Проклятое дитя (джен)

А время шло, и старилось, и глохло...

Иными словами, ничему из того, что так страстно вожделел Фобос, ни единому его наполеоновскому плану так и не удалось сбыться.

И, разумеется, в этом был виноват кто угодно, но только не сам он!

Прежде всего, виноват был подлец-Прапор, движимый простодушным сочувствием к страданиям мятежной фобосовской души, но в глазах Творца выглядевший коварным злодеем, интриганом и саботажником.

— Я же обещал злее всех угрызать Фобоса за косяки, — оправдывался администратор на отчётном собрании Ордена. — Кому, как не мне, конопатить текущее судно?

— Если под судном ты подразумеваешь светлую, незамутнённую излишним интеллектом голову Творца, то уверяю тебя — такую течь устранить невозможно, — авторитетно заявила Селена.

— Выпороть проклятое дитя, и дело с концом, — Куратор устало вздохнула, отшвыривая от себя подальше обломки очередной пострадавшей ручки.

— Нет-нет, пороть Творца розгами мы не будем, — испуг в глазах Прапора был неподдельным. — Ему лишь не хватает плавности и структурированности в описаниях и, пожалуй, логики, — серый кардинал почему-то кинулся с шашкой наголо защищать официальную власть. — Ну, иногда он пишет прямо противоположные по смыслу вещи, согласен, но… есть же у Фобоса и какие-то достоинства? Ведь есть? — упавшим голосом проговорил он.

— Он читать умеет, — ехидно прищурилась Эрато, изнывавшая от скуки, и небрежно обмахнулась веером. — Пойдёт?

— Зря вы так! — непривычно громкий голос Учёного Кота прорезал атмосферу гадких смешков. — Фобос любит читать! Более того, он искренне жаждет поделиться своими знаниями с окружающими. Признаться, и я немало узнаю из его постов, — вещал вдохновенно Кот, продолжая повышать голос и постукивая по ладони книгой, привычно заложенной пальцем.

Вот после такого прессинга бедняга Прапор и вернулся к продвижению замечательной идеи — всем Орденом комментировать фанфики и тем самым обратить на себя внимание, снискать славу и заявить о себе как о солидной и умной организации. Но предложить-то он идею предложил, а вот организовывать всё это напрочь отказался. А самому Фобосу было отчаянно лень искать интересное чтиво, собирать людей, назначать сроки, проверять качество и количество рецензий...

Не менее виновны были бесстыжие одалиски, которые упорно не желали услаждать слух господина льстивыми речами, а лишь резались с Прапором в картишки на раздевание да стреляли у шахтеров "Беломор".

Эрато даже предпочла усиленно заняться бисероплетением, только бы поменьше находиться в контакте с Творцом. Если время, проведённое в компании с шахтёрами, она почитала за необходимый труд, то отданное Фобосу — считала потерянным.

— Остаётся домучиться последний год, и Добби свободен, — вздохнула она.

— Хе-хе, ты не представляешь, как ошибаешься, — осталась верна сама себе Ветреная.

А уж больше всех виноваты были, несомненно, шахтёры, которые своими грубыми голосами прогоняли прочь всякое вдохновение, и Фобос скучнел и хирел на глазах, глядя, как они безжалостно крушат его творения...

Нет, сам-то он от своих великих планов не отказался и мнил себя джинном, в мгновение ока воздвигающим золотые дворцы и обращающим их в прах. Но стоило спуститься с небес на землю и заглянуть в глаза суровой действительности, как он с тоской обнаруживал на тощих ногах стоптанные штиблеты с апельсиновым верхом и призрачную мясохладобойню в качестве владений.

"Этого маловато для того, чтобы стать властелином рунета, а затем и всего мира", — уныло размышлял Творец.

Слова "Фобос" и "странность" всегда стояли в одной строке, но порой реальность превосходила даже самые смелые ожидания, и тогда Орден спасался лишь погружением в привычные иррациональные глубины алкогольного беспамятства, а проще говоря — напивался в сосиску. Жизнь расцветала новыми красками, обвалы в штреках самоликвидировались, и вот уже орденцы расслабленно-лениво внимали искренне забавлявшим их фобосовским речам.

— Да неплохо мы с вами живём, — убеждала Безумная Эрато. — С чего вы взяли, что нам нужен мудрый Творец?

— Ну, если постоянно смотреть на мир сквозь донышко бутылки, тогда конечно, не нужен. Будем молиться Силе, чтобы не поумнел? — мурлыкнул Прапор, бессовестно пристраивая голову у неё на коленях.

Куратор попыталась воззвать к остаткам здравого смысла собутыльников:

— Так никакого здоровья не хватит. И потом: что мы будем делать, если в один прекрасный день крыша Творца окончательно помашет ему ручкой и радостно отбудет в неизвестном направлении?

— Не боись, нейтрализуем, — Селена залихватски махнула рукой, попутно сшибая со стола стакан с соком. Ветреная показала ей кулак и, вздохнув, отправилась за тряпкой.

— Ни крестик, ни святая вода на Фобоса не действуют. Проверено, — подала реплику Сорвиголова.

— Осиновый кол действует на всех, — раздался голос из угла гостиной.

Орденцы вздрогнули и обернулись. Крамольную фразу произнесла Пёс Здоровяк, что по-прежнему бдила за условно-досрочно освобождённым Прапором, прикидываясь деталью интерьера. Как правило, общую беседу она не поддерживала, так что её слова напоминали, что и железному терпению иногда приходит конец.

* * *

Хуже всего было то, что иногда в приступе неконтролируемой откровенности Фобос, абсолютно не думая о последствиях, хвастливо делился своими планами в общем чате, вызывая у Ордена истерический хохот. Дежурство у перископа становилось любимым времяпрепровождением обитателей "нехорошей квартиры".

Нет, то, что шайка лентяев, как мстительно называл про себя орденцев Фобос, хохотала над его планами, было делом привычным, на это уже не стоило даже и внимания обращать. Но одна мысль всё не давала ему покоя, заставляя по ночам то ворочаться часами, сбивая легендарную простынь в цветочек в мятый жгут, то просыпаться от испуга с бешено колотящимся сердцем.

Дело в том, что однажды Творец совершенно опрометчиво ляпнул, что хотел бы с помощью своего многочисленного и могучего Ордена захватить власть на сайте, подвинуть администрацию с насиженных мест и диктовать свои условия.

Какие именно условия он собирался диктовать и зачем вообще ему это было нужно, Фобос ещё не придумал, но звучало в тот момент это всё очень зловеще и даже как-то по-революционному. Но когда смолкли последние звуки его хриплого, преступного, разбойничьего голоса, он тотчас пожалел о сказанном.

Во-первых, если эта крамольная информация дошла бы до администрации, Фобоса запросто могли бы бросить в зиндан, точнее — попросить с сайта пинком под зад. То, что революционную ячейку могли "замести" вместе с ним, хотя бы уже за один факт знакомства с бунтарём, Фобоса не смущало, да, откровенно говоря, он и не думал об этом. В буйной голове Творца, как в суетливом муравейнике, бродили лишь обрывки мыслей: "Давайте завудим Админа, и он станет исполнять наши приказы, мву-ха-ха!.. Все арты сразу опубликуют без цензуры… Меня все будут знать и уважать… И бояться, непременно бояться…"

К тому же, как Фобос ни старался, как ни тянул с броневика руки к народу, народ был глух к его вдохновенным лозунгам и переворот во имя великого Творца совершать не спешил. Более того, орденцы вдруг как-то подозрительно начали время от времени пропадать, бормоча что-то невнятное о каких-то совершенно неотложных и срочных делах. Все пламенные речи Фобоса о главенствии на сайте, о великих делах и высоких постах, любые его наполеоновские планы они выслушивали с кислыми минами и стеклянными, как у снулой рыбы, тоскливыми глазами. Позевывая и почесываясь, они неловко бормотали какие-то невнятные оправдания и уходили, оставляя раскрасневшегося оратора стоять с растерянным видом на броневичке, а однажды какая-то пакостная сволочь тайком утащила и лестницу, чтоб предводитель не мог спуститься. И Фобос вынужден был одиноко куковать под накрапывающим дождиком, глядя, как порастает быльём и унылой рыжей травой его когда-то многолюдный чат.

Он всю голову себе сломал, куда это вечно пропадают его подданные, и ему даже не приходило на ум, что они, словно мыши в норку, забиваются в подполье — в выкопанную Учёным Котом пещерку, полную корней и дождевых червяков, прямо под колесами вросшего в песчаную почву броневичка. Там Кот по ночам зажигал свечу, а орденцы, усевшись кружком и взявшись за руки, суровыми прокуренными голосами негромко распевали революционные песни. Вот только бунт они задумывали уже против самого Фобоса.

— Доколе? — с тоской вопрошал Прапор, когда его в очередной раз перестало рвать после отравления фобосовскими планами. — Ему что ни предложи, ничего он делать не хочет. Одна дурь опасная в голове. Да и скучно с ним. Ей-богу, если не займёмся делом, я от него сбегу!

— Скоро его придётся изолировать от общества, — воинственно восклицала Сорвиголова.

Орденцы согласно кивали головами, чистили горячую картошку, запечённую в углях, и в который раз затягивали протестную "с голубого ручейка начинается река".

Но об этих тайных собраниях Фобос, на его счастье, не знал и даже не догадывался, а потому размышлял о совершенно других вещах, например, о санкциях против его драгоценной персоны, непременно бы последовавших, узнай кто из админов о попытках подрывной деятельности Творца. Могли бы выгнать, да...

Намного хуже, если бы подобная информация вывалилась в блоги, и там всяк высказался бы по поводу революционных потуг великого комбинатора. Это всё равно, что быть Лениным, над которым ржёт Троцкий, благоразумно спрятавший все колюще-рубящие орудия в недоступные места. Неспособность Фобоса к организации какого-либо дела была слабым стратегическим местом великого комбинатора, и он мучительно размышлял, прикидывая и так и эдак, почему же ему не удается заставить людей делать то, что ему хочется.

Но, как на грех, в голову ему лезла только какая-то чушь. Совсем некстати выплывали в памяти попытки выдать себя за альфа-самца и оглушительнейшее фиаско, а кто-то нехороший — то ли гормональный всплеск, то ли спермотоксикоз, нещадно бьющий в голову, — коварно нашептывал в оба уха сразу, несмотря на тяжкие и стыдные воспоминания: "Соблазни! Соблазни!"

Другими словами, Фобос почему-то решил, что сейчас, на данном этапе жизни, у него получится стать вожаком стаи и направить энергию вверенного ему Ордена в нужное русло, если он сумеет соблазнить девушек в своем маленьком государстве.

За эту идею выступал и тот факт, что бесцеремонный Прапор так и делал — брал прелестниц под локоток, щебетал им на ушко милые глупости и неназойливо вручал кайло, целуя наманикюренные пальчики. Ведь получается же у него? Получается! А чем хуже Фобос?! Только вместо кайла он планировал вооружить каждую как минимум пулемётом.

Закавыка же заключалась в том, что Фобос был неопытен в делах амурных, то есть девственно чист и невинен, будто первый выпавший снег. И, познав жизнь лишь частично, всех девушек он представлял себе кем-то вроде русалок. Как что-то сказочное и неведомое...

Ой, да ладно, хватит лукавить! Скажем прямо: наверняка Фобос знал лишь то, что у девушек есть сиськи. Всё, что ниже пупка, было для него тайной, покрытой мраком и чешуёй. Поэтому свой эротический огневой удар соблазнителя он решил направить непосредственно в грудь предполагаемым жертвам, справедливо полагая, что так оно ближе к сердцу. И он решил схватить быка за рога, то есть всё женское население Ордена за выступающие части тела.

Своих ничего не подозревающих жертв Фобос отлавливал поодиночке. С хитрожопостью, которой позавидовал бы и самый заправский маньяк, он скраивал чрезвычайно серьёзное лицо, изображал глубочайшую озабоченность — примерно как некий генсек СССР — и, поплотнее запахнув плащик, на цыпочках подкрадывался к выбранному заранее объекту...

Не прошло и недели, как тайное подполье спонтанно переименовалось в кружок анонимных жертв сексуального насилия Фобоса — на очередном тайном собрании, глотая слёзы и ловя сочувствующие взгляды, Элли заявила:

— Меня зовут Элли, и... и... и Фобос предложил мне показать ему мою грудь. Он сказал, что ему нужно описание анатомически правильной груди для его творчества. Пользуясь случаем, выражаю восхищение вашей силой воли и умением с ним обращаться.

Элли ещё раз шмыгнула носом и понурила голову. Она явно не оценила ни оказанного ей "високого давэрия", ни комплимента по поводу груди.

Орден встал на дыбы и заржал.

— А чо, так можно было?! — прошептал ошарашенный Прапор.

Это было ново, революционно и попахивало анархией и бомбистами. Бомбило у всех.

Эрато, щуря бессовестные глаза и стряхивая пепел с сигаретки в догорающие угли костерка, молча оттянула гофрированный воротничок, демонстрируя натуго перетянутый бинтами торс. В этом импровизированном бронежилете она здорово смахивала на Жанну, которая д’Арк, и, кажется, верхний слой её бинтов даже был немного опалён пронзительным взглядом Фобоса.

— Он ко всем с этим пристаёт, — небрежно ответила Эрато. — У всех требует анатомически правильную грудь. Маленький извращенец. И совершенно непонятно, чем его не устраивает подходящая к его идеалам грудь, которую можно увидеть в любой порнухе. Вот скажите, как он определяет анатомическую правильность?

— Элли, добро пожаловать! Присоединяйся к нам, ты видишь перед собой Орден людей, познавших суть коварного Фобоса, — улыбнулась Селена.

Смущённую Элли усадили поближе к костру, завернули в плед и угостили картошкой — в общем, окружили привычной девчачьей заботой.

— Ну, он, правда, потом распинался в извинениях, — рассказывала она, уплетая картошку, — говорил, что заплачет, если я не успокоюсь.

— О-о-о, это его обычное состояние, — протянул Прапор, — я прямо тащусь, как удав по стекловате.

— Мне Фобос то же самое говорил и требовал мою фотку, — оживилась Сорвиголова. — И был послан…

— Послан учиться фотоделу, — хмыкнула Ветреная. — Кстати, нужно будет комнаты проверить — на предмет скрытых камер.

Орден понимающе закивал головами и обернулся в сторону Прапора, осуждающе сверля его взглядом, мгновенно сплотившись под лозунгом "все мужики — сво...".

— А что я?! — глаза прижатого к стенке Прапора воровато забегали по сторонам, ища поддержки. Но всюду его окружали лишь суровые лица подпольщиков, прокопчённые костром и перемазанные золой от картошки. Прапор сник и сдался: — Ладно, ладно, ко мне он тоже с этим приставал.

Дружное "ах!" потрясло своды пещерки, и даже черви посыпались в обмороке со стен.

И Прапор, стыдливо краснея, поведал историю о том, как Фобос, вошедший в эротический раж, учил его премудростям любви.

— Главное — размять грудь! — толковал Фобос. — До появления молока.

Пылкое воображение Прапора тотчас нарисовало ему немудреную сельскую картину: утро с петухами, его самого в кирзачах, майке-алкоголичке и в сползающих с пуза сатиновых чёрных трусах до колен. Шмаля самокрутку, щурясь от едкого дыма, Прапор сидел на низенькой табуреточке, задрав голые волосатые колени к ушам, и мозолистой рукой колхозника разминал вымя отелившейся корове до появления молока, а та, задрав от боли морду и хвост, воспроизводила звуки и запахи.

Это было потрясающе.

— Я должна это услышать, — простонала Эрато. — И увидеть.

С улицы послышался голос Творца, вопрошавшего, куда подевались женщины Ордена, и обещавшего им небо в алмазах.

Женщины оживились, у Прапора заблестели глаза. Лишь Учёный Кот, кажется, ничего не слышал, погрузившись в чтение.

— Заманивает, — строго сказала Куратор. — Эффект неожиданности плюс здоровое любопытство. На подобные мерзкие хитрости он всегда был способен...

Но Орден уже не слушал её, и мудрые предостережения Куратора потонули в гвалте. Побросав недоеденную картошку, книжки, сигаретки и немецкие губные гармоники, орденцы полезли наверх, движимые любопытством. Всем не терпелось взглянуть на новоявленного сексуального маньяка хоть краешком глаза и узнать, чем анатомически правильная грудь отличается от анатомически неправильной.