Карниз (джен)

Кирюшка сидел на диване в своей комнате, почти не замечая работающего телевизора, и задумчиво возил машинки по собравшемуся волнами пледу. Детский канал как обычно по воскресеньям показывал отличные мультфильмы, но Кирюше не хотелось их смотреть. Не хотелось ему и катать машинки, как, впрочем, и ничего другого тоже не хотелось.

— Кирилл, собирайся, отвезем тебя к бабушке! — донесся из комнаты голос мамы.

К бабушке ездить он любил, но сейчас и это ему было не в радость. Просто он знал, как скучно там будет одному. Но ни дома, ни в гостях, ни даже в детском саду Кириллу больше не с кем было веселиться. Он встал и начал молча складывать игрушки в рюкзачок: лучше уж у бабушки, чем весь вечер дома.

Он знал, что бабушка утром сама отведет его в сад — теперь он бывал у нее чаще, чем прежде. И она, видя его, всегда плакала, но обнимала очень крепко. Бабушка сильно изменилась за этот месяц.

Сильно изменились и мама с папой. Кирюшка помнил, как они привозили их к бабушке и шли в кино, ему нравилось забраться на подоконник и смотреть, как они выходят из подъезда, смеясь и держась за руки. Теперь Кирюшку обычно привозил один папа, а с мамой они чаще всего только ругались. Потом мама плакала навзрыд, а папа пил воду из маленьких стаканчиков. Вода была в стеклянных бутылках и плохо пахла. Теперь все изменилось… с того дня, когда не стало Кости.

Костя был старше Кирюшки на целых десять минут, поэтому он был намного храбрее и сильнее. Он всегда защищал его от собак на улице, учил играть в гонки и показывал буквы. Почему-то Костя запоминал их на занятиях в детском саду, а Кирилл нет, но дома он с удовольствием учил буквы вместе с братом. А еще Костик умел так круто делать «дрын-дрын-дрын-н-н», и получались настоящие гонки, как по телевизору.

Два месяца назад папа купил им с Костиком по классному двухколесному велосипеду. Они втроем — а иногда и с мамой — ходили в парк, где учились кататься. Отчего-то именно Кириллу быстрее далась эта наука, а вот Костюха часто терял управление и выезжал с тропинки на газон, а иногда даже падал и они все смеялись.

В тот день они гуляли с мамой, которая дождавшись в парке папу, поехала к бабушке, а потом втроем возвращались домой. Костик решил показать отцу, как классно он умеет теперь ездить. Папа предложил ему подождать до двора, но Костя заупрямился и оседлал велосипед. Он разогнался так быстро, как мог, когда руль повело и он, под испуганные крики отца, вылетел на проезжую часть. Кирюшка помнил, как стоял и удивленно смотрел на летящий в воздухе велосипед, который упал потом со звоном на дорогу, как отлетел и покатился по земле руль, а папа вдруг закричал так сильно, что Кирюшка заплакал от страха и все просил: «Папа, хватит! Папа, я боюсь!». Но в тот день его так никто и не услышал. Правда, ему казалось, что не слышат до сих пор. Хотя он уже не боялся, ведь Костя всегда говорил, что боятся только трусы.

* * *

Мама, поздновато забравшая его из сада, была сегодня сердита и неразговорчива. Она трясущимися руками вела машину, по лицу ее катились слезы, которые она вытирала рукавом. Кирилл молча сидел в детском кресле, боясь спрашивать о чем-то. Припарковав автомобиль, мама помогла ему выбраться, и они уже дошли до подъезда, когда она резко остановилась.

— Молоко забыла купить, — пробормотала она и взглянула на Кирилла, — посиди тут, ладно? Вот, с Клавдией Семеновной.

Клавдией Семеновной звали их старенькую соседку, которая вечно грелась на лавочке у подъезда. Кирилл, боясь расстроить маму, кивнул и присел по соседству со старушкой. Мама направилась в ближайший магазин.

— Что, Кирюшка, грустно тебе теперь? — спросила Клавдия Семеновна, едва мама скрылась из виду. — Скучаешь по братишке?

— Да, — кивнул тот, — и мама тоже. Сегодня опять плачет.

— Сегодня сорок дней, поминки днем были, — пояснила бабушка, — и я заходила, помянула. Это очень важный день.

— Почему важный? — удивился Кирилл.

— На сороковой день душа покидает землю, — объяснила она, — сорок дней живет среди нас, а потом улетает на небо.

— А что с ней случается? — спросил Кирюшка.

— Говорят, перерождается, — пожала плечами соседка, — может стать животным, или облаком, или птицей… Хоть кем может стать… Кого Костя больше всех любил?

— Голубей, — вспомнил он, — он всегда им семечки брал в парк.

— Ну вот, значит и голубем может стать, — кивнула Клавдия Семеновна. — Ты не тоскуй, ему будет хорошо на небе.

— А что он будет там делать? — спросил Кирилл. — Все его игрушки дома остались.

— У него там будут новые игрушки, — соседка погладила его по голове, — яркие, красивые, много-много…

Кирилл не успел спросить что-то еще — из-за угла дома показалась мама, и он попрощался с Клавдией Семеновной.

— Мам, — заговорил он, когда они поднимались в лифте, — а знаешь, что мне Клавдия Семеновна рассказала?

— Нет, не знаю, — нервно ответила та, ища в сумке ключи, — давай потом, ладно?

Дома Кирилл сразу ушел в свою комнату — не хотел видеть, как плачет мама. Та вошла к нему через полчаса — принесла бутерброды и молоко. Теперь она почти ничего не готовила.

— Поиграй с игрушками, — сказала она, уже закрывая за собой дверь.

Кирилл не хотел играть. У него не получался такой «дрын-дрын-дрын-н-н», как у Костика — он еще не умел выговаривать «Р», и гонки получались картавые и смешные. А когда он однажды решил попрыгать на кроватях, как делали они с Костей, мама накричала на него и оставила без десерта, сказала, что это неуважение к брату — прыгать по его кровати.

За окном раздался тихий стук. Кирилл повернул голову — за окном на жестяном карнизе сидел голубь. Он стучал клювом по стеклу и смотрел на Кирюшу, склонив голову набок. Он слез с дивана и приблизился к окну — голубь не улетал — тогда Кирилл, затаив дыхание, потянул ручку и открыл раму.

— Привет, Костик, — прошептал он, ложась животом на подоконник, — ты прилетел попрощаться? Баба Клава сказала, что тебе пора улетать?

Голубь тихо булькнул и сделал пару шагов к мальчику. Тот же, не веря своим глазам, протянул руку — голубь клюнул его в палец. Не больно, а немного щекотно. Кирилл засмеялся.

— Костя, — несмело сказал он, — а если у тебя много игрушек, можешь взять меня с тобой поиграть?

Голубь не выказал ничего против, наоборот — еще ближе подпрыгнул к нему. Кирилл хотел его погладить, но тот резко вспорхнул и оказался на другом конце карниза. Кирюшка заволновался.

— Стой, Костя, не улетай! — он быстро слез с подоконника. — Я только у мамы спрошу.

Мама спала на диване, завернувшись в плед, рядом на придвинутой табуретке — пузырек сердечных капель и таблетки от головной боли. Кирилл стоял, не решаясь разбудить ее, когда в дверях заворочался ключ. Он стремглав бросился в прихожую.

У вешалки, пытаясь снять ботинки, стоял, покачиваясь, отец. От него пахло вонючей водой и сигаретами. Раньше папа никогда не курил, а мама часто говорила, как гордится, что он сумел бросить.

— Папа, привет, — несмело сказал Кирюшка, — мама спит… А можно, я с Костиком поиграю?

— С кем? — тот с трудом сфокусировал взгляд на сыне. — С Костей? Ну давай, давай… Поиграй, сынок, он сейчас будет рад поиграть…

Скинув ботинки, он прошел в ванную комнату. Кирилл побежал к себе, очень боясь, что не найдет голубя на прежнем месте.

Но тот все еще был там. Кирилл встал на стул и осторожно поставил одну ногу на подоконник, а потом, держась за раму — и вторую. Голубь наблюдал за ним, сантиметр за сантиметром отодвигаясь к краю карниза.

Кирюшка взялся за оконный проем и посмотрел вниз с десятого этажа, где на площадке играли дети. Дети, не потерявшие брата… маму… отца…

Он сделал еще шаг, а потом отпустил руку… Костик говорил — боятся только трусы…