и с видом отвращения попятилась. Квентин приложил руку к солнечному сплетению и выровнялся, опираясь на стену.

— Так что тебя так взбесило? — насмешливо спросил он. В его голосе так ясно звучал скрытый смех, что Сиси раздражённо подумала, как бы не ударить его опять.

— Зачем ты меня обнял? — просила она, сложив руки на груди.

— Тебя никто никогда не обнимал?

— Что тебе известно об этом рисунке?

— О каком рисунке? — улыбка Квентина стала ещё шире, и он медленно стал приближаться к двери. — Я без понятия, о чём ты говоришь, но будь уверена, я с величайшим удовольствием поговорю с тобой и о рисунках, и много о чём другом, — Квентин взялся за ручку. — Спокойной ночи. Я скажу остальным, что в душ ты заходишь после меня — не благодари, — в конце он, видимо, просто не смог удержаться — его смех едва ли не переходил в хохот.

Сиси села на свою кровать. Боже, что с ней творится, что она делает? Может, Квентин и правда просто заигрывал, а она взяла и ударила его. Ударила ни за что! Сиси закрыла руками лицо — щёки горели пламенем.

Она точно ощущала, что становится параноиком.

В объятии видит угрозу, в выражении чувств — подвох. В улыбке — издевку, в смехе — вызов.

Единственное, в чём Сиси была уверенна настолько, что никаких сомнений не возникало, — здесь большинство, если не все, было против Госпожи, против того, что сюда Сиси привезла с Великобритании — Её воли. Она знала, что ей, как преданной последовательнице, здесь не рады, и всё никак не понимала, почему. Что же это за школа такая, где детям позволяется такая вольность в рассуждениях, где можно осуждать поступки Госпожи направо и налево?

Может, это они сами устроили бунт, и Сиси этого не замечает? Вдруг враг так близко, что может заслепить, сбить с курса и умыть руки?

Сиси почувствовала, что это — единственно верный и логичный вариант, и решила завтра посоветоваться с Дженни и Китом.

Пока никого не было, Сиси подошла к тумбочке Дженни и потрогала лепестки подаренных цветов. Они были нежными, а Квентиновы губы возле её уха были немного обветренными и тёплыми.

Рисунок на спине целую ночь покалывал, Сиси очень плохо спала и слышала, что Дженни долго ворочалась, а вечером вообще, как показалось Сиси, даже всплакнула в подушку. Заснула Сиси только под утро, и когда Олив потормошила её за плечо, Сиси показалось, что прошла всего минута. Дженни уже сидела на кровати, заспанная и с припухшим лицом.

— Доброе утро, — сказала Сиси Дженни.

Подруга лениво перевела взгляд на Сиси и таким же ленивым движением накрыла одеялом свои ноги.

— Не смотри на меня, у меня ляжки жирные, — протянула Дженни, упала лицом в свою подушку и страдальчески провозгласила: — Да что же это за жизнь такая?!

Брындуша хмыкнула, взяв полотенце и зубную щётку.

— Молчала бы! — взвизгнула Олив, подбегая к Дженни и поднимая её с кровати. — Ну, смотри, смотри же на меня, родимую! Видишь? — Олив повернулась к Дженни спиной и натянула спальные штаны на бёдрах. — Ты видишь, видишь?! Ты это, эту громадину видела, Жанна? И это при том, что у меня рост сто пятьдесят шесть! СТО. ПЯТЬДЕСЯТ. ШЕСТЬ, Жанна! О Боже мой, это же самая большая жопа изо всех, которые я видела в этой школе!

Виорика, стаскивая с себя майку, сказала:

— Я слышала, как-то девочки с моего класса, ну, принцессы, обсуждали какую-то там крутую дамочку, у которой огромная задница при маленьком росте. Она, наверное, армянка — у неё такая фамилия длинная и сложная…

— То есть ты хочешь сказать, что я худышка? Но Виорика, посмотри на мой зад! Ты стройная, тебе легко говорить!

Виорела резко повернулась к Олив.

— Да мне хотя бы быть вполовину такой, как ты, Олив, и я была бы счастлива! — сказала она, схватила полотенце и вышла с комнаты.

Олив проводила подругу печальным взглядом, а потом, когда она скрылась за дверью, громко произнесла, словно для того, чтобы Виорика услышала:

— Боже мой, ну до чего же глупая, до чего же ничего непонимающая дура эта Виорика!

Когда Олив, отказавшись от идеи переодеться в короткие шорты, вышла из спальни, Сиси внимательно посмотрела на Дженни. Когда Сиси смеялась над шуточной перепалкой Олив и Виорики, Дженни ни разу не улыбнулась и всё время смотрела перед собой, сложив руки на коленях.

— Дженни.

— Что? — она даже не удосужилась повернуться.

— Откуда у тебя цветы?

— Мне их подарили.

— Подарили? Кто подарил?

— Константин.

— Дженни, если ты хочешь…

— Сиси, — Дженни гневно сверкнула глазами, — ты меня принимаешь за маленькую девочку, которой нужно внимание? Если я сказала, что мне их подарил Константин, то так оно и есть, ладно? Если я не блещу красотой, это не значит, что я не могу кому-то нравиться, если у меня не…

— Я совсем не это имела ввиду, Дженни! — возразила Сиси. Меньше всего сейчас ей нужно было, чтобы Дженни видела в ней врага или конкурента. Сиси протянула Дженни руку. — Я не об этом, я о том, что ты можешь мне доверять!

— Я сказала правду, а ты усомнилась в ней, а значит, ты меня недооцениваешь, — обижено ответила Дженни, даже не взглянув на протянутую руку Сиси, и пошла в душ, оставив Сиси одну наедине с мыслями, правда ли она недооценивает лучшую подругу. Или просто завидует.

Кит сегодня показался Сиси странно оживлённым, бодрым и красивым. Это же заметила и Олив, которая невзначай сказала Киту о его сияющем взгляде, и Виорика, которая кокетливо сегодня смотрела на него и задорно смеялась, а он ей отвечал тем же. С завтрака Сиси пришла последняя, хотя некоторое время Квентин шёл очень близко к ней, и один раз она услышала его тихое «Мы все ещё можем поговорить о рисунках», но когда Сиси негодующе повернулась к нему, он тихо засмеялся и подбежал к Бену и Олив.

В домике Сиси прямиком направилась в спальню. Там уже была Дженни, она стояла возле своей тумбочки, словно бы задумавшись. Но когда Сиси вошла, она вздрогнула и начала что-то оживлённо искать в тумбочке.

Сиси скинула курточку, бросила её на кровать.

— А где цветы? — спросила Сиси, заметив их отсутствие.

— Завяли.

— Но они были прекрасными сегодня утром, как они могли…

— Цветы. Завяли, — раздельно повторила Дженни, словно пытаясь побыстрей отвязаться от Сиси.

— Дженни, ты обижена?

— Нет, я не обижена.

— Почему ты обиделась?

— Потому что ты думаешь, что я глупая, ни на что не годная девчонка. Ни красивая, — Дженни начала в отчаянии загибать пальцы, — ни умная, ни талантливая — в чём я вообще хотя бы теоретически могу быть полезной?!

— Я совершенно так не считаю, и мне неприятно, что ты такого плохого мнения обо мне, — ответила Сиси. — Ты — моя подруга, мой советчик. Почему же от тебя нету пользы? Она есть, просто не всегда заключается в том, чтобы бегать со мной по лесам.

— А о чём вы с Китом шушукались? Я, например, не знаю, — робко, но всё же обиженно сказала Дженни.

— Я отправила письмо Госпоже — попросила помощи, и если бы ты меньше воротила нос от меня, ты бы знала.

— Я с людьми общаюсь! — вскипела Дженни. — Между прочим, если бы вы с Китом больше вливались в компанию, давно бы уже знали, что…

Дверь резко отворилась, и в проёме появилась блондинистая голова.

— Хотите прогуляться? — спросила Олив. — Или я вам помешала?

— Нет-нет, — Дженни лучезарно улыбнулась, — я хочу на улицу. Такая великолепная погода, скажи?..

Олив ещё что-то ответила, и Дженни скрылась из виду. Олив повернулась к Сиси:

— А ты?

Сиси лишь молча пошатала головой, отказываясь и отворачиваясь.

— Я бы очень хотела, чтобы ты пошла с нами, Элизабет, — настаивала Олив.

— Прости, Олив, но я не пойду. Жанна составит тебе компанию, а я лучше останусь.

Олив пожала плечами, но всё равно казалось, что она была неудовлетворена.

— Ну, смотри. Вдруг передумаешь — ты легко отыщешь нас, а если нет — в гостиной мальчики, они тоже могут тебя развеселить.

Олив, видимо, ожидала, что Сиси хоть как-то отреагирует, но Сиси всё стояла, отвернувшись и сложив руки на груди. Она услышала, как закрылась дверь.

Всё было слишком сложно, и самым плохим было то, что от неё медленно отворачивался сначала Кит, а теперь вот и Дженни. Не было с кем посоветоваться, поговорить, помолчать. Дженни предпочла общество Олив, а не Сиси, Кит вообще был непонятно где.

Сиси подождала минут десять, прислушиваясь, когда же наконец-то уйдут Дженни с Олив, и вышла с комнаты. В гостиной вдруг кто-то разразился хохотом. Когда Сиси вышла с коридорчика, она увидела, что, кроме Бена, Квентина, Исайи, Оскара и Мирро, тут ещё был и Константин. Он разлёгся на диванчике, на котором обычно сидели Сиси, Дженни, Виорика и Брындуша, и хохотал, держа в руках то-то крошечное и живое. Присмотревшись, Сиси поняла, что это был Пончик — хомячок Олив.

— О, Элси! Радость наша рыжеволосая, присоединяйся, присаживайся! — воскликнул Бен. Он встал, взял её руку и легко, с поклоном, коснулся её губами. Для Сиси это было полнейшей неожиданностью, потому она слегка покраснела. — Давай, Григореску, потом полежишь, дай даме сесть.

Константин широко улыбнулся Сиси, так же привстал и наклонился пожать Сиси руку. Сиси ответила ему и села с ним рядом.

— Что ж, ты одна осталась, да? — спросил Константин, внимательно глядя на Пончика и гладя его по головке.

Сиси недоуменно посмотрела на него. Константин безмятежно играл с хомячком, улыбаясь, как ребёнок.

— Я не поняла твой вопрос, — ответила Сиси.

Исайя заёрзал в своём кресле, Мирро, учуяв нервозность хозяина, едва слышно зарычал.

Константин улыбнулся Сиси:

— Жанна ушла с Олив, а Кристофора я давно уж не вижу. Я думал, ты как чужая предпочитаешь компанию своих старых друзей, а не нашу.

Сиси совершенно не понравилось, в каком самоуверенном тоне с ней говорил Константин. Но она, пытаясь не выказать этого, лишь покрепче сжала зубы, изобразила улыбку и забрала у Константина Пончика. Парень не успел даже возразить, как маленький рыженький комочек был в руках у Сиси.

— Ты совершенно и полностью заблуждаешься, Константин, — ответила Сиси. Её пальцы чувствовали сердцебиение хомячка — быстрое, словно он боялся чего-то. — Я не чувствую себя одинокой. Я очень рада, что Жанна и Кристофор нашли здесь новых друзей, и я это ценю.

Константин странно улыбнулся и пожал плечами. У Сиси возникло впечатление, что он хочет что-то сказать. Да и вообще обстановочка была немного угнетающая: Мирро всё ещё тихонько рычал, не переставая ни на секунду, Исайя сжал руки в кулаки, Бен был словно на иголках, будто Сиси и Константин могли в эту самую секунду подраться, а ему одному нужно было бы их разнимать. Одних Оскара и Квентина происходящее нисколько не смущало: Оскар выглядел, словно смотрел на бой петухов и перед этим уже поставил ставку на одного, и Сиси было интересно, на кого именно поставил Оскар. А вот Брэйта, казалось, всё не то что бы не волновало, а даже забавляло больше, чем Оскара. Вся его поза свидетельствовала о том, что ему едва ли не плевать на напряжение в гостиной.

Сиси подумала, что Квентин бы точно поставил на Константина.

— Я видел Кристофора с Валентином, а Валентина со своим невменяемым поведением. Знаешь, Элизабет, такое у него случается, когда он немного, ну…того, — Константин сделал красноречивый кивок головой, и Сиси страшно захотелось выбить ему зуб, — опрокинет рюмашку-другую.

— Я, кажется, догадываюсь, к чему ты клонишь, — всё же ответила Сиси. Удивительно, но Пончик всё-таки успокаивал нервишки. — Кристофор не пьёт.

— Странно, но во время прошлой вечеринки мне показалось, что всё как раз наоборот. Он так себя вёл, эм-м-м-м, слегка развязно и…

— Если ты хоть слово ещё ляпнешь о моём друге, я тебя размажу по этому самому дивану, клянусь честью, — резко прервала его Сиси, оторвав взгляд от Пончика.

Квентин прыснул. Константин удивлённо уставился на Сиси, а саму Сиси накрыла такая волна неуважения к этому человеку, что она почувствовала даже, как брюзгливо выгнулись её губы.

— Я лишь хотел сказать, что…

— Вот как хотел, так и расхочешь, — опять прервала Константина Сиси, протягивая ему Пончика. — На вот лучше, займись чем-нибудь другим, кроме как рассказывать мне небылицы о людях, которых я с рождения знаю.

Нет, Сиси как раз почувствовала, что Константин не врал, ведь он не смог бы кривить душой перед своими друзьями и распускать клевету о человеке, который живёт, хотя и временно, с этими друзьями. Но, несмотря на всё это, Сиси была рада, что её догадки об алкоголе оправдались и что вытащить Кита из этого всего ей не составит большого труда.

В гостиной воцарилась тишина. Казалось, все были смущены перепалкой Сиси и Константина. В один прекрасный момент Сиси поняла, что молчание в конец затянулось, и она уже готова была извинится, дабы лишь избежать этих тихих напряжённых взглядов в свою сторону, но Константин вдруг встал, передал Оскару Пончика и сказал, предпочтительно обращаясь к Сиси:

— Я, наверное, пойду. Я ни в коем случае не хотел обидеть тебя, Элизабет, или твоих друзей, — он уже подошёл ко входной двери, одел курточку и взялся за ручку. — Тем более, что, по-моему, совершенно понятно, какие чувства я питаю к Жанне, чтобы оскорблять её друзей.

— Если полезешь к ней с нехорошими мыслями, я размажу тебя по тому, что будет стоять ближе всего, — сказала ему с улыбкой Сиси, думая, воспримет ли Константин эту угрозу серьёзно.

Но он лишь засмеялся, увидев, наверное, в этом лишь шутку, и ушёл.

Как только за ним закрылась дверь, Бена словно прорвало:

— Э-э-элси, — недовольно протянул он. — Подозревай кого угодно, только не Конни, нет. Он же наш друг. Тем более, он старше нас, зачем ему тебе врать?

— Бен, ну о чём ты говоришь? — возразил Квентин. — Да она всех во всём подозревает, не так ли, шпионка? — он подморгнул Сиси, и она пожалела, что тогда в тёмной комнате не выбила ему эти долбанные карие глаза.

— Ну, во-первых, это моя работа — следить за всеми и никого не списывать со счетов. А во-вторых, он только что, к твоему сведенью, Квентин, лично для меня предстал в образе лучшего и в то же время самого противного доносчика, так что не смей меня судить, — оправдывалась Сиси, пока Квентин с самым довольным видом тоже собирался уйти.

— Никто и не судит тебя, Элизабет, — мягко сказал Исайя. — Мы просто хотим, чтобы ты доверяла нам и нашим друзьям. Ведь если не нам, то кому тогда доверится?

Сиси ничего не ответила. В течении пары минут Квентин, Исайя и Оскар ушли из домика. Бен остался. Он мочал так долго, сколько понадобилось Сиси для того, чтобы посмотреть на него. Он предложил поиграть в шахматы, и она согласилась. Бен только сказал, что он — превосходный игрок, но уступает лишь одному. Так прошёл почти весь день. Бен сопровождал Сиси на обед, Дженни лишь бросала странные взгляды на подругу, а Кит был совершенно трезвым и в хорошем настроении. Потому Сиси ещё больше невзлюбила Константина.

Сиси ещё раньше заметила, что Бен периодически осматривал всю столовую, нахмуриваясь. Сегодня он практически ничего не ел, что было очень на него непохожим. Это, видимо, заметила не только Сиси: Квентин всё время пускал смешки, а Олив, не на шутку расстроенная и злая на друга, бросала на Квентина гневные взгляды. Было такое впечатление, будто существует некая тайна, о которой знают все, кроме неё, Сиси. До ужина Бен был в плохом настроении, но не обмолвился об этом ни словом. Сиси показалось некрасивым расспрашивать об этом у его друзей, потому в шахматы они с Беном продолжали играть молча, лишь иногда попивая чай.

Сиси так углубилась в игру, а вернее в свой пятый по счёту феерический проигрыш, что совершенно не заметила, как наступил вечер. Потому когда Брындуша громко объявила, что пора идти на ужин, Сиси, подняв голову, заметила, что на улице уже наступили сумерки. Но Бен всё же успел пятый раз выиграть — шах и мат. Но эта победа нисколечко не вдохновила и не развеселила его. В школе за ужином он был всё таким же угрюмым и так же искал кого-то среди учеников.

— Может, хоть кто-то объяснит мне, что случилось? — вдруг спросил Кит. Отреагировали все, кроме Бена, который чуть ли не привставал со стула — так тянулся увидеть всех. — Бен!

Бен сел ровно и посмотрел на Кита.

— Послушай, её давно уж нет, — тихо произнесла Виорика. — И пока что она не вернулась. Или ты думаешь, что это скрыли бы от тебя?

Бен тяжело вздохнул.

— Иногда мне кажется, что да, что от меня скроют её возвращение. Я не получаю известий, вообще никаких, Викки! — Бен в сердцах бросил вилку в тарелку, и раздался громкий звон.

Олив приобняла его за плечи и погладила по голове, что-то нашёптывая ему на ухо.

— Было бы намного проще, если бы мы вообще знали, о ком вы говорите, — вмешался Кит, и Сиси была рада, что у него хватило наглости это спросить. Для неё почему-то это было слишком сложно, она боялась, что неосторожным или даже, может, нетактичным вопросом разрушит всю ту благосклонность, которой так Бен по отношению к ней проникся.

Квентин улыбнулся, словно насмехался. Сиси это показалось по крайней мере странным, потому как его друг в это самое время был очень расстроен.

— Он страдает по своей подружке, — сказал Квентин и отпил немного чая.

— Но ведь я видел её вчера, — возразил Кит. — Я видел её вчера в компании двух её постоянных спутниц и ещё одного блондинистого типа с зачёсанными волосами. Как же его?.. Вы же говорили мне как-то…

— С Андреем? — предположил Квентин.

— Да, именно.

— Нет, друг, эта — его больная на всю голову девушка. А та, которую он ищет и которой здесь нет, — его, в прямом смысле этого слова, сумасшедшая подруга.

Бен поднял на Квентина глаза.

— Прекрати, Квент. Она не сумасшедшая.

— Да ну, Бен? Может, расскажешь тогда всем, кто она такая и где сейчас находится?

— Квентин, — тихо сказала Олив. — Не время для выражения собственных симпатий и антипатий.

— Не в этом дело, Олив, — возразила Сиси. — Мы и правда хотим узнать, о ком вы говорите.

Бен беспомощно посмотрел на Олив, словно она могла хоть как-то ему помочь. Но Олив только пожала своими хрупкими плечами и снова погладила его по голове. Бен сжал ладони в замок и начал, смотря только на свои руки:

— Я не знаю, заметили ли вы её, когда приехали сюда. Хотя её, конечно, очень легко выделить из толпы. У неё такие ещё белые, не блондинистые, а прямо таки белые волосы, словно крем, такие, длинные, густые. Глаза громадные, серо-голубые и пухлые губы красные. Не видели вы такую? — Сиси показалось, Бен спросил с надеждой, но, увидев, что никто не отзывается, он немного расстроенно продолжил. — Так вот. Её зовут Луминица Ракоци, она моя самая лучшая подруга, — после этих слов Бен бросил взгляд на Олив, но та, казалось, даже не думала обижаться. — Мы с ней с пелёнок дружим. Она такая, как я. Ну, понимаете?..

— При деньгах, — сухо уточнил Квентин. Ему почему-то было неприятно слушать обо всём этом.

— Ну, да. Да. Её родители располагают огромным состоянием, так что они близкие друзья нашей семьи. С Луми этой весной произошло несчастье, такое, что ей очень сложно оправиться…

— Настолько сложно, что теперь она в психушке, — саркастично и тихо, словно по секрету, прошептал Квентин.

— Квент, ради Бога, прекрати, — сдавленным голосом попросил Бен. — Хочешь — ненавидь её, только молча и не при мне.

— А что такого страшного с ней приключилось, что она попала в…ну… — поинтересовалась Дженни, хотя Сиси показалось, что спрашивать ещё что-то будет совершенно нехорошо.

— Это не психушка, Джин, — возразил Бен. — Ей просто помогают прийти в себя. Она приезжала в школу на два дня, чтобы отбыть первый учебный день, а потом родители забрали её назад долечиться. Поверь, ты не захочешь слушать о том, что довело её до такого состояния.

— Я надеюсь, с ней всё будет хорошо, — осторожно произнесла Дженни.

— Да, я тоже хочу этого, да вот только я не получал вестей от неё с самого её последнего отъезда. Так что с каждым днём мне всё как-то страшнее и страшнее. Я волнуюсь за неё.

Бен опять обвёл столовую глазами и, снова не найдя подругу, грустно откинулся на спинку стула.

Сиси встала из-за стола и собралась уходить.

— Ты куда? — спросила Дженни.

— Испугалась страшных историй Бена, — съязвил Квентин.

Сиси сгримасничала и ответила, что ей нужно в уборную. Олив кинулась предлагать свою помощь в качестве провожатого, но Сиси ей напомнила, что учится здесь уже достаточно долго, чтобы выучить, где здесь находятся туалеты. Договорено было встретиться в домике, Бен со слабой улыбкой напомнил, что хочет ещё раз выиграть. Сиси пообещала ему быстрый выигрыш и ушла.

Вне столовой в школе свет не светился — выход был за поворотом, так что везде царил полумрак. Естественно, Сиси не пошла в туалет — она отправилась на второй этаж.

Кита последнее время очень волновала Виорела Раду. Чем именно — он никак не мог сказать, казалось, он и сам не понимал этого. Но, как бы там ни было, он невзлюбил Виорелу и не доверял ей. Она ему казалась слишком доброй, а, по его мнению, люди по определению не могли быть такими добрыми. Последний раз, когда Виорела предложила ему помощь с задачей с биологии, он бросил на неё такой свирепый взгляд, что даже Сиси, к которой это не имело никакого отношения, поёжилась, а когда она с ним здоровалась, то всегда на её щеках появлялся румянец, и это страшно раздражало Кита. Зато ему нравился её муж Николай. Кит был рад ходить к нему на уроки, и он любил говорить, естественно, когда рядом не было Дженни, что Николаю ужасно не повезло с «припадочной» женой. Николаю Кит пожимал руку, перекидывался с ним шутками, а на уроках труда, которые тоже проводил Николай, они состязались в том, кто ловчее и быстрее.

По правде сказать, Сиси и саму немного смущало поведение Виорелы, кое в чём Кит был прав: не мог обычный посторонний человек с такой любовью и заботой относиться к другим. Так что Сиси решила во что бы то ни стало разузнать хоть что-нибудь об учительнице. Тем более, что она наверняка знала больше о всех этих убийствах, а Сиси очень нужна была эта информация.

Сиси подошла к аудитории Виорелы и оглянулась. Везде было темно и пусто. Только сейчас девушка подумала, что нужно было бы взять хотя бы хиленький фонарик, а так приходилось делать всё на ощупь. Сиси взялась за ручку и подёргала — дверь была заперта. Сиси ругнулась и извлекла из кармана пару шпилек. Она ужасно не любила взлом, зато она прекрасно себя чувствовала, когда заходила в чужую незапертую комнату и рылась в чужих вещах — она считала, что таким способом хозяин комнаты будто делится с ней тем, что ей нужно.

Сиси присела перед замком и засунула одну шпильку в скважину. Она уже поднесла вторую руку со шпилькой, как вдруг из другой стороны коридора послышался голос. Сиси так и застыла перед дверью на коленях. Она оглянулась — насколько можно было судить, там никого не было. Сиси медленно встала с колен и тихо пошла на голос. В конце коридора была не очень широкая лестница на третий этаж. Именно с третьего этажа и звучал голос. Он был женский.

— Эй, кто здесь? — крикнула Сиси, делая первый шаг на лестнице. Никто не отозвался. — Отзовитесь!

— Это я, — тихо ответил женский голос, но Сиси уже была достаточно высоко на лестнице, чтобы услышать. Ответ вообще никоим образом не дал понять, кто же это, — голос для Сиси был незнаком.

Сиси вышла в коридор на третьем этаже и увидела силуэт возле первой двери. Насколько она помнила, то здесь находилась аудитория Роберта Арада.

— Вы кто? Что Вы здесь делаете? — спросила Сиси, медленно подходя к человеку.

— Это кто ты? — ответила девушка. — Я давно здесь учусь и ни разу тебя не видела.

— Как ты знаешь, кто я такая, если вокруг кромешная тьма? — сказала Сиси.

— Я по голосу слышу, а твой мне не знаком. Значит, ты новенькая, да? Боже, как чудесно! Казалось, тут столетиями ничего не меняется, а тут вдруг ты. Вот так сюрприз! — девушка говорила медленно, растягивая гласные. Но это не казалось манерным, скорее, вызванным медленной реакцией на происходящее или болезнью.

— Я прошу прощения, но что ты здесь делаешь? Может, нужно было бы спуститься вниз?

— Ты знаешь, я искала Роберта Арада сказать, что я тут, здесь, прямо вот тут, а его нет, представляешь такое? — ответила девушка так, словно это и вправду могло быть очень странно.

— Но ведь сейчас время ужина, он, наверное, в столовой или в своём домике. Пошли вниз, да и мне сложно говорить с тобой, когда я не вижу твоего лица, — сказала Сиси и сделал шаг назад, словно призывая девушку идти за собой.

— Боже, ну да, конечно, ты же меня не видишь! Вот так незадача! — воскликнула она и, по видимому, начала рыться в своей сумке.

— А разве ты меня видишь? — удивилась Сиси.

— А мне не обязательно видеть твоё лицо для беседы, — ответила девушка, и вдруг Сиси увидела, что сверкнула спичка, а потом зажглась свечка. — Я предпочитаю свечи — терпеть не могу фонарики. Из-за их фальшивого света многого можно и не рассмотреть.

Когда огонь выхватил из тьмы лицо девушки, Сиси немного попятилась назад и по её телу пробежали мурашки.

Из бледного худого лица на Сиси сверху вниз смотрели огромные, словно нарисованные глаза с длинными тёмными ресницами. Под глазами виднелись страшные тёмные круги, и Сиси искренне надеялась, что это просто игра света. К пухлым губам прилип маленький локон белых волос. Свет дрожал ровно как и худые руки с длинными костлявыми пальцами, которые держали свечу. Девушка одной рукой поправила волосы и сказала:

— Ну вот, какая ты. Я, право же, расстроилась. Я думала, такой голос должен принадлежать девчонке как минимум покрупнее, а ты вот какая крошечка.

Сиси не знала, что ответить, но девушку это нисколько не смутило, она продолжала говорить:

— Мне срочно нужно найти Роберта Арада, потому что я тут, понимаешь? Я тут, а он не знает, а должен узнать, а его тут нет. А мой домик заперт, а ключи мои в домике, и мне некуда пойти. Нет, — девушка на секунду задумалась и закатила глаза вверх, но они были настолько выразительные и большие, что Сиси побоялась, как бы они из глазниц не выпали, — мне есть куда пойти, но я не могу испортить сюрприз, понимаешь? Да, никак не могу испортить. Так что я просто не знаю, как мне теперь быть. Да, я знаю, что я сделаю. Я посижу здесь и подожду, — и девушка села под дверью аудитории Роберта Арада, поставив возле себя свечу и сложив руки на коленях. Сиси так и осталась неподвижно стоять. Девушка это заметила. — Ты не знаешь, куда бы тебе присесть? Эм-м-м, вот! — она сначала осмотрелась, словно и правда искала хорошее место, а потом, вдруг найдя самое лучшее, ткнула пальцем возле себя по другую сторону свечи. — Садись, не стесняйся.

Сиси покорно подошла и села рядом. Девушка не казалась столь дружелюбной. Было впечатление, что она просто навеселе или под кайфом. В голову Сиси стали лезть догадки, но нужны были доказательства.

— Меня зовут Элизабет Джонс, я из Великобритании ученица.

Девушка повернулась к Сиси и словно бы негодующе произнесла:

— Ну вот, ты напрочь убила всю романтику! Сначала этим своим светом, потом — именем. Это ещё нужно иметь талант, чтобы так разрушать загадочность! Я своё имя не скажу ни за что, вот так вот.

Сиси поджала губы. Не получилось.

— Так ты говорила, что тебе нужен Роберт Арад, да?

— Да-а-а, — оживилась девушка, — мне нужен Роберт Арад, чтобы сказать ему, что я тут, прямо здесь, под его дверью! Я здесь, Роберт Арад, ты меня слышишь? — негромко крикнула девушка, а потом, послушав несколько секунд тишину, сделала вывод: — Он меня не слышит. Вообще. Ты можешь в это поверить? Я кричала, а он не отзывается. Вот незадача.

— А зачем ему знать, что ты здесь?

— Вот это ты, Элизабет, и даёшь. Я ведь была не здесь, а теперь я здесь. Он должен знать, понимаешь? Но он не знает, вот так вот. А мне нужно ему сказать, чтобы он знал, понимаешь?

С девушкой было явно не всё в порядке, и Сиси уже готовилась уговаривать её пойти вниз в столовую, но всё же спросила:

— А где ты была?

Девушка задумчиво посмотрела вперёд и слегка нахмурилась.

— Я болела, — наконец-то после долгого молчания произнесла она. — Я лечилась, пила таблеточки и сиропы. Они все были такие вкусные, сладкие-сладкие. Странно, но до этого мне ни разу не попадались такие вкусные лекарства. А в больнице, где я была, я много спала и пила пилюли и микстурки. Мне понравилось, — вдруг девушка жутко улыбнулась, и Сиси стало не по себе. — Там были очень добрые медсёстры. Они разговаривали со мной о хороших вещах: платьях, причёсках, помадах. Можешь себе представить, как хорошо мне там было?

— А что ты лечила? Неужели ты была так сильно простужена? — вообще-то Сиси съязвила, но девушка этого не поняла и нахмурилась.

Она опять глубоко задумалась, но вдруг вздрогнула и взглянула на Сиси. В глазах её уже не было того детского выражения, который присутствовал раньше, там были слёзы и страшный испуг. Она начала труситься всем телом и качать головой.

— Нет-нет-нет, — беззвучно повторяла девушка одними губами. Слёзы обильно катились по её щекам. Она вдруг оперлась на свои трясущиеся руки, стала на четвереньки и медленно поползла назад от Сиси.

— Луминица, — сказала Сиси, и брови девушки вздрогнули. — Да-да, я знаю, как тебя зовут. Видишь, я знаю тебя. Может, спустимся вниз, в столовую, ко всем?

— Ко всем, — беззвучно повторила Луминица и начала медленно вставать. Сиси, окрылённая успехом, подорвалась на ноги одним махом и протянула Луминице руку. Но та, словно в припадке, всё шатала головой и внезапно разразилась громким рыданием, закрыв лицо руками и вжавшись коготками в кожу так, что потом остались следы. Сиси невольно вздрогнула. — Нет-нет-нет, — Луминица вцепилась тощими пальцами себе в волосы и попятилась. — Боже мой, не-е-е-т, — протянула она и так закусила губу, что даже при свете свечи было видно выступившую кровь.

И прежде чем Сиси решила предпринять ещё какие-нибудь меры, Луминица вдруг развернулась и сломя голову понеслась через весь коридор.

— Луминица, постой! — только и крикнула Сиси, но девушка уже скрылась во тьме, и было слышно только стук её каблуков, а потом — как она спускается по ступенькам в другой стороне коридора.

Сиси плюнула на свечу и вещи Луминицы и побежала в столовую, надеясь, что застанет Бена ещё там. Ученики удивлённо расступались перед ней, когда она бежала к своему столику, расталкивая всех на своём пути. К счастью, все ещё были на своих местах. Квентин первый увидел её.

— Боже мой, ты увидела монстра в сортире? — предположил он.

— Твоя Луминица — худая высокая любительница свечей, загадочности, и ещё она Служительница? — сразу же выпалила Сиси Бену, даже не переведя дух.

Бен, ничего не понимая, нахмурил брови и медленно ответил:

— Ну, да.

Олив, наверное, всё поняв, закрыла ладонью рот.

— Ну тогда поднимайся, Бен Блэйд, и иди искать свою подругу, пока она не наделала страшных вещей.

Елена, блядь, не знала ничего. Ни-хе-ра. Она была без понятия, что в школу приехала Луми. Когда Бен беспардонно ворвался в её кабинет и с порога громко спросил, когда машина з Луминицей Ракоци заехала на территорию школы, Елена ответила, что «семья Ракоци не сообщала о скором прибытии Луминицы» и начала убеждать Бена, что он ошибся. Но когда потом в кабинет вошла Элси и дала слово, что разговаривала с Луми, Елена переглянулась с Василием и распорядилась, чтобы Луми нашли к утру, чего бы это ни стоило.

В домике не оказалось ни её вещей, ни её самой. Шофёр, который привёз её, сказал, что Луми не брала с собой никаких вещей, кроме сумки, которая, по словам Элси, всё ещё лежала возле дверей аудитории Роберта Арада. Лео Бассай, которого вызвали сразу же, сказал, что его человек, некто по имени Стефан, сообщил минут пять назад, что видел, как девушка с длинными белыми волосами, вскрикивая что-то, бежала в лес, и что он выстрелил в неё, думая, что это стригойка, но не попал. Возглавлять поиск Луми доверили Конни и Лео, и это немного успокоило Бена. Нолли, которая тоже порывалась искать Луми, Бен с горем пополам успокоил и отправил в домик вместе с Викки и стальными. Остались только Бри и Исса — они реально могли помочь. Элси тоже увязалась хвостиком. Все разделились на несколько групп, чтобы обыскать больше территории.

Была приблизительно полночь, когда с восточной стороны от школы прогремел рёв и в небо поднялся огромный столб пламени. Бен не помнил, когда он вообще бегал так быстро, отмахиваясь от веток, спотыкаясь об коренья, вылезшие наружу, и пни. На вершине очередного подъёма стояли люди, которые искали Луми здесь. Бен, расталкивая их, пробрался на вершину. Там на корточках спиной ко всем сидел Конни, положив себе на колени голову Луми. Бен присел рядом с Конни. Луми была бледнее обычного, с чёрными кругами вокруг глаз, вся грязная, в земле, в запутанных волосах виднелись листья.

— Она без сознания, но я думаю, что с ней всё нормально, — сказал Конни, тяжело дыша. — Заставила же она нас поволноваться, — он грустно улыбнулся и повернулся к Бену.

Голос Конни звучал для Бена неясно, словно издалека. Бен нащупал руку Луми и сжал её в своей ладони — она была холодная. Холодная, но живая Луми.

— Немедленно её в больницу, — хрипло скомандовал Бен, отталкивая Конни и взяв подругу на руки.

Бен увидел, как облегчённо выдохнули Исса и Бри и как Элси привстала на носочки, чтобы увидеть лицо Луми. Люди вокруг кинулись предлагать свою помощь, вдруг, откуда ни возьмись, возникли носилки, и было решено поместить Луми на них. Рядом появился Конни и увёл Бена от друзей, но Бен даже не сопротивлялся. Ему казалось, что даже если ему скажут лечь и умереть рядом с Луми, он так и сделает. Когда они дошли до самого конца процессии и получились последними, Конни приобнял Бена за плечи.

— Хочешь поговорить? — спросил он.

— Ты привёл меня сюда, чтобы спросить, не хочу ли я поговорить? — слабо возмутился Бен. — Я бы лучше сейчас был возле неё.

— Она без сознания, и я уверен, что ей сейчас совершенно всё равно, кто возле не крутится. Ты слышал тот рёв? Как думаешь, что это было?

— Я уверен, его было слышно и в противоположной части страны. Но я думал, что ты знаешь, что это. Ты же был рядом.

Конни убрал руку с плеч Бена и потёр лицо.

— Всё, о чём я знаю — столб пламени и рёв, хотя да — я был совершенно близко. Когда мы с моим отрядом прибежали туда, там была только Луминица в том состоянии, в каком ты её видел. Скажи, Бен, она… ну… — Конни замялся, сцепив ладони в замок. — Она вполне хорошо себя чувствует?

Бен остановился. Для него это было уже слишком.

— Ты хочешь сказать, что она больная? Что сама нарвалась на опасность? — громко спросил он.

Конни оглянулся, и Бену показалось, что Конни закатил глаза, словно его всё это смертельно достало.

— Я ни в чём её не виню, Бен, ты прекрасно это знаешь. Но прекрати отрицать то, что она не в себе. Тем более, что нашёл я её одну. Ты хочешь сказать, что тот, кто произвёл такое фаер-шоу и так громко дал о себе знать, скрылся бы так быстро? Тебе не кажется, что Луминице есть что скрывать? Потому что у меня такое впечатление, что ты совершенно не знаешь свою подругу, Бен. Где она была последние месяцы? В больнице? В какой больнице? Даже ты этого не знаешь, Бен! О Луминице ничего не известно! Вдруг мы зря ломаем головы? Может, это она причина всех этих бедствий?

— Не называй её убийцей, Конни: она никогда не была такой и никогда не будет, что бы с ней ни случилось.

— Видят боги, не я назвал её убийцей, а ты, — Конни ткнул в Бена пальцем. — Я всегда был твоим другом, Бен, всегда поддерживал тебя и давал советы. Неплохие кстати советы. Я дам тебе ещё один: присмотрись к Луминице. Она ненормальная, у неё не всё в порядке с головой, и лучше не верить всему, что диктует тебе её больной рассудок.

Конни развернулся, не ожидая никакого ответа, и побежал вдогонку остальным.

Бен ещё постоял полминуты, а потом только медленно двинулся в сторону школы. Ночь в лесу была слишком темна, потому нужен был свет, и Бен вспомнил, что его фонарь остался там, где нашли Луми. Он, не раздумывая, развернулся и отправился за своим фонарём.

Бен был полностью уверен, что Конни глубоко ошибается. Луми, как бы ей плохо ни было, никогда бы не стала убивать людей, или извергать пламя, или рычать, как дикий пёс. Да, Бен был согласен, она немного помешалась, но не могло же всё дойти до такого?

Или могло?

Бен без труда нашёл тот склон, где оказалась Луми. И правда, его фонарь одиноко лежал на вершине. Бен присел на землю и пару раз включил и выключил фонарь, проверяя, всё ли с ним нормально.

Небо было чистым и звездным. Бен поднял голову и выпустил изо рта пар. Почему-то всё становилось очень сложно. Маргарита Роджерс по полной компостировала мозги Хэтти, и теперь Хэтти всё чаще и чаще спрашивала у Бена, какой фасон платья выгодней всего подчёркивал её великолепную фигуру или какой оттенок белого ему нравился больше всего. Луми заболела и теперь не могла оправиться, и вот Конни сбросил ответственность за убийства детей на её хрупкие худые плечи. Квент втрескался в Элси и всячески отрицал это, выпрашивая у Нолли, когда Элси обычно ходит в душ, чтобы обязательно втиснуться в очередь перед ней.

Ветки на ближайшем дереве, которые едва ли не касались неба, были к чертям собачьим сломаны.

Бен сильнее сжал в руке фонарь и включил его, направив свет вверх. Из кромешной тьмы показались чёрные крючковатые силуэты деревьев. И правда, Бену не показалось: куда бы он ни направил луч фонаря, везде виднелись сломанные ветки, не важно, как высоко они были. А на земле, возле того места, где нашли, Луми, листья и трава были примяты, причём чем-то по крайней мере огромным. То там, то здесь виднелись ямки и вырытая земля. Странно, что Бен не заметил этого сразу.

Бен так и не сумел догнать всех, поэтому в школу вернулся самым последним. Он молча поплёлся в свой домик, прекрасно зная, что о Луми позаботятся. Наверное, её родители уже были в школе. Может, и его мама как владелица интерната тоже приехала. Всё могло быть. Но счастье от того, что с Луми всё в порядке, что она жива и что она здесь, заставляло Беново сердце биться быстрее. Значит, он не зря переживал, не зря её ждал — теперь они вдоволь наговорятся, насмеются и наплачутся друг другу.

Как только Бен ступил первый шаг в домик, Нолли набросилась на него с объятиями, словно это он пропал, а не Луми.

— О Боже мой, мы так переживали, ты не представляешь! — громко прошептала Нолли Бену в куртку. — С ней всё нормально? Ты уже её видел? — Нолли подняла голову и посмотрела Бену в глаза. Она была настолько испугана и красива, и её глаза так блестели, бледные тонкие губы так дрожали, что Бен, взяв её лицо в ладони, наклонился к ней, так что их носы соприкоснулись.

Бен отчётливо почувствовал, как у Нолли сбилось дыхание.

— Ты слишком любопытная, мой Одуванчик, — прошептал он ей почти в губы.

Нолли испуганно моргнула и отпрыгнула от Бена, нервно поправляя волосы. Она не знала, куда деть глаза, и Бен, уняв странную сладкую тяжесть в животе, принялся раздеваться.

— Я так понял, ты не знаешь последних новостей, да? — спросил Квент, сложив руки на груди.

— Дай угадаю: приехали родители Луми и уже были здесь — искали меня? — сказал Бен, прекрасно зная, что такую неудовлетворённость у Квента могла вызвать только Луми или что-то, связанное с ней.

— Ракоци страшно похожа на свою рехнутую мамашу, — процедил сквозь зубы Квент.

— Они были очень озабочены, что не нашли тебя. Так что лучше побыстрее увидеться с ними, пока они не оповестили твоих родителей о твоей «пропаже», — посоветовал Исса, поглаживая Мирро по загривку.

Видеть сейчас истерики Лары Ракоци и слушать пустые угрозы её мужа Тео «закрыть к чертям собачьим эту школу» было для Бена сложно, но если бы они сообщили матери, что её сын будто бы исчез, было бы ещё хуже. Поэтому Бен покорно натянул курточку назад.

— Если увидишь Луминицу, скажешь, что мы ждем её скорейшего выздоровления, — тихо сказала Нолли.

Бен кивнул и вышел из домика с твёрдым намереньем не возвращаться сюда сегодня. На улице было холодно, ярко светили фонари. Бен вспомнил, как раньше они с Луми, будучи очень непослушными детьми, любили блуждать по парку возле Бенового дома вечером, взявшись за руки. Они притворялись могущественными волшебниками, и каждый куст был для них серьёзным противником. Когда они были совсем маленькими, Луми всегда выигрывала и убивала больше злых колдунов, чем Бен. А всё потому, что мама Бену всегда говорила, что мужчина должен быть джентльменом, а значит, уступать даме место, каким бы оно ни было. Но потом, спустя несколько лет, Бен начал понимать, что Луми выигрывает не потому, что он демонстрирует свою толерантность и обходительность, а потому что она была ловчее, быстрее и хитрее. Так что Бен решил не поддаваться, но всё равно у него ничего не получалось: Луми всегда была в выигрыше, как бы Бен ни старался.

Так что однажды поздней весной, когда они в который раз играли в эту игру и присели у фонтана, Луми сказала, что должна на всё лето уехать в Норвегию с родителями: у её отца там были неотложные и, несомненно, важные дела. Оставлять они почему-то свою дочь с бабушкой Илеаной не захотели. И для Бена, и для Луми это был удар ниже пояса. Так что, взвесив все «за» и «против», Бен предложил подруге поцеловаться. Ведь им было всего немного за тринадцать, вся жизнь была впереди, и кто знал, может, Луми кто-то поцеловал бы в далёкой Норвегии, тот, кому она безразлична; а вот Бену она была сестрой по духу, и он срочным образом хотел, чтобы их первые в жизни поцелуи произошли именно друг с другом. Ведь они любили друг дружку так сильно, как только могла любить тринадцатилетняя девочка своего лучшего четырнадцатилетнего друга и как мог любить четырнадцатилетний молодой ветер свою тринадцатилетнюю юную розу.

Они поцеловались. Она уехала в Норвегию. Когда она вернулась, он уже вовсю заигрывал с Хэтти Роджерс, а она стала помогать ему во всех его амурных делах. Они всё так же любили друг друга, два лучших друга.

Её родители были там, где Бен и ожидал их увидеть — в домике Луми. Они никогда не были возле дочери, если того не требовали обстоятельства или общество. Так что и сейчас они предпочли сердиться на шофёра и жалеть свою бедную дочь не возле её кровати в больнице, а в её домике, где был горячий чёрный кофе, зефир и шоколадные конфеты в красивых коробках. Как только Хэтти отворила перед Беном дверь, Лара Ракоци бросилась к нему, отталкивая на своём пути Эм и Хэтти. Её глаза были подпухшими, но лицо казалось вполне себе приличным, словно она просто не выспалась, а не плакала за своей дочкой полдня. В руках она держала сухой носовой платок. Верхние пуговицы её шёлковой блузки были расстёгнуты, и было немножко видно кружевное бельё.

— Бен! Бен Блэйд! — вскрикнула Лара и упала Бену в объятия. Он приобнял её и легко похлопал по спине. — Никто не поймёт меня в этом месте лучше, чем ты!

— Не утрируй, Лариса, — послышался голос Тео. Он повернулся к Бену лицом. Бену всегда казалось, что вся суровость и грозность Тео Ракоци была полностью напыщенна. — Я уже говорил, все проблемы из-за твоей доброты и бесхребетности: ты разрешала Луминице всё, и вот она здесь. Ну и, конечно, в этой школе учителя учат всему… Учат они. Не школа, а рассадник греха. Нет-нет, Бен, я ни в коем случае не сетую на твою матушку, Беатриче — отличная женщина и руководящая. Это учителя здесь ни к чему не пригодные. Уверен, они даже посуду за мной не сумели бы помыть, если бы были моей прислугой. Татьяна, подай мне круассан. Я устал ждать, ничего не делая, — Тео щёлкнул пальцами и закатил глаза, ожидая круассана. Ти, которая тихонько подпирала стеночку, вытаращила глаза, но всё же подала Тео Ракоци целую тарелку сладостей.

— Ах Бен, мой Бен! — страдальчески причитала Лора у Бена на груди. — Убежала из дому, убежала! И куда, спрашивается? В школу!..

— Лариса, может, вам лучше присесть или прилечь? — робко предположила Эм Фриселл. Только глупая наивная Эм могла предложить такое Ларе. У Бена вообще иногда возникало ощущение, что Эм воспитывалась не как принцесса, а как какая-то сестра милосердия.

Лара ошеломлённо посмотрела на Эм совершенно сухими глазами.

— Дорогая, о чём ты говоришь?! Я же испорчу причёску! Бен, ну ты слышал? Мне предложили прилечь! Ах, обо мне тут совершенно никто не заботится! — разочарованно воскликнула Лора, приложила ладонь с платком ко лбу и обессиленно села на диван. — Боже мой, я не выдержу всего этого. Какой ужас! Бог никогда не посылал мне счастья, они только страдания!..

— Вы уже видели Луми? Она в больнице? С ней всё нормально? — спросил Бен, сев рядом с Лорой.

Лора вздохнула и немного помялась.

— Нет, вообще-то, мы с мужем ещё её не видели. Как только мы приехали, то сразу же направились сюда, думая, что она здесь. Но мы ошиблись. Потом мы пошли поискать тебя, но тебя тоже не было, зато в твоём домике нам сказали, что Луминица в больнице без сознания. Мы подумали, что лучше посидеть здесь до её пробуждения, — ответила Лора.

Бен молча кивнул — от родителей Луми едва ли можно было ожидать чего-нибудь другого.

— Может, вам было бы удобней в специальном домике для гостей? Там есть что выпить, — Эм сделала ещё одну отчаянную попытку прислужиться Ракоци.

Эндрю, который сидел на диванчике напротив, устало закатил глаза, словно большей глупости он никогда в жизни не слышал.

— Эми, да что ты такое говоришь! — воскликнула Лора, и Эм немного попятилась назад. Бену показалось, что Ти немного злорадно улыбнулась, радуясь, наверное, что на месте Эм не она. — Как мы можем быть в каком-то там домике, если здесь мы в окружении лучших друзей нашей дочери? Андрей, милый, подай мне воды, — Лора обессиленно протянула руку Эндрю.

Он небрежно поправил пиджак и наклонился к руке Лоры.

— Вам воды или водки, мадам? — тихо переспросил он, прищурив глаза. Противный слизень.

Лора посмотрела на него так, словно её взгляд мог заменить целую кучу слов.

— Мне плохо: моя дочь в больнице. Мне нужно немного расслабиться и успокоиться, — только и сказала она.

Эндрю улыбнулся и пошёл исполнять просьбу Лоры. Вернулся он с маленькой рюмкой и стаканом. И то, и другое было наполнено. Лора залпом выпила рюмку водки и запила водой.

— Андрей, ты просто душка, — она расплылась в довольной улыбке. Тео лишь недовольно посмотрел на жену, но ничего не сказал. — Когда же она придёт в себя? Ах эта Луминица. Проблем с ней не оберёшься.

Бен всё время краешком глаза наблюдал за Хэррит. Она медленно переместилась Бену за спину и положила руки ему на плечи. Когда Лора начала обсуждать с Ти предстоящую вечеринку у Фриселлов, никак вообще не реагируя на попытки Эм тоже принять участие в разговоре, Хэтти наклонилась к Бену и прошептала: «Алисии нету в домике. Она оставила ключ нам. Можем уйти туда, если хочешь». Бен благодарно пожал руку Хэтти. Это было его спасением — уйти отсюда, подальше от пьяных бредней Лоры, недовольного Тео и вечного будто усталого Эндрю.

— Лора, дорогая, — Бен взял руку Лоры в свою, тем самым прервав увлекательный рассказ о дочери троюродной сестры Лоры, которая забеременела второй раз за свои неполные шестнадцать и будет во второй раз делать аборт. — Эм была права: вам с мужем лучше выспаться и отдохнуть. Такой стресс за полдня, — Лора в ответ мечтательно посмотрела на Бена и улыбнулась.

— Я всегда поражалась твоему уму и сообразительности, — сказала Лора. Эм удивлённо захлопала ресницами. — Да, конечно, нам нужен домик. Эми, будь добра, сбегай к Елене или Василию и попроси у них ключ для гостевого домика. Боже мой, как я устала. Тео, давай, поднимайся, нужно собраться, пока Эми… Эми, ты что, до сих пор здесь? Я же попросила тебя сбегать, а ты только надеваешь пальто!

Лора продолжила кудахтать и всех в домике наградила работой. Под этот шумок Хэтти взяла Бена за руку, схватила своё пальто с вешалки и выскочила на улицу в чём была: колготках, шифоновой юбке, легкой блузке и балетках. Она высвободилась и принялась бежать, громко смеясь и по пути натягивая пальто. Бен побежал за ней. Он, конечно, совсем не понимал, почему Хэтти так заливисто смеялась — ему, например, хотелось плакать, но хохотала она так прекрасно и звонко, что Бену сразу же снесло крышу. Он догнал Хэтти, оббежал её спереди и обнял, целуя в губы.

— Ну что ты, Бен, ах… Ну не тут же, не так же… — запротестовала Хэтти, когда Бен задрал ей пальто и юбку и с силой сжал её задницу.

Ему показалось, что под скользкими колготками на ней ничего больше нету.

— С каких это пор ты перестала носить бельё? — прошептал Бен Хэтти в губы.

Она засмеялась его любимым грудным смехом. Бену показалось, что до домика Главарей он не выдержит и будет полностью довольный сексом где-то на улице. Может, и прямо здесь.

— Бен, это называется стринги. Не моя проблема, что ты живёшь в домике с девочками, которые даже не знают такого слова. Это они так плохо на тебя влияют. Потерпи до домика, всё будет.

Бен не сомневался, что что-то будет, потому что у него уже почти встал, а это в любом случае значило, что секс состоится.

Остаток дороги они шли за руку и молчали. Ладонь Хэтти трусилась то ли от холода, то ли от возбуждения. В домике Главарей было темно, даже на крыльце не горела лампа, поэтому когда Хэтти наклонилась к замку с ключом, Бен преспокойно подошёл к ней сзади и крепко прижал её к себе, так обняв ноги, что можно было почувствовать колготки и те практически на что не нужные стринги между её ногами. Хэтти пробормотала что-то непонятное, но Бену было всё равно.

Они ввалились в домик тяжело, словно дьявольски уставшие. Ещё на самом пороге с Хэтти слетело пальто, а сразу же за ним на пол посыпались жемчужины с порванных бус.

— Бен, слушай, пошли в спальню… — простонала Хэтти Бену на ухо.

— Какая, блядь, спальня? — прорычал в ответ Бен и толкнул Хэтти лицом к стене. — К спальне о-о-очень далеко идти, да? — Хэтти в отчет лишь засмеялась и поцеловала Бена в губы. — Боже, зачем ты вообще надеваешь эти колготки?

— Только не порви, солнце, они стоят… — начала Хэтти, но её прервал треск рвущейся ткани. — Очень дорого они стоили.

Бен рывком повернул её к себе лицом и таким же резким движением разодрал её блузку, так что все пуговицы застучали пол.

— Ты оставишь меня голой с такими темпами, — сквозь улыбку заявила Хэтти.

— Будешь жаловаться — порву и юбку, — коротко ответил Бен и опустился перед ней на колени.

Нельзя было сказать, что он очень любил это дело. Но всю прошлую неделю Хэтти морозилась, потому что у неё были грёбанные «эти дни», и Бену пришлось дважды проситься греться в холодные осенние ночи к Дениз Шербан. Дениз, естественно, дважды радушно его приняла, со всем пылом и сладостью, на которые только могли расщедриться её добрая душа, любящее сердце и измождённое долгой разлукой с Беном тело. Она, как всегда, спросила, когда Бен придёт в следующий раз, но он ничего ей не ответил: пока у Хэтти не начнутся новые «эти-ебаные-дни», Бен и не думал куда-нибудь сбегать из тёплой и мягкой кровати малышки Роджерс.

Бен соскучился. Соскучился по тому, что ему больше всего нравилось в Хэтти: по покатым бёдрам, добротным длинным ногам, мягкому животу, душистым волосам. Он любил её изнеженное и обласканное холёное тело, никогда не видящее большего груза, чем чемоданчик с косметикой, и то, как Хэррит научилась этим телом пользоваться, как она умудрялась не уступать Дениз и Лизи Фадор в искусном завлекании парней одними лишь глазами. И всю эту неделю, пока Хэтти «страдала» от недомогания, она с завидной регулярностью награждала Бена томными усталыми взглядами, так что Квенту едва ли не вошло в привычку связывать каждый Бенов стояк с глазами и приоткрытым ртом Роджерс.

Бен никогда это особо не любил, да и практиковал не очень часто. Но он соскучился.

Слишком долго Хэтти морозилась и отнекивалась.

Колготы, которые были полностью и бесповоротно разодраны, были сняты вместе со стрингами и юбкой. Бен закинул ногу Хэтти на подлокотник кресла, которое стояло рядом. Бен на коленях придвинулся ещё ближе.

Хэтти, не вытерпев даже начала, зарылась руками Бену в волосы и громко ахнула. Бен мысленно улыбнулся: Хэтти всегда говорила, что он хорошо работал ртом.

Спустя минут десять Хэтти потянула Бена за волосы вверх и всё-таки увела его в ненавистную спальню Алисы. Благо, она хоть располагалась на первом этаже, иначе лестница домика Главарей в полной мере бы ощутила, как сильно Блэйды могут скучать по своим возлюбленным. На самом интересном месте оказалось, что презервативов у Хэтти не было, а Бен вспомнил, что джинсы на нём не те, в которых обычно есть хотя бы один презерватив. Хэтти никогда особо не отличалась вежливостью к чужому личному пространству, поэтому и на этот раз полезть в чужую тумбочку искать контрацептивы для неё не было большой проблемой. Заметив у Алисы ещё и пачку противозачаточных таблеток, Хэтти сразу же загорелась идеей тоже начать их принимать и бросилась просить совета у Бена, но ему, честно говоря, было похуй, что будет делать Хэтти во избежание появления совершенно ненужных отпрысков, поэтому он тупо перевернул её на живот, с трудом натянул презерватив, который был точно не по размеру, и навалился на Хэтти сверху.

Когда она дёрнулась под ним последний раз и обмякла, тяжело дыша, Бен устало скатился с неё на подушку рядом. Ему никогда не нравилась комната Алисы: всё уныло-фиолетовое, постель атласная фиолетовая, ужасно пахнущая смесью нескольких стиральных порошков, половина гардероба — фиолетовая. И каждый раз, когда Хэтти затаскивала Бена сюда, ему казалось, что он внутри огромной луковицы. Алиса, будучи девушкой со сравнительно небогатой семьи, пыталась всеми способами соорудить вокруг себя хотя бы какое-то подобие роскоши, но это ей с трудом удавалось. Хэтти всегда смеялась над жалкими попытками Алисы втереться ей в доверие и заполучить звание близкой подруги, но, всячески отвергая и пренебрегая Алисой, Хэтти всё же пользовалась её комнатой, как своей собственной, когда в голову взбредёт.

Она лежала, уткнувшись лицом в подушку. Бен подумал, что не смог бы так — точно задохнулся бы. В конце концов, спустя где-то минуту молчания и неподвижности, Хэтти потянулась и перевернулась лицом к Бену. Она согнула руку в локте и оперлась на неё.

— Знаешь, — вдруг сказала она, всё же немного молча поглядев на Бена, что никогда ему не нравилось, — ты очень красивый. Представляешь, какие у нас могли бы быть чудные дети?

Она сказала это, словно шутку, но Бен прекрасно услышал в её голосе одну предательскую нотку. Она ещё в начале учебного года объявила, что её мама серьёзно намерена выдать своих дочерей замуж чем раньше, тем лучше. Это стояло у неё на повестке дня. И, насколько поняла Хэтти, старшую свою дочь Маргарита видела, как и все другие, рядом с Беном, но вот младшую, Или, она, наверное, решила ещё немного подрастить, а потом выгодно спихнуть на Тоби, тем самым оккупировав Блэйдов вдоль и поперек.

Бен резко повернулся к Хэтти лицом, и она уже поняла, что шутка не удалась.

— Хэтти, прекрати. Мне не нравятся такое разговоры. Тебе, может, и хочется угодить своей матери, но мне это противно, противна одна только мысль о детях, — Бен вздрогнул и сел на кровати, вспомнив, что сигарет у него не было.

Ни презервативов, ни сигарет. Как он вообще думал пережить эту ночь?

Хэтти села с ним. Она не придерживала одеяло, поэтому грудь её была голой. Бен вспомнил, что ещё несколько месяцев назад, когда он лишил Хэтти девственности, её грудь была поменьше, до этого времени она вроде бы подросла. Бен поёжился и мысленно напомнил себе, что всегда предохранялся. Всегда.

Хэтти погладила его по плечу:

— Бен, не сердись на меня. Это правда была шутка, но я не скрываю, что я сказала это для того, чтобы посмотреть на твою реакцию. Не думай, что я собираюсь прямо здесь и сейчас беременеть или рожать, нет. У меня вообще-то тоже есть свои планы на жизнь. Но…

— Вот если не собираешься, так и не говори об этом сейчас. И пошарь у Алисы по тумбочкам: вдруг у неё найдётся сигаретка.

— Не найдётся: Алисия не курит, даже когда пьяна или после того, как её кто-то поимел. Этого я вообще не могу понять. Но не важно. Бен, — Хэтти осторожно взяла его за подбородок и повернула к себе его лицо, — да, мы не в Средневековье, но ты же знаешь, какие надежды наши родители возлагают на нашу пару. Мы уже давно вместе, и всё уже решено. Разве тебе не хочется узнать всё заранее, чтобы быть уверенным в завтрашнем дне? Мне, например, не терпится вырасти. Повзрослеть наконец-то. Выйти замуж. За тебя, Бен. Нет-нет, не кривись даже, ты же знаешь, что это рано или поздно случится. Наш брак неизбежен, если только наша любовь не пройдёт совсем. Я просто думаю обо всём в перспективе, а ты даже слушать не хочешь. Можно подумать, ты от меня откажешься?

— Хэтти, прекрати. Никуда я не уйду от тебя, — только и бросил Бен и отвернулся от девушки. Ладонь Хэтти упала на одеяло. — Но не кажется ли тебе, что всё слишком быстро? Тебе всего лишь шестнадцать, Хэтти, о каком замужестве ты говоришь?

— Ну, я смотрю очень далеко вперёд…

— Не смеши меня. Не хочешь ли ты сказать, что и Или думает о замужестве? Ты права — на улице не шестнадцатое столетие, так что можно с такими вещами временить сколько угодно.

— Но зачем временить, Бен? — крикнула Хэтти. — Ты слышишь, что ты говоришь? Если ты меня любишь, если я люблю тебя, какой толк ждать долго? Мы уже и так словно супруги. Я провожу с тобой достаточно времени, чтобы привыкнуть к Беатриче и твоим замашкам в быту. И, кажется, моя мама договорилась с твоей о доме на юге Франции…

— Чего?! — прошипел Бен, выпрыгивая с кровати. Хэтти инстинктивно поёжилась и прикрыла грудь рукой. — Это моя мать обещала твоей наш родовой особняк?

— Нет, Бен, не моей матери, а нам, для нашей с тобой будущей семьи, — слабо улыбнулась Хэтти, и Бену стало тошно от этой улыбки, словно Хэтти уже была беременна и каждое утро стояла часами перед зеркалом и гладила живот, пытаясь заметить, очень ли он вырос со вчерашнего дня.

Бен потёр руками лицо и сел на кровать. Ему захотелось в душ и спать, но не здесь, а где-то в другом месте: забыться в тёплом летнем саду вместе с Луми или прилечь на колени Нолли на её мягкой кровати. Но не спать с недовольной Хэтти на шёлковых противных простынях Алисы и слушать о будущем, будущем, будущем, словно вот оно: дом, жена, дети, огромное состояние — а Бен смотрит на всё это и не знает, что с ним делать.

Подумалось, что Луминица, наверное, уже проснулась. А может, пока что нет.

Бен поднял с пола трусы и штаны и принялся одеваться. Хэтти позади засуетилась.

— Ты…ты куда, Бен? — заикаясь, спросила она.

Бен знал, что сейчас Хэтти начнёт просить его остаться, а потом, в случае неудачи, ещё и заплачет. Она всегда так делала, но на этот раз он твёрдо решил не поддаваться на её уловки.

— Ты что, обиделся? Не нужно, Бен! Забудь, что я тебе наговорила, я больше даже не заикнусь об этом! Бен, ну же… — Хэтти схватила Бена за руку, когда он потянулся за свитером. Она была растеряна, но Бен даже не сомневался — она ни в коем случае не обещала больше не говорить о будущем. Хэтти всегда так делала — откладывала всё в долгий ящик, но потом обязательно вспоминала и терроризировала Бена расспросами и разговорами, от которых Бен страшно уставал. Это было едва ли ни единственное, за что Бен Хэтти ненавидел.

Предполагалось, что Хэтти Роджерс родилась специально для него: Марк и Маргарита Роджерс давно были знакомы с Альбертом и Беатриче Блэйд, и, наверное, Бог однажды решил послать первым дочурку, а вторым — сынишку, да так, чтобы, когда люди смотрели на ребёночка первых, а потом вторых, неизменно говорили, что они — идеальные дети, что вскоре они вырастут красивыми девушкой и юношей, а потом точно поженятся, что у них будут красивенькие детишки, а у детишек будут свои не менее красивые детишки и так далее. Так всё и было, но Бог не предвидел одного: Бен Блэйд не захотел больше спать в одной постели (чужой воняющей постели) с Хэтти Роджерс этим вечером, и планы посторонних людей насчёт их совместного будущего стали рушиться.

— Хэтти, ну не в том дело, чтобы ты молчала, разве ты этого не понимаешь? — Бен сел на кровать и внимательно посмотрел на Хэтти. Она была жалкая и разбитая, словно кукла, которою макнули в лужу и оставили на асфальте. — Дело в том, что мы всё чёртово время…

— Не выражайся, — поправила она Бена.

— Всё, блядь, чёртово время мы имеем каждый своё мнение насчёт всего: начиная с того, что заказать в ресторане, заканчивая тем, что кое-кто из нас страстно желает забеременеть вопреки желанию второго не обзаводиться детьми хотя бы до шестидесяти. Хэтти, мы противоречим друг другу всегда, этого не изменить, и то, что ты сейчас подавишь обиду на меня, а потом когда-то вспомнишь и будешь капать мне на мозги этой же неразрешённой проблемой, никоим образом не спасёт ситуацию. Если я уйду сейчас, то завтра, скорее всего, мы обо всём этом вместе забудем.

— Я даже знаю, к кому ты сейчас пойдёшь, — сказала Хэтти, отнимая от Бена руку. — Я думала, Луминица тебе была интересна, потому что была красивой, богатой и заносчивой — точно такой, какие тебе всегда нравились. Значит, даже сейчас ей нужно больше внимания, чем мне, да?! Когда она ничего не может тебе предложить?

— Я вообще, если честно, не понимаю, о чём ты говоришь, — мысль о том, чтобы уснуть хоть где-нибудь, не давала Бену покоя.

— Это правда, что ты спишь с той девкой с твоего дома? — Хэтти надула губы и сложила руки на груди. — Отвечай немедленно!

У Бена сбилось дыхание от такого вопроса:

— С Нолли что ли?! — переспросил он. — Ты больная, Хэтти? Да я её в жизни пальцем не тронул!

— Эта твоя Нолли и так всем шлюхам шлюха, но я даже не о ней говорю. Бригитта, та красотка, которая всё время бегает за твоими родителями, как щенок, — ты спишь с ней?

У Бена сдавило горло. О ком угодно так можно было говорить, но не о Бриджет. Не о ней.

— Я не сплю с ней, Хэтти не выдумывай.

— Странно, а твоя мама говорила, что спишь, — прохрипела Хэтти, отводя взгляд в сторону. — При мне говорила, что спишь!

Бена больше всего бесило, какую роль придумала его мама для Бриджет. Скрывая собственную беспомощность и утешая своё самолюбие униженной жены, она заставляла всех думать, что Бриджет живёт в их доме только для того, что Бену не было скучно. Она всё время говорила, что другого оправдания придумать нельзя было: никакая другая должность не позволяла так долго и свободно жить в одном доме двум парням и девушке почти одного возраста, если они, конечно, не были родственниками, но мама всеми способами пыталась показать Бриджет, что та недостойна считаться членом семьи.

— Да, у неё такая работа…

Бен не закончил, потому что Хэтти фыркнула и закрыла рот ладонью, рыдая в руку.

— Хэтти, не усложняй всё, ну. Я не сплю с ней, хотя да, я могу и должен это делать. Ну, прекращай, — Бен, как бы ни хотелось уйти, бросил свитер на пол и лёг рядом с Хэтти, обняв её и уткнувшись носом ей в бок. — Луми и Бриджет для меня просто друзья, не более. Я останусь здесь с тобой до утра, как ты захочешь, только не реви. И поменьше слушай мою полоумную мамашу.

Хэтти убрала ладонь от лица, подвинулась и легла рядом с Беном, лицо к лицу. Её рука была мокрой от слёз.

— А мне нравится твоя мама.

— А мне моя мама не нравится. Видишь, даже здесь у нас с тобой непримиримые разногласия.

Хэтти улыбнулась и поцеловала Бена в нос.

— Только рискни уйти до семи утра — я потом тебя убью во сне в твоей же кровати. Ну, или в той кровати, в которой найду.

Хэтти уснула быстро, а Бен долго не мог успокоится и наконец-то закрыть глаза. Он боялся, что опять не успеет и не увидит Луми до того, как её заберут родители.

У Хэтти от слёз опухло лицо, смазалась косметика, и теперь она стала и вполовину не такая красивая, какой была в начале ночи. А ещё, когда спала, она сопела, открыв рот. Совершенно не похоже на сон принцессы, какой её считали. Да и вообще, вопреки распространённому мнению, она совершенно не ела сливки и клубнику каждый день: раньше она, естественно, пыталась соответствовать этим слухам, но однажды, пару месяцев назад, когда она, пытаясь соблазнить Бена, притащила к нему в комнату клубнику и сливки и съела немного, оказалось, что на тот сорт у неё была страшная аллергия (сыпь не сходила почти три недели), так что Хэтти теперь смотреть не могла даже на землянику. После того случая она поняла, что лучше всего Бена может завести спиртное и шоколад. Также Хэтти никогда не была в Риме, хотя большинство её завистников считало, что именно в Риме она опозорилась, когда ветер поднял ей юбку, а под ней ничего не оказалось. Но откуда же им было знать, что это было не в Риме, а в Париже и что фотографию эту сделал именно Бен, а потом по пьяни, наверное, кому-то показал? Его вообще страшно раздражали все эти глупые выдумки людей, которые Хэтти либо ненавидели, либо обожали. Вот Викки, например, отлично могла обосрать Хэтти и без придумывания разных бредовых историй. И такая позиция очень нравилась Бену — грубо, но хотя бы честно.

Ему удалось уснуть где-то в три ночи, но сон был больше похож на бред больного человека. Бен толком не спал, лишь дремал, и каждые полчаса просыпался от мысли, что он не успеет увидеться с Луми. А под утро ему приснилось, что он сам и вовсе застрелил лучшую подругу. Едва открыв глаза, Бен сразу же глянул на часы на прикроватной тумбочке, они сообщали, что было семь пятнадцать. Это значило, что уже пятнадцать минут Бен был полностью свободен.

Бен осторожно убрал с себя руку Хэтти, встал и оделся. Умылся в ванной. Нашёл в тумбочке Алисы жвачку — это была настоящая находка. Перед уходом он посмотрел на Хэтти — она спала тихо и мирно, малышка Роджерс со смазанной тушью и спутанными волосами. Она никогда никому не позволяла видеть себя в таком состоянии и пыталась никогда не доводить себя до такого вида, потому что это было ниже её достоинства — пьяные ночные гульбища, грязный секс, плохие компании. Хэтти была из тех девушек, которые ложились спать не позже того, как их золочёные будильнички тикали полночь, прятали свои самые плохие желания подальше в бархатные сундучки под кроватью и работали на износ, чтобы слыть благовоспитанной умницей перед тем, как однажды случайно напрочь отбиться от рук родителей или мужа.

Бен наклонился и поцеловал Хэтти в волосы, которые всё ещё пахли очень свежо.

Наулице было довольно тепло, из домиков выходили дети. Некоторые делали зарядку на крыльце, это в большинстве были Охотники на пару лет младше. Раза два Бен замечал в окнах полуголых одевающихся девочек; одна из Докторов (Бен её узнал), заметив, что на неё случайно посмотрели мужские глаза, оглянулась у себя в комнате, а потом ловко сняла лямки лифчика и показала Бену свою маленькую грудь, а потом, смеясь, закрыла шторы.

Да, Бену нравилось быть Бенджи Блэйдом. Парнем, которому даже незнакомые девчонки постарше показывали сиськи. Который водил довольно тесную дружбу с Нолли Шеер, кошкой-златовлаской, на чудный зад которой дрочила половина школы. Который был вторым ребёнком в семье, но никто этого не знал. Который был рождённый Бунтарём и одновременно самым ярко выраженным Блэйдом среди своих братьев и сестёр.

Бен сделал крюк по дороге в свой домик. Гостевой домик казался пустым, но Бен не стал сразу же бежать в больницу: для него, так же, как и для Хэтти, важно было представать перед людьми нормальным, а не помятым, с жвачкой вместо зубной пасты и непричёсанным. Даже если на кону стояла встреча с Луми, Бен всё равно знал, что, если он будет в таком виде, придирчивая Луми даже говорить с ним не захочет.

Когда Бен зашёл в свой домик, он ожидал громких визгов Нолли по поводу того, где и с кем он ночевал. Но их не последовало. На месте Бена в гостиной восседала Элси и чинно попивала чаёк с голубой чашки Нолли. Все парни, кроме Кристофа, были с ней. Квент что-то яростно доказывал Элси, размахивая руками и краснея на глазах.

— Ну скажи ей, что из Вороньего гнезда другого выхода, кроме дверцы внизу, нету! — в отчаянии крикнул он Бену, как только увидел его на пороге.

— Да, другого выхода нету, но даже если он и есть, то никто о нём не знает, — ответил Бен, вешая куртку. Ему страшно нравилось наблюдать, как Квент бушует из-за этой крошечной рыжей, а Элси с завидным спокойствием пила свой чай.

— Ну, значит, никто не знает о другом выходе. Осталось только его найти, потому что он должен быть, — ответила Элси и улыбнулась Бену.

Раздражённый Квент с громким стоном рухнул на диванчик рядом с Элси.

— Ты с нами живёшь чуть меньше месяца, а уже успела меня заебать, — пожаловался он.

— Да, в этом вопросе я могу сказать точно то же в отношении тебя, — парировала Элси, смотря перед собой. — И вы должны мне помогать, ми ведь все слуги Госпожи, а мне нужно докладывать Ей обо всём.

— А если мы не хотим этого делать? — спросил Исса, чеша Мирро за ухом. Бен подошёл к Иссе сзади и оперся о его кресло.

Элси подняла на Иссу глаза, полные тупого гнева и решительности.

— Можете не бояться, ничего с вами не будет. Я просто найду других людей, тех, которые мне помогут. Мне, кстати, недавно предлагали помощь.

— Кто, ну кто тебе мог предлагать помощь? — снисходительно произнёс Квент.

— Очень милый молодой человек. Его зовут Андрей, фамилию я не расслышала.

— Да-а-а, вот Андрей — самый милый изо всех, кто мог тебе предложить помощь, — вставил свои пять копеек Оз. — Просто не соглашайся, ради своей безопасности и безопасности твоих друзей.

— А то что он мне сделает? — хмыкнула Элси, отпивая чай. — Да мне всё равно: я смогу дать отпор.

— А должно быть не всё равно. Послушай, Элизабет, этот Андрей — Мардин, но он не такой, каким прекрасным ты его считаешь, — мягко произнёс Исса.

— Его семья верой и правдой служит Госпоже, с чего бы ему ставить мне подножку?

— Да потому что он больной ублюдок, Исса просто галантно «забыл» об этом вспомнить, — бросил Бен. — Большинство таких, как я, — тщеславные и корыстные сволочи, и Эндрю не исключение. Он то и дело ждёт часа, чтобы запустить когти. Если кому и доверять, так это нам, как бы это ни звучало.

— Пусть сама выбирает сторону, не будем ей мешать, — сухо сказал Квент.

Элси резко повернулась к нему. Казалось, между ними произошёл секундный немой разговор, после которого Элси поставила чашку на столик и подняла руки, словно сдавалась:

— Вам я могу доверять больше: с Андреем и его друзьями я не знакома вообще…

— Да что там, знакома. Помнишь тех двух придурков возле Вороньего гнезда в тот вечер, когда Минка Московиц умерла? Вот они его друзья. Можешь представить, кто там в его шайке? — перебил Квент Элси.

Элси округлила глаза от удивления, но потом хитро улыбнулась Квенту и заявила:

— И всё-таки там есть другой выход, я тебе клянусь. И когда я его найду, ты поймёшь, что о-о-очень сильно ошибался.

После этого она под смех Квента допила свой чай и встала уходить.

— Я, пожалуй, пойду к конюшням, куда Олив повела всех остальных…

Бен сначала не понял, почему Оз вдруг покраснел и смущённо улыбнулся, а Квент кинулся снимать свою кофту.

— Нет-нет-нет, никуда ты не пойдёшь, дорогуша, — заявил Квент, быстро подойдя к Элси и приобняв её за талию, закрывая кофтой ей задницу.

Элси нахмурилась и принялась отталкивать Квента:

— Отойди, ты чего, давай…

Бенов взгляд пал на диванчик, который был немного испачкан.

— Нет-нет, Элси, Квент прав, сейчас ты немного задержишься, — Бен в который раз поразился тому влиянию, которое он имел на Элси. Она вмиг успокоилась и даже позволила Квенту обнять себя сильнее.

— Я решительно не понимаю, что вы от меня все хотите, — уже спокойнее сказала она Бену. Бен лишь молча кивнул головой на пятно на диванчике. Он и не подозревал, что Элси смутится настолько сильно: она вмиг закрыла рот рукой, её щёки прямо-таки вспыхнули огнём, а в глазах блеснули слёзы. — Боже мой, какой ужас… — прошептала она.

Исса только слабо улыбнулся.

— Не переживай, мы к таким вещам привыкли. С Олив такое происходит с завидной регулярностью, как бы она ни страховалась, так что всё нормально, мы поможем всё исправить. Квентин, отведи Элизабет в ванную, а ты, Бен, найти у Олив всё, что Элизабет попросит. И халат, да. А мы с Оскаром уберём тут, — Исса встал и погладил Элси по волосам. Она посмотрела на него так, словно на своего спасителя. — Нечего расстраиваться.

— Спасибо, — пролепетала она и молча позволила Квенту провести себя в ванную. Квент остался караулить Элси, как верный сторожевой пёс.

Бен, подойдя к запертой двери ванной, негромко спросил: «Где лежит твоё бельё? Да, и тебе прокладку или тампон?», на что несколько секунд не получал ответа, а потом глухой и тихий голос из-за двери подробно объяснил, как найти бельё, и сказал, что предпочитает прокладки. Квент при этом, словно ничего не слыша, отвернулся и смотрел на входную дверь.

Бен довольно часто делал это для Нолли, так что для него это не казалось чем-то странным и не смущало его. Он сравнительно легко разобрался с гардеробом Элси и подошёл к тумбочке Нолли, где она держала все свои девчачьи вспомогательные средства. Открыл сумочку, начал в ней рыться.

Косметика, которая у Нолли имелась, коробочка с тампонами, вот и то, что Элси нужно…

Одно движение пальцев немного отодвинуло прокладки в сторону, и на дне показалась золотистая фольга. У Бена почему-то затряслись руки. Да, хорошенечко спрятаны, в самом низу лежали три презерватива, а сбоку, лицевой стороной вниз, лежала упаковка тестов на беременность. Открытая упаковка тестов на беременность.

Бен почувствовал странную тяжесть в ногах и голове, словно его кто-то обухом по голове огрел.

У Нолли кто-то был. Она с кем-то встречалась и наверняка с кем-то спала. Его Нолли с кем-то спала. Милая Нолли раздвигала перед кем-то свои ноги. Нежная Нолли кого-то целовала. Красивая Нолли кого-то трогала тёплыми руками. Его Нолли кого-то любила. Его подруга, его сестра, его кареглазая радость с кем-то трахалась, кричала чьё-то имя, под кем-то стонала и извивалась.

Возникло дикое желание перебить этому кому-то ноги, потому что никто не имел права к ней прикасаться. Никто, кроме…

Бен, зол на Нолли и на эти презервативы, на тесты на беременность, затолкал сумочку назад в тумбочку, схватил одежду для Элси и вылетел с девичьей спальни, вручил всё это встревоженному Квенту и, захватив курточку, молча ушёл из домика. Он услышал, как Исса позвал его по имени, но это уже его не интересовало.

Ему срочно нужно было увидеть Луми. Он чувствовал, что умрёт, если её не увидит. На пороге больницы его встретила улыбчивая Мари Матей и протянула к нему руку, чтобы прикоснуться к его плечу. Да, одна ночь с ней не стоила стольких дней её ужасных попыток снова ему понравиться.

— Где Ракоци? — с ходу спросил он, отмахиваясь от руки Мари, как от назойливой мухи.

Мари опешила от такой срочности. Казалось, она ожидала на совсем другую его реакцию, так что она просто села назад на своё место и, скривив губы, ответила:

— Предпоследняя кровать. Я думаю, что она уже очнулась — нужно будет проверить.

— Нет, не нужно. Я сам тебе потом скажу.

Бен зашёл в отделение, где длинным рядом стояли кровати, ограждённые занавесками. Ноги его сами несли, нет, не несли, а мчали к предпоследней кровати.

Она сидела, поджав колени к груди и обняв их руками. Она заплела свои белые волосы в косичку. Лицо и руки её были чистыми и бледными-бледными, как будто она сама была раскраской, а на её кожу пожалели цвета. Она испугано подняла глаза, когда Бен рывком вошёл к ней.

— Бен, — одними губами сказала она и сразу же расплакалась, когда Бен бросился к ней в объятия, упав на колени рядом с её кроватью. — Ты пришёл, Бен, ты пришёл… Я знала, что ты придёшь, знала…

Луми пахла скверно: больничным бельём, потом, лекарствами. Она, казалось, ничем не отличалась от здешнего интерьера: белая, как стены, как простыни, подушки, как воздух, пахнущий хлоркой и слезами.

— Я не мог не прийти, родная, не мог, — прошептал Бен Луми в волосы.

— Я очнулась ещё ночью, но потом уснула, — Луми отстранилась и усадила Бена на кровать напротив себя. — Я так соскучилась, Бен. Но я не вспоминала о тебе в больнице, и мне так стыдно, — Луми попыталась скрыть свои мокрые глаза рукой, но Бен вовремя перехватил её ладонь. — Я ничего не помнила, и мне было хорошо, Бен.

— Я не понимаю, Луми, я ничего не понимаю. Расскажи мне всё с самого начала.

Луми наклонила голову и сгорбилась, словно ей на плечи взвалили страшную ношу.

— Они забрали меня, сразу же, не дав мне даже минутки попрощаться, понимаешь? Просто взяли, закинули на плечо, понесли к машине, бросили на пассажирское сидение, как мешок с картошкой, и увезли. Пару дней я была в своей комнате, и никто не мог ко мне войти, потому что я дралась и всё разбивала, — Луми посмотрела на Бена так, будто ждала его одобрения. — Я почти не спала и ничего не ела, только пила воду в ванной. И почему-то мне не пришло в голову порезать вены, правда, вот я идиотка! — Луми нервно сглотнула и снова разразилась плачем, ужасно улыбаясь. — Но я даже не подумала об этом, я ни о чём не думала. Я просто кричала и плакала, спала, пила, а потом снова кричала и плакала и так далее… Мне так плохо, Бен, ты и представить себе не можешь. Но в одно утро, или то был вечер, я уж и не вспомню, пришли люди в белых халатах, что-то укололи мне и я уснула, а проснулась уже в больнице. Там был врач, и он сказал мне, что я была без сознания три дня. Он показал мне список всего того, что они сделали, и знаешь, что? Меня сажали на кресло и давали мне то, от чего у меня открывалось кровотечение! — Бен почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. — Они боялись, что я беременна, убирали то, что могло им помешать!

— Но Луми, ты и правда была…ну… — Бен кивнул на живот Луми.

Она лишь пожала плечами, грустно улыбаясь:

— Может, и была, я не знаю. И никогда не узнаю, потому что мне никто ничего не говорит, — её слёзы потоком лились на одеяло. — Сколько бы я ни билась, ни угрожала, этого мне не скажут никогда, — Бен подумал, что, если никто не хочет ничего говорить, что-то всё-таки точно было. Он не стал говорить это, но Луми, будто прочитав его мысли, добавила: — Я тоже так думаю, Бен. Если бы не было чего скрывать, я бы обо всём знала. Потом мне предложили одну вещь: стереть мне все воспоминания, связанные со всем, что произошло. Простой и действенный способ. Думаешь, я должна была отказаться? — Луми опять ждала поддержки и ритмично сжимала Бену ладонь. Бен в ответ только пожал плечами: он и правда не знал, как было лучше поступить. — Я согласилась, но не сразу. Но потом я подумала, что я не смогу жить с этим, понимаешь, Бен, я не смогу! Я рано или поздно умру! И я согласилась. Мне говорили, что могут быть последствия, что я могу стать другой, такой, какой бы никогда не стала.

— Но сейчас всё прошло, да? Ты кажешься совершенно нормальной и здоровой.

— Здоровой, Бен? — с горечью переспросила Луми. — Вот тут вот ничего нету, лишь огарки, — она приложила Бенову ладонь к своей груди тыльной стороной. — Ничего во мне здорового не осталось. Но ты прав, эффект забвения пропал, и я чувствую себя пустой. Я даже смутно помню то, что было вчера. До того момента, когда Элизабет не спросила меня, где я была, почему отсутствовала. Наверное, напоминание и разрушило эту стену. Я будто окунулась в проруби. Бен, — Луми придвинулась ближе и говорила почти что Бену на ухо. — Ты не будешь считать меня больной?

— Ну как же я буду считать тебя больной, если я вижу, что сейчас ты полностью адекватная?

— Хорошо, потому что мне нужно тебе кое-что сказать. Там, в лесу, я видела что-то. Просто выслушай и не перебивай меня, если тебе это покажется бредом сумасшедшей. Я бежала от Элизабет до тех пор, пока не очутилась на каком-то горбе. Я даже не знала, где я нахожусь, просто села на землю, чтобы отдышаться. Но вдруг я увидела, что ко мне бежит кто-то внизу. Я испугалась, но подумала, что это кто-то из наших пришёл за мной. Но там был ещё кто-то. Я чувствовала его присутствие всё время, когда бежала: чьи-то глаза сопровождали меня до самого конца. Я услышала, что сзади кто-то есть, но оборачиваться не стала. Единственное, что я подумала, это то, что меня окружили. Но вдруг ветки и целые деревья начали ломаться, и сбоку выросло что-то большое, крылатое и страшное. Оно было выше самых высоких деревьев. Что-то вот так вот пролетело мимо меня, быстро и резко, и сшибло с ног того человека, который ко мне бежал. Я думаю, это был хвост, длинный, с острым концом. Того человека я больше не видела, видимо, его не просто сшибло — он прямо-таки отлетел. Потом я помню только дым и столб пламени, а дальше ничего. Ты считаешь, я вру?

— Нет, — ответил Бен, во рту у него ужасно пересохло. — Все видели тот огонь, ты не врёшь.

— Бен, я знаю, здесь мои родители, и они скоро придут, — Луми взяла его лицо в руки и внимательно посмотрела ему в глаза, говоря быстро и несколько обрывисто: — У нас очень мало времени. Слушай, если это не было моей больной фантазией, тогда опасайся Константина, слышишь? Ты можешь подумать, что это личная неприязнь, но не верь ему. У меня нет доказательств, но я обязательно их найду и докажу тебе, что он не достоин доверия.

— Луми, что ты такое говоришь? — Бен схватил ладони Луми и сжал их. — Он в чём-то виноват?

— Да. Виноват. Он во многом виноват. Я тебе это докажу.

С коридорчика послышался слегка пьяный голос Лары Ракоци.

— Я люблю тебя Бен, слышишь? — прошептала Луми. Её слёзы упали Бену на штаны. — Я опять соглашусь на ту процедуру, я вынуждена бежать от всего этого, я чувствую, что потеряю рассудок, если не сделаю этого, а ты никому не говори, слышишь? Я скоро вернусь и докажу тебе, что я не ошибалась.

Бен поцеловал тонкие пальцы Луми. Шаги стали громче.

Наулице был дождь, бил град, днём было темно, как в гробу. Всё стояло поникшее, как душа Бена, и укрытия не было нигде. Больше в тот день Бен не видел ни Луми, ни Хэтти. Он лишь пил кофе в домике, пытался поменьше смотреть на Нолли и думал о том, что пистолет был заряжен и в любую секунду мог выстрелить.

Вот только в кого бы он попал?

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно не мало,

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Омар Хайям

Эми Гвендолин Мирабель Фриселл родилась двадцатого октября тысяча девятьсот девяносто седьмого года четвёртым ребёнком в семье Вальдимара и Гвендолин Фриселл. Маленькой Эми никогда не понимала, почему её мама постоянно плакала у её кроватки, пока бабушка Мирабель однажды не сказала: «Эта девчонка не полезнее, чем камень в кармане тонущего человека: тупая и некрасивая». После услышанного восьмилетняя Эми почти целый день ничего не ела, а потом под вечер убежала из дому в соседний заброшенный дом — спрыгнуть с верхнего этажа. Она часто играла там — родители не то чтобы ей разрешали, они просто об этом не знали и знать не хотели. Идея у Эми была прекрасная: сидеть на подоконнике открытого окна до тех пор, пока кто-то из семьи не придёт её спасать, не станет её уговаривать не делать этого, и она, конечно, не сделает. Но Эми просидела до семи вечера, а никто не пришёл. Пару раз она была вполне готова прыгнуть, но ей было страшно. Она горько плакала, не понимая, почему о ней до сих пор никто не вспомнил. Когда начало темнеть и Эми стало страшно быть одной в этом мрачном месте, она убежала домой. Но, как она увидела, никто и не заметил её отсутствия. С тех пор Эми поняла, что ей в её семье не рады.

Почти в одно время с ней родились Луминица Ракоци, Хэррит Роджерс и Татьяна Мазилеску с разницей в несколько месяцев. Они тесно дружили, четыре девочки, и Луминица всегда была всеобщей любимицей. У неё были самые волшебные белые волосы, на самом деле белые, как снег, не то что у Эми — блондинистые с противной желтизной; её серые большие глаза были самыми лучистыми, не то что у Эми — блеклые голубые; Луминица была выше, чем Эми, и худее, чем Эми, но Луминицу все считали тонкой и звонкой будущей моделью, а Эми — худой и несуразной палкой-шваброй. Да и забавы у Луминицы были ещё те: в семь лет она испортила все розовые кусты в саду Мардинов, перепачкав их чёрной краской (наказали за это садовника — потребовали огромный штраф и выгнали, позаботившись о том, чтобы он больше нигде не смог найти себе работу по специальности); в десять она уже орудовала вместе с остальными девочками и потехи ради остригла волосы девочки — дочери дворецкого. При этом, убегая с места преступления, Луминица оставила на тумбочке одолженную ею заколку Эми, поэтому виноватой, естественно, сделали Эми. С тех пор все считали её неудачницей и завистливой дрянью, а Луминица никогда не упускала возможность посмеяться над ней и её всевозможными провалами.

В четырнадцать лет Луминица стала королевой: у неё появился личный водитель, маленькая грудь и парень. А ещё она, будучи самой близкой подругой Бена Блэйда, стала самой популярной девочкой в школе, даже ученики постарше начали относиться к ней ещё более внимательно и уважительно, чем раньше. Поэтому Луминица решила соорудить вокруг себя пуленепробиваемую стену, состоящую из богатых красивых девушек. В неё, естественно, вошли Хэррит и Татьяна: в первой Луминица отметила осанку и манеру разговаривать, а во второй — чудный смуглый оттенок кожи и разрез глаз. Но потом Ракоци вдруг словно прозрела и во время одной из попоек в их домике заявила, что у Эми восхитительный голос и потрясающий блеск для губ. Именно поэтому Эми тоже удостоилась чести не быть выгнанной из комнаты каждый раз, когда Луминица заикалась о состоянии здоровья своей мамы или о своём парне, а ещё была награждена целой массой внимания по отношению к своей персоне: на неё вполне заинтересовано стали смотреть разные люди, плохие и хорошие, парни и девушки, восхищаясь и ненавидя, любя и завидуя.

Именно эта гамма новых ощущений, рождённых парой нелепых слов пьяной Луминицы, вовлекла Эми с головой в новую жизнь, где на неё стали обращать внимание и воспринимать хотя бы немного более серьёзно, пусть и не как Хэррит или Татьяну. За это Эми была благодарна Луминице всей душой и готова была пойти за подругой хоть на край света.

Потом у Луминицы появилась своя собственная машина, но водить она не умела, поэтому количество водителей Луминицы возросло втрое. Грудь у неё больше так и не выросла, но Ракоци удавалось так удачно акцентировать на ней внимание, что практически все, кто видел её, мечтал прикоснуться к её маленьким сиськам. А вот парень сначала вообще был для всех загадкой и секретом, единственное, что о нём знали — он ученик их школы или работает в ней. Но когда по школе пошёл слух, что Луминица Ракоци встречается с Вергилием Кэпряну, учеником-Мастером на два года старше, Татьяна ужаснулась и всем своим видом дала всем понять, какое отвращение она чувствует к этому человеку, а Хэррит хищно прищурила глаза и заявила, что Луминице нужно быть очень аккуратной. Но потом к ним подошла сама Луминица, и на вопрос, правдивы ли слухи, она лишь, смущённо краснея, сказала, что всё правда. Татьяна едва ли не со слезами умиления на глазах похвалила её выбор, а Хэррит сказала, что лучшей пары не могла для Луминицы и представить. Эми очень не понравилось, что девочки врали своей лучшей подруге, потому она решила сказать Луминице то, что хотела, безо лжи и наигранности, и предупредила её о том, что роман с таким парнем как Вергилий может совершенно не понравиться родителям Луминицы, ведь он был далеко не их сословия. Услышав это, Луминица разозлилась, обозвала Эми недоверчивой сучкой и ответила, что её родители — самые лучшие в мире и ни за какие сокровища в мире не предали бы счастье любимой дочери. А за такую дерзость, которую Эми себе позволила, Луминица заставила её в этот же вечер отсосать каждому парню из их домика. На камеру. Со льющейся на неё с бутылок сверху водкой.

Сколько бы Эми весь день ни умоляла, сколько бы ни просила прощения, Луминица оставалась непреклонной, а Больдо Попеску уже начал размышлять вслух о том, большая ли у Эми глотка. В тот же вечер в домике Луминица всё же сжалилась и пообещала прощение, если Эми станет на колени и извинится громко и искренне. Эми была очень счастлива, поэтому сразу же бухнулась на колени перед сидящей на диванчике Луминицей.

Эми заподозрила что-то неладное, когда Татьяна захихикала в ладонь, а сзади кто-то подошёл. Это был Больдо Попеску. Он схватил её за волосы крепко, как лошадь за гриву, и пообещал, что выбьет ей зуб, если она вздумает кричать. И начал расстегать ширинку. Эми резко вскочила и решила сбежать, но перед дверью возник Кристиан, ещё один парень с их домика, и отбросил её назад прямо в руки Больдо.

Луминица, медленно поднимаясь с диванчика вместе с Хэррит и Татьяной, попросила, чтобы мальчики были потише и не лезли Эми в трусы — это было бы уже слишком. Андрей Мардин дал Луминице своё честное джентльменское слово, и Луминица, одевшись, в сопровождении приспешниц ушла, никоим образом не обращая внимания на слёзы и мольбы Эми.

Эми знала, что её слово не будет значить ничего, ведь даже в её собственной семье никто не считал Эми стоящим хоть какого-то уважения человеком. Она знала, что её жалобы будут лишь пылью на ветру, и их услышит только Бог, если он вообще хоть что-то слышит.

В тот вечер Эми перестала верить в Бога — он её не услышал. Над ней всё издевались и издевались, иногда парни доходили до того, что Эми начинала задыхаться, но потом они высовывали свои члены из её рта и обильно заливали в неё водку. Так что Эми скоро стала пьяной и полностью мокрой, её тошнило, но каждый раз, когда у неё появлялся рвотный рефлекс, её больно были по лицу толстыми глянцевыми журналами.

Но, несмотря ни на что, в тот вечер в её жизни появился новый Бог.

Он пришёл тихо, как тень. Заметив беспорядок в гостиной, он наверняка сразу же бросился в мальчишескую комнату, куда они все оттащили уже не способную ходить Эми за волосы.

Эми практически ничего не помнила и не видела, но она услышала его голос, встревоженный и нежный, мутно видела его руки, крепкие и горячие, не такие, как у остальных — клешни. Он сказал всего пару слов, но их хватило, чтобы все за две минуты свалили из домика.

Он отвёл Эми в туалет, вызвал у неё обильную рвоту, засунув пальцы ей в горло, попутно извиняясь за это, а потом умыл, отнёс Эми на её кровать, раздел догола, вытер всю влажным полотенцем, одел во что-то и приложил к ссадинам на лице холодный компресс.

Ему на тот момент было почти пятнадцать лет, но он разговаривал тихо и ровно, словно взрослый. Он уговорил её заснуть и пообещал, поклявшись своим добрым именем, то никто её больше никогда не тронет. Эми поверила ему и уснула, а на следующее утро она проснулась поздно, с тяжёлой головой, и все были на уроках, кроме него. Он остался, чтобы проверить, как её самочувствие.

Эми взяла с него честное слово, что он никому ничего не расскажет, и он пообещал. И выполнил своё обещание. С тех пор Тобиас Блэйд, юный добрый Бог, стал для Эми спасательным кругом и единственным утешением не только в этом домике, но и в жизни вообще.

Она не знала, что Тобиас сказал остальным, но Луминица даже извинилась, сказав, конечно, что она только пошутила, а мальчики восприняли всё всерьёз. С тех пор больше никто не трогал её, не смеялся над ней, не дразнил, не обижал. И Эми была очень этому рада: она не потеряла всех своих друзей, она, конечно, всех их простила, потому что заслужила всё то, что с ней сделали. По крайней мере, она так считала. Луминица стала спрашивать у Эми советы по поводу одежды, Татьяна полюбила шутить с Эми и рассказывать ей анекдоты. А Хэррит начала делиться с ней своими секретами, иногда такими, от которых голова кружилась. Примечательным стало то, что Хэррит не рассказывала это больше никому, только ей, Эми, и Фриселл чувствовала свою нужность и особенность.

Всё реже Луминица приходила в домик по ночам, она стала рассеянной, а Хэррит в это время брала штурмом верхи школьного общества: прилежно училась, близко общалась со всеми Главарями, вела активную переписку с заграничными друзьями с других интернатов и улучшала связь с администрацией школы.

Но вот, в конце прошлого учебного года, одна ночь изменила всё. И на следующее утро Хэррит Маргарет Роджерс проснулась новой королевой, признанной и единственной. Пока носильщики забирали с домика все вещи бывшей красавицы-самодержицы, а саму её, спятившую от горя, запихали в машину и увозили домой, Хэррит преспокойно одела траурное чёрное платье и красила губы красной помадой, которой раньше Луминица запрещала ей краситься: она считала этот цвет на губах вопиющим сигналом о распущенности девушки. Потом Хэррит, естественно, написала полное сожалений письмо Теодору и Ларисе Ракоци, указав также, что Луминице, без сомнений, нужно лечиться и оправляться после такого случая очень долго.

Тем же летом в Париже Хэррит впервые переспала с Беном и официально, хоть и негласно, стала его будущей женой. Эми об этом узнала первой. Нет, она совсем не завидовала подруге, ну разве что чуть-чуть, потому что Бен и правда был очень влюблён в Хэррит, а Хэррит в него, и у них всё было невероятно романтично. Но для Эми это не стало испытанием и она не стала чувствовать себя неполноценной без парня, ведь зачем ей было спать с кем-то, если она уже давно была влюблена?

В это утро её разбудила Хэррит с жуткой белой питательной маской на лице и в розовом махровом халате.

— Просыпайся, ленивая попа, солнышко уже высоко, а ты не прибранная и совершенно неопрятна!

Эми лениво открыла глаза. У Хэррит была ужасная привычка — будить всех в комнате сразу же после своего пробуждения. Но, посмотрев однажды правде в глаза, Эми решила, что это даже хорошо, ведь она когда-то там читала что-то о пользе раннего подъёма. Так что она резко села на кровати, протирая глаза. Татьяна, которая сидела на своей кровати, громко засмеялась, едва увидев сонную Эми.

— Да у тебя на голове может целый курятник расположиться! Ты словно одно большое ходячее гнездо, — через смех сказала она, натянув на одну ногу колготки, а на вторую — нет.

Эми улыбнулась Татьяне.

— Доброе утро, Татьяна, Хэррит, — обратилась она к подругам, но Хэррит, казалось, вообще не услышала её. Она крутилась перед зеркалом и всячески пыталась найти у себя жирные бока.

— Почти неделя прошла с того времени, как мы с Беном поссорились, — вдруг грустно изрекла она.

— Но ведь вы не кажетесь рассерженными друг на друга или что-то типа того, — несмело ответила Татьяна. — Он каждый день тебя встречает, целует, расспрашивает обо всём…

Татьяну прервала Хэррит, громко фыркнув.

— У нас не было секса уже неделю. Ты правда считаешь, что это нормально? Как только Луминицу опять забрали домой, он сам не свой: всё время носится с этими новенькими, Элизабет и Жанной, практически не обращает на меня внимания, избегает меня. Я, между прочим, чувствую себя немного кинутой. И что теперь делать?! — взвизгнула она, резко поворачиваясь к подругам и сердито топнув ногой.

— Для начала, я думаю, было бы неплохо смыть этот ужас с твоего лица, — заметила Эми, встала и начала собираться в душ.

Хэррит засмеялась и сказала:

— Да, тут ты права, Фриселл, это вряд ли возбудит Блэйда. Я тут думала наведаться к нему в домик. Кто со мной?

Эми почувствовала, как ноги напряглись и защекотало возле копчика. Дыхание немного сбилось, и дезодорант выпал с рук.

— Да, пойдёшь со мной, Эми. Будешь моим прикрытием, — решила Хэррит и опять повернулась к зеркалу. — Ну, разве моя грудь не крошечная для такого тела?

В коридорчике, пока Эми ждала своей очереди, на её ноги всё время пялился Кристиан, и Эми решила, что впредь будет всегда надевать либо пижамные штаны, либо без длинного халата никуда не будет выходить. Когда подошла её очередь, вместе с ней в ванную втиснулась Хэррит со своей жуткой маской.

— Иди в душ, а я пока умоюсь, — скомандовала она и стала возле умывальника напротив зеркала.

Эми начала переминаться с ноги на ногу: было как-то неудобно раздеваться при Хэррит. Тем более, показывать ей, обладательнице третьего размера, свой нулевой. Позориться только. Хэррит с улыбкой посмотрела на Эми в зеркало:

— Не стесняйся, Эми. Мне всё равно, я не буду позорить тебя отсутствием добра, ладно?

Эми, превозмогая дрожь в коленях и жар в щеках, разделась и стала под душ. Сквозь льющуюся воду она услышала, как Хэррит довольно громко спросила:

— Почему ты так отреагировала на то, что я заикнулась о домике Бена? Тебе что, нравится мой парень?

У Эми закружилась голова от такого предположения Хэррит. Как она вообще могла подумать такое? Разве можно вообще влюбляться в парней лучших подруг?! Для Эми это было своего рода преступлением, так что она едва ли не захлебнулась водой.

— Эми, давай же, отвечай! — воскликнула Хэррит, резко отворяя дверцу кабинки, так что Эми даже не успела прикрыться. Хэррит не была расстроенной или возмущённой, казалось, что она будет даже рада, если одна из подруг облюбует её парня и станет пускать на него слюни. — Тебе что, нравится Бен?!

— Хэррит, не кричи, пожалуйста! — воскликнула Эми, неловко прикрываясь руками и мочалкой. Улыбка на губах Хэррит расплылась ещё шире. — Это неправда. Мне не нравится Бен, не понимаю вообще, откуда ты это взяла, — Эми отвернулась от Хэррит, чтобы та не заметила, как Эми покраснела.

— Эми, — обратилась Хэррит тихо и погладила подругу по голой спине, — ты можешь скрывать свои чувства от кого угодно, но не от меня. Я так давно тебя знаю, и ты мне так дорога, что секретов между нами не должно быть. Ты никогда прежде не была такой взволнованной. Может, скажешь мне, в чём проблема?

Эми постояла пару секунд под прохладной водой, собираясь с мыслями, но в последний момент струсила и ответила, что проблемы вообще нету. Хэррит ещё раз погладила Эми по спине и ушла.

Хэррит была слишком наблюдательной. Именно поэтому она стала новой королевой, а не Алисия или Татьяна, например. Она всегда замечала мелочи и умело манипулировала всеми сведениями, которые получала. И в этот раз Эми почувствовала, что и так очень долго скрывала всё от Хэррит.

Пока Эми и Хэррит одевались, Татьяна, которую не позвали с собой, нервно ёрзала на кровати, говорила что-то, заикаясь, осыпала Хэррит комплиментами. Естественно, Роджерс не взяла бы Татьяну в домик к Бену, даже если заставила бы её делать то, что Луминица когда-то заставила делать Эми, но Татьяна, казалось, этого не понимала, поэтому Эми было её жаль. Она жадными глазами смотрела на украшения Хэррит, разбросанные по всей кровати, и время от времени Эми окликала её, чтобы Хэррит не заметила этот взгляд.

— Хэррит, ты не думаешь, что тебе нужно немного пообщаться с Джонс? — спросил Андрей, когда Эми ждала в гостиной, пока Хэррит повертится перед зеркалом ещё и здесь.

Хэррит, удивлённая, повернулась к Андрею и Эми лицом.

— Что-о-о? — протянула она. — С Джонс?

— Ну, с той, новенькой. Я уже говорил с ней, а она ничего такая девчонка, — лениво сказал Андрей, и у Эми свело челюсти. — Я не думаю, что она мне доверяет. А ты, я вижу, отправляешься к Блэйду, так и поулыбайся там ей, поговори с ней. Ведь за тебя Бен заступится, а за меня — поделом.

Хэррит тихо засмеялась в зеркало.

— Зная тебя, я бы тоже за тебя никогда не заступалась. Только я не понимаю, зачем тебе это нужно? Ну приехала она, ну уедет. Тебе-то что?

— Эх, Хэррит, видно, что ты ничего не понимаешь. И как ты можешь быть королевой, если не понимаешь элементарного? Вот Луминица была шустрая: всё обо всех знала, понимала все выгоды, работала, как истинная принцесса…

— И так принцессой и умерла, — перебила Андрея Хэррит, резко повернувшись. — Где она сейчас, эта Луминица? Глотает таблетки в захолустье твоя идеальная королева, чтобы слыть не такой бешеной. Что-то мне слабо верится, что она так быстро поспела бы за ходом твоих мыслей на счёт Элизабет. Так что успокойся, пожалуйста, и больше не говори такого.

Андрей сначала ничего не говорил, лишь криво усмехаясь, а потом ответил:

— Не понимаю, откуда в тебе так много злобы на бывшую лучшую подругу, Роджерс. Тем более, что когда Луминицу увозили неделю назад, она показалась мне вполне вменяемой. Немного осунувшейся и расстроенной, но адекватной.

— Тебе показалось, — сухо отрезала Хэррит. — Она всегда была ненормальной. Эми, крошка, пошли. Будем налаживать связи с Элизабет Джонс, — Хэррит скорчила гримасу Андрею, захватила на плечо сумочку, взяла Эми за руку и выскочила с домика.

Где-то, может, полминуты Хэррит шла молча, лишь её пальцы всё крепче и крепче сжимали ладонь Эми, но потом её прорвало:

— Нет, ну ты это слышала?! Сравнять меня с Ракоци! Разве мы хоть чем-нибудь похожи?! — с неподдельным ужасом спросила Хэррит.

Эми, которая всё это время тихо улыбалась, поспешила ответить подруге, что между ней и Луминицей нету ни капли сходства.

Для Эми всегда было так странно врать друзьям, но после одной обдуманной правдивой фразы и её последствий Эми решила, что иногда всё же стоит врать как можно больше. Ну, как иногда — всегда.

И это было довольно странно — говорить Хэррит, что между ней и Луминицей не было ничего общего. Потому что кто, как не Ракоци, сказал однажды Хэррит, что ей стоит носить каблуки и ни в коем случае не подбирать к ним короткие юбки. Кто, как не Луминица, открыл Хэррит глаза на то, что жемчуг — не обязательно украшение взрослых женщин. И Эми это угнетало — то, что приходится говорить неправду, не то, что думаешь, просто из-за страха, что всё может повториться. Да, иногда Эми казалось, что Хэррит не такая злая и эгоистичная, как Луминица, но то, что Роджерс укладывала волосы, как это делала когда-то Ракоци, было для Эми самым лучшим показателем того, что не такой уж Хэррит приятной и нежной подругой может быть.

— Думаешь, Луминица и правда вполне нормальная? — тихо спросила Хэррит, взяв Эми под руку. — Лариса Ракоци писала моей маме, что с Луминицей творилось что-то ужасное и что она потеряла рассудок.

— Я думаю, тебе нужно спросить об этом у Бена, он может…

— Да-да-да, Бен… Надеюсь, он ещё не остыл. Посмотри, Эми, посмотри, — Хэррит остановила Эми на полпути и стала расстегать пальтишко и блузку под ним.

Эми, страшно смутившись, перехватила руки Хэррит и зашикала на неё, оглядываясь по сторонам — не увидел ли кто-нибудь.

— Хэррит, прекрати! В любом случае, ты понравишься Бену. Пошли быстрее.

Хэррит засмеялась и прижалась к Эми ближе:

— Сейчас все как раз на завтраке. Ты не хочешь кушать? — Эми отрицательно пошатала головой. — Вот и славно. Подождёшь меня внутри, если, конечно, я задержусь…

Хэррит имела привычку всё время говорить о Бене. Что бы ни делала и с кем бы ни общалась, она обязательно должна была хоть раз вспомнить о том, что у неё великолепный парень, да такой, какого пожелала бы любая девушка. Но когда Хэррит оставалась наедине с Татьяной и Эми, её невозможно было остановить. Иногда Эми казалось, что это она с ним встречается — так много она о нём знала.

Когда они уже вышли на крыльцо 313-го домика, Хэррит, перед тем, как постучать, несколько раз поправила волосы и юбку, два раза спросила, не смазалась ли у неё помада и всё твердила себе под нос, что Бен должен быть сейчас в домике — ведь он вчера сам так говорил. В конце концов она, глубоко вдохнув, постучала.

Дверь отворили почти сразу. В дверном проёме показался лохматый парень с широкой улыбкой и яркими синими глазами.

Эми почувствовала то же, что и утром в спальне, но в несколько раз сильнее. Ноги стали свинцовыми, стало трудно дышать — настолько его глаза были голубыми и красивыми.

— Хэррит Роджерс и Эми Фриселл! Чем обязаны такой чести? — спросил он, пропуская гостей внутрь.

Хэррит дрожащей рукой взяла Эми за руку и потянула в домик. Эми показалось, что ещё чуть-чуть, и она расплачется от волнения. И зачем Хэррит только взяла её с собой? Эми могла примирится с мыслью, что пришлось бы ждать в гостиной одной, разглядывая занавески на окнах и ничего не трогая. Но теперь она в любом случае была не одна.

— Кто там, Уильямс? — послышался со спальни голос Бена.

Исайя, улыбаясь, только и успел словить кинутое ему пальтишко Хэррит перед тем, чтобы ответить Бену: «Это к тебе», — и провести Хэррит взглядом к спальне, дверь которой она захлопнула с силой.

— Она всегда такая? — спросил Исайя, приподнимая пальто Хэррит в руках.

Он обратился к Эми?.. Или к кому вообще?

Это же ещё и отвечать нужно!

— Ну, да, она такая, — едва слышно сказала Эми.

Она не знала, куда деть глаза. Смотреть на Исайю ей казалось слишком сложным, поэтому она решила осмотреть гостиную.

В углу, возле окна, совсем без преувеличений, спал большой волк.

Эми, не контролируя себя, попятилась и наткнулась спиной на Исайю. Он положил свои руки на её плечи, и Эми впервые почувствовала, насколько он большой: высокий, плечистый, какие большие его тёплые ладони.

— Не бойся его, Эми. Он безобидный по отношению к друзьям, можешь быть уверенной.

Эми вздрогнула и опустила глаза.

— Ты лучше присаживайся, — сказал Исайя, взял Эми за руку и подвёл к кожаному дивану, а сам сел в кресло. — Будем развлекаться — я не думаю, что Бен и Хэррит освободятся скоро.

Эми кивнула и сжала руки в замок на скрещённых ногах.

— Разве нам придётся быть одним так долго? Ведь скоро все должны вернуться с завтрака, — заметила она.

Но Исайя ответил:

— Нет. Нашим гостям так понравились конюшни, что Олив едва не сошла с ума, и теперь она чуть ли не каждый день устраивает экскурсии, чаще всего к её любимым лошадкам.

— Наверное, вам очень весело, да? Новенькие кажутся довольно интересными.

— Да, они и правда необычные, — согласился Исайя. — А ещё весёлые и общительные. Ты бы точно подружилась с Жанной Риазер.

— Жанна — это та рыжая девушка? — спросила Эми и, к своему удивлению, заметила в своём голосе нотки надежды, словно быть похожей на неё было главным достоинством.

— Не-е-ет, — протянул Исайя, и Эми немного поникла. — Не рыжая. Рыжая — это Элизабет Джонс, а та, вторая, у которой волосы тёмные — это Жанна. Вот с ней бы вы подружились. Она тоже очень милая и славная.

Эми подумала, что ей послышалось, поэтому она решила не обращать внимания на комплимент и продолжила:

— А я подружилась бы с Элизабет? Кажется, что она очень хорошо ладит с Жанной.

— Да, они близкие подруги, насколько мне известно. Но они совершенно не похожи: Элизабет более властная и вспыльчивая, а Жанна — мягкая и покладистая. К Элизабет нужно искать поход, а Жанна находит подход к кому-угодно — в этом их главное различие.

Эми глубокомысленно кивнула и опустила глаза. Она, к своему большущему стыду, заметила у себя желание сразу же после этого разговора побежать к Андрею и доложить, что она, без чьей-либо помощи, успела разузнать о Джонс. Но Эми очень быстро поняла, что этот поступок точно выставит её в ужасном свете, поэтому она от одной только мысли об этом покраснела.

Молчание тянулось, в углу сопел большой волк, на кресле спокойно сидел Исайя, а Эми казалось, что она скоро вся станет одной большой лужей — так сильно потели её руки и горели щёки.

— Зачем ты пришла, Эми? — вдруг спросил Исайя, и Эми чуть ли не задохнулась от досады — зачем он это спросил?

Она не успела ещё толком ничего ответить, как из спальни прозвучал громкий истошный стон.

Исайя, едва сдерживая улыбку, кивнул и произнёс:

— Да, я понял.

Он был красивый, Исайя Уильямс, когда пытался не рассмеяться и не обращать внимания на ритмичные скрипы кровати.

Он вообще был очень красивым.

Вряд ли в школе существовала девочка, которая хоть раз бы не судачила с подругами о том, как Исайя Уильямс поменялся за прошлый год. Ведь он никогда не выделялся особо привлекательной внешностью: не полный и не худой, не красивый и не отвратительный, не высокий и не низкий. Никакой — именно так его можно было назвать. Бен был богатым, Квентин — весёлым, Оскар — смазливым. А Исайя был никаким: он просто ходил рядом, больше времени проводя с куклой-Олив, читая книжки или записывая что-то в тетради. Когда его кто-то что-нибудь спрашивал, он обязательно отвечал, никогда не забывая улыбнуться, иногда он и сам задавал какие-то вопросы, но не более — он вообще, казалось, не любил говорить лишних слов. Эми, как бы всегда ни прислушивалась к Исайе, никогда не слышала, чтобы он смеялся. Громче всех в их компании всегда смеялась Олив: она обладала таким чудесным заразительным смехом, что даже Андрей Мардин всегда слабо улыбался, когда слышал, как заливисто хохочет Шеер. На уроках Исайя никогда не поднимал руку — он просто тихо сидел за последней партой под стенкой и конспектировал, но всегда знал правильный ответ на любой учительский вопрос.

Но потом он резко изменился: его волосы потемнели и стали кудрявыми, за год он сильно вытянулся, начал есть больше, его плечи и грудь стали широкими, а ноги — сильными. Из его движений улетучилась неуклюжесть, лицо вытянулось, и теперь у него были острые скулы и пухловатые розовые губы. Дениса Шербан говорила, что её мама не смогла найти подходящего размера рубашки для него в начале этого учебного года: Исайя попросту стал самым крупным учеником в школе. Многие девочки постарше стали просить Хэррит познакомить их с Исайей через Бена, что ужасно раздражало Хэррит. Но Эми казалось, что подруга и сама заметила, в какого красавца превратился тихоня Исайя, и теперь, возможно, это досаждало ей.

Но на уроках он всё так же не поднимал руку, всегда уступал место девочкам, учтиво обращался со всеми. От него всё ещё нельзя было услышать и слова брани, разве что улыбаться он стал чаще и шире — у него была широкая улыбка, обнажающая белые, словно неестественные, ровные и как будто острые зубы. Если раньше никто не мог сказать об Исайе ничего плохого или особо хорошего, то теперь на ум всем сразу проходили широченные плечи и мягкие густые кудри, иногда спадающие на синие большие глаза.

Но Эми всё это было не так уж и важно. Ведь она никогда на него и не обращала внимания, потому что у неё было много мальчиков в окружении, на кого можно было положить глаз. Но однажды зимой, пару лет назад, Эми зашла в библиотеку в шесть вечера. И там был Исайя. Он сидел в окружении многочисленных стопок книг и что-то выписывал в толстую тетрадь. Когда он услышал, что кто-то ещё пришёл в библиотеку в столь поздний час, то поднял глаза и помахал Эми рукой, улыбаясь, а потом опять углубился в свою работу. Он сделал это так непринуждённо и свободно, словно они были друзьями всю жизнь и когда Эми вернётся в домик, следом за ней войдёт и он, и они всем домиком сядут играть в карты на щелбаны. В тот снежный зимний вечер в шесть в библиотеке что-то в Эми изменилось, так что она забыла, зачем пришла туда, и ушла назад, в свой домик, прижав к груди руки, ощущая, что что-то важное в её жизни случилось, и это уже никак не изменить.

Её искренняя и беззаветная любовь росла вместе с его плечами и шириной улыбки. Вряд ли Исайя знал, что он так сильно ей нравился, да и вряд ли кто-нибудь знал вообще, и Эми была рада этому. Ведь можно было незаметно смотреть на него всё время — ею и её увлечениями никто не интересовался. Эми заметила, что Исайя был невероятно хорош на уроках физкультуры: его футболка прилипала к телу, и Татьяна Мазилеску очень любила говорить, что он страсть, как горяч. Но Эми это не сердило: Исайя нравился всем, и она была рада, что он настолько славный парень.

Самым великолепным он был на всех остальных уроках, когда низко нагибался над партой, будто пытался спрятаться за спиной намного более худого Бена. Он закатывал рукава рубашки и записывал всё, что казалось ему важным, нахмурив брови. Но когда уроки проходили в больших аудиториях, Эми всё время смотрелась в зеркало — в отражении он всё так же красиво хмурил брови и улыбался друзьям.

— Почему ты дружишь с Хэррит? — спросил Исайя.

— А с кем мне ещё дружить? У меня не очень-то большой выбор, — ответила Эми, и ей показалось, что она пожаловалась, а за жалобы ей раньше всегда доставалось, поэтому она сразу же умолкла.

Исайя долго смотрел на неё и молчал, очевидно, ожидая, что она продолжит свою оборванную речь. Но Эми упорно не говорила ни слова, смотря себе под ноги.

— Выбор, как и выход, есть всегда, Эми. Важно лишь поверить, что он есть, и отчаянно пытаться его найти. Вот ты искала замену своим друзьям?

— Нет, Исайя, ты не понимаешь, — Эми подняла на него глаза. Он смотрел на неё, прямо и ничего не боясь. Словно на самом деле был заинтересован в ней. — Мне хорошо с ними, особенно с Хэррит. Она всегда меня понимала и поддерживала, мы с самого рождения близкие подруги.

Исайя поджал губы и покивал головой в такт скрипам кровати.

— Возможно, я не прав, но мне кажется, что ты немного не такая, как все твои друзья. Ты намного добрее и проще.

— Тебе кажется, — Эми усмехнулась несмело и немного нервно, и ей показалось, что Исайя сейчас начнёт над ней смеяться. Но он не стал. Как она и ожидала, он лишь красиво улыбнулся в ответ. — У меня ведь тоже есть Instagram на моём iPhone, и там много фотографий с отдыха на Бали, на которых я в красивом купальнике лежу на песке. Не очень я и отличаюсь от всех моих близких.

— Да, но вряд ли ты три часа делаешь выбор между двумя совершенно одинаковыми кольцами или этими…как их…штуки в этом вашем Instagram…фильтры, да?

— Да-да, именно так, — Эми засмеялась, и Исайя тоже выглядел будто счастливым, что рассмешил её своим умилительным незнанием. — Ты прав. Я такими вещами не увлекаюсь. Но правильно выбранный фильтр иногда решает всё.

Исайя недоверчиво поднял бровь:

— И ты ими пользуешься тоже? — он спросил это так, словно это было чем-то постыдным.

— Да, конечно, — неуверенно подтвердила Эми. — Без них я не такая красивая, как на фотографиях.

— Я в жизни тебе не поверю, — резко заявил Исайя, хлопнув по подлокотнику кресла ладонью. — Никогда не поверю, что какие-то там фильтры в каком-то там приложении для телефона могут сделать тебя красивее. Ничто не может сделать тебя лучше: ты и так очень хороша.

— Правда? — прошептала Эми, заправляя прядь волос за ухо. Ей казалось, что Исайя вот-вот рассмеётся ей в лицо, но он не делал этого, и с каждой секундой своей серьёзности он становился всё лучше, обаятельнее и великолепней.

— Да, я совершенно не шучу. Я вообще не понимал никогда смысла создавать себе новую нереальную жизнь и всячески приукрашивать её. В чём смысл, если рано или поздно истинное лицо всегда появляется во всей своей красе без денег, макияжа и правильно ложащегося света? Ах да, видел я недавно фотографии Хэррит с отдыха. Она вообще потеет и ходит в туалет? У меня такое впечатление, что её родителям было лень рожать дочь самим, поэтому они нашли великолепного и очень похожего на Маргарет робота-девочку, который растёт, и назвали его Хэррит. Она человек?

Эми очень рассмешило это сравнение Исайи.

— Да, она потеет. Вот сейчас она выйдет со спальни, и увидишь.

Исайя вдруг поднял указательный палец вверх и прислушался.

— Их не слышно, ты не заметила? — и правда, кровать уже не скрипела, и Хэррит не стонала. Эми закивала головой.

— Ты говорил, я могла бы подружиться с Жанной. Знаешь, что? Я думаю, ты смог бы стать отличным другом Тобиасу, — сказала Эми.

Исайя удивлённо приподнял брови.

— Тобиасу Блэйду? — переспросил он, хотя прекрасно всё расслышал. Эми кивнула. — Ты так думаешь?

— Да. Ты сказал, что я немного похожа на Жанну, а ты очень похож на Тобиаса: вы оба такие добрые, милые и умные. У вас бы нашлась уйма тем для разговоров.

Исайя улыбнулся и опустил голову, ничего не отвечая.

— Ты не обращай внимания, что он немного младше: на самом деле он умнее чуть ли не всех наших одногодок… — восторженно продолжала Эми, но Исайя её перебил.

— Бен никогда не говорил, что Тобиас добрый и милый. Лишь то, что он умный и отмороженный, — задумчиво произнёс он.

Эми удивилась этому: никогда прежде она не сталкивалась с тем, чтобы один брат Блэйд обзывал или недооценивал второго.

— Н-неправда, — слабо возразила Эми. — Бен очень любит Тобиаса, все это знают.

— Но он не хочет, чтобы мы общались с его братом. Он не говорит причину, но мне кажется, что Тобиас ему не очень импонирует. Или Бен всячески пытается создать такое впечатление.

Эми опешила от этих слов. Бен Блэйд всегда защищал своего брата в любом возрасте и в любых ситуациях. А Тобиас Блэйд всегда улаживал конфликты Бена. У них всегда всё было слажено, и Эми страшно им завидовала: её братья всегда были на учёбе в других странах или на службе, так что защиту и любовь от них она получала очень редко, когда все они съезжались домой на какой-нибудь праздник. А у Бена и Тобиаса была особая связь друг с другом и с родителями, и даже сейчас, когда Бен стал очень часто бунтовать против семьи, у него сохранилась странное трепетное отношение к матери и брату: Эми нередко замечала, как Бен накидывал свой пиджак на голые плечи Беатриче, когда становилось прохладно, и хвалил Тобиаса при влиятельных и богатых людях, чего скромный Тобиас сам никогда бы в жизни не сделал. С отцом Альбертом у Бена были странные отношения: Альберт спокойно давал сыну сигареты на званых ужинах, наливал ему полный бокал вина и любил играть с ним в покер, предлагая ему виски, от которого Бен, естественно, никогда не отказывался.

А у Эми мама никогда даже косички ей не заплетала, что уж говорить об общих маленьких секретиках, которых у матери и дочери должно быть множество.

— А ты обрати внимание на Тобиаса, он тебе понравится, — только и успела сказать Эми, как со спальни в коридорчик вышли Хэррит и Бен. Бен был в одних штанах, а у Хэррит даже испарины на лбу не было, не то, чтобы она очень вспотела. Кажется, Исайя тоже обратил на это внимание, потому что вопросительно изогнул бровь и улыбнулся Эми.

— Эми, солнышко, мы уходим, — пропела Хэррит, немного нервно пожимая сумочку. Бен обнимал её сзади одной рукой и уткнулся ей носом в волосы, что-то шепча ей в затылок. — Отстань, Блэйд, — она словно нехотя увильнула от Бена, взяла своё пальто, схватила Эми за руку и потянула к выходу так, что Эми едва успела схватить свою курточку и увидеть, как Исайя улыбнулся и легко помахал рукой на прощание. Дверь их домика захлопнулась, как только Эми переступила порог.

Хэррит не шла домой — она летела, но так продолжалось до того времени, пока их с Эми ещё можно было видеть с домика Бена. Как только они скрылись из виду, Хэррит тяжело оперлась на одно из деревьев, подняв голову вверх и закрыв глаза. Эми показалось, что Хэррит плохо, и она сжала руку подруги:

— Хэррит, слушай…

— Я кончила.

— Ч-что? — переспросила Эми. Она была уверена, что ослышалась.

— Я кончила, Эми. С Беном. Минут десять назад, — Хэррит широко распахнула глаза и посмотрела на Эми. Вроде в ней ничего и не изменилось, но что-то в её взгляде теперь кардинально отличало её от всех девушек, включая Эми. Наверное, так и становятся женщинами. — Хочу побыстрее в домик и в кровать. Пошли, я потом всё расскажу, если хочешь, — на самом деле Хэррит наверняка было всё равно, хочет ли этого Эми, — она одинаково рассказала бы.

В домике Хэррит, не обращая ни на кого внимания, забежала в спальню, увлекая за собой Эми. Эми лишь подумала, что хорошо было то, что Татьяна ушла к Алисии. В спальне Хэррит задернула шторы, разделась до белья и сказала Эми сделать то же. Эми, охваченная волнением, сделала это. Потом Хэррит забралась под одеяло к себе в кровать и позвала Эми к себе. Они легли лицом к лицу.

Эми не ощущала то, что ожидала ощутить: отвращение к телу Хэррит или к её белью, зависть или восхищение. Ведь Хэррит осталась точно такой же: карие глаза, ресницы, тщательно прокрашены тушью, крупные завитки тёмных волос, пухлые чувственные губы, мягкая грудь, мягкие плечи, мягкий живот и мягкие бёдра, длинные ноги и красные ногти на руках и ногах. Хэррит лежала и молчала. Её глаза бегали туда-сюда, а грудь поднималась и опускалась всё быстрее. Вдруг её нос покраснел, и Хэррит громко вдохнула, закрывая рот ладонью и заглушая всхлипы. Она была испугана.

Она заснула сравнительно быстро в объятьях Эми. Спала она пару часов, но за это время Татьяна не пришла и никто не пытался войти. Всё было спокойно в тёмной девичьей комнате домика №15. Когда Хэррит проснулась, то долго молчала и просто смотрела на лежавшую рядом Эми. Потом она села, достала со своей тумбочки два пирожных и дала один Эми. Хэррит ела сосредоточенно, словно прислушивалась к собственным ощущениям и искала что-то новое в себе. А потом она вдруг сказала:

— И давно тебе нравится Исайя Уильямс?

Эми давно ожидала этого вопроса, поэтому не испугалась, но волнение всё равно запульсировало в висках.

— Давно.

Хэррит кивнула, смотря на шторы.

— Почему не сказала мне?

— Я думала, что ты будешь смеяться. Он ведь не богатый да ещё и сирота.

Хэррит улыбнулась и пошатала головой:

— Я один раз уже посмеялась над той, которая влюбилась в обычного мальчика. Ни для кого из них это не кончилось хорошо, так что я бы не смеялась над тобой, Эми. Я бы тебе помогла: Исайя хороший парень, и он тебя достоин. И нам было бы с руки ходить к своим парням в гости, — Хэррит радостно повернулась к Эми. — Ты говорила с ним сегодня?

— Да.

— Так почему ты никуда его не пригласила, никак с ним не флиртовала? Ты ведь не флиртовала, не так ли?

— Хэ-э-эррит, — протянула Эми. — Я — не ты, и я не могу так спокойно заставлять мальчиков сходить по мне с ума и идти со мной на свидания.

— Можешь, дурочка, можешь. Это все могут. Знаешь, что? — Хэррит придвинулась к Эми вплотную и заговорщицки прошептала: — Я не хочу быть как моя мама. Я хочу быть как Беатриче Блэйд: она богата, умна и любима, её хотят все, она остроумна и величественная, добрая и весёлая. Знаешь, кто она? — Хэррит наклонилась к самому уху Эми. — Она — королева. Она сама мне это сказала. Беатриче Блэйд сказала мне, что я тоже будущая королева, поэтому мне стоит вести себя подобающе и прилежно учиться этому ремеслу. Хочешь быть такой же королевой, как Пэтти Шейнман? Так делай что-нибудь для этого, Эми, не жди, что это само придёт! Такого не бывает! Нужно стараться, Эми, из кожи вон лезть, чтобы стать лучше. Ведь мы королевы, Эми, не так ли? Ты и я, мы — будущее, мы лучшие из лучших, и нам нужно становиться ещё выше, красивее, умнее, потому что быть королевами — это сложно. Ведь нельзя допускать ни малейшей ошибки, потому что наше место заберут те, которые пока ещё не оступились. Так что знаешь, что, Эми? Вот тебе пачка презервативов — на случай, если ты отважишься поговорить с Исайей Уильямсом. Спрячь их в шкаф на третью полку сбоку — это твоя полка, и никто их там не найдёт.

Хэррит достала с тумбочки презервативы и бросила их Эми. Встала с кровати, подошла к окну и распахнула шторы. В спальню ворвался яркий солнечный свет, так что Эми резнуло глаза. Хэррит уцепилась за шторы, привстала на цыпочки и потянулась, словно кошка.

— Пусть целый мир увидит моё красивое молодое королевское тело, — промурлыкала Хэррит, поправив волосы. — И, кстати, оргазм — очень хорошая вещь. Советую.

Бен назвал Квентина целкой-патриоткой, Квентин, побагровев от такой обиды, сказал, что это Бен — давалка, каких ещё мир не видел. И шлюха. Бен, конечно, снисходительно улыбнулся, но всё же пробурчал, что Квентин — психопатка. Квентин в ответ показал Бену средний палец. На этом их ссора кончилась. Правда, они поспорили, что Квентин переспит с кем-нибудь до конца учебного года. Но потом они вдруг вместе вспомнили, что Исайя тоже ещё девственник, поэтому Бен нашёл новую мишень, а Квентин был рад перевести этот унизительный для него разговор на кого-нибудь, лишь бы его не называли целкой-патриоткой.

Но Исайя только посмеивался над этими шутками, иногда даже сам подначивал друзей, отчего Олив и Оскар хохотали до упаду, так что на уроке истории Роберт Арад отчитал их по первое число — у него было плохое настроение.

За обедом Виорика высыпала на стол штук двадцать разноцветных пластмассовых кружочков и замахала руками, призывая всех сделать то же. Все засуетились, рыская по своим сумкам и рюкзакам. Дженни, сидевшая рядом с Сиси, низко наклонилась над столом и рассматривала кружочки Виорики.

— А что это такое? — Дженни взяла один фиолетовый и покрутила в пальцах.

— Это, Жанна, наши деньги, — пропыхтела Олив, роясь в сумке. — Чёрт, у меня с собой нету всех. Они дома.

— Дурочка, тебе вообще-то не нужно давать свои, — отмахнулась Виорика. — Будет твой день рождения, тебе незачем давать нам свои сбережения на подарок себе.

Олив сердито посмотрела на Виорику:

— А угощения? Я хочу угостить не только вас, но и других своих друзей. Я что, должна делать это за ваш счёт?

— Да, Олив, другого выхода нету, — немного грустно сказал Исайя. — Вряд ли нам хватит средств на что-то грандиозное. Но на угощения всем твоим друзьям должно хватить, да и я кое-что сэкономил…

— У тебя день рождения? — восхищённо спросила Дженни у Олив.

— Да, — сердито ответила Олив. — Пятого октября мне исполнится целых шестнадцать. Но они все не дают мне возможности даже решить, что я хочу…

— Лично я не понимаю вообще, насчёт чего такой лютый зашквар, — Бен разлёгся на своём стуле и лениво постукивал пальцами о стол. — У меня бабла до хуя. Зачем тратить эти ваши… — он взял один кружочек с кучки Виорики указательным и средним пальцами и покрутил перед глазами, — сбережения. Если что, то мне, между прочим, не жаль. Мы в принципе можем закатать такой пир, какой ещё не снился этому старенькому интернату и не менее стареньким Елене и Василию, и всё за мой счёт. И не смотри так на меня, Виорика: вам деньги нужнее, чем мне. У меня всё равно их не станет меньше, — Бен бросил кружочек на кучу и залпом выпил весь свой чай.

За столом все замолчали. Олив перестала копошиться и рыться в своей сумке. Она взяла Бена за рукав рубашки и положила голову на его плечо.

— Если для тебя это будет не в тягость…

— Нет, Нолли, не будет, — резко ответил Бен. — И спрячь это убожество, Викки. Трать эти свои деньги на что угодно, я могу дать вам ещё больше. Безвозмездно.

Виорика грустно ссыпала все кружочки назад в сумку.

— Так что, Олив, ты собираешься устроить вечеринку? — спросил Кит.

За последние недели Сиси слышала Кита от силы раз десять, поэтому слышать его сейчас было по крайней мере странно, особенно в разговоре о вечеринках. Он сидел и запавшими покрасневшими глазами смотрел на Олив. Она же поднялась с Бенового плеча и радостно улыбнулась Киту.

— Да, я люблю громкие гульбища. Обожаю. Особенно, если это в мою честь, — она картинно поправила волосы и быстро-быстро захлопала ресницами. — А Бен, как видишь, вызвался спонсировать всё это безобразие, поэтому я думаю, что мы ни в чём не сможем себе отказать. Ведь правда? — она прильнула к Бену ещё ближе и пристально уставилась на него. Бен засмеялся и поцеловал её в нос. Олив встряхнула головой, как птичка, и вытерла нос ладонью. — Фу, Блэйд, фу, ушлёпок. Ненавижу тебя.

— И, поскольку мы живём с тобой в одном домике, мы с Жанной и Элизабет тоже приглашены? — не унимался Кит.

— Конечно! — подхватила Олив. — Как это — праздновать без вас?

— Мы все дарим общий подарок, так что присоединяйтесь. Будет очень весело. На прошлый день рождения Олив к нам пришла Хэррит Роджерс и вручила Олив пару кружевных перчаток, — сказал Исайя и бросил взгляд на Олив.

— Да, представляете, перчатки! Кружевные! Зачем они мне? Я же не такая утончённая кошечка, как она! — смеялась Олив, изо всех сил пытаясь рассмешить Бена. — Но потом она ушла, сказав, что такие вечеринки ей не по вкусу. Правда, Бен? Она так сказала?

— Она так сказала, потому что ты, бухая в жопу, разлила кофе ей на платье, — ответил Бен.

— Поправочка: я разлила ей кофе на грудь, прямо на её великолепное декольте. Я была не настолько пьяна, чтобы не запомнить столь невъебенный момент.

— Если хочешь знать, она так и не спасла то красивое белое платье.

— Я не хочу это знать.

— Но ведь твой день рождения уже через пять дней! Когда же мы купим тебе подарок?! — всполошилась Дженни.

— Я думаю, что мы, может, и не попадём на твой день рождения, — наконец-то сказала Сиси. Вообще-то, она хотела сообщить об этом уже давно, но все говорили, и говорили, и не давали возможности хоть как-то встрять в разговор.

— Но как это? — расстроенно спросила Дженни.

— Возможно, до конца недели мы выясним, что за чертовщина здесь происходит, и нам нужно будет возвращаться домой.

— На твоём месте я бы не был настолько уверен, — сказал Квентин и развалился на своём стуле. — За целый месяц вы не только не поняли, что здесь происходит, но, возможно, ещё больше всё усложнили.

— Я боюсь, что Квентин прав, — задумчиво сказал Кит. Квентин отсалютовал ему чашкой чая. — Нас точно не пустят домой, если мы будем ни с чем. А здесь нам всё больше и больше связывают руки. Я думаю, нам может очень даже повезти, если наши друзья будут с нами сотрудничать.

— И с чего бы это нам с вами сотрудничать? — небрежно бросил Квентин.

— А разве у вас есть выбор? Все мы так или иначе зависим от Госпожи, и если вы нам не поможете, нас здесь всех медленно переедят стригои. Боюсь, никто не исключение.

Ему никто не ответил. Кит тем временем, словно играя в гляделки с Квентином, засунул руку в свой рюкзак и ловким движением извлёк оттуда конфету, распечатал и целиком отправил её в рот.

— Откуда у тебя такие конфеты? — спросил Бен.

Кит, отведя взгляд от Квентина, улыбнулся и ответил:

— Подруга дала.

— Подруга? Какая ещё такая подруга? — напряжённо произнесла Дженни. Сиси показалось, что подруга сейчас точно расплачется.

— Да, Жанна, подруга. Не только ты устанавливаешь близкие отношения с обитателями сего чудного интерната. Лучше подумайте перед тем, как отвергать предложение о сотрудничестве, — Кит ловко схватил рюкзак и пошёл прочь. Буквально сразу же, как он встал из-за столика, с ним поздоровалась какая-то девушка. Он кивнул ей, и девушка зарделась.

— Что за херня?! — вскрикнула Дженни. Сиси цыкнула на неё и взяла за руку. — Это вообще кто такая? — Дженни указала на девушку, которая поздоровалась с Китом. Все только молча пожали плечами.

— Наверное, девочка помладше. И, наверняка, она Доктор, — ответила Олив.

Сиси сказала, что пора собираться, и все согласились. Дженни то и дело бурчала, что Кит странный, и ужасный, и уж точно самый отвратительный человек, какого она только знает. Насчёт этого Сиси была против, но её саму ужасно удивило поведение Кита за столом. На протяжении всего месяца, который они провели в Румынии, настроение Кита менялось чаще, чем у беременной женщины. Но всё же казалось, что он вечно был чем-то недоволен. Лично с Сиси он не разговаривал ещё с того времени, как пытался её отговорить писать Госпоже письмо. И Сиси это очень волновало: мало того, что отношения с Дженни уже давно были подпорчены, то Кита она попросту не узнавала, ведь от того Кристофера Александра, который был одним из самых лучших учеников Обители, ничего не осталось.

Так или иначе, но Сиси взяла Дженни за руку, а Дженни её крепко сжала. Возможно, подумала Сиси, их отношения не были испорчены окончательно.

Уже начинало быстро темнеть. Поэтому обещанной от Олив экскурсии в Воронье гнездо не было: было слишком поздно, и охранники могли заподозрить что-то. Как только речь зашла про Воронье гнездо, Квентин начал спорить с Сиси про другой выход с башни. Сиси провела с ним и его друзьями достаточное количество времени, чтобы понять, что переспорить его удаётся только Исайе, да и то далеко не всегда. Поэтому Сиси лишь обмолвилась парой слов, что у такой прекрасной башни, как Воронье гнездо, не может быть только один выход, и больше не встревала в разговор с Квентином.

— Кто поможет мне с математикой? — озадачено спросил Оскар, скептически смотря на свою тетрадь. — У меня такое впечатление, что этот учебный год я провалю именно из-за вредности алгебры. Исайя, эй, если ты ещё не понял, то я к тебе обращаюсь.

Исайя, который объяснял что-то Виорике, ответил, что занят с ней и Оскару стоит обратиться к Квентину. Дженни, которая сидела рядом с Сиси и читала учебник с биологии, грустно вздохнула и тихо, но слышно произнесла, что Кристофор отлично знает математику. Сиси не думала, что после сегодняшней выходки Кита его и правда кто-то может принимать всерьёз, но Оскар, решительно хлопнув ладонями о колени, отправился с учебником и тетрадью в спальню, где был Кит. Дженни провела Оскара испуганными глазами.

— Думаешь, он спятил? — прошептала она, наклонившись к Сиси.

— Нет, он не спятил, — сказала Брындуша, которая сидела рядом и, оказывается, всё прекрасно расслышала. — Оскар у нас один из самых смелых и умных. Но Кристофор сейчас и правда кажется мне странным и опасным типом. Кто он вообще такой? — Брындуша захлопнула свою книгу и села поудобнее, словно собиралась слушать длинный рассказ.

Дженни нахмурила брови, да и Сиси этот вопрос показался странным.

— В каком смысле, кто он такой? — недоуменно повторила Сиси. — Он наш друг. Тоже очень смелый и умный.

— То, что он очень смелый и умный, мы уже успели заметить. Но совсем не похоже на то, что вы с ним тесно дружите. Он будто сторонится вас. Нас. Всех, здесь присутствующих. Такое впечатление, что он приехал сюда совсем не для того, для чего вы с Жанной приехали. Ну, или же он ещё больший шпион, чем ты, Элизабет. Но он мне нравится: когда у него хорошее настроение, он довольно классный, — сказал Квентин.

— Он вообще очень хороший, — поддакнула Дженни, и Сиси была почти уверена, что подруга сейчас точно скажет что-то невпопад. — Просто он немного изменился…

— За последний месяц? — прервала её Брындуша. — Когда мы с Виорикой забирали вас с аэропорта, он был совсем другим.

— Не потеряли ли вы его случайно? Вдруг этот Кристофор — подделка? — засмеялся Квентин, но Сиси почему-то совсем не было смешно. Казалось, что в словах Квентина есть доля правды: может, Сиси потеряла его уже давно? Вдруг ему нельзя доверять, и то, что говорил Константин, — чистая правда?

— Так вы не знаете его, не так ли? — смешливо спросила Брындуша. — Не знаете, с кем приехали на задание, кого вам дали в напарники, и можно ли ему доверить свою жизнь, да? Очень жаль.

Дженни попыталась что-то сказать, но не смогла — она лишь раскашлялась и потом уже не пыталась предпринять никаких попыток говорить, углубившись в чтение биологии.

Следующие минут пятнадцать прошли относительно спокойно. Сиси всё прислушивалась к звукам из мальчишеской спальни, но оттуда ничего не было слышно. Возможно, Кит не такой неконтролируемый, каким себе Сиси представила, а, может, он уже давно убил Оскара и убежал из интерната прочь. Что было самым ужасным для Сиси, так это то, что она не могла полностью игнорировать своё второе предположение — часть неё верила в это. Сиси одновременно и боялась Кита, и корила себя за такое ужасное отношение к другу. Поэтому она решила переключиться на что-то другое, чтобы совсем не утонуть в своих подозрениях. Ведь и на самом деле был вопрос, ответ на который она хотела бы знать.

— А что за парень был тогда в лесу?

Все оторвались от своих дел и посмотрели на Сиси.

— Какой парень? — спросил Исайя.

— Тот, который поджёг стригойку. И убил её, так легко, между прочим, словно он каждый день это делает, — заметила Сиси.

Бен, сидевший напротив, закатил глаза и небрежно бросил:

— Поверь, Элси, он не занимается таким каждый день. Максимум, что он себе может позволить, — отрезать кусок сыра с плесенью.

— Фу, сыр с плесенью, — поморщила нос Дженни.

— Так кто он такой? — повторила свой вопрос Сиси.

— Он мой брат, Элси, — ответил Бен, словно это ничего не значило. — Его зовут Тоби.

— Тобиас, — поправил Бена Исайя. — Разве тебе никто не рассказал, Элизабет? Ведь Жанна знала, и разве она тебе не сказала?

Сиси повернулась к Дженни. Дженни едва смогла перевести глаза с книги на лицо подруги от стыда.

— Я хотела тебе сказать, но всё никак не получалось… а потом я и вовсе забыла об этом думать, — оправдывалась она. Но Сиси и сама поняла, что Дженни в этом не виновата. Она наверняка пыталась рассказать — Дженни попросту не могла удержать язык за зубами, если новость была настолько интересной и важной.

— Так у твоего брата уже есть дар, да? — спросила Сиси.

Бен удивлённо посмотрел на неё.

— Какой ещё дар? Всё, что он может, — красиво говорить и рисовать, — пренебрежительно ответил Бен. Исайя лишь хмыкнул, на что Бен сразу же отреагировал: — Ты чего?

— Да так, я думал, он добрый и умный малый. Но это лишь моё мнение, — ответил Исайя.

— Именно. Потому что так больше никто не думает, — сказал Бен и всем своим видом показал, что не намерен больше говорить о своём брате. А вот Сиси решила во что бы то ни стало поговорить с Тобиасом Блэйдом, и чем быстрее, тем лучше.

Послышался звук отворения двери, и в следующие несколько секунд с коридорчика вышли Кит и Оскар. Они оба смеялись, и Кит похлопал Оскара по плечу.

— Да, Жанна, ты была права — Кристофор до фига умный, — довольно произнёс Оскар и упал в своё кресло. — Но ему понадобилось очень много времени, чтобы объяснить мне самый простой материал из всего существующего.

— Так это ты, Жанна, сказала Оскару, что я «до фига умный»? — спросил Кит. Сиси ожидала услышать нотки издевки или сарказма в голосе Кита, но парень был спокойным и даже приятным. Он был таким, каким его привыкла видеть Сиси в Обители.

Дженни замялась и немного покраснела, но в итоге еле выдавила из себя:

— Да я лишь заикнулась об этом, ничего особенного…

— Ясно, — кивнул Кит и лучезарно улыбнулся Дженни. — Кто ещё, кроме меня, будет пить кофе?

— Ты это, лучше выпей чаю, — посоветовал Исайя, оборачиваясь к Киту лицом. — Там у Олив где-то были запасы. Бен, ты же знаешь, где она их хранит?

— Знаю, но рыться в её вещах я не буду, — резко ответил Бен, даже не отрываясь от учебника.

Кит и Исайя удивлённо переглянулись, и Кит пожал плечами:

— Да я и кофе довольствуюсь, ничего страшного.

— Ты в курсе вообще, что ты уничтожаешь весь кофеин в нашем домике с чудовищной скоростью? Кристофор, это не здраво.

— У Нолли есть кружевные перчатки, но нету красивого платья, — глубокомысленно изрёк Бен, с силой захлопывая книгу. — Как насчёт платья? Я думаю, она будет рада. Ты же знаешь её размер, Викки? — Виорика подумала пару секунд и кивнула. — Ну, вдруг что, то мы точно сможем поменять. Или купить новое.

— Ты сможешь купить новое, а не мы, — уточнил Квентин. — Все, конечно, понимают, что ты — до фига богатая задница, но не стоит этим хвастать уж так сильно, — Бен кинул в Квентина учебником. — Но платье — зачётная тема. Главное, чтобы её…попа влезла, — Квентин очертил ладонями в воздухе женскую фигуру с непомерно большой нижней частью. — Ты ведь знаешь, Бен, какого размера у Олив попа?

— Ты ёбнутый на всю голову, — ухмыляясь, ответил Бен. — Ничего я не знаю, хотя и догадываюсь. Ладно тогда, в субботу утром поедем в город и выберем ей что-нибудь.

— Мы поедем в город?! — для Дженни, которая и из Обители-то выходила нечасто, поездка в город неподалёку показалась путешествием на Луну и обратно.

— Да, Жанна, а потом мы вернёмся с подарками, жратвой и алкоголем и устроим пьянку, — Квентин подошёл к Дженни сзади и обнял её за плечи. — Придут все, даже твой Константин.

Со стороны Кита послышался обрывистый вздох. Сиси приподняла руку, призывая Квентина замолчать, и наблюдала за Китом: он перестал наливать кипяток в кружку и стоял неподвижно, его руки тряслись, но спустя несколько секунд он наверняка пришёл в себя, долил воду и повернулся ко всем лицом.

— Так что, и Константин будет? — переспросил Кит и преспокойно отпил из кружки.

— Да, будет, ведь он друг Олив. Наш друг, — ответил Квентин. — И Жанне точно нравятся его обворожительные глазки, да, дорогуша? — он наклонился к Дженни ещё ниже и засмеялся ей на ухо.

Дженни поёжилась и отпрянула от Квентина:

— Прекрати… Ничего его глазки не это… ну да…

— Так ты считаешь его глазки красивыми? — смеясь, спросил Кит. Сиси была уверена, что ему было нехорошо: он бы ни за что не стал говорить такое Дженни, ведь он знал, как она реагирует на подобные фразы. — Боже, Жанна, я и не ожидал, что тебе понравится такое. Мне почему-то казалось, что ты уважаешь себя немного больше.

Реакция не заставила себя ждать. Щёки Дженни вспыхнули огнём, а биология выпала из рук. Она нервными и неуклюжими движениями добралась до шкафа, накинула курточку и бросила уже злому Киту в лицо: «Вот видишь, как я к себе отношусь!» — и выбежала из домика.

Виорика сделала пару шагов вдогонку, но, бросив осторожный взгляд на Кита, тупо и тяжело смотревшего за входную дверь, остановилась.

— Она не потеряется? — тихо спросила Виорика, словно разговаривала сама с собой.

— Не потеряется — куда она денется, — ответил Кит. Виорика медленно подошла к Исайе и взяла его за рукав, словно спрятавшись от Кита таким способом. — Если что, то я в спальне, — и он ушёл, бросив ещё один взгляд на входную дверь, словно ожидая, что она отворится, когда он отвернётся.

Виорика тяжело выдохнула и приложила руку к груди.

— За что он с ней так?! — громко прошептала она, и в её голосе послышалась истерика. — Что не так с Константином, за что так его невзлюбить?

Квентин, стоящий за Сиси, похлопал её по плечу. Сиси резко оглянулась — его лицо освещала хитрая улыбка:

— Тебе тоже не нравится Константин, потому что ты ревнуешь Жанну к нему?

Сказать, что Квентин начал порядком подбешивать Сиси — это ничего не сказать. Но сейчас она была слишком взволнована состоянием Дженни, чтобы начать ещё больше злиться на Квентина, так что она просто сказала, что идёт на поиски беглянки и ушла.

Погода была под стать настроению Сиси: влажная, слизкая и мерзкая. Деревья, словно провинившиеся дети, стояли с грустно опущенными ветвями, освещённые тусклым оранжевым светом фонарей. Сиси подняла голову посмотреть, не видно ли звёзд, но надежды быть тщетны: чёрная непроглядная бездна зияла вверху, словно одна огромная страшная рана.

Сиси оглянулась, но нигде не увидела маленькую плачущую фигурку. Вряд ли Дженни могла за столь короткое время убежать далеко от домика — по крайней мере, Сиси на это надеялась, так что она решила проверить всё поблизости.

Под ботинками неприятно чвакала сырая листва вперемешку с землёй. В домиках тёплыми лучами горели окна. Туда-сюда ходили тени, и очень скоро Сиси начала думать про детей в домиках: долго ли им жить, скольких они полюбят и потеряют, есть ли в их жизнях люди, которых они ценят больше всего на свете, может, они даже живут с ними в одном домике?.. Сиси остановилась и хлопнула ладонью по лбу.

Дома, в родной Обители, Виктор наверняка до сих пор ждал письмо из Румынии! Сиси вдруг стало так стыдно, так ужасно тоскливо, что ей показалось, будто будет в самый раз, если небо разразится молниями и грустным дождём, а земля разверзнется, чтобы забрать её грешную мерзкую душу идеальной подруги в ад. Ведь в ответ Виктор обязательно напишет Сиси о том, получила ли Госпожа письмо и как на него отреагировала, как ко всему отнеслись двойнята Харрис — вряд ли они не знали о состоянии дел Сиси. В конце концов, он бы написал, что ждёт её дома, а это было бы самым большим стимулом требовать от Елены и Василия решительных действий.

Мысли так овладели Сиси, что она и не заметила, куда забрела. Она никогда не была в этой части интерната: довольно большая площадка была ограждена невысоким заборчиком, по периметру стояли фонари. Слева от площадки стояла крошечная церквушка. Справа, прямо перед Сиси, на одной из лавочек, стоявший по эту сторону забора, сидел человек и, облокотившись на ограждение, читал книгу, подставив её под свет фонаря. Сиси, поняв, что заблудилась, решила попросить помощи. Она решительным шагом направилась к незнакомцу, но, чем ближе она подходила, тем яснее ей становилось, что судьба преподнесла ей подарок.

Когда человек оторвался от чтения и встал, чтобы поприветствовать Сиси, мягкий свет упал на его красивые пухлые губы, дорогое тёплое пальто и отразился в его больших глазах. Парень ловко захлопнул книгу и положил её на шерстяной плед, на котором сидел на скамейке, а потом протянул Сиси руку, облачённую в кожаную перчатку.

— Не ожидал увидеть здесь Вас, Элизабет, в столь поздний час, — сказал он и поцеловал Сиси руку. Ей никогда до этого никто не целовал руку. Ладонь у парня была не просто тёплая — из-под перчатки шёл самый настоящий жар. — Простите, что вот так мы с Вами знакомимся, нас не представили: я — Тобиас Блэйд, и мне невероятно приятно познакомиться с вами, мисс Джонс.

Сиси, чтобы хоть как-то скрыть трясущиеся от неожиданности руки, поочерёдно поправила волосы, курточку и рукава курточки.

— Мне тоже очень приятно, Тобиас. Я, кстати, хочу поблагодарить тебя за помощь с Адой — это было очень…очень…

— Безрассудно? — с улыбкой предположил Тобиас. — Потому что лично я думаю, что всё именно так и было. Но я ни в коем случае не считаю, что сделал ошибку. Естественно, вы справились бы с Адой и сами — вас было так много, да ещё и Исайя рядом, так что в моей помощи особо не нуждались, но всё равно спасибо за благодарность. Так что привело Ва… тебя сюда так поздно?

— Я ищу подругу. Здесь не пробегала такая крошка, возможно, она была заплаканная?

— Жанна Риазер? — осведомился Тобиас, и Сиси приятно удивило, что он знает ненастоящее имя Дженни. — Нет, здесь никого не было — сюда мало кто и днём приходит. Надеюсь, с ней всё хорошо?

— Возможно, но всё будет нормально. Я побегу далее, а тебе советую убежать назад в свой домик — здесь очень холодно.

— Да, я уже собирался: глава только закончилась, — улыбнулся Тобиас и стал собирать покрывало. — В домике мне не очень уютно читать, а здесь подходящая атмосфера, хотя и до крика холодно. Кладбище, как-никак.

— К-кладбище? — Сиси почувствовала, как коленки подогнулись.

— Да, — легко ответил Тобиас. — Но его уже очень долго не используют: охот и напастей нет — некого и хоронить. Хотя вон там, — Тобиас указал на дальний угол кладбища, — погребена Минка Московиц, а рядом — останки Ады. Так что я не думаю, что Жанна прибежит сюда. Желаю тебе удачных поисков подруги. И спокойной ночи, Элизабет, — так как Сиси отошла немного от ограды и Тобиас не мог дотянуться до неё рукой, он лишь почтительно поклонился и ушёл вместе с пледом и книгой.

Сиси посмотрела туда, куда показывал Тобиас Блэйд: могилы не было видно, но одних лишь слов хватило, чтобы Сиси стало плохо. Она отчаянно понадеялась, что Дженни уже вернулась, и быстро, словно за ней гналась свора Ад и Минок, побежала в домик. Только когда прикоснулась к поручням лестницы на крыльце 313-го домика, Сиси разрешила себе отдышаться. О Тобиасе она решила никому не рассказывать: почему-то это казалось слишком личным, да и не произошло ничего такого между ними, о чём можно было распространяться.

— А вот и мы! — это было первое, что услышала Сиси, когда вошла. Водопад светлых волос заслонил Сиси весь остальной мир, а маленькая тёплая Олив крепко обнимала Сиси, несмотря на то, что та была холодная и грязная. — Тебя не было так долго, что мы думали уж самим идти тебя искать. Фу, где ты лазила? Твои ботинки — два куска дерьма. Виорика, чай, и немедленно! — скомандовала Олив, и сняла с Сиси курточку. Слава богу, помогать снимать «два куска дерьма» Олив не стала.

Дженни сидела на диванчике и внимательно смотрела на Сиси, словно искала на ней телесные повреждения сквозь одежду.

— Жанна меня нашла, и мы вместе пошли домой, — продолжала щебетать Олив. — А где тебя черти носили? Ты вся холодная, словно труп! — Сиси захотелось пошутить насчёт трупов, но она не стала — там бы наверняка всплыл разговор с Тобиасом. — Пошли, пошли! Нечего нам здесь делать! — Олив потянула Сиси в спальню, Дженни бросилась за ними. — Садись, я принесу кое-что, — Олив удостоверилась, что Сиси неподвижно сидит на своей кровати, а Дженни рядом, и выпорхнула.

Едва за Олив захлопнулась дверь, Дженни схватила Сиси за руку и придвинулась так близко, словно хотела срастить с Сиси.

— С тобой всё хорошо? — горячо прошептала она, заглядывая подруге в глаза. — Не ходи больше мене искать одна, ладно?

— Дженни, ты спятила? — возмутилась Сиси, хотя и была рада, что с Дженни всё хорошо. — Это ты выбежала с домика в ночь, и…

— Цс-с-с, это не столь важно, — прервала Дженни. — Просто пообещай мне, что нигде не будешь ходить одна, ладно? Приучайся ходить в туалет со мной или Олив. Или Виорикой, или Брындушей, да хоть и с Квентином, неважно — главное, чтобы ты не была одна. И в домике сама не оставайся.

— Дженни, если бы я хоть что-нибудь понимала…

— Не надо понимать, просто я очень сильно волнуюсь о тебе. Не смей, слышишь, не смей быть одна! И осторожней с новыми людьми — кто знает, что у них на уме. Обещаешь? — Сиси открыла рот, чтобы попытаться ещё раз воззвать к здравому рассудку Дженни, но она дала Сиси звонкую пощёчину и схватила за подбородок: — Ты обещаешь?!

— Да, я обещаю, обещаю, успокойся, — Сиси опешила от пощёчины, но Дженни уже вовсю обнимала Сиси и всё повторяла про себя: «Не будь одна…с тобой должен быть кто-то…обещай мне, что будешь целой и невредимой». Казалось, что у Дженни повторяется то же чувство, которое было когда-то в машине перед встречей с Тильдой.

— Я напишу Виктору письмо сегодня перед сном, — сказала Сиси, чтобы хоть как-то отвлечься от настолько странной темы.

Дженни отстранилась и задумчиво ответила, взвешивая каждое слово:

— Хорошее решение. Я завтра иду с Олив к Денисе, и могу закинуть твоё письмо. Идёт?

Сиси была рада, что Дженни отвлеклась, и согласилась. Дженни просияла, и с её плеч словно свалилась гора. В эту же секунду в комнату, неся звонкий смех, шоколадное печенье и чашку мятного чая, вошла Олив, а за ней Брындуша и Виорика. Олив заставила Сиси съесть всю тарелку печенья и выпить весь чай, иначе она пригрозила продемонстрировать свои навыки щекотки.

— … Да мы, девушки, — киты, на которых стоит весь мир, о чём вы! — громко уверяла всех Виорика, стоя посреди спальни в шортах и майке на тонких бретельках. Её малюсенькая грудь прерывисто вздымалась, потому что Виорика запыхалась и едва ли не помирала со смеху, как и все в спальне. Уже был поздний час, но, разогревшись в горячем душе, девушки не спешили спать. — Вот я — кит, и Олив — кит! — она подбежала к кровати Олив и вытащила из постели. Потом она посмотрела на задницу Олив и серьёзно произнесла: — Наверное, Олив — самый большой кит. Она самка кита, — комната взорвалась от смеха, а Олив так шлёпнула Виорику по ляжке, что у Сиси зазвенело в ушах. Виорика постонала немного, а потом нашла третьего кита в облике Дженни и вытащила её к себе. — Вот — мы три кита! Мы — королевы этого ебучего дерьмового мира! А Брындуша — черепаха! Не обижайся, милочка, черепахи — такие прелестные существа!..

… На следующий день к Денисе Шербан Олив-королева и Дженни-королева шли молча, держась за руки. Пока Дениса подбирала Олив-королеве новую блузку, Дженни-королева, стоя возле почтового ящичка, нервно кусала губы — ещё ранним утром сегодня она порвала и смыла в унитаз письмо Виктору от Сиси.

Виктор точно переживёт грядущую ночь. Сиси может и не пережить.

I know I'm found

With your arms around me, oh save me now.

Олив никогда не воспринимала свой день рождения всерьёз. Это просто был очень хороший повод напиться, чтобы утром было легче воспринимать себя с головной болью. Ведь намного выгодней было думать, что причина плохого самочувствия — алкоголь, а не полуночные бредовые мысли, что уже порядком полгода не давали Олив спокойно спать, жить, существовать.

Пятого октября Олив проснулась радостной и совершенно и полностью уверенной, что сегодня обязательно случится что-то невероятное. По крайней мере, с таким предчувствием она просыпалась каждое утро своего дня рождения вот уже лет десять подряд, хотя никогда ничего особенного не происходило. Она знала, что как только распахнёт глаза, Виорика сразу же подбежит к её кровати и упадёт на подругу с визгом и хохотом, попутно, едва выговаривая слова, поздравляя Олив с праздником. Также Олив знала, что Бен купит два подарка: один от всех и ещё один от себя, ведь у него была ужасная привычка выделяться чем-то. С его стороны это было нечестно, потому что остальные чувствовали себя не в своей тарелке, но отобрать у него право дарить ещё один подарок значило порвать с ним всяческие дружеские отношения, так что все уже смирились с таким раскладом и никто не возражал.

Но сегодня, этого пятого октября, должно было случиться что-то, что перевернуло бы мир Олив вверх тормашками.

Как Олив и предполагала, Виорика упала на неё с криками и визгом, поэтому Брындуше потом нужно было её оттаскивать, чтобы самой поздравить Олив. Жанны и Элизабет не было в спальне, и девочки сказали, что они, едва рассвело, пошли куда-то вместе с Кристофором. Олив нервно поёрзала на месте, что сразу же заметила Брындуша.

— Они ещё не возвращались? — спросила Олив.

— Нет, — ответила Брындуша, сложив руки на груди. Ей очень шёл высокий хвост, который как нельзя лучше подчёркивал её высокие скулы. Олив всегда удивлялась, как это ещё Брындушу не позвал замуж кто-то из школьной охраны — уж слишком хорошей боевой подругой она могла быть. И красивой подругой. — Почему ты так волнуешься?

Олив встала и провела рукой по волосам:

— Если никого из них нету в домике, то мне нужно сейчас же поговорить со всеми, пока есть время.

Виорика понимающе кивнула и вышла. Брындуша тяжело вздохнула и села на кровать Виорики. Она была озабочена и взволнована — Олив это знала, но Брындуша ни за что бы никому это никогда не показала, поэтому на её лице было только выражение холодного спокойствия — как всегда, в общем. Олив воспринимала Брындушу, как старшую сестру. По сути, она такой и была: неизменно вытаскивала их с парнями с передряг, защищала Виорику от мальчишек, когда та была помладше, а теперь на уроках Георге Раду она стояла в паре Георге и отлично справлялась, а ещё хорошо понимала математику и соперничала с Исайей за право быть лучшим физиком среди Охотников их класса.

— Это всё из-за Жанны, да? — спросила Брындуша, как всегда попадая в цель. Олив, немного помолчав, всё же поняла, что об этом всё равно придётся рассказывать, и кивнула. — Я же тебе говорила не проникаться никакими чувствами к этой девочке. Почему ты меня не послушала?

— Я не смогла, Брындуша, — пробормотала Олив. — Мы совершенно точно понравились друг другу. И Жанна мне доверяет. Мы стали хорошими друзьями.

— Хорошие друзья, милая, это я и ты, а не вы с ней. У тебя всегда были проблемы с трезвым восприятием людей. Вечно ты видишь только лучшее в них, — грустно сказала Брындуша. — Жанна скоро уедет, и вы не будете переписываться — она же с Великобритании. Так что зря ты завела эту дружбу.

Олив было тяжело это слушать, тем более, её раздражало то, что этот грустный разговор происходит именно в её шестнадцатый день рождения.

В комнату вломились Виорика с парнями. С порога они начали петь Happy Birthday to You и стали наперебой обнимать Олив. Ей хотелось обниматься, но в это же время ей очень срочно нужно было с ними поговорить, и казалось, что они не в том состоянии, чтобы обсуждать что-нибудь серьёзное. Когда последний Исайя, который был единственным не полуголым парнем в комнате, сердечно поздравил Олив, даже поцеловав её в щеку, она с горем пополам усадила всех на кровати и призвала к тишине.

— Срочные дела не могут подождать до завтра? — лениво спросил Бен, доставая с карманов джинсов пачку сигарет. — Праздник сегодня, как-никак, — они с Квентином подкурили по сигарете и лениво откинулись на стену, сидя на кровати Жанны. Виорика подбежала к Бену и начала клянчить у него одну сигарету для себя, но Бен лишь приподнялся, поцеловал Виорику в лоб, развернул её к себе задом и оттолкнул от себя, слегка пришлёпнув ей по бедру.

— Ребята, это серьёзно, — предупредила Олив, но, казалось, в серьёзность разговора верили только Брындуша и Исайя. — Вы убьёте меня.

Бен лениво поднял глаза на Олив и выдохнул дым.

— Вряд ли ты можешь сделать хоть что-нибудь такое, что заставило бы меня убить тебя. Наказать — вполне, — на его лице расплылась довольная ухмылка, плечи напряглись, а взгляд перекочевал в область её таза, так что Олив закинула ногу на ногу, — но не убить, нет.

— Я рассказала Жанне о том, кто мы такие и кого ищем, — выпалила Олив на одном дыхании, закрыв глаза. Она не хотела их открывать, потому что знала наверняка, что увидит.

Голоса друзей резко затихли. Стало остро пахнуть сигаретным дымом. Все молчали, и у Олив возникло впечатление, что её сейчас и правда убьют.

— Да скажите уже хоть что-нибудь! — крикнула она, открывая глаза.

— Ладно, ладно… — успокоительно поднял руку Исайя. — Ладно, Олив, не переживай. Ты рассказала Жанне, что мы Бунтари и что ищем нашу Джонс?

— Да, именно так, — подтвердила Олив. — Ещё я сказала, что Госпожа — не тот человек, за кого себя выдаёт, и что им стоит быть осторожными.

— Это, блядь, конечно, всё очень хорошо, но с какого перепугу ты решила распространяться об этом с Джин?! — спросил Бен, сев и опираясь локтями о колени.

— Потому что она тоже Бунтарка. У неё есть татуировка, и у Элизабет она тоже есть.

— И у Кристофора есть, — задумчиво сказал Исайя, неотрывно смотря в пол.

Олив это немного успокоило и, обращаясь преимущественно к Исайе, она продолжила:

— Я пообещала Жанне, что объясню ей, откуда у неё взялась татуировка. Вот я неделю назад, когда она ещё из домика убежала, и рассказала. Жанна, казалось, не была удивлена, лишь немного расстроена. Она должна поверить мне, ведь это в её интересах.

— Вряд ли это случится, — ответила Брындуша. — Вера Жанны Госпоже непоколебима, девчонке точно нужно что-то ещё в доказательство.

— Вера непоколебима у этой шпионки, Элизабет, — возразил Квентин, — а Жанна довольно быстро ведётся на подобную хрень. И почему-то мне кажется, что она до сих пор ничего не сказала своим друзьям. Возможно, она считает, что в этом есть доля правды, и взвешивает все за и против?

— Ну, или она всё рассказала, и теперь они все сдадут нас кому-то, — нервно заметил Бен. — Знаешь, что потом случится, Олив? Знаешь?!

— А тебе-то чего бояться? — лениво спросил Оскар. — Разве тебе грозит то, что и нам?

Бен резко повернулся к Оскару и, возможно, начал бы кричать, но Исайя оказался быстрее:

— Нам нужно будет поговорить с англичанами. Вряд ли они понимают всю суть происходящего, так что это наш долг как Бунтарей — предупредить их.

— Будем надеяться, что один из законов не будет нарушен — они не смогут предать своих, — подытожила Брындуша.

— Надеяться на это зря, — угрюмо сказал Бен, вставая с кровати и внимательно смотря Брындуше в лицо. — Моим родителям этот закон не помешал, — сделав ещё одну затяжку, Бен быстрым шагом пересёк спальню и вышел.

— Я не хотела ничего плохого, — тихо сказала Олив, и в горле у неё запершило, а глаза наполнились слезами. — Я просто хотела помочь Жанне справиться со всем этим. Я думала, что мы — подруги…

— Ты не виновата, Олив, ни капли не виновата, — Исайя пересел к Олив на кровать и обнял её за плечи. — Лично мне кажется, что Жанна очень умная, и то, что со знанием всего происходящего за целую неделю они не удосужились нас сдать, — уже хороший знак. Давайте не усугублять ситуацию подозрениями, — обратился Исайя ко всем. — Рано или поздно всё бы всплыло, а Олив просто немного ускорила этот процесс. Да и англичане имеют право знать, кто они такие на самом деле. Ну, во всяком случае, сегодня ты неприкосновенна, — сказал Исайя Олив и поцеловал в щеку. — На тебя никто не злится.

— Никто, кроме Бена, — пробормотала Олив, повесив нос.

— Не сердится он, — возразил Квентин. — Он скорее расстроился из-за родителей.

— Да, — поддакнул Оскар. — Возможно, он боится, что англичане предадут нас так же, как и Блэйды предали своих раньше. Может быть, ему стыдно. Брось, Олив. Он — Бен Блэйд, ты — Олив Шеер. Он просто физически не может злиться на тебя дольше пяти минут.

— Ой, да никто не может, потому что ты милашка! — воскликнула Виорика. — Предлагаю собираться на завтрак и… — она заговорщицки переглянулась со всеми в комнате и расплылась довольной улыбкой. — И что, лапушки?!

— И мы едем в город по подарок! — громко ответил Квентин, вскакивая с кровати. Олив, словно заведённая, тоже резко встала и радостно уставилась на Квентина. — Нет-нет, крошечка, ты не едешь, — притворно грустно пошатал головой Квентин. — Ты будешь сидеть дома и куковать, пока мы не вернёмся.

Олив, хоть и не совсем, но утратила ту радость, которая овладела ею с самого начала.

— Чего-о?! — протянула она, растягивая гласные. — Ты чё, дурак что ли? Я не буду здесь сидеть одна!

— Боже, ну не одна — какая разница! — сказал Оскар, вставая и идя к выходу вместе с Исайей и Квентином. — Хочешь — позови кого-то, чтобы скрасить своё одиночество.

— Очень смешно! — крикнула им вдогонку Олив. Послышался смех, и в следующую секунду за парнями закрылась дверь. — Да ну, вы серьёзно?!

Виорика виновато пожала плечами:

— О-о-олив, мы уедем в десять и вернёмся в четыре. Это не так уж и долго. Днём насладись тишиной, потому что потом…тихо уж точно не будет!

Как бы Олив ни просилась поехать со всеми, всё, что ей отвечали, было «Нет» и мягкий поцелуй в щеку или лоб — кто куда доставал. Очень скоро в домик вернулись англичане, и Жанна первым делом бросилась поздравлять Олив. Она была так добра, так приятна, улыбчива и мягка, что Олив показалось, что Жанна никому ничего не рассказала и совсем не собирается никого сдавать. Зато Бен всё время смотрел на англичан с подозрением. Элизабет была очень рада, что все уезжали в город, — она очень хотела поехать с остальными, точно как и Кристофор с Жанной.

В столовой, ярко залитой солнечным светом, все только и говорили, что о поездке в город и дне рождении Олив, а точнее о вечеринке в честь дня рождения Олив. Одной из самых первых поздравить подошла Элиза Фадор. На ней был ультракороткий топ, джинсы з высокой талией и легкая курточка, словно на дворе был июль, а не октябрь. Квентин сразу же при всех, никого не стесняясь, вылупился на сиськи Элизы, как баран на новые ворота. Олив в шутку заметила, что это не порядочно — выглядеть в миллион раз лучше именинницы, но Элиза лишь рассмеялась и обняла Олив, прижав её к своей непомерно большой и хорошо пахнущей груди. Она пообещала, что обязательно придёт вечером и принесёт миленький подарочек, так что Олив простила ей беспрецедентную красоту и размер бюста. Сразу же после Элизы подошёл Дмитрие Дьяконеску. Олив удивилась, почему он не подошёл раньше: он стоял буквально в десяти шагах позади Элизы, поздравляющей Олив и вызывающей у Квентина обильное слюноотделение, но лишь молча наблюдал и, казалось, выжидал момента, когда Фадор, не заметив его, уйдёт. Дмитрие сказал, что обязательно постарается прийти на праздник, хотя и казался он совершенно не заинтересованным, а потом предложил Жанне вместе после завтрака пойти к Виореле Раду, а потом сесть в автобус до города. Жанна, едва не задохнувшись, лишь быстро осмотрела столовую, наверное, ожидая увидеть Константина, а потом согласилась. Дмитрие горячо пожал ей руку и ушёл совершенно и полностью радостным.

— О Боже мой, Жанна, да ты же магнит для мальчиков постарше! — восхищённо сказала Олив, взяв Жанну под руку, когда она пробирались к своему столику. — И как это у тебя получается?

Жанна смущённо пожала плечами и сказала, что ничего такого за собой не замечает. Пока мальчики ходили за едой, к Олив подошло ещё человек десять, имён некоторых она даже не знала.

— Я думала, Элиза встречается с Дмитрие, правда, — сказала Жанна.

— Нет, Элиза полностью свободна — это я знаю точно, — встрял в разговор Квентин, ставя на стол поднос с едой. — Но вот если бы я был Дмитрие, то давно бы уже с Элизой потрахался.

— Тебе бы лишь кому-то под юбку залезть. Фу таким быть, Квентин, — смешливо поморщила носик Олив. — Хотя знаешь, я понимаю тебя, Квентин: я и сама бы с ней переспала.

— Отдал бы все свои деньги и продал бы душу, чтобы посмотреть на это зрелище, Нолли, — сказал Бен и отсалютовал Олив чашкой чая: — За тебя, малышка Шеер! За твои шестнадцать и за твою хорошенькую задницу!

Остальные подняли вверх свои чашки и чокнулись. Бен обнял Олив за плечи с одной стороны, Квентин — с другой. И до конца завтрака Олив так и просидела — в объятиях Брэйта и Блэйда.

— Я вчера поменяла жетоны на деньги. Так что я отдам вам всё, чтобы вы купили то необходимое, на что хватит моих денег, — Олив едва поспевала за Квентином и Беном, которые не шли — летели в домик, чтобы взять деньги и не опоздать на первый автобус. Но как бы Олив ни спешила, как бы ни кричала им вдогонку о деньгах — всё было напрасно, даже Исайя не хотел об этом слушать. Элизабет всё волновалась о том, как она потом найдёт Жанну, Кристофор успокаивал её и говорил, что Жанна никогда нигде не теряется и никто никогда её не обижает — она слишком безобидна.

— Ты уверен, что хочешь поехать именно первым автобусом? — оборачиваясь, спросил Исайя у Бена. — Мы никогда им не ездили — он для богатеньких детишек.

— Если ты не заметил, Исса, то я в этом интернате самый, блядь, богатенький ребёнок всех времён, — громко ответил Бен, раскинув руки. — Я чёртов Бенджи Блэйд, а вы — мои друзья, так что этот автобус и для вас.

— Но не для меня, — пробормотала себе под нос Олив.

Это было так нечестно: весь их домик ехал первым автобусом, а она, именинница, — нет! Никто с их домика никогда такого не делал, поэтому Олив всегда было интересно узнать, пахнет ли в салоне этого автобуса Chanel № 5 и говорит ли Андрей Мардин с Кристианом Петреску о футболе и машинах. Обсуждают ли Больдо и Вэзилика задницы своих дражайших соседок, пока те обмениваются сплетнями о жизнях звёзд и знакомых? Как сходят с ума младшие братья и сёстры богатых взрослых детей? Они уже понимают, что им всё прощается и покупается, или они ещё не догнали всей сути их предстоящей жизни? И что делает в это время Тобиас Блэйд — ещё один богатенький мальчик? Чем он занимается, если точно не обсуждает девушек и не подключается к разговорам Андрея? Он читает, сидя один на последнем сидении возле окна, или слушает классику, закрыв глаза и ни о чём не думая? Может, он что-то записывает в тетрадь, закусив пухлые губы, или просто наблюдает за всеми, снисходительно и по-доброму улыбаясь? Он был не таким, как все. Он был другим. И это не могло не бросаться в глаза.

— Да и ты в следующий раз поедешь первым автобусом. Боже, да мы тебя даже в автобус к учителям запихнём, если захочешь. Только не сегодня, Нолли, нет.

Олив грустно вздохнула и решила н спешить за друзьями: всё равно ничего от них не добьётся, только настроение себе испортит. Она остановилась посреди деревьев и домиков, но никто из друзей не оглянулся. Олив была этому рада.

День был великолепным. Ещё вчера погода была пасмурной и не обещала на следующий день ничего хорошего, но уже сегодня солнце блистало так, словно хотело отдать весь свой свет и всё тепло, которым не успело поделиться летом. Было очень сухо, ветра не было вообще, и одинокие золотые листики падали вниз с деревьев, мягко ложась на сырую землю. Воздух пах осенью и немного дымом, и Олив решила, что для полного погружения в атмосферу ей обязательно нужно сходить в конюшни и покататься на лошади, пока друзья будут расхаживать по городу и выбирать подарок.

Она стояла так пару минут, закрыв глаза и подставив лицо тёплому льющемуся солнечному свету, слушая лишь тихий шорох сухих листьев на деревьях.

— Боже, ты же не рыдаешь, потому что мы не берём тебя с собой? — на плечо Олив легла ладонь. Это был Оскар. Глаза после столь яркого света видели не так хорошо, так что Олив лишь замотала головой и проморгалась, потерев ладонями глаза. — Ну вот, ревёшь. Кому сказать, что Олив Вера Шеер рыдает из-за такой фигни, — никто не поверит.

— Не плачу я! — Олив со смехом толкнула Оскара в грудь. — Сегодня должна прийти Адина.

— И Валентин, — как бы между прочим добавил Оскар. — Не думай, Олив, что если у нас с Адиной был когда-то секс, то это может как-то повлиять на наши отношения сейчас. Я же говорил, что сейчас она счастлива с Валентином.

— Это ты остальным мозги запудриваешь, а мне нет. Я же знаю, что именно между вами было, так что говори, — Олив вышла перед Оскаром и остановила его. Оскар недовольно закатил глаза. — Ты до сих пор что-то к ней чувствуешь?

— Ничего я не чувствую к ней. Я же Оскар Леви, а Оскар Леви ни по кому не страдает.

— Сколько в общей сложности девушек у тебя было, Оскар?

— Ну, смотря что ты имеешь ввиду, — улыбнулся Оскар и продолжил идти.

— Я о тех, которых ты попробовал — полностью и нет. Сколько их? На сколько больше, чем у Бена?

— Больше, Олив, больше.

Олив лишь кивнула. Как же она была рада в этот момент, что выросла с этим человеком вместе, а поэтому не попала к нему на крючок.

Сзади послышались голоса — все из их домика. Бен умолял Виорику держать рот на замке и не вступать в ссору ни с кем с автобуса. Виорика громко оправдывалась, что это не она всегда начинает перепалки, что её провоцируют. Так они все дошли до гаражного отсека — огромного помещения недалеко от главных ворот, где держались все автобусы и как школьные машины, так и личный транспорт учеников. Возле въезда в гаражный отсек стоял большой и красивый автобус.

— Вы сюда? — крикнул Роберт Арад, выходя из-за автобуса. — Если да, то мы только вас и ждём! Скорее, терпеть не могу ждать!

— Здесь мы тебя бросим, Нолли, — Бен поцеловал Олив в лоб. — Приедем и привезём тебе подарок. Жди, Одуванчик.

Жанна на прощание крепко сжала Олив руку и поспешила за друзьями в автобус.

Дверь автоматически захлопнулась, завёлся мотор. Олив обняла себя и глубоко вдохнула. За тонированными окнами никого не было видно. Автобус медленно развернулся и выехал из территории школы.

Ворота уже закрывались, как вдруг Олив услышала, как сзади кто-то крикнул. Она обернулась и увидела, как в её сторону бежит Тобиас Блэйд и смотрит на автобус. Он остановился возле Олив перевести дыхание как раз в тот момент, когда ворота закрылись. К гаражному отсеку стали сходиться все те, кто хотел прокатиться в город.

— Опоздал что ли? — спросила Олив Тобиаса, положив руку ему на плечо. Если бы знала, что её прошибёт током и обдаст жаром от этого простого жеста, то точно не стала бы этого делать.

Тобиас перевёл на её взгляд. Олив захотелось присесть или свернуться в позу эмбриона — внутри запорхало миллион бабочек, а внизу живота всё сладко сжалось. Господи, что же Тобиас с ней делает?

Парень улыбнулся и закивал головой.

— Кажется, что да, — ответил он, потупив взгляд, словно стесняясь кого-то. — Я попросил друзей придержать автобус немного, но… — Тобиас обречённо посмотрел на ворота. — Но как получилось, так и получилось. А ты почему не поехала?

Олив убрала руку с его плеча и тоже посмотрела в пол.

— А мне мои друзья не разрешили: я тоже хотела поехать, но они будут покупать мне подарок на день рождения, так что… Они меня считают там просто лишней.

Тобиас ничего не ответил. Олив подняла на него глаза, ожидая от него хоть слова. И он всё-таки заговорил:

— Да, я видел: так много людей сегодня подходило к тебе в столовой, и все отходили от тебя такими радостными, словно это у них день рождения, — Тобиас улыбнулся, и Олив засмеялась тоже. — Прости, что я тоже не подошёл поздравить тебя: мне было немного неловко, — Тобиас посмотрел на Олив, поджав губы, и она почувствовала огромное желание выскочить на него, обхватить ногами и так и повиснуть на нём, как коала. — Да и подарка у меня нету, а я просто не люблю быть неподготовленным.

— Мне не нужны подарки, Тобиас, поверь, — сдавленным голосом ответила Олив. — Почему тебе было неловко? Ты просто смущался подойти или стесняешься меня и не хочешь, чтобы кто-то из твоих друзей узнал, что мы общаемся?

Глаза Тобиаса испуганно расширились, и он зашатал головой.

— Нет-нет, ты что, Олив, конечно же нет! Просто я… — Тобиас замялся, опустив голову и сунув руки в карманы брюк.

Олив довольно улыбнулась и вдруг, неожиданно сама для себя, взяла его под руку. Тобиас сначала удивлённо и с улыбкой недоумения посмотрел на её руку, а потом на саму Олив. Она через куртку почувствовала, какая горячая у него кожа. Пальцы судорожно сжали его рукав.

— Раз уж ты так сильно смущался, то предлагаю пойти сейчас со мной в домик и выпить чего-нибудь в честь моего дня рождения. Мы будем одни, так что стесняться не будет кого. Согласен? — спросила Олив, и Тобиас закивал головой.

Они шли медленно и молча. Она держала его под руку, а он, наверное, не против был бы пойти быстрее, но пытался идти с ней в ногу, не опережая.

И как так, чёрт возьми, получилось, что она, Олив Вера Шеер, оказалась наедине с Тобиасом Джойсом Блэйдом? Неужели Бог, или всемирная справедливость, или фортуна, или что там ещё существует? Неужели это сложилось само собой: она идёт с ним под руку в её домик пить в честь её дня рождения? Неужели он так просто, но в то же время немного несмело согласился?

Светило солнце с неба, светило солнце у неё в груди, и светило солнце рядом — смотря под ноги, шурша опалой листвой, мечтательно улыбаясь, так что в уголках глаз появились маленькие морщинки, оно шагало рядом, не подозревая даже о своей ценности.

Олив вдруг судорожно начала вспоминать, что у неё в домике было. Был чай, был кофе, был даже апельсиновый сок. Ах да, точно, ещё ведь был коньяк! Его было немножко, но совершенно недавно Олив заметила в шкафу в гостиной ещё одну спрятанную бутылку. Девушка надеялась, что там что-то спиртное.

Олив отворила перед Тобиасом дверь. Он зашёл вовнутрь, и Олив показалось, что он немного сжатый.

— Раздевайся, — сказала Олив, снимая куртку.

Тобиас повернулся к ней лицом и переспросил:

— Раз… Раздеваться?

Пару секунд они смотрели друг на друга, а потом Олив разразилась громким хохотом, а Тобиас закрыл лицо ладонями, смеясь.

— Как хочешь, милый, как хочешь, — ответила ему Олив и подошла к шкафу. Открыла дверцу и стала искать спрятанную бутылку. Это оказалось виски. Рядом стояла ещё одна бутылка — коньяк. Олив достала обе.

— Ты больше любишь виски или коньяк? — спросила она, подняв бутылки выше. — Лично я не разбираюсь в этом. Чем лучше отметить мой день рождения?

Тобиас медленно подошёл и взял обе бутылки, внимательно их рассматривая. В голове у Олив мелькнула мысль, что он мог подойти и ближе.

— Я бы вообще советовал тебе вино. Но раз уж выбирать, то я думаю, что в честь такого праздника лучше будет коньяк. Допьём его, если у нас получится, — Тобиас улыбнулся и отдал бутылки Олив. Она молча кивнула ему на диванчик, и он сел. — У вас в домике очень уютно.

— А я вот у тебя никогда не гостила, — руки страшно трусились, словно у законченного алкаша, когда Олив доставала два стакана. — Ты прости, льда для коньяка у нас нету… Или что там со льдом пьют?

— Не утруждайся, Олив, эту маленькую погрешность я прощу этому домику, — Тобиас засмеялся, и Олив, отвлёкшись на его содрогающиеся от смеха плечи, пролила немного коньяка на пол. Она сразу же наступила на пятно ногой и потёрла, надеясь, что Тобиас не увидит. Возможно, он не увидел, а, возможно, был настолько снисходительным и вежливым, что решил закрыть глаза на оплошность Олив.

— Тебя не смутят обычные стаканы для столь благородного напитка?

— Что ты, Олив, нисколечко. Я, не буду отрицать, люблю эстетику и правильность во всём, но я ни в коем случае не брезгую пить коньяк со стаканов, да хоть с чашки с цветочками — мне всё равно. Спасибо, Олив, — он аккуратно взял у Олив стакан. На секунду его спокойные горячие, как огонь, пальцы прикоснулись к холодным нервно трясущимся пальцам Олив. Не контролируя себя, она сразу же посмотрела на Тобиаса. Странно — он посмотрел на неё тоже.

Олив заметила, какие у Тобиаса большие серые глаза. Какие они тёплые и добрые. Совершенно не такие, как у его брата: карие, вязкие, полыхающие огнём, слегка раскосые.

Тобиас, будто одной секунды ему было достаточно, опустил голову, и на его щеках будто появился лёгкий румянец. Если Тобиасу хватило столь короткой встречи взглядов, то Олив этого было мало. Она взяла бутылку и свой стакан и села на кресло, на котором привык сидеть Кристофор.

— Если честно, я не умею красиво говорить тосты — я пью мало и редко, да и язык у меня плохо подвешен. Но в любом случае, — Тобиас поднял свой стакан, — сегодня очень светлый день, и светлый он благодаря тебе, Олив. Я знаю очень много людей, считающих за честь называть тебя своим другом. Среди них даже Андрей Мардин — человек, которого трудно уличить в различного рода сердечных привязанностях, но, как ни странно, он очень любит и ценит тебя. Как и большая часть школы. Как и я в частности, — Тобиас пытливо взглянул на Олив, словно хотел узнать, какое впечатление он произвёл на неё последней сказанной фразой. Олив очень понадеялась, что щёки у неё не сильно запунцовели и не видно, как трясутся руки. — Я безмерно рад, что имею возможность общаться с тобой на правах товарища, и за то время, что я тебя знаю — а это целых пятнадцать лет — я немного разобрался в тебе, и теперь могу сказать, что ты — великолепный друг и красивая, заслуживающая всяческого уважения и похвал девушка. Сегодня тебе шестнадцать, и теперь ты официально старше меня…

— Ненадолго, правда, — пробормотала Олив, и Тобиас кивнул головой, улыбаясь.

— Да, ненадолго, но всё же сегодня мне пятнадцать, а тебе шестнадцать. Я всё ещё маленький мальчик, а ты — почти взрослая девушка. Так всегда было и всегда будет: маленький Тобиас и взрослая Олив. Так что, Олив, моё тебе пожелание — любить всё и всех вокруг, как ты делаешь, и быть любимой в ответ. Хотя, конечно, тот, кто тебя не любит, наверняка больной человек.

Они чокнулись. Тобиас, попробовав коньяк, узнал в нём коньяк из своего дома.

— Мне не разрешают пить много, лишь пробовать. Да я и не особо рвусь — ещё успею, но в целом то, что я пью — дорогое и качественное. Я не хвастаюсь? — вдруг спросил он, понизив голос.

— Нет-нет, — ответила Олив, морщась от коньяка. Тобиас был прав на счёт вина: оно подошло бы Олив больше. — Мне интересно. Расскажи мне о своей семье больше. О своём доме: где вы живёте, как вы живёте.

— Разве Бен никогда не рассказывал тебе об этом? — удивился Тобиас, усаживаясь на диване немного свободней. Его белая рубашка натянулась в области груди, когда он поводил плечами. — Странно. Ну, наша семья состоит из пятерых: отец, мать, сестра, брат и я.

— Какая сестра? — переспросила Олив. — Бен никогда не вспоминал о сестрах. Это какая-то двоюродная сестра, да?

— Нет, сводная по отцу, — осторожно возразил Тобиас. — Не может быть, чтобы Бен не рассказывал о Бригитте: он ведь так сильно её любит.

— Да, конечно, он переписывается с ней, но мы все думали, что она служанка. По крайней мере, Бен поддерживал нас в этой теории.

— Вы правы — Бригитта и правда служанка. С недавних пор она — личная горничная нашей мамы. Но она также наша с Беном сестра. Надеюсь, Бен не озлобится на меня за то, что я так просто тебе это рассказал. Ведь наверняка были причины, почему он воздерживался от вашего посвящения в эту тайну.

— А это разве тайна? — шутливо заговорщицки произнесла Олив, понизив голос и нагнувшись ближе к Тобиасу.

— Да, это тайна. Не понимаю, почему я так просто сказал это тебе… — Тобиас замялся и поставил стакан на стол. — Пожалуй, всё это алкоголь.

Олив подумалось, что Тобиас убегает о ответа, так что она пересела с кресла к нему на диванчик. Она села, согнув ноги, и, когда её колено коснулось ноги Тобиаса, он посмотрел на Олив, долго и нежно, но за этим ничего не последовало.

— Тобиас, я никому не расскажу, даже своим ближайшим друзьям, обещаю, — сказала Олив, крепко сжимая в руках стакан с коньяком. Ей совершенно не хотелось пить, но она поднесла стакан к губам.

— Бригитта — дочь моего отца и его бывшей любовницы. Сейчас её уже нету в живых, так что Бригитта находится на попечении у моих родителей. Моя мама обучает Бригитту сама — она считает, что это просто дурная трата денег, если она может научить Бригитту всему полезному, но отдаст её в школу или какой-нибудь пансион для девиц. Но понятно, что проблема совершенно не в деньгах: маме просто обидно за себя и за нас с Беном. Обидно, что она осталась обманутой женой, а мы — обманутыми детьми. Да и в свидетельстве о рождении Бригитты указана наша фамилия — Блэйд. Папа признал её, отчего маме очень горько. Но для Бригитты всё это — просто шум. Да чтобы хоть один раз в жизни она выдвинула свои требования или попросту озвучила желания — никогда и ни за что! Она довольствуется малым, на папу называет «мсье» и обожает нашу маму. Она не раз говорила нам с Беном, что отдала бы всё на свете, чтобы быть нашей полноправной сестрой — так сильно она хотела бы «мадам Беатриче» себе в матери. Да и маме нравится Бригитта как служанка и падчерица. Но она ненавидит слово «падчерица», потому что Люцина, мама Бригитты, не была женой папы, а значит, никакая Бригитта ей не падчерица. Но Бен обожает злить маму этим словом. Жаль, но он не знает, что обижает этим самым и Бригитту: она очень расстраивается, если грустит «мадам». Так что живём мы очень дружно, — кивнул Тобиас и улыбнулся. — Одной большой счастливой семьёй.

— Я слышала, что у вас много домов, — сказала Олив, отпивая немного из своего стакана. Голова уже немного крутилась, а щёки стали полыхать.

— Домов? — переспросил Тобиас, в точности повторив за Олив — он взял свой стакан и тоже отпил. — Ну, да, у нас есть много загородных домов здесь, в Румынии, и много недвижимости в других странах. Мы ездим туда часто, эти дома редко стоят совершенно пустыми. Как-то раз мы уехали в Италию, и мне было лет десять. Я потерялся в саду, примыкающему к дому. Тот сад настолько большой и деревья там растут так хаотично, что вряд ли я и сейчас нашёл бы дорогу домой. Я пошёл гулять, когда было ещё светло, а назад, к наступлению темноты, не вернулся. Меня искали всеми силами, представляешь? Искали все: моя семья, вся прислуга, Шейнманы, даже Джесси Шейнман искал. А я тем временем — можешь себе представить! — устав искать дорогу домой, решил построить домик из веточек на земле. Ведь всё равно заняться было нечем. Но меня нашли, мама меня знатно отругала при всех, так что Бен и Джесси смеялись себе в ладони, но я всё равно не обиделся на маму, я только улыбался. Наверное, я просто был очень усталый, — широко улыбаясь, закончил Тобиас, допивая свой коньяк. Олив предложила ещё, и Тобиас согласился.

Он рассказал, как сломал ногу на горнолыжном курорте в первый же день пребывания там, и поэтому все три недели, что Бен барахтался в снегу и играл с Бригиттой в снежки, Тобиас провёл на мягком диване перед камином и перечитал всё, что только могла предложить для одиннадцатилетнего мальчика библиотека дома Блэйдов в Швейцарии. По признанию самого Тобиаса, он был безмерно рад, что сломал ногу, потому что с рождения ненавидит снег и холод. В двенадцать лет он чуть было не упал из крыши небоскрёба в Нью-Йорке, но мама вовремя успела схватить горе-сына за руку. В пять лет Тобиас едва ли не утонул в море из-за игр с Беном. В свои шесть (почти семь) Бен уже умел плавать, а Тобиас не умел (да и сейчас не умеет). Поэтому то, что казалось для Бена весельем, чуть было не убило Тобиаса. С тех пор Тобиас терпеть не может воду. Он сказал, что максимум, что он может выдержать, — это ванна, наполненная горячей водой.

И хотя Олив, которая была очень хорошей пловчихой, обожала различные активности в водоёмах, она совершенно не расстроилась по поводу того, что здесь их с Тобиасом вкусы расходятся. Наоборот — ей это показалось его изюминкой, тем, за что его ещё больше можно полюбить. Ещё её очень сильно удивили его рассказы о их с Беном матери и отце: казалось, что Тобиас и Бен живут в разных семьях. Если у Бена ничего никогда хорошего в родителях не было, то у Тобиаса была что не история — то хвалебная ода родительской любви к детям — родным и приёмным. Бен никогда не рассказывал о своём отце ничего хорошего — разве что то, что он научил сына правильно курить и пить. Тобиас же в первую очередь рассказал, как Альберт Блэйд в тайне от жены заплетал косички своей дочери, когда той было около восьми лет. О своей матери Бен вообще предпочитал не вспоминать: его раздражали замечания о том, что он очень похож на мать, а мать он считал гордой самовлюблённой женщиной, которой наплевать на интересы и желания своих детей. Но Тобиас, с самой большой нежностью в голосе, какую только Олив приходилось от него слышать, вспомнил, что именно его мама приучила всех своих детей (и Бригитту в том числе) к катанию верхом, иностранным языкам, танцам и этикету. Она поощряла страсть старшего сына к охоте, а младшего — к чтению. Олив очень тронуло то, что Тобиас ни разу во время разговора не назвал мадам Блэйд по имени — всё мама да мама.

Пока Тобиас рассказывал очередную историю из своей короткой, но уже такой насыщенной жизни, они с Олив закончили коньяк и выпили четверть бутылки виски. Язык Тобиаса начал заплетаться, да и смеяться он начал чаще и заливистей, и последние его истории Олив слушала, положив голову на спинку дивана и мечтательно улыбаясь. Голова шла кругом, виски пекло язык и щекотало горло, но они с Тобиасом смеялись громко, жестикулировали размашисто и заглядывали друг другу в глаза всё чаще и молчали, смотря друг на друга, всё дольше, поэтому Олив казалось, что вот ещё чуть-чуть — и можно будет остановиться. Но потом Тобиас попросил Олив рассказать что-нибудь из своей жизни, а здесь без виски обойтись нельзя было.

После того, как Олив рассказала о том, как Квентин и Оскар взорвали петарду возле домика Елены, они с Тобиасом долго смеялись, а потом тяжело дышали и молчали. Тобиас откинулся на спинку дивана и запрокинул голову, смотря на потолок. Олив смотрела на Тобиаса. Его тёмные волосы были зачёсаны назад, глаза блестели от выпитого, а на пухлой нижней губе была маленькая капля виски. Как только Олив начала думать об этом, то уже не смогла остановится.

— Мне нужно принести для вас ещё книг, да? — вдруг после долгой паузы спросил Тобиас. — Ведь Исайя уже давно всё то, что я принёс в прошлый раз, перечитал, правда?

— Правда, — просто согласилась Олив, кивнув головой.

Эта долбанная капля виски не давала ей покоя.

— Тогда я напишу домой, чтобы Бригитта прислала мне ещё что-нибудь. Ты хочешь что-нибудь особенное? — Тобиас повернулся к Олив лицом, всё так же запрокинув голову.

— Да, — тихо произнесла Олив. — Принеси мне свою любимую книгу. Что-нибудь такое, что перевернуло твой мир.

— Что перевернуло мой мир? — взгляд Тобиаса застыл на глазах Олив.

Между их лицами было расстояние не больше двадцати сантиметров. Капля янтарного виски на розовых гладких губах сверкнула, когда на неё упал солнечный луч из окна.

Тобиас, словно что-то заподозрив, поднял голову и немного, словно случайно, подался вперёд.

Но для Олив этого знака было достаточно. Она, жадно и с благоговением смотря на эту каплю, взяла лицо Тобиаса в руки и приблизила его к своему. У Тобиаса сбилось дыхание, но он послушно закрыл глаза и поймал своими губами её губы.

Первую секунду она лишь чувствовала нежный, легкий, словно испытующий её волю поцелуй. Капля виски коснулась её губ, и губы начало немного жечь. Олив подумалось, что больше ничего не последует, но вдруг горячая ладонь крепко обняла её за талию, а Тобиас немного наклонился, так что чуть не лежал на Олив. Она отстранилась, и Тобиас открыл глаза. Казалось, он немного переживал, не очень ли он напористый. Но для Олив ничего лучше не могло и быть.

Она, отталкивая от себя Тобиаса ладошкой, заставила его сесть прямо, а сама перекинула ногу и села на него, крепко прижавшись грудью к его груди. Он схватил её в охапку, как маленькую, и поцеловал, крепко и по-взрослому, засовывая язык ей в рот.

Олив не знала, как себя правильно вести, как правильно целоваться, но она просто повторяла то, что делал Тобиас. В одном она была уверена точно — Тобиас любил её настолько же сильно, насколько она любила его, и ей было неважно, как далеко они сегодня зайдут. Важно было лишь то, что её первый поцелуй произошёл в её домике в её шестнадцатый день рождения с парнем, которого она искренне и тревожно любила.

Тобиас был намного выше Олив, поэтому он нагибался, чтобы целоваться было удобней. От этого его тело красиво и плавно изгибалось. Олив подсознательно повторяла всё, что делал Тобиас. Очень скоро его губы медленно перешли на шею Олив, и её обдало жаром от его горячего дыхания. Она не знала, чем занять свои руки, потому что гладить ему шею показалось неуместным, так что она начала расстегать ему рубашку. Тобиас почувствовал это и начал ей помогать, расцеловывая Олив губы, щёки, подбородок, и его спокойные горячие пальцы часто стыкались с торопливыми и нервными пальцами Олив. Когда рубашка была расстёгнута, Тобиас взял Олив за руки, и их пальцы переплелись, и Олив влюбилась в Тобиаса ещё больше.

Он всё целовал её и целовал, проводил языком по её шее, легко кусал за уши и шептал что-то, чего Олив никак не могла понять, гладил по спине, иногда его горячие большие ладони опускались ниже, и сжимали ей задницу, отчего он заметно напрягался, а Олив тихо постанывала ему на ухо — это было и приятно, и одновременно больно.

Олив вытянула свою водолазку из джинсов, взяла Тобиасовы ладони в свои и засунула их себе под кофту. По коже пошёл озноб. Тобиас секунду внимательно смотрел на Олив, будто удостоверяясь, хочет ли она на этого на самом деле, а потом уверенно положил ей свои руки на спину и так сильно придвинул к себе, что бёдра Олив с силой вжались в его бёдра. Он сполз по диванчику ниже, он почти лежал, и Олив была сверху. Он нежно её гладил, проводил руками от её груди до самых коленей, пожимая и похлопывая. Олив набралась смелости и прикоснулась к его груди. Он напрягся, и стало видно каждую мышцу его сильного и красивого тела. Он прекратил делать что-либо, он просто замер — его глаза внимательно следили то за её руками, то за её лицом. Пальцы Олив легко погладили его ключицы, грудь, прошлись по соскам, обвели каждый кубик пресса. Когда Олив прикоснулась к дорожке волос, идущей от пупка и исчезающей за ремнём брюк, Тобиас резко схватил Олив за бёдра, больно сдавив их, и вернулся в исходное положение, сев ровно и прижав Олив к своим бёдрам. Он вдруг крепко сжал ей грудь, так что Олив ойкнула и нервно подвигала тазом. Тобиас на пару секунд остановился, пьяным и возбуждённым взглядом смотря на Олив.

И Олив поняла, почему. Его штаны ниже пояса немного оттопырились, и Олив, сделав ещё одно движения тазом, прерывисто вздохнула, судорожно и крепко прижав свои ноги к его туловищу и уткнувшись носом в его плечо. Всё то напряжение, которое всё накапливалось и накапливалось у неё в низу живота, отдало сладкой пульсацией от одного сознания того, что она, Олив, завела Тобиаса.

— Ты…ты подождёшь меня минуточку, пока я сбегаю в ванную? — тихо спросила Олив, касаясь губами плеча Тобиаса.

— Да, подожду, — ответил он, поцеловав её в волосы.

Пока Олив вставала, она почему-то стеснялась смотреть Тобиасу в лицо, но в конце концов она бросила на него один лишь взгляд и только губами произнесла: «Одну минуточку». Тобиас, улыбаясь, кивнул, и Олив поторопилась в ванную.

Едва захлопнув за собою дверь, она изнеможённо опёрлась о раковину. Олив включила кран и помыла руки холодной водой, а потом пару раз брызнула на лицо. Она не знала, как так получилось, но, возможно, всё шло к сексу. К сексу. С Тобиасом. Олив тихо рассмеялась от осознания этого невероятного факта. Она приблизилась к зеркалу и внимательно осмотрела своё лицо. Расчесала волосы. Брызнула дезодорантом подмышки и немного подушилась. Вроде нормально. Вспомнила, что только сегодня утром побрила ноги. Но вот в остальном она не была так уверена. Немного постеснявшись самой себя в отражении в зеркале, Олив приспустила джинсы и бельё. Ну, раз не понравится Тобиасу такой — так уж и быть, времени на это сейчас не было. Олив оделась назад, раз шесть ещё раз внимательно себя осмотрела и минуты полторы нервно переминалась с ноги на ногу — ей было так страшно, что голой она Тобиасу не понравится. Но, взяв себя в руки, она дрожащими руками отворила дверь ванной и вышла.

В гостиной, застёгивая последнюю пуговицу пальто, стоял Тобиас и смотрел в окно, пока не услышал, что Олив вышла с ванной.

— Ты… ты куда вообще? — спросила Олив. — Ты же обещал подождать. О Боже мой, я была в ванной слишком долго? — попыталась пошутить она, но Тобиас даже не улыбнулся. Он лишь смотрел на Олив со смесью грусти и вины, и уголки его покрасневших губ были опущены вниз. Олив нервно облизала свои губы.

— Знаешь, Олив, я считаю, что мне лучше уйти, — ответил Тобиас так, словно эти слова приносили ему физическую боль.

Нет, Олив никак не могла поверить, что Тобиас вот так вот сам расхотел её! Расхотел остаться и подождать её немножко.

— Зачем уходить? — Олив, не придумав ничего лучше, схватилась за рукав его пальто. Тобиас снисходительно улыбнулся и отстранил её за плечи. — Да что случилось-то?!

— Просто мне пора, Олив. Мне так горько, что я вот так вот испортил тебе праздник…

— Испортишь, если уйдёшь, — резко отрезала Олив.

Тобиас поморщился и пошатал головой, словно отгонял от себя какие-то мысли.

— Я не могу остаться, Олив, разве ты не понимаешь?

— Нет, не понимаю, — Олив сложила руки на груди и повела плечами, так что его руки безвольно соскользнули. — О Боже мой, нет, я не понимаю!

— Я так рад, что смог тебя поздравить, Олив, ты бы знала, как я счастлив, — сказал Тобиас с закрытыми глазами.

Олив почувствовала, как к горлу подкатил колкий комок.

— Так что же ты уходишь?

— Ухожу, потому что так правильно. Лучше будет, если я уйду, поверь мне.

— Не будет, — возразила Олив, но Тобиас лишь молча пошатал головой. — Ну а вечером ты придёшь?

— Не приду, Олив.

— Почему нет?

— Потому что у меня нету подарка. Я же говорил, что терпеть не могу быть неподготовленным, — сказал Тобиас, но Олив совершенно не верила этим оправданиям.

— Бред. Я знаю, какой подарок ты мне подаришь.

— Какой? — поинтересовался Тобиас, но казалось, что ему совершенно не интересно.

— Поцелуй меня так, как ты меня любишь.

В глазах Тобиаса что-то мелькнуло, но он без колебаний немного наклонился, двумя руками взял одну её ладонь и легко, еле ощутимо поцеловал её, смотря Олив в глаза. Потом он поднёс её ладонь к своему лбу и прижал её тыльной стороной.

— Я не вернусь вечером, Олив. Не жди меня — я слишком жалок для тебя, — Тобиас легко высвободил свои руки и попятился. — Я пойду, Олив. Было очень приятно провести с тобой время.

Тобиас повернулся, и быстрее, чем Олив успела сделать два шага вдогонку, за ним с глухим и словно грустным стуком закрылась дверь.

Этого просто не могло быть. Он ушёл так легко, будто он имел на это право. Отказался остаться, отказался прийти вечером. И показал, как «сильно» её любит. Сказал, что хорошо провёл время. Разве это было всё, чего он хотел?

Нет, Тобиас Блэйд не мог быть таким жестоким, таким грубым и безразличным. Что заставило его так быстро сказать «нет» всему, что сегодня могло произойти между ними? Почему он был так взволнован и категоричен?

Олив, опираясь о мебель и стены, медленно дошла до спальни девочек, а там и до своей кровати. Голова немилосердно крутилась, её тошнило, в низу живота всё ещё сладко сжималось. Олив, не выдержав, упала на колени и истошно закричала и замолотила кулаками о пол. Казалось, её крик будет слышен во всей школе.

— Нечестно! — кричала она, сбивая руки и заливая лицо слезами. — Нет, нет, нет!.. Нечестно! Нечестно… — протянула она и бессильно упала на пол. — О Боже мой, как же это нечестно!

Олив плакала, пока это не утомило её окончательно. Потом она просто лежала, смотря в одну точку. Тишина была настолько громкой, что Олив боялась, как бы её барабанные перепонки не лопнули, не выдержав нагрузки. Скоро Олив прозябла и медленно встала и легла на свою кровать.

Ничего от былых ощущений не осталось, лишь сладкое потягивание в животе всё ещё напоминало о событиях часовой давности. И о человеке, кто всё это спровоцировал. Олив поджимала ноги, засовывала между ними руку, пыталась глубоко дышать, но каждый раз, когда она хоть на секунду закрывала глаза, она видела широкие сильные плечи и серые тёплые глаза, и Олив опять становилось плохо, огонь внутри становился сильнее, и всё её существо кричало и молило о том, чтобы Тобиас вернулся, опять трогал, опять целовал, гладил, шлёпал, засовывал. Как только в памяти Олив возник Тобиас, откинувшийся на диване, возбуждённый и готовый раздевать и действовать, что-то внутри Олив горько-сладко натянулось. Олив громко зарычала в подушку, обеими руками сжав её. Когда Олив немного попустило, она расслабилась.

Элиза Фадор часто рассказывала Олив и Виорике о том, что она делала, если парни, с которыми она встречалась, не удовлетворяли её. Олив никогда этого не делала, но то, о чём рассказывала Элиза, достойно было того, чтобы это попробовать. Ну, единственным различием между Элизой и Олив было то, что Олив всё ещё была девственницей. А значит, всё, исключая различного рода проникновения, оставалось для Олив в силе.

Олив встала и посмотрела на часы. Был только полдень. Она преспокойно заперла входную дверь на замок, который извне не отпирался. Пошла в ванную. Вымыла руки с душистым мылом, разделась догола. Вытерла всё тело мокрым полотенцем. Собрала все свои вещи в охапку и голой вернулась в свою постель.

Олив не знала, с чего начать. С груди, живота, или можно сразу переходить к основному? Она легла на кровать, правая рука оказалась на животе. Олив закрыла глаза и решила делать хоть что-нибудь, даже если потом ей будет стыдно за это, — не делать ничего значило умереть от того, что сидело внутри, не найдя ему выхода.

Она погладила свою грудь и легко её сжала, но ничего приятного не почувствовала. Было такое впечатление, будто она просто прикасается к груди в душе, например. Элиза говорила, что она обожает трогать свою грудь. Конечно, ведь у Элизы была такая грудь… Олив решила расслабиться ещё больше и позволила воспоминаниям овладеть собой опять. Она представляла, что это не она трогает себя, а Тобиас легко гладит её грудь и живот, пожимает бока, это его пальцы скользят по внутренней стороне бёдер, опускаясь всё ниже и заставляя Олив тихо постанывать.

…Элиза говорила, что у неё всегда есть смазка. Но если её нет рядом — например, если она делает это, когда отпрашивается на уроке в туалет, — она просто облизывает пальцы. Олив, не открывая глаз, словно боясь, что призрачный Тобиас может уйти так же, как и настоящий, поднесла к губам ладонь и полностью засунула указательный палец в рот.

…Элиза говорила, что клитор — самая чувствительная часть и что аккуратность и нежность — это главное. Олив прикоснулась влажным пальцем к своему клитору, но сразу же свела ноги — палец был слишком холодным. Она легла лицом к стене и засунула руку прямо между ног, так было даже удобней. Пальцы быстро нагрелись, и Олив, не меняя положения, сделала всё так, как говорила Элиза — аккуратно и нежно. Правда, под конец это ничуть не было похоже на нежность, потому что Олив извивалась, а пальцы двигались всё быстрее и быстрее.

Закончив, ощутив, как горячая волна разливается по всему телу, Олив успокоилась и свернулась калачиком на минут десять. Потом она собралась с силами, сходила в туалет и умылась, оделась, отперла дверь, а потом обессиленно упала на свою тёплую кровать и уснула.

Сон был полудрёмой: Олив почему-то всё время слышались обрывки чьих-то фраз, виделись яркие краски и чьи-то тёмные волосы, смех и музыка сливались воедино, и Олив всё время была на грани того, чтобы проснуться.

— Предлагаю её разбудить, — послышался тихий голос Бена. — Я не дождусь, когда она проснётся сама.

— Конечно, у тебя руки чешутся вручить и свой личный подарок. Золотой мальчик, — огрызнулась Виорика.

— Не злись, Викки. Просто это с моей стороны некрасиво: у меня дохерища бабла, и что, мне их никуда не девать? Так хоть Нолли порадую.

Олив почувствовала, как маленькая рука потормошила её за плечо. Она лениво повернулась и протёрла глаза. К ней наклонилась Виорика с такой широкой улыбкой на лице, какой Олив ещё никогда не видела.

— А кто тут у нас такая со-о-оня? — протянула Виорика, и Олив вспомнила, почему уснула: из-за чего и из-за кого. Ей вдруг очень захотелось упасть лицом в подушку и спать дальше. И желательно никогда больше не просыпаться. — Давай, милочка, вставай, мы принесли тебе подарок! Подымайся!

Виорика схватила Олив за руки и рывком подняла с кровати. Голова запротестовала, ссылаясь на выпитый алкоголь.

— Не знаю, с кем ты распивала коньяк и виски, но надеюсь, оно того стоило, — сказал Квентин, подойдя ближе и держа что-то за спиной. Конечно, он того стоил. Ещё как стоил. — Вот мы подумали-подумали и решили, что ты такая красивая, а достойного платья у тебя нету. Так вот, Олив, вот тебе…

Квентин, словно чего-то стесняясь, передал Олив две коробки и поспешно попятился назад, зато Жанна и Виорика уже вовсю глядели на Олив, чтобы точно увидеть, какой будет реакция. В одной коробке оказалось обтягивающее чёрное платье, во второй — чёрные туфли.

— Я мерила обувь на свою ногу, потому что у нас одинаковый размер, тебе должно подойти… — с надеждой залепетала рядом Виорика.

Олив молча оглянула подарок и повертела в руках одну туфлю.

— Тебе что, не нравится? — с ужасом в голосе спросила Жанна.

— Нет, что вы, всё хорошо. Просто я чуть-чуть перебрала, поэтому я не уверена, что смогу устоять на таком каблуке хоть секунду, — пошутила Олив, и все купились. — Мне нужно совсем немножечко времени, спокойствия и попить холодной водички, чтобы прийти в себя.

Виорика понимающе покивала головой и, подгоняя всех, словно стадо гусей, выгнала из комнаты, оставив только Бена. Он стоял, немного смущаясь, и, как до того делал Квентин, держал что-то за спиной.

— Ты будешь считать меня самовлюблённым кретином, если я подарю кое-то лично от себя? — спросил он. Вопрос этот, естественно, был риторическим.

— Можно подумать, если я буду думать о тебе так, ты не сделаешь этот подарок, — Олив улыбнулась и погладила своё новое платье. — Твои деньги дают тебе право покупать что захочешь кому захочешь. Так что давай, Блэйд, чуди, — Олив махнула рукой, разрешая Бену начать.

— Одуванчик мой, Нолли Шеер. Прошлый год я подарил тебе лампу, потому что проиграл спор. Позапрошлый год я подарил копилку-свинку, потому что первый раз так сильно напился, что думал, будто копилка-свинка — очень интересный и красивый подарок. Перед этим были книга, духи и игрушечный лук со стрелами: книгу ты отдала Иссе, духами не пользовалась, потому что духи — это не стиль двенадцатилетней Нолли, а лук со стрелами был сломан о спину Хэтти Роджерс. Надеюсь, в этот раз я тебе угожу, — Бен протянул Олив продолговатую бархатную коробочку.

— Не-е-е-ет, Бен, украшение? Боже мой, да это же просто…да ну не-е-ет, — Олив прыснула и недоверчиво посмотрела на Бена. Он лишь с улыбкой кивнул ей на коробочку.

— На Рождество в школе мои родители устраивают праздник. Мне очень хотелось бы, чтобы ты к своему новому платью и туфлям одела это, — Бен, видя, что Олив сама эту коробочку в жизни не откроет, забрал у неё подарок и показал ей содержимое коробочки.

На красном бархате лежало ожерелье: чёрные камни в форме капли были соединены серебряными ниточками, тонкими и нежными, как молодые ростки.

— Боже мой, Бен, это стоит больше, чем моя жизнь, — прошептала Олив, во все глаза глядя на ожерелье и медленно прикасаясь к каждому чёрному камню по очереди. — Я бы, конечно, сказала, как все нормальные люди, что не могу это принять, что это слишком дорого для меня, но чёрт, я так не скажу! Первое в моей жизни украшение! Помимо, конечно, серебряного крестика на серебряной цепочке, которую мне вручили после крещения. Мне, по-моему, тогда было два месяца отроду.

— Я рад, что тебе понравилось. Хочешь, нарядись сегодня, чтобы все ахнули.

— Нет-нет-нет, это будет слишком красиво. И слишком сложно для моей головы, — Олив обхватила руками голову. Больно давило в висках.

— С кем ты пила?

Олив ждала этого вопроса, она знала, что его зададут, но ответ не придумала.

— Да так, с…Элизой. Ты знаешь, с ней можно отлично выпить.

Бен понимающе улыбнулся и покивал головой. Все знали, что Элиза Фадор не только красивая, до хрена умная и сообразительная, а ещё и склонна к спиртному.

— Гости уже начинают сходиться. Когда мы шли в домик, то встретили Конни, и он сказал, что придёт с Дмитрием через десять минут.

— С Дмитрие? А почему без Элизы? — удивилась Олив, но Бен лишь пожал плечами.

— Возможно, она тоже отсыпается после вашей маленькой попойки? — пошутил он и потрепал Олив по голове. — Вы хорошенько приложились. Такое впечатление, что ты пила не с Лизи, а с хорошо пропитым мужиком.

Ничего ни капли не пропитым.

— А разве Элиза не сойдёт за пропитого мужика?

Бен засмеялся. В гостиной послышались голоса.

— Это, наверное, Дмитрий и Конни. Умойся и причешись, а то ты никак не походишь на счастливую и красивую именинницу. И улыбайся, побольше улыбайся, — Бен взял лицо Олив в руки и поцеловал её в нос. — И надень новую футболку. И джинсы самые новые. Почему ты не собралась, я не могу понять? Дава-а-ай, Нолли, поднимай свой зад, — Бен схватил Олив за руки и потянул с кровати. Олив застонала, не имея никакого желания отклеиваться от кровати. — А ты тяжёлая, Нолли. Сколько тебя килограмм? Шестьдесят? Семьдесят? Ну и лежи, — Бен отпустил Олив и ушёл к шкафу. Олив легла на живот, чтобы видеть, что Бен делает. Но он вдруг застыл перед шкафом, лишь взявшись за ручку дверцы. Он переменился в лице и как-то сурово сказал: — Давай, Нолли, вставай и ищи себе чистую одежду.

— Так найди и кинь мне, — протянула Олив.

— Нет, Нолли, вставай и ищи. Не буду я рыться у тебя в вещах, — Бен поднял Олив с кровати и подтолкнул к шкафу. — Мы ждём в гостиной. И обязательно причешись, а то твоя грива такая запутанная, будто в руки расчёску десять лет не брала.

Бен вышел с комнаты, и на секунду Олив послышался красивый мужской голос, от которого между ногами заныло. Она бросилась к шкафу, ища свою самую красивую белую рубашку и самые обтягивающие джинсы. Волосы заплела в косу и накрасила губы гигиенической помадой. Пока она собиралась, голосов в гостиной стало больше, послышалась музыка и смех стал громче.

И правда, в домике уже было довольно много гостей, но вот тот чудесный мужской голос Олив лишь послышался. Адина и Валентин, хоть и заявили, что пришли только ради алкоголя и еды, всё же поздравили Олив, и Адина вручила Олив маленький серебряный кулончик в форме крошечного цветка на нитке. Олив была более чем уверена, что этот подарок Адина у кого-то стащила, но всё равно надела его на шею — украшение было очень милым. Константин и Дмитрие наградили Олив поцелуями, самыми горячими объятиями и большим охотничьим ножом, за что сами удостоились горячих поцелуев и объятий. Октавиана Кос, которая в кои веки не была на дежурстве, густо покраснела, когда поздравляла Олив, потому что у неё не оказалось подарка. И как бы Олив её ни уговаривала не волноваться по этому поводу, Октавиана едва ли не расплакалась от досады, когда Элиза принесла большой шоколадный торт и маленький чёрный пакетик. Элиза заставила Олив отнести пакетик в спальню и открыть только в ванной вечером перед сном.

— Так что, Лизи, ты быстро отошла от коньяка? — спросил Бен, когда в самом разгаре вечера они пили вино на диванчике.

Элиза, нахмурившись, глотнула вино, которое любила долго смаковать, и уставилась на Бена. Олив не очень-то и перепугалась, но быть уличённой во лжи ей не хотелось. Тем более, во лжи перед Беном.

— Тот коньяк, Элиза, который мы с тобой пили сегодня раньше, помнишь? — выпалила Олив, выразительно смотря на Элизу. Но потом ей в голову пришла ужасная мысль: а что, если Элиза была в городе и просто не может поддакнуть?

— А, этот коньяк, — Элиза улыбнулась и махнула рукой. — Олив было плохо, а вот меня-я-я… — Элиза провела рукой от своей груди до ног, — меня сложно опоить. А тебе, милая, понравился коньяк? — спросила она Олив, отпивая вина и улыбаясь в бокал.

Олив отлегло от сердца, и она утвердительно кивнула.

— Так это ты усушила столько выпивки, Элиза? — спросил Квентин и подмигнул ей. Элиза улыбнулась лишь уголками губ, но посмотрела на Квентина так заинтересованно и жарко, что Олив стало стыдно сидеть на диванчике рядом с ней. — Когда твой день рождения? Охота посмотреть, как ты упиваешься в хлам.

Элиза пожала плечами и грудным голосом ответила:

— Считай, что ты уже приглашён.

Все вокруг заулюлюкали, Бен с чувством похлопал Квентина по плечам, но Элизу это нисколько не смутило.

— Ах, Жанна, — будто опомнилась Элиза, — Константин говорил, что хочет тебя видеть. Иди к нему, дорогуша, иди, — Фадор помахала руками, словно подгоняла Жанну.

— Не думаю, что сейчас самое время, — смущённо заявила Жанна.

В дверь кто-то громко постучал. Олив вскочила, словно ошпаренная, и полетела открывать гостям.

Возможно, это он. Он не мог не прийти. Не мог так жестоко обойтись с ней, просто не мог. Он добрый, он снисходительный, он чуткий и умный, он обязательно придёт. Рано или поздно, но он должен.

На пороге стоял Андрей Мардин и как-то несмело улыбался, что совершенно не было для него характерно. Олив расстроилась, не увидев Тобиаса, но остолбенела при виде Андрея. Он никогда не приходил к ней на день рождения, только поздравлял в коридорах школы, в столовой или на улице.

— Привет, Олив, — сказал он, проведя ладонью по гладко уложенным волосам. Кто-то за спиной Олив громко крикнул: «Ёб твою мать, Мардин припёрся!» Андрей в ответ скривился, словно увидел лишайную дворнягу, и опять обратился к Олив: — Тебя можно на минутку?

Олив вдруг поняла, что даже не поздоровалась в ответ, но быстро закивала и вышла к Андрею на крыльцо, прикрыв за собой дверь.

— Почему бы тебе не зайти? Там есть что выпить, поесть, есть, с кем пообщаться, — Олив сложила руки на груди и поёжилась — на улице было холодно.

Андрей заметил это и поспешил сказать:

— Я пришёл не пить и не говорить — я пришёл к тебе. Я это…поздравить тебя хотел, — Андрей резко высунул руку из кармана, извлекая оттуда маленькую чёрную коробочку.

Олив пробрал смешок:

— Ты же не замуж пришёл меня звать?

Андрей совершенно серьёзно пошатал головой и открыл коробочку. Нет, он не звал Олив замуж, но выглядело всё именно так: золотое крошечное колечко блестело в свете света из окон, ряд разноцветных камешков игриво переливался, меняя свои оттенки и маня взгляд насыщенными богатыми цветами. Не хватало только того, чтобы Андрей упал на одно колено и начал разглагольствовать о своей вечной и чистой любви.

— Я…я прошу прощения, но оно равно по ценности небольшому состоянию, не так ли? — сказала Олив, заглядывая в коробочку и боясь даже прикоснуться к кольцу.

— Ничего не больше, — сурово возразил Андрей и аккуратно достал кольцо. — Давай руку.

Олив, не чувствуя конечностей, протянула Андрею руку. Он ловко надел ей кольцо на средний палец и улыбнулся, оглядывая пальцы Олив под разными углами.

— Я так боялся, что оно будет большим, но я угадал. У меня, знаешь ли, на такие безделушки глаз намётан.

— О Боже мой, вот это безделушка. Я даже не знаю, что и сказать, — громко выдохнула Олив. — Оно дорогое…

— Ни капли не дорогое.

— И красивое. Спасибо большое, Андрей.

Андрей, не отпуская руку Олив, вложил ей в ладонь коробочку и вдруг резко наклонился и влажно поцеловал Олив в губы. Он сразу же отстранился и внимательно посмотрел на Олив, словно ожидал, что она будет не против продолжить. Но, не получив со стороны Олив никакого проявления энтузиазма, отпустил её руку и отошёл, почесав нос:

— Что это я так?.. Да… Вот, с днём рождения, Олив. Я пойду, — Андрей резко развернулся, так что его пальто немного задело Олив ногу, и быстро пошёл прочь.

Олив, прижав к груди коробочку, грустно посмотрела Андрею вслед и зашла в домик, опять окунаясь в тепло, винные пары и сигаретный дым.

— Кольцо?! — вскрикнула Виорика, отлепившись от окна, когда Олив вошла в домик. — Да неужели ты встречаешься с Мардином?

— Виорика, замолчи, — Олив зашикала на подругу, и та закрыла рот руками. — Ничего между нами нету. Просто подарок, не больше.

— И просто поцелуй, да? — приглушённо и взволновано спросила Виорика, хватая Олив под руку. — Все мы это видели, — она повела рукой, словно показывая, кто ещё это видел. — Он точно влюблён, точно влюблён.

— Можно подумать, никто не знает, что мы общаемся, — огрызнулась Олив и нервно покрутила кольцо на пальце. — Дружеский поцелуй и всё. И даже если я ему нравлюсь, то он мне точно нет, — добавила она, заметив вопрос в глазах Виорики.

— Он тебя не достоин, — бросил Бен и демонстративно отвернулся от окна к Квентину. Но Олив вcё же успела заметить, что губы его искривлены, а глаза грустные.

Праздник продолжался до двенадцати вечера. Потом, когда Элиза громко сказала, что для её безупречной кожи необходим длинный крепкий сон (Квентин добавил: «И потрахаться не мешало бы»), вся женская половина балагана почему-то решила уйти пораньше, а их кавалеры бросились провожать своих дам. Так что стараниями Элизы очень скоро в домике осталось не больше пятнадцати человек. Спустя двадцать минут ушла и сама Элиза, пожелав Квентину спокойной ночи и похлопав ему на прощание своими неестественно длинными ресницами.

Олив, расстроенная, что Тобиас таки не пришёл, грустно поплелась в ванную. Но потом она вспомнила о подарке Элизы и немного оживилась. Принимая душ и то и дело посматривая на маленький чёрный картонный пакет, Олив сгорала от любопытства. Обернувшись полотенцем, она сначала извлекла из пакетика записку. Она гласила:

«Сладкая Олив!

В честь того, что ты теперь взрослая, дарю тебе этот подарок с надеждой, что ты мудро им распорядишься. Всего пара капель на твою шейку — и кто угодно будет твоим. Но не забывай, лапушка, что настоящую любовь с помощью духов не схлопочешь — только нежелательную беременность и целый букет венерических заболеваний. Так что пользуйся только в особых случаях и ни при каких обстоятельствах не пускай в ход эти духи, когда не уверена в своём избраннике: всё может плохо кончиться.

Что бы ты ни подумала, я нравлюсь всем не из-за этих духов, а из-за того, что я — это я.

С любовью, твоя Э.Ф.»

Олив достала из пакетика крупный флакон из толстого розового стекла. Подумать только — духи, которые заставят любого захотеть тебя! Любого: мужчину, женщину, старого, молодого, друга, врага, пробуждая давнюю страсть, вызывая её против воли самого человека, спасая чью-то жизнь или навсегда её разрушая.

И где был этот чудесный флакон пару часов назад? Когда Олив совершенно спокойно могла зайти в комнату, брызнуть немного на шею и запястья и стать самой счастливой девушкой в мире? Где был этот волшебный флакон?!

Олив спала тревожно, за ночь пару раз просыпалась и, прислушиваясь, не разбудит ли она кого, плакала. Потому что это было не честно. Все было не честно, и она ничего не могла с этим поделать.

Утром подняться с кровати было сложно, и грусть, которой Олив предавалась всю ночь напролёт, к утру овладела ей полностью. Виорика даже пощупала Олив лоб, предположив, что та заболела. Знала бы милая Виорика, что Олив заболела, на самом деле заболела, что болезнь была хронической, и, чтобы излечить Олив, нужно было вытаскивать эту болезнь из каждой клеточки тела Олив, из кожи, мышц, костей, волос, из печени, лёгких, сердца, ногтей, из глаз, губ и языка.

Кольцо, которое подарил Андрей, было очень красивым, и Олив решила сделать его своим обыденным украшением. Ведь можно было привнести в эту жизнь хоть немножко красоты? Также Олив облюбовала милый кулон от Адины, но, опасаясь, что он может быть украденным, Олив решила поначалу прятать его под одеждой.

На завтраке Олив ела мало и почти не разговаривала, хотя полшколы гудело о вчерашнем гульбище. Между Кристофором и Жанной происходило что-то непонятное: Кристофор угрюмо жевал утреннюю кашу, пока Жанна одновременно пыталась поговорить с ним и обижаться на него, а Элизабет сидела между ними, словно колючая проволока, которая ограждала Кристофора от назойливой переживающей Жанны.

Но если Олив знала, что ситуацию между этими двумя можно было отслеживать и в домике, то сейчас, в столовой, её интересовал только один человек. На секунду Олив почувствовала себя на месте Бена, когда он каждый день ожидал увидеть Луминицу, а её всё не было и не было.

Она ясно видела столик, за которым всегда восседал домик Тобиаса, но на завтрак он сам не пришёл. Были все, кроме Тобиаса. Почему его не было на завтраке? Он просто не хочет сегодня, или ему плохо, а, может, он не явился именно из-за неё, Олив? Возможно, всё дело в ней? Как только Олив думала так, ей сразу же становилось дурно: голова начинала кружиться, её тошнило, а руки ставали безвольными. Неужели это правда: он не пришёл из-за Олив? Дурачок! Ведь она сама так хотела его увидеть! Нет, не поговорить, не пожать ему руку, а хотя бы увидеть!

Но все опасения были развеяны за обедом, потому что обедать в столовую Тобиас явился. Правда, он ни разу даже не взглянул на столик Олив, лишь быстрее всех поел и ушёл, не обронив за едой ни слова.

В домике Жанна таки довела Кристофора до крика, и тот громко заявил, что совершенно не нуждается в попечении и чрезмерной заботе Жанны, и вообще, пусть она своего Константина так оберегает. Позиция Жанны была крайне странной: казалось, что ей нравится, что Кристофор ревнует её к Константину, но в то же время она страшно обижалась на своего друга за резкие фразы в сторону объекта её воздыханий. Олив это страшно не нравилось: ну почему нельзя взять и быть постоянной? Почему нужно добиваться любви одного, если сердце отдано другому? Зачем заведомо расстраивать человека, который неравнодушен к тебе, только для того, чтобы потешить самолюбие? Зачем заставлять страдать всех и каждого, включая саму себя?

Позднее Квентин предлагал допить остатки вина с предыдущего дня, но Олив отказалась и ушла спать ещё до ужина. Виорика исправно пощупала Олив лоб и, не заметив высокой температуры, со спокойным сердцем легла спать.

Утром в понедельник Олив вдруг остро ощутила, что нужно как можно быстрее поговорить с Тобиасом и всё выяснить, потому что она больше не могла плакать по ночам. Ведь она плакала из-за Тобиаса не только после своего дня рождения, а и задолго до него, и это уже становилось дурной привычкой — грустить и стесняться кому-нибудь обо всём рассказать. С кем бы Олив ни поделилась своими переживаниями, это обязательно дошло бы до Бена, а Бен просто с ума бы сошёл, если бы узнал, что Олив страдает по его младшему брату.

Предстояла неделя уроков с Георге Раду, и Олив это немного расслабляло: можно было побить грушу, побить кого-нибудь, сгоняя свою злость и разочарование.

В школу Олив пошла вместе с Беном, заранее, чтобы вместе отнести книги в библиотеку. Направляясь к спортзалу, в коридоре они столкнулись с группой Служителей на год младше. Среди них был Валентин, и Бен остановился, чтобы поговорить с ним. Олив, не вникая в тему их разговора, оглянулась и увидела Тобиаса. Он как раз шёл к своим одноклассникам, спокойный и уверенный, как скала. Его взгляд сначала выделил из толпы Бена, а потом уж и Олив. Не успел он дойти до своей группы, как прозвенел звонок, и коридор вдруг зашевелился, группа Тобиаса грузно побрела в сторону лекционной Роберта Арада, а Тобиас немного задержался.

— Привет, Бен, — сказал он и протянул руку брату.

Бен оценивающе посмотрел на руку Тобиаса и всё-таки пожал её.

— Ну привет, Тоби. Как жизнь молодая? — спросил Бен, засунув руки в карманы штанов. — Почему тебя не было на дне рождения Нолли? Даже Мардин пришёл, а ты нет. Что за неуважение к подруге?

Тобиас помолчал пару секунд, но ничем не выказал смущение (если оно у него и было), в то время как Олив почувствовала, как покраснела от корней волос до кончиков пальцев ног.

— А разве все были очень рады, когда Андрей заявился? Я просто не хотел портить праздник, — спокойно сказал Тобиас и посмотрел вслед своей группе. — Возможно, мне стоит идти…

— Стой, — Олив резко схватила его за руку. Тобиас ничуть не удивился, а просто перевёл взгляд на неё. Его рука была всё ещё такой же горячей, как и в субботу. — Помнишь, мы это…говорили о том проекте, который мне нужно сделать? — Тобиас отрицательно пошатал головой. — Ладно, ты говорил, что можешь помочь мне книгами вдруг что, так? Да, вот, мне нужна твоя помощь. Есть у тебя время поговорить?

— Есть, — как зачарованный, кивнул головой Тобиас.

— А у нас нету, Нолли, — недовольно вмешался Бен. — Раду убьёт нас, потому что мы и так уже опоздали.

— Ну и иди. А я немного поговорю. Скажешь Георге, что я у медсестры, ладно?

Бен бессильно развёл руками и ушёл, оставив Олив и Тобиаса одних в безлюдном тихом коридоре, где каждое слово отзывалось громкой луной.

Тобиас стоял, наверняка понимая, что речь пойдёт не о книгах, и указал на дверь какого-то класса слева от него.

— Здесь можно спокойно поговорить, — сказал он и открыл перед Олив дверь.

На подгибающихся ногах Олив зашла, оглядывая класс. За её спиной Тобиас плотно закрыл дверь.

— Присядем, — предложил он и подошёл к первой же парте со стульями.

— Нет, Тобиас, ты лучше садись, а я постою.

Тобиас взволновано посмотрел на Олив, но сел сам напротив неё.

— Я хотела с тобой поговорить, Тобиас… — сказала она, сцепив руки в замок.

Нужно сказать это сейчас. Сейчас или никогда. Ну и пусть, если Тобиас испугается, ну и пусть, если он не любит Олив в ответ. Это всё было не важно — важно было сказать ему об этом, сказать, то в субботу не алкоголь всё так подстроил, а Олив, она сама. Что Тобиас — самый прекрасный и необыкновенный парень во всём мире, и что равных ему нету на всём белом свете. Что он давно ей нравится, и это никак не изменить, что он ей дорог, потому что он — настоящий и добрый, несмотря на все его деньги, возможности и уделяемое ему внимание.

Потому что она его любит так, как никого никогда не любила, потому что его молчание для неё — это отрава, которую Олив пьёт и пьёт из его же рук.

— Я хотела поговорить о моём дне рождения…

Вся нерешительность улетучилось. Самым сложным было начать, а потом уже всё пойдёт как по маслу.

Брови Тобиаса дрогнули.

— Я знаю, что ты хочешь мне сказать, — вдруг перебил Тобиас, по-доброму улыбаясь.

Он знает. Разве Олив совершенно ничего не умеет скрывать? Может, оно к лучшему, если он и так всё знает?

— Знаешь? — тихо переспросила Олив, недоверчиво заглядывая Тобиасу в глаза.

— Да, совершенно точно знаю, — кивнул Тобиас, но как-то ни капли не радостной была его улыбка. — Ты хотела сказать, что всё, что случилось, было ошибкой, не так ли?

Какой ошибкой? О чём это он?

— Ты хотела сказать, что всё случилось из-за алкоголя, да? Я это тоже понял, тогда, когда ты отлучилась…когда я смог думать трезво. Мне очень жаль, что между нами случилось такое недопонимание, потому что теперь ты жалеешь, и мне так печально, что я доставил тебе такие хлопоты.

Ей не жаль, не жаль, ни капельки не жаль!

— Ты такая восхитительная, Олив. Ты даже представить себе не можешь, насколько ты прелестная и невероятная. Но то, что было, только унизило меня в твоих глазах, и я очень сожалею об этом. Если ты волнуешься, то я готов тебя уверить, что никому об этом не расскажу. Да и вообще, что случилось, то случилось. Я не буду придавать этому огромное значение, если ты не хочешь.

Хочет, она хочет очень сильно.

— Да и вообще, не может же между нами что-то быть. Не моего же ты поля ягода. Я прекрасно понимаю, что тогда мы просто не оценивали ситуацию трезво. Я ведь прав, ты хотела это мне сказать?

— Я… да, именно это я хотела сказать, — прохрипела Олив, заглядевшись на свои ботинки.

У неё не было сил поднять глаза, просто не было. А он почему-то молчал. Он не поднимался со стула, словно чего-то ждал, но Олив не было чего ему сказать. Да и что после такого можно сказать?

Нет-нет-нет, только не плакать. Нельзя плакать при Тобиасе. Он тебя не любит, дурочка, не любит. А ты искала какой-то справедливости? Искала взаимности? Ну и как, нашла? И что же ты нашла? Что же тебе ответили?

Нельзя плакать при человеке, который отверг тебя. Нельзя показывать, что на нём в этот самый миг сконцентрирован весь твой мир, вся твоя жизнь, нельзя показывать, что он тебе более, чем небезразличен.

И Тобиасу не обязательно знать, что Олив хотела сквозь землю провалиться.

Да и на что же ты рассчитывала? На ответную любовь? От человека, у которого может быть кто угодно и когда угодно? От того, кто ясно видит, в отличие от тебя, что вам никоим образом не быть вместе? От того, кто имеет трезвую голову, а не такой мечтатель, каким ты есть?

— Олив, я тебя не обидел?

Нет не обидел, только убил, уничтожил, а больше ничего.

Как странно было осознавать, что человек, который только что разрушил всё, на что ты надеялась и молилась, может всё ещё оставаться таким добрым и внимательным. Какая доброта от убийцы.

— Нет, не обидел, всё отлично, — бодренько ответила Олив и подняла глаза на Тобиаса. Он уже не улыбался, а лишь грустно смотрел на неё своими бездонными глазами, и уголки его пухлых горячих губ были опущены вниз. — Я это и хотела тебе сказать.

Тобиас вымучил из себя улыбку и встал из-за парты.

— Я рад, что заранее всё понял. И рад, что мы всё прояснили. Ведь мы друзья, так?

— Да, — только и ответила Олив, сложив руки на груди и больно вцепившись ногтями в плечи.

Тобиас, не говоря ни слова, прошёл мимо Олив к выходу, но он не успел выйти, когда Олив повернулась к нему и сказала:

— Помощи с книгами не нужно. Я уверена, что смогу найти что-нибудь подходящее в библиотеке вместе с Исайей.

Тобиас кивнул и вышел.

Олив пошатнулась и ухватилась за парту, за которой сидел Тобиас. Ушёл. Кивнул и ушёл. И всё. Вот так и закончилось то, что не успело даже начаться.

Олив упала на пол и очутилась под партой. Можно было плакать, плакать громко и не сдерживать себя. Но слёз не было, только будто чья-то горячая сильная рука сдавила горло, душила и не хотела отпускать. Было сложно не то что двигаться — дышать было сложней всего. И для кого Олив волновалась, для кого думала, что скажет? Для чего же столько ждала, рыдала ночи напролёт, стеснялась, прикусывала язык каждый раз, когда видела Тобиаса, чтобы не ляпнуть ничего лишнего, хотя всё равно ничего не вышло?

Олив просидела так под партой, в своём маленьком мирке, засмотревшись в одну точку, очень долго, пока к ней пришло осознание того, что пора всё-таки идти на урок. Но ни о каком уроке Олив не могла и думать, так что она встала и со совершенно трезвым рассудком, спокойная и грустная, ушла со школы в медпункт. Там за столом в приёмном сидела Мариана Матей и улыбнулась, когда увидела Олив.

— Слышала, вы громко отметили твой день рождения, — сказала она, отлаживая бумаги в сторону.

— Да, отметили, — неохотно ответила Олив и присела на стул рядом со столом. — Тут дело есть к тебе…

— Я поняла, — Мариана с готовностью достала чистый бланк и приготовилась писать. — Что тебе начёркать? Месячные? Голова? Потянула мышцу на ноге?

— Пиши, что мышцу потянула.

Мариана бодро кивнула и принялась за работу.

— Ты завтра планируешь на занятия идти?

— Не знаю. Да, наверное.

— Тогда придёшь всё равно ко мне, ладно? Я ногу твою осмотрю, — хитро сказала Мариана и клацнула печатью. — Это будет мой тебе подарок на шестнадцатилетие. Я даже не буду спрашивать, что у тебя произошло.

— Да, не спрашивай, — глухо ответила Олив и, даже не попрощавшись и не поблагодарив Мариану, ушла домой.

В домике Олив заварила себе свой ромашковый чай и нашла шоколадное печенье, которое осталось после дня рождения, и коробку конфет. На душе было так пусто, так одиноко, что заполнить эту пустоту можно было только чаем и сладостями. Нет, она не плакала, не проронила ни слезинки. Она лишь время от времени тяжело вздыхала, когда кожа покрывалась мурашками, а внизу спины сладко щемило, когда она вспоминала своё предпоследнее общение с Тобиасом.

Её мучил только один вопрос: ну чем она хуже остальных? Кое в чём она даже намного лучше. Разве она не симпатичная? Очень даже хорошенькая, ей часто говорили об этом. Разве не умная? Не то, чтобы очень умная, но довольно сообразительная и находчивая. Разве не приятная в общении? Да даже сам Андрей Мардин общается с ней, хотя последний раз он и пытался её поцеловать. В любом случае, чтобы заслужить хоть слово с уст Мардина, нужно было быть или Папой Римским, или супер крутой горяченькой девчонкой. И, естественно, поскольку Олив не была ни первым, ни второй, как ей удалось завоевать расположение Мардина осталось секретом. Так разве она была намного хуже всех остальных девушек вокруг? Разве в неё нельзя было влюбиться даже такому хорошему парню как Тобиас? Ну хоть немножечко влюбиться?

Выпив чаю, Олив долго играла с Мирро и Пончиком. Странно, как долго она не играла с Пончиком, хотя это был именно её зверёк. Клетка его стояла у мальчиков в спальне, а поскольку Олив редко туда заходила и парни сами кормили хомячка, то за последнее время она так редко видела своего питомца, что уже успела соскучиться по нему. Мирро был таким счастливым и так весело вилял хвостом, что Олив вдруг сильно ему позавидовала: ему ничего ни от кого не нужно, лишь бы была еда и питье. Нет, таки нужен ему кое-кто для полного счастья — ему нужен Исайя. Только у Мирро было всё посчастливей — Исайя его любил точно так же сильно, как и Мирро любил своего хозяина.

Где-то в районе трёх часов на крыльце домика послышались голоса — друзья возвратились с занятий. Первой, как ни странно, в домик вошла Дениса Шербан. Вернее, сначала вплыла её грудь, а потом уже и сама Дениса. Сразу же за ней зашёл Бен, а потом все остальные. На месте был даже Кристофор, и, казалось, он флиртовал с Денисой. На Денисе были обтягивающие голубые джинсы, футболка и тёплая вязаная Александрой кофта, а сверху всего этого через плечо у неё была почтальонская сумка, в которой, как всегда, было очень мало писем.

Нашутившись с парнями, Дениса вспомнила, зачем она пришла, и начала рыться в своей сумке.

— Это кому письмо? — спросила Элизабет, пытливо смотря на сумку Денисы.

— А это письмо-о-о… Олив! — Дениса с победным выражением извлекла конверт и протянула его Олив, а потом наклонилась к Олив близко-близко и зашептала на ухо: — Это письмо подбросил кто-то из нашей школы в ящик для отправки писем. Так я его нашла, и сразу же пришла отдать тебе.

Олив смущённо забрала у Денисы письмо на глазах у удивлённых друзей. Дениса на прощание подмигнула Олив, а потом ушла, покачивая большими бёдрами. Олив взглянула на конверт. На бумаге молочно-белого цвета красивым почерком было написано её имя и номер домика.

— И кто это тебе написал, а? — сразу же бросилась к Олив Виорика, намереваясь выхватить конверт из рук подруги, но у неё это не получилось — Олив была шустрее. — Ну кто-о-о?! — протянула Виорика, сев рядом и надув губы.

— Да я и сама не знаю, Виорика. Да и если бы знала, всё равно бы не сказала, — ответила Олив и встала уходить.

— Могу поручиться, что это от Мардина, — вдруг весело заявила Виорика и хлопнула в ладоши. — Не зря же он поцеловал тебя позавчера.

Олив не нашла, что ответить. Она, промолчав, ушла в спальню. На удивление, за ней никто не пошёл следом. Никто не расспрашивал о её отсутствии на занятиях, будто знали, что не нужно трогать Олив, нельзя ни о чём спрашивать, только быть рядом и молчать.

Трясущимися руками Олив открыла конверт. Письмо было написано таким же ровным почерком, что и её имя на конверте.

«Милая Олив!

Как ни стыдно мне это признавать, но я не смог по достоинству поздравить Вас праздником — мой подарок вряд ли Вам понравился. Вы казались озадаченной и расстроенной, а мне меньше всего на свете хотелось бы видеть Вас такой.

То, что я напишу дальше, может показаться огромной дерзостью и неуважением, поэтому заранее прошу меня простить, что делает возможным Ваша доброта и снисходительность.

В последнее время я очень часто думаю о Вас, хотя это и неправильно. У Вас свои предпочтения, вкусы и взгляды на жизнь, мои же немного отличаются. Вы вряд ли воспринимаете меня всерьёз, а всё из-за того, что я и в подметки Вам не гожусь: Вы часто смеётесь надо мной, и я рад, что хоть так я вызываю Вашу радость и улыбку.

Пытаясь исправить совершённое (неудачный подарок), спешу сообщить, что у меня есть новый — я искренне уповаю на то, что он Вам понравится. Конюх Тома уже готов вручить его Вам в любое время дня и ночи — когда только Вам заблагорассудится.

Не пытайтесь выяснить, кто я, — Вы точно ошибётесь, потому как я заранее знаю все Ваши предположения.

С чистейшей любовью и величайшим почтением, Ваш добрый и покорный слуга»

Дочитав, Олив сложила письмо и спрятала его подальше под матрас своей кровати. Почему-то она не обрадовалась новому воздыхателю, это наоборот придало ей ещё больше горечи: кто-то где-то сейчас волнуется, как Олив отреагировала на его письмо, а она в это время безответно любит Тобиаса Блэйда. Идиотка. Радоваться бы тому, что ты нравишься людям, что ничего не потеряно и что ты — чей-то объект воздыханий. Но нет. Зачем, если можно любить и страдать от любви?

Но всё же Олив стала вспоминать. Подарки ей подарили все, кто пришёл, кроме Октавианы. Чьему подарку она могла не обрадоваться? Кто посчитал свой подарок слишком плохим для неё?

Андрей. Да, это был Андрей Мардин. Он поцеловал Олив и подарил ей красивое кольцо, а она не изъявила никакого энтузиазма, только тупое сопротивление столь дорогому подарку. Ну да, а теперь Андрей думает, что она расстроена и ожидала большего. Не зря Виорика говорила, что он влюблён, теперь Олив это поняла.

Ближе к вечеру, чтобы не бежать в конюшню сразу после получения письма, что было бы очень странно, Олив отправилась получить свой новый подарок со счастьем в глазах и искренней благодарностью, каким бы он ни был. Ей казалось, что отправитель точно придёт посмотреть на её реакцию, так что она была очень осторожна и внимательна ко всем, кого видела на своём пути. Конюх Тома нашёлся сразу же. Это был один из тех конюхов, которых Олив не знала. Он улыбнулся ей и, сразу поняв, зачем Олив пришла, отвёл её к денникам. Многих лошадей Олив знала, так как сама любила часто менять жеребцов. Но Тома остановился перед конём, которого Олив никогда не видела прежде, и указал ей на него рукой.

— Этот конь твой, Олив. Зовут Прайд. Правда, он дикий немного — не всех воспринимает, но он ведь молодой ещё очень. Попробуй пообщаться с ним — он твой теперь, никто не имеет права брать его, кроме тебя. А я пока что пойду заниматься своей работой — пообщаюсь с другими визитёрами, — Тома посмотрел куда-то за спину Олив, и Олив, так нехотя отрывая взгляд от своего коня, оглянулась. Там возле серой лошади стоял Бен и гладил её.

Бен. Неужели Бен? Нет, этого просто не могло быть. Разве Бен написал ей это письмо? Разве он влюбился в неё? Да, да, конечно, это было вполне возможно: не зря же в письме было написано, что его мысли об Олив были неправильными. Естественно, они неправильные — Бен встречается с Хэррит, и до этого момента Олив казалось, что у них всё было идеально.

Тома и Бен о чём-то тихо говорили, Бен был серьёзный и нервный. Олив так и застыла с протянутой к своему коню рукой, засмотревшись на Бена. Как ему в голову могло прийти написать ей письмо? Как только его мозг придумал это?!

Прайд ткнулся носом Олив в ладонь. Чёрный, как смоль, конь смотрел на Олив своими тёмными умными глазами и щекотал ей руку горячим дыханием.

Самый чудесный подарок на день рождения, подаренный Блэйдом, тёрся об ладонь Олив, фыркая и хлопая длинными ресницами. Теперь Олив точно знала, для кого она незаменима, — для Прайда.

Прошло две недели после дня рождения Олив. Пролетели они быстро и совершенно незаметно, так же, как быстро и незаметно половина деревьев в интернате осталась нагишом, избавившись от своих золочёных нарядов. Ночи стали ещё дольше, поэтому по выходным утром в лес Сиси и Кит выходили ещё затемно. Дженни с ними пошла только первый раз пятого октября, и в тот же раз Кит настоял на том, чтобы Дженни больше с ними не ходила. Ему казалось, что отсутствие Дженни будет вызывать у румын подозрения. Ризер, конечно, в долгу не осталась и расплакалась, вызвав у Кита бурю эмоций — от нежности до раздражения. Но она не пререкалась, не спорила, а просто больше не ходила с друзьями в лес. Правда, на следующий день она строго-настрого запретила Сиси хоть шаг делать без Кита и спросила, правда ли она такая ужасная, как Кит думает. Пришлось втолковывать ей, бедняжке и паникёрше, что Кит вовсе не считает её ужасной. Наоборот — он слишком о ней заботится, чтобы брать с собой в разведку. Дженни кивала головой, но вряд ли поверила хоть слову подруги.

Но что была Дженни с ними в лесу, что не была, а результат был таким же — никаким. Ни Сиси, ни Кит не смогли найти ни следа ничего необычного или странного. Один раз Охранник из интерната, заметив Сиси, выстрелил в неё из ружья, но по счастливой случайности не попал. Кит был раздосадован после этого происшествия — казалось, его всё ещё мучает вина за то, что он из-за неумелости и нервов повредил Сиси ногу капканом, а теперь опять не уберёг от опасности. Они договорились не говорить ничего Дженни об этом инциденте, и Сиси заметила, что Кит очень осторожно относится ко всему, что включало Дженни. Странно было только то, что он всячески отрицал это в присутствии самой Дженни и поступками, и словами.

После серии неудачных вылазок Сиси потеряла всяческую веру в себя. Дениса Шербан заходила к ним в домик с почтовой сумкой два раза, но каждый раз это оказывались письма для Бена. Весточки от Госпожи не было, и каждое новое утро приносило для Сиси не свежий осенний воздух с запахом дождя и листьев, а всё больший и больший страх того, что ей и её друзьям придёт конец за неоправданные надежды Госпожи.

Сиси всем сердцем надеялась на полнолуние и на разрешение Елены пойти на вылазку ночью. Кит был к этому готов — он сказал, что согласен говорить вместе с Сиси не только с Еленой, но и с Василием. Сиси была ему безмерно благодарна, ведь он оставался единственным человеком, который был смел, давно знаком и уважал её.

Полнолуние выпало на пятницу, и денёк выдался тёплый, едва ли не жаркий для средины октября. По дороге в домик после уроков Сиси заметила, как то тут, то там Охранники в форменных куртках ходят группками и переносят к своим постам оружие. Иногда их сопровождали Охотники и Служители постарше: Охотники в основном помогали носить и смеялись, а Служители хмуро и нервно говорили со старшими Охранниками и бросали косые взгляды на ящички с серебряными пулями.

— Заметила, какой ажиотаж? — тихо спросил Кит, подбежав к Сиси. — Готовятся, готовятся… Как, скажи мне пожалуйста, можно быть такими безмозглыми? Ты — их лучшее оружие, а они тебя игнорируют! У тебя есть разрешение выходить сегодня за территорию школы?

— Нет, у меня его нету, — сухо ответила Сиси, не смотря даже на Кита — ей было стыдно, что даже такой пустяк она не может уладить.

Но, казалось, Кита это едва ли смутило:

— Тогда зачем мы идём в домик? Постой, — он остановился и взял за локоть Сиси. — Пойдём к Елене и прижмём её к стенке.

— Прижмём Елену? — недоверчиво переспросила Сиси.

— Да, а что ж тут такого? Нас прислала сама Госпожа, так что пока Елена останавливает нас, она делает себе же хуже, не нам. Правду говоря, не нравится мне это ничегонеделанье. Раньше я думал, может, так и надо, но время очень поджимает. Странно ещё, что Госпожа не прислала по почте для нас пистолет с тремя пулями.

Сиси улыбнулась, и Кит улыбнулся в ответ, заправив прядь длинных волос за ухо.

В кабинете у Елены было прохладно и тихо. В окна лился ясный солнечный свет, но не золотой, как обычно, а голубо-белый, чистый, холодный, как и всё в этом кабинете. Хрусталь и стекло, отбрасывая яркие блики, покоились на полках рядом с книгами. Такие же блики источали очки Елены, которые едва ли держались на кончике носа своей обладательницы. Сама Елена что-то сосредоточенно писала, сидя ровно, словно проглотила палку, и не уделяя ни капли внимания Киту и Сиси, сидящим напротив неё. Волосы Елены были гладко зачёсаны в пучок, создавая ровный пробор, который начинался прямо посредине высокого бледного лба. Позади Елены стоял Василий, как всегда вызывающий и грозный. Сиси было интересно: Василий хоть когда-нибудь оставляет Елену одну? Ну, там, во время её визитов в дамскую комнату или сна. Создавалось впечатление, что Василия нисколечко не беспокоило личное пространство Елены. Наоборот — он стал неотъемлемой частью этого личного пространства.

— Я вас слушаю, — наконец Елена отложила тонкую металлическую ручку в сторону и, сложив руки на столе, обратилась к Сиси и Киту. Её хрупкие очки каждую секунду грозились соскользнуть с изящного носа и разбиться.

— Мы хотели бы спросить о разрешении выйти в лес сегодня ночью, — сказала Сиси, овладев собой.

— Сегодня ночью никто не выйдет за пределы интерната. Ни один предмет оружия не проскользнёт мимо Охранников в лес. Все силы сконцентрированы на охране школы, — отчеканила Елена, будто только сегодня утром она репетировала эти слова перед зеркалом в ванной.

— Но каким же способом вы собираетесь обезопасить интернат от последующих возможных атак, если не собираетесь сокрушить врага сейчас? — Сиси подалась вперёд на стуле, крепко сжав подлокотники. — Да ладно, если вы боитесь жертвовать своими людьми, но это же наша работа! Моя, Кристофера и Дженни. Здесь Вы главная, и мы никак не хотим огорчать Вас своими самовольными действиями касательно происшествий с исчезновением учеников. Поэтому позвольте нам выйти сегодня. Мы даже не попросим ещё людей, втроём мы справимся.

— Справитесь? — с грустной улыбкой спросила Елена и сняла наконец свои очки. — А если вы умрёте?

— Мы для этого сюда и приехали, — вдруг звучным и резким голосом сразу же ответил Кит. Василий начал проедать его взглядом. — Мы здесь, чтобы убивать или быть убитыми — другого не дано. Возможно, это наш последний шанс, понимаете? Госпоже вряд ли нравятся задержки вроде нашей, — Кит так проницательно смотрел на Елену, словно пытался донести до её разума какой-то посыл, но Елена упрямо его не понимала.

Сиси была поражена, что у Кита хватило смелости упомянуть в разговоре Госпожу и тем самым поставить Елену и Василия в неловкое положение. Елена устало откинулась на спинку своего кресла и внимательно, прищурив глаза, смотрела на Кита. Она молчала, и никто не отваживался начать разговор опять.

— Как по мне, — после минутного молчания сказала Елена, — идите в свою разведку. Втроём — моих людей вам не видать, равно как и оружия. Рассчитывайте только на себя. Пока вы на территории интерната, я за вас отвечаю, но не больше. Уходите — и вы больше не моя забота. Василий распорядится, чтобы вечером и утром вас пропустили туда и обратно.

— Да, да, Госпожа Елена, именно это нам и нужно, — радостно кивнула Сиси, совершенно забыв убрать с лица неуместную счастливую улыбку.

Кит поблагодарил Елену и, взяв Сиси за руку, утащил её домой. По пути они не перекинулись ни словечком, хотя для Сиси это было так странно — Кит должен был быть рад успеху, но что же не так? Почему он такой сосредоточенный и молчаливый? Только перед самым домиком Кит заставил Сиси поклясться, что Дженни с ними этой ночью не будет. Сиси, не вполне понимая причину такой просьбы, уступила, потому что ей и самой очень не хотелось видеть этой ночью рядом добрую и вечно испуганную Дженни.

Они с Китом вошли в домик.

— Вечер пятницы, дружо-о-ок! — громко прокричал Бен, с разбега наваливаясь на Кита. — Самое время оттянуться! Можем сыграть с девочками во что-нибудь на раздевание, — добавил он так тихо на ухо Киту, чтобы все услышали. Кит расплылся в довольной улыбке. — И можем выпить, естественно.

— Будет очень-очень весело, — добавила, активно кивая головой, Олив. — Кристофор, ты умеешь играть в покер? — спросила она, тасуя карты.

— Вот видишь, малышке Нолли уже не терпится проиграть тебе и скинуть с себя трусишки.

— Кусок идиота, — огрызнулась Олив и поправила свою юбку так, чтобы она прикрывала как можно больше голой части ног. — Просто если ты не умеешь, то можно тебя научить…

— Она точно замышляет что-то насчёт тебя, — Бен обнял Кита за плечи и указал пальцем на Олив. Дженни внимательно присмотрелась к Шеер.

— Жанна, нам нужно выйти, — Кит кивнул в сторону входной двери.

Дженни помешкала с ответом.

— Ну же, пойдём, — Сиси взяла Дженни за руку и легонько потянула к себе.

— Иди, Жанна, когда же вам ещё пообсуждать свои шпионские дела, — сказал Квентин, развалившись на диванчике рядом с Олив. Олив подняла свои глаза с карт на Квентина и лишь поджала губы.

Кит в ответ засмеялся и повторно позвал Дженни выйти.

— Что-то случилось? Вы были у Елены? — спросила Дженни, едва за ней закрылась дверь.

— Да, были, — спокойно ответил Кит, взял за локоть и повёл её подальше от домика. Сиси пошла следом. Она понятия не имела, как сказать Дженни, что она останется дома этой ночью, как убедить её, что она должна остаться. — Елена разрешила нам выйти сегодня ночью в лес, но тебе запретила делать это.

Дженни непонимающе и совершенно негодующе уставилась на Кита. Он говорил так уверенно, словно эта ложь давно была у него готова и только и ждала времени вырваться наружу.

— Это как это — запретила? — недоуменно спросила Дженни, сложив руки на груди. — Сиси, это правда? — Дженни уставилась на Сиси, и та закивала головой. Теперь, получив подтверждение от лучшей подруги, Дженни окончательно расстроилась. — Как мне остаться, если вы оба будете где-то, где полно опасности и ужаса? Я же не совсем беспомощна! От меня есть польза, правда! Я же Доктор, могу предоставить…

— Вот именно, Дженни, ты Доктор, — спокойно прервал её Кит и взял Дженни за плечи. — Знаешь, какой полезной ты можешь быть здесь? Такие добрые и хорошие Доктора, как ты, будут очень нужны здесь в случае опасности. Ты заметила, какие меры предосторожности предпринимаются сегодня? Я слышал, что Охранники договорились с Охотниками и Служителями насчёт заговорённого, отравленного — смертоносного, в общем, оружия. Георге Раду и Охотники дают Охранникам различное оружие на время, а Служители делают с ним что-то, чтобы от царапины, сделанного этим оружием, вся нечисть сдохла в два счёта, — Сиси была удивлена таким глубоким познаниям Кита в данном деле. — Понимаешь всю серьёзность? Охранники одалживают оружие у Охотников, хотя у них самих целые склады имеются. Я не удивлюсь, если они и людей одалживают тоже. Все к чему-то готовятся, будет лучше, считает Елена, если Доктора останутся на всякий случай.

— Дженни, с нами всё будет хорошо, — Сиси погладила обеспокоенную Дженни по плечу. — Главное — не волнуйся. Мы же вдвоём, а пока мы вдвоём, нам не грозит опасность, — она посмотрела на Кита, и он улыбнулся ей горько и вымученно.

Дженни быстро кивнула и бросилась в домик — плакать, наверное. Кит долго смотрел вслед Дженни и молчал. Что-то было в его глазах и грустно опущенных уголках губ, что наталкивало Сиси на плохие мысли. Кит совсем поник. Иногда Сиси не успевала за настроением своего друга — казалось, весь мир не успевал. За пять минут он мог быть злым, игривым, весёлым, нежным, грозным и разъярённым. Подул ветер, и Сиси засунула руки в карманы куртки.

— Знаешь, — сказала Сиси, не смотря на Кита, — я долгое время исполняла разные поручения Госпожи в разных местах. Но ни разу, чёрт подери, ни разу мне не приходилось так сильно и тесно контактировать с людьми — только с тем, что я должна была убивать. Я совершенно не умею общаться, выведывать что-то. Раньше для меня всё было в работе ясно: я знала, зачем я еду и кого мне нужно прикончить. Я могла только номер в гостинице заказать, и всё. И сейчас мне так стыдно, что ты добываешь больше информации, чем я, и больше продвигаешь дело, — краешком глаза Сиси заметила, как уголок губ Кита приподнялся. — Но я так же никогда, никогда, никогда, — Сиси повернулась к Киту прямо, — не умела так врать, — Кит стал бледен, и лицо его осунулось. — Я ценю то, что ты заставил Дженни остаться, но я не могу допустить, чтобы ты врал ей обо всём так же искусно, как сейчас. Мне ты можешь говорить, что угодно, — я, наверное, куплюсь на всё, лишь бы не знать той правды, что ты скрываешь о чём бы то ни было. Но Дженни не заслуживает такого обращения. Она хорошая и искренне за тебя переживает, как и я, но она более ранимая, а я тебе не позволю её расстраивать.

— Я много пью последнее время, — как на духу выпалил Кит. — Добываю, где попало. Фигня это всё, Сиси, но я думаю, что Константин — плохой человек.

— Почему?

Кит крепко зажмурил глаза и помотал головой, словно у него что-то болело.

— Я…я не знаю, Сиси, не знаю, он такой грубый какой-то и…

— Грубый? — переспросила Сиси, улыбаясь. — Когда это он был грубым?

— Возможно, при вас, а особенно при Дженни он не такой, но он мне не нравится.

— Знаешь, что? — сказала Сиси и подошла к Киту вплотную. — Мне наплевать на Константина и на всех остальных, а на тебя не наплевать. Я хочу, чтобы ты не был грубым, а был хорошим и учтивым хотя бы с Дженни. Ты делаешь ей больно этим своим поведением, а я хочу, чтобы она радовалась каждый день, вместо того, чтобы плакать из-за твоих нападок.

— Она…она плачет из-за меня?! — в ужасе спросил Кит. Но был в его голосе и какой-то восторг, и надежда, и радость.

— Да, потому что ты её расстраиваешь. Не делай больше так, хорошо? — Кит кивнул и, с видом светлой грусти и задумчивости, развернулся и пошёл куда-то, а Сиси, улыбнувшись, возвратилась в домик.

Олив и парни, кроме Исайи, играли в карты, но были они подозрительно тихие. Брындуша, не отрываясь от книги, которую читала, спросила:

— Так вы идёте сегодня куда?

Сиси поняла, что вопрос адресован ей, и ответила:

— Да, но Жанна остаётся.

— Поэтому она такая расстроенная? — сочувствующе спросила Олив.

— Да, поэтому. Пойду утешу её, — Сиси повесила курточку, разулась и ушла в спальню девочек.

Дженни сидела на своей кровати и всхлипывала. Когда Сиси вошла, она громко шмыгнула носом и вытерла его рукавом кофты.

— Опять ты меня бросаешь, — еле-еле произнесла она, ссутулившись. — Разве я обуза?

Сиси села рядом с Дженни и обняла её за плечи.

— Кит же тебе всё объяснил. Да и тем более, мы волнуемся за тебя. Ты маленькая, для такого не приспособленная.

— Для чего это я не приспособленная? — воинственно подняла подбородок Дженни. — Я что, совсем зря шестнадцать лет была Охотником? Есть же у меня навыки…

— Есть, конечно, есть, только у тебя этого нет здесь, — Сиси взяла ладонь Дженни и приложила к её груди. — Здесь ты — Доктор, и никто этого не отменит. В душе ты — Целитель, и я уверена, что ты однажды им станешь. Но сегодня это не твоя задача — бегать с нами по лесу. Это наша с Китом работа, мы её исполним. А тебе главное — лечить людей и находить с ними общий язык, умело узнавать информацию. Это же работа Докторов, так ведь?

Дженни улыбнулась и опять вытерла нос рукавом.

— У меня есть чувство, — сказала она, взяв Сиси за руку. — И чем ближе ночь, тем оно сильнее. Такое, какое было тогда, с Тильдой. Оно потом тоже повторялось, и иногда накачивается на меня опять, словно волна, именно тогда, когда я меньше всего этого ожидаю. Как-то меня накрыло с головой на вечеринке в нашу честь, помнишь, когда тебя ещё с больницы отпустили? — Сиси кивнула, вспомнив двух подростков в туалете. — Я ушла тогда с Константином поговорить, и случилось это. Я…я даже не знаю, как это объяснить, как описать. Константин видел это, привёл меня в чувство, — тут Дженни зарделась, и Сиси стало интересно, как это он Дженни в чувство приводил. — Он спросил, давно ли это у меня, я рассказала, а он знаешь, что ответил? Что это мой дар, — сказала Дженни шёпотом. — Я напугана, Сиси. Константин, наверное, прав. Что тогда получается? Что я ведьма? Я не ведьма, Сиси, не ведьма! Ведь мы убиваем ведьм, у меня не может быть дара, не может быть! Константин очень помогает мне с этим: расспрашивает о каждом моём приступе, об ощущениях, он ищет любую информацию, и я так ему благодарна! Он рассказал мне, что дар — это не плохо. У них в школе очень много детей с различными дарами. И не только детей из родовитых семей, а и обычных, сирот. Елена это не запрещает, обо всём знает, и ставит на учёт каждого человека с даром. Здесь даже есть такой кружок, где дети собираются и развивают свои способности. Сиси, если бы мне только хоть краешком глаза увидеть этот кружок, я бы…

— Нет, Дженни, нет, — Сиси предостерегающе вытянула ладонь. — Не сейчас. Ты вообще своё положение трезво оцениваешь? Ты Переходная, — Сиси перешла на шёпот, — и никто, кроме Кита и меня, об этом не знает, — на этих словах Дженни побледнела, но Сиси этого не заметила. — Ты ещё и дар свой хочешь развивать?! То, что хорошо здесь, не обязательно должно быть хорошим в Обители. Когда это Госпожа поддерживала развитие даров? Никогда, Дженни! Надеюсь, Константин ни с кем по поводу тебя не консультировался? — Дженни отрицательно пошатала головой. — Отлично. И поменьше ему обо всём рассказывай. Я не против, если он тебе нравится, но делать его своим доверенным лицом ещё очень рано.

— Но я так к нему привыкла! Он хороший, Сиси, он помогает мне изо всех сил! Я…я нравлюсь ему, он мне об этом сказал недавно, — Дженни скромно опустила глаза, и Сиси вспомнила грустные глаза Кита, когда Дженни, расстроенная, убежала в домик. — Разве он подведёт меня?

Сиси не нашла, что ответить. Она понятия не имела ничего о взаимосвязи любви и чести, поэтому промолчала.

— Мы с Китом волнуемся за тебя, — Сиси крепко обняла Дженни. — Ну разве ты не понимаешь, что мы — люди, с которыми нужно всем делиться в первую очередь и у кого искать совета, а не кто-то другой? Вдруг все в этом интернате — враги?

— Не все, — Дженни отпрянула он Сиси. — Все люди в этом домике благосклонны к нам.

— Они порицают Госпожу, Дженни, вряд ли они благосклонны к нам.

— Может…может, нам стоит пересмотреть немного свои взгляды и взять во внимание другие точки зрения? — неуверенно спросила Дженни.

— Какие это другие точки зрения? — Сиси поверить не могла, что Дженни могла ещё и отступницей стать. — Что тебе Константин рассказывает, чем морочит тебе голову?

— Это не Константин, нет! — переполошилась Дженни. — Просто некоторые люди здесь думают не так, как принято, но учатся, живут здесь. У них немного другое мировоззрение, понимаешь?

— Понимаю, Дженни, именно поэтому таким людям не место на службе у Госпожи. Они без чести, без стыда и чувства долга. Госпожа печётся о нас, а мы должны стоять за её дело — такова наша миссия, — Сиси чувствовала, как напряжение в ней росло и росло, и ничего не могла с этим поделать. Гнев разрастался в груди, и Сиси с ужасом поняла, что не в силах это остановить.

— Сиси, мне совершенно безразлично дело Госпожи — надеюсь, ты не перестанешь общаться со мной из-за этого. Я просто очень сильно хочу, чтобы ты была цела и невредима. Мне всё тревожней, и сердце стучит так сильно, что скоро выскочит из груди. Пообещай, что везде и всегда сегодня ночью будешь с Китом, ладно? Только не будь одна. Я знаю, ты читаешь себя защитницей, но тебе самой нужна защита не меньше, чем всем нам.

— Дженни, ты чувствуешь, откуда идёт угроза? — Сиси бездумно сжала Дженни локоть.

Дженни грустно опустила голову.

— Нет, Сиси, не знаю. Если это мой дар, если я чувствую будущее, то что-то ждёт тебя сегодня ночью, а меня не будет рядом, понимаешь? Кто тебя спасёт? — Дженни спрятала лицо с ладонях и разразилась громким плачем.

— Кит, Дженни, Кит меня спасёт! Он же всё сделает ради меня и Госпожи. И ради тебя тоже. Он наш верный друг, Дженни. Не нужно плакать, мы всё переживём. Ты чувствуешь что-то насчёт Кита? Что-то с ним случится?

— Нет, но ты вляпаешься. И как бы я ни старалась, я понятия не имею, как всё для тебя закончится! Я такая слабая, Сиси, такая ничтожная сейчас, потому что не могу помочь тебе, хотя и чувствую неладное!

Сиси была так взволнована тем фактом, что у Дженни открылся дар, что это вышло для неё на первый план. Большой холодной змеёй засел скользкий страх за себя где-то возле сердца, но в голове была одна Дженни. Такая глупая и доверчивая! За неполных два месяца стать Переходной и обнаружить у себя дар! Более безответственного и беспечного человека Сиси не могла себе даже представить. Дженни была добра ко всем и так верила в ответную доброту окружающих, что иногда совершенно напрочь забывала о том, что не все вокруг такие же прелестные, как она.

Константин, оказывается, знает о даре Дженни уже давно. Миленько.

— Перестань плакать и пообещай мне, что больше ни слова Константину о своём даре не скажешь. Мы попробуем выяснить хот что-нибудь об этом здесь, у людей в домике, но не у чужих.

— Константин мне не чужой, Сиси!

— Чужой, Дженни, все здесь по большей степени чужие! Я тебе не чужая, и Кит не чужой, а про остальных забудь! Сейчас ты должна успокоиться и помочь мне достать оружие из-под кровати.

— А вдруг кто-то войдёт? — Дженни испуганно округлила глаза.

— Да какая разница, Дженни? Всё равно все в домике знают, что мы от Госпожи и что нам нужно быть в центре событий. Естественно, у нас должно быть оружие.

Сиси соскользнула с кровати Дженни и принялась нащупывать замок тайника под своей кроватью.

— Сиси, а что, если все узнают, кто ты на самом деле такая?

Сиси от такого неожиданного вопроса едва ли не ударилась головой о кровать.

— Ведь мало того, что фамилия у тебе Джонс, так ты ещё и показала неплохой уровень подготовки, — Дженни подсела к Сиси на пол. — Здесь нету дураков. Они сложат два и два и получат четыре. Несложно догадаться, что Эмма — твой псевдоним.

— Думаешь, они решат, что шестнадцатилетняя коротышка — Эмма Джонс? — насмешливо спросила Сиси. — Не дури, Дженни.

— Это очень беспечно.

— Даже если кто-то и узнает, то что? — махнула рукой Сиси. — Какая разница?

— Большая, — побледнев пуще обычного, ответила Дженни. — Нельзя им знать, что ты — Эмма Джонс.

— С чего бы это?

Дженни вытерла нос рукавом и встала.

— Я пойду в гостиную, поговорю с ребятами. Попытаюсь выяснить что-то об одарённых детях. Достать чемодан будет непросто, нужно отодвигать кровать. Я могу позвать мальчиков, чтобы они тебе помогли. По-другому ты не выкрутишься.

Сиси кивнула и осталась сидеть на полу перед своей кроватью. Сейчас нужно будет соврать, и она жалела, что рядом нету Кита, который, как оказалось, был так искусен в этом тонком деле. В следующую секунду в спальню вошли Квентин и Бен.

— Чем помочь, дамочка? — спросил Квентин.

— Нужно отодвинуть кровать, — Сиси махнула рукой на свою кровать, встала и отошла в сторону.

— Элси, если ты надумала делать перестановку, то лучше сейчас откажись от этой идеи, — засмеялся Бен. — Когда-то Викки тоже такими вещами страдала, но Нолли быстро выбила из неё эту дурь.

— Нет, никакой перестановки не будет, — ответила Сиси и увидела, как Брындуша с ухмылкой оперлась на дверной косяк, сложив руки на груди. — Мне нужно достать оружие.

— Оружие? — вместе переспросили Квентин и Бен.

— Да, оружие, — поддакнула Брындуша и вошла в комнату. За её спиной в коридоре показалась маленькая Дженни. — Под каждой кроватью — большой деревянный люк, главное — знать, где и как он открывается. А под люком — столько места, где даже три чемодана Хэррит Роджерс поместятся, если хорошо утрамбовать. Зачем вам оружие? — голос Брындуши резко вместо насмешливого стал стальным. — Оно, по-моему, совершенно не нужно, чтобы писать доклады Госпоже.

Сиси вздохнула и опустила глаза.

— Слушай, Брындуша, доклад — это совершенно не предлог…

— А мне кажется, что предлог, — возмутилась Брындуша. — Хоть один из вас троих думал, что ложь, которую вы нам так рьяно повторяете, — полнейший бред? Какие доклады? Да ни один из вас до исхода лета наверняка не знал, что ваш интернат — не один такой!

— Бри… — попытался вмешаться Бен, но Брындуша остановила его одним движением руки.

— Зачем вы приехали сюда? И с чего бы нам верить вам?

— Мы — люди Госпожи, — возмутилась Сиси. Она никак не могла понять, почему этот аргумент не является для остальных железным подтверждением их с Дженни и Китом чистоты и полнейшей невиновности. Разве этого факта для них мало?

Квентин сделал вид, что гневно сплюнул.

— Да хоть Папы Римского, — огрызнулся он. — Госпожа, — сгримасничал он, и Сиси ощутила ужасное желание заехать ему в челюсть. — Сдалась нам эта Госпожа, когда с нами в домике живут трое незнакомцев, которые день ото дня нам врут и прячут хренову кучу оружия под кроватью. Если хоть у одного из вас возникнет непреодолимое желание всадить мне нож в горло, мне Госпоже жаловаться, которая находится за тридевять земель?

— Не злитесь на нас, пожалуйста, — вмешалась Дженни и медленно, словно боялась чего-то, вошла в комнату. Все так свирепо на неё посмотрели, что Сиси уже была готова надрать задницу любому, кто хоть словом обидит маленькую Дженни. — Мы правда от Госпожи, мы ваши друзья, — Бен прыснул со смеху, и Дженни умоляюще на него посмотрела. — Бен, не смейся, пожалуйста, — она взяла его за руку, и тот оторопело уставился на Дженни, но не стал отнимать руку. — Мы не желаем вам зла. Понятно, что у вас есть свои цели — пожалуйста, мы не против, — Брындуша прищурила свои холодные глаза. — Но перед нами тоже были поставлены определённые задачи, и нам нужно их исполнить. Мы не пытаемся вас в чём-то убедить или как-нибудь изменить ваши точки зрения, но помогите нам в том, что мы делаем. А мы не делаем ничего дурного.

— Жанна, ты прелестная кукла, и то, что ты говоришь, определённо имеет место быть, хотя, кажется, ты не обдумала кое-что, — начал Квентин, и Дженни, испуганно округлив глаза, замотала головой. — Но мы не знаем, что именно вы здесь делаете, и это сводит нас с ума.

Дженни выжидающе посмотрела на Сиси, а Сиси понятия не имела, что делать. Рассказать, зачем они приехали, — поставить на кон всю операцию. Не рассказать — нажить себе целый домик врагов-соседей и не получить никакой помощи. Но Сиси показалось, что если она не сделает это сейчас, то через день или два, румыне как-то да выбьют правду из Дженни, а ей этого очень не хотелось. Она снова пожалела, что рядом нету Кита, который хотя бы чуть-чуть помог, хотя бы своим присутствием.

— Нам правда нужно доложить Госпоже о вашем интернате, — сказала наконец Сиси. — Это наша работа. И это чистейшая правда, — с давлением в голосе сказала она, заметив недоверчивый взгляд Брындуши. — Но то, что происходит здесь, — исчезновения, убийства — уже давно долетело до ушей Госпожи, именно поэтому мы здесь так задержались.

— То есть вы таки не ездите по свету и не пишете рассказы о каждом интернате? — с улыбкой осведомился Бен.

— Не совсем так, — затруднилась ответить Сиси. — У нас есть куча заданий по миру, и нам нужно исполнять их для Госпожи. Иногда они и связаны с интернатами, — Сиси понадеялась, что эту ложь они проглотят. Так, по видимому, и случилось. — Но некоторым из нас такие задания выпадают впервой: Жанна в этом деле новичок, она ведь Доктор, это трудно для неё.

— А кому не впервой? — спросил Квентин.

Сиси замешкалась, и былая уверенность в том, что раскрыть своё альтер-эго — неплохая мысль, сразу же улетучилась.

— Для Кристофора, — выпалила Дженни прежде, чем Сиси успела как следует обдумать свой ответ. — И для Элизабет тоже. Я одна новенькая, поэтому не знаю, что и как делать. Но ведь когда-нибудь нужно начинать? — и Дженни улыбнулась одной из своих улыбок, от которых у неё появлялись трогательные ямочки на щёчках, а у людей — слёзы умиления. — Помогите нам, будьте с нами заодно.

Квентин переглянулся с Брындушей и Беном, который всё так же держал Дженни за руку, и ответил:

— Мы думали над этим, но что мы будем иметь взамен?

— Безопасность. Разве вам этого не достаточно? — возмутилась Сиси.

— Я уверен, что рано или поздно наш интернат нашёл бы способ справиться с опасностью, какой бы она ни была. Я вообще не понимаю, зачем вы здесь. Будто у нас не хватает сильных рук, острых глаз, крепких ног и находчивых умов.

— Может, ты переоцениваешь свои силы или недооцениваешь противника?

Квентин нахмурился и повторил вопрос:

— Что у нас будет взамен?

Сиси в растерянности развела руками:

— Да что хотите.

Дженни еле заметно отрицательно пошатала головой.

— Хорошо, — вдруг повеселел Квентин. — Нам нужна будет информация и чуточка вашего внимания.

— Информация? — недоуменно переспросила Сиси, но Квентин уже весело вышел со спальни и позвал Исайю, чтобы тот вместо него отодвинул с Беном кровать.

Кровать была отодвинута, Брындуша помогла Сиси вытащить чёрный чемодан.

— Вас предупредили, что оружие будет именно здесь? — осведомилась Брындуша, открывая чемодан и просматривая вместе с Сиси его содержимое.

— Да, нас предупредили. Как только приехали, мы краешком глаза увидели, что чемоданы есть, но вытаскивать их, конечно не стали. Да и не смогли бы.

— Чемоданы?

— Под кроватью Жанны точно такой же склад? — спросила Олив, появившись в дверном проёме. — Такое впечатление, что вас послали целый интернат истребить.

— Меня больше интересует то, как эти чемоданы здесь оказались. Кто и когда заходил в наш домик так, что мы ничего заметили, — челюсть Брындуши напряглась, и подбородок стал квадратным.

— О Боже мой, да любой, кто имеет доступ к Елене, мог это сделать! — вскрикнула Олив.

— Кто имеет доступ к Елене? — переспросила Сиси.

— Да, у неё есть копии всех ключей школы: от каждого кабинета, домика, конюшни, гаража. Так что если Госпожа распорядилась так, Елена вполне себе могла отправить сюда кого-то. Это, Брындуша, вполне исполнимая задача. Возможно, Мирро тогда был не в домике, а в псарне. Кто знает, — Олив подошла и присела рядом, взяв в руки одну стрелу с чемодана.

— Мы с Кристофором сегодня уходим ночью. Жанна остаётся. Позаботьтесь о ней — она будет очень переживать.

— С ней всё будет хорошо, — Олив погладила Сиси по плечу. — Хочешь, мы могли бы пойти с вами? Помочь.

— Нет. Это не ваш риск, никого из вас не должно там быть.

— Подумай, Элизабет, — Брындуша встала и выпрямилась, отчего Сиси стала похожей себе на садового гнома. — Мы хорошо обучены, много чего умеем. И всё же мы теперь заодно, так? Союзники, одна команда.

— Нет, но спасибо за предложение. Дальше мы уже как-нибудь вдвоём с Кристофором.

Брындуша пожала плечами и ушла из спальни, а Олив подождала Сиси. Она последним временем казалась Сиси какой-то подавленной и грустной. Да, она, как всегда, была шумливой и солнечной, но по вечерам перед сном или когда на неё смотрело мало людей, Олив почему-то погружалась в мысли и казалась такой далёкой и отчуждённой, что приходилось её окликать, чтобы она вернулась назад на грешную землю. Вот и сейчас она стояла рядом, закутавшись в чью-то кофту ей не по размеру, и ей совершенно не было никакого дела до Сиси — она просто спряталась в своём сознании и время от времени вздыхала.

Как только Сиси с Олив вошли в гостиную, Дженни окликнула Олив, предложив ей прогуляться к конюшне. Шеер немного оживилась и, не снимая чужой кофты, впрыгнула в ботинки и выскочила вместе с Дженни на улицу.

— С тех пор, как у неё появился Прайд, она ходит в конюшню каждый день, — ласково сказала Виорика, когда за Олив закрылась дверь. — А вы теперь наши союзники? — обратилась она к Сиси.

Сиси села рядом с Виорикой и кивнула. Ей не нравилось слово «союзники», особенно если это касалось Квентина.

— Я считаю, мы многое друг для друга сделаем, — сказала Виорика, задумчиво накручивая локон на палец. — Видишь, Жанна уже сдружилась с Олив, Кристофор не так уж и плохо ладит с парнями. Одна ты осталась неприкаянная.

Сиси негодующе уставилась на Виорику. К чему это она клонит? Неужели они планируют каким-то образом оставить её, Дженни и Кита здесь, в Румынии?

— А что, мне обязательно проникаться к кому-то нежными чувствами?

— Нет, не обязательно, но желательно, — преспокойно ответила Виорика. — Какие же союзники без обоюдной любви?

— Попробую как-то прожить без этого, — оскалилась Сиси и сложила руки на груди. Ей нужно было готовиться к сегодняшней ночи, а Кит был не пойми где, да и сама она, казалось, витала в облаках где-то далеко.

Что с ней творится? От неё зависит будущее Дженни и Кита, а она бездействует. Она чего-то боится, но сама не понимает, чего. Вокруг куча людей, которые плевать хотели на Госпожу, на человека, которого Сиси прямо-таки боготворила, и она искренне не понимала, как можно ненавидеть Госпожу, не любить её, как минимум, не быть ей благодарным. Это больше всего сбивало Сиси с толку. Да, ещё сбивало то, что румыне нуждаются в какой-то информации, то, что Дженни влюбилась в Константина и то, что Кит всячески этому противится. Что Кит противится практически всему, что видит, слышит или что ему предлагают. Он был как маленький ребёнок, который не понимал, чего он хочет, а именно таких проблем Сиси от него не ждала.

Было такое впечатление, что Госпожа нарочно бросила Сиси туда, где она должна была запутаться и увязнуть. Будто именно страх и непонимание, что делать, были главным наказанием для неё. Но если Сиси смутно, но понимала, за что ей такая кара, то зачем здесь Кит и Дженни? Сиси могла бы и сама отвечать за свои проступки, но при чём здесь Кит и Дженни, которые никогда не покидали пределов Джон О’Гроатса и никогда ни в чём не были виноваты?

Спустя некоторое время в домик вернулся Кит. Он был немного взбудоражен и, безусловно, весел, что не смогло скрыться ни от кого. Но, как ни странно, никто, даже Сиси, ни о чём его не спросил. Он лишь сказал при всех, что договорился о том, чтобы сегодня ночью их выпустили с интерната недалеко от Вороньего гнезда, а впустили назад на главном входе. Сиси кивнула и послала Кита в девичью спальню выбрать себе какое-нибудь оружие.

Вечером, когда Охранники, Служители и Охотники засуетились возле своих контрольных точек по периметру интерната, Сиси сунула в халявы сапог по ножу, надела кобуру с пистолетами и, нацепив на шею серебряный крестик и ещё перекрестившись перед выходом, взяла до зубов вооружённого Кита и выпорхнула из домика в ночь. Дженни спокойно смотрела, как друзья собираются уходить, но Сиси не знала, чем именно вызвано такое затишье в её поведении: предчувствием, что всё будет хорошо, или желанием не досаждать никому слезами и плохим настроением. В любом случае, Сиси была бесконечно благодарна Дженни за сдержанность и понимание.

Рядом с Вороньим гнездом их уже ждали. Пятеро человек: трое парней Охранников, один Охотник и болезненного вида Служительница — уставились на Кита и Сиси, когда они подошли.

— Вот кого ты к нам привёл, Кристофор! — воскликнул, казалось, самый взрослый из всех присутствующих. У него была тёмная борода и тёмные глаза, что искрились на свету так лукаво и смешливо. — Ну уж не думал, что ты явишься сюда с баб…девушкой! — он осёкся, как только Служительница яростно на него посмотрела. — Я-то думал, что ты прихватишь Квентина или Бена!

— Они здесь ни к чему, — ответил Кит и пожал руки всем присутствующим. — Не их это дело, а эта «баба» стоит всех вас пятерых вместе взятых, — на этих словах все рассмеялись, кроме Служительницы. Она с явным отвращением и презрением закатила глаза и отвернулась. Охотник, который стоял ближе всего к ней, немного пододвинулся к своим друзьям. — Когда нам можно будет идти?

— Да хоть сейчас, — ответил бородатый Охранник и посторонился, пропуская Сиси и Кита к ограждению.

Им помогли перебраться через забор и пожелали удачи. Потом парни отвернулись, с жаром обсуждая что-то своё, лишь Служительница ещё долго смотрела англичанам вслед прищуренными глазами.

— Тебе эта девушка не показалась странной? — спросила Сиси у Кита, когда они отошли довольно далеко.

— Кто? — переспросил Кит, оглядываясь по сторонам и с каждой секундой становясь более настороженным. — Служительница? Это Дария Флореску. Говорят, она жуткая до…жути, но свою работу выполняет на отлично. Она старше меня на года два. Скоро ей нужно будет покидать интернат, и Лука сказал мне, что ей предложили работу преподавателя в датском интернате.

— Кто такой Лука?

— Охранник, который обозвал тебя бабой.

— Откуда ты его знаешь?

— Познакомился сегодня.

— Я думала, мы выйдем через главный вход.

— Мне сказали, что это проблематично: этот вход охраняется сильнее всех остальных, — Кит пригнулся и осторожно оглянулся. Сиси сделала то же самое, но ничего не произошло. — Мне послышалось, — оправдался Кит и медленно пошёл дальше.

— Ты знаешь, куда ты идёшь? — спросила Сиси.

— Не знаю, — сухо ответил Кит, но всё же продолжил уверенно идти.

Сиси последовала за ним. В лесу было тихо и темно. Деревья вверху сплетались ветвями, листья под ногами шуршали, мешая бесшумной походке, изредка был слышен вой волков где-то далеко и одинокие, внезапные и пронзительные возгласы ночных птиц. Сиси это вполне нравилось: тишина, темнота и кобура на поясе.

Позади, где-то рядом со школой, кто-то закричал. Кит рывком обернулся и выхватил пистолет.

— Нам стоит поторопиться, — сказал он и потащил Сиси дальше от школы.

— Кит! Прекрати, слышишь! — Сиси пыталась вырваться, но хватка Александра была железной. Он никак не реагировал на просьбы Сиси остановиться и выслушать её, он лишь тащил её дальше, дальше и дальше, пока Сиси не поняла, что Кит просто боится. — Кит, стой! — довольно громко крикнула Сиси, и Кит от неожиданности остановился и оглянулся. — Тебе не кажется, что нам нужно бежать в другую сторону? Там, — Сиси указала пальцем в сторону интерната, — кто-то, возможно, нуждается в нашей помощи, а ты меня куда тащишь? Что с тобой не так?!

Кит нервно прошёлся языком по губам и ответил:

— Нам — вперёд, и я заставлю тебя идти туда. Ты разве не слышишь, что за нами погоня?

— Нет, Кит, погони я не слышу, и советую тебе перестать водить меня за нос.

— Я не вожу! — угрожающе крикнул Кит, а Сиси не придумала ничего лучше, чем наставить на него дуло пистолета и промолчать. Это несколько поумерило его пыл, и он осторожно покосился на оружие. Было видно, что Киту страшно, но разве он и вправду думал, что Сиси в него при каком-нибудь раскладе выстрелит? Разве для него существовал хоть малый процент вероятности того, что она может это сделать? — Ты…ты чего, Сиси? — спросил он дрожащим голосом, но Сиси пистолет не опустила. — Прислушайся.

Сиси, не отводя взгляда от Кита, напряглась. Она не слышала ничего необычного, но вдруг тот самый крик послышался уже ближе. Кит занервничал, переминаясь с ноги на ногу:

— Сиси, решай быстрее: или прикончи меня уже, или делаем ноги.

— Но почему бы нам не вернуться и не помочь? А там, я уверена, мы встретимся с врагом лицом к лицу. Мы справимся, Кит, — Сиси опустила пистолет и едва не умоляла Кита сделать это.

Но он не успел ничего ответить. Позади Сиси, в опасной от них близости раздался неожиданный вопль, от которого у девушки волосы на руках стали дыбом.

— О нет, дорогуша, не сегодня, — сказал Кит не пойми, кому, схватил Сиси за руку и помчал дальше, глубже в лес. Им вдогонку послышались выстрелы. Теперь уже и Сиси слышала погоню: за ними явно кто-то гнался.

Вскоре они выбежали на почти голый участок леса. Сиси едва не заскулила от обиды: ни единого дерева, чтобы укрыться, ничего! Единственным выходом было бежать дальше, чтобы затеряться в ночи и укрыться от пистолетов.

Но Кит вдруг застыл на месте, его глаза были широко открыты и он выглядел таким виноватым, что Сиси на секунду растерялась. Она дёрнула его за руку, но он всё так же остался стоять. Она дёрнула ещё раз, уже заметно слабее и разочарованней, но Кит был как истукан.

Едва ли не возле уха Сиси просвистела пуля.

Сиси рывком обернулась, вырвала руку из вдруг крепко сжатой на её локте ладони Кита и выстрелила в первую тёмную фигуру впереди себя. Вторая фигура немного замешкалась, и это дало Сиси преимущество. Обе фигуры, как марионетки, с глухим звуком упали на землю. Дав себе секунду, чтобы отдышаться, Сиси направилась к телам. Она очень надеялась, что не убила их, ну, хотя бы не двоих. Но Кит снова схватил её за локоть.

— Я понятия не имею, что ты делаешь, Кристофер, но пусти меня хотя бы сейчас, — прохрипела Сиси Киту. Но он лишь покачал головой.

— Нет. Ты думаешь, никто не слышал этих выстрелов? Мне кажется, что именно сейчас сюда спешат Охотники и Охранники. Пойдём, Сиси, для нашего блага.

Сиси не хотелось встречаться ни с Охотниками, ни с Охранниками, поэтому задумалась.

— Может, хотя бы взглянуть на этих людей? Вдруг они ещё не мертвы? Мы можем спросить, почему они стреляли в нас.

— Да какая к чёрту разница, почему?! — вспылил Кит. — Пойдём, Сиси, пока не поздно. Давай руку, — Кит протянул открытую ладонь. Где-то далеко послышались глухие возгласы. Сиси прогнала от себя все мысли, положила свою ладонь в Китову и побежала за другом.

Правда, Кит наверняка тоже понятия не имел, куда бежать. Скоро они начали спускаться с холма, и деревьев стало больше. Кит резко свернул налево и ещё долго бежал, не сбавляя темп. Сиси уже не слышала ничего позади, но решила Киту об этом не говорить — казалось, он взорвётся от такого заявления и всё равно продолжит бегство. Но со временем он устал и перешёл на шаг.

— Те люди точно были с интерната. Как мы теперь объясним это происшествие? — в отчаянии воскликнула Сиси.

— Значит так, — Кит резко крутнулся перед ней на пятках. Он был решителен и более спокойный, чем прежде. К нему возвращалось самообладание. — Ни ты, ни я ничего не видели, поняла? Мы просто слышали выстрелы, это да, но мы были далеко он них. Возвратились, искали, но ничего не нашли. И потом вернулись. Хорошо, Сиси? Мы договорились?

— Мы соврём?

— Ты хочешь в гости к Харрис? — при одной мысли о двойнятах у Сиси волосы на руках стали дыбом. — Вот и я не хочу.

— Но почему не сказать, что нас преследовали и пытались убить? — Сиси, конечно, попыталась высвободиться из рук Кита, но у неё это почему-то не получилось — Кит держал крепко, мёртвой хваткой, но не причиняя боли.

— Сиси, я бы тебе посоветовал не ворошить осиное гнездо. Я вообще не понимаю последнее время, кто нам друг, а кто — враг. Но если хочешь, завари эту кашу. Но учти, Сиси, я тебя предупреждал.

— Ладно, пойдём. Подумаем об этом завтра. Поговорим с Дженни, — Сиси уже обошла Кита и устремилась идти дальше, но Кит её окликнул.

— Сиси, только не Дженни. Бедная девочка и так очень переживает. Она с ума сойдёт, если узнает, что в тебя стреляли, ты ведь это знаешь. Пожалей её. Не нагнетай.

Сиси сухо кивнула, но всё равно просьба Кита ей почему-то показалась неискренней. Они долго шли в ночи под далёкие возгласы птиц и тихое шуршанье опавшей листвы. Чёрные стволы деревьев были то сухенькими и тонкими, словно ветки, то большими и необъятными. На небе ярко светили звёзды, но от них толку было мало — всё равно было темно, так что приходилось внимательно смотреться под ноги.

В один момент, когда Сиси думала о том, дошло ли её письмо Виктору, Кит окликнул её и свернул влево. Да, Сиси совсем забылась в своих мыслях, благо, что Кит всё ещё был начеку и знал, что пора поворачивать. Скоро они увидели перед собой высокий забор и ворота главного входа. В охране был кто-то, кто знал Кита, так что их с Сиси быстро пропустили.

Когда они проходили белый дом Елены, Сиси заметила, что на втором этаже, предположительно у неё в кабинете, горел свет. У неё возникло желание прийти к Елене и высказать всё, то она думает об этой операции. Но Кит окликнул её, замешкавшуюся, и Сиси пошла дальше, прочь от белоснежного здания. Когда до их домика оставалось немного больше ста метров, Кит ещё раз переспросил, будет ли Сиси говорить что-либо Дженни. Сиси ответила: «Нет», — но решила позже пересмотреть это решение.

В домике светилось. Там, как всегда, было тепло и сухо. Приятно пахло чаем и псом. Мирро, едва Сиси появилась на пороге, бросился лизать ей руки.

— Элизабет! — Дженни молниеносно вскочила и подбежала к Сиси. — Слава богу!

— Что-то вы рановато, — заметила Брындуша холодно, но с едва уловимыми нотками интереса. — Случилось приключение?

— Нет, — отрезал Кит и повесил свою курточку. — Просто делать было нечего.

— Нечего делать в лесу, полном всякой херни? Нечего делать в лесу, от которого нас прямо сейчас защищает куча Охотников и Охранников? Что-то у тебя плоховато с трезвым восприятием действительности, дружище, — сказал Квентин.

Сиси ожидала какого-то всплеска злости, но Кит лишь улыбнулся.

— Пускай защищают. Они что-то там стреляют, но мы с Элизабет ничего не обнаружили интересного, так? — Кит сел на своё кресло и упился своими глазами в Сиси. Сиси в ответ только кивнула. — Почему вы не спите до сих пор? И который час вообще?

— На часах два ночи. Просто Жанна нервничала и не могла спать. Поэтому мы решили её поддержать, — Олив приятно улыбнулась и подмигнула Сиси. — Да нам и не влом.

— Вообще-то, влом, — зевнула Виорика. Она стояла возле окна, ровная и худенькая, словно стебелёк, сложив руки на груди, одета в вылинявшего цвета розовый халат. — Нормальные люди, вроде меня, спать хотят.

— Всё, Виорика, всё, миленькая, мы уже всё, — радостно сказала Дженни, пожимая Сиси плечи. — Можешь идти, мы не помешаем. Мы будем тихонечко себя вести.

Виорика закатила глаза и ушла, забрав с собой Олив и Брындушу.

— Наше соглашение в силе? — спросил Квентин приглушённо, как только за девочками закрылась дверь. — Мы вам — помощь, вы нам — информацию.

Сиси показалось, что Квентин или всё знает, или определённо умеет читать мысли: Сиси и сама, как Кит, запуталась, кому можно доверять. Единственное, что её утешало, — это то, что людям из домика доверяла Дженни, а мнение Дженни для неё очень много весило. Поэтому Сиси в ответ лишь кивнула и позволила Дженни увести себя в спальню девочек.

Следующее утро, яркое и солнечное, было омрачено известием: двое молодых Охотников, девушка и парень, исчезли ночью в лесу. Как только Сиси услышала об этом в столовой от Константина, который как Главарь должен был теперь позаботиться об этом вместе с куратором Георге Раду, она сразу же всё поняла. Те Охотники не исчезли — она сама их убила. Кит наверняка понял тоже, но был спокоен, и лишь складка на лбу показывала его тяжкие мысли. Он даже забыл на минуту, что ненавидит Константина и спросил, искали ли тех Охотников. Константин ответил, что да, искали, и до сих пор ищут, но толку никакого — в лесу тишь да гладь. Дженни закрыла рот рукой в ужасе и сжала крепче ладонь Сиси — ей точно казалось, что что-то подобное может произойти и с её подругой. Константин пожелал приятно аппетита всем, обнял Дженни и помчал дальше делать важные дела, а Кит вдруг опять вспомнил, что ненавидит этого человека.

Казалось, весь интернат гудел от новости о пропаже Охотников. Сами Охотники были в шоке и недоумении, Сиси даже видела девушку, подругу пропавшей: она плакала без остановки, и никто не мог её успокоить. Говорили и ночных выстрелах, о криках в лесу, о каких-то вспышках света и ещё куче полупридуманных вещей. Вскоре у Сиси начала голова идти кругом от такого, и она не досидела даже до конца завтрака, просто в одно мгновение встала и ушла, забрав з собой свою недоеденную кашу.

Она чувствовала, как ей в спину смотрят друзья, практически слышала их удивлённый шёпот. Но ей было всё равно. Всё, что её интересовало, это убийство двух людей. Да, они стреляли в неё, да, это была в некой степени самозащита. Но Сиси не могла отделаться от мысли, что совершила непростительный поступок. Она никогда в жизни не видела, чтобы так много людей из-за кого-то вместе переживали. Их нервы, слёзы и страх давили на Сиси и заставляли думать, что это она во всём виновна.

Она так быстро шла в домик, что с разгону влетела в Василия, идущего ей навстречу.

— Мисс Джонс, я как раз за Вами. Госпожа Елена хочет поговорить.

Всю дорогу до белого дома Сиси ловила на себе удивлённые взгляды учеников — за ней, как надзиратель, шёл Василий и буквально дышал ей в спину. Так продолжалось до самого кабинета Елены, вернее, до стула, на который Сиси села, а Василий тогда занял своё обычное место у Елены за спиной.

Сама Елена была как всегда идеальная и утончённая, но под глазами появились едва заметные синюшные полукруги. Она крепко сжала перед собой на столе руки и смотрела на Сиси поверх тонких очков.

— Вы слышали, мисс Джонс, что случилось сегодня ночью? — начала она натужно.

— Да, Госпожа.

— И что Вы можете по этому поводу сказать?

— А что мне говорить? — спросила Сиси.

— Говорите всё, что знаете. Слышали ли Вы что-то с мистером Александром и мисс Ризер, видели ли что?

Сиси опустила глаза на свои руки.

Главное говорить так, как сказал Кит.

— Да, мы с Кристофером слышали выстрелы. Я не считала, сколько, и не знаю, в каком часу это было. Мы сразу же бросились на звуки, но выстрелы кончились, а мы ничего не нашли. А потом…потом, после довольно долгих поисков, решили вернуться на территорию интерната. Это всё. Мы никого не видели.

Елена кивала головой весь рассказ Сиси, а потом вдруг сказала:

— Ну, главное, что Вы живы, мисс Джонс. Идите с Богом.

Сиси буквально выбежала сначала из кабинета, а потом и из белого дома. Её сердце колотилось, а руки страшно вспотели. В домик она ворвалась, еле сумев отпереть дверь. Ей хотелось быть подальше, подальше, подальше от всего этого, от голосов, говорящих об убитых так, словно они ещё были живы, от глаз, сопровождающих Сиси в белый дом и назад, от лиц, на которых только изредка сегодня можно было заметить улыбку. Она упала на свою кровать полностью обессиленная, хотя было только утро. Пыталась плакать, но не получалось — наверное, это было время не для слёз. Так для чего же? Что в таких случаях нужно делать?

Сиси вдруг почувствовала, что всё это время, вплоть до этого дня, не проживала жизнь, как надо. Она скупилась на эмоции, на слова, и поэтому часто теперь попадала в непонятные и странные ситуации, что её страшно бесило.

Она не услышала, что в домик кто-то вошёл, но резко села на кровати, когда отворилась дверь спальни. Это был Квентин. Он был серьёзным, его губы были крепко сжаты.

— Ты знаешь, где сейчас все наши? — спросил он, приседая напротив Сиси.

— Понятия не имею, — ответила Сиси как можно более бесстрастно, но что-то в сердце ёкнуло от наползающего страха.

— У Елены. Нас всех допрашивают. Меня отпустили первого.

Сиси от ужаса спрятала лицо в ладонях.

— Не паникуй только, с ними ничего не случится. Их там не пытают. Элизабет, — Квентин взял Сиси за предплечья и убрал от её лица. — Пожалуйста, мы сейчас нужны друг другу как никогда. Я не знаю, что вы там с Кристофором и Жанной натворили, но лучше определись сейчас — мы одна команда? Между нами есть тайны, которые могут всё испортить, или нет?

Сиси было настолько всё равно, лишь бы Кита и Дженни никто не тронул. Она была готова на всё.

— Всё, что скажешь, Квентин. Теперь этот домик — одна большая команда.