Медный загар и почти-циничные речи (гет)

— Жена морского дьявола спит с капитаном «Чёрной жемчужины» на корабле из Сингапура! — скалится Джек. Элизабет хочет огреть его по голове и одернуть, но он успевает поцеловать её бедра, успевает поцеловать её т, а м , и она прощает ему бестактность.

Моряки судачат о них давно; какие-то идеи витали в воздухе, даже когда «их» не было. Скорее всего, что-то дошло и до подводных глубин. Элизабет не то чтобы надеялась, но предполагала, что Уилл все же не расспрашивает каждого утопшего об Элизабет Свон (Элизабет Тёрнер, не забывать!) или о Джеке (о Джеке судачат больше, а о ней судачат как о «капитане Свон»), хотя с Уилла станется. Вполне можно ожидать, что он всплывет , дабы поговорить по душам.

Но пока Уилл не всплыл, Элизабет верит, что нужные слова найдутся в момент истины. А ещё, так как Элизабет капитанствует и периодически предается блуду с Джеком, который в промежутках предается блуду со всей Тортугой, то она вполне может не дожить уже до первой встречи с мужем. Блудить с Джеком ей нравится, и она не знает, будет ли огорчена.

— Так твой сын, — вновь нарывается, но поглаживает внутреннюю сторону коленей, вызывая дрожь, — он жив? — Целует. — Он богат?

— Я не знаю! — рычит Элизабет зло и бросается вперед, затыкает рот с ненужными вопросами поцелуем.

Ей нужна разрядка, чтобы ответить. Джек не отстанет, пока она не ответит. Он до жути интересуется её делами. Можно сказать, коллекционирует двусмысленности на этот счёт.

— Мой отец был убит, но не разжалован. Несчастный случай на дороге или что-то такое. Я наследую его состояние, но я также должна быть казнена по причине заговора с пиратами. Ост-Ииндская компания едва не конфисковала мое наследство, но мне дико повезло: у отца нашелся друг, который сумел сохранить его для меня. Тот же друг по моей просьбе и в моем присутствии подписал бумаги о переводе средств на его имя. Он обещал позаботиться о моем сыне. Чёрт, долгая история получилась. Я разродилась и отдала мальчика в приют. Записка с именем прилагалась… — Элизабет запинается. — Если тот волшебный друг отца сдержит слово, он заберет мальчика, когда ему исполнится четыре, и сделает своим воспитанником, по достижении совершеннолетия он получит наследство.

— Мальчик… я не знаю его имени? — Элизабет кивает, но имя не называет; Джек почти оскорбляется. — Он знает об Уилле?

Отрицательный кивок.

Джек замолкает, примеряя на себя роль отца, о котором не знает его ребенок. Пирату такой расклад подходил, но Уилл не был пиратом. Уилл был благородным болваном с острым умом и клинком.

— Я оставила ему книги про пиратов, которые читала в детстве. Думаю, когда вырастет, он захочет найти и новые издания, где уже будет написано и про меня. Так и познакомимся, — горькая усмешка.

— А если не захочет?

— Думаю, Уилл не сможет его найти. Я не стану напоминать о себе. Если он не заинтересуется пиратством, ему не понравится мать-капитан. Он скорее будет представлять меня кисейной барышней, погибшей во время набега пиратов. Надеюсь, одна из его женщин расскажет ему про корсеты, и он шутки ради сможет набрести на правду.

— Но ты же не умерла от корсета!

— А могла бы. Достойный был бы конец.

— Да уж. Достойнее, чем в тот раз, когда ты едва не разродилась у меня на корабле, проклиная всех богинь, которых я еще не трахнул, и к помощи, к которых м ты тогда не могла воззвать!

— О, это можем и повторить!

— Ту часть, которая предшествует разрождению?

— Эту безусловно, но еще можем и ту, где я тебя проклинаю вместе с твоими «богинями».

— Ох, дорогая, в тот раз ты проклинала Уилла, и я не хотел бы быть следующим. Ты же знаешь, на меня нападает чесотка от бранных слов в мой адрес. Я уверен, вместе мы сможем найти твоим сладким устам более верное применение.

Наглость-смелость капитана Джека Воробья по лафонтеновским меркам могла бы тянуть на государство. Чёрные паруса появляются в порту Сингапура без предупредительного письма, без уведомления. Корабль стоит и ждёт, и дожидается разрешения войти в гавань. Элизабет перебирает в голове аллюзии, которыей может выдать Джек по этому поводу. Получается много разнообразнее, чем она могла предположить, а значит, визит приходится весьма кстати.

Элизабет отмокает в банях вот уже две недели. Элизабет благоухает, сияет от чистоты. Она едва не превратилась в пресноводную русалку и хочет только как можно быстрее отправиться куда-нибудь, хочет действий, изменений, угрозы жизни — как Уилл мог поверить, что она будет ждать его десятилетиями?

— Ох, Лиззи, ты выглядишь так, словно тебя вот-вот должны позвать на сеанс общества гармонии! — дразнит Джек, лукавя. Ему хочется верить, что после него у неё будут только групповые оргии, никак не другой мужчина. Элизабет смешно и радостно. Джек подходит вплотную, его аудиенция с королем пиратов строго конфиденциальна, настолько, что проходит в спальне этого самого короля. Элизабет пахнет опиумом. Джек щурится.

— Это тень сингапурских ванн, я не сделалась наркоманкой, — уточняет, не добавляя «в твое отсутствие», потому что ожидается «в отсутствиеи Уилла», но Джек-не-Уилл и не придумывает рамки допустимого. Джек поверит ей, поэтому она не хочет говорить.

Джек смотрит на неё, как смотрел Уилл, когда обучал её управляться со шпагой. Уилл, который был причиной её высоко вздымающейся груди, Уилл, который часто-часто дышал и прижимал её к полу кузницы своим телом, Уилл, который во всем этом видел лишь лезвие у её горла и так и не покусился на её невинность в тот раз. Уилл, чей запах забылся.

Джек стоит и смотрит, ухмыляется, провоцирует. Элизабет знает, что он готов отразить её словесную атаку, готов поговорить о парацельсовом камне бессмертия, готов воспеть бессмертие из легенд.

Джек здесь. Джек пахнет морем и ромом. Джек не бессмертен, и она может его пристрелить до или после того, как с ним переспит (после, конечно, логичнее).

Джек ждёт, когда она первая его поцелует.

Когда Уилл исчез, о нём перестали говорить. Моряки помнили Морского дьявола, но Уилл им не был. С ним нельзя было заключать долгосрочные сделки ценою в душу — он не был полезен. Элизабет думала о нем временами, но мысли эти не были наполнены образами или запахами. Уже давно не были.

Имя Уилла выцветало поспешно, резко. О нем не напишут книг, он не будет упомянут в письмах королевского флота. Он всегда под толщей воды, он тень имени Дэйви Джонса. Он был забыт всеми, кроме Элизабет. И за эту ответственность быть живым памятником его жертвенности она хотела его винить. И у неё получалось очень хорошо. Дэйви Джонс проткнул его сердце, чтобы разлучить любивших, чтобы позлорадствовать и самоутвердиться, но что Дэйви Джонс знал о любви?

Джек дышит, и уже от этого она хочет его поцеловать. И целует.

— Лиззи, из-за тебя мой компас исправен примерно половину времени… — рычит., — …Н нет, не этот, этот исправен, ты же чувствуешь, другой мой компас… агх!

Элизабет обводит контуры татуировок Джека и думает , как удачно смотрится бутыль с ромом в виде Ввенеры Ммилосской на полу. В стиле греческой комедии, совсем как её жизнь.

— Так вот, Лиззи, — Джек протягивает ей компас с шальной стрелкой. — Я прошу короля пиратов отправиться со мной к источнику молодости, потому что, если ты не отправишься, я предприму попытку тебя похитить и, возможно, безвременно погибну в неравном бою. А этого не хотелось бы, сама понимаешь.

Джек расслаблен и не ожидает подвоха. Элизабет садится ему на бедра, вжимает крепко, нависает, пристально смотрит в глаза, где зрачок сливается с радужкой. Джек выдыхает медленно, карикатурит последний смертный миг — раздражает до боли в низу живота.

— Тебя интересует бессмертие? — звучит даже обиженно.

Джек улыбается, предвкушая выгоду своего предложения. Привстает, губами задевает плечо, обжигает дыханием шею.

— Что же ты меня так поспешно хоронишь, цыпа? Меня интересует сам путь, то есть жизнь. А воду мы возьмем бочками и продадим дороже опиума. — Элизабет шумно выдыхает. — Так что, поплывем? Тебе десять процентов прибыли! И это очень выгодное предложение!

— О, я уверена, что получу больше.

И она получает.

— Лиззи, а ты думала когда-нибудь, что твой муженек освободиться от почетного звания? Перестанет быть морским дьяволом, осушится, так сказать?

Джек вытягивается в источнике, расслаблен, наг, с беззащитной шеей. Элизабет хочет уловить в его словах издевку или надежду уязвить, но этого нет. Напротив: Джек лежит с закрытыми глазами и даже не делает попыток привлечь её к себе. Зараза.

— Не думала.

— Больше думала о том, что состаришься, а он нет? — щурится, ухмыляется.

Элизабет хочет стереть его ухмылку, хочет дать ему пощечину и поцеловать, хочет спросить «какого черта я здесь, с тобой, свежа и молода, и ты говоришь об Уилле?».

Об Уилле, с которым она, если по совести, и не разговаривала— то ни разу с тех пор, как отдала Джека кракену. Об Уилле-который-её-муж. Повенчанная на пиратском корабле в разгар шторма невеста уж наверняка осознавала, на что идет.

— Что за чушь! Нет, я думала, что ложная надежда сделает только хуже. Потому я не надеялась ни на что.

— Да-да, ни на что, кроме двоемужества.

— Ой, да перестань. Это смешно только тебе. Это ты думаешь, что о моем браке никому не известно, на деле же Барбосса знает и…

— Да начхать Барбоссе на статус твоих отношений. Братство величает тебя капитан Свон, дорогая моя Лиззи. Величает Свон и судачит о нас с тобой.

— И ни одного слова о двоемужестве!

— Ладно, ты права. Тут только я могу ухахатываться. И ты, когда перестанешь притворяться, что тебе не смешно. Элизабет, о которой можно говорить «последний из ваших женихов», «второй из ваших первых мужей», ай! Не кусайся!

Джек обиженно поджимает прокушенную губу, Элизабет облизывается.

— Я как король могу приказать тебе не сопротивляться. — Она лукаво усмехается. — И тогда укусов будет многим больше, за каждое слово расплатишься.

— Не смотри так плотоядно, уступить желанию меня пожрать ты еще успеешь.

— Вот уж не знаю, если ты продолжишь говорить об Уилле…

Джек усмехается. Элизабет пахнет анисом и грейпфрутом. Она близко, слишком близко, чтобы запал рассуждать о судьбе какого-то Тернера оставался в приоритете.

— Существует трезубец, который может снять разом все существующие проклятия. Но мы не должны допустить, чтобы кто-то вдруг решил им воспользоваться. Как только проклятие будет снято, Уилл умрет. Ведь он окажется бессердечным в прямом смысле. Проклятие наделило его некими свойствами, но изначально он был мертв. Мертвым он и вернется из морских глубин. Он жив, пока проклят, улавливаешь?

Элизабет знает об этом. Один африканец, моряк с корабля почитателей вуду, решил, что обязан поделиться своими знаниями в качестве платы за спасение. Освобожденный от магии мертвец сразу же рассыпается прахом. А еще мертвецы не могут быть плодовитыми. Что означает, что ребенок Элизабет не мог быть ребенком Уилла, если бы существовал.

Джек этого не знает.

— Да-да, понимаю. Ты предлагаешь найти этот трезубец и защищать его от всех проклятых разом? Спрятать? Закопать рядом с сердцем? Вот это было бы иронично.

— Я предлагаю просто его не искать. И не говорить Уиллу о его существовании. Мифу не следует знать о другом мифе, а то они вступят в конфронтацию. Ну, знаешь, борьба за власть над людскими умами.

— А мне ты зачем об этом говоришь?

— Я думаю, это честно: предоставить тебе выбор. Ну, знаешь, такой… размеренный выбор. Время все взвесить. Чтобы ты потом не убежала от этого выбора… к Барбоссе.

Элизабет хмурится.

— Что ж, спасибо, Джек.

Все эти слова звучат как настоящие. Как будто она не сделала выбор, как будто она не знала, что сделала выбор. Как будто она не видела глаза своего ребенка.