День за днем - 2 (гет)

Утром сплю дольше обычного — видимо Анькин отвар действительно помогает. Не успеваю проснуться и открыть глаза, как слышу негромкое приближающееся пение:

— Happy Birthday to you,

Happy Birthday to you,

Happy Birthday dear Гоша,

Happy Birthday to you.

Приподняв голову, удивленно смотрю на Сомову, которая стоит перед кроватью с тарелкой в руках, на которой возвышается кусок торта с воткнутой в него горящей свечкой. Оперевшись на локоть, пытаюсь привстать, а потом и сажусь:

— Это что такое?

Сомова весело хохочет, а потом наклоняется ко мне:

— Это у тебя день рождения, дурила.

— У меня?

— Ну, конечно, у кого же еще.

Сомова протягивает тарелку с тортом, и я забираю ее в руки.... Точно!

У Гоши в паспорте хоть и стоит 15 апреля, но все знают, что на самом деле я родился и праздную 9 октября. Так уж получилось с моими родителями. Они же тогда жили по разным общежитиям, это когда мама забеременела и деваться, с маленьким ребенком, им было некуда. Вот она и поехала рожать к матери, моей бабке, в деревню. Родила-то осенью, а в поселок отвезти и получить справку о рождении, удалось только весной, когда открылись дороги. Вот, теперь и праздную дважды.

— Слушай, капец, совсем из головы вылетело.

Сомова присаживается на постель:

— Ну вот, а у меня влетело.

Она тычет пальцем в свечку:

— Ну, давай, загадывай желание.

А оно сбудется? Смотрю на одинокий огонек, а потом оглядываюсь на Анюту:

— А почему одна свечка?

Сложив руки на груди, та хмыкает, качая головой и удивляясь моей недогадливости:

— Ну, знаешь, на этот кусок 35 свечей никак не залезало.

Склонив голову то в одну сторону, то в другую и прикусив губу от старания, разглядываю мерцающую исполнительницу желаний и повторяю про себя: «Хочу, чтобы все вернулось! Вернулся Игорь Ребров! Чтобы, как прежде, вошел в зал заседаний и громко сказал «Здравствуй страна!». Только я уже начинаю в этом сомневаться. Сомова торопит:

— Ну, ты загадала уже?

С грустинкой кошусь на подругу:

— Ань, ты знаешь, у меня только одно желание.

— Ну, давай, делай.

Она смотрит на меня сияющими глазами и я, подняв глаза к потолку, еще раз посылаю к небесам свой крик души «Пусть вернется Гоша! Больше мне ничего не надо!», и задуваю свечу:

— Ф-ф-ф.

Анька бурно аплодирует, и я подхватываю, хлопая в ладоши. Она вскакивает и тянется чмокнуть меня в шеку:

— Молодец. Поздравляю!

Передаю назад тарелку с тортом и виновато чешу взлохмаченную голову. Вон Анютка ко мне как, а я свинья неблагодарная. И ведь она где-то прятала до поры до времени свой торт.

— Спасибо, Ань…Спасибо, Анют… Слушай, ты это…

Виновато чешу голову:

— Ты прости меня за вчерашнее.

Сомова поморщившись, отмахивается:

— Да, ладно, проехали, ну что ты ей-богу! Подожди, это не все.

Согнувшись, она лезет вниз, там торчат два пакета, выглядывая из-за края кровати. Приподняв голову, она объясняет:

— Подарки.

Подарки я люблю, и уже еложу попой по кровати, любопытствуя. Убирая волосы за ухо, вытягиваю шею, стараясь заглянуть, что там мне приготовила лучшая подруга.

— А-а-а…

Сначала она достает, зажав в руке, что-то красное, тряпочное и передает мне:

— Это для Гоши.

Разворачиваю. Ух, ты! Спартаковская футболка, с эмблемой и надписью клуба! Будем c Анькой футбол смотреть! Покрутив в руках, ахаю с довольной мордой, и прикладываю к себе, оценивая фанатский прикид.

— Анька, спасибо, супер, вообще…

Сомова тем временем, встав на коленки рядом с кроватью, продолжает копаться в пакете, а потом что-то достает и нахлобучивает мне на голову такую же красную спартаковскую кепку:

— Носи на здоровье.

Ощупываю ее, не снимая:

— Класс!

— Это не все, подожди.

Она выуживает из недр другой сумки коробку:

— А вот это для Марго.

Опускаю футболку вниз, на одеяло. Еще один подарок? С любопытством тянусь и забираю коробку в руки:

— А что это такое?

Сомова шутливо всплескивает руками:

— Ну, как что?! Это необходимейшая для женщины вещь, ну.

Вскрыв картонку, вытаскиваю наружу агрегат и, поджав губы, одобрительно разглядываю — электрощипцы для завивки волос.

— Я покупала тебе, но учти, буду тоже пользоваться.

Кошусь на Аньку и щелкаю переключателем плойки:

— А-а-а… Это что получается, кучерявая жизнь у нас началась?

— Ну, да.

Тянусь прикоснуться к завитушкам подруги — вдруг накатывает, и я с нежностью смотрю на нее.

— Спасибо…Спасибо, тебе.

Обняв подругу за шею, тянусь чмокнуть ее в щеку, а потом прижимаю к себе — как же здорово, что у меня есть Сомик!

* * *

Не откладывая дело в долгий ящик, то есть на другой повод, отправляемся в ванную опробовать мой подарок. Прямо в пижаме усаживаюсь на табурет посреди помещения, а Сомова, с воткнутой в розетку плойкой в руках, начинает колдовать с моими волосами то с одного боку, то с другого, то со спины.

Печет все сильнее, заставляя протестующе поднять руку:

— Ой…е-ей, горячо… Ты чего, аккуратней там.

— Терпи, терпи, ты что, ну! … Красота требует.

Недовольно ворчу, немного лукавя:

— Требует она. Кому она, твоя красота, нужна.

— Как, кому? Тебе! У кого сегодня день рождения-то?

Наклонившись, Сомова заглядывает мне в лицо, но я продолжаю бурчать, вопросительно вращая глазами:

— Угу. Вот я сижу и думаю — у кого?

Городской телефон начинает подавать сигналы, и я соскакиваю с табуретки, вырываясь из под Анькиной опеки — кто-то меня хочет поздравить!

— Тихо, тихо…

Сомова еле успевает отпустить волосы и ойкает:

— Ты куда?

Прибежав в спальню, хватаю с базы переносную трубку:

— Алло.

Оттуда слышится мамин голос:

— Алло.

Это мама! Счастливо ору:

— Мамусик, привет!

Догнавшая Сомова, вырывает у меня трубу и поворачивается спиной.

— Подожди. Дай, сюда!

Так и стою с пустой рукой у уха. Это еще что такое?! Что за хамство?

— Алло. Тамара Ивановна, здрасьте.

Анюта пытается отойти от меня подальше, но я не отступаю, растерянно топчась рядом, с открытым ртом. Остановившись, Сомова оглядывается:

— Да это Марго. Она просто ждет звонка от родителей.

Обиженно отвожу глаза — что я опять сделала не так?

— Да, ну конечно помним... Да, отправили открытку по интернету…

Надувшись на Сомову, плюхаюсь на постель, отвернувшись в сторону с несчастным видом. Анька продолжает заливаться соловьем:

— Вот, ждем ответа… Да.... Нет, еще не звонил.

Она обходит вокруг меня, вставая с другой стороны.

— Ну, может быть к вечеру проявится…. Ага…. Ну хорошо… Да, до свидания. Семен Михайловичу привет… Ага.

Сомова дает отбой и садится рядом. Пусть не подлизывается! Обиженно упрекаю ее:

— Ну, вот, чего ты трубку вырываешь, а?

Анюта в ответ повышает голос:

— А ты чего совсем сбрендила — мамусик?!

Да что такого то! Я ее все время мамой называю, мы так договорились. Это если бы я про свой день рождения брякнула, увлекшись, вот это да, был бы капец, а так… Так что Анька со своим наездом права лишь частично, вот! Но все равно права. Отворачиваюсь:

— Да, извини, я забыла.

Но ведь обидно же! Всплеснув руками, жалуюсь себе и подруге:

— Капец, не могу в свой день рождения от родной матери поздравления услышать!

Сомова рядом сочувственно вздыхает и, шлепнув ладонью по коленке, качает головой:

— Гош, ну я все понимаю, ну… Извини, но сегодня все поздравления через меня, а? ОК?

Опустив низко голову, молча киваю соглашаясь. А что мне остается делать?

Возвращаюсь в ванную в унынии — к чему весь этот кудрявый марафет с нарядами и макияжем, если меня никто и не подумает поздравлять?

* * *

И так я готова к аншлагу. Еще внизу, зайдя в издательство, прежде чем подняться на лифте, оглядываю себя — что ж зрелище не для слабонервных: вся в локонах, в обтягивающем голубом платье, с легким белым меховым пальто накинутым на плечи, на шее сверкает ожерелье из бесцветных прозрачных камушков в несколько рядов, на правой руке такой же блестящий браслетик, а в левой зажата черная дамская сумочка на ремешке, обвитом вокруг запястья. Намек на глобальное торжество более чем прозрачен!

Через минуту уже выхожу в холл на этаже и провожу карточкой по датчику пропускного устройства. Веселое пипиканье разрешает пройти, и я не торопясь направляюсь к секретарской стойке, с легкой улыбкой приветствуя снующий народ:

— Доброе утро.

Людмила не скрывает восхищения:

— Ой, здравствуйте Маргарита Александровна, вы сегодня…

— Что?

— Просто…

— Похожа, на пугало? Только честно.

Люся никак не придет в себя:

— Нет… Да, у меня даже нет слов!

Мне приятно такое слышать и я отшучиваюсь:

— Ну, для глухонемой ты даже очень неплохо общаешься.

Уперев носок туфли в пол, расслаблено стою, скрестив ноги и положив руку с зажатым пропуском на секретарскую стойку.

— Мне кто-нибудь звонил?

Людмила принимает рабочий вид:

— Нет, пока никто не звонил.

Ну, Игоря-то кто-нибудь спрашивал, наверняка, с поздравлениями? Раньше бывало телефон с утра не умолкал... Подбоченясь, и опустив голову вниз, будто ненароком интересуюсь:

— Понятно, а Гоше?

Секретарша переспрашивает:

— Какому Гоше?

Капец! Что ж такое-то?! Удивленно смотрю на нее, недоуменно мотая головой:

— Пхэ… Реброву, какому еще, брату моему… Забыла?

Людмила виновато смущается:

— А… Нет, помню, конечно. Маргарита Александровна, просто его так давно не было и я…

Вот тебе и друзья приятели.

— Понятно, значит, не звонили.

Люся отрицательно мотает головой, с сожалением поджав губы.

За моей спиной слышатся звуки открывающихся дверей лифта, сигналы пропускного устройства и голос Любимовой:

— Доброе утро.

Опустив руки вниз и сцепив пальцы в замок, разворачиваюсь и получаю восхищенный взгляд от Галины. Тоже здороваюсь:

— Привет.

Любимова разводит руками:

— Маргарита Александровна …к…классная прическа!

Ну, да как пуделюха… Смущенно хмыкнув, опускаю голову.

— И где это у нас такую красоту наводят?

Смущенно склонив голову, трогаю кудри. В квартире 48 в доме 29 на Ломоносовском проспекте. Личный мастер.

— Где… Ко мне на дом парикмахер приходит.

Галина высовывается из-за моего плеча посмотреть на Люсю:

— А что, у нас какой-то праздник?

Мда, все забыли Игорька…Не дав Люсе сказать, поднимаю палец вверх:

— Угадала.

— Какой?

Намекаю в лоб:

— Понятия не имею. Надо будет в календарь посмотреть, может день рождения полиному, может еще кому.

К нашему трио направляется шеф, и я здороваюсь с ним на подходе:

— Доброе утро, Борис Наумыч.

Людмила присоединяется:

— Доброе утро, Борис Наумыч.

У того серьезное занятое лицо:

— Здрасьте, здрасьте... Люся!

— А?

— А что у нас с освещением?

Удивленно открываю рот. Людмила тоже в недоумении:

— А что у нас с освещением?

Егоров начинает крутить головой, щуря глазами и усиленно хлопая ресницами:

— А вот так все сияет! У меня просто сейчас глаза вытекут.

Ясно. Начальник в хорошем настроении, шутит и его комплимент — в мой адрес. Сведя брови вместе, с довольной улыбкой гляжу на маленькое представление.

— О-о-о… Так это от Марго!

Смущенно касаюсь пальцем брови:

— Борис Наумыч, это типа комплимент такой, да?

Шеф хихикает:

— Согласен, переиграл. Тогда буду банальным. Прими мои личные поздравления

С днем рождения? Мы смотрим друг на друга, и он подхватывает меня под локоть, увлекая за собой. Уже предвкушаю, но уточняю:

— Поздравление с чем?

— Как это с чем, с шедевральной статьей. Я не знаю, как для тебя, но для меня это событие.

Со статьей? Все-таки, я немного разочарованна таким поворотом.

— Спасибо.

Мы останавливаемся, и я молчу, опустив вниз руки и теребя пропуск в руках.

— А ты помнишь, что сегодня день рождения у твоего брата?

Наконец-то!

— Я? Ну, естественно.

— Уже поздравила?

Поджав губу, задумчиво выпячиваю ее вперед:

— Ну-у-у…Нет, готовлю речь.

— О! Тогда включи и от меня абзац.

Он тут же устремляет взгляд в пространство:

— Значит, резюме такое: ждем, помним и…

Шеф запрокидывает голову назад:

— … И люби-и-им.

Хреновое резюме. Расстроено сдвинув брови, качаю головой:

— Осталось добавить — скорбим.

— Чего?

Пытаюсь улыбнуться, поправляя волосы:

— Да, ничего. Я ему обязательно передам, спасибо.

Егоров чешет ухо, глядя в сторону:

— Знаешь, что, я что-то еще хотел тебе сказать… А черт, вылетело из головы.

Он отворачивается, и я пытаюсь ему подсказать:

— Про статью?

— Не, не, не…. Я зашел, увидел тебя и хотел что-то сказать.

Он вдруг оживает, видимо так и не вспомнив:

— А... О-о-о… Шикарно выглядишь!

Усмехнувшись, опускаю глаза:

— Спасибо.

— Особенно, вот эти вот...

Наумыч крутит в воздухе возле уха своими пухлыми пальчиками. Ясно, локоны его сразили и восхитили.

— Вот эти вот, ну просто супер! Ха-ха-ха.

Чуть наклонив голову набок улыбаюсь — сегодня мои кудри наповал убивают всех подряд. Егоров кричит секретарше:

— Так, Люся, вот чтоб такие же сделала! Понятно?

Веселые комплименты мне приятны и я, подняв глаза вверх, заливаюсь смехом, представляя Людмилу в кудряшках. Егоров заканчивает лирическое отступление:

— Молодец вот молодец... Эх, ну, давай.

Немного помявшись, он направляется дальше, оставляя меня в задумчивости — вот так значит, мой день рождения бездарно пройдет? Никто и не вспомнит?

— Мда…

Поджав губу и покачав головой, захожу в распахнутую дверь своего кабинета и прямиком направляюсь к рабочему месту. Кинув на стол сумочку, набираю побольше воздуха в легкие и, оперевшись руками на крышку стола, со вздохом подвожу печальный итог своему жизненному пути и сегодняшнему празднику:

— Тридцать пять, баба ягодка опять…

У этой ягодки ни детства, ни родителей, ни своего дома.

— Ни водки, ни родины, ни флага.

* * *

Погружаться в будничную рутину совершенно не хочется, и я, оставив пальто на вешалке, отправляюсь в обход по редакции — ну хоть кто-нибудь должен же вспомнить о Гоше! Выбравшись из кабинета в холл, решительно шагаю в сторону кухни — там наверняка идет очередная тусовка и можно услышать что-нибудь интересное. На полпути меня нагоняет Андрей, и я сбавляю шаг.

— Маргарита, привет.

Кошусь в его сторону:

— Здравствуй.

Мы идем рядом, но обида на Калугина убирает с моего лица даже подобие улыбки.

— У тебя новый имидж.

Чуть поворачиваю голову в его сторону, нисколько не смягчаясь:

— С чего ты взял?

Не понимаю, чего он так сияет и останавливаюсь.

— Ну, как, платье, прическа..., м-м-м..., классно.

В другое время я, может быть, и растеклась бы сладкими соплями от самодовольства, но не после вчерашнего — отведя глаза в сторону, прерываю комплименты:

— Андрей, ты что-то хотел?

— Ну-у-у, хотел сказать, что тебе это очень идет.

Слышать приятно, но его счастливый вид меня бесит и я, хмыкнув, складываю руки на груди, принимая неприступный вид:

— Слушай, Андрюш. Ты думаешь, отвесил мне пару комплиментов и все вернется на круги своя?

Мне самой неприятно такое говорить и неприятно видеть, как улыбка сползает с лица Калугина, но приходится быть резкой и он отворачивается.

— Да, нет, я не думаю, но…

— И запомни, пока ты не сделаешь то, что обещал…

Качнув головой и прищурив глаз, ставлю точку:

— Между нами ничего не будет!

И иду дальше, оставляя его размышлять над моими словами. Конечно, прозвучало слишком резко, тем более в такой особый день — можно было бы и сдержаться, поблагодарить за комплимент. Я даже останавливаюсь через несколько шагов, зацепившись за эту мысль. Но вспомнив его приход ко мне домой и звуки старой шарманки под дверью «когда речь заходит о ребенке, я не могу…», пересиливаю себя и иду дальше.

На кухни слышатся голоса Валика и Антона, и останавливаюсь за углом. Похоже, я угадала, и они говорят о Гоше.

— А помнишь, как мы ему тридцатник мочили?

— М-м-м, спрашиваешь, такое захочешь, не забудешь. А сколько тогда Игорек девчонок заказал?

— Что за глупый вопрос — тридцать!

— Точно. А знаешь какое у меня самое яркое впечатление от того вечера?

— Ну, наверно, когда девчонки начали апельсинами в футбол играть?

— Нет, юноша. Девчонки с апельсинами — это детский сад.

Прислонившись спиной к притолоке, с грустной улыбкой присоединяюсь к воспоминаниям друзей. Тридцатник…. Да-а-а, было времечко, есть что вспомнить… Валик переспрашивает:

— А что тогда?

— Твой стриптиз, уау, уау, уау.

Я помню! Образ Кривошеина выделывающего па с раздеванием перед девицами, заставляет, сдвинув брови и прикрыв глаза, тихонько рассмеяться. Зима тоже ржет:

— Ха-ха-ха… Да-а-а, никогда не думал, что бутылка виски может такое с человеком сделать.

Валик оправдывается:

— Ну, вообще то, тогда уже почти все ушли.

— Нет, юноша, это было тогда, когда ты думал, что все ушли.

Обхватив себя рукой за талию, хмыкаю с грустинкой — тогда все были хороши и бесились от души. О, стихи. Кривошеин пытается перевести свой тогдашний креатив в шутку:

— Ну, в таком случае, будет что вспомнить.

Задираю голову вверх, улыбаясь все шире.

— Хм... А зачем вспоминать? У меня кассета до сих пор дома лежит.

Удивленно поворачиваю голову в сторону дверного проема, врет же, какая еще кассета?

— Да, ладно, расслабься, я шучу. ..Хэ — хэ… Давай-ка за Игорька!

— Давай.

— Эх… С днем рождения тебя Игорек.

Заведя руку за спину, под попу, приваливаюсь спиной к стене, подняв голову вверх — вот я и услышал, чего хотел.

— Где бы ты ни был, пусть тебе там будет клево.

Слышится стук соединившихся чашек и я, улыбаясь, ухожу — молодцы ребята — помнят.

* * *

И это единственные во всей редакции, кто напоминает об юбилее Игорька. Расстроенная, возвращаюсь назад в кабинет, толкнув дверь, отправляю ее закрываться самой и прохожу к столу. Сразу тянусь забрать оттуда мобильник — буду звонить Сомику и плакаться. Открыв крышку, набираю номер, со вздохом тряхнув головой, откидываю локоны назад и, повернувшись лицом к окну, прикладываю телефон к уху. Анька откликается быстро:

— Да, Марго, я тебя слушаю.

За окном такая же хмурая серость, что и в душе, и я, еще раз вздохнув, отворачиваюсь от него, положив руку на спинку кресла:

— Ань, мне хреново.

— Опа — на, а с чего это вдруг?

Да не вдруг… Просто все это не то — нет никакого праздника, ни у меня, ни у редакционного народа. Прикрыв глаза, опускаю голову вниз:

— Не знаю... Хреново и все!

За разговором отступаю от кресла в торец стола и останавливаюсь там.

— Ну, ты, даешь! У тебя, между прочим, сегодня лень рождения.

Это вызывает грустную усмешку:

— Хэ… А ты уверена, что у меня?

— Так, стоп Марго! Ну, кончай копаться. Если ты опять начнешь анализировать, у тебя депрессия снова начнется.

Да причем тут это… Перемещаюсь к окну и встаю там, обхватив себя за талию свободной рукой:

— Да причем здесь анализировать.

Вспомнив полное безразличие редакционного люда, обиженно тащусь вдоль окна:

— Я хожу по офису — всем по фиг!

Задержавшись рукой за спинку кресла, разворачиваюсь и топаю в обратную сторону.

— Если бы не это платье и кудри, меня бы вообще никто не замечал! Праздник называется.

— Так, Реброва, хватит раскисать.

— Что, раскисать?! У меня сегодня день рождения, понимаешь?

Вскинув руку, как на сцене, декламирую с выражением:

— День рождения!

А вместо этого одна рабочая мутотень… Снова грустно вздыхаю:

— Я хочу, чтобы мне звонили, чтоб меня подкалывали, чтоб… Я хочу тупо его ощутить, понимаешь?

Сомова хмыкает в трубку:

— Не переживай, ощутишь, это я тебе обещаю.

Анька, как всегда, моя жилетка — успокаивает, вселяет оптимизм. Уныло переспрашиваю:

— Как?

— Как, как… Неважно как! Узнаешь. Короче, так...

Сюрприз? Даже останавливаюсь заинтригованная.

— Ты знаешь, что сейчас сделай?

— Что?

— Бери деньги и иди в магазины. И покупай себе вот такой подарок, какой тебе, вот, никто больше не купил бы, ладно? А потом приезжай ко мне, на радио, пойдем с тобой поужинаем.

Ладно, хоть с Анюткой где-нибудь посидим, сушек поклюем, все не так тоскливо будет.

— Думаю, других предложений не будет.

— Ну, хорошо, все, давай, пока.

— Пока

Чуть опускаю трубку, из которой слышатся звуки отбоя, и задумчиво гляжу в сторону — подарок, который никто бы не купил, что бы такое придумать? Потом шевельнув пальцами, ловко захлопываю крышку и безвольно роняю руку вниз. И действительно — сам себе праздник не сделаешь, никто не сделает, старая истина. Со вздохом плюхаюсь в кресло, раскачиваясь на пружинах.

Вздернув нос, заявляю в пространство:

— А что, пойду и куплю…

Решительно встаю снова:

— Да, пойду и куплю.

Не знаю, правда, что.

* * *

Анькина идея замечательная, но сваливать с работы в самом начале дня не позволяет совесть. Так что дожидаюсь обеденного перерыва — пока перебираю накопившиеся письма, листаю ежедневник в поиске забытых обещаний и дел. Что бы переписать их снова. Наконец, все бросаю, как есть, и, накинув свои меха на плечи и прихватив сумочку, выхожу из кабинета, тряся кудрявыми локонами. Возле Люсиной стойки о чем-то разоряется Егоров, и я решительным шагом направляюсь к нему:

— Борис Наумыч, на сегодня я все вопросы закрыла, можно я уже пойду?

Тот загадочно улыбается:

— Да, конечно, иди отдыхай, я тебя прикрою… Ха-ха-ха

— Спасибо.

Из-за плеча Егорова высовывается голова Пчелкина:

— Маргарита Александровна, а ко скольким приходить?

В смысле? Я вроде никуда никого не зову. Удивленно замираю, забыв закрыть рот:

— Куда?

Наумыч возмущенно набрасывается на курьера, всплескивая руками:

— Студент, ну это…., ты что, до сих пор не выучил, во сколько у тебя начинается твой рабочий день?

Понятно. Развернувшись оставляю их выяснять тонкости КЗОТа и иду к лифту. В спину слышится громкий голос начальника:

— Я тебе сейчас татуировку на лбу сделаю, хочешь?

Провожу пропуском по датчику пропускного агрегата, и тот одобрительно звенит, разрешая проход. Правление мозгов курьерам возле Люсиной стойки продолжается:

— Борис Наумыч…

— У тебя соображалка работает или нет?

— Борис Наумыч.

— Иди отсюда! Наслаждайся жизнью. Понятно?

Постояв с минуту безрезультатно, начинаю томиться, но все что могу — лишь стоять, сложив руки на груди и смотреть на закрытые двери лифта:

— Черт! Да что же у них там такое?

Мне невтерпеж убраться отсюда и я снова провожу пропуском по датчику, чтобы сделать пару шагов назад вокруг агрегата и погрозить кулачком:

— Да что у них там, а?

И устремиться к лестнице — с четвертого этажа быстрее спуститься и пешком.

* * *

Особых денег на подарки у меня с собой нет, поэтому отправляюсь просто поглазеть — сначала заглядываю в шмоточный магазин, но душа просит большего, и я, прежде чем отправиться к Сомику, заезжаю в пару знакомых автомобильных дилерских центров — на машины могу смотреть и болтать об их прибамбасах бесконечно. С теми, кто понимает в них толк, разумеется. Из всего набора, больше всего приглянулся Porsche Cayenne. Когда мой мустанг состарится обязательно куплю себе такой.

Наконец, добираюсь до радио. Анька еще сидит в своем аквариуме и как раз заканчивает трендеть:

— И вот, на этой волне позитива, я бы хотела закончить сегодняшний наш эфир. Ну, а на последок позволю вам дать один совет…

Скинув пальто и перекинув его через руку, прохожу от входной двери в радио закуток, где сидит за компом Анютин звуковик — Геннадий. Повернув голову, он молча приветствует, и Сомова тоже, завидев меня, поднимает руку и машет ей, продолжая говорить:

— Пусть он банальный, зато очень полезный.

Звуковик неожиданно берет мою руку в свои, и подносит к губам. Хэ…, я уже и забыла, что такая нарядная. Встряхнув локонами, гляжу на улыбающуюся Сомову, которая похоже закругляется:

— Берегите своих близких, дарите им подарки, делайте сюрпризы. И я лично от себя хочу сегодня, в этот прекрасный день поставить одну замечательную песню для своего лучшего друга Игоря Реброва!

Спасибо! Сморщив нос, смеюсь подруге сквозь стекло.

— У него сегодня день рождения и сейчас прозвучит его любимая песня. С вами была Анна Сомова, всем пока, пока!

Она откидывается в своем кресле и снимает наушники:

— Фу-у-ух.

Пока Лагутенко распевает «Фантастику», спешу ворваться вихрем в аквариум к Анюте и, согнувшись, чмокнуть ее в щечку:

— Спасибо, тебе.

— Да не за что.

Аня приподнимается со своего места, потом плюхается обратно:

— Слушай, как тебе кудри идут!

Усаживаюсь на столик, за которым сидит Сомова, болтая со своими слушателями, и пренебрежительно отмахиваюсь, весело сморщив нос и сдвинув вместе брови:

— Да, ну.

— Что не оценили?

Оценили, конечно, даже очень. Смущенно опускаю глаза:

— Ну, нет, Калугин пару комплиментов отвесил.

Сомова пожимает плечами:

— Ну, а кто тебе еще нужен?

Про Калугина сегодня не вспоминаем! Продолжая морщить нос, улыбаюсь и снова машу рукой — это все мелочи жизни, закроем тему. Сомова продолжает смотреть на меня снизу вверх:

— Ну что, ты с подарком определился?

Вот об этом я готов болтать с большей охотой — у меня загораются глаза, и я утвердительно трясу головой:

— Угу… Слушай, Ань, я хочу себе новую тачку взять!

И смотрю на ее реакцию. Подруга удивленно качает головой:

— Не хило.

Мне не терпится рассказать, и я взмахиваю рукой, выплескивая восхищение голубым тигром, которого заприметила в автоцентре:

— Я себе такого красавца видела в салоне!

Настоящий восторг так прет при воспоминании о Porsche Cayenne, и я снова, не удержавшись, взмахиваю рукой.

— Полный привод, фарша под завязку...

Не могу усидеть:

— Поехали, покажу!

Сомова продолжает сидеть удивленно таращась:

— Что, ты уже оформил?

— Ну, нет пока, я хотел с тобой посоветоваться.

Предупреждающе поднимаю палец.

— Только до Центра ехать далеко.

За час не управимся. Анюта поднимается, собирая со столика перед собой какие-то мелочи и приборматывая:

— Поехали, поехали, только нам к шести надо быть дома.

К шести успеем. А почему к шести? С удивлением смотрю на подругу:

— Зачем?

— Ну, как… Это секретная информация.

Анюта снимает с крючка сумку и ставит ее на столик, продолжая собираться. А вот мне собирать нечего и я глазею наружу из аквариума, а потом тычу туда пальцем:

— Слушай ….

Тут же еще сидел…, кривя рот, кручу в воздухе пальцем, помогая памяти:

— А куда, э-э-э…., вы Тимура дели?

Сомова не поднимает глаз, роясь в складках куртки:

— А, ну он на секретном задании.

Прямо не радио, а Мадридский двор с тайнами. Вешая сумку на плечо и подхватив свою куртку, Анька командует:

— Пошли.

Первой выхожу и направляюсь к выходу, по пути снова тормозя возле звуковика и протягивая ему руку, пожать на прощание:

— Счастливо.

Тот опять тянется губами ее поцеловать.

— Счастливо.

Да что ж такое! Влюбился, что ли? Его необычная галантность вызывает у меня довольный смех:

— Оу…

И я тороплюсь дальше на выход.

* * *

Совместное посещение автоцентра преподносит нам сюрприз — нет машину мы не купили, хотя Сомова и одобрила мой выбор, зато позвонил, а потом и подъехал Анькин Генка с занятным гаджетом — парашютным шлемом с креплением для видеокамеры. Конечно, загораемся опробовать, а потом Анька признается, что дома меня ждут гости, праздник и будет возможность с помощью вот этой штуки все заснять, не занимая рук и не отвлекаясь от поздравлений. То, что у нас сегодня сабантуй и меня придут массово поздравлять, настолько воодушевляет, что я эту прелесть беру с собой без разговоров.

На Ломоносовский приезжаем позже шести, когда на улице уже темнеет — шесть часов в октябре, это не то что летом. Внизу, у подъезда, Анюта звонит Тимуру предупредить, что мы поднимаемся.

Еще в лифте начинаю готовиться — прилаживать на голову агрегат, так что, когда выходим и заворачиваем к своей лестничной площадке, на моей голове высится голубая башня с торчащей сбоку камерой. Сомова торопит:

— Пошли, пошли.

На ходу поправляю и включаю аппаратуру. Вся затея мне теперь кажется немного детской и я нервничаю, опасаясь выглядеть нелепой дурищей. Кручу пальцем у физиономии, обрисовывая свой странный облик:

— Капец! Ань, а не сильно по-дебильному?

Мы останавливаемся и Анька, уже сердясь на мою мнительность, поднимает глаза к потолку, а потом набрасывается на меня:

— Да нормально это смотрится. Ну что, ты?

Трогаю шлем сбоку, сзади, проверяя, прочно ли он сидит, снова высказываю свои сомнения:

— А не проще взять обычную камеру и все?

Анька опять повторяет, успокаивая мои страхи:

— Ну, обычную камеру надо в руке держать. А ты что, хочешь оператором быть у себя на дне рождения или праздновать его?

Праздновать, конечно. Но все равно сокрушенно ною, выдвигая последний аргумент:

— Ну, все, хана моей прическе.

Сомова хмыкает:

— Да сделаем мы тебе новую прическу, чего ты разнылась-то?

Молча, снова дотрагиваюсь до шлема, все-таки он тяжелый и норовит съехать вбок.

— Ты, главное, помни, что это день рождения Гоши и снимаем мы его для Гоши.

Сто раз уже это повторила. С самого утра, между прочим. Цокнув языком, огрызаюсь:

— Да, помню я!

— Ну, ладно.

Подняв руку, тыкаю пальцем в кинокамеру, подставляя ее Сомовой для осмотра:

— Включила?

Анька трогает камеру, проверяя и разглядывая светящиеся указатели:

— Да, все работает… Так, все соберись и пошли.

Она открывает незапертую дверь в квартиру и пропускает меня внутрь. Прохожу в прихожую с широкой улыбкой до ушей. Сомова за спиной кричит, заглушая музыкальные ритмы:

— А вот и мы!

Нас встречают дружные вопли:

— О-о-о!

— Сюрприз.

Все уже с бокалами — Тимур, Валик, Зима, Эльвира, Галя, Наумыч, Люся с Колей… А больше никого и не надо… Калугин не пришел, ну это его дело! Если для Гоши, то здесь все основные друзья-коллеги, не считая Пчелкина, конечно. Антон сразу берет инициативу в свои руки, обращаясь к народу и словно дирижируя:

— Давайте! С днем рождения тебя, с днем рождения тебя…

Все меня обступают и подхватывают:

— С днем рождения Гоша, с днем рождения тебя…. О-о-о!

Звенят бокалы, соединяясь, Люся визжит, и я благодарно киваю:

— Спасибо, спасибо братцы, я думаю, Игорю будет очень приятно.

Любимова лезет вперед:

— Гоша, гхм., Гоша мы пьем за тебя! Здоровья твоему папе.

Она оглядывается на остальных и те поддерживают, смеясь и поднимая бокалы вверх. Валик занимает Галино место:

— Да, Гоша, с днем рождения тебя. Все пьем за Гошу!

Звучит дружное:

— Ура-а-а-а!

Пока чокаются и пьют, я, продолжая стоять на пороге прихожей, сложив руки на животе и прижав к себе пальто, тихонько шепчу Анюте:

- Давно они нас ждут-то?

— Не волнуйся запасов алкоголя и закусок хватит до ночи.

— Спасибо тебе.

Подошедший Зимовский прерывает наш разговор, предупреждающе подняв вверх руку:

— Я извиняюсь, что я вклиниваюсь.

Он показывает пальцем на камеру:

— Я хотел бы пообщаться с другом. Можно?

Анюта пожимает плечами:

— Конечно.

Зима снова тычет пальцем:

— А он это точно увидит?

Я молчу, и Анька продолжает светскую беседу:

— Так, обязательно, мы же завтра по интернету передадим, уже!

Антон облизывается и неуверенно просит:

— Угу. А можно я поговорил бы с ним, как будто вас здесь нет?

Прищурившись, он качает головой:

— У нас тут будет чисто мужской разговор.

Сомова переминается с ноги на ногу:

— А, ну, конечно, испаряюсь.

— Отлично.

Виновато хмыкнув, она отходит в сторону, оставляя меня один на один с моим врагом и Гошиным другом. Интересно, что он будет блеять Игорю в мой адрес.

— Ну, а я в принципе испариться не могу.

— Ну, а ты уйди в нирвану, минуты на две.

Ладно, я сегодня добрая. Тем более что Игорю со своими друзьями действительно было здорово!

Так что улыбаюсь:

— Хорошо, я попробую.

Антон снова поглядывает на камеру и тычет пальцем:

— А он уже пишет?

— Он всегда пишет.

— Ясно. Так, слушай, башкой не верти!.. Гош…

Зима поднимает бокал:

— А…, привет...

Галя втихаря, смеясь, сзади подставляет ему фонтанчик блесток вместо рожек. Занятная будет картинка. Антон прочувственно начинает:

— Знаешь, очень плохо без тебя, если честно. Я надеюсь у тебя все нормально, но …, знаешь, бывают такие моменты, что даже не с кем посоветоваться… Вот тупо не с кем и все, понимаешь?

Он жалуется Гоше, и я смотрю на него со смесью жалости и презрения. Хоть сто раз советуйся, но Игорь бы тебе точно не посоветовал всей той подлянки, что я испытала от тебя за эти полгода.

— Ты там короче, старик, разгребайся и возвращайся к нам. Ты нам, очень нужен.

Он тычет себя в грудь:

— Я тебя очень жду! Так что старик за тебя. Будь!

Зимовский тянет свой стакан к камере, чокается с ней и потом прикладывается, выпивая виски до дна. Валик, топчущийся рядом, оттесняет его, занимая место:

— Все, все, все! Давай.

Зима, подняв вверх стакан «no pasaran», послушно отступает, занимая место у Валентина за спиной и положив руку ему на плечо. Кривошеин уже хорошо успел нагрузиться и больше пытается управиться с кашей в голове, чем сказать что-то внятное:

— Слушай, Гош, ты, конечно, мой главный редактор, но я тебе так скажу — ты порядочная свинья!

С усмешкой удивленно поджимаю губы — вот так комплимент. У Наумыча лицо вдруг становится испуганно — недоумевающим, видимо принимает слова Кривошеина за чистую монету.

— Взял, свалил, оставил тут нас всех одних…

Как бы кто сейчас не ругал Игоря, все равно повернет в хорошую сторону — ну, любят его и это не изменить.

— И давай так — или нас с собой в Австралию или come back.

Он ржет своей шутке, потом поднимает бокал:

— Игорь Семенович, я пью за тебя, друг мой! Давай.

Теперь наступает очередь шефа, и он выступает вперед, лицом к лицу. У него такой забавно-трогательный вид, что я невольно улыбаюсь, высунув язычок. И вообще — подвыпивший редакционный народ донельзя добр и благожелателен и это приятно. Егоров таращится в камеру:

— Гоша. Игорек... Дорогой мой Игорек! Здоровья конечно тебе, всем твоим…. Семье, отцу, близким… Всем! Вот. А все остальное это фигня, все остальное мы купим, Игорек. Do you understand me? Ха-ха-ха!

Он стучит себя в грудь:

— Гош, с меня ответственность — тебе подарок, потому что твой подарок, который ты сделал для нашего издательства…

Переполняемый чувствами, шеф таращит глаза, пожимает плечами и из него выскакивают лишь какие-то междометия:

— Ау…, о-о-о… Оно такого дорогого стоит. Игорек ты знаешь...

Он смотрит в камеру, а тычет рукой в меня:

— Это я, вот, о твоей двоюродной сестре, о кузине говорю!

Голос шефа срывается:

— Ребровы вы все, вот, уникальны, да!

Наумыч кивает и тоже тянется чокнуться с камерой:

— Давай, Гош... Ох! Сча…

Не закончив фразы, сморщившись и, кажется, прослезившись, он отворачивается от меня и пытается уйти в сторону, за спины к столу, утирая глаза. Зимовский кидается за ним:

— Вискарика, Борис Наумыч.

Смотрю им вслед — впору и мне слезу пустить при таких эмоциях, а потом мы все двигаемся к столу — пора поднять наши с Анькой бокалы, и послушать тосты. Стол действительно удался — его раздвинули вширь и заставили едой и выпивкой. Горят свечи в металлических стаканчиках. Ютятся тарелки с канапе и тарталетками, есть бутерброды с сыром, с колбасой, с красной икрой и красной рыбой — глаза разбегаются. Вино на любой вкус — красное и белое. На отдельной подставке за диваном у стены корзина с фруктами — яблоки, ананас, шампанское в ведерке. На подоконнике тоже все занято — вазы с розами, бордо и чайными, поднос с чистыми бокалами, горки конфет. В общем, праздник начинается!

* * *

После первого подхода к столу, народ разбредается по квартире передохнуть. Вижу, как Валик с Антоном заходят ко мне в спальню, и, прихватив свой бокал, тоже иду туда. На подходе слышу их довольные голоса:

— О, узнаешь?

— А как же! Легендарный сексодром.

— Э-э-эх… Да, только походу он сейчас простаивает.

— С чего ты взял?

— Чувствую.

Правильно, чувствуешь. Когда заглядываю внутрь, вижу Зимовского, разлегшегося на спине поперек кровати и раскинув руки, а Валик стоит рядом, поцеживая вискарь из стакана.

— А можно к вам?

Валик великодушен:

— Ну, естественно, ты же у себя дома.

Зато Зима, нехотя поднимаясь, не может не кинуть камешек в мой огород:

— Ну, если быть более точным, то у Гоши дома.

Отпиваю вина, и оставляю бокал на тумбочке. Зима вдруг оживает:

— О, кстати, Валентин, а давай скажем дуэтом нашему старому боевому товарищу!

— Да, да, давай.

Это можно, запечатлим для истории. Сделав губы гузкой, тяну руку к камере нажать рычажок. Зима приобнимает Валика за плечо и поднимает стакан:

— Гоша, еще раз привет.

Опустив голову вниз, он задумывается.

— Э-э-э…, мы тут с юношей решили пройти по местам боевой славы.

Антон оглядывается на постель. Начало мне нравится, и я смеюсь, высовывая кончик языка и предвкушая наши хулиганские воспоминания. Зима показывает стаканом на постель:

— Узнаешь апартаменты, а?

Положив локоть на тумбу для белья, другую руку упираю в бок и уже откровенно улыбаюсь во весь рот.

— Помнишь сколько народу прошло через этот полигон?

Ну, именно через этот не так уж и много, если учесть что дом ввели в строй в 2006-ом году, а сейчас 2009-ый. Валик пьяно влезает:

— А сколько тут народу полегло?!

Зимовский заливается смехом, и мы присоединяемся к хихиканью. Кривошеин поднимает палец:

— О, стоп, у меня созрел тост!

Зима кивает:

— Давай сразу, а то перезреет.

— Так, сейчас.

Он привычно дышит в ладошку, собирая нетрезвые мысли в кучку:

— Гоша, возвращайся, тебя ждет поле брани.

Мужики ржут, и я тоже усмехаюсь. Антон тянется чокнутся бокалом с камерой:

— Давай, сдвинем.

Валик тоже стучит стеклом по объективу:

— Слушай, а помнишь ту мулатку?

— М-м-м…

Он скалит зубы:

— Я эту пантеру на всю жизнь запомнил.

Антоха прищуривается в камеру:

— Не, не, а по мне вот так больше …, трио китаянок зашло.

Ага, помню я и вашу пантеру, и китаянок — с довольной улыбкой киваю. Кривошеин переспрашивает:

— Каких китаянок?

Зима удивленно на него смотрит:

— Ну, ты чего юноша, у тебя что, склероз что ли?

Потом почти залезает мордой, в объектив:

— Из «Дружбы народов», да Гош?

Ну, да, студентки из РУДН, помню.

Потом Антон снова наседает на Кривошеина:

— Ну, ты что, не помнишь?

— Не-а.

— Ну, ты чего… А-а-а, тебя же не было. Его же не было, точно!

Ржу, открыв рот — да уж, китайский фейрверк. У Антохи аж глаза загораются:

— Слушай, рассказываю, короче — они тут тако-о-ой инь — янь устроили. Одна вон там, на тумбочке….

Я в такт его словам киваю — там, там. Он ведет бокалом в угол:

— Вторая прямо на полу!

Киваю еще раз, и Валик кисло косится на меня:

— Подожди, а может при Марго не стоит?

Зимовский замолкает с открытым ртом, словно наткнувшись на преграду, и смотрит на меня. Приходится понимающе вытянуть физиономию — надо держаться в рамках, хотя меня такими подробностями не удивишь — сам участвовал и на тумбочке, и на этом самом полу. Антон смущенно соглашается:

— Да, действительно. Пардон, увлекся.

Прерывать на самом интересном месте историю не хочется и я, подбадриваю:

— М-м-м…, ничего, ничего, продолжайте, я все равно в курсе.

— Ой, да ладно.

Такое не забывается, в курсе и в мельчайших подробностях.

— Что, да ладно? Забыл, как ты на шкаф за своими труселями лазил?

Валик сгибается от смеха, а Антон, опешив, задирает брови вверх, а потом, растерянно, дает Кривошеину подзатыльник:

-Чего, ты ржешь?

Сам тоже смеюсь — те китайские затейницы поразили тогда наше воображение напрочь, мы их потом даже пытались разыскать и повторить, но не получилось. Антоха все никак не может прийти в себя:

— А откуда такие подробности?

Я тоже гогочу.

— Да Гоша, был в настроении, рассказал, хэ.

Зима удивленно качает головой:

— Да, у вас с братом действительно доверительные отношения.

— А ты как думал? Брат он и в Австралии брат.

Ладно, не буду их смущать — развернувшись, выхожу из спальни, слыша в спину голос Зимовского:

— Arividerchi

* * *

Веселье продолжается, и мы начинаем второй подход к пиршественному столу. Сплотившись в уголочке в дамское трио с Эльвирой и Галиной, пьем с девочками вино и болтаем о пустяках, вспоминая Игоря. Тимур разносит бутерброды на тарелке, подходит и к нам — у него там и с красной икрой и с черной, не знаю, откуда уж он ее взял.

— Берите, с красной икрой.

А почему не с черной? Может искусственная? Мокрицкая тоже цепляется к его словам:

— О, благодарю, но вообще-то к белому вину рекомендуется подавать белую рыбу.

Тимур не слишком любезен:

— Подает Сафина, я предлагаю.

Милый обмен уколами прерывает входной звонок, и я оживаю, спеша покинуть бабскую компанию:

— О! Еще народ, круто.

Не глядя в домофон, распахиваю дверь и обнаруживаю на пороге Калугина. Все-таки, пришел.

— Э, можно?

Отступаю, делая шаг назад:

— Проходи.

— Спасибо.

Андрей заходит внутрь и, обернувшись, прикрывает за собой дверь. Разворачиваюсь в обратный путь, на ходу прикладываясь к бокалу, который держу в руке, и делаю глоток. В спину слышится:

— Привет.

Не оглядываясь, продолжаю неторопливую поступь.

— Да, виделись, в принципе.

Я не очень себя уютно чувствую, напряженно — с одной стороны, сказала не подходить, облаяла сегодня на работе незаслуженно, но с другой-то стороны он же к Гоше пришел, а не ко мне. Не спеша продвигаюсь к кухне, а там останавливаюсь и, просунув назад руку, приваливаюсь спиной на углу. Калугин останавливается прямо передо мной и с усмешкой глядит на шлем:

— Ух, ты, это что такое?

Да, пора бы уже избавляться — снимать уже нечего, а я все хожу в нем как дура. Смущенно усмехаюсь:

— Да так, ерунда, ноу-хау, ха.

— А-а-а… То есть?

— Снимаем день рождения Гоши, потом пошлем по интернету.

— А-а-а, круто, а чего обычной камерой нельзя было?

Типа, сострил. Мне слышится в голосе насмешка, и я не пропускаю наезд, возмущенно взвиваясь — широко раскрыв глаза, изображаю изумление своей недогадливостью:

— И как это мы не додумались, а? С обычной камерой, Андрюша, вообще-то руки заняты, а я наверно ведь тоже повеселиться хочу?

— А, ну да, оригинально.

— Я тоже так думаю.

Напряжение между нами не стихает, и я снова прикладываюсь к бокалу, отпивая вина. Калугин вдруг интересуется:

— То есть, все это он увидит, да?

— Можешь считать, что уже видит.

Показываю бокалом на камеру:

— Ты кстати не хочешь ему пару слов сказать?

Андрей кивает:

— Да, конечно.

Он на секунду задумывается, отведя глаза в сторону.

— Э-э-э… Игорь, поздравляю тебя с днем рождения. Желаю тебе, конечно, чтобы твой отец, как можно скорее поправился.

С серьезным видом слушаю, но все это как-то дежурно и неинтересно.

— Ну и чтобы ты не хворал, вот.

Все, речь закончилась? Не густо. Так же дежурно улыбаюсь в ответ и отворачиваюсь, отрываясь от стенки, чтобы вернуться к гостям. Но Калугин вдруг добавляет:

— И еще хочу сказать, что...

Все с той же искусственной улыбкой, снова поворачиваюсь к Андрею.

— Я очень…, очень люблю твою двоюродную сестру.

Радостная гримаса исчезает, сменяясь сжатыми зубами — эту бесконечную песню полу женатого акына я уже слышала, только она к дуэту не располагает. И не надо испрашивать разрешения у Игоря, действовать надо! Обрываю его, протестующее взмахнув рукой:

— Так, все, достаточно.

Андрей упирается рукой в стену, перегораживая проход и не давая уйти:

— И хочу, чтобы ты об этом знал.

Мы стоим вплотную лицом к лицу, и я повторяю уже жестче:

— Так, хватит, я сказала.

Андрей опускает руку, продолжая удерживать меня за локоть:

— Хочешь, я сейчас тебя здесь при всех поцелую?

Если бы тут была Наташа, может быть и да, но здесь ее нет и разводить сплетни, которые ничем не закончатся, кроме помоев на мою голову, в том числе и от Егорова, совершенно не хочется.

— Еще чего!

Калугин отпускает меня.

— Хорошо, что мне сделать, чтобы доказать?

Четко выговариваю, могу даже по слогам:

— Ты прекрасно знаешь, что надо сделать.

— Марго, я тебе клянусь, я это сделаю.

Месяц уже слышу.

— Не надо клясться, просто сделай и все.

Прохожу мимо, не тормозя, в гостиную к жующему народу и присоединяюсь к кишкоблудству -тянусь через стол чокнутся бокалами с сидящей на диване Людмилой, потом цепляю нарезку с одной-другой тарелки и отправляю в рот, усиленно работая челюстями. Следом за мной к столу проходит и Калугин, вместе с Пчелкиным. Праздник продолжается — воздушные шарики, музыка, смех и шутки — все, как полагается. Народ то кучкуется в спитые сообщества, поднимая бокалы за Гошу, за «МЖ», за всех нас, то разбиваясь на пары или уединяясь — замечаю, как Любимова с Кривошеиным шушукается на кухне, и Наумыч флиртует с Аней, за креслом, возле ваз с розами. Когда Егоров от нее отходит, выхожу из-за шариков и спешу занять освободившееся место, на ходу стаскивая шлем с камерой — ох, как же башка устала от этой штуки. Почесывая вспотевшую голову, со вздохом присаживаюсь возле подруги на широкую спинку кресла. Анька, нагнувшись в мою сторону, интересуется:

— Ну, как ты?

Cлегка потягиваюсь, давая отдохнуть подуставшему туловищу, потом обозреваю частично опустевший стол и разбредшихся по квартире гостей:

— Да не, нормально.

Все бы хорошо, даже банкет и поздравления, только я здесь не пришей кобыле хвост. О чем и напомнил пришедший Калуга. Только Сомик совершенно ни причем к моей хандре, она вон какую работу провела. Встрепенувшись от этой мысли, благодарно смотрю на подругу:

— Кстати, Анют, спасибо тебе большое за все.

Сомова жуя, отворачивается поставить бокал и взять в руку салфетку, чтобы промокнуть губы:

— Да, ерунда.

Вздыхаю своим мыслям, и Анька хмурится:

— А ты чего такая мутная-то?

Мне действительно уже невесело, но я упрямо качаю головой:

— Ничего я не мутная. Все очень даже супер!

— Да ладно, я же вижу.

Она снова вытирает губы салфеткой и откладывает грязную в сторону, чтобы взять другую. С унылым видом лишь цокаю губами:

— Ань.

— Ну?

Анюта продолжает елозить салфеткой, прикрывая рот, и я, поморщившись, утыкаюсь взглядом в пространство. Пью, шучу, веселюсь, гуляю — и все как не у себя, все, как на чужом празднике.

— У меня такое ощущение, что это не день рождения, а прощальный вечер.

Сомова протестует поддатым тоном и мотая головой:

— Какой прощальный вечер? Ну, что ты говоришь такое.

— Прощальный вечер, с Игорем Ребровым.

— О-о-о… Слушай, я знаю, что нам надо…, подожди, подожди.

Продолжаю разглядывать развлекающий себя пьюще — жующий народ, а на душе все муторней. За спиной слышится звон стекла и бульканье:

— Нам надо срочно выпить, на-ка.

Она нюхает напиток:

— Оно.

Глянув на подругу, забираю у нее из рук бокал с воткнутым елочным фонтанчиком и коктейльной трубочкой, и опять отворачиваюсь. Сомова поднимает тост:

— Ну, давай!

— Я так понимаю за Гошу?

Анюта зависает, уперев руку в бок, а потом не слишком трезвым голосом поправляет:

— Почему за Гошу? За тебя!

За меня… Полгода прошло и никакого просвета, что хоть что-то изменится, что Игорь Ребров вернется... И я с каждым днем все ближе к тому, чтобы забыть себя… Забить на себя и быть с Андреем. Вот тогда уже точно что-то менять будет поздно.

— Ань.

— Ну, что?

Качаю головой:

— А ведь назад пути нет?

— Ну, я, поэтому, и говорю — за тебя!

Мы чокаемся и я, вытащив блестящий дождик, подношу бокал к губам, немного отпивая за Марго, потом задумываюсь — за себя нужно пить до дна, по любому. Так что допиваю. Рядом сияет торшер с привязанными шариками, горит бра на стене, свечи на полках, гирлянды фонариков под потолком. А вот на столике уже не видны закуски, только полупустые бутылки. На диване воркуют Людмила с Колей, прочий народ тоже скучает — Любимова с Мокрицкой о чем-то шепчутся, Зимовский трендит по телефону на кухне, Валик с Тимуром и Калугиным вообще исчезли с обозримого горизонта. Сомова ловит мой взгляд и, покачиваясь, отходит, направляясь в сторону Антона:

— Я пойду за тортом.

Андрей через несколько минут объявляется, а потом с полным бокалом шампанского подходит ко мне, не оставляя грустить в одиночестве. Да и Валик тоже материализуется, чтобы тут же утащить Любимову за диван. Ничего друг другу с Калугиным сказать не успеваем — Анюта возвращается с тортом, утыканном горящими свечками и народ при виде такой картины радостно вопит.

— У-у-у!

Зимовский, который спешит в гостиную вслед за Анькой, кричит:

— Марго, врубай камеру!

Сомова уже заплетающимся языком командует:

— Ну, давайте споем еще разочек.

Надевать еще раз на голову эту бандуру неохота — я просто включаю камеру и держу агрегат обеими руками, направляя на торт. Настроение подскакивает вверх сразу на десяток градусов, и я со смехом присоединяюсь к песнопениям:

— C днем рождения тебя,

с днем рождения тебя,

с днем рождения Гоша,

с днем рождения тебя!

Стараюсь поднять шлем повыше, чтобы охватить большую картинку. Все снова хохочут, а я, как полномочный представитель Игоря, старательно задуваю свечки на торте. Егоров кричит:

— Гоша дорогой, с днем рождения тебя!

И новый дружный вопль:

— У-у-у…ура-а-а!

Обвожу шлемом в поднятых руках ближайший народ, торт, стол. Здорово! Довольная до пузырей новым всплеском поздравлений и восторгов, даже высунув язычок от старания, пытаюсь захватить в картинку даже тех, кто скучковался за диваном, а не только сидит на нем. Зима вдруг начинает отмахиваться у себя перед сморщенным носом:

— А дым от свечек, какой едкий.

Аня, перенося торт на стол, ворчит:

— Если бы ты еще не курил...

— А где нож?

Помешивая трубочкой свой коктейль, с удовольствием наблюдаю за всем этим бедламом — люблю компании, что тут поделать. Ко мне присоединяются Наумыч с Аней, Тимур, Андрей — о чем-то шутят, хохочут, что-то вспоминают, и я присоединяюсь к их беззаботному трепу. Только когда Антон вдруг наезжает на Галю, повышая голос, переключаюсь и прерываю их разговор, осаживая страсти:

— Зимовский, хватит уже….

И все сводится к шутке — уж кто-кто, а Зима, знает как себя вести в компании, да еще в присутствии начальства.

* * *

После чая с тортом, вечер на всех парах катится к завершению, и народ начинает собираться, подтягиваясь к прихожей — попрощавшись, там уже копошатся Валик, Галя, Антон. Сомова с Тимуром вообще уже уехали на радио. В гостиной на диване остаются только Людмила и засыпающий нагрузившийся Николай, пристроивший голову на коленях секретарши. Мы с Наумычем тихонько подкрадываемся к парочке с обратной стороны дивана. Андрей тоже присоединяется, встав рядом со мной. Люся нас не замечает и тихонько канючит, призывая курьера очнуться:

— Коль, давай, вставай уже хватит.

— Н-н-н…, у меня сегодня выходной.

Беззвучно прыскаю от хохота, прикрыв рот ладошкой — ну, хорош, это он у меня ночевать собрался? Егоров, склонившись через спинку дивана над поверженным Николаем, гаркает:

— Выходной отменяется!

Он дергает Колю за плечо, заставляя подняться:

— Ну-ка, марш на работу!

Пчелкин ошалело крутит головой:

— Что?… О!…Тьфу.

Пока мы так развлекаемся, гости покидают мою жилплощадь — Зима с Эльвирой выходят за дверь, Галя помогает пьяненькому Валику надеть пиджак. Егоров, выпрямившись, патетически взмахивает рукой:

— Так, Николай, плюйтесь в своей квартире.

Людмила встает сама и тащит за собой Пчелкина, подталкивая его в сторону прихожей — тоже хотят уйти. Ну, а наше трио, с веселящимся и покачивающимся шефом перемещается потихоньку вокруг дивана. Егоров, продолжая смеяться, оглядывает поле брани:

— Ха-ха-ха… Ну, все… Было очень замечательно, я сейчас быстренько все уберу…

Это он вместо Анюты предлагает свои услуги? Ну, уж нет, Сомова вернется, тогда и наведем порядок.

— Нет, нет, нет, это мы сами, нет, мы сами, Борис Наумыч.

Поднимаю руки рупором и кричу всем, кто еще не успел смыться:

— Всем спасибо! Ог-г-громное… Все было пр-р-р-росто супер…

Пьяненький Валик вырывается из объятий Любимовой и тащится из прихожей к нам, что-то добавить на прощание:

— Не, не, нет..., это вам спасибо! Прием был роскошный.

Галина, обхватив Кривошеина за шею, пытается утащить своего кавалера назад к открытой двери и это легко удается. Кричу вслед:

— И за подарки grand mersi-i-i-i. Гоше будет очень приятно.

Надарили кучу всего — электробритву, рубашки, галстуки…. Жаль, что все это ему теперь ни к чему. Совсем осоловевший Егоров, плетется к выходу, и я смотрю ему вслед. Неожиданно чувствую чью-то хватку на своем локте, и это заставляет меня обернуться. Калугин! Улыбка сползает с моего лица — если он хочет продолжить свои стенания, насчет Наташи, то не надо — не сегодня и не здесь.

— Так, Андрей, хватит.

Не хочу портить праздничное настроение — опять ведь потом не усну. Калугин отвечает тихо, приблизив свое лицо почти вплотную к моему:

— Чего хватит? Подожди, пожалуйста.

— Да, чего ждать?

Новых обещаний? Новых упреков, что я бесчувственная и черствая? Оглядываюсь в сторону прихожей, где еще маячит спина шефа:

— Борис Наумыч, вы вот тут зятя забыли.

Указываю на Калугина пальцем. Егоров со свисающим с плеча пиджаком возвращается к нам, тараща удивленно глаза:

— Андрюшка, ну-ка, быстренько давай… Быстренько, быстренько.

Он пропускает Калугина перед собой к выходу:

— Я уже такси заказал.

Калугин в дверях оглядывается и бурчит:

— Угу, спасибо.

Наумыч посылает мне воздушный поцелуй:

— Марго.

Ну а я, подняв обе руки вверх, машу ими, изображая веселый смех, с которым провожаю последних гостей. Тянусь взяться за ручку и закрыть дверь, хотя за порогом продолжает стоять Калугин и страдальчески смотреть на меня. Завтра, все завтра! Еще раз взмахнув рукой захлопываю дверь у него перед носом. Ну вот можно облегченно вздохнуть — все прошло на ура, все получилось, все довольны.

— Фу-у-у-х…, да…

И иду в гостиную — пора возвращаться к будням — одни шарики и свечки с фонариками будешь убирать до утра.

* * *

Ближе к полуночи возвращается Анюта, так что уборку завершаем вместе. Сомова остается на кухне мыть гору посуды, а я ухожу к себе, чтобы не раздеваясь забраться с ногами на кровать — все гудит, ноги, тело и вообще я устала, а у меня сегодня день рождения. Сижу, расслабляясь, вытянув ноги и уперев локоть в слегка согнутое колено, теребя кудри и поглаживая утомленные мышцы шеи. Неожиданно в темных дверях снова появляется Анька с тарелочкой с кусочком торта и одной горящей свечкой, как и утром. И снова начинает тихонько напевать:

— С днем рождения тебя,

с днем рождения тебя,

Улыбаюсь, уже чувствуя, что на этот раз споет подруга.

— С днем рождения тебя-я-я,

Аня усаживается рядом со мной на постель и завершает:

— С днем рождения Маргарита,

с днем рожденья тебя.

И теребит меня за плечо свободной рукой. Забрав из ее рук тарелку, усмехаюсь:

— Маргарита…. Ты ведь меня так никогда не называла.

— Ну, с завтрашнего дня буду. Или ты против?

— А у меня что, есть выбор?

Сомова отводит глаза, пожимая плечами:

— Наверное, нет…. Дуй, давай!

Поднимаю глаза к потолку, у меня только одно желание и я его, конечно, загадываю «Пусть Андрей уйдет от Егоровой!». Набираю побольше воздуха в легкие и задуваю свечку.

— Ф-ф-ф.

Анютка с улыбкой подается, наклоняясь ко мне:

— Ну, здравствуй, Маргарита.

Забрав с тарелки ложку, она отламывает кусочек торта, чтобы отправить его ко мне в рот.

— На.

Сомова смеется, а мне лишь остается покачать головой — надо же чего пожелала — чисто бабское желание-то:

— Капец.

Был мужик, стал теткой. Причем во всех смыслах. Обняв подругу рукой за шею, прижимаю лоб к ее щеке:

— Анька, это ж полный капец, согласись.

Сомова хватает мою руку, ослабевая захват:

— Ну, вообще-то, да.