Однажды в Лютном (джен)

Они быстро прошли по Лютному и, пару раз свернув в какие-то подворотни, через покосившуюся узкую дверь вошли, наконец, в полутёмное помещение, наполненное шумом и дымом от чадящей печи, пригоревшей еды, табака и чего-то ещё, что измученный и перепуганный Эйвери не смог опознать. Незнакомец буквально протащил за собой вялого и не сопротивляющегося Маркуса через длинную узкую комнату, напоминающую бар, очень грязный и невероятно прокуренный, при входе в который спутник Маркуса накинул ему на голову капюшон, скрыв лицо юноши. Подойдя к стойке, он бросил на неё пару монет и, перекинувшись с барменом, чей фартук из белого давно уже стал серо-бурым, а лицо навевало мысли о том, что работа была его настоящим призванием, парой слов, потащил покорного Эйвери по старой скрипящей лестнице куда-то наверх. Проведя его по коридору, он отдёрнул затвердевшую от грязи занавеску и втолкнул юношу в крохотный закуток, где помещались лишь маленький стол да пара скамей, на одну из которых Маркус и рухнул в полном изнеможении.

— Пей, — сунул ему стакан незнакомец, садясь напротив и разливая по откровенно грязным стаканам мутновато-золотистую жидкость из вытащенной, кажется, из кармана бутылки. Маркус вяло кивнул и сделал несколько быстрых больших глотков — а потом понял вдруг, что не может дышать, и надсадно закашлялся, нервно глотая ртом воздух. — Легче? — спросил мужчина, пристально его разглядывая. — Этот тип был подонком и мразью, — серьёзно и твёрдо проговорил он, глядя Эйвери прямо в глаза. — Туда ему и дорога. Повтори за мной.

Эйвери послушно кивнул и, сглотнув, попытался исполнить приказ, но не смог — в голове было пусто и гулко, и он не мог вспомнить ни одного нужного слова.

— Он был подонком и мразью, — терпеливо повторил его собеседник.

— Он был подонком и мразью, — машинально проговорил Эйвери. Взгляд устремлённых сейчас на него серых раскосых глаз успокаивал, помогал ориентироваться в реальности и казался вполне дружелюбным.

— Туда ему и дорога, — кивнув, чётко проговорил сидящий напротив Эйвери мужчина, чье худое, с резкими чертами и острыми высокими скулами лицо было сейчас очень серьёзным.

— Туда ему и дорога, — повторил Маркус, начиная, действительно, в это верить.

— Ты ничего и никого не видел, — снова кивнул тот.

— Ты… я, — несмело улыбнувшись, поправился Эйвери, — ничего и никого не видел.

— И в том переулке тебя не было, — тоже улыбнулся ему собеседник.

— И в том переулке меня не было, — послушно повторил Эйвери.

— Умница, — похвалил его мужчина и, снова разлив по стаканам спиртное — кажется, претендовавшее на звание виски — протянул один Эйвери. — Пей.

Тот выпил — и снова закашлялся, но зато в голове у него, наконец, появились какие-то мысли, и он начал постепенно осознавать происходящее — а, осознав, удивился и задал вопрос, с которого, наверное, следовало начать:

— Почему вы мне помогли?

— Так звёзды сложились, — ухмыльнулся его собеседник. — Ты, в некотором смысле, избавил меня от массы проблем… как было не помочь в благодарность. Как тебя вообще сюда занесло? — спросил он, оглядывая Эйвери хищным и быстрым взглядом.

— Я книгу купил, — честно ответил Эйвери, кивая на так всё и прижимаемый к груди том.

— Книгу, — кивнул тот — и протянул руку, потребовав: — А ну, покажи.

— Она на арабском! — слабо запротестовал похолодевший от страха потерять то, из-за чего с ним случился весь этот кошмар, Эйвери — и это внезапно сработало: его собеседник удивлённо вскинул брови и спросил:

— Ты знаешь арабский? Тебе сколько лет, парень?

— Шестнадцать, — честно ответил Эйвери, с облегчением переводя дух — и заговорил торопливо: — Я знаю… не очень — читаю только, а говорить пока плохо могу. Английский перевод я читал — но, понимаете, там есть некоторые несоответствия...

— Несоответствия, — кивнул его собеседник — и вдруг обидно расхохотался. — Ну ты даёшь, — он помотал головой. — Ты откуда взялся такой? Звать тебя как?

— Маркус Эйв… — попытался было представиться Эйвери, но мужчина замахал на него руками, снова обидно смеясь:

— Да ты дурной совсем… кто же тут называется своим именем? Знать его не хочу! — заявил он, и на недоумённый вопрос:

— Почему?

Ответил:

— Меньше знаешь — дольше проживёшь. Во всяком случае, в Лютном. Сейчас придумаем тебе имя… а меня можешь звать Ноксом, — он протянул ему руку с широкой ладонью и длинными жилистыми пальцами со срезанными под корень ногтями. Эйвери неуверенно подал свою — рукопожатие вышло коротким и крепким, а ладонь у мистера Нокса оказалась сухой и холодной. — Как бы нам тебя обозвать? — задумчиво проговорил он, потерев пальцами свой длинный заросший тёмной щетиной подбородок.

— Спасибо вам, — вдруг горячо проговорил Эйвери, сделав было движение, чтобы вновь пожать ему руку, но, тут же смешавшись, сдержался. — Правда, спасибо… я…

— Правда, пожалуйста, — передразнил его мистер Нокс. — Что с палочкой делать будешь? — спросил он, с любопытством на него глядя.

Эйвери сунул было руку под мантию, но чехол был пуст — а сам он понятия не имел, где его палочка. Видимо, он выронил её где-то… наверное, там, где…

— Я не знаю, где она, — побледнев, прошептал он. — Я…

— Да тут она, — Нокс приоткрыл полу своей куртки и продемонстрировал ему вложенную во внутренний карман палочку — его, Маркуса, палочку. — Могу отдать — но, — он покачал головой, — сам понимаешь. Если кто обнаружит…

— Но я не могу без палочки, — с тоской и отчаянием прошептал Эйвери. — Может… может, просто сказать, что я её потерял?

— Спросят, где и как, — разумно возразил Нокс. — Её надо просто, — он хитро улыбнулся, — отдать почистить. А пока реплику завести — если деньги есть. Есть? — спросил он — и Эйвери, почти что обрадовавшись, что может, наконец, дать удовлетворительный ответ на вопрос, достал из кармана кошель и вытряхнул на стол всё его содержимое. Галеоны и сикли рассыпались по столу, а пара монет и вовсе скатилась на пол — а Эйвери улыбнулся робко и неуверенно и проговорил:

— Вот.

— Что «вот»? — глядя на него с сочетанием жалости и недоумения, спросил Нокс.

— Деньги, — растерянно проговорил Эйвери.

Нокс тяжело вздохнул и, отсчитав несколько золотых и серебряных монет, собрал остальное, подняв и упавшие на пол, и придвинул всё это к Эйвери.

— Спрячь, — велел он. — И никому не показывай, дурень. Ты не понимаешь, что и за четверть этого тут голову открутят — и не поморщатся? — недоверчиво спросил он.

— Я… я — нет, я не думал, — пробормотал, покраснев, Эйвери. — Вы думаете, он поэтому и напал на меня? — вдруг сообразил он. — Я когда книгу покупал — я тоже… я запутался и вытряхнул всё... мог он меня в книжной лавке увидеть? — спросил он торопливо.

— Почему нет? — пожал Нокс плечами. — Вполне мог. Нельзя такими деньгами светить — даже на Диагон-элле лучше не надо, ну а тут и подавно. Ты понимаешь, что на то, что ты носишь в кармане, тут некоторые могут несколько месяцев жить? — спросил он его словно маленького ребёнка.

— Я не подумал, — опять покраснел Эйвери, тут же вспомнивший Снейпа, при котором он всегда старался не тратить денег вообще или делать это по-минимуму и даже специально собирал мелочь для совместных походов в Хогсмид, чтобы при Северусе расплачиваться только кнатами или, в крайнем случае, сиклями: его друг был совсем небогат, если не сказать «беден», и своё положение воспринимал очень болезненно. Но прятаться ещё от кого-то Эйвери даже в голову не приходило — и сейчас ему стало за это стыдно.

— Так думай, — велел Нокс. — Ладно, давай о деле. Скажем, за двадцатку реплику тебе сделают прямо завтра — продержишься без неё сутки?

— Н-не знаю, — побледнев, пролепетал Эйвери.

Он не представлял себе, как вернётся домой без палочки — и что скажет отцу, если тот это обнаружит. А он ведь наверняка обнаружит — хотя бы когда вызовет сына к себе, чтобы вновь потренировать ту же Аваду.

Эта мысль показалась Эйвери очень забавной — он попытался удержать смех, но не смог и, понимая, насколько по-идиотски выглядит, захихикал, прикрыв рот рукой и мучительно краснея от неловкости и стыда. Он честно пытался остановиться, но мысль буквально засела у него в голове и не давала покоя, и Маркус смеялся и смеялся — а Нокс молча сидел напротив и, похоже, не видел в происходящем ничего странного.

Успокоился Эйвери нескоро — но, в конце концов, силы у него кончились, и он затих, уронив голову на руки. Потом поднял её и, виновато поглядев на Нокса, пробормотал:

— Извините.

— Нормальная истерика, — понимающе сказал тот. — Ты ведь наверняка убил в первый раз?

Эйвери только кивнул — и Нокс, перегнувшись через стол, вдруг очень тепло похлопал его по плечу.

— Я правильно понял, что продержаться сутки без палочки тебе будет трудно? — спросил он так, словно никакой истерики не было.

— Да, наверное, — грустно ответил Эйвери. — Но я попытаюсь. Если что — скажу, — он задумался, — скажу, что оставил её в гостях.

— Вот и славно, — кивнул ему Нокс. — А теперь тебе надо поесть, — решительно заявил он, — а мне так тем более. Сиди тут, — распорядился он жёстко, — я скоро. Не вздумай никуда уходить! — предупредил он на прощанье — и скрылся за занавеской.

Вернулся Нокс очень скоро — с подносом, на котором стояли две тарелки с чем-то горячим и пахнущим и выглядевшим вполне съедобно, кофейник да пара чашек. Эйвери, впрочем, так и не смог заставить себя проглотить хоть кусок — до тех пор, покуда его собеседник не обратил на это внимание.

— Не будешь есть сам — я тебя накормлю, — пообещал он. — И поверь — способ тебе не понравится.

— Я не могу, — прошептал Эйвери. — Да я не голодный же — и…

— Зато пьяный, — хмыкнул Нокс. — Делай, что говорят — бери вилку. Ну?

— Не надо… пожалуйста, — прикрыв глаза, обречённо прошептал Эйвери.

Это было так похоже на то, что сейчас бы сделал отец — если бы ему вдруг пришла в голову фантазия заставлять сына есть. Обычно Эйвери-старшего подобный вопрос не интересовал совершенно — но если бы это произошло, он бы сперва пригрозил, а затем просто наложил на сына Империо.

— Ладно, — к его удивлению, отступил Нокс. — Но хотя бы выпей горячего, — он придвинул ему чашку с, кажется, кофе. — Я в тебя два стакана виски влил — надо тебя как-то привести в чувство.

— Спасибо, — тихо проговорил Эйвери, открывая глаза и беря чашку. — Я просто… я не могу есть, когда нервничаю. Вообще.

— Тогда дома хотя бы перекуси, — кивнул Нокс. — Ну и приходи сюда завтра… оденься только попроще, — сказал он со вздохом. — Ты же учишься в школе?

— Учусь, — кивнул Эйвери.

— Вот надень лучше школьную мантию — и плащ какой-то простой… есть у тебя что-то не столь пижонское? — спросил он, кивнув на его плащ.

— Есть школьный, — вновь кивнул Эйвери, допивая горячую жидкость, напоминающую кофе лишь запахом и горечью, да и то отдалённо. — Я надену. Спасибо.

— Ну, живой? — спросил Нокс, улыбнувшись. И когда Эйвери кивнул, ответив ему несмелой улыбкой, поднялся. — Идём тогда — я тебя провожу, заодно и место завтрашней встречи посмотришь.

Выйдя на улицу, Эйвери сощурился, пытаясь рассмотреть что-нибудь в окружающей их темноте, и попросил:

— У вас же есть палочка? Вы не могли бы зажечь свет?

— Свет? — изумлённо и недоверчиво переспросил Нокс. — Ты предлагаешь мне ходить по Лютному с Люмосом?

— Ну не видно же ничего, — сказал Эйвери, оправдываясь. — Я сам так шёл — и…

— Ты шёл по Лютному с Люмосом? — после небольшой паузы в голос захохотал Нокс.

— Ну… да, — не понимая, в чём дело, Эйвери начал нервничать. — Здесь просто так грязно, да и вывески…

Нокс тяжело вздохнул и хлопнул его по плечу.

— Просто запомни, — сказал он с жалостью, почему-то совсем необидной. — Здесь так делать нельзя. Не можешь ходить в темноте — приходи днём. Но никакого Люмоса. Никогда. Понял?

Эйвери кивнул — и Нокс, крепко взяв его за локоть, повёл его за собой.

Встретиться они договорились следующим вечером в «Дырявом котле» — и, называя это место, Нокс пояснил:

— Сиди там и ко мне не подходи. Увидишь меня — допивай… что ты там будешь пить, расплачивайся, спокойно выходи на улицу, жди меня и иди следом. В переулке я сам к тебе подойду. Ровно в восемь вечера — не придёшь, будешь меня потом сам искать.

— Я приду, — пообещал Эйвери.

Домой он вернулся через тот же «Котёл» — и очень тихо прошёл в свою комнату, где сразу разделся и юркнул в кровать. Там-то его почти сразу и обнаружил отец, легко поверивший виноватым словам сына о том, что он приболел, и в ответ лишь скривившийся с презрением и покинувший комнату. Позже эльф принёс Маркусу ужин — но тот так и не сумел в этот вечер прикоснуться к еде.

Впрочем, спать он тоже не мог.

Маркус лежал — и думал о том, как же легко убить человека.

Как же ужасно легко убить человека...

И как это ужасно — что это ужасно легко.

А ещё о том, что он никогда не сможет сделать этого снова.