Упивающийся мщением (джен)

На то, чтобы ввести Беверли в курс дела, ушло почти два часа. Уилл воссоздал для неё события шести месяцев своей жизни, начиная с Кэсси Бойл и заканчивая Абигейл, отмечая всё более значительное участие в них Ганнибала, заполняя пробелы в своей памяти, вплетая в канву собственных поступков тянущиеся к ним нити действий Ганнибала — тайный танец махинаций и обмана. Уилл находил извращённое удовольствие в том, чтобы раскрыть каждую деталь. Сначала она ещё задавала вопросы, пыталась вникнуть, потом, совсем сбитая с толку, замолчала. Когда Уилл дошёл до уха Абигейл, Беверли уже устало сидела, упёршись локтями в колени, и медленно двигала головой, разминая затёкшую шею.

Уилл закончил. Подождал, не скажет ли Беверли что-нибудь, но она продолжала молчать.

— Э-э, — сказал он наконец. — Может... есть какие-то соображения?

Она даже головы не подняла.

Внутренне похолодев, Уилл кивнул:

— Теперь, когда ты всё это услышала, ты веришь мне меньше.

Она подняла на него пустой, потрясённый взгляд.

— Нет. Просто слишком много всего надо осмыслить.

— Понимаю, — быстро ответил Уилл. У него были месяцы на то, чтобы свыкнуться с собственной версией — сумасшедшими догадками и прочим, но даже ему до сих пор было сложно понять некоторые вещи.

— Просто… — начала Беверли. — Просто… я не понимаю. Ну то есть — для чего?

— Что «для чего»?

— Да всё! Зачем вообще кому-либо такое делать! — Она сжала голову руками, будто боясь, что та вот-вот взорвётся. — Ну то есть понятно, почему Лектер выставил тебя убийцей. Ты был не в себе и у тебя были провалы в памяти — идеальный кандидат на роль козла отпущения… Извини. Но зачем тогда было посылать тебя к Тобиасу Баджу? Убей тот тебя — и не на кого Лектеру больше вешать свои убийства. И если он действительно убил Кэсси Бойл, чтобы помочь тебе найти Гаррета Джейкоба Хоббса, зачем предупреждать его о твоём приходе? Будто никак не мог решить, хочет он помочь или, наоборот, избавиться от тебя! И ещё то, что он постоянно тут ошивается. Любой на его месте постарался бы свалить поскорее, особенно когда стало ясно, что ты очухался и понял, кто тебя подставил. Уилл, ты говоришь, что он хитроумный психопат… но в поступках этого типа нет никакой логики. Ну то есть — он что, хочет, чтобы его поймали?

— Нет, — ответил Уилл. — Он не раз это обдумывал: скандальный процесс, затем неизбежные в тюрьме унижения и скука. Это не для него. Но он готов рискнуть, если в конечном итоге получит желаемое.

Беверли подняла брови.

— И что же это?

Уилл пожал плечами.

— Речь идёт не о чем-то одном. Именно поэтому так сложно составить его психологический портрет: он никогда не делает что-то с одной-единственной целью. У него есть множество причин делать то, что он делает, и из-за этого кажется, что причины нет вообще. Нет никакого грандиозного плана, Бев. Он не больше меня знает, куда всё это приведёт. Каждое решение он принимает вслед за предыдущим, каждый раз заново взвешивает все за и против. Плывёт по течению. Когда правила игры меняются, меняется и он. Адаптируется. Он не будет зацикливаться на какой-то определённой модели поведения — слишком умён для этого.

— Как же тогда нам его поймать? — тихо спросила Беверли.

Уилл ответил, не раздумывая:

— Нужно думать, как он. Плутовать, как он. Только вот…

— Что? — спросила она громче. — Только что?

Уилл собрался с силами. Нужна была определённая храбрость, чтобы после долгого времени, проведённого в одиночестве, покинутым всеми, рассказать кому-то об одном из своих самых больших страхов.

— Именно этого он и хочет — чтобы я думал, как он… Очень хочет.

Беверли, прямолинейная и честная по натуре, с аналитическим складом ума и скептическим отношением ко всему необъяснимому, смотрела на него молча. Уилл понял, что ступил на территорию, где она будет не в силах ему помочь.

— Ясно, — сказала та наконец, хотя было видно, что ей совсем не ясно. — Не скажу, что я понимаю, что ты имеешь в виду, но вот что я знаю точно, — она хлопнула в ладоши, обозначая возвращение разговора в безопасное русло, — нам надо выстроить против Лектера дело, и дело это должно быть основано не на косвенных уликах. Нам нужны неопровержимые доказательства. ДНК.

— Он не оставляет ДНК на местах преступлений.

— Но уносит с собой, ага? Берёт трофеи. Органы и, наверное, другие биоматериалы.

— Я не знаю, что он делает с органами, — тихо сказал Уилл, прокручивая в голове бесчисленное множество вариантов. — Но да, они для него важны. Он сохраняет их. Относится с настоящим почтением, — в противоположность телам, из которых их забирает.

— Значит, органы запрятаны в банках с формальдегидом или вроде того. Этот тип — педантичный барахольщик, я своими глазами видела. Он скрупулёзно хранит кипы квитанций и ведомостей. Настоящая складская крыса. Он хранил частички Кэсси Бойл и Мариссы Шур месяцами, чтобы потом сделать из них твои наживки для рыб. Похоже, он сидит на сундуке с «сокровищами», которые можно использовать, чтобы упрятать его за решётку на сотни лет. Нам надо только найти крестик на карте.

Уилл кивнул, потирая переносицу, затем осторожно сказал:

— Ты же понимаешь... что, когда ты говоришь «мы», это на самом деле означает... тебя одну?

По лицу Беверли было видно, что она прекрасно это знает.

— Просто скажи, где искать.

Уилл благодарно ей улыбнулся.

— Ты ведь понимаешь, как он опасен?

Она закатила глаза.

— Он убил как минимум двадцать человек, Уилл. Я знаю, с кем дело имею.

— Нет, не знаешь, — возразил Уилл твёрдо, и её лицо омрачилось. Он сглотнул: — Прости, но ты просто не понимаешь. Ганнибал — не обычный психопат. Он не подходит ни под один тип, не вписывается ни в один шаблон. Он не похож ни на кого из тех, с кем ты имела дело. Если доктор Лектер поймёт, что ты мне помогаешь, — а он поймёт, это неизбежно, — он тебя нейтрализует.

— Говори прямо, — сказала она мрачно. — Он попытается меня убить.

— Нет! — Голос Уилла зазвенел от досады. — Вот видишь, ты его не понимаешь! Я имел в виду вовсе не это. Конечно, он может тебя убить, но необязательно именно так и сделает. Если он убьёт агента, расследующего его дело, Лектера могут раскрыть. Нет. Так рисковать он не станет. Есть и другие пути. Может, он всё организует так, что ты больше не сможешь сюда приходить. Или уговорит Джека снять тебя с дела Потрошителя. Если ты станешь слишком неудобна, доктор Лектер найдёт способ подорвать твой авторитет, лишить тебя работы. Я не знаю, что именно он сделает, но одно точно…

Уилл приблизил лицо к прутьям камеры и голосом, дрожащим от волнения, сказал:

— Беверли, он будет... говорить с тобой. Скажет, что я болен, что я лжец и пользуюсь тобой в своих целях, что тебе лучше не верить ни одному моему слову. Он попытается подобраться к тебе ближе. Подлижется, обезоружив тем, что якобы много о тебе знает. Будет дружелюбным, доброжелательным, понимающим. Ты должна быть готова. Построй стены, которые непохожи на стены, защищай себя, но не дай ему догадаться, что ты защищаешься. Думаешь, ты способна на такое?

Беверли небрежно пожала плечами.

— Ну да. Само собой.

— Бев…

Она помахала руками, призывая его помолчать.

— Ты знаешь, что я понятия не имею, во что ввязываюсь, так что и притворяться не буду. Пока я чувствую себя так, будто бултыхаюсь в Марианской впадине, но, Уилл, я могу о себе позаботиться. У тебя своих проблем хватает, не нужно думать ещё и обо мне. Договорились?

Уилл оглядел её с головы до ног и решил, что пусть она и не слишком уверена в себе, но непреклонна.

— Договорились, — согласился он.

— Что насчёт этого? — Она взяла с колен стопку листов, их единственную улику против Ганнибала. — Джек сказал нам проверить эти медицинские записи. Что мы ему скажем?

Уилл лишь склонил голову набок.

Беверли вздохнула. Уронила листки обратно.

— Ты хочешь, чтобы я скрыла от Джека улики.

— Я хочу, чтобы ты скрыла их от Ганнибала Лектера.

— Ты препятствуешь расследованию дела Потрошителя! — воскликнула она с ужасом.

— Это доктор Лектер ему препятствует, — возразил Уилл. — Беверли, расследование происходит только здесь и сейчас. Другое расследование — то, которое проводит Джек, — бредятина. Они не чуют след и не почуют его никогда. Доктор Лектер проследит, чтобы они продолжали гоняться за собственным хвостом.

— Джек отчаянно хочет поймать Потрошителя, — сказала Беверли. — Ты же знаешь! Это всё, что его сейчас волнует. Я не могу взять и лишить его этого.

— У тебя нет выбора.

Она распахнула глаза.

— Конечно есть! У нас обоих есть выбор, Уилл. Всегда. Поэтому я настаиваю, что, когда мы найдём серьёзные улики, мы покажем их Джеку. Он должен узнать об этом первым. Именно Джек должен его арестовать.

Уилл покачал головой. Беверли и её непоколебимая преданность Джеку… Обычно Уилл относился к этому с уважением, но сейчас считал крайне неудобным.

— Они с Лектером слишком близки, ты сама сказала. Он не поверит. Возможно, он никогда нам не поверит, несмотря ни на какие доказательства. Прости, Бев, но мы должны сделать это в обход Джека. Когда придёт время, мы можем показать улики Питерсону, генпрокурору, полиции штата и даже местной полиции. Чёрт, да хоть Фредди Лаундс подкинем, мне всё равно! Кому угодно, только не Джеку.

— Нет, — бесцветно ответила Беверли. — Без вариантов. Да, я буду прятать ради тебя улики. Буду лгать сквозь зубы всем, кого знаю. Проберусь через мусорные баки на задний двор и в дом Лектера. Но Джека я не подведу. Таково моё условие. Нам придётся построить дело так, чтобы даже Джек признал его железобетонным.

Уилл потёр лицо. Он знал, что выбора у него нет. Ему придётся принять помощь в независимости от того, какие условия будут выдвинуты.

— Ну как? — сказала она. — Делаем по-моему или как?

Наконец Уилл кивнул.

— По-твоему, — пробормотал он.

Он не стал говорить Беверли, что, скорее всего, для этого придётся поймать Ганнибала Лектера прямо на чёртовом месте преступления.

* * *

Взмах маятника.

Он — Ганнибал Лектер, и он идёт среди розовых кустов, ветви которых покачиваются вслед шагам его ног, обутых в садовые сапоги. Цветы полностью распустились, и даже в полночь некоторые из них так ярки, что кажутся фосфоресцирующими. Он проходит меж белых, бархатистых, нежно-лиловых и пёстрых бутонов. Пригнув голову, минует ароматные плетистые розы, избегая прикасаться и к шипам, и к хрупким стебелькам. Густая трава заглушает звук колёс его тележки. Он приближается к беседке — той авансцене, которую он выбрал в качестве обрамления для своей работы.

Он спокоен и удовлетворён — он уже получил свою порцию удовольствия ранее, в более безопасном месте. Александер Фрескин и Жаклин Кальвина умерли по пути в городской парк, как он и планировал, делая разрезы. Теперь в его тележке лишь мясо, а о том, как обращаться с мясом, он знает все. Это конкретное мясо нужно ему достаточно свежим, чтобы успеть поработать с ним до того, как трупное окоченение возьмет свое.

Он двигается осторожно, почти с изяществом танцора. Всё отрепетировано заранее, он уже мысленно осмотрел увитую розами беседку со всех сторон в разное время суток. И затем выбрал именно этот способ и это время. Оглядевшись, он остаётся доволен своим выбором и испытывает ещё больший подъём чувств, когда, распаковав инструменты, приступает к сборке.

Вместе с удовольствием приходит могущество. Вены поют от ощущения собственной силы. Для него удовольствие и власть всегда только дополняли друг друга. Он трудится над телами с помощью секаторов, меняет долото на небольшую стамеску, вытирает какое-то засохшее пятно с садовых перчаток. Ночная прохлада овевает шею, в летнем воздухе чувствуется едва заметная, сладковатая примесь гнили. Он рад, что решил поработать с дрелью, пока мистер Фрескин и мисс Кальвина были еще живы — это сэкономило время. Мысль сломать ребра заранее тоже была удачной: торсы теперь более гибкие. Работая, он развлекается тем, что попеременно думает о материале то как одушевленном, то как о неодушевленном объекте. Сейчас это предметы, глина, из которой можно вылепить что угодно по своему выбору. Однако раньше они были людьми — одарёнными разумом существами, способными на величие, но они растратили свой врождённый потенциал на пустяки, на самые мелочные и банальные проблемы. Он помогает им обрести величие в смерти.

Работа близится к завершению. Удовольствие растёт. Ничто не вызывает у него более сильного подъёма чувств, чем осознание того, что создаваемая вещь несёт в себе хотя бы небольшое сходство с тем, что было задумано. Продевая стебли роз через дыру в грудной клетке мистера Фрескина, он осознает, что улыбается во весь рот. У него редко случаются подобные всплески эмоций, он классифицирует это как эйфорию и откладывает в раздел возвышенных чувств. Стерев пятно крови с защитных очков, почти смеётся. Почти.

Затем делает шаг назад, оценивая работу глазами стороннего наблюдателя. Представляет, как работник парка делает утренний обход, замечает сломанный замок на воротах сада и заходит, не зная, чего ему ждать. Он видит на скамье под аркой обнимающуюся пару, переплетенную вместе, как витой шелк. На секунду ему кажется, что в саду нарушители и они живые. Разве можно винить его за эту ошибку, ведь любовники выглядят так, будто они в полном сознании. Шея девушки напряжена, она тянется за поцелуем. Руки любовника сжимают ее мертвой хваткой (буквально), и напряжен каждый его палец. Лиц не видно, они поглощены друг другом. На одежде совсем немного крови, но у отверстий в грудных клетках и руках виднеются красные всполохи. Это продетые им пучки красных роз, бархатное воплощение кровавых брызг. Очень красиво. Даже драматично.

Он забывает гипотетического работника парка и вместо этого представляет, что смотрит на любовников глазами того, чьё мнение для него очень важно. Восприятие меняется, перефокусируется. Зеркало напротив зеркала, бесконечности сталкиваются, взгляд во взгляде во взгляде. Любовники опять оживают и сжимают друг друга в объятиях, снова и снова и сноваисноваиснова… «Подарок от шеф-повара, Уилл».

Маятник останавливается.

Кажется, что сердце тоже остановилось; но прижав руку к груди, Уилл почувствовал, как оно стучит о рёбра. Под пальцами другой руки он ощутил смятый глянцевый шар бумаги — скомканная фотография. Уилл торопливо развернул её. Теперь сплетенные тела любовников испещряло множество линий. Он почувствовал раздражение оттого, что работа испорчена.

Не его работа.

Он закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов через нос. С усилием стряхнул тяжёлый покров личины Ганнибала и снова натянул плохо сидящий костюм себя самого. Увидев, что Уилл приходит в себя, Джек подошёл ближе к камере, подзывая за собой остальную команду поведенческого отдела. Они ждали, когда Уилл нарушит тишину.

— Он забрал их сердца, — сказал он. Это не было вопросом.

Прайс покачал головой.

— Только сердце Алекса Фрескина. Сердце Жаклин Кальвины на месте.

— Видимо, Потрошитель считал, что она разбивала сердца, — прокомментировал Зеллер.

— Эти сердца разбиты точно не были, — сказала Беверли. — Изъятие органов произведено, как всегда, идеально. Потрошитель также забрал у Фрескина почки, а у Кальвины — селезёнку, поджелудочную железу и тимус.

— Думаешь, то, что он оставил женщине сердце, имеет значение? — спросил Джек у Уилла.

— С Потрошителем всё имеет значение, — ответил Уилл, стирая со лба липкий пот. — Это его заявление, и каждое слово несёт определённый смысл.

— Что он говорит?

— С днём святого Валентина? — пошутил Прайс.

— Сейчас август, — напомнил ему Зеллер.

— Так нужно подарить ему календарь.

Они притихли под взглядом Джека.

— Потрошитель думает, что мы не сможем его поймать. Это, — Уилл сглотнул желчь, поднявшуюся в горле, — эскалация.

Джек стоял в профиль к камере, и его лицо было наполовину скрыто в тени. Уилл не видел его выражения, но чувствовал усталость, укрывающую плечи Джека невидимым плащом.

— Думаешь, он переходит на новый уровень? — осипшим голосом спросил Джек.

— А ты так не считаешь? — отозвался Уилл. — Он убил сразу двоих. Вместо того, чтобы выставить жертв напоказ на месте убийства, перевёз их в более подходящее место. Сколотил деревянную конструкцию, которая держит тела в вертикальном положении. Это, наверное, всю ночь заняло.

Прайс добавил:

— Он просверлил дырки в грудных клетках и бицепсах, когда обе жертвы были еще живы. По прибытии в сад он выровнял отверстия и связал их розами. Невероятно, что он сверлил заранее, в другом месте, но при этом смог подогнать тела друг к другу так ровно и придать позам столько… естественности.

— Очень похоже на «Поцелуй» Родена, — заметил Зеллер, показывая всем фотографию мраморной скульптуры на экране своего айпада. И глядя на их изумлённые лица, обиженно воскликнул: — Что? Я не могу разбираться в искусстве?

— Розы, которые использовал Потрошитель, не из этого сада, — сказала Беверли. — Он принёс их с собой. Это гибрид чайной розы, если кому интересно. Цветоводы зовут его «Дип сикрет» — «Сокровенная тайна».

— Сокровенная тайна, — вздохнув, пробурчал Джек.

— Это не место преступления, — сказал ему Уилл. — Это инсталляция. Событие. Поразительная уверенность, сквозящая в этой работе, ошеломляет.

— Чем больше он убивает, тем более амбициозным становится, — прокомментировал Зеллер. — Типично для серийного убийцы.

— Это убийство совсем не типичное, — тихо сказала Беверли.

— Я хочу понять, конец это или нет, — сказал Джек. — Потрошитель уже убил троих. Он завершил свой цикл?

— Не знаю, — честно ответил Уилл. — Но в прошлый раз были убиты четверо, Джек. Эскалация подразумевает, что он к чему-то идёт. И это «что-то», вероятно, не безмолвие. — Поймав взгляд Беверли, он добавил: — Я думаю, Потрошитель только начал.

* * *

— Ты утаил что-нибудь? — спросила его Беверли позже. Она осталась с ним, якобы чтобы поесть вместе, а на самом деле чтобы поговорить.

Уилл подумал, жуя свою лепёшку с мясом, потом покачал головой.

— Ничего существенного.

— Двойное убийство — огромное изменение в его почерке. У тебя должна быть какая-нибудь теория относительно того, почему он это сделал.

Уилл пожал плечами. Он задался вопросом, когда Беверли, наконец, сдастся и перестанет спрашивать о причинах.

— Ты не думал, что это может быть из-за тебя? — сказала она, отложив свою лепёшку в сторону.

— Как из-за меня?

— Лектер перед тобой красуется. А ты, сам того не подозревая, его поощряешь.

Уилл почувствовал отвращение.

— Думаешь, это я его спровоцировал?

— Я не говорю, что ты сделал это нарочно. Но… да. Он знает, что ты пытаешься его поймать. Разве ты сам не работаешь лучше, когда осознаёшь, что за тобой наблюдают?

— Я — не единственный его зритель, — буркнул Уилл. — За ним гоняется весь наш поведенческий отдел. О нём кричат передовицы. Сайт Tattlecrime.com тот же. У него всегда есть аудитория.

Уилл отвергал её обвинение потому, что знал, что она права. Но не мог ей в этом признаться. Больше всего на свете он хотел, чтобы у него был кто-то, кому он мог бы доверять, и вот, такой человек появился; однако оказалось, что это очень неудобно. Он бы предпочёл, чтобы о некоторых вещах Беверли не знала.

Она поглядела на ту часть стены с уликами, которая была посвящена Потрошителю, на фотографию «Любовников».

— Я не умею смотреть, как ты, — сказала она, — но даже мне кажется, что это убийство сильно отличается от остальных. Тут точно что-то личное.

Уилл чувствовал на себе её взгляд, но не смел поднять глаза. Его лицо горело.

— Ты права. Это личное. Но речь не обо мне.

— Если это не о тебе, то о ком?

Он сунул в рот остатки лепёшки. Беверли не знала об Алане, а Уилл не мог заставить себя рассказать ей гадкие подробности. «Любовники» — любовная песнь Ганнибала, в этом он был уверен. Посредством этого чудовищного произведения искусства Ганнибал исследует свою способность любить. Он не тронул сердце Жаклин Кальвины. Легко мог его уничтожить, но не стал. Такое решение подразумевает, что его чувство искренне. Привязанность, лишь на тон темнее обожания. Уилл сам не знал, облегчение или отвращение ощущает от мысли, что чувство Ганнибала к Алане реально.

Беверли хмурилась, глядя на него. Ей не нравилось, когда ей лгали или пытались поберечь её чувства, но ей придётся с этим смириться. Может, они и партнёры, но Уилл был просто не способен открыться полностью.

Она вздохнула и понуро зажевала веточку кинзы со своей тарелки в знак того, что сдаётся.

— Возможно, я кое-что нашла. — Она вытащила из кармана куртки блокнот. — Я думала над тем, когда именно Лектер совершает свои преступления. Короткий цикл, за ним долгое бездействие. Период бездействия может длиться от четырёх месяцев (как перед последними убийствами) до двадцати шести (такой перерыв был после Мириам Ласс). Огромная разница. Начинаешь думать, убивает ли он, когда есть возможность — или когда ему хочется.

Уилл пожал плечами и вытер соус в уголке рта.

— И то и другое?

— Может, и так. Но дело вот в чем. Ты, наверное, знаешь, что Лектер любит устраивать званые обеды. Большие, помпезные мероприятия: двенадцать-пятнадцать гостей, количество блюд измеряется двузначными числами, к каждому своё вино, изысканные закуски, живая музыка и всё такое прочее.

Уилл кивнул:

— Однажды он и меня пригласил.

— И ты согласился?!

Беверли выглядела такой ошеломлённой, что Уилл чуть не рассмеялся.

— Как думаешь? — Он ухмыльнулся. — Это как бы не мое. Я зашёл перед началом, увидел, что он нанял несколько су-шефов помочь ему с готовкой, и едва взял себя в руки — думал, убегу, вопя на весь дом. Но при чём тут убийства?

— Сейчас скажу. Эсмеральда Ванс, балтиморская светская львица, любит писать твиты про каждую крутую вечеринку, на которую она попадает. Она сходила на четыре званых обеда Лектера и написала об этом в твиттере. А дальше угадай что? Даты этих твитов совпадают с датами последних четырёх циклов Потрошителя. Каждый раз, завершая цикл, Лектер устраивает вечеринку.

Уилл показал, что хочет заглянуть в блокнот. Посмотрев на записанные ею даты, он понял, что она права.

— Повод для праздника, — пробормотал он.

— Больше того, — сказала она довольно. — Только подумай. Это же отличное прикрытие! Организовать такое мероприятие сложно. Лектеру нужно делать много вещей вне дома, нужно постоянно двигаться. Надо купить еду, нанять персонал, подготовить дом к празднеству. Встречи, общение с людьми, телефонные звонки: это алиби на каждый день и каждый час. Работники приходят и уходят из его дома постоянно, а это значит доступ к фургону, профессиональным чистящим средствам, перевозке всяких материалов. У него есть всё, что нужно для совершения преступлений, и никто ничего не замечает, потому что это выглядит подготовкой к приёму.

— Это так на него похоже, прятать преступления у всех на виду. — Уилл посмотрел на неё с изумлением. — Отличная работа, Бев.

— Улики всё ещё косвенные, — скромно сказала она. — Но мы хотя бы движемся в правильном направлении.

— Самый важный вопрос — это планирует ли он званый обед прямо сейчас. Нам нужно узнать, услугами каких компаний он пользуется, поговорить с работниками этих фирм и выяснить, не замечали ли они чего-нибудь необ…

Беверли резко махнула рукой, призывая замолчать: в конце коридора открылись двери. Она быстро спрятала блокнот, поэтому Уиллу нетрудно было угадать личность того, кто к ним шёл. Они вернулись к пережёвыванию остатков лепёшек. Послышались негромкие шаги Ганнибала, и вот он сам появился в поле зрения. Они синхронно подняли головы… Он стоял с перекинутым через руку пальто, и так как Уилл и Беверли всё ещё были на полу, Ганнибал возвышался над ними, как монолит.

— Прошу прощения, что прервал вашу трапезу. Прошу вас, продолжайте. Доедайте спокойно.

Беверли, начавшая было подниматься, медленно села обратно.

Несмотря на свои слова, Ганнибал не оставил их в покое. Вместо этого он посмотрел на Уилла.

— Если больничная еда кажется тебе неприемлемой, ты мог бы сказать об этом мне. Я бы с радостью приготовил тебе что-нибудь.

— Не хочу причинять вам неудобств, — ядовито сказал Уилл с набитым ртом. — Я знаю, вы человек занятой.

— Я всегда найду время, чтобы что-нибудь тебе приготовить.

Уилл проглотил кусок мяса, который жевал, и повернулся к Беверли; она смотрела на него, расширив глаза.

— Доктор Лектер гордится тем, как хорошо он умеет готовить, — сказал он ей, как будто она этого не знала. — Это его хобби. — Он кинул на Ганнибала быстрый взгляд. — Одно из многих.

Беверли взяла себя в руки и, повернувшись к Ганнибалу, сказала довольно естественно и спокойно:

— Джек с ума сходит от вашей еды. Говорит, она лучше, чем подают в ресторанах.

— Джек мне льстит, — ответил Ганнибал. Он пристально смотрел на Беверли, словно врач, проводящий обследование. — Если хотите попробовать, то жду вас к столу в любое удобное для вас время, агент Катц.

— Спасибо за приглашение, — сказала она, вытирая руки о салфетку. — Но боюсь, я просто не оценю всю прелесть вашей готовки. Изысканная кухня не для меня. Я люблю фастфуд в ярких упаковках. Хоть Уилла спросите.

— Беверли приносила мне еду из магазина, — пояснил Уилл. — За что я ей очень благодарен.

Ганнибал снова смотрел на него, и в чёрном вакууме его взгляда Уилл не мог разглядеть, о чём он думает и что может подозревать.

Отбросив салфетки, Беверли собралась встать; Ганнибал, сама галантность, протянул ей руку. Она приняла её, и он помог ей подняться.

— Спасибо, — сказала она.

— Не стоит себя недооценивать, — обратился к ней Ганнибал. — Мне кажется, ваш вкус лучше, чем вы думаете. Если вам не хватает искушённости в еде, я просто обязан это исправить.

Беверли выглядела растерянной, но лишь слегка.

— Ну, можете попытаться, — ответила она, — если вам очень хочется. Только предупреждаю… я могу оказаться вам не по зубам!

Она наклонилась за сумкой и легко закинула её на плечо.

— Пока, Уилл. — Затем снова повернулась к Ганнибалу. — Ой, доктор Лектер, пока не забыла. Вам нужно зайти в лабораторию, чтобы мы взяли образцы биоматериала.

— Образцы биоматериала? — вежливо переспросил Ганнибал. — У меня?

— Ничего серьёзного, мне только нужен мазок изо рта. И Джимми возьмёт у вас отпечатки пальцев. Для отсеивания. Раз вас теперь допускают на места преступлений, нужно задокументировать информацию о вас, чтобы, если вы оставите отпечаток или уроните волос, мы не приняли вас за Потрошителя.

— Вы думаете, я могу испортить вам места преступлений, агент Катц?

— Не специально, — ответила она с улыбкой. — Но даже самый осторожный человек может случайно оставить след. Зайдите завтра в лабораторию в любое удобное для вас время, ладно?

— С удовольствием, — сказал Ганнибал. — Я позвоню перед приходом.

— Отлично. Увидимся, когда увидимся.

Беверли кинула на Уилла только один быстрый взгляд и, беспечно засунув руки в карманы куртки, пошла прочь.

Ганнибал и Уилл посмотрели ей вслед.

— Она грубовата, — сказал Ганнибал, — но в смелости ей не откажешь.

— Это точно, — откликнулся Уилл, — она не боится говорить, что думает.

— И ты это ценишь? То, что в твоей жизни есть кто-то, кто говорит с тобой откровенно?

— Да. — Уилл смотрел насмешливо, но его тон был вежлив.

— Я удивлён, — сказал Ганнибал, хотя удивления у него в голосе не было ни на грош. — Мне казалось, что в твоём положении иметь дело с правдой — той, которую видит мисс Катц, — было бы не очень приятно.

— Не люблю лгунов. И никогда не любил. Я вижу их насквозь.

Ганнибал негромко хмыкнул, соглашаясь.

— Я тоже.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга с одинаково непроницаемыми выражениями лиц. Два закрытых окна.

Уилл опёрся о решётку, рассматривая Ганнибала.

— Выглядите уставшим. Всю ночь работали?

Ганнибал позволил ему себя рассмотреть.

— Моя практика отнимает много времени.

— Ещё и дело Потрошителя консультируете. Такой занятой человек.

— Я только рад помочь Джеку, — ответил Ганнибал, присаживаясь на складной стул. — Я знаю, как давит на него дело Потрошителя.

— Вам ли не знать, — откликнулся Уилл. — Джек спросил у меня, что значат «Любовники»: хлопнул ли он дверью, закрывая цикл, или пойдёт потрошительствовать дальше.

— Что ты ответил?

— Сказал ему ждать ещё тело. Я прав?

Ганнибал пожал плечами в свойственной только ему манере.

Уилл вздохнул.

— Доктор, я спрашиваю вас как консультанта по этому делу. Вы согласны с моей оценкой или нет?

Ганнибал заговорил, подбирая слова более осторожно, чем обычно:

— Джек задал мне тот же вопрос, что и тебе, и мой ответ не сильно отличался от твоего. Что ты думаешь о «Любовниках», Уилл? Каково твоё, м-м, профессиональное мнение?

Уилл едва удержался от того, чтобы закатить глаза, так откровенно Ганнибал напрашивался на комплименты.

— Я думаю, что это извращение, — сказал он твёрдо. — И самонадеянность. Потрошитель не смог воплотить, что хотел. Он пытался придать инсталляции возвышенный смысл, но в его убийствах нет смысла. Только притворство. Это было фальшиво, как и всё, что делает Потрошитель. Он думает, что сказал что-то о любви, но он попал пальцем в небо.

Ухмыляясь, Уилл врал напропалую, рассказывая Ганнибалу то, что тот меньше всего хотел слышать. Будто наблюдая со стороны, он забавлялся его растущим раздражением.

— Ты думаешь, что Потрошитель не может испытывать любовь? — спросил Ганнибал тихо.

На этот раз Уилл ответил честно:

— Он что-то чувствует. Но это не любовь.

— А ты, значит, эксперт в том, что любовь, а что — нет?

— Я эксперт по Потрошителю.

Взгляд Ганнибала мог резать сталь.

— Мне думается, что пальцем в небо попал как раз ты, Уилл. Ты видишь слишком много и недостаточно одновременно. Думаешь, что Потрошитель не может понять любовь, потому что очарован смертью, но правда в обратном. Смерть и любовь всегда вместе, рука об руку, как самые близкие и верные спутники. Любой, кто ценит первое, обязательно глубоко понимает второе. И если ты испытываешь страх перед смертью, значит, будешь бояться и любви.

— Вы считаете, что я боюсь любви? — насмешливо сказал Уилл.

— Смертельно, — ответил Ганнибал. — Ты боишься доверия, которое приносит с собой любовь. Ты боишься потерять его. И боишься потерять то, что любишь.

Уилл дрожал.

— Что насчёт вас, доктор Лектер? Вы боитесь потерять то, что любите?

Лицо Ганнибала оставалось непроницаемым.

— Я понимаю, что потери неизбежны. И всегда к ним готов.

— Вы готовы, — прошипел Уилл, — потому что никогда не потеряете то, что любите. А любите вы только себя. Никогда не замечали, что все, что вы жаждете получить, всегда оказывается лишь вашей собственной бледной тенью? Зал зеркал. Знаете, почему вы одиноки, доктор Лектер? Потому что компания из отражений никудышная!

Ганнибал медленно втянул носом воздух. Уилл почти услышал дозвуковой рокот вулкана на грани извержения.

— Пока да, — тихо сказал Ганнибал, поднявшись и снимая пальто со спинки стула.

Он двигался нарочито медленно и спокойно, и Уилл знал, что тот достиг точки кипения. Он инстинктивно отдёрнулся, когда Ганнибал шагнул к решётке.

— Ты тратишь много времени, беспокоясь о других людях, Уилл. Возможно, тебе стоит больше думать о себе. — Он развернулся в сторону выхода и добавил: — Приятных снов.

* * *

Сны, которые видел Уилл, приятными не были. Они смешались в одну кучу беспорядочным изобилием картинок и образов. Охранник с автоматом стоит над ним, пока он спит. На рогах оперённого оленя расцветают алые розы. Алана отражается в разбитом зеркале. Доктор Чилтон кладёт серебряные монеты ему на веки. Беверли раскладывает колоду карт, и каждая из них — червы. Абигейл охотничьим ножом отрезает себе ухо. Джек копает могилу на пустынном пляже.

Уилл проснулся с головой, пульсирующей в такт биению сердца. Он был слаб и дезориентирован, и ему потребовалось много времени, чтобы проснуться окончательно. Было странное ощущение, будто, пока он спал, в камере передвинули мебель. Что было невозможно, потому что её ножки крепились болтами к полу.

А потом он увидел его. Над кроватью, на стене улик — на половине подражателя, а не Потрошителя — появилось кое-что новое. Оно было приколото поверх остальных фотографий, будто превосходя их по важности. Не фото — рисунок, сделанный углём на листе плотной жёлтой бумаги. Нежные росчерки линий складывались в контуры фигуры обнажённой женщины, лежащей на кровати; её лодыжки запутались в простынях — как будто она только что откинула ткань. Её взгляд интимный, задумчивый, нежный. Уилл видел, что рисунок сделан с любовью и глубоким пониманием изображаемого объекта. Объектом, несомненно, была Алана.

На рисунке не было подписи. Этого и не требовалось.

Уилл просто смотрел. Он не стал его снимать. Жёлтый лист продолжал висеть, приколотый прямо над тем местом, где минуту назад лежала его голова, пока он спал и видел свои тревожные сны.