Башня (джен)

Первая радость, охватившая кота с появлением человека, ушла, выветрилась, уступив место недоумению. Она явно любила книги, эта женщина, и она хотела о них заботиться — это он видел и чувствовал. И это было правильно: библиотекарь и должен любить тех, о ком заботится. Но эта женщина вела себя странно: она не читала. Кот понял это не сразу — поначалу ему казалось, что всё идёт так, как надо: женщина обращалась с книгами осторожно и ловко и ставила их на место, и листала их аккуратно… всё, вроде бы, было правильно, но почему же она всё время только смотрит картинки? Кота это тревожило — так не должно было быть, а в его жизни в последние годы было слишком много неправильного, чтобы он просто не обращал внимания на подобные вещи.

А потом он понял, в чём дело, и даже не поверил сначала, что такое бывает. Разве существуют не умеющие читать люди? Как вообще может такое быть? И если они существуют, зачем тогда эта женщина пришла сюда, к ним? Она же не может быть библиотекарем, и она не похожа на обычного путника, иначе она бы здесь не осталась. Так что же она такое? И зачем она здесь? Может быть, это значит, что библиотеки теперь тоже больше не будет, и… А что, если люди вдруг разучились читать? Все люди на свете, и теперь книги просто никому не нужны?

Эта мысль, раз придя ему в голову, уже не оставляла кота, лишая его аппетита и сна, даже женщина это заметила и расстроилась, и заволновалась, и уговаривала его есть… он ел, конечно, потому что слишком изголодался по приготовленной человеком тёплой пище. Но он всё равно нервничал — и думал, думал, думал, что же теперь с ними будет… и однажды это принесло плоды.

Он вспомнил.

Вспомнил, что существуют специальные книги, которые учат маленьких людей чтению! Он видел их на какой-то из дальних полок — их было много, разных, и кот ещё помнил время, когда библиотекари отдавали их тем, кто… наверное, тем, кто не умел читать? До сих пор кот был уверен, что те люди относили их своим детям — но, возможно, они читали их… сами?

Эта мысль посетила кота среди ночи — и он, возбуждённо вскочив, со всех лап кинулся на поиски этих книг. Он должен найти их к утру, чтобы сразу же после завтрака привести сюда женщину. Она должна научиться! Не бывает неграмотных библиотекарей, ей ведь нужно будет выдавать книги, когда здесь снова появятся посетители, а как она их найдёт? Ведь он, кот, не вечен, он вообще уже стар, и он должен оставить здесь того или ту, кто сможет продолжить работу.

Поиски заняли у него несколько часов, но он всё-таки отыскал те полки и даже как раз успел к завтраку, на который впервые за последние дни накинулся с аппетитом. А едва женщина доела, вскочил и, возбуждённо мяукая, позвал её за собой. Они поднялись по лестнице на девятый этаж — кот бежал, а женщина под конец шла всё медленнее и даже спросила встревоженно:

— Что там случилось, что ты так бежишь? Вода залилась в окно?

Он лишь коротко мяукнул и побежал дальше, поджидая её на очередной площадке.

Но вот наконец они подошли к нужным полкам, и женщина придвинула лестницу и взобралась наверх, и вытащила первую книгу, корешок которой кот, забравшийся на полку над ней, возбуждённо царапал лапой.

Когда женщина открыла книгу, кот замер. Ну, она же должна понять, что это? Или, может быть, это не её язык? Кот встревоженно заглянул на страницу и сердито мяукнул — нет, он не ошибся, язык был тот самый, на котором говорила женщина. Ну что же она стоит и всё смотрит в одну точку? Он нетерпеливо тронул страницу лапой, пытаясь её перевернуть. Женщина послушалась и перевернула бумажный лист, а потом вопросительно глянула на кота, а затем опять поглядела в книгу.

Кот опять замяукал, протяжно и требовательно, и поскрёб по странице лапой.

— Я тебя не понимаю, — со вздохом сказала женщина, и тогда он, продолжая мяукать, перебрался на лестницу и, спустившись по ней вниз, пробежал по полу и, прыгнув на стол, заскрёб по нему лапами. Это она поняла — и, последовав за котом, вскоре положила раскрытую книгу рядом с ним, и он лапами начал листать страницы, вглядываясь в красивые яркие картинки. Она помогала — и когда он увидел, наконец, рисунок большого серого кота, кот довольно заурчал и зацарапал по нему лапой, а затем громко мяукнул и заглянул женщине в глаза.

И тогда она поняла. И неуверенно заулыбалась, и спросила:

— Это ведь буквы? Это — буква «К»? — и когда кот согласно мяукнул, вдруг подхватила его на руки и прижала его к себе, и прошептала уверенно: — Я научусь. Теперь научусь…

* * *

И она действительно научилась — сидела за этой книгой часами, твердя незнакомые прежде значки вслух, а потом медленно, по слогам читала первые в своей жизни слова. «Ма-ма», «во-да», «не-бо», «хлеб»… и, конечно же, «кот». Это слово она научилась читать одним из первых — сама составила его из найденных в книге букв и выучила. И оно же было первым, что она написала — даже прежде своего имени. Сорн давно нашла кладовку, где хранилось много самой разной бумаги. И не только бумаги: там был и чистый пергамент, правда, совершенно иссохший и, похоже, уже не очень пригодный к использованию. Были и листы, сделанные из незнакомого тонкого и ломкого материала, которые она опасалась трогать, и были даже чистые, аккуратно нарезанные куски льняной ткани, тонкие и когда-то, наверное, белые, а теперь пожелтевшие от времени. Но бумаги было намного больше, и Сорн после некоторого колебания решилась всё-таки использовать её, чтобы научиться писать. Здесь же обнаружились чернила в запаянных сургучом баночках и перья, и тонкие палочки с кожаной оболочкой и тёмной сердцевиной, оставлявшей яркий след на бумаге. Были и другие палочки, серебряные и свинцовые, которыми тоже можно было рисовать и писать, и показавшиеся Сорн самыми простыми деревянные с такой же, как у кожаных, серединой. Их-то она и брала и часами сидела за столом, выводя буквы — сперва угловатые и простые, а потом и закруглённые, которые можно было писать подряд, не отрывая карандаша от бумаги, покуда слово не кончится.

Сезон дождей между тем закончился, и как-то утром Сорн с котом отправились в пустыню за сухостоем для погребального костра. Она сходила бы и одна, но кот ни на шаг не отходил от неё, стоило ей выйти из башни, и она его понимала и никогда с ним не спорила. Только вновь и вновь объясняла, что не бросит его и что пока в библиотеку не придёт настоящий библиотекарь, она будет делать, что сможет. И что идти ей всё равно некуда. Он слушал — всегда очень внимательно, глядя ей прямо в глаза и чуть шевеля ушами, и вроде бы даже всё понимал, но всё равно шёл за ней следом. Сорн не спорила: в любом случае, вдвоём веселее.

Идти пришлось далеко — на холмы. Отыскав, наконец, засохший и, кажется, отчасти уже кем-то частично обломанный куст, Сорн начала рубить ветки небольшим топориком, который нашла рядом с печью. Вязанка вышла немаленькая, и назад взвалившая её себе на спину Сорн шла медленно, тяжело опираясь о посох. Земля уже высохла, покрывшись оранжевой коркой, прочной, словно камень, и скользкой, словно отполированная лестница. И как ни осторожно ступала Сорн, в какой-то момент она поскользнулась. Боясь, что при падении связывающая вязанку верёвка лопнет, Сорн со всей силы ударила посохом в землю, пытаясь вбить его вглубь и так на него опереться — раздался глухой щелчок, и корка треснула, словно упавший на пол глиняный горшок. Посох провалился в образовавшуюся дыру едва ли не на локоть, и Сорн всё же упала — верёвка действительно лопнула, и ветки рассыпались, к счастью, не задев успевшего отскочить кота.

Сорн выругалась и, растирая ушибленное колено, встала и потянула на себя застрявший посох. Тот не поддался, и она, подойдя поближе, опустилась на колени и просунула руку в широкую трещину, намереваясь освободить его — и вдруг замерла.

Её пальцы уткнулись во что-то, похожее на… траву. Задрожав от охватившего её недоверчивого возбуждения, Сорн стянула с себя башмак и начала оббивать им край трещины, откалывая от него небольшие куски. Наконец, отверстие стало достаточно широким, чтобы Сорн смогла заглянуть в него — и увидеть то, что сперва нащупала. Там, внутри, между глиняной коркой и песком, было узкое, в половину ладони, пространство, почти полностью заполненное практически белыми стеблями, длинными и сочными, весьма похожими на осоку.

Некоторое время — сколько? Она не знала — Сорн смотрела на это чудо, даже не осознавая, что гладит траву ладонью. Значит, пустыня не умерла — она живёт под этим глиняным панцирем, и если всё сделать правильно, то, может быть, получится всё вернуть.

Вот только как это — «правильно»?

Как и все женщины, Сорн, конечно же, с детства занималась огородом и умела работать в поле, но одно дело поле и огород, и совсем другое — пустыня. Что она вообще о ней знает? Что после сезона дождей пустыня на короткое время оживает, покрываясь цветами и травами, которые потом засыхают, превращаясь в то сено, которым хорошо кормить коз. И что с той поры, когда ветер принёс оранжево-красный песок, пустыня практически умерла, и из живых существ здесь остались разве что ящерицы и змеи… которые… которые ведь должны были что-то есть! Вряд ли им хватало друг друга. Почему она никогда об этом не думала? Не песком же они питались, да и воду должны были где-то брать. Опять же, в пустыне до сих пор встречались барханные лисы и кошки — Сорн видела, как пару лет назад старший брат заколотого ею ублюдка принёс двух пятнистых большеухих котят. Те выросли и неплохо справлялись с отведённой им ролью защитников припасов от грызунов, которые, возможно, жили не только в оазисе?

Почему никто не задумывался о том, что все эти звери пьют? И где берут эту воду? Оазисов в этой части пустыни было совсем немного, их вряд ли хватило на всех. А значит, где-то в пустыне была вода — и теперь Сорн знала, где.

Значит, нужно просто разбить эту корку? И всё вернётся? По крайней мере, до следующего сезона дождей. В конце концов, ведь люди в оазисе смогли защитить свою землю, частью убирая нанесённый рыжий песок, частью разбивая засохший в пыль, уносимую ветром дальше.

Но людей не хватит на всю пустыню.

Наверное, Сорн ещё долго сидела бы здесь, думая над всем этим, но солнце поднялось уже высоко и, хотя до прихода настоящей жары оставалось ещё две, если не три недели, оставаться под его лучами было уже неприятно. Да и кот забрался к ней на колени и нетерпеливо замяукал, напоминая о том, для чего они вообще явились сюда и что размышлять ведь можно и дома. Так что Сорн освободила-таки свой посох, поднялась и пошла собирать рассыпавшиеся ветки, но, уходя, воткнула одну из них в дыру, помечая место. Она ещё вернётся сюда и посмотрит, что произойдёт с ней за несколько дней.

…Погребальный костёр вышел на славу. Возможно, дело было ещё и в том, что само тело высохло и поэтому хорошо горело, но, так или иначе, если правы те, кто говорит, что по яркости пламени можно понять, лёгок или тяжёл будет путь умершего в Иномирье, путешествие библиотекаря должно было быть приятным и лёгким, словно утренняя прогулка по цветущей пустыне.

Пепел от костра Сорн отправилась развеивать на закате на те же холмы. Кот шёл рядом с ней, и когда она завела прощальную песнь, издал протяжный и долгий звук, печальный и на удивление мелодичный. Порыв ветра разметал пепел, и тот осел на кажущимся красным в закатных лучах песке серым облаком, и на миг Сорн показалось, что там, где он коснулся глиняной корки, та превратилась в землю, такую же серо-коричневую, как на её родине.

Она сочла это добрым предзнаменованием и, окончив петь, взяла кота на руки и медленно пошла к башне.