Похоронное агентство "Поттер и Сыновья" (гет)

«Парвати Патил

1969-2017»

— Всё что угодно, но только не это.

Гарри сперва выпалил это в лицо нахмурившейся Падме и только спустя несколько секунд осознал, что сказал.

А утро так неплохо начиналось! Они с Луной, решив взять перерыв посреди этой предсвадебной суеты, устроились в укромном закутке между кухней и выходом во двор на продавленном диване. Не будь древнее чудовище, обитое тканью в мелкий цветочек, любимцем всей семьи, оно давно окончило бы свою карьеру на свалке, но Гарри уже не предпринимал попыток очистить дом от накопленного за десятилетия жизни барахла. Против мгновенно восставали все домочадцы, не говоря о внезапно накатывающей ностальгии.

Луна внимательно слушала его рассказ о вчерашней беседе со священником. Тем же, что проводил поминальную службу по Джин. Святой отец не удивился просьбе, лишь уточнил время и дату. Он хорошо знал Гарри по множеству других похорон, и его мало занимала личная жизнь владельца бюро. Святой отец не особо интересовался вероисповеданием Луны, лишь спросил, знакома ли невеста с основными моментами обряда и готова ли сделать всё, от неё зависящее, чтобы венчание состоялось. Гарри ответил утвердительно, и вопрос был исчерпан.

— Раньше священники говорили людям, что надо делать. Теперь всё стало... несколько иначе.

— Теперь сами люди говорят, что надо делать священникам. Похоже, они смирились, — философски пожала плечами Луна, отпивая ромашковый чай из своей любимой чашки, больше напоминающей огромную пиалу без малейшего признака ручек. — И мне кажется, папа когда-то обмолвился о том, что меня крестили в католическом храме. Не имею понятия, в каком. Даже не уверена, что всё происходило на этом континенте.

— Если делать всё правильно, то надо поднять документы. Чтобы убедиться.

— Зачем, Гарри? Ты всерьёз полагаешь, что без этого, без того, чтобы я была крещена в определённой традиции определённой религии, весь наш брак будет фарсом?

Этого он не полагал. Но как человек, привыкший иметь дело со строгой отчётностью и единожды закреплёнными алгоритмами действий, Гарри ощущал некий дискомфорт. Луна же была расслаблена и улыбалась: то ли ему, такому непонятливому, то ли своим мыслям. Наверное, ромашковый чай творит чудеса, и Гарри следует начать принимать его так же, как и Луна. Пинтами.

Без двух дней семейная идиллия прервалась неожиданным стуком в дверь. Так как Джеймс работал в подвале, а Лили была на учёбе, Гарри с разочарованным вздохом поднялся — диван издал задушенный всхлип, но устоял — и побрёл открывать. Шестое чувство не подвело.

На пороге, сцепив вокруг себя руки от страха распасться на элементарные частицы, стояла одна из близняшек Патил. Вся в чёрном — с головы, где в густой гриве смоляных волос начала проглядывать паутинка седины, до ступней ног в устойчивых лаковых туфлях. Гарри молча распахнул дверь шире, собираясь с мыслями, пока гостья и будущая (вот в чём сомнений не возникало) клиентка пройдёт внутрь дома.

— Мне очень жаль, Падме, — начал он, подхватывая женщину под локоть. Та судорожно втянула воздух носом и зажмурилась, пережидая подступивший к горлу плач. Смуглую кожу прорезали морщины, вокруг поджатых губ обрисовался скорбный и упрямый треугольник. Гораздо более глубокий и выразительный, чем тот, который он видел на похоронах Джин.

Гарри ждал, пока она решится произнести имя. И каждая секунда промедления била в голове набатом: ждать больше не нужно. Она пришла — одна. Ты уже знаешь, кто умер. Теперь тебе предстоит узнать, как.

— Давай присядем. Луна приготовила замечательный ромашковый чай. Давай присядем, она принесёт тебе чашку горячего чаю, ты успокоишься, отдохнёшь и расскажешь. Проходи. Осторожней. Ничего страшного, я подниму.

Он наклонился за книгой, которую Падме случайно сбросила движением локтя на деревянный пол. Несколько секунд, пока гостья устраивалась на диване, ловя точку опоры, он наблюдал за ней боковым зрением. Спортсменка, активистка, одна из первых красавиц университета, как и Джин. На этой почве и сдружились — втроём. Джиневра Уизли и близняшки Патил. Теперь двое из них мертвы, а третья не может совладать с собственным телом, всегда таким ловким и гибким. Видеть, как горе изломало плавную грациозность Падме, превратив изящество в нервные подёргивания, было физически больно.

— Спасибо, — шелестящий шёпот Падме после первого глотка стал чуть более похожим на её прежний, нормальный голос. — Спасибо, Луна. Прости, что я... так... Я не могла позвонить. Пришла сразу, как смогла. Гарри, я...

Мгновенно взятое под контроль трепетание ресниц прорезает сосредоточенный взгляд, в котором с каждым произнесённым — брошенным между ними, как тяжкая ноша, — словом всё ярче разгорается горькая ярость. Хозяин похоронного бюро не удивляется. Он видел подобное много раз.

— Патил. Моя сестра. Семья. Лучшая подруга. Моё... всё. Авария.

— Соболезную.

И всё. Побелевшее лицо, закушенные губы. В карих глазах, пронзённых солнцем и от этого превратившихся в пылающий янтарь, вскипают слёзы, и Падме обмякает на диване. Луна, сидящая на подлокотнике, не говоря ни слова, заключает женщину в объятия, гладит по волосам, второй рукой нащупывает салфетки на маленьком столике. Гарри наблюдает, как тонкие пальчики его будущей жены перебирают содержимое салфетницы, высвобождая нужное количество. А ведь Луна принесла её с кухни для того, чтобы они могли спокойно и с комфортом попить чай на диване...

Жизнь переворачивается в одно мгновение. А уж жизнь Гарри Поттера всегда была трагикомедией с элементами фарса. Как сказал Брэдбери, театр абсурда и театр более чем абсурда. Под ложечкой засосало второе за последние несколько минут дурное предчувствие.

У них с Луной свадьба на днях. Буквально — на днях.

— Падме... Чем я могу помочь? — Гарри встречает взгляд Луны, мягкий и укоряющий, и поправляется: — Чем мы можем тебе помочь?

— Помнишь... — Она всхлипывает, промакивает лицо, отчего под нижними ресницами остаются крупицы не выдержавшей испытание туши. — Ты обещал. Точнее, Джин обещала... Что ты устроишь, чтобы всё было идеально... В случае, если...

Цугцванг. Гарри расфокусированным взглядом пялится в пространство перед собой, где вроде бы находились две женщины, а чудилась доска с шахматами, мерзостно ухмыляющийся Снейп и не участвующий в игре Тед, выпаливший странное слово. Только когда очередь двигать фигуры вернулась к Снейпу, Гарри объяснили, что цугцванг обозначает неизбежность мата в следующем ходе.

Ситуация с Падме была уже не патовой. Впереди маячило неизбежное поражение.

Отказать? Уничтоженной горем женщине, потерявшей со смертью близнеца половину себя? Даже если Луна, что невозможно, простит ему подобную подлость, совесть — никогда. Согласиться? Провести церемонию по всем правилам, наплевав на собственную женитьбу, с которой связано так много надежд и чаяний? Унизить этим Луну, которая справляется с ролью его спутницы и помощницы иногда даже лучше, чем Джин в их лучшие годы?

— Всё что угодно, но только не это. — Гарри почти шепчет, но глаза Падме мечут янтарные молнии, в волосах тают красноватые искры. Ощущение такое, словно он попытался взять штурмом средневековый замок, а на него со стены вылили котёл кипящей смолы. — Я...

— Мы сделаем всё, что в наших силах, — твёрдо обрывает его блеянье Луна. Гарри не решается поднять взгляд: слишком знакомая сталь звучит в её голосе. В последний раз этот металл заставил обнаглевшего поставщика заплатить солидную компенсацию за задержку, хотя Гарри уже решил махнуть на козла рукой. — Теперь ты должна собраться с духом и сказать, что именно от нас требуется. У меня есть на примете замечательный флорист. Как думаешь, Парвати понравились бы пионы?..

Когда Гарри помогает Падме, уставшей от долгих обсуждений и переговоров, сесть в вызванное такси, женщина кажется ему умиротворённой. Кажется, поминальные ритуалы выдумали именно для этого — чтобы живые не издохли от тоски, а волей-неволей включились в общую суету.

Луна перемывает посуду, оставшуюся от их импровизированного обеда. Чайник с волшебным чаем заваривался трижды, хотя Гарри не может поручиться, что следил. От напряжённой тишины, разлитой между будущими супругами, тонко звенит в ушах. Гарри впервые всерьёз опасается за любимую кружку, так некстати оказавшуюся на столешнице прямо между ними.

— Ты едва не нарушил обещание.

— Не я его давал, Луна. Это наследие Джин, которая редко когда могла вовремя сдержаться и не добавить мне ярма на шею ради красного словца. Прости. Это так, ты знаешь.

— Ты не должен был.

— Это ты... не должна была.

— Вмешиваться? Не должна была — что, Гарри? Мешать тебе быть бесчувственной и безжалостной скотиной? Мешать нарушить слово? Такое слово не нарушают, пусть даже давал его не ты. Я не позволю. — Она приближается к нему, распалённая гневом, с остервенением вытирающая влажные руки о полотенце. О, полотенца уже нет — полетело куда-то за спину Луны. Кажется, сейчас разразится гром пощёчины, но когда это Луна действовала предсказуемо.

Её пылающие губы накрывают губы Гарри, и в следующую секунду он чувствует на языке кровь из прокушенной нижней губы. Поцелуй не похож на ласку — скорее на отчаянный крик в лицо. Руки действуют сами по себе, обхватывая, прижимая к себе в попытке погасить эту внезапную вспышку бешенства. Гарри не в обиде — он вполне заслужил выволочку, — но вот такая вот Луна, с красными пятнами на щеках и шее, с требовательными и жадными губами, с напряжёнными пальцами, которые, похоже, расцветят кожу на его затылке алыми полосами — это в новинку.

И это возбуждает. Хорошо, что Джеймс до сих пор в подвале, а Лили в колледже.

— Это славная смерть, — едва отдышавшись, произносит Гарри, морщась от того, как подёргивает припухшую губу при каждом слове.

— Ты о маленькой или большой?

Луна, опираясь одной рукой ему на грудь, второй пытается убрать с мокрого лица налипшие волосы. Влажные, они не кажутся больше жидким золотом, скорее — кленовым сиропом, растекающимся по её светлой коже. Похоже, дорожки вдоль щёк — это всё же слёзы, а не страстный пот, думает Гарри, промакивая лицо любимой женщины теми же салфетками, которые та всучила Падме.

— О большой. Будь я таким старым, как этот диван, счастливая смерть от крышесносного секса была бы первым и последним пунктом в списке моих желаний.

— Полагаю, джин был бы весьма тобой разочарован.

Ну конечно, разочарован, то-то глаза так и сияют, усмехнулся Гарри, наблюдая, как Луна выпутывается из сбитого в плотный ком платья, собравшегося на талии, и начинает приводить себя в порядок. Вставать не хотелось совершенно, но они и так позволили себе определённую вольность — очень запоминающуюся вольность — в самом сердце дома. Не хотелось бы попасться на глаза возвращающимся в семейное гнездо детям в неподобающем виде. Уж лучше неловко объяснять подростком про пестики и тычинки, чем пунцоветь под понимающими взглядами.

— Гарри.

Он смаргивает, возвращаясь в реальность, и замечает, что Луна аккуратно присела рядом, прямо на пол. Видимо, из опасения перевернуть диван, держащийся на двух надломленных ножках.

— Мы всё успеем. Постараемся изо всех сил и сделаем нашу свадьбу незабываемой, душевной, только нашей. Постараемся изо всех сил и проводим Парвати так, чтобы Падме вспоминала о сестре со светлой грустью, а не с тревогой и виной. Мы можем это сделать, у нас такая большая семья. Ребята нам помогут, думаю, даже не придётся просить...

— Какие ребята? — не понял Гарри. Диван опасно накренился от его неловкого движения — пришлось спешно катапультироваться, перекатываясь на пол рядом с Луной. — Мальчики? Конечно помогут. Они уже...

— Не Джеймс и Альбус, — хохотнула Луна, протягивая мужчине футболку. — А Северус с Тедом. Думаю, помощь Минервы нам тоже не помешает.

Гарри Поттер утыкается лицом в ладони, силясь понять, что именно он пытается подавить: плач или смех? Хотелось устремить взгляд в закат и тихо издохнуть в лучах иронии происходящего. Луна, похоже, не видела в своём предложении ничего странного.

— Поттер, ты... Вы...

М-да, предложить Снейпу помочь с организацией своей свадьбы или чужих похорон на выбор стоило хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как человек, брызжущий ядом во все стороны, не может продолжить фразу. Он просто стоял и разводил руками, словно пытаясь улететь. Гарри понимал: не будь у него Луны, он бы тоже захотел смыться отсюда подальше. Снейп продолжал перебирать местоимения, видимо, из-за посмеивающегося в углу Теда не желая переходить на отборные ругательства.

— Сев, ничего страшного. Только давай чур займёмся похоронами, хорошо?

— Да я... Поттер, зачем я с тобой связался?! И с тобой. — Неожиданный рык в сторону невозмутимого любовника. — Сидел бы сейчас, работал! Какого лысого чёрта я...

Лимит звуков вновь закончился, и Снейп бросился наверх, хлопнув дверью. Тед меланхолично насыпал ещё сахару в кофе и протянул Гарри. Тот принюхался, оценил крепость и густоту, равно как и тонкий запах добавленного в напиток коньяка, и улыбнулся крестнику.

— Думаешь, всё будет в порядке?

— После нескольких десятков кругов по комнате — возможно. После разговора со мной — сто процентов. После... впрочем, неважно. Начинаем с завтрашнего утра, верно?

Круговерть, где в танце сплетаются белое платье Луны, всё в кружевах, и чёрный глянцевый гроб Парвати, тёмно-розовые пионы на могиле и сиреневые фрезии в букете невесты, который никто не собирается бросать. Луна сразу после церемонии и венчания в церкви отдаёт букет Лили и отказывается принимать его обратно, в случае особой настойчивости девушки приподнимая юбку, намекая, что настолько уверена в своём выборе, что готова сбежать подальше, если шуточный спор продолжится. В доме Поттеров — столы, разноцветные платья, лучи заката в окнах. И среди всеобщего ликования изумлённо озирается вокруг женщина в чёрном, днём побывавшая на прощании в доме напротив.

Церемонию похорон было решено перенести в дом Снейпа. Что пришлось выдержать Теду и как проходил разговор? Гарри даже знать не хотел. Согласия ему было достаточно. Остальным занялся Джеймс, впервые получивший полную свободу. Гарри был рядом, страховал, присматривался — но не вмешивался в решения сына. Единственная оказанная им помощь свелась к последним штрихам грима, и тело Парвати, выглядящей лучше, чем её живой близнец, было сочтено готовым к прощанию.

— Гарри, я не знала.

Луна с бокалом в руке мягко улыбается, пока Падме заключает Гарри в крепкие объятия. Кажется, за последние пару суток женщина осунулась и похудела, словно от болезни. Но Гарри верит: Патил оправится. Теперь она не имеет права сдаться. Они с Луной попросту не позволят этого.

— Я бы никогда не пришла, если бы знала, что вы женитесь тогда же...

— Глупости. — Хрупкая кисть его жены, украшенная пока новым для взгляда обручальным кольцом, ложится на плечо Падме. — Мы здесь, исполняем свой долг и счастливы этим. А ещё, пока мы с Гарри живы, двери этого дома всегда открыты для друзей.

— Надеюсь, наша смерть ничего не изменит, — улыбается Гарри, кивая на разошедшегося Джеймса, подхватившего на руки сестру. Тед отсалютовал крёстному бокалом, Снейп — тень возле барной стойки — даже не повернулся. Лили хохотала, пытаясь поджать под себя ноги, но сопротивляться не стала, как всегда, доверяя старшему брату. Что бы тот не решил сотворить, она всегда была на его стороне.

Утро кажется сошедшим со страниц сказки. Имеются: стёртые от танцев ноги, гудящая голова, висящее на стуле дорогущее платье, перспектива генеральной уборки дома, страдающие от похмелья домочадцы. Гарри трусливо, но что поделаешь — не пойман хозяйкой, значит, не припряжён к домашней работе, — поднимается первым. Крадучись, спускается вниз.

Часы в гостиной мелодично бьют четверть второго. Бурбон скатывается в горло благословенной волной, Гарри икает и прислушивается. Тишина нарушается далёким храпом из комнаты Джеймса, а сладковатый привкус выпивки требует разделить лакомство с привычным компаньоном. Снейп с Тедом ушли очень рано, так что наверняка давно на ногах.

Визит в дом напротив с бутылкой наперевес кажется обычным делом ровно до тех пор, как, привычно подцепив щеколду входа со стороны сада, Поттер оказывается внутри дома. Спустя несколько исключительно дерзких по ширине шагов Гарри примерзает к месту, остро жалея о том, что он не волшебник. Мантия-невидимка сейчас бы ой как пригодилась.

* * *

Северус был почти спокоен. Посторонний человек вряд ли бы заметил, как тяжело даётся мужчине это «почти». Тед видел, молчал и восхищался.

Ни одной колкости, ни одного резкого слова. Церемония прощания с Парвати Патил, которую сам Тед помнил весьма смутно, прошла как по маслу, и во многом благодарить за это нужно было именно хозяина дома. Северус ухитрялся корректировать их с Джеймсом попытки приспособить дом для большого количества людей, разрешая спорные моменты, а не вызывая их. Потом, оказавшись на свадьбе Гарри, Сев мгновенно «захлопнулся», направившись прямо к бару, чтобы отгородиться от всех одним-единственным стаканом, который он упрямо не будет выпускать из рук целый час.

Ровно по прошествии этого часа его терпение подошло к концу, и пристально наблюдавший за ним Тед провозгласил, что устал и хочет домой. Альбус поперхнулся джином и воззрился на Теда сумасшедшими глазами. Похоже, действительно не знал, хотя его брат и сестра давно были в курсе. А может, дело в том, что они были ближе к Гарри и к самому Теду, да и к жизни семьи в целом, чем отпочковавшийся Альбус, поселившийся на другом краю города и уже озабоченный собственным ребёнком и роднёй жены.

Как бы там ни было, они с Северусом ушли вместе. Уже приняв душ, Тед залез под одеяло, приобнял любовника и попытался нащупать пальцами ног его вечно мёрзнущие ступни. Сев позволил себя отогреть и, когда они уже засыпали, изрёк:

— Закопать покойника не значит бороться против смерти. Но покойников нужно закапывать — и я их закапываю.*

Тед не имел ни малейшего понятия, где тот брал подобные фразы. Зато знал, что скрывается под всем этим фасадом из ядовитого плюща и мраморных статуй, исполненных величия и высокомерия. За все этим был человек, однажды обронивший неожиданно горькое: «Не могу выносить полноформатного семейного уюта». В этом признании было больше, чем Тед мог высказать за один вечер.

— Я хочу пройти медицинское обследование.

Северус поднял голову от вазочки с орехами. По тому, как медленно он опустил руку на столешницу, Тед понял: его слушают со всем возможным вниманием. И весьма обеспокоенно.

Послеполуденное, ленивое настроение, висевшее в доме, улетучилось, уступая место вопросительной сосредоточенности.

— Всё в порядке, просто... у меня третья положительная.

Как будто это что-то объясняло. Тед зарылся пальцами в волосы, наверняка приводя их в ещё больший беспорядок. Северус молча наблюдал, опираясь предплечьями о край стола. Что-то в его позе было неправильным, слишком зажатым и напряжённым. Тед обошёл разделявший их обеденный стол, знаком попросил любовника немного от него отодвинуться и уселся на столешницу, расставив ноги по обе стороны усмехнувшегося подобной наглости Северуса.

— Таких, как я, — пятнадцать процентов. Даже меньше. И... Мне никогда не переливали кровь, я не болел гепатитом и хочу быть возможным донором. Органов и тканей.

Тед запнулся. Отхлынувшая от лица Северуса кровь мгновенно вернулась на законное место, оборачиваясь румянцем на скулах. По бокам от бёдер Теда крупные ладони со скрипом сжались в кулаки.

— С ума сошёл? — прошелестел Сев едва слышно. Тонкие ноздри раздувались, а Тед заворожённо наблюдал за тем, как любимый человек утихомиривает бурю в груди. Как разжимаются кулаки, как через минуту светлеет напряжённое лицо, а в глазах рождается понимание и горечь: — Твоей матери всё равно не одобрили бы трансплантацию.

Спустя почти тридцать лет после смерти Нимфадоры это всё ещё больно слышать. Северус об этом знает, поэтому тёплые руки ложатся на плечи Теда, привлекая к себе, успокаивая. Как будто Тед — ребёнок и не знает, что никакой комитет не разрешит пересадку сердца, лёгких и печени наркоманке, безуспешно пытавшейся завязать с несколькими зависимостями.

— Шесть из десяти умрут от множественного отказа органов, — отвечает Тед на вопрос, который ему никто не задавал. — Больше половины, Сев.

— Множественный означает фатальный. Никто не станет мучать умирающего, чтобы дать призрачную надежду на то, чего не случится в двадцать первом веке.

— Я хочу это сделать.

Да, звучит упрямо и по-детски. Если бы не предмет разговора и то, что фактически (только фактически) Северус не имеет никакого права голоса в вопросе, как Теду распоряжаться собственным телом. Ревнивец Снейп страшный, это верно, но тут разговор о посмертных нуждах, а не о свободных отношениях и изменах. Хотя лицо у собеседника такое, что Теду кажется — разговор именно об этом.

— Ты что, не понимаешь? Как только начинаешь о чём-то задумываться, как это случается. Я не хочу тебя терять. Я не могу тебя потерять.

Какие же жёсткие и тяжёлые у него волосы. Тед накручивает прямые прядки на указательный и средний палец, ласково, но твёрдо тянет, без слов упрашивая смотрящего в пол любовника поднять на него взгляд. Лицо у Северуса вновь бледное и невыразительное, встревоженные глаза прикрыты ресницами. Дневное солнце, яркое и беспощадно наивное, отбрасывает тени от предметов и рук.

— Издеваешься? — негромко произносит Тед. — Ты же не веришь в то, что мысли материальны. Ты даже из ежедневной газеты вырываешь страницу с гороскопом, вопя о том, что зодиакальных созвездий на самом деле тринадцать, а астрология — псевдонаука.

— Вот на кой-она тебе? Почему ты каждый раз это замечаешь?

— Потому что, Северус! — смеётся Тед, отбрасывая вновь упавшие на нахмуренное лицо волосы. — На том же листе, только с другой стороны, сканворд! Я люблю сканворды!

— Больше, чем меня?..

И как его после этого не поцеловать, скажите на милость?.. Эти руки, такие родные, и губы, изогнувшиеся в знакомой улыбке. Как можно быть готовым к тому, что потеряешь всё это? Как можно быть готовым к тому, что эти губы произносят тебе в ухо — медленно и чётко, — пока Северус не размыкает кольца оберегающих рук.

— Я практически вдвое тебя старше. И гарантированно умру раньше.

Момент истины. Сейчас главное — не остановиться на полдороге, донести до Северуса всё, что накопилось внутри. Тед делает глубокий вдох, усмехается и склоняет голову набок, пускаясь в атаку, в которой не собирается причинять вред противнику.

— То есть мне нельзя заводить донорскую карту, а тебе — можно? Втайне от меня? Я и так молчу по поводу твоих статей о пользе марихуаны для предотвращения суицида у терминальных онкобольных. Что? Я читаю все твои работы, и в большом коллективе авторов тебе не затеряться. Почему тебе можно готовиться к смерти, а мне — нет?

— Потому что я определился с тем, чего хочу, уже давно. А ты до сих пор колеблешься, — невесело усмехается Северус. — Я определился с тем, чего больше всего боюсь. Того, что при зарегистрированной смерти мозга система будет удерживать то, что осталось от меня, на аппарате искусственной вентиляции лёгких. Когда придёт время, я хочу, чтобы именно ты решал, когда отключать аппараты.

Наверное, это покажется безумным любому нормальному человеку, но Эдвард Люпин в жизни своей ещё не слышал более трепетной и личной просьбы. Пусть ради её исполнения и придётся подписать пару бумаг, гарантирующих им обоим права супругов. Это скорее приятный бонус к той близости, которая у них уже есть.

Примечание:

* Антуан де Сент-Экзюпери «Цитадель».