День за днем - 2 (гет)

Утро пятницы ничего необычного не предвещает, и мне на ум приходит выпендриться — к брюкам позаимствовать у Сомовой, благо она с самого ранья умотала на радио и потому не перечит, ее новый темно-синий жакетик с укороченными рукавами и кожаным поясом. Правда, учитывая наши с ней размеры, рукава уходят почти к локтю, а ремень поднимается гораздо выше талии. Начинать все заново поздно, и я нахожу другой блестящий выход — на шею и на запястье, возле торчащего обшлага рукава блузки, навешиваю металлических блестяшек из колец и колечек. Женщины, они ведь как сороки, всегда найдут блестящий выход. Распущенные волосы, чуть смуглый тон макияжа, четкие дуги бровей и пухлые губы с красно-лиловой помадой — завершают сногсшибательный образ. Как только Калугин появится в редакции, будет сражен наповал.

К обеду он действительно приходит, но в нокауте оказываюсь я — из путаного рассказа Андрея выуживаю одно — он предлагает посетить загородного психолога, который в групповой терапии прочистит мне мозги, и я, с радостными воплями, наконец, запрыгну к Калугину в постель. Капец! Мой взрыв негодования такой, что я три минуты ношусь взад-вперед по кабинету, извергая одни междометия за другими. Это же надо придумать! Какой-то чужой придурок будет ковыряться в моих мозгах и выуживать на свет то, от чего на раз-два упекают в самую строгую психушку…, или отправляют на опыты в сверхсекретные бункеры… Наконец торможу прямо перед Калугиным, так и застывшим возле моего кресла:

— Андрей, ты что, с ума сошел?

Даже всплескиваю руками:

— Я тебе что, больная что ли?

— Маргарита, пожалуйста, успокойся.

Мгновение постояв, бросаюсь в новый круговорот — к двери и обратно. Вслед слышится:

— Никто не говорит что ты больная, это, во-первых. Во-вторых, мы же туда вместе поедем.

Зачем?! Снова бросаюсь к Калугину:

— Что я там забыла?

Андрей терпеливо увещевает:

— Не ты, а мы. Мы совместно будем решать эту проблему.

Блин! Разговаривает, как с ребенком! Или, точно, с больной…

— Какую проблему, какую?

Калугин начинает раздражаться:

— Марго, то есть ты хочешь сейчас сказать, что у нас никаких проблем нет, да?

Сразу стухнув, отвожу глаза — есть проблема, только ни один психолог ее не решит. Или сто психологов… Молча, продолжаю метаться, под Андрюшкиным взглядом.

— Марго.

Беготню останавливаю, но как его переубедить в ненужности всех этих глупостей не знаю и потому не могу смотреть в глаза.

— Я тебя прошу, пожалуйста, успокойся и послушай меня. Я разговаривал с Виктором, и он мне русским языком объяснил, что каждый человек думает…, решает, что проблема не в нем.

Отмахнувшись, Калугин смеется:

— А на самом деле…

Перебиваю:

— Какой еще Виктор?

— Ну, врач — психотерапевт.

То есть они мне уже и диагноз поставили? Это вызывает новый всплеск протеста:

— Ты что, рассказывал какому-то Виктору обо мне?

Весь вид Калугина выражает удивление:

— Марго, но он врач!

Тем более! Никакие врачи мне не поверят и не помогут. Я уже заранее знаю вердикт — шизофрения, и лекарство знаю — смирительная рубашка! Мой голос срывается на истеричный крик:

— Да мне плевать, кто он!

У окна разворачиваюсь и обвиняюще смотрю на Андрея:

— Хэ… И что ты ему рассказал?

Зацикленная дура не дает мужику, ходит в мужском костюме и пристает к другим бабам? Про это тоже есть диагноз. Калугин недоуменно трясет головой:

— Ну…. Ничего особенного.

Он утвердительно кивает:

— В общем, обрисовал проблему и все.

Так я и думала. Качнув головой, язвительно усмехаюс:.

— Отлично, супер, молодец!

И снова хочу прошмыгнуть мимо Калугина на очередной круг — мне нужно выплеснуть избыток энергии, успокоится и придумать, как его убедить отказаться от своей затеи. Андрей меня тормозит:

— Марго, подожди. Я тебя прошу, успокойся, чего ты бесишься?!

Едва открываю рот пройтись по поводу психологов, но Калугин предостерегающе поднимает руку:

— Стоп, пожалуйста.

Ну, почему он меня не слушает? Я же сказала — мне нужно время, а не люди в белых халатах! Обиженно отворачиваюсь, вздернув вверх подбородок. Одной рукой обхватив себя за талию, другой судорожно приглаживаю волосы, а потом отбрасываю их за спину.

— Послушай меня. Я, всего лишь на всего, старюсь, чтобы нам с тобою было хорошо, вот и все.

Он присаживается на край стола, глядя на меня, и я демонстративно складываю руки на груди — меня эти байки в добрых мозгоклюев не убедят никогда.

— И это ни какая-нибудь клиника. Это, пойми ты, это частный коттедж.

Он молитвенно складывает ладошки, но меня его слова нисколько не успокаивают — не хочу ни в частную клинику для психов, ни в государственную. Калугин добавляет:

— Это все анонимно.

Типа результаты на работу не пришлют? Привет, от доктора Самойлова? Одни аргументы кончились, и я захожу с другой стороны — цежу сквозь зубы:

— Я не хочу сидеть рядом с сексуально озабоченными людьми и рассказывать о своих проблемах.

— Почему сразу озабоченными-то?

Разве неясно? Возмущенно таращусь:

— А групповая терапия это, по-твоему, как?

Андрей соскакивает с края стола.

— Марго, ну я тебя прошу, пожалуйста, не бесись. Давай спокойно доедем туда, спокойно на месте разберемся, посмотрим и решим — нужно нам это или не нужно.

Каждый взмах его руки провожаю взглядом, а потом отрицательно мотаю головой — ага, разберемся. Может там санитары за каждым углом прячутся, только и ждут команды. Недоверчиво выпятив губу, отвожу взгляд в сторону и, притопнув ногой, решительно и на повышенных тонах, подвожу черту:

— Я туда не поеду! Я еще раз повторяю — я никому не позволю копаться у себя в мозгах!

Андрей уже начинает злиться и повышает голос:

— Почему копаться-то!

Но я уже вижу толпу неадекватных уродов, раскрыв рот слушающих всякую чушь про Фрейда и детские эротические потрясения Маргариты Ребровой. Почти кричу в ответ:

— Потому что, Андрей, потому!

Калугин вдруг отступает и отворачивается, а я поднимаю вверх голову, стараясь отдышаться и успокоится.

— ОК, то есть, я так понимаю, что ты не хочешь, чтобы наши отношения как-то дальше продвигались, да?

Блин, опять он про секс. Раньше, вон, до свадьбы вообще об этом никто не заикался и ничего, никто не умер. А тут прямо зудит и свербит.

— А у нас что, плохие отношения?

Но Калугин не сдается и, все также сердито, ударяет костяшками пальцев по столу:

— Марго!

Он мотает головой, подыскивая слова:

— Ты прекрасно понимаешь, что я имел в виду!

В конец рассерженный уходит, хлопнув дверью. Капец, конечно, понимаю. Только зачем мне мозгоправ? И вообще, почему ко всем нужно подходить с Егоровской меркой? Продвигаться можно и не торопясь, не выпрыгивая сразу из штанов и платьев. Семь лет терпел, а тут его, на те, пробудили! Стою и ругаюсь про себя, шлепая губами, а потом кричу вслед:

— И не надо психовать! Нервные все стали, слова не скажи.

Вовсе я не отказываюсь продвигаться. Просто не надо меня в постель тащить. А то, как в анекдоте про Ржевского, природу, музыку и тургеневских барышень: «Погоды то какие хорошие, а я балалайку купил, айда в койку». Иду к окну, с отчаянием шлепая ладонью по спинке кресла.

* * *

Весь остаток дня хожу, как не в себе — и на душе муторно, и реветь хочется. То себя ругаю, то Калугина. Мужики на кухне трендят про кубок издательства через неделю, а мне как по барабану. Капец, и это про футбол!

Дома тоже никакого морального облегчения — пока смываю косметику, переодеваюсь в домашнее — красную майку с синими трениками,- самобичевание вроде отступает на второй план, зато потом, за ужином, когда рассказываю Анюте о происшедшем, унылые сомнения возвращаются назад.

По ящику ничего интересного и мы с Сомовой садимся играть в подкидного. Забравшись с ногами в угол дивана, по-турецки, и привалившись спиной на лежащую сзади подушку, жду, пока Анька раздаст карты. Рядом Фиона, положив голову мне на колени -лениво смотрит, как Сомова тасует колоду. Козыри пики и я возвращаюсь к разговору на мучающую тему:

— Еще Калугин сказал, что я якобы не хочу продвигаться в наших отношениях! Капец, надо же такое сморозить.

Анька ходит с бубновой десятки:

— Ну, а ты что ему ответила?

Раздвинув свои карты веером, смотрю, чем побить.

— Да ничего я ему не ответила. Мне делать больше нечего, как по всяким психиатрам шляться.

— То есть ты реально считаешь, что у тебя никакой проблемы нет, да?

И эта туда же. Вместо того чтобы поддержать, на мозги капает почище Калугина. Мученически поднимаю глаза к потолку:

— Ну, господи, ну что вы все заладили: проблемы, проблемы… Да, есть проблемы! Я не так давно был мужиком, напоминаю, если ты забыла.

— Ну, так тем более надо съездить!

Зачем? Как это связано? Этот псих, он же не спец по превращенным мужикам! Бью козырем и сбрасываю в отбитые. Негромко бурчу:

— Мне, не надо. Зачем? Ну, мне просто нужно время, понимаешь? Время, а не психиатр.

— Ну, я то, понимаю, но вот Калугин...

Анюта тоже отбивается, а потом, ого — го, ходит с козырного короля.

— Что, Калугин?

— Ой, ну ты сам недавно был мужиком, ну, поставь себя на его место, а? Ну, сколько ты его уже динамишь?

Вот, зараза. Опять она про то, что мужик динамит мужика и не дает. Что я тебе гомик, что ли?

— Слушай, Сомова, контролируй базар, а?

Мне кажется, что она уже крыла что-то своим королем и потому тычу пальцем в карту, с подозрением косясь на Аньку.

— По-моему, пиковый король выходил.

Сомова не поднимает глаз:

— Это трефовый выходил, давай бери.

У нее что там, одни тузы? Козырями разбрасывается… Забираю себе, но подозрений не снимаю. Покачав головой, возвращаюсь к теме:

— Блин. Ничего с ним не случится, потерпит.

Сомова поднимает на меня глаза:

— Ага. Потерпит то он, потерпит.

Теперь она кидает на стол даму.

— Только найдется какая — нибудь, такая же Егорова, затащит его в постель и все.

Мне такое развитие событий не нравится. Как то я об этом уже перестала задумываться. Не понимаю Анькиной тактики — то козырями ходит, то обычной дамой. Не поднимаю глаз от карт:

— Что, все?

— Ну, а там уже природа матушка сделает свое дело.

Намеки на слабость Калугина по этой части и что он может шарахнуться на сторону, напрягают — очень не хочется соглашаться с подобным мнением, но ведь Анька может оказаться права — прецеденты были! Не хочу переживать еще и об этом — цокнув языком, пытаюсь перевести стрелки:

— Так, Сомова…, мало того, что ты вот мухлюешь… Да!... Ты еще сидишь на мозги, капаешь.

Сомова от такого навета возмущается:

— Я, мухлюю!?

— Да, ты.

Анька обиженно швыряет карты на стол и упирает руки в бока:

— Знаете, что, Маргарита Александровна — это вам, точно, надо к врачу сходить!

Она возмущенно машет руками, а я, молча, утыкаюсь носом в карты.

— Калугин за ней бегает, как пес, а она здесь выкаблучивается.

Анька грозит пальцем, взывая к моей совести:

— Имей в виду, если ты оставишь все, как есть, ты реально можешь его потерять

Она права и я виновато смотрю исподлобья.

— Ты хочешь его потерять?

Конечно, нет! Я его люблю! Не поднимая глаз, качаю отрицательно головой. Сомова вдруг выхватывает карты из моих рук и швыряет их на стол:

— Да, хватит уже эти карты. Ты хотя бы в жизни тогда, дурой не будь!

Сижу, обиженно уставившись в пол. Очень не хочется быть дурой. Хочется, чтобы Андрюшка успокоился и не обижался. Может все — таки съездить? Может быть, все будет наоборот, и психолог убедит Андрея не торопиться? Анька уходит на кухню, а я, чуток помаявшись, звоню Андрею, хотя наверно уже поздно и он спит. Но нет, откликается. В его голосе не слышится радости, но это до тех пор, пока я не выдавливаю из себя, что готова подумать. Из трубки сразу веет теплом, мир вокруг вспыхивает разноцветными огнями. И я ухожу ворковать в спальню, подальше от любопытных ушей.