День за днем - 2 (гет)

Ни свет ни заря встаю, умываюсь, одеваюсь, крашусь — в общем, занимаю свое время максимально, изо всех сил дотягивая до открытия столовой на завтрак. Выбор из одежды невелик, но надо же как-то убить время, поэтому меряю все подряд, долго и упорно, пока не останавливаюсь на серой глухой блузке с высоким воротником и короткими рукавами. А чтобы не выглядеть совсем сухарем, на шею, поверх цепляю узенькую золотую цепочку. Не знаю, почему вдруг такое желание, может потому, что Аньки рядом нет, и она не скажет какую-нибудь очередную гадость типа «зачем женщины прокалывают уши, я знаю, но зачем это надо тебе?». Но ведь действительно, наверно, выглядит странно для женщины — ни серег, ни бус, ни прочей бижутерии не ношу.

Наконец, отправляюсь на завтрак и получаю в руки свою чашку кофе — надеюсь, оно меня взбодрит. Усаживаюсь за свободный столик и, выставив локти на стол, впадаю в полусонную нирвану — попивая кофе и, иногда, позевывая, прикрывая рукой рот. Надо мной, раздается бодрый голос Егоровой:

— Привет соседям!

Приходится оглядываться:

— Доброе утро.

Наташа стоит сбоку от меня, одну руку уперев в бок, а другую в спинку стула:

— Как спалось?

Киваю, утыкаясь носом в чашку:

— Уверенно.

— А что с лицом?

Снова оглядываюсь — опять про крем от морщин?

— А что с лицом?

— Мешки под глазами.

Врет, нет там никаких мешков. Специально в зеркало смотрела…. И вообще, на себя бы лучше оборотилась — вон какие синие обводы вокруг глаз…. Ай, да, Калугин, ай, да, сукин сын! Безразлично тяну:

— А-а-а.

Растягивая губы по шире, демонстрирую улыбку:

— Это я переспала!

Поджав губы, сокрушенно качаю головой:

— Для меня восемь часов — это перебор.

— Понятно.

К моему столу подходит Людмила с подносом и Егорова поворачивается к ней:

— Доброе утро.

— Доброе утро.

— Приятного аппетита.

— Спасибо, большое

Наконец Наташа уносит свои помятые ночью телеса получать кофе с булочкой, а на освободившееся сбоку место, усаживается Людмила:

— Доброе утро.

Разговаривать совершенно не хочется, тем более, что я на Люсю зла... Оторвавшись от чашки, бросаю в ее сторону хмурый взгляд и киваю:

— Доброе.

Ночная тарахтелка смущенно смотрит на меня:

— Ты так тихо ушла, я даже не слышала.

Да там рота солдат могла промаршировать и никто бы не услышал. Отворачиваюсь в сторону, бормоча под нос:

— Еще бы.

Людмила никак не угомониться:

— И как спалось на новом месте?

В свете ночных событий звучит издевательски, и я срываюсь:

— Слушай, Люся!

Та растерянно замолкает и почти шепчет:

— Да? Что?

Сдерживаю себя, сжав зубы — девчонка же не виновата, чтобы на ней срывать раздражение. Оглядываюсь назад, в сторону очереди на раздачу:

— Там, кажется, булочки с марципанами принесли, не притащишь?

Людмила сразу веселеет:

— А, да не вопрос.

Охотно поднимается и спешит присоединиться к Егоровой в очередь за марципанами. Провожаю взглядом тоненькую фигурку в свитерочке и джинсиках. Потом сокрушенно вздыхаю:

— И откуда в таком тельце столько децибел?

* * *

Спустя двадцать минут я все еще за столом. Люся, накушавшись марципанов, уже ушла, а я все трескаю и трескаю сладкое, никак не угомонюсь. Может это нервное? У меня во время месячных жор на сладкое наступает, но они уж неделю как кончились... Вот взяла еще десерт со взбитыми сливками и лопаю за обе щеки… С чайной ложки слетает кусочек и падает мне на руку — подношу к губам и осторожно слизываю. Неожиданно кто-то сзади наваливается на спинку моего стула, и я слышу над собой незнакомый мужской голос:

— Доброе утро.

Удивленно оглядываюсь, подняв глаза и окидывая настороженным взглядом неожиданного кудрявого кавалера:

— Доброе.

— Приятного аппетита.

— Спасибо.

Вот и поговорили, вежливо и чинно. Разговор окончен — отвернувшись, продолжаю есть дальше. Парень, видно, из настойчивых — бесцеремонно присаживается рядом, на свободный стул и ставит перед собой высокий стакан с каким-то пойлом и воткнутой трубочкой. Вчера не допил или уже с утра опохмеляется?

— Ну, а вообще как дела?

Это он мачо изображает? Бросаю беглый взгляд, нахмурив брови, но стараюсь быть вежливой:

— Мы что, разве знакомы?

Густобровый красногубый красавчик смотрит, не отрываясь, воловьими глазами:

— Я как раз и пытаюсь ликвидировать этот пробел.

Если бы не была такой вялой и сонной, нашла бы чего ответить, но, увы, голова пуста и тяжела. Пробел, говоришь, киваю и бросаю в пространство:

— Delete.

— Что delete?

— Кнопка такая есть, на компьютере, как раз пробелы устраняет.

Парень хмыкает шутке:

— Веселая.

Что-то он мне уже надоел.

— В первую очередь я голодная. Слушайте, можно я поем, а?

Хотя, честно признаться, пирожное после марципана лезет уже не так шустро.

— Э-э-э…, так может, вечером поужинаем?

Товарищ намеков не понимает, и я тяжело вздыхаю, оглядывая своего собеседника:

— Как вас зовут?

— Сергей.

— Сергей, вам что, столов мало?

Настроение начинает портиться, а вялость сменяется раздражением.

— Да ладно, чего ты! Все равно ж на меня весь вечер вчера пялилась, думаешь, я не заметил?

Я? Вчера? Ну, это уже наглость, переходящая все границы. Ладно бы просто губами шлепал, заигрывая, но вот так вот, в лицо, врать и нести чушь? Это уже не настойчивость, а нахрап какой-то. Губастик мне совершенно перестает нравиться и даже наоборот. Широко раскрыв глаза, удивленно смотрю на этого зарвавшегося наглеца и хмыкаю:

— У вас мания величия, вам показалось.

— Что ты как маленькая, поломалась, да и хватит.

Он вдруг хватает меня за запястье:

— В каком номере ты живешь?

А вот за это можно и по морде схлопотать! Вижу любопытные глаза сотрудников и сдерживаюсь, переводя взгляд на держащую меня лапу:

— Слушай Сережа, отпусти руку, а?

— А если не отпущу, то что.

Сломаю, вот что. Неожиданно из-за спины раздается грозный голос Калугина:

— Это будет иметь большие последствия для твоего здоровья.

Он подходит к нам вплотную с подносом в руках и склоняется над парнем:

— Ну, ты чего, русских слов не понимаешь? Или ты глухой?

Парень смотрит на меня, потом на Андрея и слегка кивает в мою сторону:

— Ты что, муж ей что ли?

— Ну муж, а что? Так ты уберешь или тебе помочь?

У кудрявого мачо усмешка сползает с лица, как не бывало. И сразу отпускает руку. Явно не ожидал, что я тут с «мужем». Тут же встает, забирая стакан:

— А, ну ладно.

Потом виновато смотрит на Калугина:

— Я ж не знал. Смотрю — сидит одна, скучает.

— М-м-м…, она не скучает. А вот ты иди, поскучай!

Андрей ставит свой поднос ко мне на стол, и парень пожимает плечами:

— Sorry, ребята.

Пью кофе и делаю вид, что разговор меня не касается. Губастик наклоняется в мою сторону, предупреждающе подняв палец:

— Не хотел обидеть. Счастливо.

Парень уходит прочь, и Калугин провожает его сердитым взглядом. Надо же, какой защитник. Потом Андрей поворачивается ко мне:

— Ты в порядке?

Вот еще один сексуальный гигант на мою голову.

— Да, спасибо.

— Не за что.

Калугин подхватывает свой поднос и идет дальше, к столу за которым сидит Наташа. Наблюдаю, как они начинают спорить и Егорова надувает губки, изображая обиду. Ревнует, поди, за «мужа».

Дохряпав пирожное, встаю и отправляюсь к раздаче за следующим. Буду толстой и красивой. Тем более, что кофе в чашке еще много. Возвращаюсь с полным блюдечком сладких корзиночек и, отведя прядь упавших волос за ухо, усаживаюсь на прежнее место. Состояние души совершенно индифферентное. Даже красногубый мачо не успел взбодрить и вывести из себя. Так же как и подвиг моего защитника. После ночных эротических воплей Егоровой под женихом, благодарности к Калугину за его «заботу» ко мне — никакой.

Рядом раздается голос Зимовского, и он присаживается на место кудрявого раздолбая:

— Маргарита Александровна, а вы на семинар собираетесь? Или как?

Блин, один козел сменил другого. Оторвавшись от кофе, вздыхаю и раздраженно бурчу, бросив косой взгляд на Антона:

— Вообще-то, в таких случаях, сначала желают приятного аппетита.

И делаю вид, что усердно поглощаю остатки пирожного, ковыряя в нем чайной ложкой.

— Ну, в данном случае, ты вряд ли поверишь, что я сделал это искренне.

— С тебя станется.

— Ну, так вот… Зачем лицемерить?

Он складывает губы в улыбку. Поставив свой стакан на стол, Антон поднимается, а потом вдруг начинает меня торопить, да еще с наездом:

— Ну ты пей кофе, а то там люди ждут!

Блин, чуть не подавилась. Смотрю снизу вверх:

— А ты так и будешь над душой стоять?

Зимовский смотрит на наручные часы и сквозь зубы рычит:

— Через минуту начинаем!

Он уходит и я, теперь по-настоящему разозлясь, бросаю ложечку на блюдце:

— Вот козлиная рожа, а?

Нарочно ведь сделает так, что я и правда окажусь последней. Так еще пальцем будет тыкать засранец, в назидание другим. Откинув рукой волосы назад, хватаю чашку и торопливо допиваю кофе.

* * *

Все равно врываюсь в лекционный зал последней — задние ряды уже все заняты, свободен только первый ряд партера. То бишь, перед столом с раскрытым ноутбуком и проектором, который видимо должен проецировать увлекательную лекцию на большой экран на передней стене. В этом ряду только Люся сидит на самом краю. Сбоку перед экраном еще один маленький столик, видимо для плешивого лектора. Здороваюсь с ним:

— Здрасьте.

Лектор кивает:

— Доброе утро, всем доброе утро.

Волей-неволей приходится сесть впереди. Повернувшись, кладу сумку на соседний стул. До меня доносится:

— Начнем наверно.

Начнем, так начнем. Усаживаюсь поудобней, одергивая сзади блузку.

— Я рад приветствовать вас на нашем семинаре.

Очкастый лектор, со смешной бабочкой на шее, начинает расхаживать перед аудиторией и что-то такое вещать, мутное и совершенно незадерживающееся в сознании:

— К тому же я уверен, что те две лекции, которые я прочту вам, помогут разобраться в структуре вашего коллектива.

Это хорошо, что он уверен, потому что мои глаза под монотонную речь начинают неудержимо закрываться, а голова откидывается назад. Бубнеж действует катастрофически усыпляюще, и я совершенно выпадаю из окружающего мира. В голове раздается осторожный голос Любимовой:

— Маргарита Александровна.

Пытаюсь очухаться, сбросить дрему, сесть прямо. Где Галя? Ошалело оглядываюсь по сторонам. А вот она, позади.

— У вас все в порядке?

Смотрю на нее, не отвечая, потом разворачиваюсь к лектору и пытаюсь сконцентрироваться на нем.

— И так начинаем с групповой психологии. Точнее сказать с основ групповой психологии.

Начнем. Главное вести себя прилично и не показывать, что я засыпаю. Закрываю ладонью лицо, глаза, а потом ставлю локоть на стол, старательно подпирая голову. Вот так она не упадет. Таращу изо всех сил глаза, стремясь пробудиться и прочистить мозги.

— Я отлично понимаю, что кому-то что-то покажется банальным, но, тем не менее, это не мешает нам вернуться к истокам.

Что-то я не могу ухватить ни одной мысли. Глаза опять закрываются и слова превращаются в бессмысленную кашу. Неожиданно наступает убаюкивающая тишина, а потом вдруг, сзади кто-то подталкивает, моя рука соскальзывает со стола, я резко дергаюсь, смахивая лежащие папки на пол, просыпаясь и стараясь ухватиться хоть за что-нибудь и не плюхнуться на пол. В последний момент чьи-то руки меня подхватывают, и я, в полном неадеквате, оглядываюсь на Андрея — это он меня словил и теперь помогает. Сзади слышится ржание Зимовского, но смеется он один, остальные смотрят с сочувствием, а Калугин даже с испугом. Капец, попробовали бы они пережить такую ночку, какая досталась мне. Вторую лекцию, чувствую, не переживу и, извинившись, покидаю мероприятие.

* * *

К обеду, часика полтора подремав, немного прихожу в себя и, более-менее твердо, отправляюсь в столовую, хотя аппетита особого нет — наверно слишком много сладкого натрескалась в завтрак. Лениво ковыряю ложкой в обеденной чашке и чувствую, как сонливость в мою мозгу снова набирает ход. Главное глаза все время пытаются закрыться. Я уж и так, и эдак их таращу — не помогает. Даже не знаю, что со мной — одна бессонная ночь вряд ли бы дала такой эффект. Вон, мы с Калугой всю ночь фотографии делали для обложки и ничего — потом как огурчики, пахали весь день. Надо мной раздается тихий голос Андрея:

— Марго, можно?

Нет никакого желания разговаривать, и я ворчу:

— Пожалуйста, это не ресторан.

Подтянув брючины он, усаживается на стул рядом, а я снова утыкаюсь носом в супную чашку.

— Э-э-э…, слушай… Ну, как ты себя чувствуешь?

Заботливый ты наш…. Меньше бы вчера ублажал невесту, может быть я и не уснула бы при всем честном народе. Только ведь у вас же, у мужиков, зудит в одном месте, невтерпеж. Опять же сексодром опробовать надо с джакузи. Делаю удивленные глаза:

— Ты что врач?

Андрей морщится:

— Ну, зачем ты так, ну?

Баранки гну!

— Потому что! Что вы все носитесь «Как ты себя чувствуешь?», «Как ты себя чувствуешь?». Я заснула? Заснула.

Пожимаю плечами:

— С кем не бывает?

— Да нет, бывает…. Ты просто упала…

Перебиваю:

— Упала, потому что заснула!

Он смотрит на меня с сочувствием, потом недоверчиво тянет:

— Ой, ну ладно, это ж надо так заснуть, что б так упасть!

— Слушай Калугин, я заснула, потому что я не спала всю ночь. Еще вопросы есть?

Он отрицательно мотает головой:

— Нет… А почему ты не спала всю ночь?

Оставляю ложку в покое и, положив локти на стол, дергаю плечом вопросительно глядя:

— Тебе доложить?

Калугин идет на попятный:

— А не-не, извини.

И начинает подниматься из-за стола. Наверняка, ведь, черт-те что подумал, а изображает интеллигентного мальчика возле института благородных девиц. Повышаю голос:

— Да нет, я возьму и скажу.

Он опять плюхается на свое место.

— Во-первых, потому что Люся храпит как трактор!

А во-вторых…. Молчу отвернувшись. Чего я дергаюсь? Он реализует естественные мужские потребности. А «любовь»… Любовь прошла, завяли помидоры. На лице у Калугина искреннее недоумение:

— Люся? Да, ладно.

— Да, представь себе. Эти пятьдесят килограмм живого веса выдают децибелы, как отбойный молоток.

Высказать свое «фэ» или промолчать? Потом решительно поворачиваюсь в его сторону:

— А, во-вторых…

— Что, во-вторых?

Затыкаюсь. Говорить Калугину, как меня достают и обижают их сладострастные постельные стоны, мне не хочется. Вновь берусь за ложку и утыкаюсь в тарелку:

— Ничего.

— А, бывает.

За всеми этими разговорами я совсем не обращаю внимания на знакомый привкус в супе. И тут до меня доходит! С перекошенным лицом бросаю ложку на стол и тянусь за бумажной салфеткой:

— Они что, еще и в суп креветки добавляют?

Прикрываю рот, выплевывая остатки с языка. Калугин подтверждает мои худшие подозрения:

— Да вообще-то написано, что суп из морепродуктов.

— Еканый бабай!

— А что такое?

Плююсь и плююсь в салфетку, только, похоже, уже поздно рыпаться.

— У меня на эти креветки аллергия.

— А, ну так ты водички попей.

И что это даст? Таблетку лучше, какую от аллергии предложил бы.

— Спасибо не надо.

Капец, теперь еще и исчешусь вся. Сложив руки на столе, скукожившись и нахохолившись отворачиваюсь — нет в жизни счастья, это точно. То одно, то другое, а то и все вместе сразу. Помявшись, Калугин встает:

— Угу… Ну, ладно я пойду, извини….Кхм..,

Он уходит, и я провожаю его раздраженным взглядом. Чего он вокруг меня все вьется? От его помощи и заботы только на душе хуже!

* * *

После обеда монотонная речь лектора усыпляет с новой силой и приходится делать неимоверные усилия, чтобы оставлять глаза открытыми — таращить их, моргать и даже раскрывать веки пальцами. Да еще после устриц без конца чешутся руки и все тело. Все летит мимо, и я с нетерпением жду завершения лекционной экзекуции. Народ усердно что-то записывает, а мне не удается уловить в этом нудеже даже грамма смысла.

— И что еще хочется добавить. Рассмотренная выше схема взаимоотношений…

Яростно чешу левую руку.

— Взаимоотношение пяти процентов творческого мышления. … Не есть как бы универсальный предел….

Перебираюсь на шею и чешу ее, нетерпеливо качая головой.

— Ее структура достаточно гибкая. Она зависит от каждого коллектива индивидуальностей... От вас самих. Так что многое, очень многое потребуется от вас.

Калугин рядом сосредоточенно записывает, ловя каждое слово, а мне хочется взвыть и быстрее сбежать…, куда-нибудь под душ.

— Что касается остальных сведений, вы их можете получить на нашем сайте.

При этом одно не подменяет другое — несмотря на зуд, все равно приходится таращить глаза и прикрывать рот рукой, пряча зевоту от лектора и сослуживцев. Наконец плешивый вещатель говорит самые радостные за весь день слова:

— Засим позвольте откланяться.

Зимовский со своего места перекрикивает нарастающий довольный гул:

— Спасибо!

Лектор отходит к своему столику и разложенным бумажкам. Народ ему дружно аплодирует, и Антон встает со своего места:

— Минуточку внимания.

Он поднимает обе руки вверх призывая оставаться на своих местах:

— «МЖ», «МЖ» никуда не расходится, объявление!

Но тут много сидело и не наших, так что часть слушателей уходит, стараясь держаться ближе к стене с экраном и не мешать оставшимся. Я уже готова рвануть прочь с низкого старта — разворачиваю ноги в проход и опираюсь руками на подлокотники.

— Так, все здесь? Так, я не понял, а где опять Мокрицкая?

Галина подает голос:

— У нее же свой семинар, для финансистов.

— А, ну да. Так вот, значит так.

Антон смотрит на наручные часы и постукивает по ним пальцем:

— На 15.00 я для всех нас пробил бассейн.

А, ну, это здорово… Сомова сунула мне в сумку купальник, знаю. А поплавать в водичке — лучшее средство от сна и аллергии. Мою мысль поддерживает Кривошеин:

— Ух ты, круто.

Калугин тоже поднимает большой палец вверх и оглядывается на сидящих рядом.

— Так что, тот кто хочет поплавать, жду в холле через двадцать минут... Валентин!

Кривошеин испуганно дергается, явно ожидая подвоха.

— Да?

— Не опаздывать, запускать будут стадом. Все! Всем все ясно? Все, жду в холле.

Он снова смотрит на часы и добавляет:

— Да Люся, не забудь — стринги это не купальник.

Мужики ржут и я, почесывая руку, оглядываюсь на народ. Под веселый гвалт наша толпень поднимается со своих мест и расползается по своим номерам готовиться к заплыву. Тоже встаю и тянусь за сумкой, лежащей на соседнем стуле. Неожиданно чувствую пальцы, вцепившиеся в мой локоть и оглядываюсь... Зимовский?

— Не поняла.

— М-м-м… Хотел сказать, что...

Что? Тянусь убрать упавшие на лицо волосы за ухо. Антон ехидно добавляет:

— Тебя данное объявление не касается.

— Почему?

— Ну, кто-то обещал, даже клялся, что сегодня будет готова центральная статья номера.

Вскидываю голову, поджимая губы. Вот, дерьмо! Была бы тебе статья, если бы не долбанные лекции под Люсин храп.

— И что теперь?

— Ну, насколько я понимаю, она еще не готова? И в бассейне она вряд ли всплывет.

— Слушай, Зимовский, успокойся…

Ладно, обойдусь и без бассейна. Но сидеть за компьютером все равно вряд ли смогу — все равно приходиться постоянно прикладывать усилия и таращить слипающиеся глаза. Тру пальцами переносицу:

— Будет тебе твоя статья. Завтра утром.

— Нет, Маргарита Александровна, она нужна мне здесь и сейчас. Understand?!

Еле сдерживаясь, чтобы не выругаться, молчу, сцепив зубы и вздыхая. Мутный злобный человечишка, более мягких эпитетов для него у меня нет. Антон уже брызжет слюной:

— Это у вас была привычка, верстать номер за час до тиража. А теперь все, лафа закончилась!

Закрываю глаза и начинаю успокоительный отсчет: «Тысяча один, тысяча два, тысяча три…». Потом отворачиваюсь. Видимо удовлетворив свою ненависть и желание меня унизить, этот гад утвердительно кивает и разворачивается, желая уйти. Не могу удержаться:

— Слушай Зимовский, какая же ты сволочь!

Он снова смотрит на меня, а потом лыбится:.

— И это только вершина айсберга, Маргарита Александровна.

Наконец он уходит, крикнув у выхода:

— Жду статью!

Молча, вешаю сумку на плечо и, чуть нагнувшись, одергиваю штанины замявшихся брюк, потом засовываю руки в карманы и, изображая спокойствие и полный контроль над ситуацией, вразвалочку отправляюсь в номер зализывать раны.

* * *

Поспать или, пока Люся бултыхается в бассейне, поработать? В принципе этот убогий козел все равно зарубит, чтобы не написала, так что особо стараться бесполезно. Залезаю с ноутбуком на кровать и, усевшись по-турецки, пялюсь в экран. Думается с трудом, к тому же приходится напрягать слипающиеся глаза — то таращить их, то щурится, то прикрывать кулаком зевающий рот. В голову ничего не лезет, и я валюсь на спину, на подушку. Сейчас бы закрыть глаза и отключиться — других желаний нет. Прикрыв ладонями лицо, зеваю в них — потом вытягиваю вдоль тела — все меня нет.

— Мда-а... Давненько у нас не было такого затыка.

Нет, надо нацарапать хотя бы страничку. Снова сажусь и смотрю в экран. Сейчас могу думать только о сне и о том, как чудесно я провела прошлую ночь. Значит, будем писать об этом. Набираю: «Бессонные ночи»… И потом, строчка за сточкой…

Постепенно что-то складывается, не фонтан конечно, но наболевшее, пара интересных абзацев точно есть. Оправляюсь с флешкой в пресс-центр, где мне любезно распечатывают вымученный листочек. Кто-то советует поискать Зимовского в столовой, и я направляюсь туда. Так и есть, вон он голубчик — изволит кушать и попивать винцо. Иду прямо к столу, размахивая зажатой в руке страничкой.

— Господин главный редактор, не помешаю?

Зимовский бросает взгляд в мою сторону, потом снова углубляется в тарелку:

— Чего тебе надо?

— Ты статью просил, на!

Встряхиваю хрустящей бумагой. Взглянув на страничку с текстом, он вздыхает:

— Статью?

Потом берет из моих рук листок и начинает смотреть. Сунув руки в карманы, отворачиваюсь, ожидая хоть какой-то реакции по делу, а не тупых взбрыков. Устала я бороться и спать хочу неимоверно. Но тот почти сразу складывает бумажку пополам и рвет. Даже так? Удивленно смотрю на него:

— Ты чего делаешь?

Обрывки Зимовский откладывает на край стола. Нависаю над этим упырем и повышаю голос:

— Что ты делаешь?

— Очень плохо! Слабая статья.

Жалко улыбаюсь от обиды:

— Что значит слабая статья? Ты ее не прочитал!

— Очень хреновое название.

И поэтому надо рвать? Не глядя в мою сторону, он продолжает жевать. Жвачное животное!

— А причем здесь название? Ты ее не прочитал ни разу, Зимовский!

— Маргарита Александровна.

Он приподнимает плечи, демонстрируя непонимание:

— Я вообще удивляюсь, как вы столь долгое время работали главным редактором?!

Сжав зубы от возмущения, и громко втянув носом воздух, отворачиваюсь, ожидая очередной гадости.

— Практика обычно показывает, что если название плохое, то и статья значит дерьмо.

Егоровская школа. Не выдерживаю и бурчу негромко себе под нос:

— Сам ты…

Зимовский повышает голос:

— Маргарита Александровна!

Он смотрит на меня снизу вверх, потом раздраженно кидает вилку и поднимается. Оглянувшись по сторонам, нет ли кого поблизости, он приглушает голос:

— Вы бы направили свою злость в творческое русло.

Кипя негодованием, стою, отвернувшись изо всех сил сдерживаясь. Этому уроду и трети не написать так, как пишу я, а туда же — «дерьмо». Но то, что он вертит башкой и оглядывается — не видит ли кто нас, явно говорит не в его пользу, видимо боится, что его гнусь заметят со стороны и по редакции, а то и дальше, разлетятся не слишком приятные для него слухи. Знает, что я стучать не буду, а вот другие не смолчат. Поэтому, наверно и повышает снова голос:

— Я выполняю свои служебные обязанности. И если вы хотите, чтобы я пропустил слабую статью, то извините — этого не будет. Понятно?

С тобой — да и давно. Кидаю в сторону Зимовского недобрый взгляд:

— Понятно.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Антон снова хватает меня за локоть, удерживая:

— Маргарита Александровна.

Что-то это у него в привычку входит, может пора начать бить по рукам? Оглядываюсь и смотрю вниз на его руку — он тут же ее отдергивает. Вот это правильно. Голос Антона становится примирительным и слащавым:

— Послушай, ну, правда. Ну, если не прет, может не стоит копья ломать? Напиши что-нибудь другое.

Мы это уже обсуждали, и ты, помнится, отверг все мои предложения.

— Что, другое?

Зимовский недоуменно поджимает губы и смотрит куда-то в сторону:

— Ну, я не знаю… Заявление, например.

Клоун! Уничтожающе смотрю на него, а тот, ухмыляясь, добавляет:

— Я особо вчитываться не буду.

Это мы тоже уже проходили. Переминаясь с ноги на ногу, от желания нечаянно двинуть коленкой кое-куда, прищурившись гляжу на злобного придурка:

— Я тебе некролог напишу. С удовольствием!

Не дожидаясь в ответ очередной гадости, стремительно иду прочь, но меня тормозит очередной возглас Зимовского:

— Маргарита Александровна!

Оглядываюсь. Антон по-прежнему стоит у стола, на этот раз подняв вверх бокал с вином:

— Ваше здоровье!

Промолчав в ответ, разворачиваюсь и ухожу. На вечер план один — поужинать и завалиться спать пораньше.