Пророчество для леди Рейвенкло (джен)

— Поторопись, если не хочешь пропустить много интересного.

— Подожди! Саласия, это слишком!

Елена, то и дело нетерпеливо откидывая с глаз волнистую светлую прядь, привычно спешила за подружкой, путаясь в полах своей новенькой, нежно-лиловой атласной мантии, уже порядком запылившейся. Ей было жалко мантию, а еще больше — себя, потому что за такое мать могла не пожалеть и розги. Саласия нехотя остановилась и обернулась к Елене. Позади них остался огромный замок с башнями и бойницами, который смотрелся до странности внушительно на фоне яркого солнца. За его воротами Елене бывать еще не доводилось. Более того — ей это запрещалось. Ровно как и Саласии, но девочку это, судя по всему, совсем не смущало.

— Я придумала приключение для нас, так лучше бы потрудилась поблагодарить, — сказала она, слегка надув губы. Ветер играл ее длинными черными волосами и синими лентами чепчика. — Тебе что, совсем неинтересно побывать в Уилстере?

— Но, Саласия, — Елена наконец-то догнала ее и остановилась рядом. — Уилстер — деревня маглов.

— Знаю, дурочка, — ответила Саласия и усмехнулась. — Поэтому я и хочу туда. Хочу посмотреть на этих глупых созданий.

— Если они узнают, что мы чародейки, то привяжут к столбу и сожгут живьем, — Елена поежилась.

— А магия тебе на что? — сверкнула глазами Саласия. — Разгоним их колдовством!

— Но мы не умеем управлять магией!

— Большое дело.

— Послушай, — Елена уперла руки в бока. — Мать запретила мне уходить дальше Хогвартса. А Уилстер как раз и находится дальше Хогвартса. Тебе туда, кстати, тоже нельзя.

Саласия насмешливо взглянула на нее.

— Вы боитесь, леди Рейвенкло?

Елена выпрямилась.

— Ничего я не боюсь, — ответила она с достоинством, хотя знала, что это неправда. Она боялась темноты. А еще — отца. Вернее, того, что он рано или поздно разыщет ее.

— Тогда пошли, — беззаботно бросила Саласия, поправляя съехавший на лоб чепчик. — Я давно хотела побывать там. Уверена, будет очень здорово. И тебе лучше поторопиться, если не хочешь торчать тут одна.

Она побежала по дороге, оставив позади себя облако пыли. Елена тоже побежала, но чем больше становилось расстояние между ними и замком, тем больше росла и тревога девочки. Если мать все узнает… Отец Саласии, лорд Салазар, никогда не наказывал ее — даже в тех случаях, когда это вовсе не помешало бы. Все, чего она могла опасаться — мрачно сведенных бровей и укоризненного покачивания пальцем. Но не такой была мать Елены, баронесса Рейвенкло. В гневе она могла заставить пуститься в бегство целую когорту солдат. И хотя рука ее бралась за розгу лишь в исключительных моментах, Елена невольно съежилась. На ее взгляд, посещение магловской деревни двумя колдуньями семи и восьми лет отроду было как раз таким моментом. С сильно сжавшимся сердцем Елена следовала за Саласией, понимая, к чему это их приведет, но не в силах замедлить скорость. Она действительно не хотела остаться на дороге в одиночестве. И еще не хотела, чтобы Саласия оказалась среди маглов совсем одна.

Да и предвкушение — чего-то опасного, запретного, но невероятно захватывающего — росло все больше.

Дорога вскоре вывела их к оврагу, за которым начинался Уилстер — небольшая, довольно унылая деревушка, окруженная болотом и редким лесом. Это было самое неказистое магловское селение в округе: здесь не было даже настоящих, красивых деревьев, только малорослые, чахлые, искалеченные осины и кусты. Ближе к болоту тянулся мрачный пустырь, на котором гулял лишь резкий, холодный ветер. Дома жителей напоминали хибары. Люди, обитавшие в Уилстере, были ему под стать — низкорослые, угрюмые. Елена не понимала, чем может привлекать это печальное место, но Саласию тянуло сюда как лукотруса — на яйца докси.

— Ты знаешь, что, когда у магловской женщины рождается ребенок, он сосет молоко из ее груди? — спросила она у Елены, когда они начали спускаться.

— Фу, гадость! — Елена сморщилась. Картина, немедленно возникшая у нее в голове, получилась слишком отвратительной.

— Они совсем как животные, — продолжила Саласия. — Отец говорит, что им недолго осталось давить нас. А по мне, лучше бы их не было вовсе!

— Разве они такие злые? — спросила Елена.

— Они хотят, чтобы нас не было на свете, — Саласия сдернула чепчик. — Мы для них — враги. Но скоро этому настанет конец, потому что мы укажем им их место.

Елена задумалась над ее словами. Никогда раньше она не видела маглов вблизи. Те из них, кто иногда мелькал неподалеку от Хогвартса, казались ей обычными людьми, только одетыми не так, как одевалась она сама и все вокруг нее. Однако иногда ей доводилось слышать от лорда Салазара, что маглы — примитивные, неразумные и грубые существа, представляющие смертельную угрозу для чародеев. Этого она никак не могла понять: каким же образом те, кто не обладал силой, способной сотворить и разрушить все, что угодно, угрожали волшебникам? Наблюдая порой за матерью и ее волшебной палочкой, Елена испытывала жалость к тем, кому было не дано познать магию. От матери она ни разу не слышала о маглах ничего, напоминающее речи лорда Салазара. Баронесса частенько бывала в деревнях, разыскивая там тех, кому перепала искра волшебного дара, но никогда не говорила, что маглы сродни животным. А Саласия не уставала это повторять. Права ли она? Может быть, сегодня им представится возможность это узнать.

Елена еще раз с сожалением посмотрела на свою мантию, подол которой был перемазан глиной. Даже если их приключение удастся сохранить в тайне, за это ей точно придется ответить. Глубоко вздохнув, она подняла голову и вдруг увидела, что Саласия замерла на месте, будто громом пораженная. Елена с испугом проследила за взглядом подружки. И едва не вскрикнула. В овраге они были не одни.

В нескольких футах от них прямо на земле сидела худая и очень некрасивая — так, во всяком случае, показалось Елене — девочка-подросток лет тринадцати на вид. У нее были совсем неубранные, растрепанные светлые волосы, большой нос и длинная, тонкая, птичья шея. Одежда на ней была не просто странная — невиданная: двухцветные шерстяные штаны, шерстяная красная рубаха, поверх нее — зеленая накидка, украшенная лентами. С шеи свисали длинные бусы. Елена смотрела на нее во все глаза. «Магл! — думала она со смесью страха и восторга. — Я вижу перед собой настоящего магла!».

Правда, она нисколько не напоминала тех маглов, которых Елене довелось наблюдать раньше краем глаза.

Но уже через минуту она увидела другое. Странная девочка сидела к ним боком, а в ее протянутую ладонь сами собой катились камешки. Катились медленно, но неуклонно, будто с горки. Девочка ловила их, отбрасывала от себя, потом протягивала руку, и все начиналось сначала. Она, очевидно, была полностью поглощена этим занятием и не замечала ничего вокруг.

— Ты умеешь колдовать!

Голос Саласии прозвучал изумленно и высоко. Девочка вздрогнула всем телом, приходя в себя, вскинула голову и в панике огляделась по сторонам. Ее дикие, широко распахнутые светлые глаза остановились на Саласии, потом метнулись на Елену. Она быстро схватила свои камешки, спрятала их за пазуху и вновь уставилась на девочек. Они тоже смотрели на нее. Елена подумала, что это самый нелепый человек из всех, кого она только видела, и ее недавний испуг быстро сменился смешком.

Девочка в бусах, все еще сидя на земле, быстро заморгала и, бледная, дрожащая, выговорила сквозь слегка стучащие зубы:

— Пожалуйста, не выдавайте меня.

Она выглядела такой испуганной и несчастной, что Елена открыла было рот, чтобы сказать: «Конечно, не волнуйся, мы никому не скажем», однако Саласия неожиданно опередила ее:

— А если узнают, то тебя сожгут?

Девочка тяжело сглотнула.

— Да.

Елене стало жаль ее.

— Мы не из деревни, — сказала она, пытаясь успокоить незнакомку. — Так что можешь не беспокоиться. А ты из Уилстера?

— Да, — ответила девочка. Глаза у нее тоже были какие-то странные: светлые до прозрачности.

— Ты с леди говоришь! — надменно провозгласила Саласия. — Поднимись!

Девочка изумленно заморгала, но, тем не менее, поднялась.

— Итак, ты колдунья, не так ли? — продолжила Саласия тем же властным тоном. Елена удивленно скосила на нее глаза.

— Да, — в третий раз ответила девочка, боязливо оглядываясь. Бусы колыхались на шее.

— Мы пришли сюда специально за тем, чтобы увидеть маглов, — Саласия подобралась и высоко подняла голову. — А попалась нам ты. Разве это справедливо?

— Не знаю, — незнакомка испуганно вжала голову в плечи.

— Кто ты такая?

— Меня зовут Трейлони, — представляясь, она положила правую ладонь на левое плечо. Ее глаза беспокойно бегали по сторонам.

Саласия рассмеялась.

— Что за дурацкое имя! — воскликнула она. — Как у маглы!

Трейлони поджала губы.

— Я — ведьма в третьем поколении, — сказала она с едва уловимой ноткой гордости.

— И двигать камни — это все, что ты умеешь? Говори мне правду! Не то все узнают, кто ты такая на самом деле!

В зеленых глазах Саласии светилось удовольствие от страха Трейлони. Раньше Елена не наблюдала за ней подобного. Казалось, она уже и думать забыла, что хотела посмотреть на маглов. Теперь у нее было новое развлечение.

Трейлони бросила на девочек отчаянный взгляд. Она явно мечтала об одном — провалиться сквозь землю.

— Я умею предсказывать будущее, — тихо проговорила она.

— Что-о-о? — недоверчиво протянула Саласия. И тут же нахмурилась: вдруг ее обманывают.

— Моя мама говорит, что предсказания — это сказки, — произнесла Елена.

Трейлони просветлела лицом.

— Вы правы, леди, — трусливо улыбнулась она. И незаметно шагнула назад. — Конечно, это сказки. Не слушайте меня. Давайте мы лучше разойдемся и пойдем каждая в свою сторону…

— Я хочу предсказание! — капризно выпалила Саласия. — Сделай мне предсказание!

— Но, леди, может быть…

— Предсказание или я сейчас же объявлю на весь свет, кто ты есть!

Трейлони издала обреченный вздох.

— Леди, но вы же сами, если я не ошибаюсь, колдунья, — несмело проговорила она. — Так от чего же…

— Я — дочь Салазара Слизерина, величайшего мага нашего времени, — горделиво отчеканила Саласия. — Если тебе хочется знать, какая я колдунья… А теперь я приказываю тебе сделать мне предсказание.

Елена, сама о том не зная, завороженно смотрела на Саласию. Она была на две головы ниже Трейлони, но ее тон, ее осанка, ее непреклонность не оставляли ни малейшего шанса на другой исход. Елена и сама вдруг ощутила небывалое любопытство. Если Трейлони не обманула, их ждет что-то по-настоящему интересное. Как и обещала Саласия.

Трейлони помедлила, обреченно оглянулась, как лисица, попавшая в западню охотников, потом еще раз вздохнула и сунула худую руку за пазуху.

— Как ты будешь это делать? — осведомилась Саласия. Она понимала, что победила. В очередной раз.

Трейлони украдкой метнула на нее недобрый взгляд.

— Мне должно прийти видение, — она достала небольшой мешочек и немного его потрясла.

— Ишачья кожа? — спросила Елена, узнав знакомый цвет. Точно такой же мешочек хранила под подушкой мать.

Трейлони кивнула, опустилась на колени и высыпала из мешочка на землю целую россыпь разноцветных камешков. Они так ярко засверкали на солнце, что Елена невольно зажмурилась.

— Подойдите сюда, леди, — Трейлони поманила девочек рукой. Они не заставили долго себя ждать. — Так, хорошо. Теперь выберите, пожалуйста, любой камешек, который только вам понравится.

— И все? — с подозрением протянула Саласия.

— От вас — да.

— Сдается мне, ты обманываешь.

— Поверьте мне, леди.

Саласия выбирала недолго: окинув глазами все, схватила самый крупный камешек глубоко алого цвета.

— Дайте его мне, — Трейлони протянула руку, и Саласия будто нехотя вернула ей красивый камень. Ее глаза возбужденно блестели. — Теперь вы, леди.

Елена подумала, что не так-то просто определиться: каждый камешек казался ей по-своему красивым и необычным. Неравнодушная к прекрасному во всех его видах, она не могла налюбоваться на переливающуюся россыпь. Один был точь-в-точь как в кольце матери, такой же круглый и синий. Другой ослепительно отражал солнечный луч от своих бесчисленных граней. Третий привлекал загадочным фиолетовым цветом. В четвертом была дырочка, в самом центре. Елена склоняла голову, сощурила глаза до щелочек, потрогала каждый из них, но выбор проще не стал. Как же тут выберешь? Все такие необычные и яркие…

— Ну же, Елена! — нетерпеливо окликнула Саласия. — Чего ты копаешься!

Трейлони переводила взгляд с одной на другую. Вид у нее был такой, будто она ждет удобного момента, чтобы убежать.

— Выбирать нужно столько, сколько требует внутреннее око, — робко заметила она.

— По-моему, я не задавала тебе вопросов, — осадила ее Саласия, и юная прорицательница покорно замолкла.

Пальцы Елены между тем сами собой потянулись к маленькому гладкому камешку овальной формы и светло-зеленого цвета. Он показался ей самым симпатичным и приятным на ощупь. Взяв камешек, она немного подержала его, потом протянула Трейлони.

— И что теперь? — поинтересовалась Саласия.

Трейлони не ответила. Она стиснула красный камешек Саласии, прижала кулак ко лбу и закрыла глаза. Светлые неопрятные пряди упали ей на лоб, когда она склонила голову и всем телом подалась вперед. В такой позе прорицательница пробыла несколько минут, потом Елена услышала, как она со свистом втянула воздух, будто ее ударили в живот. Трейлони резко выпрямилась, закинула голову назад и издала протяжный вздох. Саласия неуверенно взглянула на Елену. Та пожала плечами. Она и сама не понимала, что происходит. Может, новая знакомая всего-навсего разыгрывает их. Она ведь явно хотела поскорее уйти. И все-таки сердце у девочки забилось сильнее, когда Трейлони открыла глаза и посмотрела прямо в лицо Саласии. В ее взгляде было что-то… непонятное. Как будто она смотрела на Саласию и видела вместо нее кого-то совсем другого.

— Убийца, — очень тихо произнесла Трейлони совсем другим голосом. Более взрослым, более резким. Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок от этого слова.

— Что? — воскликнула Саласия.

— Убийца, — Трейлони указала на нее рукой, словно здесь требовались пояснения, и бросила камешек на землю, к остальным.

Саласия выглядела ошеломленной. Трейлони тем временем во второй раз поднесла ко лбу кулак — с зажатым в нем камешком Елены. Той вдруг стало очень страшно. Захотелось крикнуть ей, чтобы она остановилась и не заглядывала туда, где клубился густой туман. Однако Трейлони уже закрыла глаза и наклонилась вперед.

Молчала она дольше. Наконец лицо ее исказилось, она издала невнятный стон и открыла глаза. В них была неизъяснимая усталость, потерянность и боль. Теперь она показалась Елене еще бледнее и тоньше, чем была до того. Она с волнением смотрела на Трейлони. А та не торопилась говорить.

Медленным, неуверенным движением она собрала свои камешки в одну горку и ссыпала в мешочек. Затянула как следует, убрала за пазуху. Движением плеч поправила накидку. Она выглядела так, будто еще не до конца проснулась. Наконец Елена не выдержала.

— Что там?

Трейлони нехотя перевела на нее прозрачные глаза.

— Жертва убийцы, — сказала она отрешенно.

— Как это? — не поняла Елена. — Ты хочешь сказать, меня кто-то убьет?

Прорицательница с замедлением кивнула и отвернулась.

— На тебе — душа того, кому ты клялась в любви, — она повела рукой в сторону Саласии. — Твоя душа — на том, кто клялся в любви тебе, — она указала на Елену. У той оборвалось сердце.

Девочки, побледнев, переглянулись.

— Все ты врешь, — выпалила Саласия, однако без прежней спеси. — Врешь! Первое, что в голову пришло, сказала.

Трейлони даже не взглянула на нее.

— Вы обещали не выдавать меня, если я сделаю вам предсказание, — устало произнесла она. — Рассчитываю на вашу честность… леди.

— Ты врешь! — упорно твердила Саласия. — Признай это!

— Вы сами настаивали, — Трейлони поднялась на ноги. — Я тоже не горела желанием видеть то, что увидела, однако…

— Это неправда! — Саласия топнула ногой. — Я не убийца! И не стану ею!

— Я хочу отдохнуть, — Трейлони и впрямь выглядела изможденной. — Прощайте. Сожалею, что у вас такая судьба.

— Я все расскажу отцу! — уже плаксиво выкрикнула Саласия. — Он найдет тебя, и…

Она развернулась и побежала прочь. Так быстро, что Елена не успела понять, почему она вдруг решила убежать. Трейлони покачала головой и развернулась, тоже собираясь уйти.

— Это нельзя изменить? — спросила у нее Елена. Вопрос вырвался сам собой, она не продумывала его.

Прорицательница остановилась. Повернула голову.

— Я не знаю, — просто сказала она. — Я не знаю даже, как я это делаю и почему именно я. Поверьте, я бы с радостью отказалась от этого. Но я не могу. Простите, если напугала вас, леди.

И она зашагала прочь. Походкой старой женщины после долгого трудового дня.

Елена некоторое время смотрела ей вслед, потом развернулась и побежала.

Она не нагнала Саласию — та, как обычно, оставила ее далеко позади. Она смутно помнила, как добралась до дороги, пересекла ее и очутилась в замке. Елена не переставала спрашивать себя: неужели она слышала настоящее пророчество? Сердце подсказывало, что Трейлони, это странная девочка со странными глазами, не обманывала их. А это значит, что их обеих ждут впереди очень страшные вещи. Слова пророчества звучали у Елены в голове весь остаток дня, и, хотя приключение сошло девочкам с рук, радость от этого оказалась почти незаметной. Саласия куда-то забилась и больше не показывалась. Может быть, действительно жаловалась отцу на юную предсказательницу, что напророчила ей самое страшное деяние рук человеческих. А может быть, просто плакала. Елена не искала ее. Внутри все как будто оледенело. Она хотела было поделиться своим страхом с матерью, но, уже почти собравшись с духом, чтобы начать говорить, когда та заглянула к ней перед сном пожелать доброй ночи, вдруг передумала. Елена чувствовала, что это личное, сокровенное, то, что должно уйти с ней в могилу. И она почти не сомневалась, что Саласия, лежа сейчас в своей слишком просторной для ребенка кровати, чувствует то же самое.

Она улыбнулась матери и как обычно пожелала доброй ночи ей в ответ.

До самого утра Елена не могла заснуть, гадая: когда случится напророченное Трейлони и кем будет этот человек? Он будет ей знаком? Наверное, будет, если клялся в любви. Как это странно! Разве можно убить того, кого любишь? Глупость какая-то! А может быть, это произойдет, когда она будет глубокой старухой? Да, скорее всего, так и есть.

Потому что это было бы слишком несправедливо — умереть молодой.

Елена Рейвенкло считала Хогвартс домом столько, сколько помнила саму себя. Здесь она вышла из детства, расцвела, впервые познала дружбу и любовь. Здесь вокруг нее были те, кого она считала своей семьей. Однако в ее памяти сохранился еще один замок — сохранился не слишком хорошо, чему поспособствовало время, но Елена была этому даже рада. Вспоминать о нем она не любила. Обычно перед глазами как будто из-за густого тумана возникали массивные зубчатые башни, глубокий ров, мост над ним, выглядевший таким ненадежным, что по нему было страшно пустить и кошку, множество слуг в полутемных коридорах. А еще — это ощущение было гораздо отчетливее смутных воспоминаний — она помнила страх. Он читался на лицах, клубился по углам, слышался в тягучем скрипе подвесного моста. В том замке она когда-то жила с матерью, отцом и старшими братьями.

Братьев Елена не любила. Она припоминала их обоих на незначительном расстоянии друг от друга и в несколько уменьшенном виде — оттого, вероятно, что оба возвышались над ней, как башни, и она вынуждена была смотреть на них, сильно задрав голову. Черноволосые, как мать, розовощекие, большеглазые мальчишки отбирали у нее игрушки, мазали лицо золой, дергали за волосы, оглушительно гоготали, когда она, запутавшись в собственных слабых детских ногах, неуклюже шмякалась вперед и задирала юбку. Но хуже всего было, когда они запирали Елену в кладовке — самом страшном для нее месте, потому что она не знала, что таилось между бесчисленными склянками, кружками, банками и старыми ящиками, когда никого со светильником нет в этой душной каморке, пропитанном запахом рассола и прогорклого сала. Елена могла просидеть там несколько часов, вопя и колотя ногами в дверь. Обычно ее вызволяла мать. Вытерев ей слезы, она разыскивала братьев, и, отставив в сторону привычную невозмутимость, принималась кричать на них что было сил. Оба стояли перед ней, опустив головы — бледные, безмолвные, съежившиеся. Они боялись ее. Это не был страх расправы или тяжелого наказания — леди Ровена никогда не била их (во всяком случае, Елена ни разу этого не видела), не обрекала на черную работу, не оставляла без еды — но мальчики будто чувствовали исходящую от нее непонятную им силу и потому старались обходить стороной. Устав кричать, мать отправляла их прочь, по обыкновению лишив любимого развлечения — езды на лошадях. Братья понуро плелись к лестнице, напоследок окинув Елену разъяренными взглядами. Это означало, что при первой же возможности они отплатят ей сполна. Так это и происходило. По малости лет Елена не могла предугадать, когда нужно ждать удара, и потому каждый раз попадалась в очередную ловушку. Мать находила ее, вызволяла, потом гневно отчитывала братьев, и все повторялась сначала.

Леди Ровена выделяла ее больше всех среди их троих. Елена понимала это даже тогда. Только ей дозволялось нетерпеливо дергать мать за подол мантии в случае неудовольствия, только ее она иногда садила себе на колени и целовала в лоб, только на ее вопросы отвечала благосклонно и с видимой охотой. Во взгляде, обращенном на нее, Елена видела теплоту — то, чего никогда не видели мальчики. Возможно, замечая это, братья мстили ей. Елена так этого и не узнала.

Она помнила с первых лет волшебную палочку в руках леди Ровены и то, что мать делала с ее помощью: заставляла предметы лететь к ней по воздуху, передвигала мебель, гасила и зажигала огонь, сушила одежду, приводила в порядок ров. Елена завороженно наблюдала за этими манипуляциями. Одним из первых осмысленных вопросов, который она задала матери, был вопрос о том, сможет ли она когда-нибудь делать то же самое. Леди Ровена ответила: «Да», и в ее голосе звучало счастье и гордость. Это необычное сочетание удивило Елену. Она стала думать, что мать любит ее именно за то, что однажды и ей доведется обзавестись волшебной палочкой. Мысль была странной, непонятной, и связать ее с чем-либо детский разум Елены тогда еще не мог.

Если братьев она просто не любила, то чувства к отцу были гораздо сложнее. Она помнила его немногим лучше, чем замок. Тогда отец казался ей настоящим гигантом, с шапкой густых светлых волос и аккуратными усами-«подковой», которые на его тяжелой челюсти смотрелись немного смешно. Он разгуливал в расстегнутой рубашке и простых «конюших» сапогах — за исключением тех случаев, когда в замке устраивались приемы. Елена старалась не попадаться ему на глаза. Она знала, что отца может вывести из равновесия любая мелочь, и в такие моменты он был страшен: колотил по чем ни попадя слуг, опрокидывал стол, выкрикивал ругательства и проклятия. В его присутствии Елена не решалась даже дышать полной грудью, не говоря уже о том, чтобы обратиться к нему или просто обнять. Он мог беззаботно напевать что-то себе под нос, а в следующую минуту отхаживать по спине замешкавшегося при подаче вина пажа. Впрочем, обычно все опасения были напрасными: большую часть времени отец попросту ее не замечал. Елена не помнила даже, чтобы он когда-либо держал ее на руках. Часто она ловила на себе его тяжелый, нерадостный взгляд, заставлявший ее съеживаться, как заставляли съеживаться братьев крики матери. В этом взгляде не было ни привязанности, ни нежности, ни даже просто расположения. Так смотрят на ненужную, зря занимающую свое место вещь, выкинуть которую пока просто нет возможности. Инстинктивно Елена чувствовала, что здесь она лишняя, лишними были ее нож и вилка, лишним был стул, на котором она сидела, и лишние порции подавались — из-за нее. Поэтому она старалась избегать серых глаз отца, в которых это читалось так открыто и ясно.

Отец с матерью часто кричали друг на друга. Скандал, который слышали и они, дети, и слуги, мог вспыхнуть в их покоях, а мог и в любом другом месте. Обычно это начиналось внезапно, и Елена, как ни старалась, не могла понять, что послужило причиной на этот раз. Родители могли, например, сидеть за столом, спокойно разговаривать, и вдруг отец, в ответ на какую-нибудь реплику леди Ровены, принимался орать, что он лучше знает, как обращаться со слугами, что это его замок, что это он, барон дэ Рэй, здесь хозяин, и никакие, черт побери, новые системы управления ему не требуются. Мать, залившись краской, поднималась на ноги, бросала кубок, и тоже начинала кричать что-то резкое и оскорбительное. Чаще всего она в пылу гнева называла отца «безмозглым мужланом». Отец багровел, вены у него на шее вздувались, как канаты, он сжимал кулаки, и Елена с ужасом думала, что вот сейчас он или опрокинет стол, или бросится на мать. В такие моменты она старалась как можно незаметнее сползти со стула и выскользнуть в коридор. Спрятавшись где-нибудь под лестницей, она радовалась тому, что больше не могла видеть ссору, но, к сожалению, продолжала ее слышать, как ни старалась закрывать уши. Порой дрожь пробегала по всему ее телу от тех слов, которые доносились даже сквозь толстые каменные стены. Чтобы отвлечься, Елена мечтала о том, как у нее будет волшебная палочка, и что первым, что она научится ею делать, будет заклятие тишины, устраняющее все звуки вокруг. Тогда она не будет слышать угроз и проклятий, которые родители посылали друг в друга и которые, будь у них соответствующая сила, могли бы убить наповал.

После таких стычек мать уходила в дальнюю гостиную, в которой любила сидеть с манускриптами и что-то подолгу писать, опускалась в кресло у камина, отсылала от себя служанок и долго сидела так, глядя перед собой. В такие минуты она не замечала никого. Отец обычно спускался в погреб. Через некоторое время он выходил оттуда с раскрасневшимся лицом, мутными глазами и тяжелым запахом вина. Слуги разбегались кто куда: попасться ему на пути в этот момент означало рисковать жизнью. Отец, пошатываясь, поднимался к матери, и ссора продолжалась — крики, ругательства и бьющийся звон всего того, что попадалось им под руку.

Иногда между ними возникало нечто вроде перемирия. Догадаться об этом было можно по вольной походке слуг, обычно ходившей на цыпочках из опасения разгневать хозяев и смеху, доносившемуся из родительской спальни. В эти периоды Елена видела отца, целующего мать в щеку по утрам, мать, заботливо снимающую с него промокшую одежду. Друг с другом они были очень любезны и обходительны. Но эта пора спокойствия, мира и добрых чувств никогда не длилась долго. Не проходило и пары недель, как они снова ругались за совместной трапезой, отец топал сапогами, мать швыряла кубок, а Елена бежала под лестницу, чтобы спастись от очередного светопреставления. На лицах и шеях пажей расцветали синяки — отец отводил на них душу, особенно когда был во хмелю, — братья дрались, потом мучили сестру, за этим занятием их заставала мать, и до следующих коротких дней покоя шум в замке не утихал практически ни на минуту.

Однажды Елене довелось увидеть нечто гораздо хуже обычной перепалки. Она никогда и ни с кем не говорила об этом, не любила вспоминать, но порой эта сцена появлялась у нее перед глазами в мельчайших деталях, словно с того дня прошли не годы, а всего лишь часы. В детстве, чтобы успокоиться, она убеждала саму себя, что все увиденное ей только привиделось, что это был плохой сон, и ложь, хоть и беспомощная, все-таки помогала. Со временем сила убеждения несколько ослабла, и картина приобрела еще большую четкость.

В тот день она, забрав свои любимые игрушки, пока их не отобрали братья, скрылась в одной из дальних и самых холодных комнат, чтобы хоть немного поиграть в тишине и покое. Комната была не просто не уютной, но и какой-то жуткой. Как-то раз от отца (вернее, из его разговора с братьями) Елена услышала, что здесь совершались приготовления к похоронам деда, а на узкой неудобной кровати лежало в саване его тело. Зная все это, было страшновато играть рядом с этой кроватью совсем одной, но зато сюда не заглядывали братья, никогда особо не отличавшиеся силой духа. Расставив в боевой готовности двадцать искусно вырезанных из дерева солдатиков, Елена укрепила армию двумя самодельными пушками и уже хотела было объявить начало войны, как вдруг заслышала приближающиеся к двери шаги и повышенные голоса. Елена быстро сгребла солдатиков в кучку, прижала их к груди и, зажмурившись, забралась под кровать. Это было страшно, но еще страшнее было попасть под горячую руку. Через секунду в комнату влетели родители и, закрыв дверь, продолжили прерванную где-то ссору. Елена забилась как можно дальше и теперь могла видеть только их ноги: обычные тяжелые отцовские сапоги и почти скрытые полами длинной мантии светлые туфли матери. Елена выпустила солдатиков и зажала ладонями уши, но все равно продолжала слышать каждое слово.

— Не смей даже заговаривать со мной об этом! — кричал отец. — Я предупреждал тебя, что не собираюсь ничего слышать об этих дурацких фокусах! И еще предупреждал, что если ты еще хоть раз…

— Ты совсем потерял разум? — голос матери звучал гораздо выше, чем обычно. — Опомнись, Жером! С этим ничего нельзя сделать! Это природа! Это естественно, так же, как и то, что у тебя растут усы. Ты когда-нибудь сможешь это понять?

— Замолчи! — отец топнул ногой. — Замолчи, иначе, клянусь всемогущим Богом, я…

— В чем бы ты ни поклялся, это не изменит главного. И Бог тоже не в силах это изменить.

— Я предупреждал тебя, что сделаю, если ты еще раз заговоришь об этом! Я не желаю это слушать! Даже если ты права, я приложу все усилия, я вытравлю в ней это, чтобы она была нормальной, чтобы на род дэ Рэй не легло это позорное пятно, принесенное благодаря тебе!

— Я не позволю!

— Ты? У тебя нет ничего! Ты — моя жена, и будешь делать только то, что говорю тебе я!

— Я — урожденная леди Рейвенкло, если ты счел за благо забыть об этом!

— Да плевал я на твоего папашу! — вопли отца, казалось, могли пробить замковую стену. — Без меня ты — никто! Запомни это!

— Сильно сказано для сына коннетабля,* (смотритель конюшни в замке лорда — прим. автора) — презрение, переполнявшее тон матери, заставило Елену вздрогнуть. Она часто слышала в ее голосе гнев, насмешку, обиду, ярость, издевку. Но такое уничижение сквозило в нем впервые. У Елены сперло дыхание.

На несколько секунд в комнате повисла тишина — та тишина, от которой может взорваться голова. Потом сапоги отца приблизились к туфлям матери на несколько шагов — теперь, очевидно, их лица разделялись какой-то парой дюймов, будто они хотели поцеловаться. Тишина вдруг напугала Елену до дрожи. Слишком много в ней было угрозы.

— Как ты смеешь, женщина? — отец уже не кричал. Наоборот, голос его как будто сел и стал хриплым. Ноги в сапогах напряглись, словно он готовился нанести удар.

— Если ты думал, что это секрет вашего славного рода, то ты сильно ошибался, — мать не отступила ни на шаг. — Позор рода дэ Рэй? Да ты такой же дэ Рэй, как я — королева Авалона! Расспроси получше свою матушку, Жером. Она-то знает наверняка, дэ Рэй ты или нет. Ответ тебя не обрадует, поверь мне. И сравнение твоего лица с лицом старого коннетабля, что все еще трудится у нее в поместье, тоже.

Елена почти физически ощутила волну ярости, плеснувшую от отца на мать и все, что было вокруг них. Она плохо понимала то, что говорила мать, но зато прекрасно чувствовала, что должно последовать сразу за этим.

— Я вспомнила это только за тем, Жером, чтобы до тебя наконец дошло: разве родиться с великим даром хуже, чем родиться от связи высокородной матери и конюха? На мой взгляд, второе гораздо неприличнее. Но, тем не менее, ты живешь, и живешь неплохо, ни в чем себе не отказывая. Ты получил от барона дэ Рэя титул и земли, но все, что дал тебе твой настоящий отец — лицо и любовь к этим дурацким сапогам.

На целую минуту время словно застыло — не происходило ничего, ровным счетом ничего… А потом неожиданно раздался звук удара кулака о живую плоть, и леди Ровена упала на пол. Елена прижала руки ко рту и окостенела. Мать упала так тяжело, так безвольно. И больше не двигалась. Отец, постояв немного, вышел, шаркая сапогами, захлопнул за собой дверь. А Елена сидела, смотрела на мать и не могла пошевелиться. В груди давило, она не могла сделать полный вдох. Так страшно ей еще никогда не было. Она думала, что мать умерла.

Но через какое-то время леди Ровена двинула рукой. Пальцы беспорядочно шарили по полу, и Елена догадалась, что она ищет волшебную палочку. Не найдя ее, мать медленно приподнялась, вскинула руку в голове — и застонала. Опираясь другой рукой о пол, она, зажмурившись от боли, склонила голову и выдохнула сквозь зубы несколько бессвязных слов. Елена была так напугана, что не испытывала в полной мере радость от того, что она все-таки жива. Леди Ровена тяжело, неуверенно поднялась на ноги, будто рисковала потерять равновесие, и побрела, покачиваясь, к двери. Ее светло-голубая мантия немного сползла и волочилась по полу, как поверженное знамя.

Елена еще долго просидела под кроватью, решившись выбраться наружу только к ночи, когда в комнате сгустилась непроглядная темнота. Она забыла под кроватью всех своих солдатиков.

Уже будучи почти взрослой, Елена как-то спросила у матери, почему та ни разу не воспользовалась магией, когда все заходило слишком далеко. Она не призналась матери, что видела ту сцену в комнате деда от начала до конца, и ни одна пытка в мире не заставила бы ее это сделать. Леди Ровена взглянула на нее удивленно и настороженно — они не обсуждали какие-либо подробности из жизни в замке отца — но все-таки ответила. Я не могу поднять палочку на того, кто беззащитен перед ней, сказала она. Елена кивнула, подумав, что не так уж беззащитен тот, кто может одним ударом сбить с ног. Тогда она едва ли не впервые испытала разочарование в Ровене — отныне эта величественная женщина, некогда давшая ей жизнь, была слабой для нее. Это чувство подспудно укреплялось с каждым годом.

Елена не знала, сколько прошло времени с того дня — может, месяц, может, и год (скорее всего, гораздо меньше). Но однажды утром — так рано, что небо еще не успело приобрести цвет — ее разбудила мать. Елена открыла глаза и увидела бледное, бесстрастное лицо Ровены — настолько спокойное, что первым ее чувством было недоумение: отчего это матери взбрело в голову поднимать ее так рано? Она хотела спросить у нее это, но, прежде чем с ее губ слетело хоть слово, Ровена проговорила тихо и непоколебимо:

— Мы уходим отсюда. Нельзя выдать себя ни звуком, иначе нам придется очень плохо. Иди рядом со мной и ступай как можно тише. Поняла?

Смысл ее слов дошел до Елены не сразу, поэтому сначала она таращилась на мать в немом изумлении. Та была уже полностью одета и держала в руках мантию дочери.

— Также беспрекословно слушайся меня, что бы ни случилось, — продолжила она, помогая Елене переодеться. — От этого зависит твоя жизнь.

Сердце у Елены забилось.

— Куда же мы уходим, мама? — шепотом спросила она.

— Домой.

Хотя лицо матери было хладнокровным, глаза блестели лихорадочным блеском. Рядом с кроватью Елена увидела несколько больших узлов — по-видимому, с их вещами. Она не понимала, куда и зачем надумала отправиться мать. Ровена сказала — домой. Но как это? Они и так дома. Во всяком случае, никакого другого дома Елена за всю свою жизнь не видела. И почему все так внезапно? Может быть, мать сошла с ума?

Она со страхом взглянула на Ровену. Сумасшедшей та не выглядела. Она выглядела взволнованной… и решившейся.

— Пойдем, — отрывисто приказала мать, и Елена, не смея возразить, послушно двинулась за ней. Узлы тихо поднялись в воздух и поплыли за ними, когда Ровена повела волшебной палочкой. Один из них слегка задевал Елену по макушке, что еще больше усиливало странное впечатление от происходящего.

Ступая неслышно, они спустились по лестнице, миновали коридоры, кухни, комнаты слуг и очутились наконец перед выходом. Елена пожалела, что не успела прихватить с собой солдатиков, но сказать об этом матери боялась. В конце концов, она утешила себя тем, что в новом доме, где бы он ни был, у нее будет новая армия, даже лучше прежней. Немного успокоившись, она посмотрела на Ровену. Ее белый лоб прорезала морщина, губы были сжаты, скулы напряжены. Несколько раз Елена задавала ей вопросы, но ответа не получила. Когда они подходили к воротам, она решилась повторить попытку.

— А что же отец?

Услышав последнее слово, Ровена замедлила шаг — совсем немного, но этого было достаточно, чтобы заметить. Узел, затормозив в воздухе, ударил Елену по затылку — к счастью, совсем не сильно.

— Не нужно сейчас думать о нем, — ответила мать, не глядя на нее, и продолжила идти в прежнем темпе. Было довольно холодно, Елена успела промерзнуть в мантии без меха. Она ощутила обиду на мать: та не позаботилась даже одеть ее, как надо. Впрочем, и сама она не могла похвастаться теплой одеждой. Ветер трепал полы легкой атласной мантии, но Ровена выглядела так, будто не замечала холода. Она вообще не замечала сейчас ничего — даже собственную дочь, дрожавшую от утренней сырости и беспрестанно дующую себе на руки.

Вскоре они остановились перед поднятым подвесным мостом. Елена была рада, что он поднят: при таком ветре скрип был бы невыносим. Однако потом до нее дошло, что они не выберутся из замка, не опустив моста. Она вопросительно взглянула на мать.

— Придется опускать мост, — сказала Елена.

Ровена коротко взглянула на нее.

— Не придется, — ветер уносил ее слова куда-то вдаль. — Возьми меня за руку и держи так крепко, как только можешь.

Елена, растерявшись, вцепилась в ее руку, что было сил.

— Очень хорошо, — мать едва заметно улыбнулась и плотнее стянула мантию у горла. — Не бойся, девочка, осталось потерпеть всего чуть-чуть.

Елена хотела спросить, что именно осталось потерпеть, но ее вдруг куда-то дернуло — с такой силой, что она чуть было не выпустила руку Ровены. В следующий миг в глазах у нее потемнело, а потом ее сдавило со всех сторон сразу. Она не могла вздохнуть, не могла вымолвить ни слова. От ужаса на глаза навернулись слезы, она расплакалась, но это было в высшей степени неразумно — воздуха и так не хватало. Елене казалось, что ее проталкивают сквозь флейту — ту, на которой играл пастушок на лугу около их замка. И в тот самый момент, когда она решила, что умирает, все внезапно прекратилось.

Почувствовав под ногами землю, Елена упала на колени и с трудом открыла глаза. Из-за слез все туманилось, она не могла различить ничего вокруг. Ей по-прежнему было очень холодно — даже еще холоднее, чем раньше — и к тому же она никак не могла справиться с дыханием. Справа от нее стояла Ровена. Кое-как поднявшись на ноги, Елена прижалась к ней, спрятала лицо в складках мантии.

— Вытри слезы, — строго велела мать. — Все закончилось.

Несколько потрясенная ее холодным тоном, Елена исполнила приказание и огляделась. Они стояли в густой траве, судя по всему, на каком-то холме; серое, набухшее дождем небо казалось чересчур низким и темным, ветер пробирал до костей. Впереди Елена увидела массивные островершинные горы, на фоне которых возвышался замок. Он был темнее и меньше, чем замок отца, с узкими башенками, без подвесного моста и рва, но с озером у самого подножия и высоким арочным входом. Отсюда замок выглядел безлюдным и таинственным. Елене он показался заброшенным. Она испуганно и вопросительно взглянула на мать.

— Это наш дом, — сказала Ровена, подставляя ветру лицо. В ее серо-голубых глазах читалось облегчение, как у человека, закончившего очень трудное и опасное дело. — Он принадлежал моему отцу, и после его смерти я — его полноправная хозяйка. Мы останемся здесь.

— Навсегда? — спросила Елена, думая, что темный замок у озера смотрится слишком мрачно, чтобы быть чьим-то домом.

— Навсегда. Тебе нравится?

Елена поежилась.

— Да, мадам, — тихо ответила она.

Леди Ровена взяла ее за руку и повела по тропинке к этому нерадостному пристанищу, которому предстояло стать их новым домом.

Утром после Имболка* (один из четырёх основных праздников кельтского календаря, отмечавшийся 1 февраля — прим. автора), когда впервые за несколько последних недель сквозь мутную завесу облаков с неба робко проглянуло солнце, к замковым воротам вдруг подъехала затейливо крытая повозка, запряженная парой великолепных лошадей. Их фырканье и топот копыт были, пожалуй, единственными живыми звуками на всю округу: ни вокруг озера, ни у подножия гор не было никакого другого жилья, кроме одинокого замка, отгороженного обледенелыми снежными заторами. Из повозки выбрался какой-то человек в алом плаще, отдал краткое приказание вознице (который тут же поспешил убраться восвояси), затем подошел вплотную к воротам и, вынув из-за пазухи волшебную палочку, трижды легонько стукнул по ним.

Елена Рейвенкло не знала об этом. Она уныло бродила по замковому парку, держа в руках сосуд с синим огнем внутри. Странное пламя согревало, но не обжигало, а стенки сосуда при этом оставались холодными. Сосуд ей вручила мать, предварительно проделав какие-то манипуляции волшебной палочкой. Первые несколько минут Елена восторженно разглядывала синий огонек, но очень скоро потеряла к нему всякий интерес. Ее томила скука; парк, обойденный ею вдоль и поперек еще в первые недели, не сулил никаких новых приключений, но все-таки здесь было гораздо лучше, чем в безлюдном замке с мрачными сводами и пустыми рыцарскими доспехами в углах. Елена побаивалась этих доспехов. Ей казалось, что стоит только отвернуться, как они оживут и бросятся в погоню. Порой, сидя у ног в матери в одной из гостиных, Елена пристально смотрела на эти латы, представляя, что вот сейчас железная голова медле-е-е-нно повернется в ее сторону, и она не сумеет сдержать вопль ужаса. Мать тогда будет очень ею недовольна — настоящая леди, по ее словам, должна всегда и во всем держать себя в руках. Несколько раз Елена просила ее убрать куда-нибудь страшные доспехи, но Ровена отвечала категорическим отказом. Впрочем, из комнаты Елены и двух гостиных, где они обычно сидели вдвоем, все-таки убрала. Однако доспехов было предостаточно в коридорах, и Елена всегда старалась пробежать мимо них как можно быстрее, не поднимая глаз и считая секунды до очередного поворота. «Рыцари» еще ни разу не пытались ее догнать, но она считала, что это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно, когда она потеряет бдительность, легкомысленно решит, что это только пустые латы на подставке, какими они притворяются, повернется к ним спиной с абсолютной беспечностью… Вот тогда заскрипят старые железки, спустятся на каменный пол, поднимут над головой меч и побегут прямо на нее. Жуть!

Елена так и не получила новых солдатиков. Однажды, через несколько дней после прибытия, она несмело заговорила о них с матерью, но та, казалось, даже не услышала ее. Может, от того, что ей было попросту не до этого: с утра и до позднего вечера она с палочкой в руке приводила их новое жилище в порядок. Очевидно, замок пустовал довольно долгое время; внутри он выглядел очень обветшалым и запущенным. Пройдясь по комнатам в первый день и оценив их состояние, Ровена на несколько минут замерла, по-видимому, впав в ступор. Елена с беспокойством смотрела в ее застывшее лицо, гадая, не решит ли мать махнуть на все рукой и повернуть назад. Отчасти она хотела этого — в старом доме у нее, по крайней мере, были игрушки, по которым она уже успела соскучиться — но больше боялась, представляя себе реакцию отца на их тайный побег. Он не пощадит ни мать, ни ее. Пока Елена размышляла об этом, Ровена подняла голову, быстро провела по глазам рукавом и произнесла обычным своим невозмутимым тоном:

— Все изменится. Немного усилий — и замок будет загляденье. Вот увидишь, Елена.

Она достала палочку из кармана мантии, подняла ее и, что-то сосредоточенно бормоча, принялась водить ею по воздуху. Комната — очевидно, раньше здесь было что-то вроде кабинета — на глазах Елены начала преображаться: исчезал пыльный покров со стола и шкафов, светлели окна, выравнивались покосившиеся карнизы, беспорядочно валяющиеся предметы водружались на свои прежние места.

К вечеру одно крыло было уже не узнать. В нем они и поселились.

Елене досталась большая — даже слишком большая — круглая комната, из окна которой было видно озеро. В ее распоряжении оказались два огромных шкафа — для одежды и других необходимых вещей, — массивный, красного дерева стол, до которого она едва доставала подбородком, если предварительно ей удавалось забраться на такой же массивный стул, столик для умывания, множество другой, более мелкой мебели и резная кровать с балдахином. В первую ночь Елена пролежала на ней, не смыкая глаз: кровать казалась ей неправдоподобно большой (такой она и была на самом деле) и оттого — неуютной. На ней могло поместиться, по меньшей мере, еще с десяток таких же девочек, как она. Новые апартаменты ничем не напоминали ею прежнюю детскую, маленькую и теплую, все казалось чужим, холодным и каким-то ненастоящим. Елена даже поплакала немножко, скорбя об утраченной детской, няньках, отцовских собаках, лугах и пастушке, что пас на них стадо. Ей было так грустно, что она была уже готова броситься к матери, которая заняла соседние покои, но что-то в последний момент удержало ее. Что-то, похожее на стыд и смущение одновременно. Всхлипнув напоследок разок-другой, Елена глубоко вздохнула и забралась обратно на свое необъятное ложе, где и пролежала без сна до самого утра.

Когда через три дня они обедали в столовой, больше похожей на парадную залу, Ровена вдруг отложила вилку и посмотрела на нее так строго, что Елена невольно съежилась, пытаясь припомнить, что она могла сделать не так за последнее время. Но Ровена не собиралась ее отчитывать. Она, глядя на нее все так же, сказала очень серьезно и внушительно:

— Наша фамилия отныне — Рейвенкло. Я — леди Ровена Рейвенкло, законная хозяйка этого замка, ты — леди Елена Рейвенкло, и откликаться будешь на это имя. Ты поняла?

— Да, мадам, — поспешно отозвалась Елена, хотя до этого даже не задумывалась о том, что у нее в принципе имеется какая-то фамилия. Все звали ее просто Еленой, иногда (это касалось старых слуг отца) — Элен, добавляя при этом «мадемуазель» или «госпожа», но дальше ничего не следовало. Она немного удивилась, что мать так волнует этот вопрос, но не подала виду и только послушно кивнула.

За два месяца, что они прожили в замке, он, как и обещала Ровена, изменился почти до неузнаваемости. Комнаты стали опрятными и чистыми, в них появилось какое-то оживление, запылали камины. Жить без отца и братьев оказалось довольно приятно, но Елена часто не находила себе места от скуки. Бродить по новому дому одной было страшновато, хотя от нечего делать она все-таки обошла все уголки и закоулки, безуспешно пытаясь отыскать что-нибудь интересное. Замковый парк она исследовала за несколько дней и, убедившись, что ничего особенно интересного нет и в нем, совсем скисла. Игрушек у нее не было, друзей тоже, и Елена до того отчаялась, что как-то раз даже решилась попросить у Ровены ее волшебную палочку, чтобы немного развлечься. За это ей пришлось вытерпеть нагоняй и длинную нотацию о том, что волшебная палочка — не игрушка, а инструмент постижения магической силы.

Мать мало общалась с ней. Закончив обустраивать замок, она все больше что-то читала, писала или просто о чем-то думала, глядя перед собой. Иногда, будто вспомнив, что находится здесь не одна, Ровена подзывала Елену к себе и завязывала с ней беседу. Она много говорила о своей семье, своих предках, о роде Рейвенкло и тех подвигах, которыми он прославил себя в прошлом. Елена зачастую не понимала и половины, но слушала внимательно. Гордость и удовольствие в голосе матери действовали на нее умиротворяюще. Насколько она могла понять, мать родилась и выросла в этом замке, жила тут с родителями, пока не вышла замуж. Елена пыталась представить себе Ровену маленькой девочкой, но получалось это у нее плохо. Разве могла когда-нибудь такая, как она, капризничать за столом, боятся заглядывать под кровать или носиться по двору? Невозможно! Иногда Ровена рассказывала ей жуткие легенды о великанах, о войнах чудовищ друг с другом, которые, судя по всему, придумывала сама, поскольку слишком вдохновенно блестели ее глаза при рассказе. Елена слушала, пока глаза у нее не начинали слипаться. Тогда Ровена уносила ее в спальню и аккуратно укладывала в постель. Время от времени Елена просила ее остаться, и она иногда действительно оставалась с ней. В таких случаях девочка чувствовала сквозь сон, как Ровена гладит ее по голове. Впрочем, это могло ей просто сниться, потому что наутро она обнаруживала, что мать ушла к себе.

Елена успела немного привыкнуть к новому дому, но все равно ей было очень скучно одной. Тоскливо сидела она за обеденным столом, глядя на мать, целиком погруженную в какой-то свиток — так, что вилка выпадала у нее из рук совершенно незаметно для нее самой. Без всякого интереса разглядывала стопки этих свитков в библиотеке и шкафах, прикидывая, какая необоримая сила так тянет к ним мать. А сколько раз она в одиночестве бродила в плохую зимнюю погоду, закутанная в мех, по занесенным снегом тропам парка, таская с собой синий огонек в сосуде, чтобы не замерзли руки? Елена не покидала парк, пока лицо не застывало, а в носу не начинало щипать от холода. Время тянулось медленно и вяло, будто на свинцовых колесах. Она обижалась на мать — за то, что та никак не заботится о ее досуге — но высказать обиду, конечно, не решалась. Ровена не потрудилась даже снабдить замок слугами. Может быть, это было разумное решение, однако Елене поначалу пришлось непросто: с первых дней жизни окруженная всевозможной челядью, она все еще с трудом справлялась с повседневными делами вроде одевания и причесывания. Мечты о личной служанке, вроде той полной розовощекой девицы, которая была у нее в отцовском замке, посещали ее теперь каждый день. Один раз Елена попыталась вступить с матерью в переговоры насчет этого вопроса.

— Вам не кажется, мадам, — осторожно заговорила Елена за обедом, когда Ровена несколько отвлеклась от очередного свитка. Она весь день старалась подгадать наиболее располагающий момент для этого разговора, и вот ей показалось, что он настал. Мать была как будто в неплохом настроении, улыбалась против обыкновения и даже пару раз отпустила свойственные ей колкие шутки насчет их новой жизни. Она отложила свиток и посмотрела на дочь. Та, удостоверившись, что Ровена слушает, продолжила: — Что знатным леди просто неприлично обходиться без служанок? Теперь, когда у нас имеются столь впечатляющие угодья, не считаете ли вы нужным обзавестись челядью? Да и двум одиноким женщинам спокойнее, когда в доме есть еще кто-то.

Ровена некоторое время молча смотрела на нее, потом, неожиданно для Елены, прыснула. Это было так нехарактерно для матери, что девочка уставилась на нее во все глаза.

— Ах ты бессовестная девчонка, — не сдержав улыбки, сказала Ровена. — Ты ленишься делать все сама и придумала целую речь, чтобы это оправдать. Речь сама по себе неплохая. И вот тебе мой ответ: истинной леди должно уметь делать самой большую часть всего. Одевание и причесывание уж точно входят в это список. Иначе ты рискуешь попасть в зависимость от собственной служанки. А насчет одиноких женщин — им нечего бояться, когда у них есть волшебная палочка.

— Палочка есть только у вас, мадам, — с обидой сказала Елена, задетая тем, что ее доводы не произвели должного впечатления. — Мне вы не разрешаете даже брать ее в руки.

— Разумеется. Палочка — не игрушка для детей.

— Но я не ребенок, я тоже леди, как и вы!

— Вы, леди, не превысили еще и четырех футов роста.

— Все равно это нечестно!

— Послушай, — Ровена смотрела на нее с искренней веселостью. — Когда придет твое время, я сама с удовольствием вручу тебе палочку. Но пока еще слишком рано, ты не сможешь сотворить ни одного заклинания. Даже я не могла в твоем возрасте. Ты слишком маленькая, Елена.

— А когда я буду достаточно взрослой для этого?

— Лет в десять-одиннадцать.

— Но мне только пять! — в отчаянии воскликнула Елена.

— Именно, дочь моя. Тебе только пять.

— Это слишком долго, мадам! — у Елены на глаз навернулись слезы от несправедливости. Одиннадцать лет! Хотя она сравнительно недавно овладела счетом на пальцах, но такой пример не составил для нее труда, и она поняла, что ждать собственной волшебной палочки ей придется шесть лет! Шесть! Это больше, чем вся ее жизнь. — Вы… вы убиваете меня! Вы жестоки, мадам! Вы… вы меня не любите! Вы любите только свои свитки и больше ничего! И мне не нужна палочка от вас! Благодарю покорно, обойдусь!

Елена опустила голову на руки и заплакала. Ей было горько от слов матери, она даже не думала, что та может разозлиться, обругать ее или наказать. Сейчас это не имело значения. Все шло из рук вон плохо: о слугах можно забыть, никаких развлечений, скука, тоска, а палочку нужно ждать столько, что она может и не дожить. Беспросветная тьма. Так что пусть ругается и наказывает, сколько душе угодно! Елену это больше не трогает. Хуже ей уже не будет, да и быть не может.

Ровена поднялась из-за стола, обошла его, села рядом с дочерью. От ее прикосновения к голове Елена хотела отстраниться, но потом передумала: вдруг мать, чего доброго, и впрямь выйдет из себя. Раньше на ее капризы она реагировала именно так.

— Слезами ничего не изменишь, — Ровена больше не улыбалась, но в ее глазах блестел смех. — Даже если я дам тебе палочку в руки прямо сейчас, колдовать у тебя с ее помощью не получится. При всем желании не получится. Это первое. Второе — слуг здесь не будет. По крайней мере, пока не возникнет острая необходимость. Это для нашей безопасности: слуги — маглы, и если они заподозрят что-то, нам придется бежать. Я бы хотела, чтобы ты это поняла.

— Но я — леди, как я могу обходиться без слуг? — Елена предприняла последнюю попытку отстоять свое. Непонятное ей слово «маглы» прошло тогда мимо ее сознания.

— Леди показывает себя не слугами, а манерами, воспитанием и умом, — ответила Ровена. — Что тебе слуги, если ты разговариваешь и сидишь, как базарная торговка? Я видела многих женщин, имеющих огромное состояние, пригоршню замков и армию слуг. Но назвать их «леди» не смог бы никто. Достоинство и знатность человека демонстрирует его воспитание и интеллект, а не владения. Взять хотя бы твоего отца…

На этом месте Ровена осеклась. Смешинки из глаз испарились без следа. Она продолжала машинально гладить Елену по голове, но по лицу было видно, что мысли ее унеслись куда-то далеко.

Елена глубоко вздохнула. Из всей речи она поняла только, что с мечтой о служанке можно распрощаться.

— Так что никакой палочки и никаких слуг, — продолжила, будто очнувшись и не без труда нащупав нить разговора, мать. — Но если это тебя немного утешит, я могу заплести тебе «барашки».

— Я не уверена, — Елена печально повела плечами, но «барашки» все-таки воодушевили ее. Эта прическа казалась ей самой красивой из всех, какие только есть на свете, и, когда мать заплетала ей волосы именно так, она чувствовала себя королевой всей Британии.

«Барашки» несколько усладили горечь ее печали, и до конца дня она проходила счастливой.

Но затем снова потянулась скучная и однообразная жизнь, от которой впору было лезть на стенку. Ровена, словно уязвленная словами о нелюбви, взялась учить Елену читать, и дочь, к ее удовольствию, показала себя понятливой и прилежной ученицей. Она без труда усвоила алфавит и принцип сложения букв в слова. Ровена надеялась, что теперь она перейдет непосредственно к чтению, но Елена упорно бежала от свитков, предпочитая им замковый парк и собственные мечты. И вот во время очередной такой прогулки, когда она мерзла, грустила, зевала и вздыхала, до нее донесся скрип открываемых ворот, приведший ее в небывалое оживление. Если открываются ворота — значит, к ним кто-то приехал, а с тех пор, как они поселились в этом унылом месте, еще никто не наносил им визит. У них гости! Скинув тоскливое оцепенение, Елена помчалась к воротам, чтобы посмотреть, кто же решил нарушить их с матерью уединение.

Миновав всю восточную стену, она остановилась у поворота и выглянула, сгорая от любопытства.

Старые, потемневшие от времени и дождей дубовые ворота приоткрылись, и во двор в гордом одиночестве вошел мужчина невпечатляющего роста, в длинном, до самых пят алом плаще, красивых кожаных сапогах со шпорами всадника и очень необычного кроя шляпе, из-под которой на плечи спускались прямые темные волосы. Он остановился у подножия каменной лестницы, по которой навстречу ему уже спускалась мать, в ослепительно белой мантии, на фоне которой ее заплетенные в косы волосы выглядели еще чернее и гуще. Мужчина галантно поклонился ей, она, в свою очередь, изобразила реверанс, и вообще приветствовала пришельца как доброго знакомого. Елена наблюдала за ними с удивлением.

— Добрый день, Салазар, — сказала Ровена с волнением в голосе. — Как давно я тебя не видела!

— Прошло без малого тринадцать лет, — улыбнулся мужчина. — Я был невообразимо удивлен и рад, узнав, что хозяйка вернулась в свою вотчину, и сразу же решил навестить ее.

— Ты аппарировал?

— О нет, — он негромко рассмеялся. — Мы с леди Саласией с недавних пор обосновались неподалеку, и я не мог отказать себе в удовольствии проделать путь магловским способом.

— Совсем не изменился, — теперь и лицо Ровены озаряла улыбка.

— Некоторые вещи не меняются никогда. Кроме одного, — господин в плаще снял шляпу. — Позволь выразить свои соболезнования по поводу кончины твоего отца. Барон Рейвенкло был моим благодетелем и я обязан ему очень многим.

— Мир праху его, — коротко отозвалась Ровена. — Ты останешься погостить у меня? Поскольку теперь я не обременена светскими формальностями, с этим не будет никаких проблем.

— Благодарю за приглашение. Статус отшельницы открывает головокружительные возможности, — его тонкие бескровные губы изогнулись в усмешке. — На самом деле мне нужно обсудить с тобой один вопрос, о котором я вскользь упоминал в последнем письме.

Ровена приподняла бровь.

— Стало быть, твой визит носит чисто деловой характер? — осведомилась она чуть менее воодушевленным тоном.

— Без старой дружеской связи то, о чем я хочу с тобой переговорить, невозможно, — ответил Салазар. — Ты — первый человек, с кем я могу обсудить подобное. И рассчитывать я могу только на тебя. Надеюсь, ты не отвергнешь мое предложение с ходу.

Ровена задумчиво смотрела на него некоторое время, потом широким жестом пригласила войти в замок. Ее собеседник благодарно кивнул, быстро взбежал по ступеням, и они вдвоем скрылись за входными дверьми.

Елена, наблюдавшая за этим разговором, не находила себе места от любопытства. Загадочный незнакомец в плаще, который на самом деле матери очень даже знаком, тайное предложение, письма… Все это было так притягательно и непонятно. Елена тоже поспешила в замок. Во-первых, она уже порядком замерзла, а во-вторых, ее влек тот секрет, который мать и ее спутник обсуждали где-то внутри.

Отыскать их не составило труда — мать привела господина в плаще в свой кабинет, где обычно сидела со свитками. Обрывки их беседы были слышны в коридоре. Елена пыталась уловить что-то наводящее, но они говорили о слишком непонятных вещах: до нее долетали слова вроде «нумерология», «травология», «трансфигурация» и все в таком роде. Разочарованная, девочка отошла от двери, но вскоре вновь вернулась, не в силах сдержать распирающего любопытства. И вновь услышанные ею фразы ничего не прояснили. Так она и бродила около кабинета Ровены, прислушиваясь, не понимая, отходя и снова прислушиваясь, всякий раз надеясь, что ей удастся вызнать что-то интересное.

Ровена и господин в плаще говорили долго и серьезно: слышны были оживленные голоса, восклицания, спор, примирение и снова спор. Кто-то на время замолкал и ходил из угла в угол, другой говорил, не переставая. Утомленная всем этим, Елена в конце концов опустилась прямо на пол в коридоре, недоумевая, что можно обсуждать так долго. По ее ощущениям, прошло не меньше нескольких часов с той минуты, как мать и этот непонятный мужчина зашли в ее кабинет. Она уже начала испытывать злость на него — за то, что он как минимум лишил ее обеда — когда послышался небольшой шум и шаги у самого порога. Елена в панике вскочила и поспешила спрятаться за углом: мать пришла бы в негодование, если бы поймала ее за подслушиванием. К счастью, ей удалось скрыться. Осторожно выглянув из-за угла, она увидела на пороге Ровену — задумчивую, озадаченную — и господина в плаще, который смотрел на нее обнадеженно. Только сейчас Елена с удивлением обнаружила, что у него совершенно гладкое лицо. Это было первое в ее жизни лицо мужчины, лишенное даже намека на бороду или усы. Господин в плаще брился так тщательно, что даже щетина и та проступала на его щеках едва заметными точками.

— Я должна все всесторонне обдумать, Салазар, — сказала Ровена, слегка потирая лоб. — Это непростое решение, и его последствия могут оказаться… весьма долгоиграющими.

— Они должны оказаться такими, — ответил господин в плаще. — Разумеется, я не тороплю тебя, Ровена. Твой разум всегда выдавал здравые и верные решения. Надеюсь, так будет и на этот раз.

— Ты не останешься?

— Я обещал Саласии быть дома к вечеру. Придется аппарировать, хотя я не люблю это, пожалуй, больше всего на свете.

— Я бы предложила тебе повозку, но, к сожалению, на данный момент я не располагаю собственными транспортными средствами.

— Не извиняйся. Я прекрасно понимаю твою ситуацию. Если возникнут осложнения, сразу оповести меня — и эта проблема останется в прошлом навсегда.

— Благодарю.

Они вдвоем направились к выходу, о чем-то тихо говоря.

Елена проводила их взглядом, растерянная и недоумевающая. Она снова ничего не поняла, но теперь эти тайны не интриговали, а раздражали ее.

Через какое-то время мать вернулась в кабинет и принялась расхаживать по нему из угла в угол. Время от времени она что-то говорила вполголоса самой себе, задавала вопросы, отвечала на них, ругалась и тихо смеялась. Елену это очень пугало. Хоть она и мечтала избавиться от скуки, но предпочтительнее были бы приятные перемены, а не такие жуткие и непонятные события. Наконец в кабинете стало тихо. Прошло немало времени, прежде чем она осмелилась робко постучаться и, не получив ответа, бесшумно проскользнуть в комнату, где находилась вторая живая душа в этом огромном пустующем замке.

Ровена сидела за столом, склонившись над большим куском пергамента, в котором она что-то сосредоточенно не то писала, не то чертила. Света было так много, что казалось, будто сейчас день. Елена тихо окликнула ее. Мать не отреагировала; ее глаза были прикованы к пергаменту, лоб прорезала морщина, как бывало всегда, когда она полностью уходила в свои мысли. Елена повторила попытку, уже безнадежно. На этот раз Ровена подняла голову, непонимающе огляделась и уставилась на дочь с таким изумлением, будто видела ее впервые. Потом моргнула, слегка потрясла головой и похлопала себя по колену. Это было одно из редких приглашений, и Елена, несмотря на бескрайнее удивление, поспешила им воспользоваться. Усадив ее себе на колени, Ровена снова вернулась к пергаменту.

— Что это, мадам? — спросила Елена, заглядывая в пергамент. Ее глазам предстала какая-то странная схема, безукоризненно аккуратная и ровная.

— План нашего замка, — мать добавила еще черточек сбоку. Несколько черных прядей упали ей на лоб, но она словно не замечала этого.

— Зачем же он вам?

— Как ты считаешь, если добавить две башни сюда, — Ровена, не слыша ее, постучала палочкой по верхней границе схемы. — И сюда, — она стукнула по противоположному краю. — Это не будет смотреться нелепо?

— Но к чему вам новые башни? — Елена была окончательно сбита с толку.

— Нет, одна башня точно лишняя, — Ровена убрала несколько штрихов с карты. — Семи будет вполне достаточно.

— Кто этот господин в плаще, который приезжал к вам сегодня? — Елена предприняла еще одну попытку хотя бы немного прояснить происходящую путаницу.

— Мой давний друг, лорд Салазар Слизерин.

— Лорд, ого! — восхитилась Елена. Неужели у них будет светское общество?

— Когда-то он был бедным служащим у моего отца, — Ровена говорила рассеянно, явно думая о схеме перед глазами. — Отец взял его к себе за исключительный ум и редкий талант зельевара. Насколько я знаю, он очень невысокого происхождения. Титул перешел к нему после женитьбы.

— Как же он тогда стал вашим другом? — Елена уже устала считать встречающиеся ей сегодня странности. Лорд, который на самом деле бедный служащий, мать, «урожденная леди Рейвенкло», дружившая с таким человеком, его неожиданный визит, непонятные переговоры, план замка.

— Лорд Слизерин — поразительно одаренный и выдающийся волшебник, — ответила мать. — Лично для меня только критерии характера всегда были определяющими в плане взаимоотношений с другими людьми.

— Понятно, — сказала Елена, хотя на самом деле поняла очень мало. — А о чем он говорил с вами?

— Он сделал мне очень необычное предложение, — сказала Ровена.

— Какое же?

Мать оторвалась от пергамента, немного посмотрела перед собой, потом повернула голову к дочери.

— Послушай, — она вдруг показалась Елене смущенной.

Елена с любопытством уставилась на Ровену.

— Как бы ты отнеслась к тому, что в замке станет… немного больше людей?

Девочка изумленно захлопала ресницами.

— Я, разумеется, не смогу что-либо предпринять, если ты будешь резко против, — с некоторой неловкостью продолжила мать. — Я заметила, что тебе больше по душе уединение…

— Больше людей? — воскликнула Елена. — Здесь, с нами?

— Да, я предполагала, что ты можешь испугаться, — покачала головой Ровена. — Я и Салазару говорила об этом…

— Нет! — Елена даже выпрямилась, будто внутри нее разогнулась пружина. — Ничего я и не испугалась! Наоборот. Я мечтала, чтобы кто-то наконец к нам приехал! Здесь совсем скучно одной.

Ровена вскинула бровь.

— В самом деле?

— Разумеется!

— Что ж, одной преградой меньше, — тихо произнесла мать. — Значит, ты не против?

— О небо, мадам, конечно, нет! — воскликнула Елена с жаром.

— Очень хорошо, — мать едва заметно улыбнулась ей. — Тогда можно продвигаться дальше.

— Так что вам предложил господин в плаще? — нетерпеливо спросила Елена. Известие о том, что теперь у них, возможно, будет общество, придало ей воодушевления и смелости.

— Он сказал, что я, как никто, сведуща в нескольких отраслях магических наук, — Ровена теперь явно обращалась к самой себе. По ее губам пробежала улыбка. — Сам Салазар Слизерин сказал это! Пожалуй, я сделаю этот день настоящим праздником. Когда еще доведется услышать такое? Впрочем, я еще ничего не решила, — добавила она немного более сухо, будто отрываясь от мечтаний. — Это дело слишком серьезно и требует немало времени на раздумья. Может быть, не одну неделю… А что до вас, миледи, то вам давно уже пора быть в своей спальне.

Елена едва нашла дорогу в свои покои — так захватил и поразил ее этот загадочный разговор. Ощупью, в темноте, она пробралась в спальню, даже забыв по привычке испугаться рыцарских доспехов в коридоре. Улегшись в кровать, она еще долго размышляла обо всем услышанном сегодня и гадала, изменится ли их однообразная жизнь, действительно ли в замке поселятся еще какие-то люди, о которых говорила мать? И что это за люди? По правде говоря, Елена была согласна даже на норманнов, только бы это были новые голоса и новые лица.

Этой ночью она спала очень мало и на другой день встала раньше обычного. Мать тоже уже поднялась и сидела в столовой с отсутствующим видом — верный признак того, что она снова впала в глубокую задумчивость. За завтраком Елена несколько раз намеками пыталась продолжить вчерашний разговор, однако Ровена отвечала односложно и, по всей видимости, чисто машинально. Немного обидевшись, Елена оставила ее одну и удалилась в парк. Там она долго бродила, безуспешно пытаясь разгадать эту странную загадку. Но как девочка ни ломала голову, ответ так и остался в тумане.

Мать молчала и за обедом, и вечером, во время их обычных посиделок в гостиной. Она то вынимала пергамент с планом замка и легонько стучала по нему волшебной палочкой, то убирала его и что-то вполголоса говорила самой себе. Елену это порядком раздражало. Мало того, что слова из нее не вытянешь, так и ведет себя странно! О господине в плаще и его визите она не вспоминала, будто ничего и не было. О намечающихся переменах — тоже. Елена даже начала сомневаться, уж не приснилось ли ей это все вчера?

Так проходил день за днем, и, когда спустя месяц Елена готова была впасть в отчаяние, на пороге замка вдруг снова появился таинственный господин в алом плаще. На этот раз его сопровождала девочка примерно ее лет, в роскошной мантии цвета золота, хорошенькая, черноволосая, манерой держаться очень похожая на него. Ни капли смущения или стеснения не было на ее лице, когда они вдвоем поднимались по ступеням в замок. В этот раз Ровена встречала гостей вместе с Еленой.

— Ровена, я был ошеломлен, когда получил вчера твой ответ, — сказал лорд Слизерин, поклонившись ей. — Все-таки ты согласилась. Лишнее доказательство того, что род Рейвенкло поистине велик.

— Рано петь дифирамбы, — ответила Ровена, однако Елена заметила, что щеки у нее слегка порозовели от удовольствия при упоминании рода. — Еще не сделано ровным счетом ничего.

— Главное — я заручился твоей поддержкой, — зеленые глаза лорда сверкали. — Это почти гарантия успеха.

— Судьба покажет, — мать слегка подтолкнула Елену вперед. — Поприветствуй же гостей, как полагается.

— Добрый день, милорд, — Елена совсем растерялась и от того говорила почти неслышно, лихорадочно припоминая любезные фразы, которым ее учила Ровена. — Надеюсь, вы добрались до нас вполне благополучно и пребываете в превосходном состоянии и духа, и тела.

Она попыталась выполнить реверанс, но получилось неуклюже. Ровена взглянула на нее с неудовольствием, однако лорд Слизерин, казалось, принял все как должное.

— Рад познакомиться с вами, юная леди Рейвенкло, — улыбнувшись, он чуть склонился и приблизил к Елене гладкое, костистое лицо. Вблизи оно показалось ей довольно некрасивым. — Я привел к вам еще одну светскую даму, надеюсь, вы найдете ее общество приятным для себя.

Черноволосая девочка легко и грациозно присела в реверансе, заставив Елену залиться краской от собственной неловкости.

— Полагаю, нам лучше зайти в замок, — Ровена сделала широкий пригласительный жест. — Я покажу ваши покои, надеюсь, вы сочтете их достаточно комфортабельными.

— Не сомневаюсь, — отозвался лорд Слизерин, приподнимая шляпу.

Ровена шла впереди, лорд — чуть позади нее, следом потянулись девочки. Елена шла, почти не замечая, куда идет: происходящее казалось ей нереальным.

— Как тебя зовут? — спросила она у черноволосой девочки, когда они проходили коридор.

— Я — леди Саласия Слизерин, — ответила девочка, приосанившись. — Единственная дочь великого волшебника Салазара Слизерина.

— А меня зовут Елена, — Елену немного удивила та гордость, с которой представилась ее новая знакомая. Будто она, по меньшей мере, называла королевский титул. — Некоторые зовут меня Элен, но…

— Ты — леди? — прервала ее Саласия.

Елена уставилась на нее с ее большим удивлением.

— Я — урожденная леди Рейвенкло, — повторила она фразу, некогда услышанную от матери. В тот самый день, когда отец ударом кулака свалил ее на пол.

Саласия улыбнулась.

— Тогда мы с тобой можем подружиться, — сказала она, словно вынесла вердикт, и ускорила шаг, чтобы нагнать отца.

Елена была в некотором замешательстве от всего этого. Разве по ней не видно, что она — леди? Разве ее мантия и прическа чем-то хуже? Хотя, наверное, у Саласии полно дома служанок, которые заботятся о ее прическе и нарядах. Елена ощутила неприятный укол. Саласия показалась ей несколько напыщенной. Но зато теперь у нее есть подружка для игр. Радость от осознания этого перекрыла собой все неприятные моменты и задвинула их куда-то на десятый план.

Ровена отвела прибывшим просторные, изящно отделанные комнаты в южном крыле. Лорд Салазар не уставал благодарить ее, пока они с Саласией размещались в них.

День выдался странно долгим. Елена все время пыталась улучить минутку, чтобы пообщаться с новой знакомой, но та почти не обращала на нее внимания. Раздосадованная этим, она убежала в парк и бродила там до самого обеда. За обедом Ровена и лорд Слизерин увлеченно говорили о непонятных вещах, постоянно повторяя труднопроизносимые слова вроде «нумерология» и «кабалистика», что совершенно не способствовало поднятию духа. Елена постаралась как можно быстрее ускользнуть из-за стола, и, на ее удивление, за ней последовала Саласия. Оставив взрослых вдвоем, девочки выбежали в холл и остановились, глядя друг на друга.

— Хочешь быть моим оруженосцем? — спросила Саласия, поигрывая локоном.

— Это как?

— Это значит сопровождать меня во всех приключениях и быть готовой к любым опасностям. Согласна?

Слово «приключения» подействовало на Елену как заклинание.

— Пожалуй, — протянула она, изо всех сил скрывая волнение, в которое ее привело предложение Саласии. Они начинают игру! Наконец-то, спустя столько времени, у нее есть тот, с кем можно проводить досуг! — А когда ты отправишься в первое приключение?

— После того, как посвящу тебя в оруженосцы, — ответила Саласия, причем глаза у нее загорелись. — Только после священнодейства я могу быть уверенна в тебе.

— Ты знаешь, что нужно делать? — с сомнением поинтересовалась Елена.

— Разумеется. Вытяни вперед правую руку.

Это приказание она отдала таким неожиданно властным тоном, что Елена повиновалась, не успев даже задуматься.

Саласия сняла со своей руки тонкий плетеный браслет и быстро навесила его на руку Елены.

— Все, — удовлетворенно проговорила она. — Теперь ты — мой оруженосец, и обязуешься всегда следовать под моим знаменем. Если ты меня предашь, на тебя падет проклятие, и ты не сможешь ни лечь, ни испить воды, ни вдохнуть полной грудью.

Завершив это мрачное пророчество, Саласия с торжествующим видом улыбнулась Елене.

Когда вечером мать заглянула к ней пожелать добрых снов, Елена поинтересовалась, надолго ли у них остановились лорд Слизерин и Саласия.

— Вероятно, надолго, — ответила Ровена. Ее глаза были серьезны и задумчивы.

— А лорд Слизерин — он хочет, чтобы вы выбрали его своим мужем, мадам?

Ровена подняла брови.

— Силы благие! Какая несносная девчонка, — качая головой, проговорила она. — С чего это тебе взбрело в голову такое?

— Когда мужчина и женщина, не состоящие в родственных отношениях, проживают под одной крышей, это уместно лишь в одном случае, — благодушно ответила Елена, поудобнее устраиваясь под одеялом.

— Мне приятно, что ты осведомлена о правилах хорошего тона и заботишься о моей чести, однако в данном случае тебе не о чем беспокоиться.

— Почему?

— Потому что у твоей матери уже есть муж, и, да поможет небо, он больше не потревожит нас. На что мне нужен еще один?

— А нельзя быть за двумя мужьями сразу?

— Разумеется, нельзя.

— Вот жалость-то! — вздохнула Елена.

— Зачем, скажи на милость, тебе могут понадобиться два мужа сразу? — Ровена говорила немного сдавленно, будто старалась сдержать смех.

— По-моему, это разумно, — серьезно ответила Елена. — Вдруг случится что-то с первым, так тут же под рукой окажется еще один. Вы сами, мадам, когда сломался замок на амбаре, жалели, что у вас нет запасного.

Ровена не выдержала и засмеялась.

— Ты сведуща не только в хороших манерах, но и в успешном ведении хозяйства, — сказала она, вытирая выступившие на глазах слезы. — Нет, двух мужей тебе никто не позволит завести, как бы это ни было полезно порой.

— Ладно. Но у меня еще один вопрос.

— Слушаю.

— Если ты выйдешь замуж, а твой муж подавится костью и умрет, то можно ли будет выйти за другого мужа?

— Это можно. Если тебе захочется. Все зависит от того, что ты думаешь об этом.

— А что думаете вы, мадам?

Ровена взглянула на нее уже без смеха в глазах.

— Я думаю, что, прежде чем выходить замуж, нужно обдумать этот вопрос десять раз, — помолчав минуту, ответила она. — И если на десятый раз желание остается неизменным, тогда можно делать это смело. Так, на сегодня с меня хватит. Разговоры о твоем замужестве я не желаю слышать еще по меньшей мере лет десять.

На следующий день Елена поделилась этими сведениями насчет замужества с Саласией. Выслушав все, та категорично заявила, что, если ей когда-нибудь захочется обзавестись двумя мужьями, она это сделает, не спрашиваясь ничьего совета. И даже отец не сможет ей воспрепятствовать. В тоне Саласии было столько непоколебимой уверенности, что Елена взглянула на нее с невольным уважением и подумала, что быть оруженосцем такой решительной леди совсем не плохо.

Прошло, должно быть, около двух недель с тех пор, как Саласия с отцом обосновались в замке Ровены, когда лорд Слизерин однажды утром куда-то исчез. Очевидно, его отъезд был согласован с Ровеной, поскольку та была абсолютно спокойна и безмятежна. Елена решила, что мать отправила его куда-то с поручением; она так и не поняла, по какой причине лорд и его дочь поселились с ними, но против ничего не имела, даже наоборот — была рада, что теперь у нее есть, с кем играть. Саласия оказалась неистощима на выдумки, и вместе они даже без игрушек проводили время очень весело.

Спустя неделю лорд Слизерин вернулся, и вернулся не один. Вместе с ним прибыли здоровяк с огненно-рыжей шевелюрой и такой же бородой (рядом с ним лорд казался мальчиком) и миловидная кудрявая леди в простенькой коричневой мантии. Ровена встречала их радушно, и тоже как будто старых знакомых. Елена и Саласия, выбежавшие на шум посмотреть, что происходит, удивленно наблюдали за этой сценой. Кудрявая леди, заметив их, улыбнулась так приветливо, что Елена, несмотря на смущение, невольно улыбнулась ей в ответ.

— Если бы ты знала, каких трудов мне стоило уговорить громилу присоединиться к нам, — с улыбкой сказал лорд Слизерин. — Он, видишь ли, теперь важная птица, главный помощник конунга и вообще военный герой первой величины. Пришлось тащить силой.

— Не рискуй, ученая ты голова, — добродушно пробасил рыжий незнакомец. — Не то как бы тебе не схлопотать. Рука у меня тяжелая, сам знаешь.

— Так ли тяжела твоя голова, как рука? — поддел его лорд Слизерин.

— Захочешь — сравнишь. Вскоре у тебя появится такая возможность.

— Я не буду дразнить тебя, Ровена, — сказала кудрявая леди, приветственно склоняя голову. — Скажу только, что ужасно рада тебя видеть.

— И я рада, Хельга, — тепло ответила мать.

Из их более чем непринужденной беседы Елена узнала, что рыжего здоровяка зовут Годрик Гриффиндор, и он только что вернулся с войны против норманнов на севере, а добродушная леди, в свою очередь, звалась Хельгой Хаффлпафф. Лицо у нее было — в сравнении с аристократически вылепленным лицом матери — простоватым, но очень приятным и открытым. В карих глазах то и дело мелькала улыбка, а светлые кудри почему-то придавали ей вид юной девушки.

— Прелестная у тебя девочка, — сказала леди Хельга, ласково глядя на Елену. — Смотришь на нее — и сразу понимаешь, чья она дочь.

— Почему же? — Ровена тоже улыбнулась.

— Да просто по выражению лица, — засмеялась леди Хельга. — Такое же задумчивое, настороженное и немного смущенное. Точно так же как эта дама, — она кивнула на Саласию. — Живая копия Салазара лицом. Взгляни, как она смотрит! Так же как он: горделиво, чуть насмешливо. Ничего не поделаешь: дети — наше отражение. Даже в тех случаях, когда сходство не очевидно обычному глазу.

Вскоре все четверо (и Саласия с Еленой тоже) сидели за столом, украшенным по-праздничному. Елена чувствовала небывалое смущение от такого количества взрослых вокруг. Ей было трудно управиться с ножом и вилкой (в отличии от Саласии), и она чуть не пролила соус на салфетку. Ровена метнула на нее недобрый взгляд. Однако леди Хельга, сидевшая рядом, улыбнулась девочке, помогла усесться поудобнее и ласково сказала:

— Не бойся, дорогая! Плохого о тебе никто не подумает.

Ободренная этими словами, Елена почувствовала себя немного спокойнее. Четверо взрослых вскоре затеяли оживленный спор, Ровена достала пергамент с картой, и они склонились над ним. Елена выскользнула из-за стола, за ней последовала Саласия.

Дальше время полетело как-то быстро. Во многом благодаря Саласии и ее играм, которые она придумывала через день, но было и еще кое-что. В замке появилась жизнь, появилось движение, и это было движение к какой-то цели. Понять ее детский разум еще не мог, но чувствовал безошибочно. Ровена, лорд Слизерин, Хельга Хаффлпафф и Годрик Гриффиндор постоянно что-то обсуждали, спорили, примирялись и вновь обсуждали. Елена замечала краем глаза, что замок как будто ширится, становится больше, меняется, но это проходило мимо нее — все ее время теперь занимали приключения, изобретаемые дочерью лорда Салазара. День проходил за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем… Елена привыкла к новым обитателям замка, к постоянному шуму, к перестановкам и изменениям. Она не задавалась вопросами, зачем это делается, она просто наблюдала за всем этим и чувствовала, что происходит нечто очень важное. Но что именно — Елена понять не могла.

И даже когда в замке снова появились новые лица — юные, смущенные, растерянные лица — она все еще пребывала в неведении.

— Я уверена, что ты никогда, никогда, никогда не сумеешь сделать это, Реджис, — Саласия поправила атласное изумрудное платье и хитро улыбнулась. Она улыбалась так всегда, когда задумывала какую-нибудь каверзу — по обыкновению, заканчивавшуюся плохо для всех, кроме нее самой.

— Нет ничего такого, чего я не смог бы сделать, — поспешно ответил Реджис Гонт.

Однако в его лице не было и толики той уверенности, какую излучал голос.

— В таком случае, я не понимаю одного, — все так же улыбаясь, сказала Саласия.

— Чего же? — уставился на нее Реджис.

— Что ты тогда здесь делаешь?

Елена подавила смешок. Забавно было наблюдать, как Саласия подначивает его, а дурачок Реджис вот-вот попадется на крючок. Хотя Реджис был старше ее на три года — ему уже стукнуло целых десять лет — порой он вел себя совсем как маленький. Елена часто ловила себя на мысли, что Реджис Гонт — самый нелепый мальчишка из всех, каких она только видела в жизни. А за последние пару лет она перевидала их немало. Они приезжали в замок, где леди Рейвенкло вместе с леди Хельгой, лордом Салазаром и лордом Годриком теперь учили их владению волшебной палочкой, и очень часто мать гневалась на нерадивых мальчишек, предпочитавших баловство и забавы корпению над свитками. Девочки, по ее словам, были куда старательнее, однако лорды не пришли в восторг от идеи обучения женщин, хотя несколько девиц, взятых под крылышко леди Ровеной, проявляли себя в высшей степени похвально. И все-таки, на взгляд Елены, самый бестолковый из учеников матери не мог сравниться в глупости с Реджисом Гонтом. Он был страшно горд тем, что его вместе с братьями опекал сам лорд Слизерин — насколько знала Елена, их отец скончался несколько лет тому назад и оставил семью без гроша, несмотря на громкий титул. Лорд Салазар, разглядев в старшем из сыновей, Джильбертусе, серьезный потенциал, устроил его в Хогвартс и не раз говорил, что такому талантливому юноше нельзя не помочь хорошо устроиться в жизни. Иными словами, Слизерин взялся устроить его судьбу, за что госпожа Гонт готова была молиться на него. Следом за старшим в школу прибыл и Реджис, и такая же судьба ожидала младшего брата, который пока еще находился в колыбели.

— Я… всего только выбираю подходящий момент, — Реджис провел рукой по длинным, стянутым в хвост темным волосам и повел плечами. Его французский акцент заметно усилился. Хотя Елену, слышавшую эту речь с пеленок, он нисколько не трогал, Саласия обыкновенно подтрунивала над тем, как Реджис коверкает слова. Он злился, краснел, старался исправиться, но она все равно раз за разом поднимала его на смех.

— Подходящий момент, чтобы удрать? — усмехнулась Саласия. В ее зеленых глазах плясали дикие огоньки.

— Вот еще! — мальчик выпрямился. — Ни один из рода Гонт никогда не бежал от опасности!

— А вдруг ты станешь первым?

Реджис дернулся.

— Я заставлю тебя взять свои слова обратно, дочь Слизерина!

Девочки переглянулись и рассмеялись: слишком напыщенно прозвучала последняя фраза.

— Я всего лишь предположила, что это было бы весело — запустить в Джильбертуса яйцом докси, — сказала Саласия. — Он всегда ходит такой важный и надменный, а это могло бы сбить с него спесь.

— Да уж, весело, — Реджис поежился и бросил нервный взгляд в сторону теплиц, неподалеку от которых расположились все трое. Там как раз давала урок травологии леди Хельга, и в числе слушателей был Джильбертус. Статный, красивый семнадцатилетний юноша с тонким серьезным лицом, он всегда одевался с иголочки и демонстрировал изысканные манеры. Некоторые не любили его за явное покровительство лорда Слизерина, однако в большей степени Джильбертус производил прекрасное впечатление манерой держаться и приятной наружностью. Интересно, станет ли когда-нибудь Реджис таким, как старший брат? Елена в этом сильно сомневалась.

— Да, весело, — подтвердила Саласия. — Правда же, Елена?

Темные глаза Реджиса метнулись к ней и уставились как будто испытующе.

— Правда, — согласилась она, представив себе лицо Джильбертуса. Она не смогла сдержать улыбки. Это и впрямь было бы чрезвычайно забавно, к тому же все вокруг располагало к веселью: солнечный весенний день, болтовня с друзьями и дурачок Реджис, который вот-вот совершит очередную глупость. Елена едва не рассмеялась от радостного предвкушения.

Реджис глубоко вдохнул, словно решившись на что-то.

— Что ж, тогда я заставлю тебя убедиться в том, как ты ошибалась, — он встал и медленно направился к теплицам. Саласия победно улыбнулась и повернулась к Елене.

— С ним так легко, да? — хихикнула она.

— Представляю, что ему устроит Джильбертус после того, как он испортит ему прическу, — ответила Елена, и обе девочки рассмеялись.

В этот момент у ворот послышался скрип колес. Судя по звуку, остановилась крупная телега. Можно было различить мужской голос, отрывисто отдавший приказания вознице, и тяжелые шаги.

— Ты слышала? — спросила Елена. Почему-то по спине пробежал холодок плохого предчувствия, чему она очень удивилась. Совершенно ничего пугающего не было ни в прибывшей телеге, ни в том, кто из нее выбрался. И все-таки на мгновение внутри у нее все сжалось.

— Наверное, опять привезли учеников, — пожала плечами Саласия. — Их становится все больше и больше. И наверняка, это желающий учиться у моего отца!

Елена не стала спорить. Реджис, тоже заслышавший телегу, замер и с любопытством оглянулся.

Через ворота прошел рослый светловолосый мужчина. Его мясистые плечи покрывал дорожный плащ, а ноги в высоких сапогах отбивали почти маршевый шаг. Эти сапоги нельзя было спутать ни с чем.

Елене показалось, что в нее ударила молния.

Это был отец!

— О нет, нет! — воскликнула она, в страхе пятясь назад.

— В чем дело? — рядом с ней встал Реджис, довольный, что теперь можно не идти к Джильбертусу.

— Он приехал! — Елена в ужасе смотрела на отца, идущего прямо в парк. Прямо к ней.

— Кто? — в недоумении спросила Саласия, тоже глядя на него.

Елена не стала отвечать. Сбылись самые страшные ее сны. Отец все-таки нашел их. Теперь оставалось только гадать, что он сделает с ними за побег.

На шум, оставив учеников, вышла леди Хельга. При виде нее Елене стало немного легче, но только на мгновение. В конце концов, что может сделать невысокая добродушная леди против здоровенного мужчины с буйным нравом?

— Что происходит? — спросила Хельга и с удивлением посмотрела на пришельца.

— Мой отец, — в ужасе прошептала Елена, спрятавшись за ней. — Он приехал за мной и матерью!

— Твой отец?

Леди Хельга обеспокоенно взглянула на нее.

— Ты не хочешь ехать с ним?

— Нет, только не это!

— Значит, не поедешь, дитя мое, — сказала леди Хельга, прижимая девочку к себе, но в ее голосе не было полной уверенности. Она жестом подозвала к себе одного из мальчишек и что-то тихо шепнула ему. Мальчишка кивнул и со всех ног помчался в замок.

Отец тем временем остановился в парке прямо напротив них. Елена молила небо, чтобы он не заметил ее. Саласия и Реджис, поняв ее страх, встали рядом с Хельгой, закрывая девочку, однако той казалось, что отец все равно видит ее даже сквозь них.

— Добрый день, милорд, — дружелюбно поприветствовала его Хельга, изобразив реверанс. — Вы прибыли насчет устройства в школу вашего чада?

— В школу? — барон дэ Рэй изумленно вскинул брови и огляделся. — Нет, какая школа, черт побери! Я приехал за своей женой, баронессой дэ Рэй.

— Прошу прощения, но здесь нет баронессы дэ Рэй, — Хельга развела руками. — И никогда не было, милорд.

Отец в упор взглянул на нее. Елена подумала, что убежала бы на край света, посмотри на нее кто-нибудь таким взглядом. Но леди Хельга все так же прямо стояла напротив него, и лицо у нее было очень спокойным.

— Никогда не было? — процедил он. — Но разве это не замок ее проклятого папаши?

— Этот замок принадлежал леди Рейвенкло, — ответила Хельга, уже не улыбаясь. — А теперь здесь располагается школа Хогвартс, благодаря милости леди Ровены и ее желанию просвещать юных. И я бы попросила вас, милорд, не употреблять бранных слов. Вас слышат дети.

Отец слушал ее с таким видом, будто она говорила на иностранном языке. Он посмотрел на Саласию и Реджиса, потом на замок, потом снова на Хельгу. В его глазах было трудно прочитать что-либо, кроме безграничного удивления.

— Вот значит как, — проговорил барон после долгой паузы. — Такого я не ожидал. А вы кто такая? — грубо спросил он у Хельги.

— Леди Хельга Хаффлпафф к вашим услугам, милорд, — без тени приветливости ответила она. — Мне следовало представиться вам в самом начале нашей беседы… но вы, признаться, не производите впечатления человека, знакомого с этикетом, поэтому я несколько забыла о манерах. Так в чем же цель вашего визита?

— Я уже сказал: я намерен забрать свою жену, кем бы она себя не называла, и нашу дочь домой.

Елена вся сжалась.

— Вы уверены, что приехали туда, куда собирались? — холодно осведомилась Хельга. — Повторюсь: здесь находится школа, и единственный вопрос, который мы можем с вами обсудить, это обучение вашего чада.

— Плевать я хотел на то, во что решила тут поиграть моя жена! — отец сжал кулаки и шагнул к Хельге, будто готовясь ударить ее. — Если вы будете скрывать ее от меня, я не оставлю здесь камня на камне! Обещаю это.

— Вы угрожаете, милорд? — спокойно проговорила Хельга.

— Я предупреждаю.

— В таком случае…

— Жером, зачем ты здесь?

К ним стремительно направлялась леди Ровена — в белоснежной длинной мантии и легкой накидке из шелка. Она была очень бледна и страшно взволнованна. Елене еще не доводилось видеть ее такой, даже в тот день, когда они сбежали из отцовского замка. Вид матери напугал девочку еще больше, она вцепилась в юбку леди Хельги и постаралась справиться с пробравшей ее дрожью.

Лицо отца исказилось при появлении леди Рейвенкло.

— Что ж, вот, наконец, и вы. Рады видеть своего супруга, миледи? — отвесив издевательский поклон, осведомился он.

— Жером, нашему браку давно настал конец, — холодно отозвалась она. — Посему можешь больше не называть себя так.

— Несмотря на то, что вы сбежали и переменили имя, вы все еще моя жена, — барон дэ Рэй осклабился. — И я, по праву мужа, намерен забрать вас домой.

— Мой дом здесь.

— Ваш дом там, где живу я. Вы отправитесь со мной.

— Этому не бывать.

Ученики леди Хельги тоже вышли на шум. Ближе всех, скрестив руки на груди, стоял Джильбертус Гонт. На его лице не отражалось ничего, но глаза недобро сощурились, когда он перевел их на барона дэ Рэя.

— Я прошу тебя покинуть это место, — сказала леди Ровена. — Нам не о чем говорить. Нас не связывает ничего с того дня, как я покинула твои владения. А может, не связывало и раньше. Нашей семейной жизни пришел конец. Не знаю, почему ты не понял это два года назад.

Лицо отца побелело от ярости. Елена была уверена, что, не будь здесь посторонних, он бросился бы на мать. Вместо этого он с деланой улыбкой окинул взглядом всех собравшихся и спросил:

— Скажите, миледи, а эти люди знают, что вы сделали?

— Жером, прекрати клоунаду, — отрезала леди Ровена, но голос у нее едва заметно дрогнул. Отец немедленно уловил это и улыбнулся уже с торжеством.

— Вы знаете, что сделала эта женщина? — громко заговорил он. — Я расскажу. Однажды утром она бросила свой дом, своих детей, и убежала неведомо куда, прихватив мою дочь. Два года я сбивался с ног, разыскивая ее, а найдя, обнаружил, что она вместе с неизвестными людьми устроила школу, где учит детей каким-то фокусам.

Воцарилось молчание — почти такое же, как в самый глухой час ночи. Елена дрожала уже всем телом. Леди Хельга ласково поглаживала ее по голове и плечу. Елена робко посмотрела на нее, но она не сводила глаз с барона дэ Рэя.

Мать застыла, словно эта тирада была заклинанием, обращающим в камень.

— Но я простил ее, — продолжил отец, наслаждаясь произведенным эффектом. — Простил несмотря на все то, что она мне причинила. А теперь, когда я, на правах мужа, требую от своей жены вернуться к семейному очагу, к детям, оставшимся по ее милости без матери, она говорит мне вещи, которые не скажет ни одна женщина, находясь в здравом уме. Как вам это, а?

— Уходи, — после продолжительной паузы сказала леди Рейвенкло, бледная как смерть. — Я никуда не поеду и видеть тебя не хочу.

— Ты поедешь, — сказал отец, причем вены на его лбу вздулись, как веревки. — Туда и когда я скажу. И никто не посмеет мне препятствовать. Ты уже достаточно опозорила меня, чтобы это продолжалось дальше.

— По-моему, леди Рейвенкло ясно выразила нежелание ехать с вами, — вмешался Джильбертус. Он выглядел по-прежнему спокойно, но глаза его сверкали. Сверкали таким гневом, испытывать который могут только юные.

Отец оглядел с ног до головы нового участника перепалки, и лицо его исказила гримаса. Та самая гримаса, с которой он обычно бил по спине и шее нерасторопных пажей.

— Тоже твой ученик? — процедил он, растягивая губы в неприятной ухмылке. — И, должно быть, не только в фокусах?

Глаза матери расширились, на белых щеках выступили алые пятна.

— Как ты смеешь… — прохрипела она в звенящей тишине. Так часто и тяжело она дышала только тогда, когда отец ударом кулака сбил ее с ног. И, как в тот раз, Елена почти перестала дышать от ужаса. — Мерзавец!

— Много еще у тебя УЧИТСЯ юных мальчиков? — отец ухмыльнулся шире. — В аудиториях и в постели? Ради них стоило бросить дом, Ровена?

— Вы переходите все границы, — Джильбертус шагнул вперед. — И, если не остановитесь, вам придется поплатиться за это.

Отец повернулся к нему, в его глазах блеснул алый отблеск.

— Да неужели? — оскалился он. Вид у него был сумасшедший… и очень опасный. — Хочешь вступиться за честь этой женщины, которая отказалась от семьи ради собственной похоти? Достойно! И чем же я поплачусь, герой?

— Тем, что от вас останется фрагмент, — хладнокровно ответил Джильбертус, вынимая из кармана мантии палочку и нацеливая ее на барона. — Можете мне верить, Гонты не бросают слов на ветер. Я никому не позволю оскорблять леди Рейвенкло, моего наставника.

Отец уставился на кончик палочки, смотрящий ему точно в грудь. Не столько палочка, сколько что-то в тоне Джильбертуса заставило его сбавить пыл. Он отступил назад и развел руки в стороны. Леди Ровена, успевшая немного прийти в себя, смотрела на него с отвращением.

— А теперь вам лучше всего убраться к черту, — Джильбертус и не думал опускать палочку. — Леди Рейвенкло совершенно определенно высказалась, что более у нее с вами нет ничего общего. Это слышали все. Убирайтесь, пока я даю вам такую возможность, не то мне придется привести свою угрозу в исполнение. В отличие от вас, я всегда держу свое слово, как и подобает мужчине.

— Это мой брат! — восхищенно прошептал Реджис, не сводя с Джильбертуса сияющих глаз. — Он сотрет вас в порошок!

Барон дэ Рэй молчал и, казалось, оценивал ситуацию. Проигрывать было не в его правилах, в то время как происходящее напоминало даже не проигрыш, а полный провал.

— Я заберу мою дочь, — произнес он наконец. — Она — дэ Рэй, и поедет со мной.

У Елены потемнело в глазах.

— Нет!

Леди Ровена сунула руку во внутренний карман мантии. Оставшаяся в ее лице краска схлынула, и оно вновь побелело, как мрамор.

— Я не позволю тебе, Жером!

— Девчонка — моя, — отец осклабился, поняв, что нашел верное оружие. — Ее место в замке дэ Рэй, в своем фамильном гнезде.

— Ее место рядом со мной! — выкрикнула мать, окончательно потеряв самообладание. — Она такая же, как я. Как все в этом замке!

— Ее судьбой должен распоряжаться отец, а не женщина, с легким сердцем бросившая родных детей, — провозгласил барон, победно улыбаясь. — Не лучший пример для дочери, не так ли? Спроси любого человека в этой стране, и тебе ответят, кто из нас прав.

Елена зажмурилась. Каждое его слово складывалось для нее в приговор. Саласия обернулась, сжала ее запястье и прошептала: «Ничего не бойся. Джильбертус все расскажет моему отцу, а он не позволит ему распоряжаться и вышвырнет вон. Ты останешься с нами».

Но как Елена могла не бояться? Она видела страх и отчаяние матери, видела торжествующую ухмылку отца. Он может сделать все по-своему. Он всегда добивается того, что задумал. Что помешает ему сейчас? Сердце стучало как барабан, она не могла даже вдохнуть полной грудью.

Небо, только не позволь ему забрать меня. Только не позволь ему увезти меня к братьям. Только не позволь, чтобы все было как раньше…

— Она — моя дочь! — голос матери звучал так высоко, что был едва узнаваем. — Ты не имеешь права забирать ее у меня!

— Она — законный отпрыск барона дэ Рэя, который имеет полное право распоряжаться ее судьбой вплоть до замужества, — отчеканил отец. — И я собираюсь воспользоваться своим правом и увезти ее с собой.

Елена сжалась. Если бы мать ответила ему что-нибудь непререкаемое! Но леди Рейвенкло, судя по всему, утратила способность находить и приводить рациональные доводы. Она выхватила волшебную палочку и нацелила ее на мужа. Вид у нее был почти безумный.

— Жером, если ты сделаешь хоть шаг к девочке, я тебя убью, — выпалила она. Джильбертус, подойдя к ней, что-то едва слышно произнес и попытался отвести ее палочку, но мать только отмахнулась от него. — Клянусь прахом своих родителей и всем тем, что мне дорого.

Барон попятился назад.

— Ты потеряла рассудок, женщина… — проговорил он со страхом.

— Не исключено, — дыхание у нее немного выровнялось, но в глазах еще сверкали безумные искры. — Я готова лишиться не только рассудка ради того, чтобы моя дочь не узнала жизни, которая ждет ее с тобой. Ты увезешь ее в свой замок, запрешь в одной из башен, чтобы никто не видел ее странностей, оставишь на произвол старших братьев, которые, в подражание тебе, никогда ее не любили, лишишь всего того, что необходимо ей как воздух. Она забудет собственное имя, потому что ни ты, ни твои сыновья не будут называть ее по имени. Она станет бездумной вещью в твоем замке, которую ты, в конце концов, продашь кому-то вроде тебя. Она навсегда потеряет свою суть, которой ты так боишься. Ты говоришь, что я лишилась рассудка? Я готова лишиться и жизни, чтобы она избежала этого.

Отец не произнес ни слова. Он не сводил глаз с нацеленной на него волшебной палочки в руках леди Ровены и только шевелил губами. Его грудь тяжело вздымалась.

Елена замерла, ощущая, как каждое слово все больше пригибает ее к земле.

— Может быть, нам стоит послушать, что думает об этом ваша дочь, о которой вы так печетесь? — нарушила тишину леди Хельга и слегка подтолкнула Елену вперед, так, что она оказалась между Саласией и Реджисом. — Ты хочешь поехать с отцом, моя девочка?

Елена вздрогнула и ответила, что нет. Она просила не отпускать ее с отцом ни сейчас, ни после, никогда. Она говорила, что он никогда не любил ее, никогда не заботился о ней и вел себя так, будто она была ему чужой, и точно так же поступали ее старшие братья. Что отец очень жесток, груб, что он избивает прислугу и никого никогда не жалеет. Она сказала, что им с матерью приходилось очень плохо в его замке, что они постоянно кричали друг на друга, и в такие моменты не было никого несчастнее ее. Елена не помнила своих подлинных выражений, но знала, что говорила очень красноречиво и убедительно.

— Умоляю вас, мадам, не отправляйте меня с ним! — закончила Елена, дрожа с головы до ног. — Я хочу остаться здесь.

Хельга подняла глаза на барона:

— Вы слышали все сами, милорд.

— Я — ее отец! — прорычал он, побагровев. — Она отправится со мной!

— Прошу прощения, — Хельга вынула палочку. — Но я не подпущу вас к девочке. Вы же не вынудите меня применить силу?

— И меня, — Джильбертус встал рядом с ней.

— И меня, — пискнул Реджис, но его никто не услышал.

Отец долгое время переводил взгляд с каждого из них на другого и обратно. Его светлые брови, постоянно сжимаясь и расширяясь, выражали трудноопределимую смесь чувств. Мало-помалу краска сбежала с его лица, и под конец он начал дышать так тяжело, будто бежал от погони.

— Что ж… — тут его глаза обратились к леди Рейвенкло, наблюдавшей за ним напряженно и неподвижно, как за зверем, который может вот-вот напасть. — Будь ты проклята, — прошипел он вибрирующим от ненависти голосом. — Ты и твое чертово отродье.

Леди Ровена сузила глаза.

— В последний раз говорю вам: убирайтесь, — сказал Джильбертус, выступая вперед. — И настоятельно рекомендую: не смейте приближаться к леди Рейвенкло… и леди Рейвенкло-младшей.

Барон дэ Рэй, казалось, не обратил на него ни малейшего внимания. Его взгляд прикипел к лицу Ровены, он будто хотел сжечь ее им. Это длилось несколько секунд, после чего, не говоря ни слова, он развернулся и зашагал к воротам.

Леди Рейвенкло опустила палочку. И хотя вид у нее был такой, будто она в любой момент была готова ринуться в бой, по разгладившемуся лицу становилось понятно, что опасность миновала.

Леди Хельга положила руки на плечи Елене, притянула девочку к себе.

— Уф, не ожидала я такой битвы, — проговорила она немного растерянно. — Признаться, совершенно не ожидала. Что за человек? Есть ли у него вообще сердце?

— Он здесь больше не появится, — Джильбертус убрал палочку в карман. — Готов отдать голову на отсечение, не появится. Струсил.

— И все же, нам не мешало бы подумать о том, как оградить школу от нежданных гостей, — Хельга провела рукой по лбу и взглянула на леди Ровену. — Стоит оградить ее от маглов, что ты думаешь на этот счет, дорогая?

Но леди Рейвенкло точно не слышала ее. Она по-прежнему стояла, сжимая в руке палочку, бледная, взволнованная и решительная.

— Слышала, что сказал Джильбертус? — Саласия сияла. — Он к нам больше не сунется. Ты останешься с нами!

— Ура! — вскинул вверх кулаки Реджис. — А он сюда не вернется, потому что Жиль проучил его! Он мигом его прогонит, если он снова заявится! Видали, как он направил на него палочку?

Елена слышала друзей, но плохо понимала смысл их слов. Она бегом бросилась к матери и, чувствуя бьющееся где-то в груди счастье, обняла обеими руками ее колени. Только после этого леди Рейвенкло будто пришла в себя. Убрав во внутренний карман волшебную палочку, она взглянула на Елену и сделала то, что делала очень редко: опустившись на колени, так, что их лица оказались почти вровень, крепко прижала девочку к себе.

Это объятие дало Елене ясно понять две вещи: во-первых, жизнь в отцовском замке окончательно ушла в прошлое и представлялась теперь далеко-далеко от нее, в каком-то тумане; во-вторых, этот человек в "конюших" сапогах оставил их навсегда. С того дня Елена больше не видела отца, как, впрочем, и своих братьев. Они остались в замке, о котором она старалась не вспоминать, а замок — где-то очень далеко, в области стершихся детских снов и полузабытых кошмаров.

День, когда Елена получила свою волшебную палочку, навсегда остался связан в ее памяти с запахом яблок и солнцем, золотящимся в осенней листве. Она видела себя одиннадцатилетнюю в светло-голубой мантии, с заплетенными в косу волосами, трепещущую от волнения и счастья перед матерью в ее апартаментах. Леди Ровена, глядя на нее с гордостью, протягивает ей палочку из светлого дерева, без рукояти, тонкую, очень изящную и совершенную. У Елены даже голова слегка закружилась от этого зрелища.

— Ясень и перо орла, — сказала баронесса Рейвенкло. Этим утром ее голос звучал нежно и напевно, как никогда. — Гибкая, прочная, восприимчивая. Просто создана для наведения Ментальных чар.

Елене давно уже не терпелось обзавестись собственной палочкой. Саласия, приступившая к учебе под началом своего отца год назад, не уставала хвастаться тем, какие вытворяет чудеса на занятиях и вне их. Да и Реджис любил порассказывать о магических упражнениях. Елена слушала их обоих, сгорая от зависти, но странное дело: сейчас, когда мать держала в руках ее собственную, новую, прекрасную палочку, с которой ей предстояло стать настоящей волшебницей, она могла только смотреть на это чудо во все глаза и ощущать, как замирает в груди сердце.

Палочка. Моя палочка.

Леди Рейвенкло улыбнулась:

— Бери же, Елена. Она твоя.

Елена протянула руку… и тут в ней как будто что-то прорвало. Она бросилась к матери и обняла ее. Она постаралась вложить в это объятие все, о чем никогда не говорила ей, и Ровена, должно быть, поняла ее, потому что, когда Елена разжала руки, довольно смущенно погладила ее по голове. На долю секунды девочке показался влажный блеск в голубых глазах матери, но она отмела от себя дикую мысль. Ровена не могла расчувствоваться.

— Спасибо, мама, — Елена осторожно взяла палочку, созерцая ее как самую прекрасную вещь на свете. Впрочем, таковой она для нее и была в то утро.

— Надеюсь, ты совершишь ею немало магических опытов, — к матери вернулась ее обычная сдержанная манера. — И пусть каждый ознаменуется успехом.

Елена сжала палочку покрепче. Пальцы потеплели, и она вдруг ощутила небывалый подъем, такой, словно теперь ей было по силам абсолютно все.

— Я чувствую себя… такой сильной, — тихо сказала она, наслаждаясь приятным теплом в руке.

— Значит, палочка выбрала тебя, — Ровена положила ладони ей на плечи. — Теперь вы с ней связаны, и эта связь будет крепнуть день ото дня. Лорд Салазар считает, что это всего лишь домыслы, однако я уверена, что между чародеем и палочкой… существует определенное притяжение. Которое сказывается и на процессе овладения магией. Обращайся с ней осторожно… и тогда ты добьешься многого.

Этот день прошел очень радостно. Елена не расставалась с палочкой ни на минуту, но попробовать заклинания, даже самые простые, все-таки не решалась. Она рассматривала ее со всех сторон, и с каждым разом палочка казалась ей все прекраснее. Вечером к ним с матерью заглянула леди Хельга, а почти сразу за ней — лорды Годрик и Салазар.

— Вот ты и стала совсем уже взрослой колдуньей, — ласково сказала Хельга и, наклонившись к девочке, поцеловала ее почти по-матерински. — Оглянуться не успеем, как закончишь Хогвартс в числе лучших учеников.

— Уж постарайся порадовать маменьку, негодница, — лорд Годрик расплылся в широкой улыбке. — Может, не так-то это и просто, порадовать такую ученую даму, но… Ого! Да ты посмотри! Она уже вся светится!

Ровена, и правда, наблюдала за ними с теплой улыбкой, и на этот раз влажный блеск в ее глазах был очевиден для всех.

— Остается тебе только радовать ее и дальше, — Гриффиндор усадил Елену к себе на колени и пощекотал жесткой бородой. Елена захихикала.

— Что ж, желаю вам успехов, юная леди, — лорд Салазар поклонился ей, как взрослой, однако лицо его было обращено к леди Рейвенкло. — Саласия уже утомила меня расспросами о том, когда же ее дорогая подружка приступит наконец к учебе.

— Маленькая негодяйка! — шутливо воскликнул лорд Годрик. — Не больше лукотруса, а моих парней задирает будь здоров! Что ни день, так новую штуку выкидывает. Только и успевают отгонять. Отчаянная девчонка!

— Моя дочь ничего не боится, это правда, — с гордостью ответил Слизерин.

— Да, страха в ней ни капельки нет, — подтвердил Гриффиндор и лукаво прищурился. — Да только не ты ли тому причиной?

— Тому причиной нрав ее матери, перешедший дочери, — улыбка лорда Салазара немного померкла. Ровена чуть свела брови и переглянулась с Хельгой, которая сделала Гриффиндору выразительный жест. Слизерин был вдовцом, и любое упоминание о почившей супруге заставляло его лицо темнеть. Он еще жил мыслями о ней.

Лорд Годрик, спохватившись, кашлянул.

— Как бы там ни было, а я уверен, что эта тихоня, — он слегка подбросил Елену на коленях. — Не доставит мне таких хлопот. Верно я говорю, малышка?

— Ну, разве что чуть-чуть, — ответила Елена, заставив Гриффиндора разразиться громогласным хохотом. Вся его огромная медвежья фигура заходила ходуном.

— Ты слышала, Ровена? — весело обратился он к баронессе, когда смех немного отпустил его. — Она собирается доставлять мне хлопоты!

— Сперва предлагаю ей доставить хлопоты мне, — леди Рейвенкло по-прежнему улыбалась, но веселости у Елены немного поубавилось.

— Думаю, она покажет себя прекрасно и подарит тебе не один повод ля гордости, — мягко сказала леди Хельга.

Позже они вчетвером переместились в Общий зал, а к Елене наведались Саласия с Реджисом.

— Laissez-moi vous féliciter, мademoiselle*(франц. Позвольте поздравить вас, мадемуазель. — примеч. автора), — важно проговорил Реджис, не забыв снять шляпу и поклониться.

— Merci beaucoup, Regis* (франц. Большое спасибо, Реджис. — примеч. автора), — только и ответила Елена, хихикнув. Реджис Гонт порой мог просто уморить ее.

— Ой, говорите на человеческом языке, ладно? — поморщилась Саласия. — Для меня формулы заклинаний понятнее, чем эта дурацкая болтовня. Покажи лучше свою палочку.

Это прозвучало как приказ, и Елена выполнила его немедля. Палочка произвела впечатление даже на Саласию: она разглядывала ее с явным умилением.

— Прелестная, — заключила она, вернув палочку хозяйке. — А моя все равно длиннее! Но так и должно быть, ведь ты мой оруженосец.

— Сотвори же ею что-нибудь! — подсказал Реджис.

— Но что? — Елена растерялась.

Глаза мальчишки заблестели.

— Используй заклятие «Зажгись»!

— Нет такого заклятия, дурень! — возразила Саласия. — Не слушай его, Елена. Для начала просто взмахни.

Елена подняла палочку над головой, опустила вниз — и ничего не произошло, кроме нескольких вырвавшихся с кончика красных искр. Она помахала еще немного, однако ничего более впечатляющего за этим так и не последовало.

Девочка испустила разочарованный вздох.

— Просто стоит потренироваться, — дипломатично произнес Реджис. — Да и учиться ты еще не начала.

— О, да! — Саласия расплылась в ехидной улыбке. — Тебе столько придется всего заучить, прежде чем приступить к колдовству. Как они тебя помучают! Скоро сама узнаешь.

Елена присоединилась к Дому своей матери — Дому Рейвенкло, который располагался в самой высокой башне замка. К этому моменту в нем насчитывалось три десятка учеников, одиннадцать из них были девушками. Леди Ровена принимала их к себе без всяких предрассудков: для нее была важна только тяга к знаниям и беспокойный ум подопечных. Кроме того, она позаботилась разделить спальни юношей и девушек, и таким образом отпал вопрос о допустимости их общего проживания под одной крышей. Леди Хельга была только рада ученицам, находя их более внимательными и спокойными, и, в конце концов, даже лорды были вынуждены смириться с тем, что магический дар не выбирает людей исключительно мужского пола. Они позволили девочкам учиться у себя, но принимали их все-таки менее охотно. Леди Рейвенкло иногда посмеивалась над этим.

— Можно подумать, зелье кипит по-другому в зависимости от того, мужская или женская рука помешивает его, — говорила она своим подопечным.

Елена без труда завязала дружбу с однокашниками. Живая и общительная по природе, она радовалась обществу сверстников и была очень довольна расширением круга знакомств. Новые подруги казались ей милыми и спокойными девочками в противовес неугомонной Саласии, без конца изобретающей опасные приключения. Конечно, и о ней она не забывала — все-таки, у оруженосцы имеются определенные обязанности.

Однажды Ровена привела в замок новую ученицу — из одной магловской деревни близ Хогвартса, которые она часто объезжала в поисках одаренных детей. Девочка шла по коридорам вслед за ней, втягивая голову в плечи и боязливо оглядываясь по сторонам — угловатая, некрасивая, в дикой зеленой накидке с лентами и тяжелыми бусами на тощей шее. Елена узнала ее моментально. Это была Трейлони.

— А я думала, твоя мать набирает к себе исключительно умников! — съязвила Саласия. — Взгляни на эту девчонку — она же абсолютно сумасшедшая!

Однако Елена видела, что ей вовсе не смешно. Она не сомневалась, что Саласия помнит эту странную девочку не хуже нее, и так же свежо в ее памяти предсказание юной ясновидящей. Свое предсказание Елена, во всяком случае, помнила прекрасно. Она не знала, действительно ли Трейлони умеет предвидеть будущее, однако ее пророчество, так или иначе, звучало очень пугающе. Поэтому ей стало не по себе при виде старой знакомой, которая, заметив девочек, попыталась было изобразить что-то вроде реверанса — насколько позволяла ее странная одежда — однако Саласия прошипела ей:

— Не вздумай показывать, что знаешь нас! Леди не пристало якшаться с кем-то вроде тебя.

Трейлони поджала губы, но ничего не ответила. Несмотря на внутреннее неприятное ощущение, Елене стало жаль ее, и она постаралась улыбнуться девочке как можно более приветливо. Леди Ровена ничего не заметила.

— Не отставай от меня, иначе заблудишься в этих коридорах и лестницах, — обратилась она к Трейлони, когда та осталась позади, потом обернулась и увидела Елену. Губы ее тронула улыбка. — Вы еще успеете познакомиться: это твоя соученица и по совместительству — моя дочь, Елена Рейвенкло.

Трейлони, глядя на Елену, поклонилась и что-то смущенно пробормотала баронессе.

— Какая она нелепая! — Саласия изобразила на лице гримасу. — Просто чучело!

В ответ на какие-то ее слова леди Рейвенкло положила руку на плечо Трейлони, и они вдвоем двинулись вверх по лестнице.

Вечером Елена осторожно заговорила с матерью о новой ученице Дома Рейвенкло, тщательно избегая тех слов, которые могли бы выдать их давнее знакомство.

— Где же вы нашли ее, мадам?

— В Уилстере, этой бедной деревеньке у болота, — ответила леди Ровена, облачаясь в ночное одеяние. — Решила наведаться туда в самый последний момент. И кто бы мог подумать, что я там найду! — она улыбнулась, немного рассеянно, и принялась расплетать заплетенные в косы густые черные волосы.

— Вы имеете в виду эту девочку? — спросила Елена.

— Удивительно одарена, — продолжала мать, явно уйдя в свои мысли. — И, представь себе, прожила все время в окружении маглов. Как только они ничего с ней не сделали? Поразительное везение.

— Маглы хотят, чтобы нас не было на свете, да?

Ровена повернулась к ней, оставив вторую косу полурасплетенной.

— Почему ты так решила?

— Они как животные и нам нужно указывать им их место, — повторила она слова, услышанные от Саласии в тот день, когда они тайно посещали деревню Уилстер.

На лице матери появилось странное выражение. Она присела рядом с Еленой и пристально посмотрела на нее. Девочка невольно съежилась. Обычно это происходило перед тем, как она получала наказание.

Но Ровена и не думала ее наказывать.

— Странно слышать от тебя это, — сказала она тихо и серьезно. — Мне казалось, тебе несвойственны такие идеи. Кажется, я знаю, где ты могла их услышать… Но теперь послушай меня внимательно. Маглы — вовсе не животные, они просто люди, лишенные способностей к магии. Никто не выбирает, кем ему родиться — маглом или чародеем, как не выбирают внешность и происхождение. Им не дано понять очень многое, и потому… они могут быть порой очень жестоки. Нам не следует применять к ним силу магии — они беззащитны против нее. Но, для собственного блага, держаться от них нужно подальше.

— Отец ведь тоже магл?

Леди Рейвенкло выпрямилась.

— Да.

Елена немного помолчала, наблюдая за ее реакцией. Отец не всплывал в их разговорах, поскольку, стоило вслух вспомнить о нем, как мать ломала то, что держала в этот момент в руках. Но сейчас лицо Ровены не выражало ни гнева, ни негодования. Скорее, оно просто окаменело.

— Он был… довольно жесток, — заметила Елена, убедившись, что грозы не последует.

— Да. Это хороший пример того, почему нам лучше держаться от маглов в стороне.

Повисла тишина, показавшаяся Елене очень напряженной.

— Получается, вы спасли эту девчонку, — сказала она, чтобы переменить тему. — Раз она жила с маглами. А почему вы считаете, что ей лучше учиться у вас?

— Она любит знание и хочет учиться. Это очень важно.

Должно быть, это были и впрямь очень важные качества, потому что самой Елене изучение азов магии вовсе не приносило того удовольствия, которого она ожидала. Приходилось заучивать слишком много длинных непонятных фраз, ни в коем случае не перепутав ни единой буквы, да и манипуляции палочкой, несмотря на все старания, далеко не всегда приносили нужный результат. Мать обращалась с учениками строго. Особенно несладко приходилось старшим, которые изучали под ее руководством более сложную магию. Никому из них она не давала спуску и спрашивала так, будто от этого зависела жизнь, да еще и перемежала это время от времени весьма нелестными комментариями. Однако, несмотря на это, ученики относились к ней с огромным почтением. Все, кроме одного.

Частенько мать спорила с одной из своих учениц — высокой, крепко сложенной девушкой, носившей облегающую клетчатую одежду и такой же расцветки плащ. Леди Рейвенкло время от времени пеняла ей на столь вызывающий наряд, однако та отвечала насмешливым замечанием или интересовалась, усиливает ли платье боевые характеристики мага. На лекции она без всякого стеснения могла задать баронессе неудобный вопрос, вызывая приглушенные смешки в аудитории. Например, она спрашивала у леди Ровены, видела ли она когда-нибудь норманна, и, получив в ответ сухое: «Да, Девона», тут же добавляла: «А голого?». Баронесса краснела, а она обводила однокашников торжествующим взглядом. Ее светлые волосы были всегда заплетены в две косы по кельтской моде. Одна из подруг, Этель Фоксбрайд, девочка с тонким болезненным лицом, как-то раз объяснила Елене, что там, откуда Девона родом, это означает, что она была на войне и убила в бою двоих человек.

— Убила двоих в бою? — ошеломленно повторила Елена тогда.

— Да. Будь их, к примеру, трое, то и кос было бы три. Чем их больше, тем больше полегло врагов от ее руки.

— Но разве там война?

— Конечно, — печально сказала Этель. — Норманны никогда надолго не оставляют нас в покое.

После этого разговора и до самого дня, когда Девона покинула Хогвартс, Елена взирала на нее со странным чувством — это была смесь восхищения и страха. Она никогда не говорила с ней, потому что просто не могла решиться на это, однако часто с другими младшими наблюдала ее стычки с леди Рейвенкло, обыкновенно заканчивавшиеся тем, что Девона переводила все в шутку. Справиться с ней было невозможно, и Елена нисколько этому не удивлялась — в конце концов, это был человек, знавший, что такое война.

Если аудитории матери действовали на Елену угнетающе, то бывать в подземельях, куда лорд Салазар, несмотря на отговоры леди Хельги, перебрался вместе с дочерью, она любила — как на занятиях, изучая сложный процесс зельеварения, так и вне их, играя и проказничая с Саласией. Елене нравился странный зеленоватый свет и атмосфера таинственности этого места, где в каждом мрачном коридоре легко можно было вообразить чудовище. Еще ей нравилось смотреть, как упражняются с мечами ученики лорда Годрика, дразнить их вместе с Саласией и подтрунивать над теми, кто то и дело ронял оружие. Уроки леди Хельги Елена любила, когда это были уроки травологии, однако перевоплощения она находила чересчур сложными.

— Я тоже никак не могу их освоить, — признался ей Реджис, когда она поделилась с ним подробностями одного особенно неудачного урока. — Иногда мне кажется, что это просто невозможно, несмотря на то, что леди Хельга так добра и терпелива.

К этому времени ему уже исполнилось четырнадцать лет. Джильбертус покинул школу тремя годами ранее, и лорд Салазар потрудился устроить его на довольно выгодное место. Прощался он с ним как с родным сыном. И хотя Реджис также пользовался благосклонностью наставника, было заметно, что к нему Слизерин не питает таких теплых чувств, как к старшему Гонту. Скорее всего, это объяснялось тем, что Реджис сильно уступал брату: магические науки давались ему с трудом, он не был особенно прилежен и понятлив и, к тому же, не слишком рвался к каким бы то ни было высотам. Едва ли лорд Салазар считал нужным устраивать его судьбу так, как он устроил судьбу Джильбертуса. Вероятно, чувствуя это, Реджис все больше мрачнел, замыкался в себе и уже не упоминал старшего брата с прежней восторженностью.

— Мне тоже так кажется, — грустно ответила Елена. — Вряд ли у меня получится справиться с перевоплощениями.

— У тебя — получится, — заверил ее Реджис. Он улыбнулся, что в последнее время случалось с ним редко. — ТЫ точно с этим совладаешь.

И он оказался прав. Елена одолела перевоплощения, хоть это и потребовало напряжения всех ее умственных и душевных сил. По окончании первого года большинство трудностей остались позади, и она довольно быстро выбилась в число первых учениц среди своих подруг. Предсказание леди Хельги сбылось: Ровена гордилась ей, гордилась нескрываемо. Впоследствии Елена всегда вспоминала это время с особой теплотой — она без труда осваивала год за годом, находя удовольствие в знании, ее окружали те, кого она любила, те, кто был для нее семьей.

Тогда ей казалось, что все будет таким еще долгие годы. Много-много лет.

— Елена!

Чья-то рука легла ей на плечо и слегка оттянула назад. От неожиданности девушка качнулась, вздрогнула и чуть не выронила свитки, с которыми спешила на занятия по заклинаниям.

«Попалась» — пронеслось в голове прежде, чем она успела обернуться и увидеть того, кто стоял сзади.

Впрочем, особой нужды в этом не было. Она и так узнала голос, который в данный момент ее совсем не обрадовал.

— О, Калваг, — изумленно пропела Елена. — Здравствуй! Ты напугал меня. С превеликим удовольствием поболтала бы с тобой, но у меня заклинания, и я совсем не хотела бы опоздать.

— Где ты была вчера вечером? — сердито спросил Калваг, скрещивая руки на груди.

Елена подняла брови. Ее голубые глаза вспыхнули. Она широко распахнула их и одарила юношу самым невинным взглядом.

— Вчера вечером?

Калваг свел брови. На своем веку он повидал семнадцать зим, но выглядел по меньшей мере на двадцать: крупный, высокий, с жесткой черной щетиной на щеках. Грубая куртка из вываренной кожи туго обтягивала широченные плечи, особенно когда он расправлял их, чтобы казаться значимее. Как, например, сейчас.

— Да, вчера вечером, — повторил он, еле сдерживая возмущение. — Мы ведь договорились встретиться и прогуляться. Договорились еще два дня назад. Где ты была?

Елена притворилась, что вспоминает.

— Я ждал до темноты, — продолжил Калваг, сверля ее взглядом. — Леди Хаффлпафф сделала мне нагоняй за то, что я вернулся в Дом ночью.

— Бедный Калваг, — посочувствовала Елена. — Леди Хаффлпафф просто страшна в гневе. Ходят слухи, что именно она разделалась с шайкой гоблинов неподалеку от Уистлера, а ведь ты слышал — от них остались только фрагменты и…

— Ответь на мой вопрос, — уперся Калваг. Он нервно постукивал пальцами по бицепсу. — Я так ждал тебя, Елена. Мы условились о месте, ты сама указала мне его в записке. Ты что, забыла обо мне?

— Вовсе нет! — воскликнула Елена. Потом чуть склонила голову набок и, улыбнувшись, посмотрела на него сквозь длинные пушистые ресницы. Она знала, что парни теряют голову, когда она смотрит на них так. — Конечно же, нет, милый Калваг. Не помню, говорила ли я тебе, но в этой куртке ты выглядишь таким… привлекательным.

Лицо Калвага побагровело. Вообще лицо у него, на вкус Елены, было простоватым и невыразительным: широкоскулое, смуглое, крестьянское, с низким лбом и простодушными карими глазами. Пожалуй, отыскать в этих чертах очарование можно было с трудом. Но когда-то Елена заинтересовалась Калвагом вовсе не из-за его лица. Под рубахой на его руках и груди играли бугристые мускулы. Даже эта безобразная куртка не портила и не скрывала их. Елена невольно залюбовалась его мускулами, пока гневный оклик Калвага не вернул ее к действительности.

— Мне следует извиниться, — сказала она, проводя рукой по длинным белокурым волосам. — Я грезила о нашей встрече, но леди Рейвенкло была не в восторге от того, что я собираюсь покинуть замок в сумерки. Она велела мне остаться в башне, и я, к моему огромному сожалению, была вынуждена подчиниться.

— Ты не была в башне! — выкрикнул Калваг, заставив группку младших в конце коридора повернуть к ним головы. Ну вот, с досадой подумала Елена. Только любопытных ей не хватало. Особенно любопытных из числа учащихся Дома Рейвенкло.

— Почему это? — она изогнула бровь.

— Потому что я поднимался в башню и обнаружил там в гостиной леди Рейвенкло и каких-то девушек. И среди них не было тебя.

— Ах вот оно что! — Елена почувствовала, что может наконец расправить крылья. Он сам дал ей в руки дубину. — Ты следишь за мной? — она постаралась вложить в эту фразу столько негодования, сколько было достаточно для того, чтобы пристыдить последнюю солдатскую казарму.

Расчет оправдался. Смуглое лицо Калвага побледнело.

— Вовсе нет, — пробормотал он, заметно уязвленный. — Нет, я даже не думал…

— Ходишь по пятам и подглядываешь?

— Нет!

— Тогда что ты делал вчера в башне?

Елена почти услышала, с каким напряжением работает его мозг.

— Искал тебя.

— Очень интересно! А кто, позволь спросить, разрешил тебе вторгаться в покои леди? Да и с какой стати ты кричишь на меня?

— Но я…

— Прошу меня извинить, — Елена одарила его холодным взглядом и вскинула голову. — Но я должна торопиться, меня ждут занятия.

И, развернувшись, она зашагала от него прочь по коридору, прижимая свитки к груди.

— Подожди, Елена!

Раздался такой топот, будто по коридору мчался медведь. Нагнав девушку, Калваг преградил ей путь. Глаза его больше не горели гневом. Теперь в них был испуг.

— Прости меня, — смиренно проговорил он и завел руки за спину, как маленький мальчик, уличенный в дурной проделке. — Прости за мою несдержанность. И послушай. Клянусь здоровьем и жизнью моей матери, я не следил за тобой. Мне всего лишь хотелось повидать тебя. Прости.

— Что ж, — с прохладцей улыбнулась Елена. — Спасибо и на этом.

— Может быть… — Калваг залился краской, но уже не гневной, а смущенной. — Может, мы наверстаем все сегодня? Пройдемся к озеру, там открывается потрясающий вид на закат…

— Не знаю, Калваг, — она покачала головой. — Ты такой грубый и бесцеремонный. Ты уличал меня во лжи всего несколько минут назад. Ты кричал на меня.

— Но я же попросил прощения! — в отчаянии воскликнул парень. — Правда, прости меня. Я не хотел тебя обидеть.

— Надеюсь, ты не обманываешь, — Елена убрала светлый локон с лица. — Потому что мне больно слышать от тебя такое. Очень больно, Калваг.

— Клянусь чем хочешь, не обманываю! — с жаром воскликнул он. — И больше не скажу тебе ни одного грубого слова.

— Приятно слышать.

— Так что… мы встретимся? — лицо Калвага лучилось надеждой. — Я не могу забыть наш поцелуй, Елена, — он наклонился и проговорил это почти шепотом. — И то, как ты…

— У меня сегодня много занятий, — прервала его девушка, откинув волосы за спину. — Поговорим позже, ладно?

Елена зашагала по коридору. Она шла грациозной, чуть расслабленной походкой, зная, что Калваг провожает ее взглядом. Таким взглядом, от которого пробирала дрожь и кружилась голова.

— Пришлешь мне весточку? — крикнул он ей вслед. В голосе его звучала мольба.

— Как знать, — буркнула она, не оборачиваясь.

В последнее время Калваг утомлял ее. Он так настойчиво выбивал свидания, что Елена уже не знала, куда от него прятаться. Похоже, он решил, что, если они разок поцеловались, то с ее стороны это залог вечной и нерушимой любви. Не могла же она признаться, что ей всего лишь хотелось потрогать его мускулы. А лучшей возможности, чем при поцелуе, и представить себе сложно. Хорошо, что Калваг учится в Доме Хаффлпафф и по крайней мере в своей башне она может не опасаться встречи с ним.

Елена прыснула, вспомнив его перепуганное лицо, когда она отчитывала его за посещение Дома Рейвенкло. Что за дуралей! Стоит только чуть надавить, и он уже идет на попятную. Сообразительностью этот ученик леди Хельги никогда не отличался, а потому убедить его можно было в чем угодно. Наверное, не стоило все-таки целоваться с ним.

«Что ж, в случае Калвага принцип «сила есть — ума не надо» действует вовсю» — подумала Елена. Ее распирал смех, пока она шла по коридору к нужной аудитории. Она, конечно, уже опоздала, а Ровена, между прочим, не выносила опозданий. Нотация обеспечена, и это еще в лучшем случае.

— Елена, здравствуй!

Ах, да вы мне прохода сегодня не даете, чуть было не воскликнула она. Но вместо этого изящно повернулась на голос:

— Здравствуй, Анвелл.

Юноша, к которому она обращалась, в ответ поклонился и поцеловал ей руку. Его темно-рыжие, очень красивого и необычного оттенка волосы небрежно падали на лоб. Эти волосы цвета красного меда не давали Елене покоя. Всякий раз, видя их, она думала о том, что и сама не отказалась бы от такого оттенка. Счастливчик, щедро награжденный природой, был одет в простые светлые брюки и легкую мантию.

Так старались одеваться все ученики леди Рейвенкло.

— Вчерашняя прогулка выдалась изумительной, — мягко сказал Анвелл, разглядывая Елену светящимися от счастья глазами. — Но ты так быстро ушла, что оставила меня на растерзание собственным мыслям: не я ли послужил причиной этого?

— Конечно, нет. Леди Рейвенкло не любит, чтобы я задерживалась дотемна, — ответила Елена.

— Ее строгий нрав известен каждому, — он почтительно отвел руку за спину. — И все-таки я хотел бы побольше таких прогулок. Что скажешь, Елена?

Елена улыбнулась ему той неотразимой улыбкой, которую старательно репетировала перед зеркалом. Эта улыбка заставляла сердца парней трепетать.

— Приятно слышать это от тебя, — сказала она. — Ты такой милый, Анвелл. А когда ты улыбаешься, мне хочется петь.

Анвелл неловко засмеялся.

— Тогда, может быть, увидимся сегодня? — его усыпанные веснушками щеки зарделись. — У меня есть небольшой сюрприз для тебя.

— Ни за что бы не отказалась, — Елена будто невзначай провела рукой по его плечу. — Но у меня занятия до самого вечера. Скорее всего, придется остаться в башне со свитками.

— О, жаль, — на лице Анвелла отразилось такое разочарование, что Елена даже пожалела его. — Может, тебе нужна помощь? — с надеждой спросил он. — Ты же знаешь, я весьма преуспел в заклинаниях. Леди Рейвенкло довольно высокого мнения обо мне.

— В заклинаниях сведуща и я, передо мной стоит задача сложнее: зелья, — Елена чуть нахмурила брови. Ни с какими зельями проблем у нее не было. — Если я не разберусь с Умиротворяющим бальзамом, мне придется столкнуться… с неудовольствием лорда Слизерина.

Услышав крылатую фразу Слизерина, Анвелл поморщился. В зельях он был не мастер, и потому слышать эти слова ему приходилось часто.

— Что ж, если ты уверена, что я не могу быть тебе полезен, то дай знать, когда будешь свободна, — он поправил мантию и взглянул на Елену с новой надеждой. — Я готов в любое время.

— Само собой разумеется. Но сейчас мне нужно спешить, я и так уже опоздала. До встречи! — Елена послала ему воздушный поцелуй и зашагала по коридору.

— До встречи, — Анвелл коснулся пальцами щеки и еще долго смотрел ей вслед с видом глупым и очарованным.

В нем есть некоторое обаяние, рассеянно думала Елена, уже видя заветную дверь в конце коридора. Из всех окружавших ее поклонников рыжеволосый Анвелл выделялся не только шевелюрой, но и настоящей утонченностью. Ему бы немного побольше росту… И тогда Елена, возможно, посмотрела бы на него серьезнее. Она не любила тех, кто был заметно выше ее самой, но и те, кто был ниже, не могли рассчитывать на ее долгосрочное внимание. К тому же Анвелл, пожалуй, чересчур худосочен; ему можно дать на вид не больше тринадцати. Зато с ним есть, что обсудить. В отличии от прямого и незамысловатого, как стена, Калвага Анвелл умеет вести беседу. Как жаль, что ему не хватает роста. Действительно жаль.

Елена понимала, что поступает не слишком-то правильно, назначая по нескольку свиданий сразу. Ее кавалеры определенно не пришли бы в восторг, узнав о существовании друг друга, но… что она могла поделать? Каждый нравился ей по-своему. Калваг — геркулесовским сложением, которое каждый раз вызывало в ней необыкновенное оживление. Анвелл цеплял прекрасными манерами и умением смотреть так нежно, что дух захватывало. У остальных тоже имелись свои достоинства.

Выбрать из этого что-то одно ей не представлялось возможным. Во всяком случае, пока.

Ровена относилась прохладно к популярности дочери. Она совершенно точно не обрадовалась бы, узнав, к примеру, о ситуации с Калвагом и Анвеллом. Впрочем, Елена успокаивалась тем, что не позволяет себе совершенно ничего лишнего и все проходит более чем благопристойно. К тому же они все сами ищут ее общества. Разве ее вина в том, что они так глупы? Вовсе нет.

С Калвагом пора что-то решать, подумала она, открывая дверь аудитории. Слишком много воображает. А вот Анвелл — вариант неплохой. С ним можно хорошо провести время.

Просторная, выбеленная аудитория встретила ее таким ярким светом, что Елена невольно зажмурилась.

Стоящая перед рядами скамей баронесса Рейвенкло прервала свою речь и повернулась к девушке.

— Я бы попросила впредь не опаздывать, — она неодобрительно свела брови.

Когда-то в детстве одним этим движением бровей мать могла заставить Елену застыть. Однако те времена давно прошли. Теперь подобное не вызывало в ней ничего, кроме насмешки.

— Прошу прощения, Мастер, — ответила она, все еще улыбаясь от встречи с Анвеллом. — Обещаю, что этого больше не повторится.

Ровена сдержанно кивнула, и Елена направилась к одной из дальних скамей. Усевшись, она расслабленно откинулась на спинку скамьи и оглядела аудиторию.

Не меньше сотни человек окружало леди Ровену в этом просторном светлом зале. За последние годы число ее учеников выросло в разы, они ехали отовсюду — из городов и деревень, от самых ближних областей до самых далеких. Знатные семьи желали пристроить чад именно в Дом Рейвенкло, поскольку им импонировал аристократический титул и облик баронессы, а также ее непредвзятость при приеме, чего нельзя было сказать о лорде Салазаре. Однако далеко не все выдерживали строгий отбор, которому Ровена подвергала тех, кто хотел изучать магию под ее началом. Тщательно выискивала она в желающих зерно любви к наукам. Без этой любви справиться с тем, что давала подопечным леди Рейвенкло, было никому не по силам. Елена познала это на себе.

Магические формулы, зелья, растения и заклятия сменяли одно другое, одна скамья следовала за другой, и вот уже ей восемнадцать, и она — в числе старших учеников. Елена не заметила того момента, когда из зеркала на нее вместо маленькой девочки стала смотреть высокая, длинноногая девушка с аристократически вылепленным лицом и светлыми волосами, спускающимися почти до талии. Чем-то — возможно, изломом бровей, высокими скулами или просто выражением лица — это отражение напоминало Ровену. Однако у той не было таких очаровательных ямочек на щеках и обезоруживающей улыбки. Глядя порой на младших, Елена не могла поверить, что сама когда-то была такой. Та девочка, которая носилась по коридорам замка, играла в саду леди Хаффлпафф и дразнила вместе с Саласией Реджиса Гонта как будто не имеет к ней никакого отношения. Да и была ли она когда-нибудь маленькой? Нет, маленькая Елена Рейвенкло осталась где-то позади, где-то там, где всегда туман, Елена прошла мимо нее, и ей казалось, что она никогда ею не была.

Той девочки, что строила каверзы и задиралась, тоже уже нет. Теперь вместо нее в хогвартских коридорах можно встретить красивую черноволосую девушку с белой кожей и зелеными глазами. Ее улыбку жаждут заполучить однокашники и обитатели других Домов, чем очень раздражают ее строгого отца. Саласия Слизерин знает, что она хороша, и пользуется этим беззастенчиво. В ловушку ее обаяния попадают учителя и соученики, она знает, как подобраться к каждому. Даже ее отец, по праву слывущий умнейшим человеком, раз за разом оказывается в расставленных ею сетях. Со своими жертвами она обходится жестоко; смеется и играет ими, как ей вздумается. В ее руках слишком мощное оружие: красивое лицо, гордая осанка, великолепные манеры и умение представать обходительной леди. Елена никогда не могла подолгу сердиться на Саласию. Она восхищалась ее способностями и воздавала ей должное. Нечасто ей хватало духу бросить хотя бы один упрек дочери Слизерина, и всякий раз она лелеяла надежду на примирение. Впрочем, с Еленой Саласия обходилась куда мягче и ласковее, чем с остальными. Она самодовольна до предела, но при этом очаровательна.

Реджис Гонт покинул Хогвартс год назад. Как и предполагалось, лорд Салазар не счел нужным позаботиться о его выгодном устройстве на место, однако Джильбертус, ставший к этому времени преуспевающим человеком, помог брату приобрести собственную землю. Теперь у Реджиса было поместье, небольшой капитал и полная свобода действий. Елена была довольна, когда он закончил учиться. В последний год Реджис вел себя с ней как навязчивый кавалер и неоднократно намекал на симпатию. Елену это одновременно и поразило, и насмешило. Однако если она вела себя с ним любезно и вежливо, как и подобает леди, то Саласия, услышав об ухаживаниях Реджиса, разразилась хохотом. «Вот дурень! Не вздумай даже смотреть на него с благосклонностью! Если бы он еще был как Джильбертус… Впрочем, нет, Реджису не помогло бы и это. Потому что он — дурень!».

Интересно, сумеет ли Реджис найти себе жену?

Елена слегка потрясла головой, заставляя себя вернуться к лекции.

Этель Фоксбрайд, сидевшая на две скамьи впереди, повернулась к ней и весело сощурила один глаз, словно говоря: «Знаю, почему опоздала». Елена лениво улыбнулась в ответ. Ей нравилась Этель. Она была в известной степени занудой, но зато на нее можно было положиться. Кроме этого, Этель обладала еще многими достоинствами, главное из которых заключалось в том, что ей можно было доверить любую тайну. Поэтому она прекрасно знала обо всех приключениях Елены и порой даже принимала в них некоторое участие.

Ровена читала лекцию о Заклятии Забвения. Елена слушала вполуха, мечтательно обводя глазами аудиторию. Вдруг ее внимание привлек юноша, сидевший ближе остальных к баронессе. Елена совершенно не помнила этого лица.

«Новый ученик?» — подумала она, рассматривая его.

Для новичка он был слишком стар, на вид ему никак нельзя было дать меньше шестнадцати. Прямые, очень светлые волосы отпущены чуть длиннее, чем полагалось по кельтской моде. Лицо узкое, настороженное. Серебристо-серые глаза направлены на Ровену, в них читается восхищение и изумление. Чем он так удивлен? Ее познаниями? Или тем, что наукой заправляет женщина?

Вероятно, почувствовав, что на него смотрят, юноша повернул голову и на мгновение встретился взглядом с Еленой. Та моргнула и отвела глаза. Не хватало еще, чтобы он подумал, что она пялится на него. Юноша тоже опустил взгляд. Елена больше не смотрела на него, однако с этого момента до самого конца лекции чувствовала, что он смотрит на нее. Этот взгляд был ей знаком. Сомнений нет, она ему понравилась, но Елену это никогда не удивляло. Она думала о другом — кто же он такой?

Елена отыскала в кармане мантии абрикосовую косточку и легонько запустила ею в Этель.

— Кто этот парень? — шепотом спросила она, когда Этель обернулась.

— Его привела на занятия леди Рейвенкло, — так же шепотом ответила Этель. Ее непослушные каштановые волосы, как обычно, выбились из прически и теперь закрывали ей глаза. — Сказала, что он будет учиться с нами. Все удивились, ведь ему уже шестнадцать, а он, похоже, впервые в Хогвартсе.

— Он представился?

— Сказал, что его зовут Феллан Макмахон.

Феллан. Волк. Что ж, это имя очень подходило незнакомцу: во всем его облике действительно было что-то волчье.

— Больше ничего?

— Нет. А с чего это ты так им заинтересовалась?

— Госпожа Фоксбрайд и госпожа Рейвенкло, — вмешалась Ровена. Весь зал как по команде повернулся к ним. На большинстве лиц читался упрек. — Вы бы оказали мне ценную услугу, прекратив свою светскую беседу и посвятив внимание предмету нашей лекции.

— Простите, леди Рейвенкло, — хором ответили Этель и Елена. Баронесса адресовала им предупреждающий взгляд и вернулась к занятию.

Лишенная возможности переговариваться с Этель, Елена до конца занятия осталась предоставленной собственным мыслям. Думала она о светловолосом Феллане. Что-то в этом мальчишке привлекало ее. И это что-то — загадка. Елена очень хотела разгадать ее.

Когда ученики повалили к выходу, ее нагнала Этель.

— И кто же это был? — спросила она с улыбкой.

— А? — Елена все еще думала о загадочном Феллане, поэтому вопрос Этель пропустила мимо ушей. — Ты о ком?

— Калваг или Анвелл? — уточнила она. — Кто из них тебя задержал?

— Калваг или Ан… ах, да, — спохватилась Елена. — Они оба.

— Сразу? Вот это да, — рассмеялась Этель. — Представь, если бы они настигли тебя вдвоем. Им бы это не понравилось, правда?

— Правда, — Елена кивнула. О встрече с двумя своими поклонниками она уже забыла. — Это было бы ужасно неприятно.

На перевоплощениях у леди Хельги она была так поглощена мыслями о странном мальчишке, что даже не замечала Калвага, который сидел с несчастным лицом и время от времени бросал на нее безнадежные взгляды.

— Снова разбиваешь сердца? — спросила у нее Хельга, когда после занятия все разбрелись по своим Домам.

Елена, отвлекшись от Феллана, взглянула на Мастера с опаской. Неужели она решила прочесть ей нотацию из-за дурачка Калвага?

Но Хельга смотрела на девушку с добродушной улыбкой.

— У меня и в мыслях такого нет, леди Хельга, — ответила Елена, тоже улыбнувшись. Рядом с Хельгой она всегда чувствовала себя легко и как-то радостно.

— И в мыслях нет! — повторила Мастер лукаво. — Бедняга Калваг ходит как в воду опущенный весь день. И не притворяйтесь, что вам неизвестно, кто послужил тому причиной, юная леди.

— Боюсь, Калваг принимает все слишком близко к сердцу.

— Что неудивительно. Разве может он не принимать, когда до него снисходит такая красотка? Да и остальные тоже.

Елена почувствовала, как щеки у нее начинают гореть.

— От тебя прямо пышет жаром, — засмеялась леди Хельга. — Не беспокойся, Елена, я все понимаю. Ты молода, а в молодости мы все жаждем любви и приключений. Только… будь добрее к ним, хорошо? Не играй чересчур их сердцами. Не стоит следовать за Саласией. Вот кто по-настоящему безжалостен, — она взглянула на Елену очень серьезно. — У тебя хорошее сердце, моя девочка, и я просто хочу тебя предостеречь.

— Конечно, — смущенно отозвалась Елена.

— У тебя ведь все в порядке? — Хельга все так же улыбалась, но смотрела уже пристальнее. — Ты такая задумчивая и тихая.

— Все в порядке. Я... — она хотела было рассказать ей о новом ученике, но в последний момент передумала. — Мне немного совестно, что я расстроила Калвага. Вот и все.

— Ну, впредь ты не будешь так делать, — леди Хаффлпафф потрепала ее по плечу. — Не будешь ведь, правда?

— Разумеется.

— Вот и прекрасно. Расправь плечи, моя девочка, улыбнись и... живи. Когда еще, как не в твои годы?

Потрепав ее по плечу еще раз, Хельга направилась в сад. Елена смотрела ей вслед и думала о том, что очень хочет рассказать наставнице о Феллане Макмахоне и странном волнении, которое он вызывал в ней. Но что-то сдерживало ее. Возможно, это было желание разгадать его загадку самой.

Елена без конца убеждала себя, что подойти к нему ее заставила исключительно светская любезность и ничего более. В конце концов, она была из числа старших учеников Дома Рейвенкло, поддерживавших порядок среди всех подопечных леди Ровены, и, следовательно, ее прямой долг — помочь новичку вписаться в обстановку наилучшим образом. Это простая вежливость, своеобразный этикет, только и всего. С этими мыслями Елена как-то вечером завязала разговор с Фелланом Макмахоном, который одиноко сидел в дальнем кресле Общей гостиной и поглядывал на остальных учеников с заметной опаской.

— Приветствую, — сказала Елена, изобразив легкий реверанс. Она никогда не чувствовала ни малейшего напряжения, заговаривая с незнакомыми людьми — только любопытство. Однако сейчас ее спокойное настроение отчего-то сопровождалось сильным сердцебиением. — Вы не будете возражать, если я вас потревожу?

Юноша вскинул на нее глаза и немедленно залился краской. Он так смутился, что лишь спустя некоторое время сообразил встать с кресла.

— Нет, конечно, нет, миледи, — пробормотал он, очевидно досадуя на собственную неловкость. — Напротив, я буду только рад вашему обществу.

— Я заметила, что вы все еще не обзавелись друзьями и выглядите очень потерянным, — Елена решила сделать вид, что не замечает его пылающих щек. — Я считаю, это неправильно. Я бы хотела предложить вам дружбу. Что вы на это скажете?

На мгновение он встретился с ней глазами и тут же снова опустил их.

— Скажу, что очень благодарен вам за ваше предложение и с удовольствием его приму, — ответил юноша и машинально пригладил длинные светлые волосы. — К сожалению, я — настоящий нелюдим и с большим трудом завожу новые знакомства. Поэтому вы оказываете мне неоценимую услугу. Меня зовут Феллан, — он неуклюже поклонился. — Феллан Макмахон.

— Очень приятно, — улыбнулась Елена, решив не подавать виду, что ей уже известно его имя. — А я — Елена Рейвенкло.

Серебристо-серые глаза Феллана расширились.

— Стало быть, вы…

— Да, я прихожусь дочерью леди Рейвенкло, — ответила Елена и со смехом добавила: — Хотя, наверное, заподозрить об этом, глядя на меня, очень тяжело.

— Почему вы так думаете?

— Леди Ровена — блестящий маг и крайне незаурядная женщина. Кажется, нет на свете ничего такого, о чем она не знала бы. А что касается меня… Ну, слышали такое выражение: «В голове свободно гуляет ветер, развеивая чудом попавшие в нее семена»? Так вот оно как раз про меня.

Почти минуту Феллан смотрел на нее так, будто осмысливал сказанную ему фразу на иностранном языке. Когда Елена, подумав, что он не понял ее, уже хотела было пояснить ему смысл этой метафоры, он вдруг тихо произнес:

— Вы сразу показались мне такой же необыкновенной, как леди Ровена.

Елена ощутила, как ее щеки — когда такое было в последний раз! — покрываются румянцем.

«Почему он так волнует меня?» — подумала она немного нервно, но вслух заговорила совершенно непринужденно:

— Благодарю вас за столь лестное сравнение, Феллан, — ему явно понравилось, что она назвала его по имени. — Однако, коль скоро мы с вами теперь друзья, мне было бы очень интересно узнать о вас больше. Мы можем уединиться за тем столиком у большого окна и спокойно поговорить.

Елена снова улыбнулась ему. В ее улыбке была доброжелательность и юмор — никакого обольщения, однако Феллан вспыхнул и в ответ выдал что-то совсем неразборчивое. Что-то теперь ты не слишком похож на волка, думала Елена, жестом приглашая его проследовать за ней. Скорее уж на маленького послушного ягненка. Она чуть было не фыркнула от смеха, но, помня о приличиях, все-таки сумела сохранить серьезную мину. Они расположились у окна и проболтали остаток вечера.

Говорила в основном Елена. Видя его смущение, она взяла все на себя, стремясь сделать беседу приятной и обходительной. Она рассказывала о Доме Рейвенкло, о заведенных в нем правилах, о заповедях леди Ровены, нарушать которые не рисковал ни один ученик, о других Домах и Мастерах, о магии. Феллан слушал, не отводя от нее глаз. Разговорить его оказалось не очень-то легко: время от времени он подавал реплики, но о себе не распространялся. Елена узнала только, что он родом из Кента, третий в семье сын среди еще пятерых братьев и сестер, не пользуется благосклонностью родителей и всегда предпочитал уединение компании других детей. Елена подумала, что все это весьма характерно для тех, кого брала под опеку Ровена, и все-таки Феллан был излишне закрыт. Весь вечер она кожей ощущала на себе чей-то прожигающий взгляд, но старалась не обращать на него внимания. Судя по всему, ей предстоит пережить крайне неприятную сцену (за последние годы она, в общем-то, успела к ним привыкнуть, однако всякий раз подобное вызывало у нее скуку и раздражение). Но тем вечером единственным, что ее волновало, был Феллан и его тихий, бархатный голос, вызывавший в душе какое-то приятное щемящее чувство.

Когда Елена все-таки спросила у него главное — почему, будучи чародеем, он очутился в Хогвартсе в столь позднем возрасте — Феллан смешался, покраснел и столь явно ушел от ответа, что она удивилась. Приличия не позволяли вести дальнейшие расспросы, и Елена почувствовала укол разочарования. Она не видела в своем вопросе абсолютно ничего непристойного, к тому же, ее снедало любопытство с того самого дня, когда она увидела его впервые. Неужели за этим стоит какая-то тайна? Феллан недвусмысленно дал понять, что ему не хочется говорить на эту тему. Елена тут же переключилась на другое обсуждение, но дала себе слово, что рано или поздно докопается до правды. Когда перед ней вставал ребус, она не успокаивалась до тех пор, пока не находила его разгадку. Что ж, по крайней мере одно общее качество с Ровеной у нее точно имеется.

— Ты бы это видела!

Этель улыбалась скупо, но в глазах у нее так и плясали смешливые искорки. Елена склонила голову. После того, как Феллан удалился в мужскую спальню, она еще долго сидела в кресле у окна и обдумывала их разговор. Странное дело — после продолжительной беседы он казался ей еще более загадочным и непонятным, чем раньше. Как его раскрыть? Как найти подходящий ключ? И возможно ли это в принципе? Вопросы крутились у нее в голове, такие привычные и давно пройденные, но впервые в жизни она не могла найти на них ответ. Это ее злило и одновременно подстегивало азарт. Нет такого парня, сказала себе Елена, которого я не могла бы «расколоть». Я изучила их лучше, чем все хогвартские науки вместе взятые. Они для меня как на ладони. Тогда почему, спрашивала она раз за разом, он так закрыт? Наверное, от того, что я провела с ним слишком мало времени. Больше бесед, улыбок и как бы случайных прикосновений — и он выложит мне все, даже не заметив этого. Придя к такому выводу, Елена победно улыбнулась и посмотрела на Этель.

— Что именно? — осведомилась она, расслабленно разваливаясь в кресле.

— Как на тебя глазел Анвелл во время вашего милого воркования с этим странным мальчишкой, — Этель не выдержала и хихикнула. Большинство тех, кто знал ее, и представить себе не могли, что эта серьезная и выдержанная молодая леди способна издавать подобные звуки. Однако Елена очень часто заставляла ее не только хихикать, но и хохотать от всей души. Может, за это она и была так преданна Рейвенкло-младшей.

— Испепелял взглядом, мысленно сдирая с меня кожу? — усмехнулась Елена.

— Угадала, — кивнула Этель. — Побагровел как спелое яблоко, сжал зубы, странно, что не разорвал свиток, который держал в руках. В какой-то момент мне показалось, что он расплачется. Ты чудовище, Елена, — Этель улыбнулась, давая понять, что столь претенциозное мнение является только шуткой.

Елена закинула руки за голову и мягко рассмеялась, но смех ее внезапно оборвался.

— А что, это действительно выглядело как «милое воркование»? — спросила она, стараясь скрыть охватившее ее беспокойство.

— Еще бы! Видела бы ты себя — то улыбка, то смех, то поправишь локоны. Знаешь, благодари небо, что на месте зубрилы Анвелла не оказался Калваг. Думаю, твой дружок точно не обрадовался бы полету с башни головой вниз.

От слова «дружок» Елену неожиданно бросило в краску. Она от души надеялась, что Этель не заметит этого. Но она, конечно же, заметила.

— О нет, Елена! — улыбка Этель из озорной стала растерянной. — Только не говори мне, что…

— Да чтоб на тебя сглаз упал, дурная девчонка, — Елена рассмеялась, но смешок вышел нервным. — Самой не смешно? Это самая обыкновенная вежливость. Он сидел в углу как сыч и ни с кем словом не обмолвился за эти дни. Я решила, что с меня довольно, и всего-навсего ввела его в общество. Ровена точно не погладила бы нас по головке, если бы узнала, что в Доме есть ученик, которого все игнорируют.

Этот довод как будто удовлетворил Этель. Во всяком случае, она перестала подозрительно вглядываться в Елену и снова захихикала.

— А я уж было подумала, что он тебе нравится. Мне кажется, что у него еще не скоро начнет расти борода.

— Вот-вот, — подтвердила Елена.

— Хотя волосы у него красивые, — задумчиво сказала Этель. — Не такие красивые, как у Анвелла, но тоже ничего, еще более светлые, чем у тебя.

— По-моему, ничего особенного.

— И фигура неплохо сложена.

— Этель, похоже, что он нравится ТЕБЕ, — поддразнила ее Елена, радуясь, что все подозрения от нее окончательно отметены.

Этель распахнула глаза.

— Ничуть не бывало! — выпалила она. — Это… клевета! Тоже мне — дочь леди Рейвенкло, а такие глупости порой несешь! Он для меня ребенок! Я ничего общего с детьми не имею.

Елена расхохоталась над ее возмущением.

— Для ребенка его фигура слишком НЕПЛОХО СЛОЖЕНА, тебе не кажется?

— Ах вот ты как! — сердито надулась Этель. — Смотри, как бы я не рассказала твоей матери, что ты крутишь сразу с тремя кавалерами. Тогда тебе не будет так весело!

Елена снова разразилась смехом. Если и был во всем мире хоть один человек, который согласился бы скорее лишиться руки или ноги, чем выдать чужой секрет (в особенности — секрет Елены Рейвенкло), то этим человеком, вне всяких сомнений, была Этель Фоксбрайд. Елена частенько поддевала ее и морочила голову, но уважение, которое она испытывала к Этель за эту ее непоколебимую честность и искренность, было практически безграничным. Этель была ее второй лучшей подругой после Саласии, несмотря на то, что представляла собой полную противоположность изворотливой и хитроумной дочери Слизерина. Елена зачастую разрывалась между ними, но обе они были для нее самыми дорогими людьми после матери и леди Хельги.

* * *

Через несколько дней Елена поднялась на террасу, выходившую из башни Дома Рейвенкло, прямо над комнатами учеников. Она любила уединяться здесь, тренируясь в наведении чар или скрываясь от поклонников, когда они становились совсем невыносимыми. Тишина и безмятежность, солнце, освещающее верхушки деревьев и скользящее по кольцу гор, окружавших замок, расстилающееся озеро вызывали в ней душевный подъем и желание взмыть в самое небо.

На этот раз Елена хотела побыть наедине с собой и мыслями о Феллане Макмахоне. Она не могла понять, что заставляет ее постоянно вспоминать о нем, искать его улыбки, взгляда, каждого оброненного слова. Разумеется, она не подавала виду и вела себя, как обычно, но с каждым днем та часть ее, которая искала внимания Феллана, становилась сильнее. Испытывать подобное раньше ей не доводилось.

«Надеюсь, он не использовал какие-то чары», — размышляла Елена, преодолевая лестницу за лестницей.

К своему удивлению, на террасе она обнаружила Ровену. Это было очень нетипично для нее: обычно в это время мать предавалась резьбе волшебных дощечек (которые всегда вызывали у Елены искреннее восхищение), чтению, опытам с новыми заклинаниями или прогулкам в компании леди Хельги. Елена и подумать не могла, что это место пользуется благосклонностью Ровены и, возможно, хранит какие-нибудь ее секреты.

Баронесса сидела на расстеленном покрывале, упершись локтями в колени и положив подбородок на руки. Елена подошла к ней и негромко окликнула, не желая пугать внезапным приближением. Ровена повернула голову и, увидев ее, немного подвинулась, освобождая больше места рядом с собой.

— Что вы здесь делаете, мадам? — спросила Елена, усаживаясь на покрывало.

— Размышляю, — ответила леди Рейвенкло и приняла прежнюю позу.

— О чем же вы размышляете?

— О том, как прекрасен сегодня закат. Девочкой я любила это время дня больше всего. Во-первых, оно очень красиво, а во-вторых — скоро наступит ночь, думала тогда я, все в замке улягутся спать и наконец-то станет тихо. Тогда я смогу прокрасться в библиотеку, взять там столько свитков, сколько душе угодно и читать их хоть до утра. Никто не будет меня одергивать, окрикивать, указывать, поучать. Закат ознаменовывал для меня покой. И свободу.

По ее губам бродила мечтательная, почти детская улыбка. Елена впоследствии поняла, что больше ей не доводилось видеть такую улыбку на лице взрослой женщины. Тем вечером, когда на лицо Ровены падал отблеск последнего солнца, она удивительным образом казалась почти подростком, с зачесанными ото лба черными волосами без единой седой пряди. Елена даже зажмурилась на мгновение, пораженная этим зрелищем. Но зрелище никуда не пропало. Оставалось только свыкнуться с ним.

— Еще я думаю о том, что устала отгонять какого-то верзилу в ужасной кожаной куртке, слоняющегося у нашей двери чуть ли не каждый вечер, — продолжила Ровена. — Похоже, он учится у Хельги. Выглядит он, конечно, так, что не отличит гостиную Хаффлпафф от Рейвенкло, но даже такой мог бы понять после седьмого моего предупреждения.

Елена поспешно отвернулась, чтобы скрыть от матери смущение и тревогу.

— В самом деле? — осведомилась она чуть дрогнувшим голосом.

— Да, — Ровена искоса глянула на нее. — Он как будто ждет чего-то. Ты его не знаешь?

Елена притворилась, что поправляет мантию.

— Нет, мадам. В ужасной куртке что-то никого не припомню.

Ей показалось, что в светло-голубых глазах Ровены мелькнули насмешливые огоньки.

— Это меня радует. А вот то, что Анвелл себя больше не проявляет — нет. Он блестящий юноша и один из самых одаренных моих учеников. Но с некоторых пор он стал рассеян и небрежен, и лицо его такое грустное, будто он скорбит о чем-то.

— Очень жаль, — Елена почувствовала, что у нее горят щеки.

— Из него может выйти выдающийся чародей. И, кроме того… — Ровена склонила голову. — Анвелл, по-моему, довольно миловиден.

— Миловиден? — изобразила удивление Елена.

— Весьма. Утонченное лицо и эти волосы… Как тебе кажется?

— Да, что-то в нем есть. Но, мадам… Боюсь, он сломается пополам, если возьмет в руки что-то тяжелее свитка. Палочка больше подходит женщине.

Ровена рассмеялась.

— Цените грубую силу, леди? В таком случае, вам стоило бы учиться в Доме лорда Годрика. Там предостаточно тех, кто берется за палочку лишь в исключительных случаях.

— Учтивость там тоже проявляется в исключительных случаях, — ответила Елена, некогда встречавшаяся с учеником Гриффиндора пару недель. Он показался ей настоящим мужланом, да и его товарищи были ничуть не лучше.

— А тебе бы хотелось и того, и другого одновременно? — усмехнулась Ровена. — Если когда-нибудь тебе встретится кавалер, в равной степени наделенный и манерами, и силой, обязательно дай мне знать. Я хочу своими глазами увидеть это чудо природы.

Пришел черед смеяться Елене. На душе стало легко, и в какой-то момент она была готова рассказать Ровене о Феллане, но, когда его имя почти сорвалось с ее губ, она передумала. Обсуждать эту тему с матерью Елене было неловко. Мысль, что Ровена может счесть ее глупой и ветреной девчонкой, неприятно свербила в мозгу.

— На самом деле, мне еще трудно сделать выбор, мадам, — осторожно произнесла Елена. Солнце уже скатилось за горы. — Вокруг так много достойных юношей, что остановиться на ком-то из них — задача не из простых.

Ровена погладила дочь по волосам. В сумерках ее лицо снова стало лицом Мастера Ровены Рейвенкло, а не юной девушки, мечтающей о том, когда на замок спустится ночь.

— Тебе некуда спешить, — сказала она, глядя на Елену почти ласково. — И запомни одно: кого бы ты ни выбрала, Елена, я обещаю, что никогда не отправлю тебя в его дом против твоей воли.

Елена посмотрела на нее с удивлением. Фраза показалась ей довольно странной.

— Я никогда и не думала иначе, мадам.

— Вмешательство родителей в устройство брака сломало жизнь не одной девушке. И сломает еще многим, — в ее голосе звучала горечь. — Особенно, если за это дело берутся отцы. Самовлюбленные, глупые отцы, ослепленные собственным тщеславием.

Елена подумала, что Ровена говорит о себе и своем браке с отцом. Только через год она поняла, кого на самом деле имела в виду мать.

* * *

Елена проводила все больше времени с Фелланом — стараясь делать это таким образом, чтобы их дружба никому не бросалась в глаза. Как оказалось, он изучал самые азы магии вместе с младшим учениками, и Елена, с выпускной скамьи, была для него ценным помощником. Она знала, как правильно отработать любое заклинание, а Феллан, похоже, не обладал сверхъявственно большим магическим потенциалом. Впрочем, вполне возможно, что все трудности проистекали из его замкнутости: он словно не решался лишний раз обращаться за помощью и полагался только на себя. Может быть, его смущало пребывание в кругу детей. Как бы там ни было, Елена старалась помогать ему и словом, и делом, и постепенно он как будто проникся к ней доверием. Со стороны все выглядело так, что заканчивающая Хогвартс чародейка подбадривает отстающего соученика, и Елену это более чем устраивало. У нее был вполне обоснованный повод сопровождать его по замку, много болтать, делать с ним домашние задания и тренировать заклятия. Феллан говорил по-прежнему немного, но общество Елены явно приносило ему удовольствие.

Вскоре до нее дошли слухи, что Анвелл попросил родителей забрать его из Хогвартса. Его однокашники и леди Рейвенкло пребывали в потрясенном состоянии, пытались образумить, но юноша был непреклонен. У Елены, узнавшей об этом, упало сердце; она, в отличии от других, догадывалась о причине такого решения, и потому сломя голову бросилась к нему. Анвелл принял ее очень холодно — за маской надменности пряталась боль — и оставил все ее речи без особого внимания. Но, когда Елена в качестве последнего средства намекнула, что его отъезд разобьет ей сердце, в его глазах на миг зажглась искра надежды, он заговорил уже мягче и обещал подумать над своим решением. Это воодушевило Елену, и она уходила от него с чувством выполненного долга. Всю дорогу до своей башни она качала головой и думала о том, насколько все-таки глупы мужчины, готовые в угоду оскорбленным чувствам поставить крест на всей своей жизни.

* * *

— Уже гораздо лучше, Феллан, — похвалила Елена, посылая ему одну из самых обаятельных своих улыбок. — Манящие чары вы осваиваете на удивление быстро.

— Благодарю, миледи, — как всегда покраснев, отозвался он и опустил палочку. — В этом заслуга такого наставника, как вы.

— Феллан, — покачала головой Елена. — Мы же с вами друзья. Зовите меня Еленой, сколько можно вам повторять? Когда вы говорите «миледи», я чувствую себя старой и сварливой ведьмой, насылающей проклятия.

Феллан тихо засмеялся.

— Хорошо, миледи, — ответил он, подчеркивая последнее слово. — Как вы пожелаете, миледи. Больше не буду называть вас «миледи».

Елена тоже рассмеялась. Хотя его юмор не блистал изысканностью, ей нравилось, что он открывается ей и даже пробует шутить.

— Ловлю на слове, — она приподнялась в кресле и, незаметно набрав в грудь побольше воздуха, сказала: — Что вы скажете, если я приглашу вас на rendez-vous?

— Что это? — он слегка нахмурил брови.

— Так называют прогулку, — улыбнулась Елена, ничем не выдавая волнения. — С одной стороны моей семьи. Скажем, сегодня вечером? Если, конечно, вы не имеете ничего против.

Она отметила, что чувствует внутри трепет. Ничего подобного с ней не происходило, когда она приглашала на прогулки других. В сердце пробежал холодок.

Лоб Феллана разгладился, он улыбнулся и стал… очень красивым.

— Прогулка — это просто чудесно.

Холодок растаял, будто зима отступила перед теплом весны. Елена улыбнулась ему с прежним обаянием и беспечностью.

… Вечер как будто специально старался для них: прекрасен был закат, и ровная, как зеркало, озерная гладь, но самым главным подарком был покой. Елена несколько опасалась, что их может застать кто-то из ее бывших поклонников — в особенности, Калваг — но все обошлось. Они наслаждались каждой минутой прекрасного зрелища, этой непередаваемой красотой и друг другом. Когда Елена, споткнувшись на неровной тропе, едва не потеряла равновесие, Феллан удержал ее за талию. Слегка покраснев от собственной неловкости, Елена с улыбкой поблагодарила его и хотела отступить назад. Но Феллан вдруг крепко прижал ее к себе — она и подумать не могла, что его руки обладают такой силой. Его дико горящие серые глаза смотрели прямо в ее, и она рассеянно подумала, что он выше всего на какой-то дюйм. Идеально.

Поцелуй был сладким и нежным — не первый поцелуй Елены, но пока единственный, от которого закипела кровь. Феллан весь горел и дрожал, она чувствовала это, гладя его щеки, такие мягкие, несмотря на проступающую кое-где светлую щетину. Его кожа пахла чем-то сладким и приятным, позже Елена решила, что так пахнет мёд. Он скользнул руками по ее спине, плечам, тронул волосы и снова обхватил талию. Можно было подумать, что он тонет, а она — единственная вещь в мире, за которую можно схватиться.

— Елена, — шепнул он, вцепившись в нее. — Елена...

Несколько месяцев пролетели незаметно. Возможно, виной тому был огромный объем занятий, свалившийся на старших с наступлением весны — Елена не помнила, чтобы раньше ей приходилось так много корпеть над свитками и так мало спать. Ее однокашники ходили вечно сонные, недовольные, насупленные. Леди Рейвенкло не давала им спуску ни на день: каждый урок превращался в экзаменовку по изученным чарам, и гнев небесный обрушивался на тех, кто пытался отлынивать или работал палочкой спустя рукава. Даже Этель, славящаяся своим терпением и способностями на весь Дом, как-то раз после одного особенно выматывающего занятия не выдержала и заявила, что подумывает заказать ритуал богам мудрости на успешное окончание Хогвартса. Даже леди Хельга, обычно мягкая и снисходительная, не щадила их — не всем удавалось разобраться с перевоплощениями неживой материи в живую хотя бы с пятого раза. Мастер была непреклонна и заставляла каждого отрабатывать до последнего. Рейвенкловцы покидали Дом Хаффлпафф измученные, с ворчанием, что, дескать, уж она-то могла бы сжалиться над ними: ее собственные ученики — или «барсучки», как называла их Хельга — вовсе не выглядели «переучившимися». Наоборот, они беззастенчиво наслаждались жизнью, безо всякого огорчения сносили разносы Ровены за лень и несобранность, смеялись, дурачились — словом, всячески раздражали рейвенкловцев, которые целыми днями зубрили формулы заклинаний, получали нагоняи от своего Мастера, зевали, дремали и вид имели самый мрачный.

Однако Елена, несмотря на то, что ей приходилось ничуть не легче товарищей, чувствовала себя превосходно. В ней бурлила энергия, а внутри зрело предвкушение чего-то невообразимо радостного. Усилием воли она стирала с лица широкую улыбку, рисовавшуюся незаметно для нее самой. Аудитории не давили на нее, и в самые тяжелые часы, когда запястье затекало от вращения волшебной палочкой, а голова готова была взорваться от очередного длинного заклинания, сердце стучало беззаботно и радостно, призывая забыть о невзгодах. Иногда Елена ловила себя на том, что ей хочется запеть — и пусть однокашники уставятся на нее в неописуемом изумлении, а Ровена и вовсе остолбенеет перед аудиторией, как громом пораженная. Представляя себе эту картину, Елена с трудом подавляла смех и заставляла себя сконцентрироваться на занятии.

Она уже не скрывала от себя, что причиной такого необычайного внутреннего подъема был Феллан Макмахон.

С каждым днем он казался ей все более и более привлекательным. Его длинные волосы, падающие на лицо так естественно и небрежно, серебристые глаза, смотрящие исподлобья, впалые щеки, быстрая, ласковая улыбка — все это вызывало в Елене небывалое волнение. Они единогласно, без обсуждений решили не давать повода для распространения слухов: Феллан, хоть и выглядел несколько разочарованным, сказал, что скорее проглотит змею, чем бросит тень на честь своей дамы. Елена оценила его благородство в полной мере и наслаждалась каждым представившимся моментом — мимолетным прикосновением в аудитории, поцелуем в пустом коридоре, переплетением рук в потоке спешащих учеников. По вечерам они часто гуляли у озера, однако выглядело все более чем пристойно и невинно. Со стороны могло показаться, что новый ученик ищет внимания Елены (что ни у кого не вызывало никаких вопросов, только понимание), она же сохраняет с ним дружескую дистанцию и чисто светскую любезность. Однако если бы кто-то увидел их в укромном уголке парка или безлюдном коридоре, то был бы немало поражен. Елену бросало в жар от мысли, что их в самом деле могут застать — больше всего ее, конечно, страшили остальные поклонники, о которых она почти забыла — но пока все обходилось.

По мере приближения лета ее расписание становилось все более плотным и устрашающим. Как и другим старшим рейвенкловцам, Елене приходилось засиживаться за свитками до поздней ночи, а все дни коротать в аудиториях. Это расстраивало ее, зато в предвкушении свидания сердце билось как барабан, а встречи после перерыва были жаркими. Она поймала себя на том, что думает о Феллане как о мужчине — да, именно как о мужчине — и все чаще ощущает непонятное, но очень сильное и жгучее томление в низу живота. Отчасти благодаря ему она почти забыла о сне. Странное ощущение появлялось неожиданно и не оставляло места никаким другим мыслям. Когда Елена, собравшись с духом, тайно переговорила об этом с Этель, та, покраснев, призналась, что часто испытывает то же самое. Окончательно смутившись, она добавила, что это называется «желанием любви» и говорит женщине о том, что ей неплохо бы обзавестись мужем. Елена и сама догадывалась об этом, но слова Этель отчего-то смутили ее. Она не подала виду, чтобы не вызвать подозрений. Она бесконечно любила Этель и доверяла ей, однако что-то останавливало ее от того, чтобы открыться кому бы то ни было.

…— Госпожа Рейвенкло, может быть, вы все-таки соблаговолите мне ответить?

Елена встрепенулась и чуть не выронила свиток. Она сидела у окна в Общей гостиной, забравшись с ногами в кресло и предположительно читая о Ментальных чарах, а на деле вспоминая во всех подробностях особенно счастливый час, который она и Феллан скоротали в обеденное время у озера. Он поцеловал ее в шею, и от этого по всему телу побежали быстрые и очень приятные мурашки. И хотя он стремительно отстранился, испуганный своей дерзостью, больше всего ей тогда хотелось, чтобы он поцеловал ее снова. И…

Елена потрясла головой, отгоняя запретные мысли, и вскинула глаза на стоящую перед ней Ровену с иронично изогнутой бровью.

— Прошу прощения, мадам, — она всей душой надеялась, что мать не заметила ее вспыхнувших щек. — Я с головой ушла в Ментальные чары. Вы что-то у меня спросили?

— Я сказала, что хочу поговорить с тобой.

Елена спустила ноги с кресла и выпрямилась. Внутри шевельнулось недоброе предчувствие — так официально Ровена завязывала разговоры только в исключительных случаях, как правило, не суливших ничего хорошего. Обычно она просто подходила и говорила все, что хотела. У Елены холодок пробежал по спине: вдруг матери все известно про них с Фелланом? Быстро сказав себе, что стыдиться ей нечего, Елена приготовилась к любым вопросам относительно своего времяпрепровождения. Впрочем, лицо Ровены не выражало никаких гневных чувств, и это ее немного успокоило.

— Да, конечно, — как можно невозмутимее отозвалась Елена. — О чем угодно, мадам.

Ровена с грациозной неспешностью опустилась в соседнее кресло. Елена на мгновение позабыла о своей тревоге, залюбовавшись ее прямой спиной и густыми черными косами. Она попыталась сесть так же прямо, но поняла, что ничего не получится. Чего-то главного не хватало. Может, непоколебимого спокойствия или неподражаемого внутреннего достоинства, которого в Ровене было столько, что хватило бы и на троих? Елена не знала.

— До Лита* (кельтский праздник летнего солнцестояния, 21-22 июня — примеч. автора) ты закончишь Хогвартс, — сказала Ровена. Мимо быстро прошли две девочки, почтительно присев в реверансе перед Мастером. Она благосклонно кивнула им и вновь повернулась к дочери. — Я, леди Хельга и Годрик с Салазаром старались передать тебе и остальным все, что знаем сами. Теперь настает черед найти применение тому, что тебе удалось постичь.

Елена не сводила с нее глаз.

— Я давно думаю об одной вещи, — Ровена сцепила руки в замок. — Она захватила меня еще несколько лет назад, больше всего на свете мне хотелось изучить и исследовать ее, но моей заботой был — и останется уже навсегда — Хогвартс, расстаться с которым я не могу ни под каким предлогом. Сперва я думала попросить тебя, дочь моя, временно занять мое место и принять мои обязанности, а самой отправиться вслед за моими идеями, хотя бы за тем, чтобы удостовериться в своей правоте или ошибке. Однако скоро я отвергла эту мысль: долг Мастера — слишком тяжелая ноша для столь молодой колдуньи. Следовательно, остается одно. Скажи, что ты думаешь о друидизме?

Елена изумленно вскинула брови. Поистине, мать умела удивлять как никто другой.

— О друидизме?

— Да. Ты ведь слышала о нем?

— Возможно, — Елена постаралась сосредоточиться на том, что знала, хотя это было очень трудно из-за безграничного недоумения. — Это древняя магия народов, заселяющих запад, верно?

— Неизученная магия, — это слово мать произнесла с таким удовольствием, будто только что отведала необычайно вкусное блюдо. — Совершенно неизученная. Судя по тому, что мне удалось найти, это какая-то абсолютно другая разновидность магии, не та, которая покорилась мне, Хельге, Салазару и Годрику. В ее основе лежит что-то странное, но очень мощное. К сожалению, мне не довелось столкнуться с друидами раньше. В юности я была вынуждена перебраться очень далеко от тех мест, в замок твоего отца. А из него — сюда. Я бы очень хотела отправиться на запад и увидеть это воочию, но, как уже сказала, не могу оставить Хогвартс. Ты — очень способная чародейка, Елена, и…

— Вы правда так считаете, мадам? — быстро спросила она, не сумев сдержаться.

— Да, — Ровена едва заметно улыбнулась. — Так вот, ты могла бы посетить запад и изучить все как следует. Если, конечно, захочешь. Я не могу настаивать, но, все же…

Елена смотрела на нее во все глаза, осмысливая сказанное. Отправиться в новые места? Увидеть нечто неизведанное? Испытать наконец себя? Она ощутила, как ее накрывает волна восторга.

— Да! Да, да, да! — Елена вскочила с кресла и хлопнула в ладоши. Но тут же, смутившись своего ребячества, подобралась и сдержанно поклонилась матери. — То есть, я хочу сказать, не беспокойтесь, мадам. Я вас не подведу.

И все же ей не удалось скрыть широкой счастливой улыбки. Ровена улыбнулась в ответ.

— Что ж, отрадно слышать, что ты согласна.

— Согласна сотню раз!

— Саласия не прочь отправиться с тобой. Лорд Салазар считает это целесообразным, хотя и непросто было уговорить его. Он верит предрассудкам, считающим жителей запада дикарями.

— Ерунда! У нас же будут палочки! — от новости, что с ней будет Саласия, сердце всколыхнулось от радости.

— Вовсе не ерунда, но они не дикари, — голубые глаза Ровены загорелись, и было видно, что последним словам она не придает большого значения, поскольку мысли ее где-то далеко. — Своеобразный уклад жизни еще не делает человека дикарем. И возведение сооружений из камня — тоже. Я думаю, это как-то связано с их магией. Знания, которыми они обладают, могут внести множество изменений в наше понимание магии.

— Конечно, вы правы, мадам.

— Словом, опасности никакой. К тому же, сопровождать вас вызвался Реджис.

При звуке этого имени у Елены вытянулось лицо.

— Простите?

— Реджис Гонт хочет сопровождать вас с Саласией в путешествии, чтобы заботиться о вашей безопасности, — медленно проговорила Ровена. — И, Елена… Он прибудет в Хогвартс через два дня, навестить своего Мастера и поздравить тебя со скорым окончанием школы.

— Право? — без энтузиазма протянула Елена. — Это очень мило с его стороны.

Ровена приподняла бровь.

— Мне казалось, вы друзья.

— Разумеется. Я просто растерялась от такой неожиданной новости, вот и все.

Мать внимательно посмотрела на нее. В этом взгляде Елене почудилось что-то очень странное.

— Ты, должно быть, соскучилась по нему? — спросила Ровена будто невзначай, но ее глаза оставались испытующими.

— Н… да, мадам, — Елена качнула головой и откинула назад волосы. — Он был товарищем моих детских игр. Конечно, я буду рада увидеться с ним.

От взгляда матери ей внезапно стало не по себе. Она словно ждала от нее чего-то.

— Очень хорошо, — Ровена наконец отвела глаза и поправила мантию. — Вам будет, о чем поговорить.

Улыбнувшись, она сдержанно кивнула Елене и направилась в башню. Елена долго смотрела ей вслед, пытаясь разгадать, что же все это означает.

* * *

— О, небо, как же я рад вас видеть!

Елена сложила губы в обворожительную улыбку и склонилась в реверансе. Ровена, стоявшая чуть впереди, искоса взглянула на нее, слегка кивнула и обратила взор на молодого человека, быстро шагавшего через парк к замку. За его плечами развевался длинный темно-зеленый плащ, темные волосы блестели на солнце, как и высокие, до колен, сапоги довольно щегольского покроя. Сапоги неприятно напомнили Елене другого мужчину, куда более крупного, некогда шагавшего по парку с таким же напором, и она не без труда удержала на лице приветливую улыбку.

— Je suis heureux de vous accueillir, мesdames,*(Я счастлив приветствовать вас, дамы. — франц.) — воскликнул Реджис Гонт, приблизившись к каменным ступеням. Лицо его сияло. — Le ciel, comme je suis heureux!*(Небо, как же я счастлив! — франц.)

— Bonjour, Régis,*(Здравствуй, Реджис. — франц.) — любезно ответила Ровена. Ради того, чтобы встретить его, она — подумать только! — отпустила учеников с занятий немного пораньше, что они обещали впоследствии увековечить в истории. — Je suis aussi content de te voir, mon garçon.*(Я тоже рада видеть тебя, мой мальчик. — франц.)

Глаза Елены наполнились слезами. Не от растроганности, а оттого, что она долго не сводила взгляда с молодого мужчины, стоявшего напротив нее. За прошедшие годы Реджис Гонт изменился. Теперь он был хотя и не слишком высоким, но крепким, подтянутым, сильным на вид; подбородок и щеки покрывала щетина, что очень ему шло, руки казались знакомыми с физическим трудом, темные глаза смотрели с захватывающей смесью смущения и страсти. Пожалуй, он был даже красив — не так, как Джильбертус, с его изящной фигурой и тонким лицом, но все-таки красив. Реджис склонил голову и припал к ее руке. По-светски галантный жест, однако Елена чувствовала, какая горячая у него ладонь.

— Es-tu heureux de me voir, chère Helen?*(А ты рада видеть меня, милая Елена? — франц.) — тихо произнес он, не поднимая глаз. Она ощутила, что его пальцы слегка дрожат.

— Bien sûr, Regis, — ответила Елена, стараясь говорить спокойно и вежливо. — Tu es mon vieil ami, et tu m'as manqué.*(Конечно, Реджис. Ты мой старый друг и я скучала по тебе. — франц.).

Он вскинул голову и встретился с ней глазами. Елена слегка поежилась. Реджис просто прикипел к ней взглядом.

— Пройдемте в башню, — предложила Ровена. — Надеюсь, тебе придется по вкусу наш прием.

— Не сомневайтесь, леди Рейвенкло, — ответил ей Реджис, но взгляд его был по-прежнему прикован к Елене. — Я просто на седьмом небе.

…Реджис был очень оживлен и мил за столом — много говорил о своем поместье, о том, что пользуется среди соседей большим уважением, что капитал его растет. Хотя обращался он в первую очередь к Ровене, его глаза неотрывно смотрели на Елену. Ей было не слишком уютно из-за этого. У нее появилось странное впечатление, будто мать и Реджис знают нечто такое, о чем не хотят говорить ей. Она постаралась отогнать от себя это чувство, но с каждой минутой оно становилось все сильнее. Елена улыбалась, умело поддерживала разговор, но нервозность ее нарастала, и она измяла свою новую легкую накидку цвета золота.

— Я так рад, что ты заканчиваешь школу в числе лучших учениц. Ты не боишься отправиться на запад, дорогая… Елена? — Реджис явно через силу добавив в конце фразы ее имя.

— Нет, — ответила она. — Пока со мной палочка, я не боюсь ничего.

— Сильно сказано! — рассмеялся Реджис. — Не в духе юной леди, но сильно и смело.

Елена смотрела на него и пыталась отыскать черты мальчика, некогда игравшего с ней и Саласией, смешившего их французским акцентом, неуклюжими манерами и глупыми выходками. Ее попытки не увенчались успехом.

«Как же он изменился! — подумала она. — Красив ли он? Да! Нравится ли мне? Точно нет. Скорее, в нем есть что-то пугающее. Но что? Не пойму».

— Весьма благородно с твоей стороны стать сопровождающим, Реджис, — сказала Ровена, заметив, что дочь ушла в свои мысли. — Хотя я и спокойна относительно ее магических сил, меч никогда не бывает лишним в незнакомом месте.

Реджис польщенно улыбнулся.

— Мне и самому в радость побывать в новых местах, — произнес он. — А ваше доверие греет мне душу, как солнце. Сколько продлится наша экспедиция?

— Трех месяцев будет вполне достаточно, — леди Рейвенкло оперлась подбородком на руки. — Самое большее — четырех. Ты уверен, что твои дела не пошатнутся в твое отсутствие?

— Я уже распорядился насчет всего, — заверил ее Реджис. — Вы же знаете, на меня можно положиться.

Елена бросила взгляд в окно. Солнце уже склонилось к закату. Вечером она обещала встретиться с Фелланом. При воспоминании о нем внутри у нее все свело. Внизу живота разлился жар, и она вдруг испугалась, что выдала себя с головой. Но, к счастью, как раз в эту минуту Ровена принялась обсуждать с Реджисом перспективы экспедиции к друидам, и Елена снова взяла себя в руки.

— Мой брат тоже вскоре наведается сюда, — неожиданно сказал Реджис. — Ему нужно переговорить с Мастером Слизерином.

— Что-то серьезное? — осведомилась Ровена.

— Думаю, да. В последний раз, когда я видел его, он был сам не свой.

— Надеюсь, с его поместьем и делами все в порядке?

— Во всяком случае, я не слышал, чтобы у него возникли с этим трудности. Мне кажется, леди Рейвенкло, его беспокоят… дела личного свойства.

Елена невольно вздрогнула и взглянула на него. Ей показалось что-то многозначительное в его последних словах.

— Мастер Салазар как никто умеет устраивать дела личного свойства, — сказала она, заставив себя улыбнуться. — В этом ему нет равных.

— К сожалению, даже ему не подвластно все, — Реджис посмотрел ей в глаза. — Но, полагаю, Джильбертус все же получит свое.

— Правда? — вежливо поинтересовалась Елена, не понимая, о чем он говорит.

— Да. Мастер Слизерин … впрочем, неважно. Я еще увижусь с ним. А пока я целиком и полностью ваш.

Мысли Елены были заняты одним — предстоящей встречей с Фелланом, и она даже сама не заметила, какие трудности ей пришлось преодолеть, чтобы вести непринужденную беседу. Она отвечала на вопросы, вовремя вворачивала реплики и продолжала улыбаться. Время от времени она чувствовала на себе странный, испытующий взгляд матери, но не подавала виду, что замечает это.

Когда истекло время, положенное для вежливого визита, она поднялась, поклонилась Ровене и Реджису и произнесла:

— Прошу простить меня, мадам… и тебя, Реджис, но мне необходимо отлучиться. Через некоторое время я снова присоединюсь к вам. И мы… продолжим вечер.

Ровена подняла брови, но тем не менее кивнула. Что до Реджиса, то на его лице отразилась растерянность.

— Но, Елена…

— Я скоро вернусь, Реджис. Обещаю.

Он вопросительно повернулся к Ровене, а Елена пересекла просторный зал и быстро спустилась по лестнице сначала в гостиную Дома Рейвенкло, а затем — в коридор. В это время он был безлюден. Если, конечно, не считать одного человека.

Сердце у нее подпрыгнуло и радостно заколотилось. Феллан, слонявшийся у лестницы, увидел Елену и просиял улыбкой. Она бросилась к нему, чтобы обнять, но он опередил ее: обхватил руками за талию и притянул к себе. Его губы быстро коснулись ее шеи, отчего по всему телу девушки пробежала легкая дрожь.

— Наконец-то ты пришла, моя леди, — шепнул он и провел ладонью по ее белокурым волосам.

— Ты ждал меня? — спросила она, хотя и так знала ответ.

— И мог бы ждать еще целый год, — его серые глаза смотрели так ласково, так нежно. Елена погладила его по щеке — такой неожиданно колкой от покрывающей ее щетины — когда они потянулись друг к другу для поцелуя.

— Елена, ты…

От раздавшегося сзади голоса ее будто ударила молния. Она только-только почувствовала губы Феллана, когда он отстранился от нее. Растерянные, сбитые с толку, они воззрились на незваного гостя.

Реджис стоял прямо напротив них. В руках у него была ее золотая накидка.

— Ты забыла свою накидку, я подумал, без нее будет прохладно на улице, — лицо юноши оставалось спокойным, но зубы были крепко сжаты, а черные глаза сверкали от ярости.

Елена посмотрела на Феллана. Тот, хотя и выглядел пораженным, не отступил и открыто взглянул на Реджиса.

— Большое спасибо, Реджис, — она протянула руку и забрала накидку. — Я вечно забываю ее везде.

Феллан по-прежнему обнимал ее за талию.

— Не стоит благодарности, — ответил Реджис. Елене показалось, что в его глазах мелькнул алый, какой-то кровавый отблеск.

— Напротив, это было очень любезно, — сказал Феллан невозмутимо.

Реджис не моргая смотрел на него.

— Что же ты, Елена? — голос его слегка дрогнул от переполнявшей его горечи. — Представь меня своему… другу, раз уж мы встретились. Неприлично стоять так и разговаривать, будучи незнакомыми.

Внутри у Елены все оборвалось. Ситуация показалась ей каким-то нелепым сном, но никак не явью, происходящей с ней.

— Феллан Макмахон, — сказала она, обращаясь к Реджису, и затем подчеркнуто официально, с хорошо заученным галантным движением руки представила Феллану младшего Гонта: — Реджис Гонт, мой старый друг.

Феллан кивнул. Уголок его губ даже изогнулся было в улыбке, но довольно напряженной.

— Рад встрече.

Реджис снова прожег его взглядом.

— Ну что ж, очень приятно, что все приличия соблюдены, — произнес он, затем посмотрел на Елену. Ярость прошла, сменившись мимолетным выражением боли. Почти сразу оно исчезло. Елена, хоть и с большим трудом, не отвела глаз. — Простите, если помешал. Разумеется, распространятся ни о чем не намерен.

И он удалился быстрым шагом в направлении башни Дома Рейвенкло. Надеюсь, он сдержит свое слово, подумала Елена. Она вздохнула и опустила голову на грудь Феллану.

— Какой жуткий тип, — сказал он, пытаясь выдержать шутливый тон. Но в его голосе сквозила тревога.

— Мы были друзьями в детстве, — нехотя проговорила Елена. — И вот он надумал навестить меня и леди Рейвенкло.

— Кажется, у меня завелся очень ревнивый соперник, — Феллан погладил ее по плечу. Елене показалось, что в его глазах мелькнула печаль.

— Вовсе нет, — она провела рукой по его щеке. — Никакого соперника.

— Он точно так не считает.

— Неправда.

Его руки разжались.

— Он готов был броситься на меня. Еще немного, и не будь рядом тебя — бросился бы.

— Он напугал тебя?

Феллан взглянул на нее.

— Только тем, что он может нравиться тебе.

У Елены даже дыхание сперло от такого предположения. Оно было нелепо… и вместе с тем повергало ее в шок. Нет, она считала Реджиса Гонта красивым, но отмечала это отстраненно, как, например, красивый закат и другие явления природы. Его чувства смущали ее, а не льстили. Она видела в нем только мальчика, когда-то дружившего с ней. Вернее, пыталась увидеть, но у нее это не вышло.

— Нет, — тихо сказала Елена, скользнув руками по его груди, плечам и обхватив шею. — Никогда. Реджис… только друг. Больше ничего. Скоро он уедет, и мы встретимся в следующий раз только через несколько лет. Может быть.

Лоб Феллана разгладился. Он ответил на ее объятие, нежно погладил по спине.

— Я бы предпочел, чтобы вы не встретились никогда.

— Это тоже не исключается.

Елена решила, что момент рассказать ему о предстоящей экспедиции в сопровождении Реджиса Гонта еще не наступил.

* * *

Как и говорила Ровена, еще до солнцестояния старшие ученики закончили обучения и стали разъезжаться из Хогвартса кто куда. Елене было грустно расставаться с теми, с кем провела бок о бок столько лет. Особенно тяжелым ударом стал отъезд Этель — она отправлялась домой, к жениху, которого ей подыскали родители. Этель в глаза его не видела, однако родители заверили ее, что он более чем достойная партия и ей впору гордиться этим. Этель и сама не знала, что ей думать, а Елена была слишком подавлена, чтобы успокоить ее. Они проплакали в обнимку всю ночь перед отъездом Этель, а наутро даже не могли говорить от горя. Так и расстались, молча обнявшись напоследок, будто перед казнью.

Реджис покинул замок на следующий же день после того, как познакомился с Фелланом. Скомкано объяснил Ровене, что в поместье случилось что-то непредвиденное и ему нужно домой. Ни с кем не прощаясь, вышел за ограду Хогвартса и аппарировал. Он даже не встретился с Мастером Слизерином.

Зато оставил Елене письмо, открыть которое она побоялась и отложила до лучших времен. Ей и без того было горько после расставания с Этель, чтобы добавлять к этому новые огорчения.

Однако долго раскисать было некогда. Настало время готовиться с экспедиции на запад.

— Нас ждут приключения, оруженосец! — Саласия держалась самоуверенно, как и всегда, однако чувствовалось, что она немного нервничает. Так или иначе, она старалась поддержать Елену, за что та была ей благодарна.

— Не сомневаюсь, — ответила Елена, слабо улыбаясь. — С тобой я найду приключения где угодно.

Саласия рассмеялась и обхватила ее за плечи.

— Не забывай, оруженосец идет в огонь и воду. Чувствую, у нас будет и то, и другое.

Елена посмотрела на нее и улыбнулась уже окрыленнее, ощутив прилив энергии и радостное предвкушение.

* * *

— Так это правда? Ты покидаешь меня на три месяца? — Феллан перебирал ее светлые волосы.

Елена, лежа головой у него на коленях, пустилась рассказывать о тайной магии друидов, о том, какая важная миссия возложена на нее и как она жаждет доказать наконец, чего стоит на самом деле. Эмоции так захватили ее, что она не заметила, как движения Феллана стали машинальными, а сам он застыл, как изваяние. Пару раз она засмеялась, но он не поддержал ее.

— Смотрю, ты не слишком опечалена, — заметил Феллан. Она не могла видеть его лица, но почувствовала, что он задет.

Елена приподнялась, опершись на локти, сжала его запястье и улыбнулась. Они расположились в астрономической башне, абсолютно заброшенной в дневное время. Когда-то в детстве Елена боялась подниматься сюда — ее пугала сумасшедшая высота и безлюдность. Но с годами она научилась ценить царящий здесь покой и открывающийся на озеро и горы ослепительно прекрасный вид.

— Я же вернусь. Время пройдет быстро. Я буду думать о тебе каждый день… Если, конечно, ты не забудешь меня и не окажешь честь какой-нибудь другой молодой леди.

Она засмеялась, давая понять, что это шутка, но смех прозвучал немного болезненно. Сердце предательски сжалось от мысли, что подобное может быть правдой.

Словно почувствовав ее смятение, Феллан наклонился и обхватил ее голову.

— Не смешно, — сказал он, гладя ее локоны. — Я бы не отпускал тебя всю жизнь. Мне тяжело расставаться с тобой, но, если ты вернешься, я готов ждать хоть до скончания века. Только возвращайся. Без тебя мне никуда, Елена.

Она почувствовала, как ее бросает в жар. Медленно поднявшись, заглянула ему в лицо — доброе, юное, красивое лицо, озаренное солнечным светом. Она могла бы смотреть на него вечно, завороженная любовью, пронизавшей каждую его черту. Елена обхватила его лицо ладонями и поцеловала.

На этот раз все было иначе. Казалось попросту невозможным прервать поцелуй, даже когда его руки опустились ниже, даже когда перестало хватать дыхания. Он был так близко — прекрасный, ослепительный, дарующий тепло и свет, как солнце, его мягкие пепельные волосы щекотали ее щеку, его дыхание обжигало шею. Ей казалось, что ничто не может достаточно крепко связать ее с ним, и в то же время ей хотелось этого больше всего на свете. Елена потянула его к себе, дернула вниз мантию. Феллан вздрогнул, но лишь крепче прижался к ней и отстранился немного назад только затем, чтобы прошептать:

— Елена, неужели тебе хочется…

— Да! Да, да, да, — мантия сдалась не сразу, но все-таки сдалась.

Его руки задрожали уже ощутимо, но он не отступил. Немного времени — и Елена ощутила мурашки от непривычного прикосновения его пальцев к бедрам и животу. Его кожа была прохладной и гладкой. Очень приятно.

Они оба были невинны, однако все произошло совершенно естественно.

Позже, когда солнце скрылось за соседней башней и они оказались в тени, Елена рассеянно проводила пальцами по его груди и размышляла, куда это все их приведет и как она была счастлива в этот момент.

Три месяца. Может быть, это небольшой срок, если речь идет о занимательном приключении. Но это слишком много времени для того, кто будет ждать встречи.

Она будет ждать.

Феллан открыл глаза, приподнялся, перевернулся и уткнулся лбом ей в грудь. Елена усмехнулась и погладила его волосы.

— Ты любишь меня? — спросил он, не поднимая головы.

Елена хотела было ответить легкомысленно — заводить такие разговоры после того, что у них было, ей казалось странным — однако что-то в его голосе заставило ее стать серьезной. Может быть, искренняя тревога. Она задумалась над ответом, но тут слова сами слетели с ее губ, прежде чем она успела их осмыслить:

— Как никого.

Феллан поднял голову, поцеловал ее в ключицу и посмотрел в глаза.

— Значит, три месяца, — задумчиво проговорил он.

Елена хотела повторить, что обязательно вернется, однако Феллан ласково прижал палец к ее губам.

— Ничего не говори. Я хочу, чтобы ты запомнила это надолго.

Он поцеловал ее во вторую ключицу, потом ниже груди, потом спустился к животу. Елену сковало недоумение, удивление и в то же время сладостное предвкушение. По телу снова пробежала дрожь. В тот момент, когда Феллан миновал живот, он нашарил ее руку и сжал что было сил. Затем его губы спустились еще ниже. У Елены вырвался вздох. Она хотела что-то сказать… но ведь он попросил ее молчать. И она повиновалась.

Она вздохнула еще раз. Потом еще, еще и еще. До тех пор, пока вздох не перешел в стон.

Феллан оказался прав. Елена запомнила это на всю жизнь.

Сборы и прощания не заняли много времени. Елена очень смутно помнила последние дни перед путешествием: ее всю переполняла тревога, восторг и нервозность одновременно. Ни для чего другого эта смесь чувств попросту не оставляла места. Она знала только, что ей не терпится поскорее отправиться в путь, и никакая особенная грусть в то время не забиралась в ее душу. Елена ощущала себя живой, энергичной и молодой, как никогда.

Наконец настал день отправления. Мастера вышли проводить юных леди в дорогу в полном составе, что Саласия, естественно, приняла как должное, а Елена несколько смутилась. Ей это казалось несоответствующим моменту. Они ведь всего-навсего пробудут вне Хогвартса несколько месяцев и вернутся домой задолго до Имболка. Однако по взволнованным лицам наставников девушка поняла, что им это вовсе не кажется пустяковой прогулкой.

— Будь умницей, моя девочка, — сказала леди Хельга, ласково взъерошив светлые волосы Елены. — Не позволяй разбойнице втягивать тебя в передряги и присматривай за ней, чтобы она сама не попала в беду. Помни всегда об осторожности. Договорились?

— Разумеется, леди Хельга, — улыбнулась Елена и тепло стиснула ее запястье. — С нами все будет в полном порядке, не беспокойтесь.

— Будет-то будет, а я все равно переживаю, — вздохнула добродушная Хельга и улыбнулась в ответ немного печально. — Благослови вас небо, дети мои.

Лорд Салазар старался держаться невозмутимо, но его выдавало бледное, осунувшееся лицо и тоска в глазах. При виде этих печальных глаз у Елены впервые за все время больно кольнуло в сердце.

— Будь всегда начеку и смотри в оба, дорогая, — напутствовал дочь Слизерин и на мгновение отвернулся якобы за тем, чтобы поправить плащ. — Ты — сильная колдунья, да и от того, что с тобой Елена, мне спокойнее в десятки раз, но все же никогда не забывай об опасности.

— Хорошо, отец, — Саласия поклонилась и сжала его руку. От ее обычной самоуверенности сейчас не осталось и следа, она выглядела маленькой девочкой, впервые покидающей родительский дом — напуганной и растерянной.

— Я даю вам слово, лорд Салазар, что ваша дочь вернется домой целой и невредимой, — попыталась утешить его Елена. Слизерин взглянул на нее и едва заметно улыбнулся.

— Слово твое и твоей матери нерушимо, это я знаю, — сказал он, положив свободную руку ей на плечо. — И потому высоко ценю такое заявление. Однако помните: в случае малейшей угрозы дайте мне знать, и уже через минуту мы с Джильбертусом будем на месте.

— Нет нужды звать этого напомаженного хлыща и его братцев, — пробасил лорд Годрик. Он говорил бодро, но чувствовалось, что и у него сердце не на месте. — Даю руку на отсечение, они обе знают все боевые заклинания назубок. Я сам проверял. Стоит им только несколько раз взмахнуть палочкой…

— Годрик! — сердито воскликнула леди Хельга, заметив напрягшиеся лица леди Рейвенкло и Слизерина. — Нет совершенно никаких причин считать, что им понадобятся боевые заклинания!

— Я только в мерах предосторожности… — Гриффиндор сжал огромные кулаки и опустил голову. Вид у него был расстроенный.

Ровена выглядела спокойной. Только уголки губ были опущены, и между бровей залегла морщина.

— Счастливой дороги, Елена. Когда ты вернешься домой, мир будет казаться тебе совсем другим. Ты молода, и лучшего времени для новых открытий, новых впечатлений, нового опыта нет. Ты вернешься другой… совсем взрослой леди, — Ровена протянула ей на прощание руку, но потом не сдержалась и быстро обняла. — Я буду ждать тебя.

— Мы скоро вернемся, — Елена несколько опешила от прилива чувств Ровены. Обнимая ее, она с отстраненным удивлением отметила, что уже сровнялась с матерью в росте. Задним числом Елена подумала, что ей пошел девятнадцатый год, и не за горами тот день, когда им с Ровеной предстоит поменяться местами, и тогда уже ей нужно будет заботиться о матери и оберегать ее. Мысль наполнила ее сердце тоской и любовью и заставило его сжаться. Она пробормотала еще: — Я не подведу вас… тебя, мама, — но совсем невнятно, потому что ей сдавило горло.

Ровена быстро поцеловала ее в лоб, обняла еще раз и отступила.

— Большое спасибо вам за добрые напутствия, — Саласия, судя по всему, успела взять себя в руки и заговорила почти обычно — то есть с королевской небрежностью. Трогательный момент прощания довлел над ней недолго. — Мы преумножим славу Хогвартса и заставим говорить о нем всю Британию.

Лорд Салазар наклонился к ее уху и что-то прошипел на змеином языке — их фамильной особенности. Саласия слушала серьезно и так же серьезно отвечала. Елена не слишком любила эти свистящие звуки, и потому обменялась напоследок взглядом с Ровеной. Мать улыбнулась ей, но улыбка вышла бледной.

— Время пройдет быстро, — сказала Елена, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнения. — Не успеете оглянуться, как мы уже будем дома.

Леди Хельга обняла из обеих, после чего девушки миновали ворота — Елена при этом невольно вздрогнула, слишком уж редко она выходила за них — и крепко взялись за руки. Елена искоса взглянула на Саласию, но та, серьезная, сосредоточенная, смотрела только перед собой. (предстояло аппарировать). Мгновение темноты, это ужасное сдавливающее ощущение, от которого хотелось кричать — и вот наконец Елена вдохнула полной грудью.

Они оказались на поросшем вереском и жесткой травой луге, где на просторе гулял ветер. Воздух здесь был спертым от жары и дрожал вдалеке; синее небо казалось каким-то неестественно ярким, будто его раскрашивали, выгоревшая растительность припадала к земле, словно в изнеможении. Редкие деревья возвышались над плато, как башни. Впереди, насколько мог охватить глаз, тянулась та же травянистая равнина, изнывающая под жгучим солнцем.

Чувствуя легкое головокружение (как всегда после аппарирования), Елена не выпускала руку Саласии и пыталась справиться с навалившейся слабостью. То ли из-за большого расстояния, то ли из-за волнения, но на этот раз перемещение далось ей с необычайным трудом. Она посмотрела на Саласию. Та выглядела бодрой, хоть и несколько побледневшей. Во всяком случае, ничья рука для того, чтобы сохранять равновесие, ей точно не требовалась.

— Мы… перенеслись, куда нужно? — спросила Елена, делая несколько осторожных шагов. Ее слегка качнуло вправо, и она пока решила повременить с передвижением.

— Хотела бы я, чтобы это было так, — Саласия раздраженно откинула с лица черную прядь и расстегнула мантию. — Знаю только, что здесь чертовски жарко.

Не сговариваясь, девушки забросили за спины дорожные мешки. Елена огляделась. Только трава и деревья на много миль вперед. Похоже, их занесло в какую-то глушь. Никаких следов человеческого пребывания она не видела, более того — ей в жизни не доводилось встречать столь заброшенного место. Елена почувствовала, как мантия прилипает к спине — не столько от жары, сколько от охватившей ее паники.

— Ты видишь какие-нибудь строения? — обратилась она к Саласии, пытаясь произнести фразу так, чтобы голос ее не дрогнул.

— Нет, — Саласия стояла чуть впереди, поэтому лица ее Елена видеть не могла, однако по голосу было понятно, что ей тоже не по себе. — Тут нет ничего, кроме этой треклятой травы. Впрочем, постой… — в ее голосе скользнула нотка надежды. — Вон там, за кривым деревом, видишь?

Она махнула рукой, а Елена напрягла зрение, стараясь разглядеть что-то вдали. И действительно — ей показалось, что она видит какую-то постройку. Сердце у нее подпрыгнуло.

— Думаю, нам нужно туда.

— Неужели? — не без насмешки отозвалась Саласия и двинулась вперед. Почувствовав, как отчаянно Елена вцепилась в ее руку, она обернулась, заглянула в ее бледное, испуганное лицо и сказала неожиданно ласково:

— Ну, что же ты? Выше нос, оруженосец, мы почти у цели! Все будет хорошо.

Ее тон подействовал на Елену ободряюще. Приказав себе успокоиться и собраться с силами, она зашагала по сухой траве вслед за Саласией к загадочной постройке — единственному сооружению среди выжженной солнцем пустоши.

— Я готова раздеться догола, — простонала Саласия, спуская мантию с плеч. — Чертово солнце жжет меня через ткань!

— Можешь раздеться, здесь все равно никого нет, — слабо улыбнулась Елена. Она тоже уже успела пожалеть, что облачилась в длинную мантию. Но откуда же они могли знать, что здесь будет такое пекло? — Если, конечно, ты не стесняешься меня.

— Я, само собой, просто неотразима, — Елена не видела ее лица, но совершенно точно знала, что сейчас на нем играет самодовольная усмешка. — Однако не настолько, чтобы вскружить голову представительнице моего пола. А может… может, и настолько! Из меня получился бы довольно миловидный юноша, тебе не кажется?

Елена сдавленно хихикнула. Саласия порой просто вводила ее в ступор своими заявлениями, но сейчас она была этому даже рада. По крайней мере, это позволяло хотя бы немного отвлечься от палящего солнца, от которого силы таяли с каждой минутой.

— На мой взгляд, в качестве парня ты была бы слишком изящной, — сказала Елена, вытирая лоб тыльной стороной ладони. — Вернее, изящным… Таким обычно не хватает мужественности.

— Да? — Саласия снова обернулась к ней, на этот раз — с веселой ухмылкой. — Я была бы не такой мужественной, как тот белобрысый мальчишка?

Елена невольно сбилась с шага.

— Белобрысый мальчишка? — повторила она, причем голос ее прозвучал несколько выше, чем обычно. Неужели она раскрыта? Но как?

— Ну да, — хихикнула Саласия. — Такой странный и молчаливый, он, кажется, недавно учится у вас. Впрочем, зачем я его описываю — ты и так прекрасно помнишь своего дружка. Могла бы и мне рассказать, между прочим!

Елена остановилась, глядя на нее с изумлением.

— Но как ты узнала?

— И даже не извинилась! Ну, мой дорогой оруженосец, о вас знают все.

У Елены перехватило дыхание. Заметив, что она застыла, Саласия тоже остановилась и посмотрела на нее лукаво.

— Правда? — хрипло выговорила Елена.

— Неправда, — Саласия рассмеялась. — Выдохни! Просто я видела вас поднимающимися на Астрономическую башню. Вы держались за руки и все такое. А я-то думала, у тебя нет от меня секретов!

От нахлынувших чувств у Елены снова закружилась голова: с одной стороны, облегчение, что ее тайна остается при ней, с другой — стыд от того, что она скрывала ее от лучшего друга.

— Мне бы не хотелось, чтобы все дошло до Ровены, — сказала Елена, глядя на Саласию почти виновато. — Она и без того часто бранит меня из-за моих поклонников.

— Ну, с такими придурками это неудивительно, — отозвалась Саласия. — До сих пор не пойму, что ты нашла в том верзиле из Дома Хаффлпафф? По нему не скажешь, что он в состоянии разобраться, за какой конец нужно держать волшебную палочку.

— Это уже в прошлом, — быстро сказала Елена.

— Конечно, в прошлом, — ехидно подтвердила Саласия. — Теперь у тебя есть белобрысый, с которым ты поднимаешься на Астрономическую башню. Кстати, а что вы там делали?

Елена вспомнила тот вечер, проведенный под сенью каменных сводов, и невольно покраснела до корней волос. Вспоминать о нем ей было неизъяснимо приятно — и в то же время снедало какое-то неудобное чувство.

К счастью, Саласия не обратила внимания на ее смущение: обе девушки давно раскраснелись от жары.

— Ну, он признался мне в любви, — как можно небрежнее ответила Елена. Открыть кому-либо правду о том свидании она пока не могла.

— Как романтично! — Саласия фыркнула. — И для этого непременно нужно было подниматься на такую верхотуру. Нет, все-таки им определенно не хватает кое-чего в мозгах. К слову, я так рада, что Реджис не увязался за нами! Не хватало мне еще и за ним присматривать.

— Что-то приключилось в его поместье, — сказала Елена, чувствуя, как при мысли о Реджисе у нее заныло в желудке. «Даже на расстоянии вы все умудряетесь держать меня в напряжении, — подумала она, не сдержав усмешки. — Уже десять минут только о вас и разговор. Один то, второй другое, третий еще что-то. А ну вас! Дайте отдохнуть хоть ненадолго».

— Что бы это ни было, я просто счастлива, — откликнулась Саласия. Налетевший сухой ветер растрепал ее волосы. — Реджис на удивление глупый мальчишка. И останется таким, несмотря ни на что! Он бы попал в передрягу, не успей мы сделать и пары шагов.

— Да, точно! — издала смешок Елена, радуясь перемене темы. В мешке у нее лежало его письмо, прочесть которое она решила как-нибудь потом. В конце концов, Реджис Гонт — не та вещь, о которой она должна беспрерывно рассуждать, очутившись в чужом краю.

За этим разговором они наконец подошли к загадочному сооружению, вблизи оказавшемуся десятком огромных черных гладких валунов, выстроенных в явно продуманной, но совершенно непонятной последовательности. Все вместе они образовывали странную фигуру — нечто вроде треугольника с выпуклым основанием. Елена рассматривала конструкцию во все глаза: ей в жизни не доводилось видеть ничего более грандиозного и в то же время — бессмысленного.

— И что это такое?! — громко вопросила Саласия, приставив ладонь козырьком к глазам и оглядывая валуны в полном недоумении. — Я рассчитывала, что мы найдем жилье, а это… какие-то дурацкие камни! И ни одной живой души! Черт, кажется, мы попали в переплет!

Пока она возмущалась, Елена медленно обошла один валун, поражаясь его высоте и абсолютной гладкости. Сооружения совершенно очевидно было рукотворным; более того — ей показалось, что она ощущает исходящие от него магические волны. Удивленная, она прислушалась к себе, но ничего не изменилось. Валуны излучали магическую энергию.

— Я чувствую здесь магию, — неуверенно произнесла она. Солнце стало печь еще сильнее, но теперь ей было уже не до него. — Саласия! Ты тоже чувствуешь ее?

— Я чувствую, что вот-вот расплавлюсь! — раздраженно выпалила Саласия. Ее зеленые глаза зло сверкали. — И не знаю, заметила ли ты, но мы по всем признакам — в беде! Может, это заставит тебя отвлечься от любования камешками и подумать, что нам делать дальше?

Елена слышала ее, но слова доходили через раз. Исходящая от валунов магия как будто становилась сильнее, влекла ее и призывала к себе. Повинуясь этому порыву, Елена положила ладонь на валун и закрыла глаза.

Если бы небо начало рушиться в ту же секунду, она и тогда не испытала бы такого вихря обжигающих ощущений; никогда раньше ей не приходилось сталкиваться со столь масштабной магической энергией — даже вполовину, даже в четверть того. У Елены вдруг проснулось чувство, будто что-то должно подняться в ней, выйти из неволи, что-то легкое, неуловимое, свободное, словно птица, и вместе с тем — мощное, как морская волна при шторме. Она не владела захлестнувшей ее энергией — это энергия завладела ей, поглотила целиком. Елена позабыла о том, где она, позабыла о Саласии, о Феллане, о матери, позабыла обо всем. Единственное, что было реальным — растущая в ней сила, неукротимая, ослепительная, дикая. Рвущаяся на волю. Елена задохнулась и прижалась к валуну лбом.

Удивительным образом настоящее смешалось с прошлым. Она снова была маленькой девочкой и стояла перед матерью, вручающей ей волшебную палочку. У нее захватило дух, она мечтала об этом моменте несколько лет… а когда он наступил, она не могла решиться протянуть руку и взять самую необыкновенную в мире вещь — свою палочку. И тогда на помощь ей пришел голос матери: «Бери же, Елена. Она твоя».

Елена распахнула глаза. К ней снова вернулось настоящее: травяная равнина, солнце, Саласия, гневно взирающая на нее. Чувствуя во всем теле легкую дрожь, Елена повернулась к ней и проговорила хриплым от возбуждения голосом:

— Саласия! Подойди сюда. С ума сойти, какая здесь…

— Ты издеваешься? — заорала Саласия, спугнув несколько птиц с ветки ближайшего дерева. — Это камни, Елена! КАМНИ! И если ты немедленно…

— Эй! — окликнул вдруг чей-то голос. — Немедленно убирайтесь отсюда!

Девушки вздрогнули и одновременно повернули головы на звук. К ним быстрым шагом приближался какой-то человек; рыжие волосы и густая борода (на мгновение Елену посетила безумная мысль, что за ними явился лорд Годрик) пламенели на солнце, поступь была решительной, рост — огромным. Одет он был в просторное, доселе невиданное Еленой темно-зеленое одеяние. В руках у мужчины ничего не было, но вид, несмотря на это, был довольно пугающ.

Его появление оказалось настолько неожиданным, что Елена моментально очнулась от охватившего ее блаженного состояния. Они с Саласией выхватили палочки и взирали на рыжеволосого пришельца со смесью страха и изумления на лицах. Приблизившись и увидев волшебные палочки, он остановился и вперил в обеих недобрый взгляд. Он не был таким исполином, каким показался издали; Елена уступала ему в росте всего на каких-то несколько дюймов.

Некоторое время мужчина молча смотрел на них. Его светло-голубые глаза сузились, когда он переводил их с Саласии на Елену и обратно. Не опуская палочек, девушки, в свою очередь, рассматривали его. Трудно было определить его возраст: борода добавляла годов, но, судя по гладкой коже и блеску глаз, ему несильно перевалило за двадцать.

Елена прокручивала в голове все подходящие к ситуации боевые заклинания, когда мужчина заговорил:

— Вижу, вы не из этих мест и прибыли издалека. Кто вы и что вам нужно в святилище?

Он говорил на их языке, но с таким необычным произношением, что Елена понимала его через слово. Странный вид незнакомца, его не менее странная речь, взгляд, которым он смотрел на них — все это заставляло Елену чувствовать себя как во сне, причем далеко не в радужном. Перед ними стояла настоящая опасность, та самая, о которой предупреждал лорд Салазар. Может быть, они нарушили какое-то местное табу? Зашли туда, куда нельзя заходить под страхом смерти? И теперь их ждет кара? Мужчина ничего не предпринимал и просто смотрел, по-видимому, ожидая ответа. Заметив, что Саласия находится в ступоре, Елена взяла переговоры на себя:

— Мы не хотим ничего плохого. Ни я, ни моя спутница не знали, что это — святилище, и, если повели себя неправильно, то просим вашего прощения. Я — Елена Рейвенкло, а это — Саласия Слизерин. Мы действительно прибыли издалека, чтобы получше узнать тех, кто обитает в этих краях.

Она говорила спокойно и размеренно, но руки у нее дрожали. Мужчина свел брови, однако лицо его как будто немного прояснилось.

— Я чувствую магию в вас обеих, — сказал он, выставляя вперед руки ладонями вверх. — И, хотя мне неясно назначение предметов в ваших руках, вы очевидно наделены силой. Откуда же вы прибыли?

— Из восточной Британии, — Елена несколько успокоилась. — Не знаю, слышали ли вы о Хогвартсе?

— Хогвартс? — мужчина с трудом проговорил это слово. — Что это такое?

— Это школа, где чародеи передают знания и опыт юным, — ответила Елена. — Дабы магические знания сохранялись во веки веков.

Мужчина погрузился в раздумье, по— видимому, осмысливая услышанное.

— Что же тогда вам нужно здесь? — спросил он после продолжительной паузы.

— Узнать подробнее о местной магии. Тот факт, что вам незнакома волшебная палочка, — Елена подняла ее повыше. — Говорит о том, что вы управляетесь со своими силами иначе. Нам кажется, это разумно — налаживать связи между чародеями по всей Британии.

Она удивлялась самой себе — эта складная речь никак не вязалась с тем волнением и страхом, которые она испытывала в данный момент.

Мужчина настороженно смотрел на нее.

— Меня зовут Джодок, — представился он. — В твоих словах, Елена Рейвенкло, есть правда: чародеев среди нас мало, хотя людей, проживающих здесь и за горами, предостаточно. Не знаю, как зовутся одаренные богами у вас, но мы называем себя друидами. Нам подвластно множество тайн и откровений богов. Благодаря им мы можем творить как добро, так и зло.

— Большего желания, чем получить от вас крупицу знания, у нас нет, — сказала Елена, у которой при слове «друиды» заколотилось сердце. — Если, конечно, вы будете столь щедры и великодушны, чтобы поделиться им.

— Я провожу вас в деревню, — Джодок поправил свое одеяние. — Если ты говоришь правду, бояться вам нечего. Но если солгала и на уме у вас плохое — говорю заранее: живыми вы не вернетесь.

— Разумеется, я говорю правду. Клянусь жизнью и здоровьем моей матери.

Джодок испытующе заглянул ей в лицо.

— Идите за мной.

Елена дернула за рукав Саласию. Им не оставалось ничего другого, кроме как последовать за своим новым знакомым.

* * *

— Ну и дикари! — поморщившись, шепнула Саласия — шепнула достаточно громко, чтобы слова долетели до ушей их ближайших соседей.— Только посмотри на них!

Елена толкнула ее локтем. На ее взгляд, не существовало наименее подходящего момента для озвучивания подобных вещей.

Они сидели прямо на полу в просторной хижине — а вокруг них расположилась дюжина мужчин и женщин, в том числе и Джодок, который, собственно, и привел их сюда. Он объяснил, что это — другие друиды, большинство гораздо старше и опытнее него, и сейчас они будут принимать решение относительно заявившихся к ним чародеек с востока. Есть еще и другие, добавил он, но они ушли в леса совершать необходимые ритуалы, и вернутся в деревню лишь спустя четыре луны. Елена не возражала — ей было достаточно некомфортно и в присутствии двенадцати незнакомых ей человек, в руках которых находилась ее дальнейшая участь.

Все были одеты в ту же одежду, что и Джодок — с той только разницей, что женщины носили темно-синий цвет. Они выглядели немного приветливее мужчин. Одна из них, во всяком случае, едва заметно улыбнулась девушкам — тонкая, поджарая, загорелая, с огненно-рыжими волосами и красивыми синими узорами на плечах и шее. Елена улыбнулась было ей в ответ, но тут же наткнулась на суровые, недоверчивые лица мужчин, и улыбка ее погасла.

— Так, значит, вы с востока — Джодок правильно передал нам ваши слова? — сказал один друид, на вид самый старший, и, по-видимому, главных из всех. Волосы его были абсолютно белыми, а лицо поверх морщин раскрашено синей краской.

— Да, — ответила Елена. Она чувствовала на себе взгляды всех собравшихся, и от этого ей хотелось завернуться поплотнее в мантию. — Из школы магии Хогвартс. В ней собираются юные чародейки и чародеи со всех краев Британии.

Один из друидов, юноша лет девятнадцати с очень белой кожей, неотрывно смотрел на Елену тяжелым, немигающим взглядом. У той пробежали по спине мурашки от нервозности. Что он задумал?

— Школа? — удивленно протянула бандури (Джодок шепотом пояснил, что так называют женщин-друидов), сидевшая справа от главного. Самой отличительной деталью ее внешности было отсутствие одного глаза. Елену это несколько шокировало, но она всячески старалась не подавать виду. — Вы хотите сказать, что преподаете чадам магию, как счет и письмо?

— Да, — повторила Елена, чувствуя себя не слишком сообразительной ученицей на уроке. — Моя мать, Ровена Рейвенкло, и трое ее соратников образовали Хогвартс, когда я была совсем ребенком. С тех пор множество чародеев постигло магические науки под их наставничеством.

— Вы живете обособленно от других в этом самом Хогвартсе? — осведомился светловолосый мужчина слева от нее.

— Да, — в третий раз произнесла Елена. Белокожий друид по-прежнему сверлил ее глазами. — Соседство с маглами бывает небезопасным.

— Маглами? — переспросил седой друид.

— Не наделенными магией, — пояснила Елена. — Магия очень пугает их, и они предпочитают сражаться с ней. Поэтому мы вынуждены оставаться в тени. Моя мать одна из немногих, кто посещает деревни маглов, разыскивая там детей с магическим даром.

— Люди, обделенные богами, никогда не пытались выступать против нас, — сказала рыжеволосая женщина, та самая, которая улыбалась Елене. — Мы для них — проводники богов, врачеватели, советчики. Или те, кто может наказать.

— Так было до тех пор, пока не явились люди из-за моря, — возразил ее сосед. — Они стали насильно обращать наших людей в свои верования. Хотя почти все остаются верными мудрости предков, есть и такие, кто поверил захватчикам.

— Норманнам? — спросила Саласия.

— Нет, дитя, — покачала головой бандури. — Тех, о ком мы говорим, называют «латиняне». Это жестокий, свирепый народ, завоевавший множество земель. Они не ведают ни сострадания, ни пощады. Они вынуждают нас поклоняться их богу, чтобы еще более утвердиться в наших краях. Среди них есть те, кто тоже наделен силой, но никакого содействия они нам не оказывают.

— Им недолго осталось распоряжаться у нас, — вставил Джодок. — В народе зреет бунт, и восстание уже не за горами.

— Латинян не одолеть одной только яростью, — ответила бандури. — Мы еще слишком слабы, чтобы дать отпор тем, кто покорил полмира. Нам нужно накопить силы, и уже тогда изгнать с наших земель. Надеюсь, именно это ты говоришь людям, Джодок.

— Я говорю им никогда не забывать о том, кто они! — с жаром воскликнул он.

— Как ты все-таки еще молод…

Лицо Джодока — та его часть, которую не скрывала борода — побагровело.

— Не смей говорить так, Шела! Я уже доказал, что обладаю не меньшей силой, чем вы!

— Хватит, — прервал его главный друид. — Мы совсем забыли, что обсуждаем в первую очередь этих двух девушек, прибывших к нам с некой целью. Чего же вы хотите, чужеземки?

— Я же рассказывал вам, — пробурчал Джодок.

— Мы бы хотели изучить вашу магию, — сказала Елена. — Она такая необычная и древняя. Если вы позволите, мы расширим область знаний и вернемся в Хогвартс с богатством вашей силы.

— Насколько я понял, вы весьма сведущи в магии? — старик откинул назад длинные волосы. — Джодок говорит, что сразу почувствовал это. Надо признать, в здешних краях нас, одаренных богами, мало. Что вам за интерес здесь?

— Мы хотим учиться у вас, — Елена склонила голову набок и посмотрела на него из-под ресниц. — Если... вы нам позволите.

Некоторое время старый друид молча смотрел на нее. Елене показалось, что большая часть собравшихся явно расположена к ним.

— Ну что ж, — сказал наконец старик. — Вы сами все слышали, братья и сестры. Кто согласен с тем, что Елена Рейвенкло и Саласия Слизерин, чародейки с востока останутся с нами?

Десять человек из двенадцати подняли руки. Воздержались только двое мужчин с краю, все это время хранивших молчание.

— Мы постановили, что вы можете остаться с нами в деревне, — провозгласил главный друид. — Вы внушаете нам доверие, поэтому мы поделимся с вами тем, что дает нам силу, а также покажем, на что способны.

Когда он закончил говорить, Елена ощутила, как ее отпускает напряжение. Оказывается, все это время она сидела с неестественно прямой спиной, ловя каждое слово, и только теперь облегченно выдохнула. Она справилась. Они остаются здесь! Мысленно Елена ликовала.

Только взгляд этого белокожего парня не давал ей покоя, однако она решила, что разберется с этим позже. В конце концов, мало ли по какой причине он выглядит странно?

Кто-то настигал ее. Елена слышала топот огромных лап у себя за спиной, хруст ломающихся веток, оказавшихся на пути чудовищного зверя. Она напрягала все силы, чтобы убежать, но преследователь был уже совсем близко. Можно было различить его нетерпеливое, хриплое дыхание и клацанье челюстей, шум, с которым слюна стекала из раскрытой пасти. Земля, казалось, сотрясалась под тяжестью монстра — он был невероятно велик. И его охота во-вот должна была завершиться. Добыча совсем обессилела и готова была рухнуть в траву, и только первобытный ужас заставлял ее бежать на последнем дыхании. Спасения не было. В тот момент, когда над ухом у нее раздался утробный торжествующий рев, Елена вскрикнула… и проснулась.

Это было одномоментно, как падение. Она лежала с распахнутыми глазами и гулко бьющимся сердцем, пытаясь сообразить, явь перед ней или сон. Тишина и темнота вокруг не внушали опасности, однако жуткое ощущение кошмара было все еще таким осязаемым, что Елена не решалась пошевелиться. Лишь через некоторое время ей удалось скинуть с себя оцепенение. Она села, несколько раз быстро провела ладонью по лицу и осмотрелась. Сквозь маленькое окошко проникал блеклый неясный свет. Рядом на соломе, закинув за голову руку, спокойно спала Саласия. Ей совершенно точно не снилась всякая жуть: об этом говорило мерное дыхание, безмятежная поза. Елена взглянула на нее.

Во сне лицо дочери Слизерина было удивительно мягким, умиротворенным, почти детским. Елена с некоторым замешательством замечала то, что обычно скрывалось за самодовольством и спесью — беззащитную ранимость, смешное, непоследовательное упрямство и, наконец, смелость и благородство. Такой Елена видела ее впервые. Ей почудилось даже, что она встретилась с новым, незнакомым, неожиданным человеком.

«Чертовщина продолжается! — сердито подумала Елена, тряхнув головой. — Сначала этот дурацкий кошмар, теперь я уже не узнаю Саласию. Отлично!»

И все-таки она немного пришла в себя. В хижине, которую им с Саласией отвели друиды, стало светлее. С каждой минутой наваждение слабело, однако Елена поняла, что не может оставаться здесь. Надев мантию и пригладив волосы, она поправила у Саласии съехавшее одеяло, бесшумно встала и вышла наружу.

Занималось прохладное серое утро. У самого горизонта небо покрывали тяжелые дождевые облака, предвещая ненастный денек. Глубокое безмолвие леса было проникнуто отрадным чувством мира и покоя. Не шевелился ни один листок, ни один звук не нарушал величавого раздумья природы. Бусинки росы висели на листьях и травах.

Елене вдруг стало хорошо и спокойно. Какое значение имеют плохие сны, если реальность так безмятежна? Дальнее аппарирование, незнакомая обстановка, напряженное знакомство с друидами — в таких обстоятельствах немудрено перенервничать и увидеть ночью нечто жуткое. Почти с легким сердцем она направилась к ручью, когда сзади ее окликнул негромкий голос:

— Любишь встречать солнце и получать от него силы?

Елена обернулась и увидела бандури, спорившую накануне с Джодоком. Кажется, он назвал ее Шелой. Несмотря на очень ранний час, она выглядела совсем не сонной. Наоборот: солнце, хоть и скрытое за пеленой облаков, словно и впрямь зарядило ее энергией. Приветствуя Елену, женщина улыбнулась и вскинула руку. Елена машинально ответила ей тем же.

— Дома я всегда поднималась с рассветом, хотя и не могу назвать себя любительницей ранних подъемов, — дружелюбно ответила Елена. — Таковы правила, а теперь я скорее пожинаю плоды давней привычки.

— Значит, тебе будет легко ужиться с нами, — заметила Шела. — Мы всегда встречаем солнце, кроме того времени, когда не проводим ритуалы. Впрочем, я постоянно его опережаю. Никто, кроме нас, еще не встал.

Они вместе спустились к ручью. Елена хотела было спросить собеседницу о ритуалах, которые она упомянула, но потом сочла, что, пожалуй, никто не станет раскрывать ей секреты на второй день знакомства. Об этом ей еще только предстоит узнать. А прежде придется расположить друидов к себе. Шела казалась Елене наиболее доброжелательной из всех, поэтому начать определенно стоило с нее.

— Надеюсь, мы с Саласией ни у кого не вызвали неудобства, разместившись в той хижине? — спросила девушка, когда они закончили умываться. — Вы и без того столь добры к нам, чтобы мы злоупотребляли вашим гостеприимством.

— Нет повода для беспокойства, — Шела принялась заплетать в косу свои пышные медные волосы. — Там живут Барра с супругой, но сейчас они в лесу, и пробудут там до четвертой луны. До их возвращения поживете там, а после отправитесь вместе с нами на служение. Так решил Лейс, а его решения редко подвергаются обсуждению.

— Лейс — это тот старик, который вчера сидел в центре? — догадалась Елена.

— Да, он верховный друид. Самый мудрый и могущественный среди нас. Хотя все вопросы мы решаем сообща, последнее слово всегда остается за ним.

— Мне кажется, это не всем по вкусу.

— Что ты имеешь в виду? — Шела подняла брови.

— Тот парень, что привел нас в деревню, Джодок, тоже хотел бы верховодить.

Шела закинула косу за спину и вздохнула.

— Он только недавно прошел посвящение. До последнего нам было неясно, есть в нем сила или нет, но в конце концов она проявила себя, и он стал одним из нас. Джодок еще молод и не всегда отдает себе отчет в том, ЧТО есть служение друида. Уверена, с возрастом он остепенится. Юность горяча и слепа, но так и было задумано богами.

Елена подумала, что несколько странно слышать такие рассуждения о юности от Шелы, которой на вид было всего лишь лет тридцать. Она решила, что в среде друидов эти года считаются почтенными, хотя обычно в эту пору чародеев снисходительно называют «зелеными». Что такое тридцать лет, когда ты можешь жить все двести? Почти детство.

— Моя мать иногда говорит нечто похожее, — сказала Елена. — Только спуску ученикам все равно не дает.

— Твоя мать, должно быть, очень могущественная бандури, — отозвалась Шела. — Если у нее есть ученики.

— Их сотни, — ответила Елена, слегка приосанившись. — Они едут со всей Британии, чтобы постигать под ее началом заклинания, руны, астрономию и другие науки. Мать сама хотела отправиться к вам, но не смогла оставить школу, и потому направила меня.

— Беспокойный ум, если верить твоим словам, — Шела покачала головой. — Совсем как у Грании, которая была вынуждена поплатиться за него важной частью себя.

— Та женщина, у которой нет глаза?

Шела кивнула, и по ее лицу было видно, что продолжать разговор в этом направлении она не будет. Еще одна загадка, отметила про себя Елена, и поспешила сменить тему.

— Вы совсем не боитесь маглов, насколько я понимаю?

— Маглов? — ее светлые брови поползли вверх, но почти сразу лицо озарилось пониманием. — То есть обделенных богами, я поняла. Нет, девочка, с чего нам их бояться? Это они боятся нас, и то — лишь в те моменты, когда вызывают наш гнев. Но по большей части мы используем силу, дарованную нам богами, во благо: исцеляем, помогаем в житейских вопросах, воссоединяем семьи, находим пропажи. Они прекрасно осведомлены обо всем и живут с нами. Нам и в голову бы не пришло скрываться от них.

Елене ее слова казались невероятными. Маглы мирно сосуществуют с чародеями? Чтят и боятся их? Не проявляют агрессию, не стремятся подавить и устранить физически? Да возможно ли это?

— Ты выглядишь обескураженной, — усмехнулась бандури, глядя в вытянувшееся лицо девушки.

— Просто… в наших краях маглы ненавидят магию, — ответила Елена, невольно вспоминая отца. Отца, обещавшего вытравить в дочери волшебство, словно речь шла о паразитах. Отца, сбивающего с ног мать ударом кулака… — И очень опасны для таких, как мы.

— Мне не верится, — нахмурилась Шела. — Не верится, что обделенные богами могут относиться к их дарам непочтительно. Лишенные силы, они могут обратиться к ней через нас. Так было и будет всегда.

Елена промолчала. То, о чем говорила Шела, звучало в высшей степени разумно. Но тогда почему дома все не так? Почему они вынуждены прятаться, а друиды живут свободно, ни в малейшей степени не стесняясь присутствия маглов? Почему даже Ровена, могущественнейшая чародейка, предпочитает скрываться?

Эти и другие вопросы закрутились у нее в голове с ошеломляющей скоростью. Внезапно появилось чувство, что она вышла из подземного лабиринта на солнечный свет.

— Может быть, это не мое дело, — мягко проговорила бандури. — Но ты выглядишь бледной, и в твоих глазах — тень страха. Такое бывает после ночных видений. Ты видела что-то?

Елена с изумлением вскинула на нее глаза. Прозорливость Шелы заставила ее онеметь. Неужели боги помогают ей читать мысли? А может, все написано у Елены на лице, как у ребенка? Как бы там ни было, попадание оказалось прямым.

— Мне приснился кошмар, — призналась Елена. — От этого я и проснулась.

— Сны — знаки богов, — серо-зеленые глаза Шелы сузились. — В них можно найти ответы на многие вопросы, получить подсказку или предостережение. Что же тебе снилось?

— Кто-то гнался за мной, — Елена поежилась, вспомнив ночной кошмар. — Огромный зверь. Он явно охотился за мной и в конце концов набросился. После этого я проснулась.

Шела в задумчивости сцепила руки в замок. Между бровей у нее залегла морщина — почти как у Ровены, когда она уходила в свои мысли.

— Тебе грозит опасность, — после паузы произнесла бандури. — От мужчины, который не остановится ни перед чем, чтобы добраться до тебя. Он полон гнева, и будет преследовать тебя, как одержимый.

Елену пробрал холодок. Перед глазами появилось мрачное, скуластое, почти угрожающее лицо белокожего юноши-друида, сверлившего ее тяжелым магнетическим взглядом. Судя по всему, от него нужно держаться подальше. И не расставаться с волшебной палочкой.

— Мать говорит, что сны — это просто сны, — сказала она, но без особой уверенности.

Шела склонила голову набок.

— Твоя мать не может знать всего, — она улыбнулась, немного печально. — Хотя ей очень этого хочется. Боги послали тебе предостережение, девочка. Теперь ты знаешь, чего стоит опасаться. И будешь внимательной.

Елена молча смотрела на нее. Это было второе в ее жизни предсказание. И снова пугающее, что, конечно, не могло не удручать. Неужели ее не ждет впереди ничего хорошего?

* * *

Деревня располагалась неподалеку от гор, в низине, окруженной густым обширным лесом. Обойти ее можно было за час, не более. Люди — и друиды, и маглы — жили в маленьких домиках с соломенными крышами, на вид несколько неказистых, но внутри обставленных очень уютно, со своеобразным вкусом. Вкратце его можно было охарактеризовать «ничего лишнего». Прожившая всю жизнь в замках — отцовском и Хогвартсе — и привыкшая к изысканности и простору Елена поначалу чувствовала себя неуютно в отведенной им с Саласией хижине. Однако уже скоро она нашла свои преимущества здешних домиков, и они пришлись ей по душе.

Друиды жили с одной стороны ручья (поближе к лесу), маглы — с другой. Никаких ограничений в перемещении между ними не существовало: граница в виде ручья была, скорее, символической. Друиды вовсе не были отшельниками — к ним приходили из деревни как за помощью, так и просто из дружеского расположения. Например, к Джодоку часто заглядывала какая-то черноволосая девушка, явно магла, и они могли говорить друг с другом часами. От обычной суровости Джодока рядом с ней не оставалось и следа. Он выглядел стеснительным подростком, а не всесильным чародеем. Однажды, проходя мимо его хижины, Елена увидела, как он снимает свою длинную темно-зеленую рубаху. На его спине перекатывались мускулы. Хотя она уже видела обнаженного мужчину, ее щеки заалели. Она поспешила поскорее уйти: Джодок был ей чужим и, вдобавок, принадлежал другой. Не хватало еще, чтобы он решил, будто она следила за ним! Шела и ее муж, такой же рыжеволосый и поджарый, ходили в один и тот же дом, где, как позже узнала Елена, жила сестра Шелы с семьей. Седовласого Лейса навещали его сыновья. Мир и согласие между людьми в деревне поначалу поражали Елену, потом она стала воспринимать это как само собой разумеющееся. Друиды не причиняли маглам вреда (во всяком случае, она этого не видела), наоборот, помогали им справляться с повседневными проблемами, так с чего бы проявлять агрессию? Так и должно быть. Это же естественно. Естественный порядок, которого почему-то нет в ее родных местах.

Сперва друиды относились к девушкам настороженно и подозрительно. За исключением дружелюбной Шелы, ее супруга и нескольких других говорили с ними неохотно, стараясь отделаться односложными ответами. Саласию это заметно нервировало, однако Елена была готова к такому повороту и велела себе набраться терпения. У нее бы тоже не вызвали доверия прибывшие издалека чужеземки. Елена решила быть кроткой и тихой, и во всем следовала принятым правилам: рано вставала, соблюдала здешний этикет, помогала в житейских делах. Постепенно ее начали принимать за свою. Ей приветливо кивали в деревне, многие даже улыбались при встрече. Спустя пару недель Елена поняла, что жить в деревне ей нравится. Нравился незамысловатый уклад, простое обхождение, покой и безмятежность этого места. Она с удовольствием беседовала с Шелой и остальными — об их жизни, привычках, особенностях местных жителей и многом другом.

— Если бы я не знала тебя, то могла бы подумать, что ты родилась здесь, — иногда говорила бандури, от чего Елене было очень приятно.

Саласия тоже нашла занятие по душе. Жизнь друидов волновало ее мало, зато она могла без конца вызывать восхищение маглов, творя на их глазах какие-нибудь эффектные чары.

— Ну и дураки, умора просто! — со смехом восклицала она, крутя палочку в руках. — Пялятся так, будто я только что спустилась с неба!

Несколько мужчин-друидов пытались завязать с ней дружбу (что бы ни скрывалось под этим словом), оказывая всяческое внимание и постоянно вертясь рядом, однако Саласия, несмотря на обычную свою светскую любезность, держала их на расстоянии. Они подолгу говорили с ней о волшебной палочке, принципе работы с ней, но их глаза при этом были прикованы к ее лицу. Саласия относилась к ним снисходительно, считая недалекими и несколько (как она признавалась Елене) отсталыми. Словом, поклонением одних маглов дело не ограничилось.

Только один человек держался от них в стороне — тот угрюмый и пугающий юноша, не обмолвившийся с ними и словом за все это время. Часто Елена замечала, как он наблюдает за ней издали, и от этого у нее по спине и шее пробегали мурашки. Чего он хотел добиться? Напугать? Получалось у него отлично, но зачем ему это нужно, она никак не могла понять. В смятении она рассказала о нем Саласии, но та отмахнулась, сказав нечто такое, отчего Елена покраснела до корней волос.

— Не знаю, что там у него с этой их дурацкой силой, о которой они все говорят без умолку, — заявила она, заплетая длинные волосы Елены в косы. Разговор происходил вечером, после того, как остальные друиды разбрелись по домам. — Но из твоих слов мне кажется, что с другой силой дела у него обстоят неважно. Вот он и подглядывает за тобой в надежде, что она к нему вернется.

Елена заморгала.

— Что ты хочешь сказать?

Саласия сказала.

— О небо! — Елена вспыхнула. — Откуда ты вообще про это знаешь? Я думаю, что твой отец, узнай он о твоих познаниях, был бы в высшей степени поражен.

— В высшей степени поражен! — передразнила ее Саласия и засмеялась. — Ну и слог у тебя! Откуда я об этом осведомлена, моему отцу лучше никогда не знать. Мне уже двадцать лет, и было бы странно, если бы я краснела при таких разговорах так, как ты, дорогой мой оруженосец.

Елена посмотрела на нее с недоверием.

— Так ты уже…

Саласия усмехнулась.

— Я читаю все по твоему лицу. Нет, я еще не испытывала это на себе, но обогатиться знаниями посчитала нелишним. Может быть, когда-нибудь я поделюсь ими с тобой… если ты перестанешь так краснеть.

Елена подумала, что тоже располагает кое-какими интересными сведениями на этот счет. Но вслух, разумеется, этого говорить не стала. Если бы Саласия призналась, что уже познала мужчину, она бы открылась ей без раздумий. А так… к чему ей смущать невинную девушку?

«Ну да, как будто Саласию так легко смутить» — Елена улыбнулась этой мысли.

— Так что на твоем месте я бы нисколько не боялась его, — заключила дочь Слизерина. — Он, может, и хотел бы представлять опасность… да вот не выходит!

Обе девушки рассмеялись. Разговор был до ужаса скабрезен (это уж точно не было тем, что должны обсуждать друг с другом две молодые благовоспитанные леди), но отчего-то очень забавлял. Елена почувствовала, как страх отпускает ее. Благодаря Саласии она выбросила странного парня из головы. К тому же ей было, чем себя занять.

От Шелы и остальных Елена узнала очень много. Например, что святилища (помимо того, на которое они с Саласией наткнулись в самый первый день, неподалеку от деревни было еще четыре) — особые места, где друиды проводили некоторые обряды и восстанавливали силы. Каждые два дня к святилищам отправлялось три друида, и каждый раз с ними шла Елена. В этих загадочных местах она по-прежнему купалась в магической энергии, и возвращалась в деревню окрыленная. Несколько раз она ловила на себе любопытный взгляд Шелы. Бандури как будто догадывалась о том, что с ней происходит, но вслух ничего не говорила. Елена и сама почему-то не отваживалась сказать об удивительных ощущениях, которые испытывала в святилищах. Это казалось ей слишком сокровенным — даже в большей степени сокровенным, чем то, что было между ней и Фелланом.

Феллан. К своему стыду Елена была вынуждена признать, что думает о нем не так часто, как предполагала. Новая жизнь и новые открытия поглотили ее целиком. Она была слишком занята изучением того, что делали друиды при посещении святилищ — на ее глазах происходило то, чего она никогда не видела в Хогвартсе. Они как будто не пользовались никакими магическими формулами — во всяком случае, вербально — ограничиваясь быстрым чтением чего-то вроде молитвы, брались за руки, и внезапно налетал сильный ветер, колыхая высокую траву и деревья, камни двигались сами собой, и словно из ниоткуда собирались грозовые облака. Елена видела бесчисленное количество разных чар в Хогвартсе, но управление погодой заставляло ее от изумления раскрывать рот.

— Это боги, — с улыбкой объясняла ей Шела. — Их сила и мощь, проводимая через нас.

Ничего подобного она была не в силах сотворить волшебной палочкой. Саласия, тоже наблюдавшая за обрядами, пыталась проделать все с помощью заклинаний, но не вышло и у нее. У святилищ она не испытывала абсолютно ничего.

Все эти чудеса оставляли мало места для мыслей о доме. Елена почти не скучала по нему — чего тоже стыдилась — и с удовольствием осталась бы в деревне друидов на неопределенный срок.

Так прошел месяц. Накануне того дня, когда из леса должны были вернуться другие друиды, Шела сказала ей:

— Завтра мы отправимся на служение. Наступает Лугнасад* (священный кельтский праздник, проводившийся в августе в честь бога Луга и его невесты — их свадьба, которая означала плодородие. — примеч. автора), и в честь него мы проведем необходимые ритуалы. Думаю, тебе это понравится.

Внутри у Елены всколыхнулась радость. Через день, в таинственном лесу, где друиды оставались неделями, ей откроется неизведанная магия; через день она узнает все секреты, недоступные большинству чародеев Британии; через день она еще больше сблизится с Шелой и остальными; через день…

Елена не решалась дорисовать в своем воображении все то, что ожидало ее через день. Но предвкушение, зародившееся в ней в ту же минуту, не отпускало весь остаток дня.

Дорога выдалась неожиданно долгой. Елене только казалось, что до леса от деревни друидов рукой подать: он темнел сразу перед холмами, неистово-зеленый, величественный, шумливый. Полчаса пути, от силы — час — и вот ты уже на месте. Однако на деле оказалось, что сначала необходимо преодолеть довольно крутой подъем вверх, начинавшийся в небольшом отдалении от деревни, следом — неприятную, состоявшую из густых колючих зарослей полосу, спуск и снова подъем, более трудный, чем первый. Все это было, пожалуй, несколько утомительным приключением для молодой леди, всю жизнь прожившей в комфортабельных замках, но Елена, несмотря на трудности, чувствовала себя прекрасно. Странная внутренняя энергия, вскипевшая в ней у святилища друидов, била ключом, предвкушение невиданного усиливалось с каждой минутой. Отчего-то Елена пребывала в уверенности, что столкнется в этот день с чем-то действительно необычным.

Они выдвинулись на рассвете — сразу после того, как в деревню вернулись другие друиды. Елена рассматривала их с любопытством, но ничего особенного, к собственному разочарованию, не обнаружила. «Её» друиды тепло поприветствовали прибывших: глядя на их объятия, можно было подумать, что разлука длилась, по меньшей мере, несколько лет. У хижины, служившей им с Саласией домом весь последний месяц, она встретилась с ее настоящими обитателями — пожилой семейной парой, о которой говорила Шела. Оба были невысокого роста, сухощавые и совершенно седые. Щеки украшали синие узоры. Елена почтительно поклонилась им, благодаря хозяев за гостеприимство. Мужчина кивнул без особого выражения, а женщина, улыбнувшись, положила руку ей на плечо и несильно сжала его. Елене в ее улыбке показался какой-то намек, но, прежде чем она успела присмотреться к бандури внимательнее, она скрылась в хижине следом за своим мужем.

Прочитав короткую напутственную молитву (все при этом прижали правый кулак к левому плечу и склонили головы), Лейс дал сигнал, что пора отправляться. Процессию возглавляли несколько мужчин и Грания, бандури, лишенная глаза. Ее светловолосый супруг шагал заметно позади, что немало удивило Елену. Сама она, как обычно, заняла место рядом с Шелой. Та ободряюще улыбнулась, но вступать в беседу не стала.

Слева брела Саласия, каждой черточкой лица и складкой одежды выражая уныние относительно предстоящего похода. Ее красивая зеленая мантия свободно трепалась на ветру.

— Надеюсь, это стоит того, — пробормотала она, накидывая на голову капюшон.

Утро выдалось влажное и хмурое. Туман расползался полосками по дороге. Фигуры мужчин, движущихся впереди, напоминали острова, почему-то пустившиеся в свободное плавание. Вскоре начался подъем, и тут Елена впервые поняла, что перед ней стоит непростая задача. Подниматься вверх было тяжело, земля под ногами то и дело осыпалась, создавая впечатление полной ненадежности и отсутствия какой-либо опоры. Друиды замедлили шаг, хотя никто из них, насколько заметила Елена, не выказывал особой усталости. Должно быть, когда проделываешь этот путь в сотый раз, тело смиряется и перестает бунтовать. Она обнаружила, что идти вверх легче, если смотреть под ноги и слегка наклониться вперед. Надо смотреть вниз, на узенькую полоску земли между стопами, и тогда кажется, что идешь по горизонтальной поверхности. Конечно, убедить себя в том, что с дыханием все в порядке, не удастся, поскольку это не так.

— Ты… знаешь… какое-нибудь заклинание… которое может… поднять нас наверх? — прошелестела Саласия, держась правой рукой за застежку мантии у горла. Она дышала коротко и часто, как измученная собака, но все же продолжала идти.

— Боюсь, что нет, — с трудом ответила Елена. Ее волосы растрепались в беспорядке, и она постоянно смахивала с лица светлые пряди.

— С ума сойти… — вздохнула Саласия. — А, к дьяволу! Черт бы их всех побрал!

В мутную белизну тумана вползал дневной свет.

Елене казалось, что они идут по меньшей мере несколько месяцев. Когда она решилась оторвать глаза от дороги, то, к изумлению, увидела, что они почти на вершине. Это воодушевило ее, она ускорилась, и вот уже верхняя точка. Большинство друидов опередило ее, но Шела продолжала шагать рядом, безмолвно поддерживая присутствием. Она выглядела так, будто могла идти вечно.

— Хвала небу, — слабо улыбнулась Елена, держа Саласию за локоть и помогая подняться. Здесь, на вершине, их обдувал свежий ветер, пролетали птицы, и на душе стало немного веселее.

Грания неодобрительно скользнула по ним единственным глазом и подняла руку, давая знак, что можно продолжать путь. Ее муж по-прежнему плелся сзади, отставая даже от старого Лейса. Елена удивлялась ему все больше и больше.

— Супруг Грании, по-моему, совсем не рад походу, — осторожно сказала она Шеле, прикладывая все усилия, чтобы их никто не услышал.

Шела издала короткий смешок. Теперь они шли под гору. Идти было легко.

— Грания всегда проявляла неуемный энтузиазм, — ответила она. — Пожалуй, порой даже чересчур неуемный. Бедный Гверн никогда не может угнаться за ней… во всех смыслах этого слова.

Елена рано праздновала победу. После спуска дорога преподнесла еще один «подарок»: густые, практически непролазные заросли какого-то растения. Елена и Саласия застыли, переглянулись и, не сговариваясь, достали палочки. С помощью заклинаний им удалось кое-как расчистить путь, за что они заработали благосклонность всех, включая Гранию, однако это не уберегло их от царапин и порванных мантий. Елена вздохнула с чувством глубочайшего облегчения, когда ужасный участок остался позади.

За ним последовал новый подъем, забравший последние силы. Где-то на середине начался дождь, не слишком сильный, но до крайности неприятный. Саласия ругалась без остановки, поражая Елену тем, что у нее еще хватает на это дыхания. Холод вытягивал из нее то тепло, которое еще сохранялось в ее теле.

До леса они добрались к полудню. С неба по-прежнему срывался дождь, Елена поплотнее завернулась в промокшую, перепачканную и уже порядком потрепанную мантию. Она полагала, что на этом их путешествие окончится, но, как оказалось, предстояло еще углубиться в лес и отыскать поляну, на которой и совершалось служение. В лужах, скапливавшихся на лесных тропинках, Елена могла разглядеть свое отражение. Она знала, что выглядит не лучшим образом, но, против обыкновения, сейчас это ее ни капельки не занимало. В конце концов, кому какое дело до ее прически? Она слишком устала, чтобы думать о таких вещах.

Спустя примерно час Лейс дал знак, что нужно остановиться. Елена решила, что теперь они точно достигли цели, однако Шела сказала, что это делается для того, чтобы перевести дух.

— А я думала, вы не ведаете усталости, — не без ехидства отозвалась Елена.

— Боги поддерживают нас, но наши возможности все же не безграничны, — невозмутимо ответила Шела. — До поляны осталось недалеко. Там силы вернутся к тебе… я более чем уверена в этом.

Она ласково улыбнулась Елене, тронула ее за плечо и отошла.

Не зная, что ей думать, Елена покачала головой. Друиды разбрелись кто куда, некоторые в изнеможении сидели прямо на земле, другие выглядели вполне бодро. Грания что-то высказывала мужу, довольно резко и сердито. Другие женщины хлопотали вокруг Лейса: очевидно, расстояние далось старику нелегко. Елена грустно побродила в траве, нашла упавшее дерево, и, примостившись на нем, скинула с плеч мешок и достала хлеб. Ей нужно было подкрепиться.

— Знаешь, мне начинает казаться, что они хотят завести нас подальше в эти чертовы заросли и бросить, — пропыхтела Саласия, тяжело усаживаясь на дерево рядом с ней. — Почему мы не могли просто аппарировать?

— Должно быть, так надо, — Елена пожала плечами и предложила хлеб Саласии. Та скривилась, но отказываться не стала. — Я и сама очень устала. Никогда еще не ходила так много.

Дочь Слизерина выглядела тоже далеко не блестяще. Ее прямые черные волосы безжизненно болтались вдоль щек, на руках красовались царапины, глаза, казалось, запали, и теперь выглядывали из пещер глазниц настороженно и сердито, как два дракона. Она быстро сжевала хлебные ломти, и, словно зарядившись энергией, вдруг вскочила на ноги.

— Ты только посмотри на мою мантию! — Саласия трагическим жестом воздела вверх руки, демонстрируя изорванные рукава. Судя по всему, эти отметины оставили заросли после первого подъема. — Просто в лохмотья! А это, между прочим, моя любимая мантия!

— Взгляни на мою, если тебя это утешит, — улыбнулась Елена. Возмущение Саласии показалось ей комичным. — Едва ли она выглядит лучше твоей.

— Дикари, — поморщилась Саласия. — Тащиться в такую даль, и зачем? Чтобы спеть пару песен деревьям? Сомневаюсь, чтобы они это оценили.

— Ну, мы же не знаем пока, в чем заключается служение, — ответила Елена, дожевывая хлеб. — Шела не стала мне ничего говорить. Но, Саласия, я уже не в первый раз замечаю, как странно они смотрят на меня…

— Чего я точно не знаю и хотела бы знать, так это то, кто этот парень, который идет с нами, — явно не слушая ее, сказала Саласия. Она снова уселась на дерево и скрестила руки на груди. — Он — магл, магии в нем нет ни капли. Что ему делать с нами? А главное — зачем?

— И про него Шела ничего не сказала, — удрученно ответила Елена. — Хотя я спрашивала несколько раз.

В дороге с ними действительно был парень, которого Елена совсем не знала. Он присоединился к друидам перед самым отправлением, и, как верно отметила Саласия, магическими способностями был не наделен. На вид ему можно было дать лет семнадцать. Светлыми волосами он немного напоминал Феллана, но на этом сходство между ними заканчивалось. У этого юноши было круглое краснощекое лицо, мощное телосложение и при этом неожиданно изящные белые руки. Он шел вместе с Лейсом, позади всех. Верховный друид говорил с ним о чем-то всю дорогу, иногда серьезно, иногда — с улыбкой. Это удивляло Елену еще больше, и она без конца гадала, кто же этот парень? Может быть, он внук Лейса? Магией обделен, но решил посмотреть на священнодейство? Но разве маглы допускаются до него? Или он все-таки не магл? Но ведь их с Саласией ощущения насчет него полностью совпали. Магической ауры вокруг него определенно не было. Что тогда он здесь делает? Несколько раз Елена обращалась с этим вопросом к Шеле.

— Всему свое время, — каждый раз отвечала та. — Он очень нужен нам. Каждый раз мы берем с собой кого-нибудь из обделенных богами, иначе на нас не снизойдет их благодать.

Из такого туманного ответа Елена поняла только то, что спрашивать бесполезно. Но ее глаза, как намагниченные, то и дело возвращались к светловолосому юноше, который выглядел безмятежным. Когда любопытство достигло пика, она хотела даже заговорить с ним, но Лейс не отходил от него ни на шаг, так что от этой идеи пришлось отказаться.

«Сегодня я разгадаю и эту загадку» — напомнила себе Елена и несколько успокоилась.

— Больше слушай эту рыжую гарпию, — фыркнула Саласия, убирая волосы за уши. — Я так и не могу понять, что ты вообще в ней нашла? По-моему, она не в себе.

— Но почему? — живо откликнулась Елена. — Мне Шела кажется очень умудренной и приятной. С ней можно поговорить обо всем.

Саласия снисходительно усмехнулась.

— Ну-ну, оруженосец. Скоро ты убедишься, что я, как и всегда, была права. Хотя они все… какие-то двинутые. Ладно, я пойду к Ананту, — она махнула рукой одному из своих поклонников, завидев его неподалеку. — Попробую выведать у него насчет этого магла.

Саласия ушла, и Елена оказалась наедине со своими мыслями. У нее столько вопросов... и хоть бы на один получить ответ! Но давать ответы никто не спешил. Неужели это и впрямь какая-то тайна? И если да, то суждено ли ей вообще узнать что-то?

Она потянулась за своим мешком, когда на плечо ей легла чья-то рука.

— Ну что, твой воздыхатель сказал тебе, кто… — начала Елена, уверенная, что это Саласия, но, повернув голову, оборвала фразу.

Перед ней стоял молодой белокожий друид, пугавший ее своим навязчивым вниманием. Глаза у Елены расширились. Она поняла, что уже не успевает выхватить волшебную палочку из внутреннего кармана мантии. Лорд Годрик, всегда твердивший о бдительности, был бы очень ею недоволен.

Словно почувствовав страх Елены, друид убрал руку и отступил на шаг. Его карие глаза сузились, на лице отразилось трудноопределимое выражение.

— Не бойся, я не причиню тебе вреда, — тихо сказал он. — И эту штуку, которой вы совершаете магию, можешь не вынимать.

Елена с сильно бьющимся сердцем не сводила с него глаз. Слишком уж неожиданно он появился, и, к тому же, не являлся тем человеком, которого она хотела бы видеть рядом с собой.

— Кто ты и почему следишь за мной? — строго спросила она, немного придя в себя. Страх и растерянность уже успели смениться злостью.

Друид осторожно сел на дерево.

— Меня зовут Брет, — представился он, при этом по обычаю прикладывая левый кулак к правому плечу. Вблизи он выглядел очень юным, ни на день старше самой Елены. — Я не следил за тобой, ведьма. Мне просто нужно было кое в чем убедиться.

Слово «ведьма» задело Елену. Конечно, оскорбительного в нем ничего не подразумевалось… однако это говорил ей парень, оставивший о себе очень неприятное впечатление. Елена ощутила, как в ней медленно, но неуклонно поднимается гнев.

— И в чем тебе хотелось убедиться? — резко спросила она, решив, что никаких любезностей Брет не заслуживает. — Как долго я смогу выдержать твои наблюдения?

Она была так зла, что чуть не выдала ему теорию Саласии насчет его поведения. Вот бы у него вытянулось лицо! Было бы очень приятно видеть это. И еще приятнее, если бы догадки Саласии подтвердились.

Брет усмехнулся.

— Нет, глупая ведьма. Я хотел убедиться, действительно ли ты бандури или мне только показалось.

— Я… что? — злость Елены испарилась в один миг от изумления и неожиданности. Даже если бы он вдруг вскочил и исполнил перед ней экзотический танец, она и тогда не была бы так потрясена, как от этих слов.

— Наделенная благодатью богов, — терпеливо, как ребенку, пояснил Брет. Его бронзового цвета кудри слегка трепетали на ветру. — В тебе есть наша сила. Я понял это, как только увидел тебя. И теперь информирую, чтобы ты знала.

Елена уставилась на него во все глаза. Может быть, он таким образом смеется над ней? Хочет выставить дурой перед своими сородичами? Не зря ей с первого раза показалось, что этот парень способен на все.

— Что ж, — медленно произнесла она, сохраняя спокойствие. — Как ты глубокомысленно заметил, я действительно обладаю силой. Магической силой, как и все чародеи в мире, включая вас. Тем, что отличает нас от маглов. Не знаю, как ты это сообразил спустя месяц моего пребывания в вашей деревне, но ума у тебя точно палата.

Бесстрастное бледное лицо Брета потемнело.

— Ты и впрямь глупа, — прошипел он, явно задетый ее колкостью. — Я говорю о нашей силе, силе друидов. Уж не знаю, почему боги решили наделить благодатью такую, как ты, но они это сделали. Остальные тоже это знают, только не особо верят.

— Я тоже тебе не особо верю.

Брет возвел глаза к небу, точно моля его о терпении.

— Хорошо. Тогда я опишу тебе то, что ты чувствуешь рядом с нашими святилищами. В тебе словно поднимается что-то, ты чувствуешь себя неописуемо сильной, это как шторм в море, время меняется, сливается в одно…

Елена распахнула глаза. Он попал в точку.

— Это чувствует любой чародей около места магической силы, — сказала она не слишком убедительно.

— В таком случае, почему твоя нелюбезная подруга не чувствует? — Брет смотрел на нее с открытой насмешкой.

Елена не знала, что на это ответить. В его словах было что-то необратимое. С самого начала она чувствовала что-то особенное на земле друидов, ее влекли святилища, она ощущала в себе неукротимую и невесть откуда взявшуюся энергию. Она жаждала узнать о магии друидов как можно больше… но разве дело было просто в любви к Знанию? Эта магия сама притягивала ее, звала погрузиться. В ней было нечто очень естественное, теплое и родное. Словно часть ее самой.

Зрачки у Елены дрогнули. Она посмотрела на Брета, перевела дыхание и прошептала:

— Что же мне делать?

— Остаться в деревне с нами и пройти посвящение, — последовал безапелляционный ответ.

Елена застыла. Ее точно оглушило ударом в ухо.

— Но… я не могу, — только и сумела выговорить она. В голове все смешалось, она даже забыла на минуту, где и почему находится.

— Почему это? — в упор уставился на нее Брет.

— Почему… у меня дом, семья! — перед глазами сам собой возник Хогвартс, его аудитории, подземелья, башни. Особенно одна. Та, что служила домом для нее и сотен других. — Мать…

Бледное лицо Брета язвительно скривилось.

— Мать! — передразнил он. — Только посмотрите! Как страшно оставить мамочку! Сколько же тебе лет, маленькая девочка?

Елена вспыхнула.

— Не меньше, чем тебе! И я, в отличие от некоторых, не подсматриваю издалека за людьми, как напуганный школьник!

Пришел черед побагроветь Брету. Он метнул на девушку такой яростный взгляд, что той показалось, будто он обжег ее. Она стиснула волшебную палочку.

— Извинись, — прошипел друид. — Иначе пожалеешь.

— Не я начала с оскорблений.

— Я взрослый мужчина, если хочешь знать. У меня есть дитя.

— Бедная девушка, выносившая твое дитя!

— Почему это?

— Она, наверное, сильно ударилась головой, раз согласилась на подобное.

Вид у Брета был такой, словно он готов совершить убийство. Елена не сводила с него глаз и прокручивала в голове все боевые заклинания, которые только могли ей понадобиться. Елена почти физически ощущала исходящие от него волны ярости. Она не сомневалась, что после этого он нападет на нее. Но даже если так — это определенно стоило того.

Брет прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул. Грудь его вздымалась, с каждым разом все медленнее. Наконец дыхание его выровнялось, и он открыл глаза.

— С удовольствием наказал бы тебя за такие речи, — произнес он почти спокойно. — Но в тебе есть наша сила, а друид не может причинить вред другому друиду. Ты должна остаться с нами, тогда, освоив магию наших богов, ты сможешь служить им, как мы. Это говорю тебе я… хотя ни малейшей симпатии я к тебе не испытываю, — он перевел дыхание и неожиданно выпалил, сверкнув глазами: — Лисья душа! Лживое лисье сердце! Я вижу тебя насквозь. В тебе нет ни капли добродетели. Обманывать, красть, заметать следы пушистым хвостом — вот твоя истинная сущность. Понять не могу, зачем боги наградили тебя силой… но все, что остается — полагаться на их мудрость.

С этими словами он состроил ей гримасу, встал и быстро зашагал прочь.

Обескураженная, совсем сбитая с толку его последней тирадой Елена смотрела ему вслед и пыталась осмыслить все, что ей довелось услышать за последние полчаса. Это было слишком невероятно… и в то же время ожидаемо. Она чувствовала, что ей только что открылась главная тайна, ради которой она столько преодолела сегодня и вообще покинула Хогвартс. Брет сказал, что она — бандури. Теперь становились понятны эти странные взгляды и жесты других друидов, наверное, все они это знали. Если Брет прав, то наилучшим было бы последовать его совету и остаться в деревне. Но, разве она могла? И что, если бы она согласилась? Остаться в общине друидов и следовать внутреннему зову?

— Тайный воздыхатель перешел от слов к делу?

Елена вздрогнула, когда Саласия положила холодные ладони ей на плечи.

— А? — она непонимающе вскинула на нее глаза, с трудом оторвавшись от своих мыслей.

— О чем вы так мило беседовали с твоим тайным поклонником? — не без насмешки осведомилась Саласия. — Он решил-таки испытать себя?

— Это не смешно, — машинально отозвалась Елена. Она обращалась в первую очередь к себе, к тем чувствам, которые вызвал у нее разговор с Бретом.

Остаться в деревне... пройти посвящение...

— Ну и пожалуйста, — Саласия надула губы и отвернулась.

* * *

— Братья и сестры! — звучно провозгласил Лейс, воздевая руки к ночному небу. В свете огня его белоснежные волосы и борода приобрели рыжий цвет. Остальные друиды стояли по обе стороны от него на всей поляне, образовывая идеальный круг. — Воздадим почести великим богам, в безграничной милости дающим нам силу, знания и откровения.

Друиды ответили ему дружным единым возгласом.

Елена стояла немного поодаль и наблюдала за происходящим с неизбывным вниманием. Вступительный ритуал подходил к самой интересной части. Она гадала, какое же чудо сотворят друиды с помощью своих богов, и готовила себя к самому невероятному зрелищу. От возбуждения и нервозности по ее телу пробегала легкая дрожь.

— Глядя на них, можно подумать, что мы присутствуем при появлении на свет наследника короля, — саркастично шепнула ей Саласия. По ее лицу причудливо скользили тени. В один момент она казалась почти ребенком, не старше двенадцати, в другой — старой женщиной на закате лет.

Елена не ответила. Она не сводила глаз с Лейса и ловила каждое его слово.

— Будьте же милостивы к нам, боги, — выдохнул Верховный друид. — Будьте великодушны.

Они пришли к поляне около двух часов. Это было внушительное, по-своему красивое место. Друиды сильно оживились и словно сбросили с себя груз усталости. В центре располагалось святилище, меньшего размера, чем у деревни, но магической энергии в нем было столько же. По краям поляны стояли маленькие, причудливого вида хижины, сооруженные из сосновых веток — временное жилище друидов. Некоторые находились в плачевном состоянии, но Елена с помощью палочки быстро привела их в надлежащий вид. Это вознаградило ее благодарными улыбками, от которых согрелось сердце.

— Земля приветствует нас, — негромко произнесла Шела, опустившись на колени и спрятав ладони в траве. — Это хороший знак.

Она улыбнулась Елене, и та улыбнулась в ответ. Брет царапнул ее неприязненным взглядом.

Елена думала, что сейчас начнется служение, но прежде друиды прочли молитву у святилища. Зарядившись у него энергией, они вернулись к хижинам и взялись за обустройство своего лагеря. Елена с Саласией соорудили еще одну хижину для себя. Джодок и несколько других мужчин ушли в лес и спустя пару часов вернулись с огромным кабаном. Быстро освежевали, подготовили вертел. Женщины натаскали хворост, Грания разожгла огонь без всяких видимых усилий — просто глядя на сухие ветки. Мясо оказалось изумительным: сочным и пахнущим углями. До самого вечера друиды подкреплялись и восстанавливали силы, беззаботно болтая друг с другом. Это больше напоминало какой-то праздник, чем ответственное мероприятие.

— Я чувствую, сегодня они снова дадут мне знак, — сказала Грания Шеле, когда они остались в стороне от других. — Хороший или дурной, не знаю, но знак будет точно.

— Это прекрасно, — ответила Шела. — Но, мне бы хотелось, чтобы на этот раз они не взяли с тебя плату.

— Мне ничего не жаль, — подняла голову Грания. — Если они потребуют плату, я с радостью принесу ее.

— О каких знаках она говорит? — тихо спросила у Шелы Елена, когда Грания ушла к супругу.

Шела вздохнула.

— Боги часто посылают нам новые знания через Гранию. Она получает их из видений и снов, а потом передает нам. Но они требуют за это плату. В последний раз она была вынуждена пожертвовать глазом.

— За что?

Бандури посмотрела на нее и едва заметно улыбнулась.

— Скоро узнаешь, девочка. Скоро узнаешь.

Вскоре Лейс, отдохнув как следует, объявил о начале ритуала. Он встал на краю поляны, напротив святилища, друиды кругом обступили его. Они прочли нараспев несколько молитв, прежде чем Лейс взял слово.

Елена не ответила на колкое замечание Саласии и продолжала внимать ему.

— Мы приготовили вам подарок! — Верховный друид взмахнул рукой. — Примите же его и смилостивьтесь.

К святилищу подошел светловолосый юноша — тот самый, что проделал с ними весь путь, но не обмолвился ни с кем ни словом. Он был очень бледен и сосредоточен, словно решал в уме какую-то необыкновенно сложную задачу. Елена уставилась на него с удивлением.

В полной тишине юноша улегся между черных валунов лицом к небу и застыл.

«Что же он делает?» — недоуменно подумала Елена, переводя взгляд с него на Лейса.

— Ты был избран, дитя, чтобы послужить своему народу. Восславим великих богов, чтобы они были добры и наградили нас своей мудростью!

Друиды взялись за руки и зашептали очередную молитву.

У Елены по спине пробежал холодок плохого предчувствия.

«Он — подарок? Но как боги…»

Довести мысль до конца она не успела: в полумраке, освещенном бликами костра, вдруг сверкнула сталь.

Лейс держал в руке серебряный кинжал.

— О, небо, — хриплым от потрясения голосом прошептала Елена. — О, небо, только не…

Она быстро оглянулась на Саласию. Та, белая как молоко, неотрывно смотрела на Верховного друида. В ее зеленых глазах читался ужас. Встретившись взглядом с Еленой, она схватила ее за руку.

Друиды закончили читать молитву. И в этот миг Лейс с силой, поразительной для старика, опустил руку с кинжалом на грудь юноши.

Тот даже не вскрикнул, когда клинок вошел ему в сердце. Также без единого крика он испустил дух после краткой агонии. Произнеся несколько непонятных слов, Лейс выдернул кинжал. Из раны заструилась кровь, окропляя черные камни.

На поляне воцарилась неестественная, жуткая тишина, которую нарушал теперь только треск поглотившего тело пламени. Ошеломленная и напуганная до предела, Елена не решалась пошевелиться. Саласия еще крепче стиснула ее руку.

Сначала тихо, а потом все громче зазвучала песнь. Друиды протягивали к бездыханному телу юноши руки, прося богов, чтобы они приняли эту жертву ради них. Елена взглянула на Джодока, который стоял ближе всех к ней, и, к своему ужасу, увидела на его лице выражение экстаза; отсвет огня, пылавшего с неукротимой силой, отражался в его глазах.

У Елены закружилась голова. От нахлынувшей на нее дикой волны ощущений она зашаталась. То был ужас, неверие, шок… и в то же время необъяснимое торжество. Откуда-то она знала, что свершилось то, что должно было свершиться. Она знала! И это напугало ее едва ли не больше увиденного.

Песнь прекратилась. Друиды замерли, не двигаясь и даже как будто не дыша. Высокие деревья по краю поляны вдруг заскрипели без всякого ветра, зашумели листвой, и, клоня друг к другу верхушки, пришли в движение. Елена трепетала. На ее глазах происходило нечто невообразимое.

Несколько мгновений — и все стихло.

— Они приняли жертву, — провозгласил Лейс. — Служение начинается.

Елена не помнила, как очутилась в хижине. Ноги несли ее сами, разум оставался к этому совершенно равнодушным. Он лишь отстраненно фиксировал картины: вот она стоит на поляне, среди друидов — а уже через мгновение перед ее глазами темнеет ветхая крыша их неказистого жилища. Вокруг была тишина. Остальные тоже разбрелись по хижинам, как только догорел костер. Тело юноши, принесенного в жертву, осталось лежать там, где он распрощался с жизнью. В душе Елена радовалась тому, что их хижина находится от святилища дальше всех.

Она не сумела бы в полной мере описать те чувства, которые обуревали ее той ночью. Она видела собственными глазами, как убили человека. Сделано это было, несмотря на песнопения, настолько буднично и незамысловато, что холодела кровь. Да и сама жертва не выглядела обреченной — скорее, переполненной осознанием собственного достоинства. Елена ощущала ледяные мурашки на спине и шее, стоило ей вспомнить, как из его груди струилась кровь, как сверкал в темноте серебряный клинок Лейса. Часть ее пребывала в цепенящем ужасе от увиденного; она была уверена, что это зрелище не изгладится из ее памяти до конца жизни. Но другая часть, давшая о себе знать еще на поляне, относилась к жертвоприношению совсем по-другому. Елена не могла лгать себе: в тот момент, когда несчастный испустил дух, она почувствовала прилив энергии. Еще до того, как Лейс объявил о принятии жертвы, она знала, что боги остались довольны. Судя по экстазу других друидов, они также были прекрасно осведомлены об этом. Задним числом она подумала о том, что свершилось то, что должно было свершиться. Это напугало ее. Сейчас, лежа в хижине, Елена поняла, что вторая часть ее гораздо сильнее первой. Она вздрогнула и перевернулась на бок. Неужели это правда? Неужели это означает, что она готова согласиться с жертвой и признает смерть другого человека необходимой и справедливой? И в таком случае в ней, как и говорил Брет, действительно нет ничего добродетельного?

Ее точно окатило ледяной водой. Стало очень страшно — в темном лесу, неподалеку от человека, убитого на ее глазах. Елена задрожала, как в ознобе. Больше всего ей сейчас хотелось оказаться дома, в объятиях Феллана. Прижаться к нему всем телом, закрыть глаза и уверить себя, что это только плохой сон. Чтобы он гладил ее волосы, пока она не уснет. Когда начали дрожать губы, Елена мысленно обругала себя и велела немедленно успокоиться. Да, то, что она увидела сегодня, мало кого может оставить спокойным. Но завтра она поговорит с Шелой, и та, конечно, все ей объяснит. Наверняка есть простое и здравое объяснение всему. Нужно только услышать его, и тогда… все встанет на свои места.

Елена снова перевернулась на спину. Дышать стало немного легче. Хотя ей нужно было ободрение, рядом находилось существо, требовавшее заботы больше, чем она. Саласия лежала, свернувшись клубком и обхватив колени руками, и время от времени вздрагивала всем телом. С самого вечера она не произнесла ни слова. Елена не могла видеть ее лица, но чувствовала, что она не спит. Тут дали о себе знать упреки совести: за своими переживаниями Елена совсем забыла о Саласии. А ведь она напугана даже больше ее самой. Несколько минут она молча смотрела на дочь Слизерина, затем устроилась поближе и обняла ее. Саласия не отреагировала. Ее зеленые глаза смотрели прямо перед собой, расширившись и почти не моргая. Елена погладила ее по голове. В конце концов, она — оруженосец, и когда-то давала клятву следовать за ней во всех бедах и горестях. Саласия наконец моргнула и медленно, очень медленно перевела глаза на Елену. В них стояло такое страдание, что у девушки сжалось сердце. Она обняла ее еще крепче, и спустя какое-то время, незадолго до рассвета, обе задремали. Несколько раз Саласия вздрагивала, приходила в себя, оглядывалась дико сверкающими глазами, но, увидев Елену, успокаивалась и вновь проваливалась в сон.

Когда Елена открыла глаза, друиды уже встали. Выглянув из хижины, она увидела, что все они собрались на поляне и что-то обсуждают с очень обеспокоенными лицами. Одевшись и удостоверившись, что Саласия еще не проснулась, Елена неуверенно направилась к остальным. Ноги путались в траве, подол мантии быстро намок, пропитавшись росой и вчерашним дождем.

— Что-то случилось? — тихо спросила она у Шелы, садясь рядом с ней на траву. Ее глаза сами собой метнулись к святилищу. Мертвого юноши там уже не было.

Шела, выглядевшая утомленной и болезненной, с замедлением кивнула.

— Боги послали Грании видение, — ответила она и поплотнее завернулась в плащ. Сегодня дождя не было, но в воздухе стояла пронизывающая сырость. — Латиняне нападут на нас и опустошат нашу землю.

У Елены внутри все содрогнулось.

— Когда же?

— Судя по всем признакам, очень скоро, еще до зимы. Мы должны вернуться в деревню и предупредить людей. Сражаться с ними — безумие, наше единственное спасение в бегстве, как бы низко это ни прозвучало. Однако Джодок, Грания и другие настаивают на том, что нужно дать им бой, и, боюсь, многие поддержат их.

Шела провела рукой по лицу. Елене показалось, что за эту ночь она постарела на несколько лет.

— Я думала, вы всегда заодно, — сказала девушка, надеясь, что это не заденет бандури.

— Мы стараемся приходить к согласию, но видят боги, как порой это бывает трудно. Я пыталась убедить всех, что латиняне пока гораздо сильнее нас, что война с ними — напрасное пролитие крови, но Джодок и Грания уверены, что боги помогут нам одолеть их.

— Две дюжины друидов не сокрушат целые армии закованных в железо солдат, — печально произнесла Елена.

— Глядя на тебя, я все чаще думаю о том, насколько мы порой недооцениваем юность, — вздохнула Шела. Ее светло-зеленые глаза смотрели тоскливо и мрачно. — Они смогут убедить всех драться с латинянами, люди слушаются нас, но тогда не уцелеет никто.

— Что же теперь делать?

Бандури обхватила колени руками.

— Я повинуюсь тому, что решит Лейс. Если он скажет вступить в бой, я встану рядом с братьями и сестрами, даже если это сулит нам всем смерть. Буду уповать на богов… которые наполнят его мудростью и помогут принять верное решение.

Елена взглянула на нее и ощутила, что ее сердце готово вот-вот разорваться от жалости — столько было достоинства и самоотречения в этих словах. Ей захотелось обнять Шелу, но какое-то чувство, похожее на уважение, удерживало ее от этого.

— Неужели нет иного пути? — тихо спросила она.

— Слово Верховного друида — закон, — ответила Шела. — Так было и будет. Он не зря избран проводником между богами и нами, служителями.

— Я могу помочь?

Бандури покачала головой и слабо улыбнулась.

— Нет, девочка. Вам с Саласией лучше отправиться домой. Так безопаснее.

— Я сведуща в боевой магии… — начала было Елена, но Шела жестом остановила ее.

— Ни один из нас не позволит вам рисковать жизнью. Об этом и речи быть не может.

Елена опустила глаза. Слышать о собственной бесполезности было больно.

Шела, казалось, прочла ее мысли.

— Я говорю это не потому, что у тебя не хватит сил, — мягко проговорила она, погладив девушку по плечу. — Война — это слишком опасно, вот и все. Особенно для такой юной, как ты. Насчет сил я даже не сомневаюсь. Что ты скажешь о том, что случилось вчера у святилища?

Елена подняла голову и встретилась с ней взглядом. Сомнение относительно того, признаться или нет, длилось не дольше пары мгновений.

— Сперва я пришла в ужас, — почти шепотом ответила она, так, чтобы ее не могли услышать даже травы и камни. Никто, кроме Шелы. — Мне в жизни не было так страшно. Особенно когда у него хлынула кровь… Но затем… Это напугало меня даже больше. Я почувствовала себя сильной и… как будто случилось то, что должно было случиться, как будто это правильно и… естественно. Я не понимаю этого, и мне кажется, что я… просто ужасна. Ведь он умер, а я… мне БЫЛО хорошо от этого, в какой-то момент.

Елена замолчала и снова стала смотреть на траву. В эту минуту она никому не смогла бы смотреть в лицо.

Шела тоже погрузилась в молчание. Елена слышала обрывки спора других друидов, но они долетали до нее словно издалека. Промелькнула мысль о Саласии… и исчезла, как молния в грозовом небе.

— Да, — заговорила наконец Шела. Голос ее был тих и очень печален. — Это один из самых жестоких законов — жестоких, но незыблемых. Если хочешь что-то получить — чего-то нужно лишиться. Каждый год боги требуют от нас одну жизнь… в обмен на новые знания и мудрость. Без этого они не дали бы нам и крупицы того, чем мы владеем.

— Так, может, следует уйти от них?

— Тогда мы не сможем помогать другим. Все, что мы умеем, пришло к нам от них. Без них мы не могли бы исцелять, направлять и оберегать. Жизнь одного в обмен на благополучие всех. Не всегда это жизнь — достаточно взглянуть на Гранию. Никогда нельзя сказать наверняка, чего они потребуют в тот или иной раз, но мы все же научились договариваться с ними.

Елене стало жутко.

— Разве это единственный выход?

— Жестоко — но так все и есть. Насчет того, что ты тогда чувствовала… Мне следовало сказать тебе раньше, но отчего-то я колебалась. Ты — наделенная благодатью богов, Елена. Одна из нас.

— Я знаю, — очень тихо отозвалась Елена. Осознание этого на сей раз не воодушевило ее, а наоборот, точно пригнуло к земле.

На лице Шелы отразилось удивление.

— Сама догадалась?

— Мне рассказал Брет. Вчера, на привале.

— Не переношу этого мальчишку, — бандури нахмурилась. — Скажу честно, не доверяю ему. Он всегда молчит, а такие люди — самые опасные. Никто не знает, что у него на уме. Надеюсь, он не напугал тебя?

— Не слишком, — Елена выпрямилась. — Когда у меня с собой палочка, я не боюсь ничего. Но я была ошарашена. Так что это значит, Шела? Что я могу делать то же самое, что и вы, без всякой палочки, и общаться… с вашими богами? Получая от них видения и все такое?

— Это значит, что они всегда с тобой. И что только среди нас ты сумеешь полностью постичь свою силу. Я наблюдала за тобой все это время — прости, если это задевает тебя. Елена, ты нечто большее, чем то, кто ты есть сейчас.

Елена прокручивала в голове ее слова, и каждое отзывалось внутри небывалым волнением.

— Значит, я должна остаться с вами?

— Боги не зря наградили тебя благодатью. Они видели в тебе… что-то очень важное. Если бы ты пришла к нам раньше… — бандури умолкла. Потом, сделав над собой усилие, продолжила: — Но, что бы ни случилось с нами, только среди друидов ты сможешь обрести себя. Эта энергия, которую ты ощущаешь внутри — она сильнее всего. Тебя будет тянуть сюда… Что бы ни случилось с нами, есть другие друиды. И они, я уверена…

— Я бы хотела остаться только с вами, — ответила Елена. — И с тобой. Я могла бы пройти посвящение и помочь вам. Я согласна.

Шела улыбнулась и вдруг совсем по-матерински поцеловала ее в лоб.

— Ты вернешься к нам… когда все обратиться в свое русло. Когда угроза латинян останется в прошлом. Ты вернешься и станешь отличной бандури. Мы будем ждать тебя.

На этот раз Елена не сумела сдержаться и крепко ее обняла.

Спор на поляне становился все жарче. Это было понятно по раздраженным крикам, звучавшим все чаще и чаще. Шела отстранилась.

— Извини, кажется, мне пора вмешаться, — она ласково похлопала Елену по плечу и, рывком встав на ноги, направилась к друидам.

— Мы защитим людей! — распалялся Джодок. — Боги дали нам силу для этого!

— Хватит ли ее? — неуверенно вопросила одна бандури, но он даже не взглянул в ее сторону.

— Если бы они не хотели этого, то не послали бы мне видение, — поддержала Джодока Грания, неистово сверкая единственным оставшимся глазом.

Лейс, стоявший несколько в стороне ото всех, пока хранил молчание.

— Вступать в бой сейчас неразумно, — сказала Шела, вклиниваясь в круг. — Наши люди не выстоят против латинян. Я уже говорила об этом, Джодок.

— А я ГОВОРИЛ тебе, — Джодок повернулся к ней с такой яростью, что Елена поразилась. — Что это недостойно нашего народа — бежать от опасности. Они придут на нашу землю — почему мы должны убегать?

— Потому что они сильнее, — спокойно ответила Шела, однако скулы ее побагровели. — Пока что сильнее. Драться с ними — напрасно губить жизни. Одумайтесь!

— Боги помогут нам, — вмешалась Грания. — Они знают, что делают.

— Они предупредили нас, — парировала Шела. — Чтобы мы спасли людей. Нам нужно уводить их за горы. Туда, куда латиняне пока не пойдут.

— Ты сомневаешься в мудрости богов? — прорычал Джодок. — И в их всесилии? Да, Шела?

— Я сомневаюсь в необходимости войны, — она бестрепетно смотрела ему в лицо.

— У нас есть время, чтобы приготовиться, — вяло отозвался супруг Грании, ранее не принимавший участие в споре. Немного в стороне сидел Брет и молча наблюдал за всеми. Как всегда.

— Ты так считаешь, Гверн? — повернулась к нему Шела. — К нам придут армии закованных в железо солдат. Солдат, завоевавших множество земель. Как выстоять против них? Наши люди падут в бою с ними все до единого!

— Они захватывают наши владения! — снова взъярился Джодок, не дав бледному Гверну ответить. — Ты предлагаешь спокойно смотреть на это?

— Я предлагаю выиграть больше времени, чтобы собраться с силами.

— Мы и так достаточно сильны!

— Что насчет остальных? Тех, кто остался в деревне? — вперед вышел супруг Шелы. — Мы не можем принимать решение, не советуясь с ними.

— Эномай прав, — заметила черноволосая бандури. — Они же ничего не знают. Хороши мы будем, если вернемся и заявим им, что готовим войну!

— Я просто поражаюсь вам, — Джодок обвел всех яростным взглядом. — Где ваша гордость, где сила духа наших предков? Отчего вы готовы без боя преклонить колени перед латинянами? Мне стыдно за вас!

— Послушай, Джодок, — Шела заговорила немного мягче. — Я понимаю твое нетерпение и желание изгнать раз и навсегда тех, кто намерился стать хозяевами в здешних землях. Ты тоже прав, но пока нам просто нечего предоставить им в ответ. Только поэтому нам стоит…

— Убежать, поджав хвост.

— Нет, — терпеливо произнесла Шела, но чувствовалось, что она едва справляется с гневом. — Когда ты уже поймешь…

— Это ты не понимаешь! Нам по силам выстоять!

— Неужели тебя ни капли не волнуют другие? Неужели нет ни одного человека, чью смерть ты будешь оплакивать, когда латиняне расправятся со всеми?

— Не смей…

— Тебе не жаль даже Элию?

Лицо Джодока в одно мгновение приобрело тот же цвет, что и его волосы.

— Прекрати, Шела, — проскрежетал он, но было видно, что мысли его перешли в другое русло. — Тебя это не касается.

— Что ж, если тебе не жаль Элию, то я могу сказать, что МНЕ жаль ее, — сказала Шела, уже не стараясь скрыть злость. — А еще мне жаль мою сестру и ее семью. И всех остальных людей в деревне и за ее пределами. Именно поэтому я предлагаю увести их.

— Не трать свое красноречие понапрасну, Шела, — к всеобщему удивлению заговорил Брет. Он тоже вышел вперед и оглядел всех с каким-то ехидным торжеством на лице. — Он тебя не услышит. Ему плевать на каких-то там людей и даже свою возлюбленную. Единственное, что его заботит — возможность показать себя великим героем и бесстрашным предводителем войны.

Джодок повернулся к новому оппоненту. Его щеки пылали.

— Если я не забываю о достоинстве, то это не значит… — процедил он, но Брет прервал его негромким смехом.

«Чего он хочет добиться?» — со смесью недоумения и страха подумала Елена. Все собравшиеся на поляне теперь смотрели во все глаза на двух мужчин, стоявших друг напротив друга, словно приготовившись к драке.

— А что же это тогда значит, Джодок? — с насмешкой спросил Брет.

— То, что я исполняю волю богов!

— Боги, насколько я понял, просто показали, что нам стоит ждать нападения. О том, что нужно драться с латинянами, не было никакого знака. Кроме неистового желания нашего героя блеснуть военными талантами. Я прав, Грания?

— У нас есть сила, — мрачно отозвалась она, но спорить не стала.

— Я не удивлен, что с предложением бежать согласен именно ТЫ, — скривившись, бросил Джодок. — Я что-то не помню, чтобы ты проявлял храбрость.

— А я не помню, чтобы ты проявлял признаки большого ума, — скрестив на груди руки, ответил Брет. — Тебе следует мечтать о нем, а не о войне.

Глаза Джодока налились кровью. Он медленно двинулся к Брету.

— Если ты скажешь еще хоть слово, мерзавец…

— Довольно!

Наконец в обсуждения вмешался Лейс. На фоне двух крепких молодых мужчин он выглядел особенно высохшим и слабым. Но, когда он поднял руку, давая понять, что будет говорить, притихли не только эти двое, но и все остальные на поляне.

— Я наслушался предостаточно вашей брани, — в его скрипучем голосе звучало заметное раздражение. — И мне даже показалось, что я вдруг очутился в толпе расшалившихся школьников, а не среди служителей богов.

Он выдержал короткую паузу.

— Я согласен и не согласен со всеми вами. Люди из-за моря очень опасны, и счастье, что боги, смилостивившись, предупредили нас об их нашествии. Что делать нам? Об этом еще стоит подумать. Хвала богам, они наградили нас силой, особой силой, которая в любом случае пригодится нам. Будем мы воевать или нет — это не имеет значения. Этой ночью мне тоже был знак. В подтверждение того, что знание теперь навеки наше, мы должны восславить богов. Затем мы вернемся в деревню и оповестим всех.

Тишина, воцарившаяся на поляне, была такой полной, что у Елены зазвенело в ушах. Друиды стояли вокруг предводителя, не двигаясь и не произнося ни слова. Джодок, тяжело дыша, оглядывал всех, и его лицо выражало что-то очень трудноопределимое. Шела подняла глаза к небу, то ли благодаря его, то ли моля о чем-то. Старый Лейс взмахнул рукой. Очевидно, это был какой-то сигнал, потому что все принялись выстраиваться кругом, как накануне перед жертвоприношением. Медленно, очень медленно. Будто сквозь сон.

Также медленно они взялись за руки. Когда зазвучала песнь, внутри у Елены что-то перевернулось. Ей захотелось присоединиться к ним, стать частью круга и затянуть песнь со всеми. Но она понимала, что этого ей еще никто не позволит.

Песнь становилась протяжнее, энергичнее, свирепее. Если вчерашняя звучанием напоминала мольбу, то эта была как боевой гимн. Вихрь напора, скорости, бесстрашия. Елена не могла сказать, как долго они пели. Но наконец песнь прервалась, и несколько минут друиды стояли в полнейшем безмолвии.

Елена смотрела на них, не отрываясь. И тут произошло такое, от чего она окаменела.

Все они, стоящие в кругу, почему-то согнулись, кто-то упал в траву, у кого-то вырвался сдавленный не то вой, не то стон. Длилось это недолго, а затем… люди стали пропадать. Вместо них на поляне вокруг святилища один за другим появлялись звери — Елена видела огромного бурого медведя, лося удивительной бронзовой расцветки, барана, нескольких ласок, горностая, волка, выдру, рысь, оленя и еще нескольких животных, которых совершенно не знала.

Если первые секунды она могла лишь смотреть на них с отвисшей челюстью, чувствуя, как прилипает к спине мантия, то вслед за этим ее без предупреждения пронзило понимание. У Елены перехватило дыхание. Мороз пробирался под кожу, в грудь, в самое сердце. Она попятилась спиной назад, не сводя расширившихся до предела глаз со зверинца перед ней.

Который, казалось, был полностью поглощен своими делами. Некоторые звери деловито разбрелись в стороны, кто-то углубился в лес, кто-то сцепился с другим. Бронзовый лось как-то потерянно бродил в траве, вертя огромной головой. Медведь неподалеку от него встал на задние лапы и был теперь попросту громадным. Никто не обращал внимания на Елену, а у нее было такое чувство, что она опускается все глубже и глубже под воду и вот-вот скроется в непроглядной мгле.

«Палочка» — пронеслась в голове последняя ясная мысль. Рукой, которая почти не слушалась, нашарила в кармане волшебную палочку и выставила ее вперед. Впрочем, она едва ли смогла бы вспомнить и произнести заклинание, если бы возникла необходимость.

В этот момент к ней, отделившись от остальных, двинулась рысь. Движения были неторопливы, легки — словно зверь всячески пытался продемонстрировать мирный настрой. Украшенные кисточками уши слабо подрагивали, усы щетинились в стороны, будто в усмешке. Елена замерла. Сердце, казалось, колотилось сразу в груди, в ушах, в затылке, в желудке. Она изо всех сил вцепилась в палочку, моля небо, чтобы ей хватило сил выпалить заклинание, когда зверь бросится на нее.

Но рысь и не думала бросаться. Очень медленно она приблизилась к Елене и изогнулась, вытянув вперед лапы. Рысь стояла спокойно, почти невозмутимо, на расстоянии вытянутой руки. Она склонила голову набок и подняла на девушку знакомые изумрудные глаза.

Елена уставилась на нее, пытаясь поверить в то, что уже знала. Ее лицо вытянулось.

Рысь слегка раскрыла пасть — на этот раз совершенно определенно в усмешке. Она вытянула вперед лапу и посмотрела с выжиданием, пригнувшись так, чтобы морда оказалась на уровне лица Елены.

— Шела? — выдохнула она.

В ответ послышалось низкое рычание, которое прозвучало, как смех.

Елена протянула руку и осторожно погладила покрытую красновато-коричневой шерстью лапу. Рысь издала утробное урчание.

— Шела, ты… прекрасно выглядишь, — почти не чувствуя губ, проговорила Елена.

Хриплый кашель сквозь зубы снова прозвучал смешком.

«Мне это снится, — подумала Елена. — Совершенно точно снится!»

Но это был далеко не сон.

— Я просто не могу поверить, — Елена все повторяла и повторяла это без конца. — Это невероятно!

Шедшая впереди Грания обернулась и глянула на нее без восторга. Судя по всему, ее совершенно не радовал тот факт, что кто-то, кроме друидов, был теперь посвящен в их таинство, однако Елена не обратила на нее никакого внимания. Она была слишком ошеломлена, чтобы замечать подобные вещи: чье-то недовольство, косые взгляды, обращенные к ней слова. Ее раздирали на части потрясение и какой-то безумный, совершенно необъяснимый восторг. По градусу накала эти чувства напоминали те, что она пережила после жертвоприношения, но окрашены были по-иному — радостью. Это сбивало с толку, но Елена решила не задумываться над причинами. Ее захватило увиденное ею чудо и все остальное в данный момент не имело никакого значения.

— Ну что, Шела, ты довольна? — резко спросила Грания, слегка сбавляя шаг. — Теперь девчонка знает все.

Шела, которая шагала рядом с Еленой, взглянула на нее.

— Не вижу в этом беды.

— А в том, что рано или поздно она раскроет это латинянам или кому-нибудь еще?

От ее слов Елену пробрал холодок. Сказанное показалось ей не просто кощунственным — скорее, безумным. Открыть тайну врагам друидов! За кого Грания ее принимает?

«За чужачку, — моментально ответила она себе, даже не успев задуматься. — За чужачку, которая живет с ними без году неделя и которой нельзя доверять».

Сердце сдавило ужасной тоской — главным образом потому, что мысль была абсолютно верной. За последние сутки, после разговоров с Бретом и Шелой, Елена успела почувствовать себя в каком-то роде СВОЕЙ, и не просто своей, а почти одного разряда с друидами — коль скоро их боги сделали ее бандури. Но Грания расставила все по местам. Даже если она действительно такая, как они, в этом нет ее заслуги. Так распорядились по какой-то своей прихоти некие высшие силы. Никто не предлагал ей пройти посвящение — и, по всей вероятности, не предложит. Она — чужая. Вряд ли что-то может это изменить.

Плечи невольно поникли. Елена опустила голову и ощутила острое желание оказаться как можно дальше от них всех.

Шела искоса посмотрела на нее и вновь перевела глаза на Гранию.

— И в этом тоже не вижу, — спокойно ответила она. В закатных отблесках солнца ее рыжие волосы пламенели, как настоящий огонь. — Потому что этого никогда не произойдет. Тебе известна причина, Грания. Как и всем остальным.

Грания дернула плечом.

— Это еще не повод. Даже ЕСЛИ… — это слово она подчеркнула очень выразительно. — Даже если боги наградили ее благодатью, это не значит, что ей можно доверять.

— Я доверяю, — просто сказала Шела.

— Зная ее только четыре луны? — усмехнулась Грания. — У тебя всегда было… своеобразное понимание жизни, но даже для тебя это слишком, Шела.

Мимо прошли супруг Грании и Брет, о чем-то неспешно переговариваясь. Последний оглянулся, ехидно улыбнулся Елене и как ни в чем ни бывало продолжил беседу.

— Боги одарили всех нас, — негромко проговорила Шела. — Но каждому дали что-то особенное, его персональную силу. У тебя это — видения, с помощью которых мы все принимаем божественную мудрость и новые знания. А что касается меня — я могу видеть души людей. И ее душу в том числе. Я знаю, какая она, и потому спокойна.

Грания сощурила глаз. В нем появился недобрый, опасный блеск — как у ласки, приготовившейся напасть.

— Это еще не повод, — повторила она и, тряхнув светлой шевелюрой, быстро зашагала вперед.

Елена смотрела ей вслед. Еще никогда в жизни ей не было так тоскливо.

— Что я сделала? — тихо спросила она.

— Не принимай близко к сердцу, — Шела легко обхватила ее за плечи. — Грания всегда была… излишне резкой, на мой взгляд. К тому же она очень чувствительна. Ее можно понять. Именно за видение о том, как принимать звериную форму, она поплатилась глазом.

Елена подняла голову.

— Как вы это делаете? — голос ее слегка дрожал от переполнявших ее чувств. — Во имя неба, Шела, расскажи, как вы это делаете?

По лицу бандури скользнула тень.

— Тебе действительно хочется это знать? — как-то слишком медленно, растягивая слова, спросила она.

Что-то в ее тоне очень не понравилось Елене.

— Больше всего на свете. У меня просто голова идет кругом. С таким мне еще никогда не доводилось сталкиваться. И мне кажется… что об этом не знает даже моя мать. Прошу тебя, Шела.

Она сама не заметила появившиеся в ее голосе жалобные, умоляющие нотки.

Шела молчала.

— Я не уверена…

У Елены похолодела кровь.

— Ты сказала, что доверяешь мне.

— Да… Могу засвидетельствовать перед богами, что доверяю. Но…

— Ты думаешь так же, как Грания? — в отчаянии выпалила Елена. От этой мысли сердце у нее едва не разорвалось.

— Нет! — зеленые глаза Шелы сверкнули.

— Тогда почему?

— Я хочу объяснить тебе, — она заговорила тихо и веско, взвешивая каждое слово. — Понимаешь, Елена, это магия высшего уровня. Она чрезвычайно трудна и опасна. А ты — слишком юная.

«Я закончила Хогвартс! Я была одной из лучших учениц! Я сведуща во всех областях магических наук! Я — дочь Ровены Рейвенкло, самой сильной чародейки Британии! Я не ребенок!» — все это Елене хотелось прокричать, но, сделав над собой колоссальное усилие, она не вымолвила ни слова. Внутри у нее все кипело и сотрясалось, однако единственное, что отразилось на лице — немой упрек.

Шела заметила его и слегка смутилась.

— Послушай…

— Я не ребенок, — отчеканила Елена, радуясь, что тон ее звучит спокойно.

— Я не хотела задеть тебя, клянусь, — мягко сказала бандури. — Я просто пытаюсь сделать так, чтобы с тобой не произошло нечто ужасное.

— Мне не хватит мозгов? — грубо осведомилась Елена.

— Девочка! — воскликнула Шела. — И после этого ты будешь утверждать, что ты не ребенок? — она улыбнулась, но, увидев потемневшее лицо Елены, вновь посерьезнела. — Послушай меня. Я считаю, что ты необыкновенно одаренная. К тому же, ты — бандури. Единственное, чего тебе не хватает — исключительно опыт, который приходит лишь с годами. Только это не даст тебе освоить превращение.

— Вообще-то я хотела всего лишь узнать принцип, а не превращаться сама немедленно, — сварливо отозвалась Елена. Она отдавала себе отчет, что ведет себя ребячески — какой контраст с собственным утверждением! — но менять что-то было уже поздно.

— Когда ты пройдешь посвящение, все откроется перед тобой, как на ладони.

— Не стану проходить.

Лицо Шелы изумленно вытянулось.

— Передумала?

— Да, — Елена изо всех сил старалась подавить злость, но она проступала в каждом слове. — Это ни к чему. Мне никто не верит. Я совершенно чужая для вас. Я благодарю друидов за все, что узнала от них, и возвращаюсь домой.

Елена опустила глаза на случай, если на них выступят слезы, и решила больше ничего не говорить до самого возвращения. Пожалуй, впервые за все время, проведенное с друидами, мысль о доме предстала не чем-то неизбежным, а весьма ожидаемым. Может быть, так даже лучше — меньше думать о том, что она будет скучать. А еще — о своем настоящем предназначении.

Позади отрешенная и вялая брела Саласия. С самого утра она ни с кем не обмолвилась и словом и делала все как-то машинально. Это беспокоило Елену. Она со стыдом сказала себе, что никак не поддержала ее — слишком была поглощена чудесной тайной друидов. Вместо того, что устраивать детскую истерику, она могла бы уделить время Саласии — утешить ее, напомнив, что уже очень скоро они будут дома. Елена почувствовала, как щеки ее начинают гореть. Хорош оруженосец!

Она повернулась, чтобы подойти к Саласии, когда Шела произнесла голосом тихим и нежным:

— Дитя! Мне грустно прощаться с тобой, но тебе нужно уйти. Когда ты вернешься — сердце подсказывает мне, что это произойдет — то станешь одной из нас. Это твоя судьба. Твое время еще только на подходе. Я буду ждать его. И тебя.

На этот раз слезы все-таки выступили на глазах Елены. Она глянула сквозь них на Шелу. Бандури улыбнулась — как никогда не улыбалась ей Ровена — но заговорила уже очень серьезно:

— Я расскажу тебе о превращении. Но только если ты дашь мне слово, что не станешь пробовать его сама. Только потом, когда вернешься, пройдешь посвящение, и рядом буду я.

— Обещаю, — хрипло ответила Елена, совсем по-детски вытирая глаза.

— Хорошо. Все начинается с того, что…

… В деревню они вернулись в сумерки. Друиды не ожидали столь раннего возвращения товарищей, и потому поднялся шум. Снова была радость, однако хватило мрачного лица Лейса, чтобы она сменилась настороженностью. Пока Елена и Саласия собирали пожитки (молча; одна была с головой погружена в открывшуюся ей великую тайну, другая — по-прежнему игнорировала все вокруг), он поведал всем о видении Грании. Взволнованные и порядком напуганные, друиды собрались в круг, чтобы обсудить положение дел. Что-то как всегда горячо вещал Джодок, ему парировали другие мужчины, иногда слышались женские голоса. Из радостной атмосфера стала гнетущей. Можно было подумать, что война уже на пороге.

Поскольку все в деревне были заняты обсуждением грядущей беды, провожать девушек вышли только Шела, ее супруг, поклонники Саласии и, как ни странно, Брет.

— Все равно не могу слушать этого великого героя-воина, — объяснил он, мотнув головой в сторону Джодока.

Шела нахмурилась.

— Мы должны быть заодно, — сказала она Брету. — Особенно перед лицом опасности.

— Только не с ним. Он не в себе — неужели ты не видишь? Он и одноглазая…

— Прекрати немедленно!

— Он и одноглазая совсем сошли с ума, — невозмутимо закончил Брет. — И совсем не истина, что это безумие наслали боги. Уж кто-кто, а ты должна понимать это, Шела.

Она метнула на него гневный взгляд, но отвечать не стала.

Елена чувствовала себя очень странно. Так, будто не отправлялась домой, а, напротив, покидала его. Она обвела прощальным взглядом деревню. Почему ей так тяжело прощаться с ней?

— Надеюсь, еще встретимся, лисья душа, — Брет изогнул бровь и насмешливо ухмыльнулся. — Хоть ты и противна мне, но бандури место среди таких же. Да и мне с тобой ложе не делить.

— Хвала небу, — не осталась в долгу Елена.

Он изобразил на лице гримасу и отвернулся.

Шела не стала ничего говорить и просто обняла ее.

— Я вернусь, — шепотом, так, чтобы слышать могла только бандури, сказала Елена. — И благодарю тебя за все.

Шела кивнула и поцеловала ее в лоб. Елена подумала, что это нечестно — когда прощаешься с другом на такой долгий срок.

Саласия тоже обнялась напоследок с воздыхателями, но без особого воодушевления. Те были заметно разочарованы. Возможно, рассчитывали на поцелуи? Распрощавшись с друидами, девушки взялись за руки и отошли на приличествующее расстояние. На сердце у Елены легла каменная плита.

— Почему он сказал, что твое место среди них? — бесцветным голосом спросила Саласия. Кажется, это была первая членораздельная фраза, произнесенная ею за день.

Елена быстро взглянула на нее.

— А кто его знает? — она не любила лгать тем, кого считала близкими, но сейчас просто не смогла бы заставить себя сказать правду. — Глупый мальчишка.

— Глупый, — эхом отозвалась Саласия и покрепче стиснула ее ладонь.

В следующую минуту они, покачиваясь, уже брели к воротам Хогвартса.

Было темно, слабое мерцание звезд делало огромный замок, чернеющий невдалеке, загадочным и отчего-то страшным. Елена изумлялась самой себе: все вокруг, такое родное с детства, казалось не только чужим — но и НЕЗНАКОМЫМ. Эта дорога, эти ворота, эти башни, одна из которых была ей особенно близка — ничего не вызывало в ней теплых чувств. Что с ней такое? Она словно вернулась не в собственную вотчину, а в далекую пустынную степь. Елена испугалась.

«Это же Хогвартс, — говорила она себе. — Хогвартс, мой дом. Я живу здесь всю мою жизнь. Я люблю его! Или уже нет? Нет, невозможно! Мне просто нужно время».

— Эй, оруженосец, — едва слышно окликнула ее Саласия.

Насильно вырвавшись из своих мыслей, Елена повернулась к ней.

— Да?

Саласия слабо улыбнулась.

— Знаешь, я рада, что мы вернулись.

Елена заставила себя улыбнуться ей в ответ, но на душе стало еще хуже.

«Она рада. Может быть, даже счастлива! Здесь ее ждет отец. А что же такое со мной? Вдруг я и к Ровене отнесусь равнодушно?».

Желудок свело от беспокойства. Чтобы хоть немного отвлечься, она обратилась к Саласии:

— И куда направимся в первую очередь? К твоему отцу или Ровене?

Глаза Саласии, до этого усталые и будто полинявшие, зажглись.

— Вижу все по лицу, — улыбнулась Елена. — Хорошо, спустимся в ваши подземелья. Устроим сюрприз.

— Папа так обрадуется, — совсем по-детски сказала Саласия и улыбнулась уже искренне. — Если ты никому не расскажешь… — она в упор посмотрела на Елену, и та с непоколебимой серьезностью кивнула. — То я ужасно соскучилась по нему и Хогвартсу.

Елена засмеялась, пытаясь скрыть за смехом неловкость.

«Я просто-напросто толстокожая, — сказала она себе. — Вот меня и не проняло. Должно быть, все дело в этом. И нечего придумывать себе невесть что».

Девушки пересекли парк и уже поднимались по каменным ступеням, когда Елена вспомнила:

— Послушай, а я ведь только сейчас сообразила, что на дворе ночь. Как это мы не подумали? Нельзя же стучать к кому бы то ни было посреди ночи…

Но Саласия только отмахнулась от нее. Ей слишком не терпелось увидеть отца.

В такой поздний час в коридорах, естественно, не было ни души. Елене казалось, что каждый их шаг разносится по замку громовым эхом. Держа перед собой палочки с огоньком на кончиках, они осторожно спустились по крутой, ведущей в подземелья лестнице (в темноте подземелья показались Елене сущим лабиринтом), поблуждав, добрались до личных покоев Слизерина и Саласии. Елена думала, что она отопрет двери заклинанием, но вместо этого Саласия, к ее ужасу, принялась стучать кулаком.

— Ты что? — сделав страшные глаза, изумилась Елена. Но, заметив на лице Саласии выражение восторга, поняла: она просто погрузилась в очередное приключение. Зная наверняка, как и в детстве, что ее не станут наказывать.

Стучала она настойчиво. В конце концов за дверью послышалась возня. Тихое бормотание ругательств, шаги, сдавленное «Алохомора!». Саласия усмехнулась, но стучать не перестала. Когда она занесла руку в очередной раз, дверь со слабым скрипом приоткрылась.

— Что это такое? — в проеме показалось бледное, сердитое и в то же время изумленное лицо лорда Салазара. В свете волшебных палочек Елене показалось, что только глаза на этом лице имеют цвет. Несколько секунд все трое молча смотрели друг на друга. Елена уже приготовила широкую, милую улыбку, когда Слизерин неожиданно закрыл перед ними дверь.

— Отец! — потрясенно и сердито воскликнула Саласия. — Ты что, не узнал меня?

— Дурацкие сны, — донеслось до них из-за двери. — Изводят меня каждую ночь. Я же принял это зелье, позволяющее спать без снов, но даже оно не помогает мне.

Девушки переглянулись.

— Отец! — завопила Саласия и принялась стучать в дверь двумя кулаками. — Это не сон, я действительно здесь! Я пришла! Я вернулась домой!

Елена наблюдала за ней, не зная, чему дать волю: смеху или сопереживанию. В итоге ограничилась чем-то средним — не смогла сдержать улыбку, но заговорила вполне серьезно:

— Лорд Салазар, откройте! Прошу нас простить за это, но мы действительно вернулись. Саласии очень хотелось увидеть вас поскорее, вот она и не удержалась.

На этом с ее губ все-таки сорвался смешок.

Но Саласия не заметила этого. Она с прежним остервенением колотила в дверь, выкрикивая время от времени что-то бессвязное.

Наконец дверь открылась. Слизерин стоял на пороге в простой длинной рубахе, с волшебной палочкой в руке и всматривался в их лица с таким пристальным вниманием, что у Елены по шее побежали мурашки. Она улыбнулась ему, приветливо и мило, а Саласия еще какое-то время колотила воздух, прежде чем увидела отца. Он протянул руку, коснулся ее черных волос. Потом щеки, потом плеча. Слизерин не сводил с дочери глаз — до тех пор, пока они не загорелись дикой, необузданной радостью.

— Саласия! — закричал он, и тут она налетела на него и повисла на шее.

Его руки еще раз прошлись по ее волосам, ощупали плечи, будто он хотел окончательно убедиться, что дочь действительно с ним и это не сон.

— Девочка моя! — глаза его увлажнились. Елена почувствовала себя неловко от того, что стала свидетельницей такой сцены. — Ты здесь, ты вернулась ко мне! Я так тосковал по тебе! Ты со мной, хвала небу! Со мной!

Елена прислонилась плечом к каменной кладке и с улыбкой наблюдала за семейным воссоединением.

— Я тоже скучала по тебе, отец, — Саласия и сама выглядела так, будто вот-вот расплачется.

Лорд Салазар крепко обнял ее, потом чуть отстранился, оглядел с ног до головы — и снова заключил в объятия. Потом что-то прошипел ей на парселтанге. Саласия ответила, и они тихонько, счастливо рассмеялись.

«Настоящая семья», — подумала Елена, и тут же ощутила укол совести от того, что Ровена была еще ни сном ни духом о том, что ее дочь вернулась домой.

Лорд Салазар поднял на нее глаза:

— Вам я тоже очень рад, юная леди Рейвенкло, — и действительно, Елена не могла припомнить, когда еще он так ласково улыбался. — Спешу выразить вам благодарность за то, что вернули мою дочь целой и невредимой.

— Опасаться было нечего, — ответила она, учтиво кланяясь наставнику.

— Ваша мать сойдет с ума от радости, — глаза Слизерина оставались влажными. — Прямо как я сейчас.

— Пожалуй, поднимусь к ней, — Елена подарила ему самую обворожительную свою улыбку. — Простите еще раз за переполох.

— Я в жизни не был счастлив так, как сейчас, — каждая черточка его лица подтверждала, что это правда.

Тепло попрощавшись с Саласией и Слизерином, Елена направилась к Дому Рейвенкло. Отчего-то ноги ее с каждым пролетом становились все тяжелее, но она упорно старалась не придавать этому значения. Она дома, ДОМА, и в башне ее ждет мать. О чем волноваться?

— Понятия не имею, — пробормотала Елена, останавливаясь перед дверью. Знакомой до последней трещинки. — Но я все равно волнуюсь.

* * *

Последующие часы слились в одну сверкающую полосу. Лорд Салазар не обнял ее при встрече — но зато Елена едва не задохнулась в объятиях леди Хельги, которая примчалась в их башню, едва забрезжил рассвет. Хельга радовалась как ребенок — неистово и всей душой.

— Моя дорогая девочка, — повторяла она раз за разом. — Как здорово снова видеть тебя дома!

— Мне не хватало вас, леди Хельга, — искренне улыбаясь, ответила Елена. Она чуть наклонилась, чтобы добродушная глава Дома Хаффлпафф могла поцеловать ее. Елена поняла, что соскучилась по Хельге. Ей даже захотелось подразнить ее немного, как старшую сестру.

— Небось вы были рады, что ваши ненаглядные «барсучки» в полной безопасности, — негромко сказала она. — Ни одного разбитого сердца за месяц, да?

Хельга расхохоталась и ласково дернула ее за волосы.

— Вот ты какая! Нахальная девчонка. Знаю, что ты скоро опять возьмёшься за старое, но хочу предупредить тебя: мои ребята не промах, только на днях схватились со слизеринцами, еле растащила. Как бы до беды не дошло, берегись!

Елена посмеялась вместе с ней и подумала, что Хельга, должно быть, никогда не состарится.

Ровена приветствовала ее куда более сдержанно. Несмотря на то, что ей пришлось подняться в предрассветный час, она была почти такой же, как обычно: собранной, аккуратной и невозмутимой. Поначалу Елене показалось, что мать, как и Слизерин, приняла ее за ночное видение. Целую минуту они молча рассматривали друг друга, пока Елена, наконец, не изобразила реверанс. Казалось смешным и нелепым так здороваться с матерью, которую не видела неделями, но ничего другого ей не пришло в голову. Голубые глаза Ровены расширились. Она обняла дочь — быстро притянула к себе, провела ладонью по волосам.

— Доброе… хм, утро, — проговорила Елена, чувствуя, что нужно что-то сказать. — Надеюсь, вы пребываете в добром здравии, мадам.

Признаться откровенно, она рассчитывала на более теплый прием. И снова в ней шевельнулось то странное, пугающее чувство: она ушла из дома. Ее дом остался далеко. Но этого просто не могло быть! Она дома — где же еще?

Елене стало неловко. Она мягко отстранилась от Ровены, заглянула ей в лицо — и только тогда увидела крупные слезы, катящиеся у нее из глаз. Они скапливались в самых уголках и тихо выходили из берегов, оставляя дорожки на впалых щеках. Это зрелище поразило Елену до глубины души: ей в жизни не доводилось видеть, чтобы мать плакала. Слезы мелькали иногда в ее глазах, но не переходили в излияния. Ровена не произносила ни слова.

Сердце у Елены дрогнуло. Она шагнула вперед, обняла ее — так, словно это она была матерью, которой надлежало успокоить дочь. Баронесса прижалась лбом к ее плечу, и это тоже было поразительно.

— Ну вот я и дома, мама, — сказала Елена, силясь улыбнуться, но вместо улыбки вдруг вырвался всхлип.

Тут Ровена, похоже, окончательно потеряла самообладание, быстро отстранилась, схватила Елену за шиворот и потащила в свои покои. Там она усадила ее в самое большое кресло, закутала в свою мантию, словно Елена страдала от холода, а сама, усевшись рядом, вынула волшебную палочку. Несколько взмахов — и на столе перед ними появилась бутылка наливки и два бокала.

— У меня сегодня настоящий праздник, — сказала леди Рейвенкло, когда янтарная жидкость разлилась по бокалам. Елена взяла один, пригубила — наливка была хмельной. — Я и подумать не могла, что увижу тебя так скоро.

— Случились непредвиденные сложности.

Елена рассказала матери все: с первого дня в деревне друидов до последнего вечера. Умолчала лишь об одном — о том парне, который лег между камней святилища. И о своей собственной сущности.

Ровена слушала с непередаваемым удивлением. Способ осуществления магии у друидов поразил ее безмерно, а их способности и вовсе показались байками.

— Это правда? — спрашивала и спрашивала она без конца.

Елена, не скрывая гордости, поведала о Шеле и о том, как многому у нее научилась. По мере того, как пустела бутылка, беседа становилась все более и более непринужденной.

— Их магия по-настоящему удивительная, — широко улыбаясь, говорила Елена. — Я такого никогда не видела. Они — необыкновенные люди. Совсем не такие, как мы. Им известно столько всего, о чем мы даже не имеем представления.

— Значит, я не ошиблась, — Ровена положила подбородок на сложенные руки. — Ни в друидах, ни в тебе. Я внесу все, что ты мне рассказала, в свитки. Такой принцип магии мне еще не доводилось встречать.

— Им помогают боги, — Елена вспомнила одухотворенное лицо Шелы, когда та говорила о богах, и от того ее собственный голос прозвучал почти благоговейно.

— Боги? — подняла брови Ровена.

— Они посылают им видения и всякое такое. Но за видения приходится платить.

— Например?

— Одна бандури лишилась глаза.

У Ровены вытянулось лицо.

— Почему?

— Таков закон: чтобы что-то получить, чего-то нужно лишиться.

Баронесса закинула ногу за ногу и пристально посмотрела на Елену. Та в растерянности отвела глаза.

— Жестоко, — заметила Ровена. — А ты как — разделяешь такую точку зрения?

Елена подобрала ноги. Отчего-то стало зябко.

— Я думаю, это справедливо, — ответила она. — И логично, не так ли? Отказываясь от одного, ты приобретаешь другое. Честный обмен.

Ровена все так же задумчиво смотрела на нее.

— Ты стала другой, — негромко сказала она. — Что-то новое в глазах и... Впрочем, я знала, что так будет, о чем и уведомила тебя перед твоим отбытием. Новый опыт делает человека новым.

Она переменила позу, но взгляд ее по-прежнему оставался настороженным. Елена обняла колени.

"Похоже, Ровена пытается что-то выведать", — подумала девушка. Хмель давно ударил ей в голову, и она понимала, что вполне может не сдержать языка.

Ровена улыбнулась ей. Елена ответила на улыбку, но чувство подвоха не покидало ее.

— Словом, ты довольна этим предприятием? — осведомилась мать.

— Очень, мадам.

— Но, сдается мне, ты рассказала не все. Правда?

Елена смотрела в пол. Неужели все написано у нее на лице? Может быть. Хотя Ровена знает ее, как никто другой, и ей не стоит никакого труда распознать хитрость. И не только в ней, родной дочери. Не зря ее называют светлейшим умом своего времени.

Елена планировала молчать до последнего, но какая-то сила, исходящая от Ровены, была в сотни, тысячи раз сильнее ее. Она сама не заметила, как поведала матери о жертвоприношении и его последствиях.

Ровена слушала, не меняясь в лице. Елена не могла определить ее чувства, пока баронесса не заговорила после долгой паузы:

— Этого я не могла предусмотреть. В самом деле, не могла...

— Но, мадам, похоже, что жертва была не бесполезной.

— Не бесполезной? — леди Рейвенкло встретилась с ней взглядом. — Кажется, я заблуждалась. До этих самых пор, пока ты не рассказала мне... Я и подумать не могла... Теперь все становится яснее.

— Но... — внутри у Елены все сжалось.

— Это очень опасная магия, — в голосе баронессы зазвенел металл. — Она завязана на очень темных началах. Небо... Это же варварство!

— Мадам, возможно, это необходимая мера.

— Елена, эта материя темна. Все, что основывается на крови, темно. А темная материя питается человеческой энергией. Силами, талантами, умениями. Пожирает изнутри, кусочек за кусочком, пока от практикующего не останется ничего, кроме костей.

Елена потеряла дар речи. Ровена не имела никакого представления о друидизме, чтобы так судить о нем!

— Мадам, если бы вы... — начала было она, но вдруг поняла, что все ее слова будут бессильны. Она не убедит Ровену. Мать просто ей не поверит.

— Я прошу у тебя прощения, дочь моя, что подвергла тебя такой опасности, — леди Рейвенкло сжала ее запястье. — Я и помыслить не могла, что друиды практикуют подобное.

— Не было ничего опасного! — с жаром воскликнула Елена. — Наоборот — я узнала так много.

— Забудь все, чему научилась у них, — тон Ровены не терпел возражений. — Счастье, что ты не пробовала повторять за ними это.

— Ничего бы не произошло! То есть, я хочу сказать, ничего плохого! Это всего лишь неизученная ветвь магии, вы сами говорили так!

Возмущение и гнев переполняли Елену с головой. Она и сама не могла объяснить, что их вызвало.

Ровена выпрямилась и посмотрела на нее еще пристальнее, чем раньше.

— Это темная материя, — холодно повторила она. — Я зафиксирую все, что ты узнала от них, но практиковать ЭТО нельзя ни в коем случае. Я сказала все.

Елена не сводила с нее пылающих глаз. Внутри нее гудел и сотрясался вулкан. Извержение готово было вот-вот начаться.

Елена повернулась на бок и стала осторожно вылезать из-под тонкого шерстяного одеяла. Она потянулась к мантии, стараясь не производить никакого шума, но Феллан все-таки открыл глаза, обнял ее за талию и, быстро притянув к себе, поцеловал между лопаток.

— Тебе действительно нужно идти? — спросил он, проводя пальцами по ее животу.

Елена улыбнулась и чуть склонила голову, так, что светлые волосы, сейчас порядком взъерошенные, закрыли ей лицо.

— Да, я полагаю, нужно.

— Останься еще ненадолго.

В голосе Феллана, до этого расслабленном и безмятежном, прозвучала мольба. Елена быстро повернулась и поцеловала его в губы, в глаза, щеки.

— И тем не менее скоро мне придется уйти, — разгоряченная кожа еще чувствовала на себе его недавние прикосновения, будоражащие, обжигающие, кружащие голову. Елене было приятно, что он не хочет с ней расставаться. Она и сама не горела желанием уходить, но считала, что и без того задержалась по меркам всех мыслимых приличий. Пусть они делили одно ложе и одну тайну на двоих, она все-таки леди и не должна забывать о принятых порядках. Феллан потянул ее и уложил рядом с собой.

— Позже, — со счастливой улыбкой проговорил он и прикрыл глаза.

Они расположились в мужской спальне Дома Рейвенкло. Встречаться здесь было безопасно: соседи Феллана традиционно разъехались летом по домам, и пока он жил здесь в полном одиночестве. Елене было любопытно взглянуть, как живут юноши-рейвенкловцы — до сих пор она, следуя заповеди леди Ровены, не переступала порога их покоев. Это правило соблюдалось в ее Доме особенно строго: юные мужчины и женщины могли пересекаться друг с другом только в аудиториях или парке. Когда Феллан привел Елену к себе, она с некоторой гордостью подумала, что, возможно, стала первой женщиной, побывавшей здесь — кроме Ровены. Мужское общежитие, на ее взгляд, мало чем отличалось от женского, только было немного просторнее. Те же кровати, столы, кресла, большие окна. Елена нисколько не удивилась: мать всегда старалась делать между своими учениками как можно меньше различий. Очевидно, это касалось и спален. Сперва они с Фелланом много говорили, а потом все случилось само собой — как и в первый раз.

— Почему ты не уехал домой? — спросила она, рассеянно гладя его грудь, живот и время от времени опускаясь ниже. Судя по улыбке, ему это нравилось.

Феллан открыл глаза. Хотя он продолжал улыбаться, все удовольствие из его улыбки куда-то пропало.

— Едва ли там были бы рады меня видеть, — ответил он, глядя перед собой.

— Отчего ты так думаешь?

Феллан повернулся к ней лицом. Теперь на него сквозь окно падал солнечный луч, и внезапно он показался гораздо старше своих шестнадцати, грустным, изможденным, возрастным мужчиной. Елена удивленно распахнула глаза: уже не в первый раз солнце играло с ней такую странную шутку.

— Когда ты один в семье умеешь колдовать, это не делает тебя любимым сыном, — сказал он негромко.

Елена приподнялась на локте.

— Твои родители — маглы?

— Да, как и семеро моих братьев и сестер. Понятия не имею, откуда во мне это, но я выделывал всякие штуки еще в детстве. Не нарочно. Просто… все случалось само по себе.

— Само по себе, — повторила за ним Елена. Она вспомнила себя ребенком, свои первые магические проявления. Как они пугали ее и одновременно радовали. Как Ровена объяснила ей, что это совершенно нормально — обладать даром. Интересно, как справился с этим Феллан, находясь в кругу маглов?

— Да, я совершенно не мог это контролировать. Соседские дети смеялись надо мной, а кое-кто — ненавидел. Часто приходилось драться. Одно время меня защищали старшие братья, но, когда и им стало понятно, что со мной что-то не так, я больше не мог рассчитывать на их помощь.

— А твои родители? — Елена погладила его плечо. Она поняла, что он делится с ней самым сокровенным — и это в каком-то было даже более волнующим, чем все, что происходило немного ранее.

Феллан усмехнулся. Елене не понравилась эта усмешка — она вышла слишком уж сухой и горькой

— До того, как братья все рассказали им, было еще сносно, — он на мгновение прикрыл глаза. — Но однажды они увидели, как я играл с опавшими листьями, не прикасаясь к ним. Отец долго смотрел на меня. Не помню такой ярости на его лице, кроме этого случая. Все молчали. Потом он повернулся к матери и сказал, что с возрастом это должно было пройти. Что я должен был стать нормальным. Потом он опять посмотрел на меня. И сказал, что выбьет из меня зло.

— Что? — изумилась Елена. Она вспомнила, в каком страхе жила в замке отца, как боялась его и братьев. Но рядом с ней всегда была Ровена. К тому же отец никогда не бил ее, даже узнав, что она — чародейка.

Он бил только мать.

— Я не мог управлять магией, — продолжил Феллан. — Все происходило внезапно. Каждый раз, когда отец видел что-то такое, он брал лошадиную уздечку и бил меня ей. Я просил его остановиться. Просил сжалиться. Но он бил только сильнее.

— О небо…

— Однажды, когда он особенно разошелся, я обжег его. На этот раз все получилось умышленно. Я всей душой захотел сделать ему больно — так же больно, как он делал мне. И вдруг он отскочил от меня, воя и тряся рукой, той, в которой держал уздечку. Я сказал, что сделаю ему еще больнее, если он еще хоть раз тронет меня. Он ничего не ответил и ушел. Но с того дня я понял, что он меня ненавидит. Ненавидит и очень боится. Бить меня он больше не решался. Но нашел другой способ отомстить.

По напрягшимся скулам Елена поняла, что он сжал зубы. Она провела рукой по его волосам, щеке, шее, стараясь справиться с охватившим ее чувством тошноты от этой истории. Феллан перехватил ее ладонь и крепко стиснул.

— Все хозяйственные работы достались мне. Отец знал, что ударить меня он больше не сможет, но зато я не смогу ослушаться его. Думаю, он ХОТЕЛ, чтобы я взбунтовался. Тогда он бы выставил меня из дома. Сейчас я не понимаю, почему не сбежал. Мне доставалась самая маленькая порция хлеба, я работал как вол и все, что получал за это — ругань и окрики. Я решился бросить их и уйти, только когда мне исполнилось шестнадцать. Но в это время меня нашла леди Рейвенкло. Она объяснила мне, кто я и почему должен отправиться с ней. Меня не пришлось уговаривать. Это был самый лучший день в моей жизни.

Елена не сводила с него глаз. Она представила, каким одиноким был Феллан все эти годы — отвергаемый собственной семьей ребенок, не понимающий, что с ним происходит. Ее затопило состраданием и отвращением одновременно.

— Как жестоки маглы, — пробормотала она.

— Больше я не вернусь туда, — убежденно проговорил Феллан. — Я ненавижу отца — за то, как он обращался со мной. Я ненавижу мать, которая ни разу не вступилась за меня хотя бы словом. Братья и сестры чужие мне. Я чужой им всем, — на этих словах его губы снова скривились в горькой усмешке. — Каждый день я возношу хвалу небу за то, что оказался здесь. Здесь мое место и мой дом. Там мне делать нечего.

Вот что он таил, вот о чем отказывался говорить. Елена и помыслить не могла, что его жизнь будет так перекликаться с ее собственной. Во всяком случае, их чувства относительно Хогвартса совпадали абсолютно. Внезапно вспомнилась смешная предсказательница Трейлони, которая тоже росла одна в магловской деревне. Может быть, и ей пришлось пережить нечто подобное. И десяткам другим — тем, кого искала и приводила к себе Ровена. Только сейчас Елена поняла, какое великое дело взяла на себя ее мать, и сердце до краев переполнилось уважением и благодарностью к ней.

— Mon cher, — сказала Елена и привлекла его к себе. — Какое счастье, что все плохое уже позади.

Феллан тоже обнял ее, прижался щекой к ее ключицам.

— Скажи, Елена, — прошептал он, нежно погладив шею девушки. — Тебе хорошо со мной, когда мы вместе?

— Да, — ответила Елена, не задумываясь. Их первый раз был похож на безумный водоворот. Второй напоминал течение реки, исследовать которую было невероятно интересно. Не все шло гладко ввиду их неопытности, но Феллан очень старался, и его усилия приносили свои плоды. Им удалось найти подходящий темп, который, правда, пока не длился так долго, как бы ей хотелось, однако особого огорчения Елена не испытывала. Обнаженный и разгоряченный, он был слишком прекрасен, чтобы она вздумала расстраиваться из-за мелочей.

— В самом деле? — Феллан испытующе заглянул ей в лицо.

Его недоверие рассмешило Елену.

— Могу поклясться, — сказала она, шутливо поднимая руку.

Однако он не улыбнулся.

— Не смейся надо мной, — серьезно сказал он. — Я очень скучал по тебе. Я так много думал о нашей встрече и хотел тебя порадовать.

Елене стало совестно — в том числе за то, что сама она во время разлуки думала о нем вовсе не так часто.

— Извини, — она потянулась, чтобы поцеловать его. — Я не смеялась. Ты действительно умеешь обращаться с женщиной и делать ей приятно.

Своими словами она заработала улыбку — теплую и ослепительную, как солнце.

— Я рад, что ты довольна, — Феллан отвел локоны с ее лица. — И что тебе понравилось быть со мной.

— Особенно то, что ты делал мне перед тем, как я отправилась к друидам, — щеки ее невольно залила краска.

Он тихо рассмеялся.

— Я говорил, что ты запомнишь это.

— И угадал, — щеки жарко вспыхнули. — Но ты младше меня, Феллан, и говорил, что раньше не был с женщиной. Откуда тогда…

Его улыбка из теплой стала хитрой — и очень понравилась Елене.

— Похоже, любознательность у тебя в крови, — он закрутил светлый локон девушки пальцами.

— Ты солгал мне? — в голосе сама собой появилась прохлада. Без видимой причины сердце у Елены сжалось.

— Вовсе нет, — Феллан привлек ее к себе и вздохнул. — Ладно, раскрывать душу так раскрывать. Однажды я случайно увидел, как старший брат… в общем, в разговорах он называл это лучшим средством сделать жену навеки своей.

— О небо! — Елена вскинула руки к лицу.

— Ты сама хотела знать, — он снова рассмеялся. — Я не собирался подсматривать. Но когда тебе упорно не дают заснуть, нужно знать причину.

Елена не сумела удержать вскипевшие внутри пузырьки смеха. Она знала, что при подобных разговорах ей полагается стыдливо краснеть, однако картина, которую ей нарисовало воображение, при всей непристойности была чересчур забавной.

Некоторое время они молчали. Елена беспечно наблюдала за солнечными бликами, не пытаясь даже склеить воедино бродившие в голове обрывки мыслей, когда Феллан произнес совсем другим тоном:

— Теперь ты знаешь обо мне все. Я еще никому не рассказывал этого.

— Я сохраню все в тайне, — поспешила заверить его Елена, польщенная и тронутая таким признанием.

Феллан потер лоб.

— Не в этом дело. Что теперь ты обо мне думаешь?

— А что я должна думать? — не поняла Елена.

Его серые глаза сузились.

— Историю моей жизни не назовешь замечательной. Особенно для того, кто носит фамилию Рейвенкло.

Елена уставилась на него. Фраза застала ее врасплох. Она не ожидала такого.

— Ах, это. Не бери в голову. Какая разница, какая у меня фамилия? К тому же, мой отец ненамного лучше твоего.

— Но твоя мать — баронесса Рейвенкло.

— Послушай, — Елена обхватила его лицо. — Я — это я, и ты — это ты. Никто не выбирает, где ему родиться. Ты здесь, в Хогвартсе — это главное.

— Нет, — он покачал головой. И расплылся в улыбке. — Главное, что я — с тобой.

* * *

После возвращения в Хогвартс дни потекли размеренные и спокойные. Даже, пожалуй, излишне спокойные. Отвыкшая за последний месяц от повседневной рутины Елена откровенно скучала. Иногда ее навещала Саласия. Она не поднимала темы их путешествия — определенно это оказались не лучшие дни в ее жизни. Елена не осуждала ее. Большую часть времени Саласия подтрунивала над ней из-за "белобрысого мальчишки". Елена беззлобно отшучивалась, говоря себе, что как-нибудь расскажет Саласии всю правду об их с Фелланом отношениях. У нее точно земля уйдет из-под ног! Елена улыбалась украдкой, но сам разговор придерживала на потом.

По просьбе Ровены она подробно записывала все, что узнала о магии друидов. Она старалась не упустить ни единой детали, и мысли ее сами собой возвращались к Шеле, Брету и Грании. Она не представляла, как убедить Ровену в том, что их магия — самобытна, необычна, но нисколько не опасна. По отношению к матери у нее завязались довольно странные чувства: с одной стороны, Елена ощущала безграничное к ней уважение, особенно после того, как Феллан поведал свою историю. С другой — ее брала злость и досада, и в последнее время все чаще, стоило только вспомнить их разговор о «темной» друидской магии. Ровена, всегда разумная, жадная до знаний и открытая новому, отказывалась принять ее. Елена не нашла сил признаться ей в своем предназначении, но отказ принять и понять друидизм был в ее понимании равносилен отказу принять ее саму. Почему она так несправедлива? Почему не хочет вникнуть как следует? Почему уперлась рогами в «темную магию», хотя оснований так считать ровным счетом никаких? Елена сердилась, а вскоре стала испытывать настоящий гнев. Ровена была неправа.

Но она никогда не признает это.

— Как продвигается дело? — наклонившись к ней, спросил Феллан. Он ласково сжал ее плечи, пользуясь тем, что в Общей гостиной пока не было ни души.

Елена, описывавшая принцип превращения человека в животное, задумчиво отложила перо. Она ответила на его прикосновение, но скорее машинально.

— Рассчитываю скоро закончить. Мне удалось почерпнуть не так уж много, — разочарованно проговорила она.

Феллан опустился в соседнее кресло.

— Тебя расстраивает только это?

— Что?

Он протянул руку и нежно провел пальцем по ее лбу.

— Это верный признак грусти, — заметил он, улыбнувшись. — И не сходит этот признак с тебя уже несколько дней. Расскажешь мне?

Елена подняла на него глаза. И неожиданно для самой себя как на духу выложила ему все: неприятный разговор с Ровеной, ее вердикт относительно друидизма и несправедливость такого решения. Ей с трудом верилось, что это говорит она сама. Слишком много злости, огня и убеждения было в ее голосе, так много, что он звучал почти как чужой.

Феллан слушал ее, не отрываясь, и с каждой минутой его глаза все больше наполнялись беспокойством.

— Если все так, как ты говоришь, — сказал он, когда Елена закончила рассказ. — То тебе лучше послушаться леди Рейвенкло.

Елена повернула к нему голову. Феллану показалось, что в ее глазах сверкнул какой-то желтый отблеск. Очень древний и опасный.

— Почему ты так думаешь?

— Елена… — он слегка тряхнул головой, отгоняя наваждение. Ее глаза снова были нормальными, голубыми. Только прищуренными с настороженностью. — Насколько я понял, это что-то неизвестное. Этот друидизм. Твоя мать гораздо более сведуща в магии. Она знает много такого, о чем мы даже не слышали. Если ей кажется, что это темная материя, то… нужно прислушаться.

— Ты ничего не понял.

Елена откинулась назад в кресле. На ее коленях лежал свиток с недописанными формулами. Она взглянула на него рассеянно и почти сразу отвела глаза.

— Она ошибается, Феллан. Ошибается, слышишь? Все совсем не так. Не так!

Последние два слова она произнесла резко. Феллан смотрел на нее в растерянности, не зная, как отреагировать.

— И все-таки, — сказал он наконец. — Все-таки будет лучше, если ты прислушаешься к ней.

Ни с того ни с сего Елена почувствовала отчаяние. Оно было настолько невыносимым, что она выпалила, не успев подумать:

— С каких это пор ты так возлюбил мою мать? Я думала, ты мой любовник, а не ее.

Лицо у Феллана вытянулось, и Елена тут же пожалела о своих словах. То, что она сказала, прозвучало ужасно. Настолько ужасно, что она поразилась самой себе.

— Должно быть, мне не следовало ввязываться в этот разговор, — сказал он и отвернулся к окну.

— Прости меня, — Елена потянулась, сжала его запястье. — Прости, пожалуйста. Не знаю, что со мной сегодня. Как будто не я говорила.

— Хорошо бы, если бы не ты.

— Прости, Феллан, — она положила на столик свиток, чернила и перо и приблизилась к нему, опустившись на подлокотник кресла. — Я вовсе так не думаю. Наверное, я принимаю все слишком близко к сердцу. Не стоит так волноваться. Прости, я не хотела обижать тебя.

Он повернулся к ней. Хотя лицо его несколько просветлело, глаза сохраняли осторожное выражение.

— Ты слишком поглощена этим друидизмом. Ты становишься другой. Не знаю, как это объяснить, но в какой-то момент мне показалось… — он вспомнил странный желтый огонек в ее глазах и покачал головой. — Неважно. Не знаю, темная это материя или нет, но я бы на твоем месте послушался леди Рейвенкло.

— Оставим это, — Елена и впрямь больше не хотела говорить об этом с ним.

Он пожал плечами.

— Я не настаиваю.

Что-то в его напряженном теле напрямую говорило о том, что холодок никуда не ушел. Елена чувствовала это так же остро, как собственную злость. Если это не исправить сейчас, со временем трещина может стать огромной. Елена поняла, что такая перспектива ее совершенно не радует.

Она наклонилась и пощекотала ресницами за ухом у Феллана. Обычно он всегда смеялся, когда она делала так, и говорил, что у него в ухе словно завелся маленький паучок.

Елена щекотала его, пока он наконец не начал улыбаться.

— Глаз-паук, — негромко произнес он, расслабившись. — Так нечестно!

Елена тоже улыбнулась. Но отнюдь не его словам. Взгляд ее упал на свиток, на собственноручно выведенные строки о превращении человека в животного. И в этот момент пришло озарение.

Теперь она знала, что делать.

Она знала, как заставить мать поверить ей.

— И о чем невероятно важном ты хотела поговорить со мной? — спросила Елена, слегка приподняв полы светло-серой мантии и усаживаясь в свое любимое кресло у окна гостиной Дома Рейвенкло. Саласия немедленно опустилась в соседнее. Поблизости не было ни души. Елену терзали любопытство и тревога: на ее памяти подруга никогда не создавала такой таинственности вокруг того, о чем собиралась рассказать. На этот раз она позаботилась не только о полной уединенности, но и моменте — никто, включая леди Рейвенкло, не мог их сейчас побеспокоить.

Саласия развалилась в кресле и взглянула на Елену с каким-то непонятным торжеством. Изгибом кисти, подпирающей висок и щеку, играющей на губах усмешкой, свободно падающими на плечи черными волосами она напоминала актрису в роли королевы.

— Мы с Джильбертусом поженимся в октябре, — объявила она после паузы.

— Что? — Елене показалось, что ее оглушило заклятием.

— Мы поженимся в октябре, — повторила Саласия с широкой улыбкой, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Что значит — поженитесь? — изумилась Елена.

— Это значит, что в присутствии свидетелей нас объявят мужем и женой, дурочка, — дочь Слизерина рассмеялась.

— Да, но… что же это… Саласия! — Елена никак не могла прийти в себя. Новость поразила ее, сбила с ног. Разумеется, Джильбертус был всегда особо приближен к лорду Салазару и его дочери, но она и помыслить не могла, что все зайдет так далеко. — С ума сойти! Как это случилось? Я имею в виду, как он сделал тебе предложение?

— Он приезжал к отцу, — зеленые глаза Саласии блестели от волнения и какого-то трудноопределимого, необузданного чувства. — И говорил с ним. Отец сказал, что не мечтает ни о чем так сильно, как о нашем браке. Он уже дал благословление.

— А ты? — Елена не могла отвести от нее взгляда. В этот момент Саласия была для нее самым интересным в мире человеком.

Саласия откинула волосы назад.

— Когда отец сказал мне, что Джильбертус станет моим мужем, я чуть в обморок не упала, — призналась она и, забравшись в кресло с ногами, обняла колени. — Стою, смотрю на него — и слова вымолвить не могу. Джильбертус опустился на колено, поцеловал мне руку и сказал, что Мастер Слизерин осчастливил его так, как он и мечтать не смел — его женой станет прекраснейшая леди Британии.

— Так и сказал? — сердце у Елены всколыхнулось. Изумление мало-помалу проходило, сменяясь радостью и нетерпеливым предвкушением последующих подробностей.

— Так и сказал, — Саласия склонила голову. — Потом поцеловал вторую руку, сжал их обе, посмотрел так… — щеки у нее вспыхнули. — Со страстью, обнял мои колени и сказал, что был бы счастлив простоять так всю свою жизнь.

— О небо! — потрясенно воскликнула Елена. — Это так красиво и романтично!

— Да, — Саласия улыбнулась, по всей видимости, вспомнив эту сцену. — Свадьба будет в октябре, так решил отец.

— Поздравляю, Саласия, — Елена наклонилась, взяла ее руки в свои и сжала. На глаза навернулись растроганные слезы, но она этого даже не заметила. — Джильбертус — отличная партия. И он так тебя любит! А ты сама что чувствуешь к нему?

— Он очень хорош собой, — ответила Саласия, закидывая ногу на ногу. Волнение ее было так велико, что могло сойти за лихорадку. — У него такое красивое лицо и широкая грудь. По правде говоря, Елена, мне поскорее хочется провести с ним брачную ночь, — она на миг опустила глаза, но когда вновь подняла их, в них сверкал огонь. И ни капли стеснения.

— Ждать осталось недолго, — улыбнулась Елена, радуясь, что будущий муж вызывает у подруги столь сильные чувства.

— Хотя мне немного не по себе, ведь я совсем не знаю, как это должно происходить.

— Ничего не бойся, — успокоила ее Елена. Она подумала, что подошел наконец подходящий момент для того, чтобы открыть Саласии свой самый сокровенный секрет. — Если он влечет тебя как мужчина, все пройдет лучше некуда. И…

— Впрочем, Джильбертус наверняка знает, как надо, — продолжила Саласия, пропустив слова Елены мимо ушей. Глаза ее были мечтательно затуманены. — Он такой соблазнительный! У меня будет муж всем на зависть.

— Это точно, — Елена улыбнулась, даже не подумав обидеться на нее. Саласия была вся в грезах, это вполне понятно. Разговор можно отложить и на потом. — Он будет тебе прекрасным мужем. Счастливой вам жизни, дорогая подруга.

— Благодарю, — Саласия неторопливо поднялась. — Я долго думала, стоит ли говорить об этом, но в конце концов поняла, что не могу скрывать это от тебя, мой милый оруженосец.

Девушки одновременно шагнули друг к другу и обнялись. Елена почувствовала себя бодрой и счастливой, словно частичка радости Саласии передалась и ей. Впрочем, так оно и было — она от души радовалась за нее и желала ей всех семейных благ.

Последующие несколько дней Хогвартс гудел от такой ошеломляющей новости. Лорд Салазар буквально летал на крыльях — он был счастлив не менее дочери оттого, что ее судьба будет связана с его самым верным и дорогим соратником, которого он воспитывал еще мальчиком. Джильбертус отлучился ненадолго в свое имение по делам, но обещал вскоре вернуться, чтобы провести месяц жениховства рядом с невестой. Если лорд Слизерин вовсю праздновал предстоящее событие, то его ученики, фигурально выражаясь, издали дружный протяжный вздох — мало кто из них не мечтал втайне об ослепительной дочери Мастера. Известие о скорой свадьбе и, следовательно, отъезде леди Саласии ввергло в тоску весь Дом от мала до велика. Леди Хельга, всегда принимавшая чужую радость как свою собственную, светилась довольством и благодатью. Чего нельзя было сказать о лорде Годрике. Он недолюбливал семью Гонт и называл ее не иначе как «змееныши».

— Нечего делать ей в этом змеином гнезде, — буркнул он, узнав, кого Слизерин избрал в мужья дочери. — Будь у меня девчонка, я бы в жизнь не отдал ее Гонтам!

К вящему удивлению Елены, его поддержала и Ровена.

— Салазар делает большую ошибку, — сказала она как-то вечером, распуская косы перед зеркалом в своих апартаментах.

— Почему вы так считаете? — сидевшая рядом Елена вопросительно уставилась на нее. Она сочиняла любовную записку Феллану, когда мать неожиданно изрекла эту фразу.

Ровена вздохнула и, опустив руки, отошла от зеркала. Когда она взглянула на дочь, в ее светлых глазах стояла печаль.

— Саласия не будет счастлива с Джильбертусом, — тихо проговорила Ровена. В белом ночном одеянии и с распущенными черными волосами без единой седой пряди она почему-то выглядела до странности внушительно. Елена подивилась тому, как матери удается сохранять представительность даже в собственной спальне.

— Но почему? — искренне удивилась Елена. — Судя по всему, Джильбертус очень любит Саласию, и она так счастлива.

— Нет, дочь моя, — покачала головой Ровена. — Джильбертус любит не ее, а то, что получит после женитьбы. Салазар ослеплен собственными амбициями и намеренно не замечает этого, а Саласия еще слишком молода, чтобы обращать внимание на подобное . Я пыталась говорить с ее отцом, но он не стал даже слушать.

— Мне кажется, вы сгущаете краски, мадам, — с усмешкой заметила Елена, но внутри у нее заструился холодок. При всей погруженности в себя и свои мысли Ровена порой бывала сверхъестественно прозорлива. Как можно незаметнее Елена постаралась спрятать в карман мантии кусочек пергамента, на котором вывела признания в любви Феллану. — Джильбертус состоятельный человек, у него и так есть все. Саласию он знает с детства, так почему бы ему не влюбиться в нее? Она очень красива и обаятельна.

— Это правда. Но семья Гонт… — Ровена на мгновение прикрыла глаза. — Они очень ценят связи и родство. И видят в первую очередь именно это, только потом — людей. Твой отец был таким же.

— Да? — в душе Елены скользнуло что-то неприятное, как бывало всегда, если речь заходила о нем.

— Он очень хотел породниться с родом Рейвенкло, владевшим наибольшим количеством земель в наших краях, — губы Ровены чуть скривились.

— А что ваша семья, мадам?

— Она обрадовалась возможности заключить столь выгодную сделку, поскольку преследовала те же цели. Дэ Рэи славились издревле богатством и тягой к приобретательству, а еще — непомерными излишествами… Но довольно об этом. Я очень хочу ошибиться, но, боюсь, семейная жизнь Саласии не будет приятной.

— И все-таки я считаю, вы преувеличиваете, — Елена сама не знала, откуда в ней взялось желание постоянного спора с матерью. Раньше она внимала всем ее словам, видя в них истину и мудрость. Но с тех пор, как Ровена отвергла друидизм, Елене стало труднее общаться с ней. Что-то, что вызывало по отношению к матери безусловное доверие, разрушилось. Она больше не хотела мудрости. Она хотела борьбы. Ровена замечала это и порой бросала на нее задумчивые взгляды, но пока ничего не говорила. — Ваш неудачный опыт заставляет строить именно такой прогноз.

— Хотела бы я, чтобы это было так, — Ровена села на кровать и пристально посмотрела на Елену. — К слову, о Гонтах. Реджис ничего не писал мне с того самого дня, как навещал нас в последний раз. Не скажу, что я очень опечалена отсутствием его корреспонденции, но все же это непохоже на него. Тебе не известна причина?

— Нет, мадам, — качнула головой Елена. Упоминание Реджиса заставило ее внутренне съежиться. Она прекрасно помнила их последнюю встречу и не хотела бы когда-либо пережить подобное во второй раз .

— Не стану скрывать, между нами тогда состоялся разговор относительно тебя, — сказала леди Рейвенкло. — Ради него он, собственно, и приезжал в Хогвартс.

— Вот как? — Елена вскинула брови. Известие неприятно удивило ее.

— Да, — кивнула Ровена. — Не знаю, как ты к этому отнесешься, но он просил у меня твоей руки.

У Елены сбилось дыхание.

— Он… что?

— Он просил моего разрешения на то, чтобы стать твоим мужем, — Ровена облокотилась на подушки и сцепила руки в замок.

— И что вы ему ответили? — с легкой внутренней дрожью спросила Елена.

— Что это целиком и полностью твое решение. И спрашивать нужно у тебя. Я подумала, что он говорил об этом с тобой, получил отказ и в оскорбленных чувствах уехал к себе. Но, судя по выражению твоего лица, ты слышишь об этом впервые?

— Да, — пораженная, Елена едва сознавала, что говорит. Конечно, она понимала, что Реджис неравнодушен к ней, но и представить себе не могла, что он решится на такой шаг. Она испытала то же потрясение, что и после объявления Саласии о скорой свадьбе, только с противоположным знаком. — Ничего такого он мне не говорил ни в тот день, ни после.

— Странно, — изогнула бровь Ровена. — Если ты не отказывала ему, почему он оставил попытки завоевать твое расположение? Почему так внезапно исчез?

— Не имею представления, — внутри все сжалось. — Реджис всегда был… несколько непредсказуемым.

— Ничего общего с братом, — согласилась мать. — Кроме внешности. Он недурен собой, правда?

— Джильбертус? Да, он красив.

— Я говорю о Реджисе.

Выдержать прямой, испытующий взгляд Ровены было тяжело. Елена повернула голову и стала смотреть в окно.

— Мне трудно судить об этом, — сказала она после недолгого молчания. — Реджис был другом моих детских игр, и я всегда буду помнить его мальчиком.

— А как ты судишь о других?

Елена встрепенулась.

— К чему вы клоните?

— К тому, есть ли у тебя привязанность к какому-нибудь юноше. В Хогвартсе их предостаточно — как в моем Доме, так и в других.

У Елены было такое чувство, будто мать взглядом вскрывает ей черепную коробку и ясно видит все, что происходило у них с Фелланом, их свидания на озере и, особенно, в башнях, вдали от чьих бы то ни было глаз. Елена вздрогнула и мотнула головой, стараясь избавиться от этого ощущения.

— Нет, мадам, — тихо сказала она, заправляя за ухо прядь. — Многие из них ищут моего общества, но я… как-то не нашла себе по сердцу.

— Торопиться некуда, — леди Рейвенкло отвела глаза. — Я только хочу сказать тебе, что… ты можешь не бояться, что я потребую от тебя становиться чьей-либо женой без твоего на то согласия. И наоборот. Тебе известно мое скептичное отношение к Гонтам, но, если Реджис покажется тебе…

— Нет! — Елена поразилась той энергии, с которой выпалила это короткое слово. — Я не могу представить Реджиса Гонта своим мужем. Он — друг моего детства, не более того.

Ей показалось, будто в голубых глазах Ровены мелькнуло облегчение.

— Что ж, звучит весомо, — заметила она. — Буду иметь в виду, если речь опять зайдет о…

— Прошу меня простить, мадам, — Елена поднялась и отвесила поклон. Она сознавала, что это непочтительно, но больше всего на свете ей сейчас хотелось убежать отсюда как можно дальше. — Уже довольно поздно, я бы хотела удалиться в спальню, если не возражаете.

Ровена прищурилась.

— Разумеется. Хотя я не помню, чтобы раньше ты отходила ко сну в такое время.

— День выдался сложным, — соврала Елена. — Желаю вам приятных сновидений, мадам.

Она направилась к выходу.

— Елена, подожди.

Девушка остановилась и обернулась, изо всех сил скрывая раздражение.

— Да?

Ровена встала. В ее лице внезапно проступило что-то растерянное, беспомощное.

— Я хочу сказать, что… если у тебя возникнут трудности, неважно с чем, ты всегда можешь рассказать о них мне. Я буду на твоей стороне. Всегда.

Елена подняла брови.

— Да, конечно. Мне прекрасно известно об этом, мадам.

— Ты меня обнимешь?

В другой раз такая просьба вызвала бы у Елены бескрайнее изумление, но сейчас ей больше всего хотелось поскорее распрощаться с Ровеной и остаться одной.

Тем не менее она подошла к матери и обняла ее.

— Приятных сновидений, — повторила Елена.

— И тебе, дочь моя.

Елена улыбнулась ей, так, будто между ними все было по-прежнему. Но так, как было по-прежнему, уже не будет.

Ровена прекрасно это поняла.

* * *

В своих покоях Елена вынула из ящика стола исписанный пергамент и некоторое время подержала его в руках. Ей вспомнились слова Шелы о том, что этого нельзя делать без посвящения. Она обещала ей, что не будет... Но Шела зря беспокоилась. В конце концов, она — дочь Ровены Рейвенкло, ей хватит и сил, и разума, и навыков, чтобы освоить эту магию. Она должна это сделать. И сделает во что бы то ни стало.

Темнота в комнате была такой, что прочесть выведенные на пергаменте строки не представлялось возможным. Но Елена не стала зажигать палочку. Вместо этого она подошла к окну, сквозь которое в спальню лился зеленоватый свет полной луны. Елена смотрела на нее некоторое время. Почему-то на ум пришел давний сон, оставивший у нее очень тяжелое впечатление. В нем ее преследовало чудовище, преследовало и настигло. Шела сказала ей, что это плохое предзнаменование. Боги предупреждали ее об опасности. Елена сжала губы. Что ж, если ее и впрямь будет преследовать какой-то зверь, лучше встретить его во всеоружии. А кто справится со зверем лучше, чем другой зверь?

Елена вынула из кармана мантии маленький, бледно-зеленый листик и медленно положила его в рот. Если ее подсчеты верны, вынуть его придется в день бракосочетания Саласии, когда луна снова будет полной.

Если это не добрый знак, то что тогда считается добром?

В последующие недели у Елены было такое чувство, что она носит в груди талисман, придававший ей колоссальный заряд энергии и сил. Этим талисманом было осознание цели, которую она поставила перед собой и во что бы то ни стало решила достичь. Она собиралась не только доказать себе собственную магическую мощь, но и заставить Ровену понять, какие поразительные и непостижимые глубины таит в себе друидизм. После того, как она в полной мере овладеет превращением в зверя и продемонстрирует матери магию столь высокого уровня, ей не останется ничего другого, кроме как признать свою ошибку. Елена не сомневалась в этом ни минуты.

Держать все время во рту лист мандрагоры — удовольствие малоприятное, но это было обязательным условием друидской практики. Елена постоянно напоминала себе, что не имеет права выпускать его изо рта ни на минуту, если, конечно, ей не хочется начинать все с начала. Раз или два она была близка к тому, чтобы проглотить листок, который довольно неприятно горчил во рту, однако, на ее счастье, все обошлось. Елена считала дни и подбадривала себя тем, что терпеть осталось не так уж долго.

Поначалу она испытывала беспокойство и в определенной степени стыд: все-таки она давала слово Шеле, что не станет постигать превращение без посвящения и благодати богов. Елене меньше всего на свете хотелось обманывать свою наставницу-бандури после всего, что та для нее сделала. Шела доверилась ей и открыла одну из самых главных тайн друидов, вопреки желанию остальных. Елена чувствовала к ней искреннюю благодарность и привязанность, а потому ей потребовалось немало времени, чтобы справиться с накатывающей за несдержанное обещание виной. Но потом она напомнила себе, что является почти такой же бандури, как Шела и остальные друиды, следовательно, благодать богов всегда была и будет с ней; к тому же, ее магический потенциал всегда был на высоте, и она вполне могла освоить все сама. И, наконец, ее непреодолимо влекло к практике друидизма, слишком сильно, чтобы дожидаться воссоединения с друидами и посвящения. После того, как она приняла решение, энергия переполняла ее до краев, почти как у друидских сооружений, и жаждала выхода, подталкивая и направляя. Елена не могла объяснить, с чем это связано, но ощущение нравилось ей безумно: это было ощущение власти и собственной силы.

Отношения с Ровеной приобрели довольно странный характер. Елена соблюдала абсолютную любезность и обходительность в беседах с ней, однако понимала, что теперь они находятся по разные стороны плотины. Что-то встало между ними, еще тогда, в первый день возвращения Елены, и не исчезло до сих пор. Когда она закончила трактат о магии друидов и передала его Ровене, та, прочитав его от первой до последней строчки, нахмурилась и заключила, что подобное варварство не должно распространяться в Британии. Елену это задело до глубины души. Естественно, она не подала виду, но в решении освоить превращение в животное утвердилась окончательно. Ровена не могла ничего знать о друидизме. Она не видела его своими глазами, не испытывала на себе благодать богов (если вообще была способна испытывать ее), и не имела права называть это «темной магией». Больше о друидизме они не говорили, но нарастающий холодок в отношениях только возрос. Ровена не могла этого не замечать. Порой в ее глазах, когда она смотрела на Елену, появлялось странное, вопросительно-горькое выражение. Елена старалась не обращать на это внимания. Желание бунта против матери крепло день ото дня. Ровена могла думать о себе, что хотела, но факт оставался фактом: она не решилась, она побоялась открыться новому! Она — слаба! Елена поняла это так же ясно, как в тот далекий, почти стершийся из реальности день, когда отец сбил ее с ног ударом кулака, а она не стала защищаться. После того, как Ровена, по сути, отвергла ее сущность, сущность бандури, Елена больше не могла смотреть на нее теми же глазами — доверчивыми и уверенными в полной ее правоте. Хотелось вызвать мать на бой, показать, как сильно она заблуждается. Ровена пришла в растерянность. После двух-трех попыток наладить отношения — неловких, отвергнутых — она тоже отдалилась и еще больше замкнулась в себе. Теперь они почти не говорили, но Елену это мало трогало. Она больше не нуждалась ни в одобрении Ровены, ни в ее комплиментах.

Отношения с Фелланом тоже изменились, и также не в лучшую сторону. К удивлению Елены, он стал вести себя так, будто уже имел на нее права. Их встречи по-прежнему оставались тайными, однако теперь их время и место определял он, а не она, чего раньше никогда не было. Феллан начал говорить о том, где ей должно и не должно быть, когда и куда идти, и как разговаривать с собственной матерью. Елену это нервировало и раздражало. Да, они делили вместе ложе, но это не давало ему права распоряжаться ею, по крайней мере, пока они не муж и жена и даже не жених с невестой. Или все-таки давало? Елена не знала. И не могла ни у кого спросить. Да и кто мог бы дать ей ответ? С Ровеной она и раньше не могла поделиться вещами такого рода. Саласия вся летала на крыльях перед свадьбой и с головой ушла в предстоящие ей хлопоты. Леди Хельгу Елена очень любила, но поведать ей столь сокровенное пока не решилась. Хельга не осудила и не выдала бы ее, но какое-то неудобное чувство останавливало девушку от того, чтобы раскрыть душу главе Дома Хаффлпафф. Должно быть, уважение. Или стыд. В конце концов, она нашла только одного человека, который мог бы помочь ей советом или подсказкой. Елена написала Этель Фоксбрайд, честно и не утаивая ничего, кроме, пожалуй, совсем интимных деталей. Этель давно замужем, и наверняка знает, что правильно, а что — нет. Елена ждала ее ответа, а пока перед ней встала еще одна трудная задача. Феллан спрашивал прямо, чего ему ждать от их отношений и к чему они их приведут. Елену его напор приводил в смущение и растерянность, потому что ответить ему она не могла. Он очень нравился ей, и она была искренне к нему привязана. Их связывало много больше, чем просто симпатия двух молодых людей. Но ответа на его вопросы она тем не менее не знала.

За этими заботами и волнениями пролетел месяц жениховства Саласии и Джильбертуса. Отгремела свадьба — пышная и по-настоящему захватывающая дух — и вот настало время Саласии покинуть Хогвартс вместе с мужем. Этот день запомнился Елене навсегда — в основном благодаря тому, что она до последнего не верила в то, что это происходит на самом деле. Проводить леди Саласию Гонт в новую жизнь вышли все Мастера и множество их учеников. Елена держалась до последнего, но, когда Саласия, в новенькой белоснежной мантии под руку с Джильбертусом спустилась со ступенек в парк, слезы хлынули у нее из глаз сами собой, она не успела ни сдержать их, ни даже заметить. Она бросилась вслед за четой Гонт и, не отдавая себе отчета, крепко обняла Саласию. Та на мгновение застыла, а потом, обернувшись, порывисто обняла Елену в ответ. В ее зеленых глазах были страх и тоска, она не выглядела ни сияющей, ни уверенной, как на свадьбе.

— Счастливо оставаться, оруженосец, — шепнула Саласия. Голос ее прозвучал непривычно хрипло. Словно она очень долго пробыла на холоде, от которого покрываются инеем ресницы и трескаются кости.

— Мне будет плохо без тебя, — сердце у Елены сдавило невыносимой болью. От нее уходила лучшая часть ее жизни — детство. До этого дня она и не догадывалась, что Саласии принадлежала целая часть ее жизни.

— В это приключение ты не можешь отправиться со мной, — Саласия хотела усмехнуться, но получилась лишь тень ее былой хитрой усмешки. — Очень жаль, потому что в остальных ты была самым верным оруженосцем и моим лучшим другом. Я буду скучать, Елена. Очень скучать.

После этих слов Елена расплакалась уже по-настоящему, и, к ее удивлению, Саласия расплакалась вместе с ней. Раньше ей не доводилось видеть таких горьких слез дочери Слизерина. Они стояли у каменных ступеней, обнимаясь и плача, как две сестры, прощающиеся навеки, пока кто-то ласково не тронул Елену за плечо. Она не двинулась. Ей не хотелось знать, кто это. К Саласии подошел ее муж и деликатно потянул за локоть. Она с большим трудом разомкнула объятия и, напоследок одарив Елену скорбным взглядом, последовала за Джильбертусом. Елена не сводила с нее глаз, пока оба они не скрылись за воротами.

Та же рука снова легла ей на плечо, сжала его. Елена нехотя оглянулась с полными слез глазами. Это была Ровена. В белоснежной, как у Саласии, длинной плотной мантии, с красиво заплетенными черными волосами, составлявшими сильный контраст с ее бледным лицом, она выглядела ослепительной и почему-то — беззащитной. Елена встретилась с ней глазами — такими же голубыми и блестящими — и она не отвернулась. Какое-то время они смотрели друг на друга, потом Ровена, медленно, осторожно, словно боялась напугать резким движением, протянула руки и заключила дочь в объятия. На долю секунды Елена прижалась к ней, позабыв о размолвке и всех недоразумениях, находя в руках Ровены утешение и покой, которого так хотела ее рвущаяся на части душа. Но почти сразу в ней заговорило что-то новое, доселе не проявлявшее себя. Елена выпрямилась, быстро вытерла глаза и, благодарно кивнув матери, отстранилась.

Ровена, еще тянувшаяся к ней, беспомощно уронила руки.

* * *

Елена сладко вздохнула и с безмятежной улыбкой прикрыла глаза. Ей нравилось это особое чувство полной умиротворенности, всегда наступавшее после близости с Фелланом и под которое она, теплая и расслабленная, погружалась в полудрему рядом с ним. Они встретились в Астрономической башне. Елена побаивалась подниматься на нее с началом учебных занятий, однако Феллан настоял, что никто им не помешает, и оказался прав.

Прошло две недели с того дня, как Саласия покинула Хогвартс. Елене было тяжело свыкнуться с мыслью, что подруги больше нет в замке, что их приключениям пришел конец. Елена говорила себе, что детство давно закончилось, и это более чем естественно — уехать из дома с мужем, и она сама когда-нибудь повторит путь Саласии. Но легче от этого не становилось. Елена погрузилась в тоску. Феллан умудрялся все время быть рядом с ней, ничем не вызывая подозрений. Часто он даже пропускал занятия, чтобы посидеть вместе с ней в гостиной или укромном уголке. Елена очень ценила его поддержку, которая сгладила то напряжение, которое воцарилось между ними в последний месяц.

За это время она перешла ко второму этапу перевоплощения. Он оказался еще менее приятным, чем первый — ей пришлось собрать в сосуд собственную слюну, положить туда лист мандрагоры, свой волос, росу из серебряной чайной ложки, куколку бабочки «мертвая голова», не говоря о том, что это впоследствии предстояло выпить — но, по крайней мере, больше не приходилось держать во рту горький лист. Оставалось дождаться грозы, но разве глубокой осенью бывают грозы? Это удручало Елену, но на ее решимости никак не отразилось.

Сквозь дремоту она чувствовала, как Феллан гладит ее по голове, очень довольный тем, что на этот раз довел ее до полного изнеможения. По справедливости, так оно и было. Елена чувствовала себя обессиленной, но в этом заключалось особенное, ленивое удовольствие. Она усмехнулась, не открывая глаз.

— Вижу, сегодня я постарался особенно на славу, — тихо засмеялся Феллан, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лопатку. — Выглядишь по-настоящему измученной.

— Страсть обуяла? — пробормотала Елена.

— Так бывает всегда, когда я оказываюсь рядом с тобой.

Елена перевернулась на спину и, приоткрыв один глаз, стала смотреть на него. Феллан лежал, опираясь на локоть, длинные волосы откинуты назад, за плечи. Перехватив ее взгляд, он улыбнулся с нежностью. В этот миг он казался совсем юным, гораздо младше своих шестнадцати. Елена протянула руку, коснулась его светлых локонов.

— Я не говорила, что, увидев тебя в первый раз, подумала, какие красивые у тебя волосы? — спросила она, улыбнувшись в ответ. — Любая женщина может позавидовать.

Феллан отвел упавшую ей на лицо светлую прядь.

— Не говорила. Да уж, — он снова рассмеялся. — Наши дети определенно будут светленькими.

Елена вновь прикрыла глаза, усмехаясь.

— Весьма вероятно. Но, вообще-то, я полагаю, неженатым людям не стоит и говорить о таких вещах.

Феллан поцеловал ее в ключицу, затем в шею, в щеку, в висок.

— Да, я понимаю. Но, когда мы с тобой поженимся, преград для таких разговоров не будет.

Когда мы с тобой поженимся. Он произнес эту фразу без тени сомнения или шутки. Так, словно это было уже решено. Словно они, как Саласия с Джильбертусом, получили согласие родителей и ждали дня свадьбы. Елена распахнула глаза. Сладостная дремота испарилась в один миг.

— Когда мы поженимся? — повторила она.

— Да, когда мы поженимся, — Феллан нежно погладил ее по щеке, потом опустил голову ей на грудь, слушая удары ее сердца. — А после заведем детей.

— Будем жить в домике у моря и каждый вечер любоваться закатом, — Елена попробовала отшутиться, но получилось неубедительно. Все же она пока не верила, что он говорит серьезно.

Он поднял голову и взглянул на нее с удивлением.

— Ты бы хотела домик у моря?

— Нет, Феллан, я… — она увидела его совершенно не смеющиеся глаза и внезапно ощутила холодок в груди.

Поженимся. И заведем детей. Он действительно говорил об их семье и об их детях. У Елены это вызвало странную тревогу. Она понимала рациональной частью своего сознания, что это наиболее естественный и правильный исход их отношений, уже перешедших ту границу, которая отделяет необременительную связь от чего-то обязывающего. В каком-то смысле он должен был предложить ей это. Но тем не менее для Елены это стало почти ударом. Когда-то потом, в перспективе… Часть ее по-настоящему желала этого. Она любила присутствие Феллана, их объятия в тиши, его вкус, запах, его заботливые руки, смущенную улыбку и мягкие волосы. Она сама подтолкнула его к связи. Все было очень приятно. Елена попыталась представить их будущее, в котором они — невозможно поверить — муж и жена. Представила даже крошечную светловолосую девочку у себя на коленях, похожую на саму себя и чем-то — на Феллана, и сердце ее наполнилось теплом до краев. Она хотела всего этого какой-то частью себя.

Она хотела…

И боялась.

Мысль о том, что ей придется расстаться с Хогвартсом, с Домом Рейвенкло, со всем, что ей дорого, и, самое главное — от этого внутри все надорвалось — расстаться с друидизмом, привела ее в ужас. Внезапно она поняла, что все, происходившее до этого момента — по сути, игра. Она все испортит. И…

— Я не готова, — выпалила она.

Феллан нахмурился.

— Не готова к чему? — он сжал руку девушки, и Елена приложила немало усилий, чтобы не выдернуть ее. Феллан почувствовал это и взглянул на нее с тревожным недоумением.

— В чем дело, любимая? Я задел тебя чем-то?

— Феллан… я и ты… я хочу сказать, что мы слишком молоды, — быстро сказала она, повышая голос и пытаясь справиться с волнением. — Ты еще учишься… я не могу… я не готова.

— Делить со мной ложе готова, а быть моей женой — нет? — он говорил спокойно, но от Елены не укрылась его бледность. Она помолчала несколько секунд, затем потянулась за мантией и стала одеваться. Ей казалось нелепым вести такой серьезный разговор обнаженными. Понаблюдав за ней, Феллан тоже принялся одеваться.

Елену мучила вина. В конце концов, это она подтолкнула Феллана к связи, она склонила его ко всему. Он, судя по всему, любил ее по-настоящему, а она… Что чувствовала она все это время? Раньше она считала, что то же самое. Она действительно считала, что то же самое.

— Елена, — сказал он очень тихо. Она не решалась посмотреть на него.

Феллан сел рядом с ней, взял ее руку в свою. Его ладонь горела. Она только опустила голову ниже.

— Елена, милая, — его голос дрогнул. — Скажи откровенно, ты не доверяешь мне?

О небо, мысленно воскликнула Елена. Сейчас он решит, будто это он виноват во всем. Это было не так.

— Я сделал тебе неприятно? — продолжил допытываться он. — Ты разозлилась на меня?

— Нет, — это короткое слово далось ей с таким трудом, как никогда в жизни.

— Тогда что такое?

Она не могла ответить.

— Елена, — Феллан погладил ее пальцы. — Послушай. Я люблю тебя. Люблю как никого в жизни, мне никто не нужен, кроме тебя. Я предлагаю тебе стать моей женой. Мы будем семьей, — на этом слове его голос зазвучал тонко, надломленно. — Я буду хорошим мужем. Может быть, я еще очень молод, но я мужчина и… Я сделаю все, что ты захочешь, только останься со мной.

Елена повернулась и взяла его за руки, отчаянно пытаясь совладать с тем, что происходило у нее внутри.

— Феллан, дорогой, — она с удивлением отметила, что голос ее звучит почти как обычно. — Я поражена силой твоих чувств ко мне, но… Ты еще столько должен узнать, освоить так много премудрости, чтобы стать настоящим магом. Ты так одарен, и тебе нельзя прерывать занятия. Ты должен… и я…

Его губы дрогнули.

— Ты говорила, что любишь меня, — сказал он после паузы и посмотрел на нее с упреком. — Если это так, то почему?...

— Феллан, я не порываю с тобой, — Елена старалась говорить как можно более убедительной. Сейчас ему будет больно, но впоследствии он поймет. Поймет, что она права, что все это слишком рано. — Просто сейчас ты должен учиться. Моя мать еще так много должна передать тебе. Ты станешь настоящим магом, и тогда…

Феллан не сводил с нее глаз.

— Это единственная причина?

Елене показалось, что у нее появилась надежда закончить этот разговор максимально мирно.

— Да.

Он поднес ее руку к губам.

— Тогда я оставлю Хогвартс. Мне не нужно ничего, кроме тебя. Полученных знаний мне вполне хватит, а если что-то потребуется, я всегда смогу узнать у тебя. Леди Рейвенкло сделала для меня много, но… другая леди Рейвенкло важна для меня в сотни тысяч раз больше, — его гладкое лицо озарила широкая, лучезарная улыбка.

Елена почувствовала, как по спине у нее пробежала дрожь.

— Послушай…

— Мы построим дом, — улыбка стала еще ослепительнее. — Какой ты захочешь, я буду работать с утра до ночи, чтобы сделать все так, как нужно. Это будет лучший дом! Я обещаю тебе.

— Феллан, послушай, — она взяла его лицо в ладони. — Ты слишком торопишься. Я… я тоже еще многое должна узнать. Многое изучить. И… многое понять.

Его улыбка начала медленно угасать.

— Что ты должна понять?

— Я только приступила к постижению друидизма и…

— Неужели это для тебя важнее?

Да. Это было самым важным для нее. Но Елена никогда не призналась бы ему в этом.

— Возможно, если бы ты согласился перебраться со мной… — ее мысли потекли в новом направлении. Картина неожиданно стала складываться. — Если бы ты отправился со мной на запад, к друидам… но не теперь. Немного позже...

Она приникла к его плечу, чувствуя, как его волосы щекочут ей лицо. Длинные, поразительно светлые. Волосы, с которыми, вероятно, родились бы их дети. А может, еще родятся?

Ее вновь пробрала дрожь, но уже более теплая.

— Пока это к лучшему, Феллан, — проговорила она. — Мы еще так молоды, несколько позже…

— Я понял, — неожиданно холодно отозвался он и выпрямился.

Елена вскинула на него глаза. Такой тон не предвещал ничего хорошего.

— Феллан….

— Я все понял, Елена, можешь не трудиться объяснять.

Она замерла. Внутри все сжалось от болезненно плохого предчувствия.

— Очевидно, я не самый лучший выбор для того, кто носит такую фамилию, — сказал Феллан, не глядя на нее. — Я не пойму только, зачем? Зачем было все начинать, если ты не считала… Приличествующим…

Елена уставилась на него. Она не понимала, о чем он говорит.

— Феллан, ты… — начала было она, однако он жестом остановил ее.

— Не стоит, Елена. Я понял тебя. Ты с самого начала не считала достойным себя связываться открытыми отношениями с таким, как я. Думаешь, я этого не понимал? — от неприкрытой горечи в его голосе сердце у Елены сжалось. — Думаешь, я не понимал, почему ты таишься? Даже после того, как мы… стали близки, ты не собиралась открыто обо всем сказать. Ты стыдишься меня.

У нее пропал дар речи.

— Я все понимал, — Феллан упорно отводил от нее глаза. — Но мне доставляла слишком большое счастье одна иллюзия того, что такая, как ты, действительно может любить меня. Я не мог поверить, когда ты подошла и заговорила со мной — тогда, в первый раз. Я не мог поверить… А потом, когда ты пригласила меня на свидание… Я был уверен, что не решусь сказать тебе и слова, не то что прикоснуться. Но я понимал: сейчас или никогда. Может быть, это единственный мой шанс. И ты не отвергла меня. Когда мы были вместе… я думал, что сплю, что этого не может быть на самом деле. Когда ты обнимала меня, я был наверху блаженства. Мне казалось, это сделает тебя окончательно моей. Но это была лишь игра. Теперь я это понял.

Он никогда не был таким разговорчивым. Казалось, будто кто-то с размаху разбил его душу молотом, как кувшин с вином, и теперь из нее льется все, о чем он никогда не говорил. Каждое слово становилось для Елены откровением. Она и помыслить не могла, что каждая их встреча значит для него так много. Потрясенная, она протянула к нему руку, но он сделал вид, что не заметил этого.

— Не думаю, что наша связь принесет тебе неприятности, — холодно сказал Феллан. — Иначе ты не пошла бы на нее. Надеюсь, ты хорошо провела время.

— Феллан, то, что ты говоришь…

— Я дурак, что позволил себе поверить в твою любовь. Такие, как ты, выбирают других мужей. Кто-нибудь столь же знатный, с хорошим состоянием подойдет как нельзя лучше.

Елена смотрела на его, не в силах вымолвить ни слова. Ей казалось, она спит и видит дурной сон — слишком не походило на действительно все, что он говорил. Он не мог такое сказать — кто угодно, но только не Феллан. Елена отчаянно заморгала, надеясь, что морок рассеется, и на его место снова придет явь — с улыбающимся, милым Фелланом, который умел делать ей так хорошо.

Но ничего не рассеялось. Он по-прежнему сидел, сгорбившись, и глядя перед собой.

— Ты не прав, — очень тихо сказала Елена.

Он не отреагировал.

— Я никогда не ставила себе задачей искать богатого мужа, — уже громче продолжила она. — И сказала тебе все это вовсе не потому, что рассчитываю подцепить лорда с поместьями или…

— Кого-нибудь вроде того ревнивого поклонника, который принес твою накидку и увидел нас вместе?

Внутри у Елены все замерло.

— Какое отношение к этому имеет Реджис? — спросила она сдавленно.

Феллан повернулся к ней. Его худое лицо горело злостью, он почти не походил на себя.

— У него наверняка есть замок, деньги и титул. И он отличный маг. Из преуспевающей семьи, с влиянием и властью. Кто я в сравнении с ним? Проходной мальчишка, развлекший состоятельную леди?

Елена выпрямилась. Шок немного уступил. Она поняла, к чему он клонил, и в ней начал медленно подниматься гнев.

— Я уже говорила тебе, что он для меня — товарищ детства, — ровно проговорила она, стараясь выглядеть спокойной. — Я видела его в последний раз в тот самый день и не обменялась с ним и словом. Хотя, как ты можешь себе представить, мне это не составило бы никакого труда…

Феллан сверкнул глазами, и Елена поняла, что сделала промах.

— Еще не поздно, — процедил он. — Ты можешь написать ему сегодня. Уверен, и твоя мать возражать не станет.

— Причем здесь моя мать?

— Он понравится ей в качестве твоего жениха куда больше, чем я. В противном случае ты рассказала бы ей обо мне.

— Если бы леди Рейвенкло узнала все о нас…

— То настояла бы на браке. Правильно?

— Нет, потому что…

— Почему?

Елена медленно выдохнула через нос. Ровена не стала бы настаивать на их браке, потому что Елена не выказала бы желания. Таков был их давний уговор. Но как она могла сказать об этом Феллану? Это нанесет ему еще больший удар. Поэтому она умолкла, лихорадочно пытаясь подыскать нужные слова.

— Кажется, я понял, — Феллан снова отвернулся. — Мое происхождение мало кому может прийтись по вкусу. Что ж, не могу осуждать за это. Меня и самого не привел бы в восторг такой кандидат в мужья для моей дочери.

— Да послушай же ты! — Елена перешла на крик. — Меня не волнует ни твоя семья, ни твое состояние, ничего из этого! Мне наплевать, кто твои родители и сколько у тебя имущества! Я просто… не готова обзавестись семьей.

— Уверен, когда подвернется кто-то с капиталом, ты будешь готова! — выпалил Феллан. — Готова на что угодно!

Слова прозвучали, как пощечина. У Елены зазвенело в ушах. Она медленно подняла глаза на Феллана. Он тоже быстро взглянул на нее, словно поняв, что перешел черту. Какое-то время они смотрели друг на друга. Елена почувствовала, как внутри у нее будто что-то вспыхнуло и моментально сгорело.

— Если ты действительно так считаешь, нам не о чем больше говорить, — холодно отозвалась Елена. — У меня не может быть ничего общего с мужчиной, для которого я — продажная женщина.

Она поднялась и быстрым шагом направилась к ведущей вниз лестнице. Она приказала себе не оборачиваться и не отзываться на его зов, уверенная, что он все-таки окликнет и последует за ней. Но он не стал ее звать. И не сделал ни единого движения. Елена замедлила шаги, но только на мгновение.

Если бы она обернулась, то увидела бы, что Феллан смотрит ей вслед, и в его глазах стоят слезы.

Елена лежала на спине, прижав руки к лицу и тяжело дыша, словно после долгого бега. Сердце стучало как барабан, все тело покрылось холодным потом; она несколько раз глубоко вдохнула, успокаивая дыхание, и только после этого решилась открыть глаза. Знакомые очертания собственной спальни привели ее в чувство. Люстра, портьеры на больших окнах, кресло и столик были настолько родными, что казалось просто немыслимым паниковать в их окружении, и настолько реальными, что ночные ужасы отступали при одном взгляде на них.

Елена села на кровати и, проведя рукой по спутавшимся волосам, утомленно прикрыла глаза. Ей приснился давний сон — про чудовищного зверя, который настигал ее, чтобы убить. Топот его лап за спиной слышался еще слишком явственно, дыхание ощущалось на шее, будто он по-прежнему находился сзади. Как и в прошлый раз, она не видела его морды — только на долю секунды свернули в темноте огромные желтые глаза. Шела говорила, что это знак опасности. Ее будет преследовать мужчина, преследовать, пока не добьется своего. Елена запустила пальцы в волосы. Сон был очень страшным, и меньше всего на свете ей хотелось, чтобы нечто похожее случилось с ней наяву. Кто же этот мужчина? Кто так настойчиво будет гнаться за ней, чтобы в итоге сомкнуть челюсти на ее горле?

Она отняла ладони от лица и, широко открыв глаза, оглядела спальню, будто ожидала увидеть что-то необычное. Сквозь окно на пол и столик падал слабый, размытый свет, свидетельствуя о том, что день только-только начался. Большинство обитателей Хогвартса еще спали. Елена опустила голову на подушку, подтянула к груди одеяло, и ей стало чуточку спокойнее. Как бы там ни было, сейчас она находилась в безопасности. А когда этот чертов зверь выйдет на охоту — охоту за ней — еще никто не знает. Может быть, пройдет целая жизнь, и она успеет состариться, прежде чем он сделает то, что задумал. Может быть, ей не о чем переживать.

Но кто же он такой? Кто?

Елена перевернулась на спину и уставилась в потолок. Единственный мужчина, о котором она могла сейчас думать, точно не собирался выслеживать ее. Она сама была бы не прочь отыскать его, но не знала, с чего ей начать.

После сцены в Астрономической башне Елена твердо решила, что больше не заговорит с Фелланом, что бы ни случилось. Он задел ее женскую честь, и она без раздумий вычеркнула его из списка тех, с кем бы ей хотелось когда-либо проводить время. Елена не могла поверить, что он и в самом деле сказал ей то, что сказал, но это было правдой, и делало отныне невозможными их взаимоотношения в любой форме. По всем законам, за такое оскорбление он должен был расплатиться кровью, однако Елена никогда бы не пошла на такое. Все-таки он был ей не чужим, и она ограничилась лишь тем, что навсегда исключила его из той категории мужчин, которые могли бы составить ей пару. Так было правильно. И необходимо.

Однако в глубине души Елена не могла отрицать, что ей не хватает Феллана. Против воли она вспоминала о нем слишком часто, чтобы с легким сердцем вычеркнуть его из своей жизни. Ей не хватало его тихого смеха, застенчивой улыбки и объятий в укромных местах. Он был тем, к кому ее тянуло с самой первой встречи, с кем она была близка, кто умел делать ей так хорошо, что она буквально теряла голову от удовольствия. В потаенных уголках сердца Елена ждала, когда он подойдет к ней и попросит прощения, и тогда — она это чувствовала — у них все будет как раньше. Всего несколько слов, гораздо проще, чем магическая формула, а результат превзойдет любые заклинания.

Однако Феллан не подходил. Елена вообще не видела его несколько дней, ни в коридорах, ни в Доме Рейвенкло, ни в парке. От этого у нее тревожно сжималось сердце, и, не выдержав, она сама стала искать его. Она слонялась по замку, каждый раз с надеждой вскидывая голову, если ей случалось заметить светлые волосы, но их обладателем постоянно был кто-то другой. Елена погрузилась в себя, размышляя, куда же он пропал и почему до сих пор не обменялся с ней и словом. Неужели все, что было между ними, для него ничего не значит? Неужели человек, который предлагал ей стать его женой, с такой легкостью отказался от нее? Елена не находила себе места, и с каждым днем становилась все печальнее, молчаливее, холоднее. Еще никогда в жизни она чувствовала себя такой одинокой — ей было совершенно не с кем поделиться своим отчаянием, ни один человек не мог прийти ей на помощь. Ровена бросала на дочь обеспокоенные взгляды, но та скорее откусила бы себе язык, чем призналась ей во всем. Даже добродушная Хельга была бессильна — пришлось бы поведать ей все с самого начала, а на такое Елена не могла пойти.

Елена дошла до того, что была готова расспрашивать однокашников Феллана, но в последний момент гордость остановила ее. Что она могла им сказать? И что сказали бы они? Вряд ли Феллан делился с ними своими переживаниями — он был слишком замкнут для того, чтобы иметь близких друзей. Если он и страдал, то в полном одиночестве — в этом Елена не сомневалась. Но где же он? Куда пропал и где его искать? Она отдала бы многое за ответы на эти вопросы.

В конце концов Елена поняла, что ей остается одно. Как-то после занятий, когда ученики покинули аудиторию, она подошла к матери, собиравшей на столе свитки. Заметив Елену, Ровена с удивлением подняла на нее глаза. Они уже давно не говорили, во всяком случае, не говорили по-настоящему. В ее взгляде мелькнула надежда. Елена почтительно наклонила голову.

— Я бы хотела спросить у вас, мадам, — начала она спокойным, почти небрежным тоном. — Как давно занятия посещал один ученик вашего Дома, по фамилии Макмахон?

Угольные брови леди Рейвенкло поползли вверх.

— Он еще, кажется, прибыл в Хогвартс позже, чем остальные, — зачем-то уточнила Елена, избегая смотреть в лицо матери. — Весной.

Ровена отложила свитки и склонила голову, внимательно глядя на дочь. От этого взгляда у той пробежали легкие мурашки по загривку и шее. Мать всегда смотрела так, когда видела настоящую причину происходящего вокруг. Или когда ее обманывали, а она знала, что ей лгут.

— Да, я нашла его в магловской деревне шестнадцатилетним, — сказала Ровена. — Зажатый, напуганный, молчаливый парнишка. Его действительно давно не было на занятиях.

— Вы не знаете, отчего он перестал их посещать?

У Елены все замерло внутри. Она не хотела раскрывать Ровене свою тайну, но узнать правду было важнее.

— Его товарищи сказали, что он покинул Хогвартс,— ответила леди Рейвенкло. — Куда отправился, говорить не стал. Для меня это неожиданная новость: он был так счастлив, когда я сказала, что он отправится со мной учиться магии. Я полагала, он намерен стать чародеем. Не представляю, что заставило его все бросить и уйти.

Сердце упало и не разбилось лишь потому, что у пропасти нет дна. Елена подняла глаза на мать, но поняла, что может смотреть только сквозь нее.

Ушел. Все бросил и ушел. Она больше не увидит его.

— Почему ты спрашиваешь? — Ровена продолжала смотреть на Елену тем же пристальным, всевидящим взглядом. — Он… заинтересовал тебя?

Елена машинально хотела ответить отрицательно, но что-то заставило ее сказать, прежде чем она успела осмыслить:

— Да. Он казался мне очень интересным.

— Ты нашла его привлекательным?

— Да.

Леди Рейвенкло осторожно, с замедлением протянула руку, погладила ее по плечу. Елена почти не почувствовала прикосновения. Она вообще словно отрешилась от всего окружающего и воспринимала его будто сквозь сон.

— Его семья — маглы, — сказала Ровена. — И довольно жестокие маглы. Может быть, это к лучшему, что вы не успели узнать друг друга лучше.

— Да, может быть, — ответила Елена. — У вас с отцом все получилось так, что узнавать друг друга лучше точно не следовало.

И она быстро ушла, заставив Ровену лишиться дара речи.

* * *

Елене потребовалось несколько дней, чтобы принять случившееся. Сперва она не чувствовала ничего, кроме отчаяния и недоумения. Феллан оставил ее, что еще хуже — оставил без всякого предупреждения. Елена сама множество раз расставалась с воздыхателями, у некоторых она даже толком не помнила имени, у других смазывалась внешность, но всегда последнюю точку ставила она, особенно не задумываясь, что причиняет кому-то боль. Впервые расстались с ней, вдобавок — не сказав ни слова, тайком, не оставив ни весточки, ни прощальной записки. Так, словно речь шла о мимолетной знакомой, случайной попутчице в путешествии. Подобная трусость и пренебрежение заставляли ее кровь вскипать.Елена твердо решила, что больше не произнесет имени Феллана. И сразу после этого ее злость смешалась с печалью: несмотря ни на что, она слишком тосковала по нему, чтобы отказаться от мыслей и воспоминаний. К тому же она не знала, куда он направился, что задумал и как будет жить дальше. Внутренний голос подсказывал, что едва ли он направился к семье; там его не ждали, да и он сам не хотел иметь с ней ничего общего. Тогда куда он мог пойти? Елена говорила себе, что ее это больше не касается всякий раз, когда мысли переходили в это русло, но проходило какое-то время, и она снова задавалась этими вопросами.

Тогда Елена запретила себе вообще думать о Феллане и полностью сконцентрировалась на превращении. Про себя она называла его «анимагия» — название показалось ей прекрасно подходящим к сути. До сих пор она исправно следовала всем указаниям, оставленным ей Шелой. Теперь оставалось дождаться грозы. Елена рассчитывала, что ждать придется до весны, что удручало и расстраивало ее. Но как-то раз в конце ноября, когда она сидела в любимом кресле в гостиной Дома и угрюмо водила палочкой перед лицом, кто-то из учеников Ровены удивленно воскликнул и показал рукой на окно. Елена нехотя перевела взгляд, и вдруг сердце у нее пропустило один удар: небо рассекла багровая вспышка, не оставлявшая никаких сомнений в своем происхождении. Рейвенкловцы бросились к окнам, чтобы получше рассмотреть поразительное зрелище: грозу на пороге зимы. Елена последовала за ними.

— В последний раз, если верить свиткам, это было пятьдесят лет назад, — задумчиво проговорила леди Ровена, подходя к взбудораженной толпе своих подопечных. — Дурное предзнаменование: вскоре в наши земли вторглись норманны.

Она повернулась к дочери, но та уже не слышала этих слов. После того, как небо прочертила еще одна вилка молнии, Елена стремглав бросилась в свою спальню. Как во сне она выхватила из кармана мантии палочку, запечатала заклятием двери; ее никто не должен был видеть. Бросившись к тайнику, она достала из него сосуд, в котором плескалась на дне кроваво-красная жидкость. Елена поднесла его к глазам, не веря, что все почти закончилось. Сердце бешено колотилось в груди, в висках стучала кровь, руки слегка дрожали от потрясения. Теперь ее отделяла от самого главного в жизни поступка всего одна минута.

Чувствуя небывалое возбуждение и прилив дикой энергии, Елена сняла с себя мантию, и, оставшись полностью обнаженной, прошептала необходимое заклинание. Она выучила его еще давно, и сейчас, когда в голове у нее все перемешалось, это пришлось очень кстати, чтобы не допустить ошибки. Осталось последнее. Несколько минут Елена, опустившись на колени, рассматривала красное зелье, которое зловеще мерцало в полумраке комнаты; в голове проносились слова Шелы о том, чтобы она никогда не смела осуществлять это без посвящения, в одиночку. На мгновение в ее душу закралось сомнение и смутный страх; но потом в голове зазвучал голос Ровены, называвшей друидизм варварством и темным колдовством. Вспомнив ее надменное, самоуверенное лицо, Елена тряхнула головой и с гулко бьющимся сердцем одним глотком осушила сосуд.

Последующие часы — или сутки? или недели? — оставили воспоминания непрекращающегося кошмара. От желудка по всему телу немедленно разлился жидкий огонь, обжигая все внутренности. Елена подалась вперед, потом, задыхаясь, упала на пол. Жжение внутри с каждым мгновением становилось все более и более невыносимым. Ей казалось, что она плавится, будто свеча, хотелось кричать, но воздух точно закаменел в легких. В глазах потемнело. Сердце стучало как безумное и вот-вот было готово расплющиться о грудную клетку. Или разорваться. Елена застонала. Она вся горела и дрожала, и сомнений в том, что она нарушила нечто очень важное и теперь умрет, у нее не осталось. Вот почему Шела предупреждала ее. Как она могла быть настолько самонадеянной, чтобы всерьез поверить, что ей по плечу это? Елена попыталась шевельнуться, но движение отозвалось такой дикой болью, что она едва не потеряла сознание.

В этот момент в ее голове сам собой возник образ — настолько внезапно и произвольно, будто кто-то запихнул его в охваченное болью и страхом сознание Елены. Это была лиса — грациозная и пушистая, с настороженно поднятыми ушами. Лиса казалась поразительно реальной: Елена могла рассмотреть каждую шерстинку ее красивого светло-рыжего меха, каждый ус на острой мордочке, каждый маленький черный коготок. Лиса не двигалась и внимательно смотрела на девушку. Будто ждала от нее чего-то или наблюдала за дальнейшими событиями.

И внезапно боль схлынула. Все завершилось также одномоментно, как началось. Елена лежала лицом вниз на холодном каменном полу, дрожа всем телом и дыша с натугой, будто в агонии.

Перед глазами прояснилось — она видела все также четко, как и раньше, следовательно, зрение не пострадало. Сердце все еще стучало, но уже не так яростно. Она жива и, вроде бы, невредима. Это несколько успокаивало. Отдышавшись, Елена с трудом повернула голову и хотела подняться, но ее всю пронзило странное ощущение: она словно стала меньше. Подняться не получилось. В первый миг ее охватил ужас от мысли, что у нее отнялись руки и ноги, но почти сразу она поняла, что двигаться может, только отчего-то очень неловко. Елена перекатилась на спину. И увидела то, что заставило ее окаменеть — грудь и живот покрывала длинная, пышная рыжеватая шерсть. Она поднесла руки к глазам, но вместо них у нее теперь были аккуратные мохнатые лапки. Елена рассматривала их в глубочайшем изумлении, пока ее не озарило — превращение состоялось, и, более того, состоялось успешно.

Вне себя она кое-как поднялась на лапы (на все четыре, что было ужасно непривычно) и попыталась пройтись по комнате. Лапы слушались плохо. Несколько раз она едва не потеряла равновесие, в конце концов все же проехалась животом и мордой по каменному полу, но ее это ни капли не расстроило. Постепенно шок отступал, и на его место пришла ослепляющая мысль: все получилось. Елена почувствовала, как в сердце всколыхнулась радость. Она в одиночку совершила акт наитруднейшей магии. Она справилась, и это было лучшим доказательством того, что она — настоящая бандури. Елена воскликнула от восторга, но вместо этого услышала тоненькое повизгивание. Она опустила глаза и внезапно вспомнила слова Брета, которые он сказал ей по пути в лес. Как он назвал ее? Лисья душа. И добавил: лживое лисье сердце. Насчет сердца Елена не знала, но в остальном он попал в точку. Неужели он и впрямь видел ее насквозь?

Она завиляла пушистым хвостом.

«Совпадение, — подумала Елена. — Только и всего».

Какой бы она ни была, главное — она бандури и достойна находиться среди остальных друидов. Ее путь и предназначение — быть с ними, и теперь воссоединение с Шелой и другими только вопрос времени. Она вернется к ним и останется уже навсегда.

Сразу после того, как покажет Ровене, насколько она заблуждалась.

Триумф от освоения анимагии растянулся больше чем на неделю. Елена была страшно горда собой за покорение столь сложной магической практики, которое, к тому же, завершилось для нее без какого-либо ущерба и травм. Она справилась, и справилась в одиночку — при том, что даже друиды не рисковали осуществлять превращение без поддержки друг друга. Елена видела в этом особый знак — знак того, что она настоящая бандури, и ей под силу справляться со снизошедшей на нее благодатью богов. Теперь она верила в них безоговорочно: кто, как не они, помог ей в этом? Кто ниспослал ей силы и наделил решимостью? Елене казалось, что она чувствует их незримое присутствие и поддержку, отчего ее сердце наполнялось умиротворением и теплом.

За это время она превращалась еще два раза. Оба они были хоть и болезненными, но не до такой степени, как первый, оставшийся в ее памяти вечным кошмаром. Елена начала понемногу привыкать к своей звериной сущности, и неплохо освоилась в теле лисицы. Теперь она находила лисий облик довольно комфортным и даже миловидным. Особенно ей нравилось шевелить длинным пушистым хвостом. Что ж, если ее внутренняя сущность соответствует лисе (по разным причинам), то это не так уж и плохо. Елена отметила, что в виде зверя у нее обостряются органы чувств, появляются животные инстинкты, но при этом без видимых усилий с ее стороны сохраняется человеческий разум. Обратное превращение занимало меньше времени, но требовало большей концентрации; раньше ей и в голову не приходило, насколько трудно представлять саму себя в мельчайших подробностях внешности, не упустив ни одной существенной детали. Поначалу Елена снимала одежду, не желая рисковать ее сохранностью, но на третий раз раздеваться уже не стала, и мантия прекрасным образом перевоплотилась вместе с ней. Это было невероятно удобно: в конце концов, сложно предугадать, где и когда тебя застанут экстренные обстоятельства, при которых будет уже не до раздевания. Успех кружил Елене голову: больше всего на свете она хотела поделиться им с Шелой, но решила, что будет лучше продемонстрировать все при встрече. Особенно приятно было представлять вытянувшееся лицо Брета: ему точно не могло прийти в голову, что чужеземка, пробывшая у них всего месяц, окажется способна совершить то, на что у других друидов уходили годы. Эти мысли грели Елене душу и то и дело вызывали самодовольную улыбку. Осталось только показать все Ровене, чтобы она своими глазами увидела силу и невероятные возможности друидизма. Елена очень хотела, что мать поняла, как сильно заблуждалась, прежде чем они расстанутся. В том, что это неизбежно, Елена не сомневалась: она твердо знала, что присоединится к Шеле и остальным, потому что с ними — ее место. Ровене, конечно, будет тяжело смириться с этим, но есть вещи, противостоять которым невозможно. Даже если ты — одна из самых могущественных и одаренных чародеек Британии. Елена выбрала свой путь, и сворачивать с него не собиралась.

Однако скоро радость от анимагии сменилась большой тревогой. Она свалилась настолько неожиданно и вызвала такое потрясение, что на какое-то время затмила собой все. Если бы среди зимы вдруг установилась жара, Елена и тогда не почувствовала бы такого изумления и растерянности.

В этом месяце не пришли крови. Сперва, увлеченная превращениями и открывшимися в ней новыми способностями, Елена попросту не обратила на это внимания. Она вообще забыла обо всем, кроме анимагии. Но по прошествии недели после положенного срока в ее душу закрались смутные, пока не обретшие форму подозрения. Какое-то время они не слишком терзали ее, но однажды утром она открыла глаза с мыслью, заставившей ее окостенеть. Елена прекрасно знала причину, по которой крови не приходят к женщинам, и ее бросило в холодный пот, а сердце, замерев на несколько секунд, заколотилось затем так, словно она превращалась в лису. Осознание повергло ее в шок. Елена почувствовала себя точно так же, как когда-то в детстве, когда, упав с дерева, она сильно ударилась спиной о землю, и из нее вышибло дух.

Разумеется, она знала, что от объятий мужчины и женщины происходит то, для чего и создаются семьи: появляется дитя. Елена узнала это, как и многое другое, от Этель Фоксбрайд, когда они обе были еще детьми. Этель с ранних лет проявляла загадочную осведомленность о многих вещах, обычно непонятных детям, но Елене ни разу в жизни не пришло в голову спросить ее, откуда она все знала. Ей вполне хватало учености подруги, к которой она всегда могла обратиться с вопросом. Говорить об этом с Этель было гораздо проще, чем с Ровеной. С ней вести подобные разговоры не представлялось возможным. Хотя однажды Елена все-таки спросила у матери, как женщина узнает о том, что у нее будет дитя. Ровена тогда взглянула на нее очень серьезно и ответила, что женщина каждый месяц кровит, а когда внутри у нее появляется ребенок, перестает, потому что эта кровь идет в него. Елена тогда ничего толком не поняла, поскольку не знала, о какой крови идет речь, а от дальнейших объяснений Ровена отказалась. На глазах Елены мать кровила только раз, и тогда кровь текла у нее из носа. Лишь через несколько лет картина приобрела для нее более-менее понятные очертания.

И вот теперь этот разговор звучал у Елены в ушах беспрестанно. Она слышала слова Ровены «кровит каждый месяц, а когда внутри появляется ребенок, перестает, потому что эта кровь идет в него» так отчетливо, будто баронесса говорила их ей вслух, своим обычным невозмутимым тоном. Поначалу Елена попросту отказывалась в это верить. Мысль, что у нее будет дитя, казалась нелепой до абсурда. Разум подсказывал, что такой исход более чем естественен после того, как у нее была близость с мужчиной, однако Елена упорно отрицала это, как порой люди отрицают тяжелую болезнь, хватаясь за последнюю соломинку. Спустя еще время на место неверия пришел страх. Если это все-таки правда, она поставила себя в крайне затруднительное положение. Дети должны рождаться в браке — таков непреложный закон. Она же отдалась юноше, следуя сиюминутной прихоти и, вдобавок, отвергнув его предложение пожениться. Как теперь ей поступить? Запятнанная фамильная честь останется навсегда не только с ней, но и теми, кто будет носить ее фамилию в дальнейшем. Елена без конца ругала себя за легкомыслие и беспечность. Она знала, чем это может закончиться, но совершенно не озаботилась никакими предупреждающими мерами. Слишком играла кровь и слишком много удовольствия приносили ей плотские утехи.

Затем растерянность и страх сменились злостью на Феллана. Елена винила его в том, что он допустил это, и даже подозревала, не сделал ли он это нарочно, но вскоре злость прошла, и сердце вновь охватила тоска по нему. Да и злиться ей, по сути, было не за что: в конце концов, он был так же неопытен в физической любви, как и она сама. Он изо всех сил старался, чтобы ей было хорошо, она принимала это, и больше они ни о чем не думали. Если он и виноват, то ничуть не больше, чем она сама. Елена поняла, что скучает по нему. В открывшихся обстоятельствах уход Феллана казался уже не просто печалящим, а многократно усложняющим ситуацию. Но, с другой стороны, если бы он не ушел, что бы она сделала? Рассказала бы ему? В душе Елена хотела этого, однако в ней все еще жил гнев на нанесенное им оскорбление. Если он оказался недостоин ее, то точно также он недостоин и ребенка. Елена сама не заметила, как стала думать о ребенке как о чем-то действительно существующем. Она задавалась вопросом, как поступил бы Феллан, если бы узнал, что она тяжела от него? Ушел бы, невзирая ни на что? Или остался с ней, и они, как он и хотел, стали бы семьей? Елена пыталась представить себе второй вариант. Разумеется, им пришлось бы обо всем рассказать Ровене. Она, должно быть, впала бы в ступор от выбора своей дочери. Возможно, принялась бы отговаривать, но, учитывая обстоятельства, ей в конце концов пришлось бы дать согласие на брак. Они с Фелланом поженились бы, у них родилась бы дочь — светловолосая и стройная, будущая мечта всех знатных женихов. Такой расклад показался Елене не самым плохим. Но ей пришлось бы отказаться от друидизма. Без него она уже не мыслила своей жизни. Впрочем, если бы Феллан согласился отправиться с ней на запад… но мечтать об этом уже не имело смысла. Он ушел и даже не счел нужным попрощаться.

Елена потеряла аппетит и сон, стала еще молчаливее и тоньше. Она снова осталась один на один со своими страхами. Признаться во всем Ровене она не смогла бы и под угрозой казни. Елена не боялась ее гнева; мать не тронула бы ее и пальцем и не стала бы применять жесткие меры. В тысячу раз хуже было другое — Елена не перенесла бы надменного изгиба бровей и разочарования, которое проступит в каждой черточке аристократически вылепленного лица матери, когда она услышит о том, что сделала ее дочь. Два других самых близких человека были далеко, и Елена чувствовала себя немногим лучше, чем человек, оставшийся один на клочке суши после кораблекрушения. Больше всего ей хотелось поговорить с кем-нибудь о случившемся — кем-нибудь, кто не стал бы упрекать ее и посоветовал бы какой-нибудь выход. Елена совершенно не знала, как ей поступить теперь: грядущее материнство все еще казалось невероятным, но крови так и не пришли, и оставалось лишь смириться с тем, что случилось.

В смятении она снова написала Этель. В предыдущем письме та рассказывала, что ждет ребенка, и описывала это состояние ужасно выматывающим и во многом неприятным. Она пришла в изумление от истории отношений Елены и Феллана и говорила, что все это не укладывается у нее в голове. Этель поражалась безрассудности подруги и советовала ей проявлять осторожность. Твои советы мне бы в уши раньше, Этель, печально думала Елена. А уж когда ты узнаешь, чем все закончилось, ты, наверное, и вовсе упадешь в обморок. Этель писала, что чувствует себя не слишком хорошо из-за ребенка, у нее не было аппетита и постоянно сопровождала тошнота. Елена прислушалась к себе, но никаких особенных ощущений не обнаружила. К сожалению это не говорило ровным счетом ни о чем: возможно, для этого было еще слишком рано.

Еще некоторое время Елена промучилась тем, оповестить ли ей Феллана или нет. Приличия требовали никогда больше не обмениваться с ним и словом, но сердце упрямо тянулось к нему, что бы Елена ни говорила себе. В конце концов, она не выдержала и отправила Феланну письмо. Стараясь быть предельно сдержанной, она лаконично вывела, что, по всей видимости, тяжела, и ему стоит об этом знать. Ей хотелось написать гораздо больше, но гордость не позволила прибавить и строчки. Она подумала, что это правильно: пусть знает и сам решает, как ему поступить. Это будет честно. Дитя внутри нее такое же ее, как и его. При других обстоятельствах они могли бы вместе ждать появления на свет их дочери или сына, Елена без конца убеждала себя, что написать ему ее заставили исключительно принципы чести, но в самых потаенных уголках сердца таилась надежда, что, узнав обо всем, он вернется обратно, хотя бы для того, чтобы увидеть ее.

После того, как она написала Феллану, на душе стало тяжелее от воспоминаний о нем. Удивительно, что для того, чтобы понять, как много он для нее значил, ей нужно было остаться без него. Елена впала в глубокую тоску, и теперь мало напоминала саму себя еще несколько месяцев назад. У нее запали глаза и проступили скулы, а ее знаменитые светлые волосы потускнели и поникли. Почти все время она коротала в своих апартаментах, почти не разговаривая и ни на что не обращая внимания. Дни пролетали мимо, не оставляя после себя ни впечатлений, ни чувств, ни воспоминаний. Единственное, что немного поддерживало ее — ожидание ответа от Этель, который, она верила, поможет ей, и надежда, что Феллан, получив письмо, придет к ней и скажет, что все у них будет хорошо и худшее позади.

Елена не сразу поняла, что происходит, когда однажды вечером перед ней возникла Ровена. Они были в гостиной Дома Рейвенкло совсем одни: в этот час ученики уже разбрелись по спальням. Белая мантия Ровены, казалось, светилась в полумраке, заставляя Елену щуриться. Она хотела отвести взгляд, но в этот момент ее накрыло такое безразличие ко всему, что она не смогла сделать даже этого. Ровена опустилась в кресло рядом с ней, и теперь Елена видела ее лицо. Бледное и очень серьезное, раньше оно заставило бы Елену встревожиться. Но сейчас ей было все равно. Она продолжала смотреть на мать потухшими, усталыми глазами, сидя с ногами в кресле и уперевшись подбородком в колени.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказала Ровена, испытующе глядя дочери в лицо. Елене моргнула и, не меняя положения, пожала плечами. Ей не хотелось говорить — ни с Ровеной, ни с кем-либо еще.

— Ты переживаешь из-за этого юноши, — голос матери звучал непривычно мягко. Если бы Елену это в какой-то степени интересовало, она бы с большим трудом припомнила моменты, когда мать говорила так. Но ей было все равно. — Поверь мне, я вполне понимаю твои чувства. Ты много думала о нем и строила планы, но он ушел. Сейчас тебе кажется, что твоя жизнь больше не будет прежней, но послушай свою мать — это только сейчас. Уже скоро тебе станет легче, боль ослабнет, и ты снова почувствуешь, что жизнь еще впереди.

Елена нехотя перевела взгляд. Слова Ровены звучали до смешного нелепо, но, наверное, она пыталась помочь. На долю секунды сердце сжалось от сожаления, что между ними все теперь так и по-другому не будет, но только на долю секунды.

— С каждым рано или поздно случается такое, — продолжила Ровена, наклонившись вперед к Елене и сцепив руки в замок. — Случается для того, чтобы мы стали сильнее. Тебя еще ждет встреча с хорошим юношей — таким, о котором ты будешь думать постоянно и радоваться тому, что прежний возлюбленный ушел, позволив этой встрече произойти.

— Если так будет угодно богам, — ответила Елена, вновь пожимая плечами. Она произнесла это машинально, не задумываясь о самих словах.

Леди Рейвенкло широко раскрыла глаза.

— Как ты сказала?

Недоумение в ее голосе внезапно вызвало злость у Елены. Она и сама не поняла, что и почему вспыхнуло у нее внутри от этих простых слов. Вулкан внутри нее загудел, готовый вот-вот проснуться.

— Я сказала, если богам будет угодно, чтобы эта встреча произошла, — повторила она, чеканя каждое слово и наблюдая, как вытягивается растерянное лицо матери. Она выпрямилась и почувствовала, как в ней откуда-то появилась энергия.

— Богам? — Ровена подняла брови. — Почему ты говоришь о них, дочь моя?

— Потому что так говорят друиды.

Елена спустила ноги с кресла и впервые прямо взглянула на Ровену.

— Но какое к этому имеешь отношение ты? — от прежней мягкости в ее голосе не осталось и следа. Теперь в нем звенел металл.

— Я — одна из них, — слова сорвались с губ прежде, чем она успела их обдумать.

Белый лоб леди Рейвенкло прочертила складка.

— Что?

— Вы слышали меня, — холодно отозвалась Елена. — Я — одна из них. Во мне есть сила, даруемая богами. Чему я безмерно благодарна.

Ровена медленно вдохнула и пристально всмотрелась в глаза дочери.

— Ты сошла с ума? — ровно и негромко поинтересовалась она.

— Не более, чем вы, — Елена слышала себя словно со стороны, свой спокойный, глубокий и какой-то более взрослый голос. — Я постигала друидизм и вполне преуспела в нем. Это — удивительная магия, которая не перестает поражать меня своей мощью.

— Ты… что ты сделала? — в отличие от Елены, голос Ровены вдруг прозвучал почти как у подростка — высоко и резко. — Ты занималась темной магией? Тайно от меня?

— Вы ничего не понимаете.

Елена поднялась на ноги, не в силах справиться с захлестнувшей ее энергией. Впервые за долгое время она ощущала ток крови — багровой, пьянящей, как красное вино. Словно в сплошном тумане отчаяния, тоски и страха вдруг вспыхнул огонь. Энергия обжигала вены, стучала в висках — необузданная, мощная и очень опасная.

— Ответь мне на один вопрос, — Ровена тоже встала, и теперь они стояли напротив друг друга. — Ты занималась… этой варварской, дикой практикой? Я же запретила тебе!

— Это не варварская практика, — осадила ее Елена. — Если бы вы потрудились хотя бы немного вникнуть в суть, вы бы поняли, что такое друидизм. Если бы вы не отрицали то, о чем не знаете, вы бы не говорили так. Если бы вы не были такой… ограниченной, вы бы могли открыть для себя что-то новое.

Лицо Ровены потемнело.

— Ты хотя бы отдаешь себе отчет, к чему это может привести? — тихо и яростно спросила она. — Магия, замешанная на крови, оставляет отпечаток на всю жизнь! Ты обрекла себя!

— Я устала от вашего невежества, — пальцы Елены нащупали в кармане мантии волшебную палочку, но сейчас она могла бы сотворить магию любой сложности и без нее. — Вы не имеете никакого представления о том, что такое друидизм, и не желаете даже слушать.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — изумление, негодование, гнев и страх сменялись во взгляде Ровены с поразительной быстротой. — Магия, основанная на крови, затмевает разум, пожирает изнутри, превращает человека в чудовище. И это необратимо. Почему ты ослушалась меня?

— Потому что в этом — мое предназначение. Вам придется смириться с этим.

Ровена опустила голову и, сцепив руки в замок, поднесла их к губам — словно читала молитву или пыталась сдержать крик. Елена наблюдала за ней с отстраненным удовлетворением, не понимая, откуда в ней взялось это чувство. На один мимолетный миг ей стало страшно от того, что она испытывает удовольствие от страха матери, но через миг это прошло.

— Небо наказывает меня за самонадеянность, — очень тихо сказала леди Рейвенкло после минутной паузы. — Я была ослеплена желанием узнать все, узнать то, чему следовало бы оставаться неизвестным. Ради этого я подвергла тебя опасности и теперь расплачиваюсь. Прости меня, Елена. Это моя вина. Я виновата в том, что случилось с тобой.

Ее голубые глаза влажно заблестели, заставив Елену изумленно вскинуть брови. Но вслед за изумлением снова пришла злость. Мать говорила о ней так, будто на нее обрушилась неизлечимая и страшная болезнь, в то время как на самом деле она открыла новую, неизведанную доселе магическую область. Неужели ей просто не дано этого понять?

— Вы остаетесь в прискорбном неведении, — сказала Елена, с трудом заставляя себя говорить спокойно. — Я ничего не потеряла — наоборот, стала только сильнее. И сейчас вы убедитесь в этом.

Она призвала на помощь всю свою волю и способность к концентрации. Если она все сделает правильно, ситуация может измениться. Если боги снова придут ей на помощь, она получит свое.

Превращение свершилось быстро и уже почти безболезненно — Елена успела подумать, что ее просьбы были услышаны. Когда она оперлась об пол четырьмя лапами, раздался изумленный возглас Ровены. Елена неспешно прошлась перед ней, потом села, наблюдая, как мать пятится назад и падает в кресло, глядя на нее расширившимися до предела глазами. И снова Елена почувствовала удовольствие. Но на этот раз уже без страха.

Через несколько минут она вернулась в человеческий облик. Сердце сильно билось, как обычно после превращения, но она уже не обращала на это внимания. Ровена прижала ладони к глазам, будто хотела навсегда стереть из памяти увиденное зрелище.

— Это лишь малая часть того, что может друидизм, — Елена говорила спокойно, стараясь, чтобы каждое слово звучало веско. — Я еще в самом начале пути.

— Что ты с собой сделала? — впервые на памяти Елены на лице матери проступал настоящий ужас. Она побелела как молоко, и теперь лишь ее глаза имели цвет. — Что ты сделала, Елена?

— Освоила довольно сложную магию.

— Ты превратила себя в чудовище! — голос Ровены звучал так высоко, словно она готова была вот-вот сорваться на визг. — Ты уже потеряла часть себя! И этого не изменить! Для тебя больше нет пути назад!

— И я очень этому рада, — ледяным тоном отозвалась Елена.

— Почему ты не послушалась меня?

— Потому что вы ошибаетесь.

— Ты навлекла на себя проклятие!

— Я вижу, что абсолютно бессильна что-либо донести до вас, — сдерживать ярость становилось невозможным. — Могу вас успокоить: я собираюсь присоединиться к друидам, и больше вы меня не увидите. Очевидно, так будет лучше, если для вас я отныне проклята.

— Ты никуда не пойдешь, — с трудом справляясь с дыханием, прохрипела Ровена. — Тебе мало того, что ты уже сделала? Ты хочешь окончательно погубить себя?

— Я устала спорить с вами. Я сделала гораздо больше вас, продвинулась дальше, чем вы когда-либо осмелива…

— Глупая, тщеславная девчонка! — закричала Ровена, так, как кричала лишь однажды: когда к ним в последний раз заявился отец с намерением забрать дочь с собой. — Речь не идет о том, кто из нас больше преуспел! Речь идет о твоей жизни! Осталась ли в тебе хоть капля разума? Осталось ли в тебе хоть что-то, чему я учила тебя?

— Чему ты можешь научить меня, если ты так слаба? — Елена тоже сорвалась на крик. Энергия, темная, неукротимая энергия захлестнула ее с головой и вырвалась наружу диким потоком. Сейчас она могла бы сразить целую дюжину противников без всякого колдовства. — Ты слаба, Ровена! Ты просто боишься! Ты боишься этой силы, поскольку не можешь с ней совладать!

— Что ты сказала? — зрачки у баронессы дрогнули.

— Ты слаба! — Елена разразилась смехом — диким, страшным, сотрясшим ее с головы до ног. Теперь ее вело за собой что-то, над чем она не имела власти. — Что бы ты ни думала о себе, ты — слабая, жалкая, высокомерная дура, возомнившая себя всезнающей богиней! Ты настолько слаба, что не можешь даже поднять палочку, когда магл бьет тебя, как последнюю служанку!

Елена еще говорила, когда мать рывком поднялась на ноги и в два шага покрыла разделявшее их расстояние. Ее глаза сверкали, лицо исказилось до неузнаваемости, когда она отвела назад руку и ударила дочь по щеке.

На мгновение в глазах у Елены потемнело — не от боли, а от безумной ярости, опалившей ее разум. В это мгновение она была готова убить Ровену, которая стояла напротив нее с вздымающейся грудью и пылающим лицом. Каким-то немыслимым усилием воли Елене удалось совладать с этим желанием, и что-то темное внутри нее недовольно взревело. Она коснулась рукой щеки, на которой теперь горело алое пятно. Ровена стояла неподвижно, молча, и не сводила с нее глаз. Обе вглядывались друг в друга, словно каждая впервые ясно увидела другую.

— Очень хорошо, — сказала Елена. Что-то, соединявшее ее с этой женщиной, было разрушено навсегда. — Очень хорошо.

Она развернулась и направилась вверх по лестнице в свои покои. Голова работала на удивление ясно, размеренно. Порядок действий выстроился мгновенно, без колебаний и размышлений. Ровена не двинулась с места. Она молча смотрела вслед дочери, потом медленно повернула голову, поднесла к глазам руку, которой ударила ее. На миг в ее светлых глазах отразился ужас. Она опустила руку, вновь перевела взгляд на лестницу.

Елена быстро перемещалась по спальне, время от времени коротко взмахивая палочкой. Сбор вещей, дорожная мантия, несколько свитков — все это проносилось мимо, она лишь отдаленно отдавала себе отчет в происходящем. Руки нисколько не дрожали. Бросив последний взгляд в зеркало, она увидела в нем собственное холодное, невозмутимое лицо с безумно сверкающими глазами. Не желая смотреть на него, Елена быстрым шагом пересекла комнату, вышла в коридор. Проходя мимо покоев матери, она на мгновение остановилась. Дикая мысль заставила ее сердце заколотиться неистовее. Елена отперла дверь заклинанием, вошла в полумрак. Голос ее звучал размеренно и твердо, когда она произнесла в пустой спальне:

— Акцио, диадема!

Ровена очень любила эту вещь. Она досталась матери от ее собственной матери, и была, по-видимому, единственной оставшейся памятью о ней. Баронесса надевала диадему лишь по торжественным случаям и очень заботливо ухаживала за ней. Лишение диадемы станет для матери ударом. Пусть она испытает ту же боль, которую наносила сама своим отвержением, высокомерием и глупостью.

Елена бросила диадему в дорожный мешок. Накинув его на плечи, быстро сбежала вниз по лестнице, не глядя на Ровену, которая все еще стояла на прежнем месте. Она повернула голову на звук шагов, и, когда Елена скрылась за дверью, крикнула:

— Подожди, Елена!

Но Елена уже не слышала ее. Она преодолевала коридор за коридором, пролет за пролетом, моля своих богов о том, чтобы это поскорее закончилось. Пустой, тихий замок казался вымершим и таинственным. Когда она уже достигла холла, позади нее вдруг раздался голос:

— Прошу, не делайте этого, миледи.

Елена остановилась и медленно оглянулась. Голос не принадлежал ни ее матери, ни кому-либо из тех, кого она знала, но показался до странности знакомым. В темноте у большой лестницы она различила высокую, нескладную, костлявую фигуру. Ей потребовалось полминуты, чтобы узнать ее. Это худое лицо, растрепанные волосы, птичью шею и зеленую накидку невозможно было спутать ни с чем, даже спустя столько лет. Трейлони, безумная предсказательница, когда-то изрекшая пророчество для нее и Саласии. Елена удивленно раскрыла глаза. Разве она осталась в Хогвартсе? Впрочем, времени размышлять об этом у Елены не было.

— Не говори, что видела меня, — бросила она через плечо и направилась к входным дверям.

— Остановитесь, миледи, — Трейлони говорила умоляюще. — Вы помните, что вас ждет. И ждет оно вас там, куда вы собрались.

Елену обдало холодом. Она помнила пророчество Трейлони, и помнила сон, который приходил к ней неоднократно. В душу закралось сомнение. Но то, что вело ее до сих пор, не позволило этому сомнению укорениться и остановить ее. Елена повела головой и направила палочку на засов.

— Предсказания — это сказки, — пробормотала она, выходя в очень холодную ночь. — Сказки для глупцов, не желающих брать свою жизнь в свои руки.

Трейлони сделала несколько неуверенных шагов вслед за ней, потом остановилась и закрыла лицо руками.

Энергия словно придавала Елене скорости; она пересекла парк и в полной тишине вышла за ворота. Оставаться в этом месте, бывшем ей когда-то домом, она не могла больше ни секунды. Ее ждал настоящий дом — далеко отсюда и совсем другой. Елена представила его во всех подробностях, прежде чем глубоко вдохнуть и совершить аппарирование.

Через несколько минут у ворот уже была Ровена. Держа над головой светящуюся палочку, она металась из стороны в сторону, без конца выкрикивая:

— Вернись! Вернись, Елена! Прошу тебя, вернись!

Но ответом ей был только свист ветра, играющего голыми, поникшими ветками деревьев.

Елена поплотнее закуталась в мантию и устало прикрыла глаза. Собирался дождь, с неба уже сыпалась холодная неприятная морось, но у девушки не было ни сил, ни желания встать и укрыться от непогоды. Дерево, под которым она сидела, горделиво раскинуло ветви ввысь, но при этом почти не защищало от дождя. Елена отрешенно подумала, что в этом есть много общего с ней: внушительная и красивая картинка, но, когда доходит до дела, совершенно бесполезная. Беспомощная. Пустая.

Она вполне поняла это после нескольких месяцев бесплодных и тяжелых скитаний. Уйти из Хогвартса оказалось просто. Но с чего она решила в тот день, все будет именно так, как она рассчитывала? Почему ее ни на мгновение не посетили сомнения в удачном исходе побега? В глубине души Елена знала ответ на этот вопрос. Глупая девчонка, кричала на нее Ровена. И теперь Елена не могла не признать, что доля правды в этих словах была. Глупая, самонадеянная девчонка. Которой не хватило ни смелости, ни опыта признать, что она может ошибаться.

Все с самого начала пошло не так. Когда она с бешено колотящимся сердцем открыла глаза после аппарирования и увидела вокруг знакомый дикий пейзаж, внутри всколыхнулась неукротимая радость. В душе засияло солнце, и Елена не помня себя помчалась к деревне друидов.

Когда вместо знакомых хижин она увидела выжженный пустырь, то едва удержалась на ногах.

От поселения друидов, в котором Елена провела лучшее время в своей жизни, не осталось ничего, кроме обгоревших остовов домов, обломков копий и сухой травы. Все вокруг было разрушено, растоптано, истерзано. И ни одной души на многие мили во все стороны.

Елене казалось, что она спит, видит ужасный сон, но проснуться никак не выходит. Крепко сжимая в руке волшебную палочку, словно ища в ней поддержки, она медленно обошла деревню, надеясь сама не зная на что. Сомнений не было — здесь побывала война. Она ломала и крушила, жгла и уничтожала все, что попадалось на ее пути. В некоторых хижинах обнаружились обгорелые останки их обитателей. Елена прижала ладонь ко рту. Тошнота подступила так быстро и внезапно, что она не сумела справиться с ней.

— Небо, за что ты наказало их? — едва слышно прошептала она. — За что наказываешь меня?

Потрясение было настолько сильным, что долгое время она просто стояла посреди бывшего поселения друидов, не решаясь поднять голову и двинуться с места.

Где теперь ей искать Шелу и остальных? И уцелел ли кто-то из них вообще? Никаких признаков жизни она не замечала. Если кому-то и удалось спастись, они, должно быть, бежали как можно дальше, не разбирая дороги. И где обрели пристанище, ей никогда не узнать.

Елена вздрогнула от озарившей ее мысли. Шела знала, что так будет. Она знала, что придет война, в которой им не победить. И потому отправила Елену домой, без посвящения, потому что, став бандури, та приняла бы участие в сражении. Она все знала и хотела спасти ее.

На глаза навернулись слезы. Елена покачала головой. Лучше бы она осталась в деревне. Лучше бы она погибла со всеми, чем испытала такое сокрушительное и безжалостное разочарование.

Надо двигаться. Надо идти.

Елена смахнула слезы и усилием воли заставила ноги брести.

Она шла довольно долго, пока не очутилась в какой-то деревушке. Все было как в тумане. Она с кем-то говорила, ей отвечали. Друидов нет, их истребили латиняне. Может, кому-то и удалось спастись — откуда нам знать? Во всем виноваты друиды, они не смогли ничего сделать с латинянами. Будь они прокляты. Кто-то видел одноглазую женщину, она вроде одна из них. Да, наверное, она убежала. Куда? Да кто ее знает! Должно быть, севернее, в леса. Там вроде были друиды. Наверное, она направилась к ним.

Елена молча брела туда, куда ей указывали. Она вся преисполнилась каким-то непреклонным, завораживающим упрямством. Она найдет их во что бы то ни стало — Гранию, Брета, хоть самого дьявола, но найдет. Она будет идти до тех пор, пока ноги не откажутся ей служить или она не упадет замертво на дороге.

День сменялся днем, неделя неделей, миновал месяц, второй, третий, а она продолжала идти. Когда она говорила с людьми в деревне, поясницу тянуло тупой пульсирующей болью. Ощущение было слишком знакомым, чтобы спутать его с чем-либо. Пришли крови — Елена убедилась в этом, когда поднесла к глазам обагренные пальцы. Не было никакого ребенка. Его просто не существовало в природе. Впору было радоваться, но Елена была слишком опустошена, чтобы испытать какие-либо чувства по этому поводу. Все потеряло смысл, кроме бесконечного поиска. Лес сменялся лесом, край краем, а она все не находила никаких признаков надежды.

Но сдаваться она не собиралась. Надежда найти друидов — это все, что у нее осталось. Ради этого она оставила дом и порвала со всей прошлой жизнью. Ее судьба там. И так просто она не опустит руки.

Рядом послышалось движение. Елена приоткрыла глаза. Кто-то пробирался к ней — человек или животное. Она могла вскочить, спрятаться или убежать, но ее охватило полное равнодушие ко всему, что происходило вокруг.

Она будет идти до последнего. Иного пути нет — ей просто некуда свернуть. В Хогвартс она не вернется — Елена решила это в самый первый день. Дороги назад для нее нет. Она или найдет то, что ищет, или сгинет.

Звук шагов стал отчетливее. Осторожных, тихих шагов, которые едва ли могли принадлежать животному. Елена медленно поднялась на ноги и достала волшебную палочку. Кто бы это ни был, он не сможет причинить ей вред. Она прошла через слишком многое, чтобы бояться. Рука ее не дрогнет. Даже если нужно будет отнять жизнь.

Показалась чья-то тень. Теперь сомнений не было: к ней приближался человек. В сумраке было сложно разглядеть детали, но Елена сразу поняла, что это — мужчина. Она видела растрепанную, неаккуратную бороду, широкополую шляпу, охотничьи сапоги. На поясе висели ножны с клинком. Он не был похож на разбойника — скорее на заплутавшего путника, который пытается найти дорогу. Человек шел к ней, наклонив голову и выставив вперед плечи, будто против сильного ветра. Елена покрепче стиснула палочку — свое единственное оружие — и стала ждать, когда он поднимет голову и увидит ее.

Мужчина остановился. Лицо его скрывала шляпа, но облик показался Елене смутно знакомым. Посадка головы и разворот плеч щекотали память чем-то давно забытым. Она немного опустила палочку и попыталась рассмотреть лицо.

Незнакомец выпрямился и скользнул взглядом сначала по палочке в ее руке, потом по ее лицу. Когда он снял шляпу, Елена едва не вскрикнула от изумления. Рука, в которой она сжимала палочку, задрожала. Перед ней стоял Реджис Гонт.

— Елена, — прошелестел он так тихо, что она едва разобрала свое имя. — Хвала небу, я нашел тебя.

Елена смотрела на него как громом пораженная. Если бы сейчас перед ней возник ее отец, она и то не испытала бы такого изумления как при виде Реджиса. Реджис Гонт остался исключительно в ее воспоминаниях, и не мог стоять сейчас перед ней из плоти и крови.

— Я молил небо каждый день и каждую ночь, чтобы ты была жива, — продолжил он, делая шаг к ней. — Я боялся даже представить, что будет, если я опоздаю и найду тебя бездыханной. И вот мои молитвы услышаны: ты жива и невредима! Я успел!

— Это невозможно… — Елена не сводила с него взгляда. Это не могло быть правдой! — Невозможно! Я, должно быть, сошла с ума или вижу тебя во сне.

— Нет, моя обожаемая, — Реджис обессиленно улыбнулся и протянул к ней руки. — Это не сон и не безумие! Я наконец нашел тебя и теперь мы отправимся домой. Все страшное позади.

С момента их последней встречи — с которой прошло, казалось, не менее сотни лет — Реджис сильно изменился. Его лицо превратилось в обтянутый кожей череп и мало напоминало лицо прежнего Реджиса. Запавшие глаза светились каким-то фанатичным восторгом, а длинная борода, о которой он явно не заботился, делала его зловещим. Сапоги и костюм покрывала грязь, на шее виднелась глубокая царапина. От его прежней щеголеватости не осталось и следа. Он напоминал одичавшего лесоруба, продиравшегося через лесные заросли не один месяц.

— Реджис, как ты здесь оказался? — немного овладев собой, спросила Елена. Вопреки ее уверенности, Реджис выглядел слишком реалистично как для бредового видения, так и для сна. Оставалось только смириться с этим.

Его улыбка чуть-чуть угасла.

— Разве так встречают близких людей? С твоего позволения, я расскажу все немного позже, моя драгоценная Елена, — сказал он. — Я едва держусь на ногах, а потому будет лучше отложить беседу до нашего возвращения. Там я открою все и тебе, и твоей матери.

— Моей матери? — при этих словах сердце у Елены зашлось. По спине пробежал холодок. — При чем здесь моя мать? Я ничего не понимаю, Реджис. Объясни все сию же минуту!

— Узнаю прежнюю леди Рейвенкло, — Реджис смотрел на нее с тягучей и отчего-то пугающей нежностью. — Нетерпелива и резка, как всегда! Что ж, остается только повиноваться.

Вгляд Елены прикипел к его лицу. Она не знала, что ей думать.

— После того, как ты покинула Хогвартс, леди Рейвенкло была просто вне себя. Она пыталась связаться с тобой, но все было тщетно. Однажды она пригласила меня к себе и втайне от других Мастеров рассказала мне все. Она умоляла найти тебя и вернуть домой. И поклялась благословить наш брак, если я исполню ее просьбу…

— Брак? — как оглушенная повторила Елена.

— Да, любовь моя! — темные глаза Реджиса засверкали. — Я сказал, что желаю этого всей душой, и она согласилась выдать тебя за меня, если я приведу тебя к ней.

— Ровена не могла обещать такого! — воскликнула Елена. От слов Реджиса ее бросило в дрожь.

— Она дала клятву, — ответил он. — И, хвала небу, моя часть договора выполнена. Пойдем, любимая. Мы вернемся домой и все будет хорошо. Забудем это как страшный сон.

У Елены кружилась голова. Она не могла поверить, что Ровена пошла на такое. Кто угодно, только не Ровена, которая жила с ее отцом, которая некогда была лишь частью выгодной сделки ее родителей, за что так и не смогла их простить.

Впрочем, она слишком мало знала о женщине, которую называла матерью.

— Ты лжешь, — медленно проговорила Елена. — Ровена никогда не поступила бы со мной так.

— Как — так? — в голосе Реджиса впервые прорезалось что-то опасное. Он смотрел на нее в упор.

— Она никогда бы не пошла на это без моего согласия.

— Отчего же? Любая мать была бы счастлива, если бы ее дочь обрела такого мужа. Разве нет? Я дам тебе все, Елена. Все, чего ты захочешь. Я богат, знатен, одарен как чародей. Я не старик, на которого противно взглянуть. Я молод, полон сил, хорош собой. Я люблю тебя — так, как еще не любил женщину ни один мужчина. Так почему бы твоей матери не согласиться на мое предложение?

— Я никуда с тобой не пойду.

Елена выпалила эту фразу еще до того, как он закончил говорить. Она смотрела на Реджиса, и ее единственным желанием было бежать отсюда как можно быстрее. Она никогда не любила его — как мужчину — а теперь вдобавок испытывала сильное раздражение. Он заключил сделку с Ровеной и был уверен, что дело в шляпе. Елена существовала для него за этой сделкой, была лишь целью, но не полноправным участником соглашения. Поэтому он шел за ней по пятам, предвкушая, как будет праздновать победу. Елена стиснула зубы.

— Не говори глупостей, — сказал Реджис чуть более холодным тоном. — Я верну тебя домой, к матери, в безопасность. Я так долго шел к тебе, Елена. Ты пойдешь со мной!

— Нет.

Елена снова подняла палочку.

Реджис взглянул на нее, потом снова на девушку.

— Прошу тебя, дорогая, — лицо его странно застыло. — Не заставляй меня делать это насильно. Видит небо, я сделаю — для твоего же блага. Но мне этого не хочется.

— Я не могу пойти с тобой, Реджис, — у Елены по спине бежали мурашки от плохого предчувствия.

— Конечно, можешь, — ответил он. — И пойдешь. Твоя мать ждет тебя.

Она поняла, что Реджис не слышит ее. Более того — он и не собирался ее слышать.

-Я не пойду с тобой, — Елену вдруг озарило вдохновение, или безумие, но она решила воспользоваться им как последним средством. — Я не могу стать твоей женой.

— Почему?

— Потому что я ношу под сердцем ребенка другого.

Изумление, боль, неверие и ярость сменяли друг друга в черных глазах Реджиса с поразительной быстротой.

— И кто же он? — проскрежетал младший Гонт. — Неужели тот мальчишка, с которым я застал тебя тогда? Это он?

— Да.

Елена следила за его реакцией, лихорадочно соображая, что делать дальше.

— Наследник фамилии Гонт не может опозорить себя таким браком, — сказала она осторожно. — Ты не пойдешь на это, Реджис. Пятно ляжет на тебя до скончания веков.

Лицо его исказилось — но почти сразу он вдруг улыбнулся. Елена уставилась на него в недоумении.

— Так вот чего ты боишься? — произнес он мягко. — Ты боишься показаться на глаза матери из-за этого? Елена, любовь моя — даю тебе слово, что никто об этом не узнает. Мы поженимся, он родится в семье, все будут думать, что это плод нашей любви. Я признаю его своим. Мне все равно, что скажут другие.

Он схватил ее руку и поднес к губам.

Елена поняла, что говорить с ним бесполезно. Он сумасшедший. И она находится одна в лесу наедине с ним. Внутри все сжалось.

— Реджис, — она осторожно высвободила руку. — Я не пойду с тобой. Я иду к Феллану. Это его дитя, и я должна быть с ним.

Лицо Реджиса стало белым как молоко.

— Возвращайся домой, Реджис, — тихо и медленно проговорила Елена. — Забудь все, и живи так, будто ты никогда меня не знал.

— Нет.

Он сказал это глухим, почти неузнаваемым голосом.

Потом вытащил из-за пазухи волшебную палочку.

— Я говорил, что не хочу этого, — тем же странным чужим голосом проговорил Реджис. — Но ты не оставляешь мне выбора, Елена. Прости.

Он стал заносить руку назад, но Елена опередила его: она инстинктивно взмахнула палочкой, не успев даже подумать и принять решение. Палочка Реджиса вырвалась из рук хозяина и исчезла в зарослях за его спиной. Он был явно к этому не готов, потому что его глаза расширились от изумления.

— Реджис, уходи, — сказала Елена. — Я не хочу сражаться с тобой.

Его лицо потемнело, в глазах мелькнуло что-то желтое. Он потянулся к ножнам и вытащил из них свой клинок.

— Ты все равно пойдешь со мной, Елена. Так или иначе.

— Ты не можешь угрожать мне мечом, — она действительно не верила в это.

— Ты вынуждаешь меня. Идем со мной, или я пущу его в ход!

— Реджис, ты — сумасшедший.

— Да! — воскликнул он. — И в твоих интересах повиноваться мне. Идем!

Вместо ответа Елена выпалила в него заклинанием. Реджис сморщился от боли в обоженном запястье, но меча не выпустил. Глаза его вспыхнули. Быстрым, почти неуловимым движением он занес сверкающий клинок над головой. Меч блестел так ярко, что Елена видела лишь его свет. Она не верила в то, что он делает это.

Реджис вонзил клинок ей в грудь.

Свет стал ослепительным и вдруг заполонил все вокруг. Не было больше ни темноты, ни леса — только ослепляющая белизна, такая чистая, такая бескрайняя.

Только в центре проступало маленькое темное пятнышко. Оно росло и становилось больше.

Елена далеко не сразу поняла, что пятнышко было лицом Реджиса. Лицом, почему-то забрызганным кровью.

«Что произошло?» — хотела спросить она, но ее вдруг охватила такая слабость, какой она не испытывала никогда в жизни.

Глаза Реджиса безумно сверкали.

Елена тяжело повалилась ему на руки, удивляясь, почему ноги перестали ее держать. Что-то звякнуло о землю. Меч.

Реджис прижал ее к груди. Она попыталась вырваться, но не смогла даже шевельнуться. По всему телу разлилась боль.

Рубашка Реджиса потемнела. Елена поняла все, только когда уловило резкий, пугающий запах.

«Кровь!».

Перед глазами все поплыло. Она вцепилась в Реджиса, чтобы не упасть, а он бережно обнял ее — со стороны могло показаться, что они танцуют странный и печальный прощальный танец.

«Моя кровь. Реджис ударил меня мечом».

Девушка издала слабый стон. Ее губы продолжали шевелиться, когда звук уже затих.

— Елена! Елена! Елена! — голос Реджиса доносился как будто издалека.

Он по-прежнему был прямо перед ней, но вместо него она вдруг увидела себя — совсем маленькую, запертую в темной кладовой и отчаянно зовущей мать. Она видела все в мельчайших деталях, даже надписи на банках с чем-то, заготовленным на зиму. Картинка сменилась — они с Ровеной стоят на холме и смотрят на мрачный и заброшенный замок. Ровена рассказывает ей что-то перед сном. Елена видела ее черные косы так близко у своего лица, что хотела протянуть руку и дотронуться до них, но сил уже не было. Саласия. Коридоры Хогвартса. Подземелье Слизерина. Этель Фоксбрайд. Шела, Грания, Брет, неизвестный юноша, принесенный в жертву жестоким богам друидов. Лица сменяли одно другим так быстро, что Елена невольно зажмурилась. Феллан. Его улыбка и ласковый голос, его руки, объятия в темноте, дыхание, запах и поцелуи. Сердце у Елены заныло. Все-таки он был ей нужен. И почему она должна была умереть, чтобы понять это?

— Елена! Елена! Елена! — звал ее Реджис, но она не слышала его.

Перед ней теперь была Ровена — с искаженным от гнева лицом и сверкающими глазами. Их последний разговор. Она стала заносить руку для пощечины, и Елена хотела рвануться к ней, чтобы обнять. Любила ли ее Ровена? Елена даже сейчас не знала точного ответа на этот вопрос, но зато знала другое — сама она любила Ровену, любила сейчас и даже тогда, когда кричала на нее в тот последний день. Они обе поступили неправильно. И жаль, что ничего уже не изменить.

— Елена!

Все лица исчезли, сменившись темнотой. Елена из последних сил вцепилась в Реджиса. Так страшно ей еще никогда не было.

— Елена! — Реджис Гонт заливался слезами.

Но Елена этого уже не видела и не слышала.

Из синих сумерек медленно выплывали знакомые башни. Одна из них, самая высокая, заставила сердце Феллана Макмахона забиться сильнее. Когда он остановился, чтобы перевести дух и плотнее завернуться в поношенный дорожный плащ, губы его сами собой сложились в умиленную улыбку. Он пришел. Он наконец-то пришел. Осталось совсем немного — и он увидит ее. Феллан собрался с силами и продолжил свой путь.

Окна замка светились приветливо и приглашающе. От мысли, что в одном из них его ждет Елена, у юноши тревожно сжималось сердце — но почти сразу же он весь переполнялся нетерпеливо-радостным предвкушением. Он прошел слишком много, чтобы повернуть назад. И, говоря откровенно, не повернул бы назад, даже если бы Хогвартс был объят пожаром.

Он должен был увидеть Елену.

Когда Феллан получил от нее последнюю весточку, то сперва не поверил, что это происходит наяву. Он лежал в повозке, оставленной кем-то из кочующих торговцев, и почитал за высшее счастье, что вместо угля, деревяшек и прочей дряни его той ночью ждала солома. С того дня, как он ушел из Хогвартса, эти повозки часто давали ему ночлег — если, конечно, кому-то из хозяев не взбредало в голову проверить ее среди ночи. В таких случаях дело заканчивалось дракой. Феллан не применял магию, что в итоге оборачивалось для него помятыми ребрами и кровоточащим лицом.

Но так бывало нечасто. Обыкновенно он проводил ночь почти спокойно, с рассветом покидал свой мимолетный кров и шел дальше. Шел без какой-либо цели — просто вперед, сворачивая то направо, то налево как бездомная собака. Впрочем, бездомной собакой он и был.

О том, чтобы вернуться домой к родителям, у Феллана не было и мысли. Лучше умереть в открытом поле, чем снова увидеть отца, который ненавидел его всей душой. Отец жил намного счастливее с мыслью, что сына для него больше нет в живых, так зачем нарушать эту идиллию? Им всем, и отцу, и матери, и братьям намного лучше без него. Феллан упрямо брел куда глаза глядят, стараясь не думать ни о семье, ни о Елене. Особенно о Елене. Если воспоминание о ней случайно посещало его разум, то бездонная пустота в душе становилась еще глубже и чернее, а сердце застывало в ледяной тоске. Феллан упрямо поджимал губы, усилием воли вырывал ядовитый сорняк из головы и шел, шел, шел вперед, чтобы после короткого сна где-нибудь в хлеву все началось по новой.

Когда-то он счел божественной благодатью визит леди Ровены Рейвенкло в их дом — теперь же он проклинал тот день. Если раньше Хогвартс был для Феллана Макмахона домом и счастливым избавлением от семьи, то сегодня он вспоминал о нем с каменной тяжестью на сердце. Лучше бы он остался с родителями. Лучше бы отец запорол его до смерти в один из неудачных его дней. Все было лучше, потому что в этих случаях он никогда бы не узнал Елену Рейвенкло. Еще несколько месяцев назад Феллан считал, что получил от богов неожиданную и чудеснейшую награду за все лишения. Ее улыбка, ее объятия и ласки — это стоило сотни тысяч всех мучений, которые он перенес за свою жизнь. Тогда ему казалось, что в ее лице он обрел семью и дом. Не нужен был Хогвартс, не нужны тайны магии и древние премудрости. Феллану была нужна только она — самая лучшая, самая красивая, самая любимая Елена Рейвенкло.

Но она все расставила по своим местам. Тогда ему показалось, что на его глазах рушится весь мир. Он так хотел быть рядом с ней. Все остальное не имело ровно никакого значения. Но ее слова выбили почву у него из-под ног.

Феллан не мог не признать, что задел ее. Он и впрямь назвал ее продажной женщиной. Это было дерзко и грубо — в отношении леди такие вещи не позволялись. Но тогда в нем говорила злоба. Когда она растаяла, на ее место пришло отчаяние — он знал, что после этого Елена никогда больше не заговорит с ним. Тогда он сделал то единственное, что ему оставалось.

Он ушел, и с того дня все потеряло смысл.

Когда он читал написанные ею строки, ему казалось, что буквы затеяли какую-то безумную пляску перед его глазами. Раз за разом он перечитывал письмо, и медленно, очень медленно до него доходил смысл. Руки задрожали. Он выронил пергамент, не веря до конца, что это происходит наяву.

Елена ждала ребенка. Его ребенка.

Это было невероятно, шокирующе, безумно. Феллан был ошарашен. Но когда улеглась первая буря чувств, он ощутил, что весь переполняется доселе незнакомым ему теплым чувством. У них будет дитя, а значит — семья. Он должен вернуться и все исправить. Пока еще не поздно.

Он сразу отправился в путь. И раньше он был готов провести с этой девушкой всю свою жизнь, теперь же ему казалось, что в этом было провидение богов. Они с Еленой будут вместе. Большего и желать нельзя.

Дорога обратно выдалась трудной. Феллан проклинал себя за то, что так и не освоил аппарирование. Если бы он мог в мгновение ока оказаться рядом с ней! Ему приходится проделывать весь путь пешком, пока Елена не знает, что ей думать. Она в затруднительном положении. Феллан рвался к ней всей душой, радуясь каждой оставленной позади миле. Он будет у цели. Будет во что бы то ни стало.

Теперь, когда перед ним высился Хогвартс, он не мог поверить, что наконец-то все позади. Он сделал это. Он пришел к ней.

С бешено колотящимся сердцем Феллан подошел к воротам. Он вспомнил, как впервые проходил через них, и ощутил вдруг огромное, небывалое счастье. Все вставало на свои места. Хотя ему предстоит долгий и тяжелый разговор с обеими леди Рейвенкло, он выдержит его с честью. Он будет идти до конца и приложит все силы, чтобы добиться своего.

Двор показался юноше безлюдным и таинственным. В другой раз это показалось бы ему странным, но сейчас он был слишком поглощен мечтами о Елене. Он был готов взбежать по массивным каменным ступеням, когда сзади его вдруг окликнул тихий голос:

— Вам не нужно подниматься в башню.

Удивленный, Феллан обернулся. За его спиной стояла женщин, каких он еще не видел: очень высокая, костлявая, с поразительно некрасивым лицом и беспорядочно спадающими на плечи светлыми волосами. Вместо мантии, подобающей волшебнице, на ней было очень странное шерстяное одеяние, чем-то напоминающее костюм ярмарочного лицедея. Голос, позвавший его, очевидно принадлежал ей, поскольку никого другого по близости не обнаруживалось.

— Кто ты и почему говоришь так? — спросил Феллан, стараясь, чтобы тон его был суровым.

Женщина склонила голову набок. Во всем ее облике проступала какая-то печаль.

— Вы пришли к молодой леди Рейвенкло, не так ли? — спросила она, глядя на юношу светлыми до прозрачности глазами.

Феллан воззрился на нее.

— Кто ты? — повторил он. Незнакомка начинала пугать его. Он рассматривал ее лицо, пытаясь определить, не встречал ли он ее прежде в замке.

— Меня зовут Трейлони, — ответила женщина. Феллан заметил, что она гораздо моложе, чем показалась ему с начала. — Я преподаю здесь тайные науки. Вы пришли к леди Рейвенкло, потому что любили ее, но вы не встретитесь с ней.

— Почему «любил»? — воскликнул Феллан, теряя самообладание.— Я люблю ее и хочу видеть! Да, я поступил дурно, бросив ее, но обстоятельства изменились, и мы будем вместе.

— Леди Рейвенкло нет в живых.

Земля внезапно заходила ходуном, и он с трудом остался на ногах.

— Зачем ты говоришь такие вещи? — проговорил он тихим и злым голосом. — Ты сумасшедшая!

— Возможно, — сказала Трейлони. — Но Елена Рейвенкло погибла месяц назад. Ее убийца принес в замок ее тело. В тот же день не стало и старшей леди Рейвенкло.

— Ложь! — закричал Феллан. — Этого не может быть!

— Уверяю вас: это правда.

Голова у Феллана кружилась. Он взвесил слова Трейлрни на внутренних весах и с ужасом ощутил, что она не врет.

И все-таки он не хотел с этим мириться.

— Это бредни, — процедил юноша, не сводя с нее горящего ненавистью взгляда. — Ты или сумасшедшая, или нарочно вводишь меня в заблуждение. Не пойму только, зачем тебе это нужно?

Трейлони неожиданно улыбнулась — с такой тоской, что у Феллана невольно сжалось сердце.

— Меня называют сумасшедшей столько, сколько я себя помню, — сказала она. — Если бы не это проклятие, которое навсегда разделило меня с остальным миром, я бы жила по-другому. Я знала о судьбе несчастной Елены с ее детских лет. С того дня, когда мы встретились впервые.

— О чем ты говоришь? — хрипло спросил Феллан.

— Я увидела ее будущее, — продолжала Трейлони, явно не слыша его. — Это должно было произойти. Тем вечером, когда она покинула Хогвартс, я пыталась остановить ее. Но судьбу не обманешь.

— Покинула Хогвартс?

— Их с матерью пути разошлись навсегда. Она шла прямо в ловушку. Никто не мог остановить ее. Такова сила судьбы.

Она перевела на его свои странные глаза.

— Вам лучше остаться в замке.

— Нет.

Феллан отвернулся, не в силах смотреть на нее. У него было такое чувство, что он упал в могилу, и теперь его забрасывают землей.

— Если вы уйдете, ваша жизнь будет разрушена.

Он медленно повернул голову.

— Не угадала, — сказал он глухо. — Моя жизнь не будет разрушена. Она уже разрушена, и оставаться здесь я более не намерен.

— Ваше место в Хогвартсе.

— Мое место должно было быть рядом с ней. В предсказаниях я не нуждаюсь.

Трейлони опустила голову.

— Это не предсказание. Мне не нужно заглядывать вперед, чтобы знать: уйдя сейчас, вы лишите себя будущего.

— Что ж, быть посему.

Феллан развернулся и побрел прочь.

Трейлони прикрыла глаза.

— Если бы вы знали, как я ненавижу это, — произнесла она одними губами. — Не пойму, за что боги послали это проклятие именно на меня.

Она не замечала призрака, безмолвно парившего за ее спиной. Призрак смотрел вслед уходящему юноше, и из его глаз струились прозрачные слезы.