Университет языков (гет)

Какого цвета ненависть? Чёрного. Тяжёлые жадные пятна, расползающиеся по листу. На твоих часах больше нет цифр, только чёрные стрелки медленно движутся по чёрному диску. Утро, день, вечер — уже не важно.

И природа словно смеётся над тобой. Вместо снега с неба льётся дождь. А тебе так хочется зимы, чтобы всё вокруг стало белым... Но под ногами только листья и грязь, листья в грязи... Ещё недавно ими восхищались, собирали в огненные букеты, засушивали в старых книгах. А теперь без сожаления топчут ногами — изъеденных холодом и дождями. Ты тоже топчешь. Потому что они, как ты.

В кармане пальто включённый на полную громкость плеер. Сначала эта музыка тебя оглушала, но потом ты привыкла, и она уже кажется тихой... Идти в темноту, без зонта, пока не кончится дорога. Потом залезть в горячую ванную, раскрутив до упора кран, чтобы даже твоя собака не слышала, как ты плачешь. И каждый раз заставлять себя выйти, а не утопиться.

Зачем? Просто потому что кто-то решил, что жить — это правильно, а умереть — неправильно? Да ты даже не знаешь, существует ли Тот, кто придумал это дурацкое правило! Но упрямо продолжаешь следовать ему. Нет, не ради Него, а чтобы отомстить себе. Ведь больше всего на свете ты ненавидишь себя.

Профессор сказал: «Ненависть — одна из форм самоубийства». А ты рассмеялась. Смех — это тоже способ отомстить. Но смеёшься ты теперь редко. И никогда не улыбаешься. Не разговариваешь, не смотришь телевизор, не читаешь книг. Только когда входишь в класс, забываешь о ненависти. На пять часов. И ни минутой больше. Потом опять.

Друзья пытаются развеселить тебя, один раз, второй, третий, десятый... Наконец, у них опускаются руки. Ты видишь, что причиняешь им страдания, и от этого начинаешь ненавидеть себя ещё больше.

А иногда ты вспоминаешь его. Это происходит внезапно, к этому нельзя подготовиться. Или какая-то вещь, или сон... Самое страшное, конечно, сны. После них ты просыпаешься посреди ночи и понимаешь, что уже проиграла, что теперь каждый грамм твоей души заполнен болью. Ты идёшь босиком на кухню, садишься на пол и прижимаешь к груди колени.

«Не смей! Слышишь, не смей никогда плакать из-за меня!»

«А вот посмотри! Я посмела! Я плачу, плачу!»

Ты словно разделяешься на две половинки. Одна плачет на полу, а другая смотрит сверху на эту, плачущую, и ненавидит её.

Ты можешь проплакать до утра. Потом Ненавидящая заставит Плачущую подняться и пойти на занятие. Где-то по дороге они соединятся и снова станут тобой.

Боль и ненависть... Ты открываешь глаза и чувствуешь их. Так начинается каждое утро. Без надежды. Ничего не изменится. В твоём мире больше нет будущего. Следующая минута такая же, как эта. Следующий день такой же, как этот. Боль и ненависть...

* * *

Ниа остановилась перед залом заседаний и прижала к себе тетрадь так сильно, что твёрдая обложка больно врезалась в грудь. Она ждала этого дня две недели, а теперь, когда он, наконец, наступил, боялась даже сделать шаг.

— Хочешь, я напишу этот дурацкий протокол, а ты не ходи сегодня? — предложила Рейчел.

— Нет! Нет, я пойду! — вскричала Ниа.

Она быстро вошла в зал, села на своё место и только потом подняла глаза.

Конечно, он не смотрел на неё. Но это было не важно. Ей казалось, что всё это время она жила словно в дыму, а сейчас ей поднесли кислородную маску. И она дышала, дышала, рискуя отравиться кислородом.

— Ниа! — толкнул её Мэт. Сегодня он сел рядом с ней.

— Что?

— Перестань!

Ниа нервно отмахнулась от него.

— Профессор Вирго, у вас какие-то прблемы? — недовольно спросил заместитель ректора.

— У меня?.. У меня... нет.

— Хорошо. Итак, начнём заседание.

За год работы она научилась записывать слова, не вдумываясь в их содержание. А последние две недели даже жила, не имея смысла жизни. Но сейчас это всё было не важно. Сейчас нужно только дышать и смотреть.

Его лицо такое же бледное, как и обычно. Чёрные пряди тенями отражаются на коже. Когда-то ей можно было прикоснуться к нему. На чуть-чуть, а потом сразу уйти. Но ей хватало. По сравнению с тем, что сейчас, это кажется настоящим богатством, миллиардом миллиардов бриллиантов.

— Ниа, вы пишете или мечтаете? — недовольно сказал Доминик.

Она вздрогнула и посмотрела на свою руку — та выводила буквы на столе.

Раздались смешки.

— Простите...

— Если вы до сих пор нездоровы, то, может, вам лучше вернуться в госпиталь?

— Нет! — в голосе послышался страх. — Нет, я здорова, совершенно здорова!

— Тогда продолжим. Байри Нерва успешно сдал экзамен по албалийскому и на днях должен уехать в Албалию вместе с профессором Феста.

«Мэт? Мэт уезжает?»

— Я хотел тебе сказать... Это ещё не окончательное решение, если ты хочешь, чтобы я остался... — прошептал ей на ухо юноша.

— Ваши личные проблемы вы обсудите, когда мы закончим, — перебил Доминик. — Следующее заседание состоится уже после нового года, поэтому нужно обсудить отпуска. Кто собирается уехать из университета на праздники?

Несколько человек подняли руку.

— Ниа! Ты же собиралась домой на каникулы! — снова зашептал Мэт. Он схватил её руку и поднял вверх.

— Профессор Вирго? — вопросительно посмотрел на неё Доминик.

— Нет... — тихо сказала Ниа. — Я не поеду...

— Ниа! — тут уже к Мэту присоединилась Рейчел.

— Я не поеду! — она выдернула руку и положила на колени.

— Как хотите, — пожал плечами заместитель ректора. — Остальные не забудьте оформить отпуск хотя бы за неделю. На этом, пожалуй, всё...

— А отчёт профессора Альгеди о конференции в Мейсе? — напомнила Ливора.

— Профессор Альгеди сказал, что представит его в письменном виде.

— Но я хотела бы послушать...

— Ничего, прочитаете, — резко произнёс Солус, вставая.

Проходя мимо Ливоры, он бросил бумаги на стол.

Ниа закрыла глаза. Ещё четыре недели.

— Уже конец года, мне нужны все протоколы, — сказал ей Доминик.

— Да.

— Профессор Феста, задержитесь ненадолго.

Ниа осталась подождать Мэта.

— И долго ты собираешься себя вести, как последняя идиотка? — спросила подошедшая к ней Ливора.

— Что?

— Ты не видишь, что превратилась в посмешище для всех?

— Посмешище?

— Мужчины все такие. Попользуются нами, а потом выбрасывают, как ненужную вещь. Но ты не должна позволять другим смеяться над собой.

— Ничего… пусть смеются... Мне совсем не больно...

* * *

Больно жить четыре недели без него. Находиться так близко и не иметь возможности просто пройти мимо. Это ты себе запретила. Строго-настрого. Иногда ты бываешь очень строгой.

Каждый вечер ты заводишь будильник. Большой, металлический. Он звонит так, что разбудит мёртвого. Как раз для тебя. Заводишь его на восемь. Часа вполне достаточно, чтобы одеться, погулять с собакой, позавтракать и дойти до класса. Теперь это настоящее путешествие. Чтобы не встретиться с ним, ты ходишь по длинной стороне, а он, как раньше, по короткой. Ты хорошо придумала. Может, он даже скажет тебе спасибо. Про себя, конечно.

Это твоё правило, почти закон. Четыре недели, а потом смотреть на него несколько часов и дышать. Но иногда становится так невыносимо, что хочется всё бросить и бежать, плакать, умолять. Ты не бежишь. Ты знаешь, что не нужна ему.

А он тебе нужен. Рейчел говорит, ты становишься похожей на наркоманку. Если наркоману долго не дают наркотик, у него начинается ломка. А если человеку не дают воздух, то как это называется? Тоже ломка? Значит, у тебя ломка. Ломка от отсутствия воздуха.

Больно вспоминать, что было и чего никогда не будет. Особенно мучительны эти несуществующие воспоминания. Поиграть в снежки, полежать летом в траве, заснуть над книгой у него на ковре... Раньше казалось реальным, просто из будущего, которое когда-нибудь обязательно наступит. Теперь эту реальность вырвали из тебя, поэтому так больно... жить четыре недели.

* * *

— Послушай, если ты скажешь, чтобы я остался, я, конечно, останусь. Но я подумал... Кажется, я ничем не могу тебе помочь... — Мэт грустно посмотрел на Ниа.

— Ты очень помогаешь мне, — тихо ответила она. — Но Байри ты сейчас нужнее. Для него этот конкурс сейчас самое важное, и ему будет легче, если ты поедешь с ним.

— Ты, правда, так считаешь?

— Правда.

— Я ещё тут подумал... Не за чем им с бабушкой Тутеллой жить в гостинице. Парень, у которого я последнее время снимал квартиру, готов снова мне её одолжить, так что... Много денег я, конечно, не заработал, но на первое время хватит.

— Хорошая идея.

— Ты больше никогда не будешь улыбаться?

— Что?

— Понимаю, тебе больно. Но это ведь не конец. Надо жить дальше!

— Я живу, Мэт, — голос спокойный, без всяких эмоций.

Раньше она говорила тоже самое ему. Но тогда она ничего не знала. Не знала, что бывает, как сейчас. Даже когда умер папа... Глядя, как отец с каждым днём пьёт всё больше, глупо было надеяться, что он проживёт долгую жизнь. И бабушка. И Эридан. А он... Она надеялась, что проживёт рядом с ним вечность. И вдруг в одно мгновение вечность закончилась. Нет, встреться она с Солусом сейчас, она не знала бы, что ему сказать.

— Это не жизнь, — прошептал Мэт.

— Но это всё, на что я сейчас способна.

Ни Мэт, ни Рэйчел не догадываются о том, что живёт внутри неё. Иногда немножко чувствуют, но она их надёжно прячет. Плачущую и Ненавидящую. А вот профессор знает, от него трудно спрятаться.

— Ниа, почему ты не хочешь поехать на каникулы домой? — голос тихий и мягкий.

— Придётся снова всё рассказывать. Я к этому не готова.

— Но твои старые друзья, твой родной город помогут тебе пережить горе.

— Нет.

— Пойми, ты сама не отпускаешь боль!

— Простите, профессор, я знаю, как много вы потеряли, — на мгновение в ней проснулась та, прежняя Ниа. — И, наверное, я кажусь вам жалкой и ничтожной. Я сама себе такой кажусь... Я не понимаю, почему со мной это происходит, но я не могу! Просто не могу...

Он подошёл, сел рядом и погладил по голове:

— Каждый прожитый день — это уже хорошо. Иногда всё, что нам остаётся, просто пытаться жить. Но не позволяй тому, что внутри, убить твою душу.

— Может, они и есть моя душа.

— В душе человека много всего...

— Как в слоёном пироге?

— Что-то вроде того. Но всегда есть основа, нужно только найти её.

— Основа? Тесто?

— Может, и тесто. А может, ягодная начинка или взбитые сливки.

— Я думаю, всё-таки тесто... Смотрите, профессор! Снег пошёл! Первый снег в этом году. Так поздно...

Заснуть над книгой у него на ковре, полежать в траве, поиграть в снежки...

* * *

У первого снега странная судьба. Падать и знать, что исчезнешь, едва долетев до земли. Наверное, так было и с тобой. Только ты не знала.

Теперь летит второй, третий, пятый... Во все стороны, так, что почти не видно неба. Вокруг, сколько хватает взгляда, белый цвет. Как ты хотела.

Ты выходишь в это снежное крошево, чтобы стать такой же лёгкой и холодной, чтобы не чувствовать. Идёшь, заплетаясь ногами в сугробах, пока кости не становятся ледяными. Упадёшь — и сломаются. Ледяной становится кожа, волосы, по венам течёт жидкий лёд. И только сердце, это сердце никак не замёрзнет. Бьётся и бьётся, бьётся и бьётся. Надоедливый комочек крови и мышц. Плачущая всё время плачет над ним, а Ненавидящая ненавидит. Сколько ещё нужно нести его сквозь зиму, чтобы оно, наконец, остановилось?

Ты ведь можешь идти долго. Сама говорила, тебе всегда удавались длинные дистанции.

За спиной слышится лай. Это Хаски. Взгляд сердитый, почти угрожающий. Сделаешь ещё один шаг, и он прокусит тебе ногу, а потом схватит за капюшон и оттащит в госпиталь. И ведь не шутит же.

Махаешь рукой и возвращаешься домой.

* * *

— Ниа.

— Да, профессор.

— По-моему, твоё пальто не очень подходит для зимы.

— Что?

— Если хочешь гулять по вечерам, нужно купить себе что-нибудь потеплее.

«И откуда он всё знает?»

— Не то чтобы я специально гуляла вечером, просто в другое время занятия.

— Конечно, свежий воздух полезен для здоровья. Только вот ангина нам ни к чему.

— Я за полтора года ни разу не простужалась.

— И замечательно. Съезди с Рейчел в Сайф, зимой там очень красиво.

* * *

Песок и снег. Странное сочетание. Нигде такого не бывает, только в Сайфе.

Оставили машину на стоянке и зашли в магазин.

— У них уже Новый год... — протянула Ниа, увидев елочные шарики и мишуру.

— Ну, да, ведь уже декабрь!

— Декабрь...

— Так, сначала выберем тебе одежду, а потом пообедаем! — бодрым тоном сказала Рейчел.

— Вообще-то я собиралась купить только пальто.

— Пальто — обязательно, а там — посмотрим! Как тебе это? — Рейчел протянула ей розовое пальто с большими помпонами вместо пуговиц.

— Нет, давай что-нибудь попроще.

— А это?

— На нём снежинки жёлтого цвета.

— Ну, и что?

— Снежинки не бывают жёлтыми.

— Тогда вот! Простое и милое! — Рейчел показала на зелёное пальто с узором из еловых веточек на рукавах и подоле.

— Красивое... Но я, наверное, померяю это, — она достала с вешалки простое чёрное пальто с воротником-стоечкой.

— Ниа... — в фиолетовых глазах подруги отразилось беспокойство.

— Оно тёплое и недорогое, я померяю.

Ниа зашла в кабинку, повесила на крючок сумку и сняла своё клетчатое пальтишко.

— Попробуем... — она надела чёрное пальто и повернулась к зеркалу.

Оттуда на неё смотрела незнакомая девушка. Черты лица острые, под глазами круги. Волосы отросли ниже плеч. Раньше она никогда не оставляла их такими длинными, а теперь... теперь всё равно.

— Можно взглянуть? — в кабинку просунулась голова Рейчел.

— Как будто по мне сшито, правда? — она покрутилась направо, налево.

— Да, но... это слишком мрачно и печально, — пробормотала подруга.

— А мне нравится! — Ниа сняла пальто. — Давай купим что-нибудь ещё!

— Ты же не хотела...

— Я передумала!

Чёрный свитер, чёрные колготки, чёрная юбка с бордовыми цветами, тёмно-фиолетовая кофточка.

— Ниа!

— Если хочешь, возьму эту зелёную беретку! — подмигнула она подруге.

— У тебя денег-то хватит? — вздохнула Рейчел.

— Хватит-хватит, на Рои я начну откладывать с нового года.

— С Рои мы все тебе поможем, она же теперь вроде как общий ребёнок.

— Тогда... я могу купить ещё и сапоги!

— Тоже чёрные?

— Какая разница... — внезапно поникшим голосом произнесла Ниа. — И у тебя чёрные.

— Ладно, не сердись, — Рейчел быстро хлопнула её по плечу и взяла пакеты с одеждой. — Пошли за сапогами!

Потом они сидели в стареньком кафе и смотрели на падающий снег.

— Ниа, скажи, я похожа на Ливору? — тихо произнесла Рейчел.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я слышала, что она сказала тебе тогда на заседании. Что не надо показывать другим, какая ты есть, и позволять им смеяться над тобой. Я ведь говорила почти тоже самое. Тогда, давно. Помнишь?

— Да... — сказала в ложку, ложка чуть-чуть запотела.

— Я похожа на неё?

— Не знаю, может быть, чуть-чуть.

— Извини меня, я сказала ужасные вещи.

— Ты что, я уже всё забыла.

— Нет, не об этом. Про С... — она не произнесла имя до конца.

— Ничего, ты была права.

— Я просто никого никогда не любила. Были парни, которые мне нравились, но чтобы так...

— Я тоже.

— Знаешь, Мэт мне даже сказал, что я завидую тебе. Я сначала рассердилась, а потом подумала, может, действительно... Я ни разу не выслушала тебя, только лезла со своими глупыми советами и таблетками. Я не могла представить, что тебе так... Если тебе будет что-то нужно, просто попроси меня. Я не буду спрашивать, зачем, почему… Просто попроси, хорошо?

— Хорошо... Спасибо, Рейчел…

* * *

В воскресенье Ниа не стала ждать вечера. Глупо идти гулять в новой одежде, когда на улице ничего не видно. Для первого раза она выбрала чёрный свитер, юбку с бордовыми цветами, чёрные колготки, сапоги, новое пальто и зелёный берет.

— Тебе нравится? — спросила она у Хаски.

Тот наклонил голову, разглядывая девушку.

— Не смотри так, — грустно сказала Ниа.

Они долго ходили по заснеженным дорожкам. Хаски отыскал где-то палку и заставил играть с ним. Один раз она размахнулась, и палка застряла в ветвях дерева.

— Ничего себе... — удивилась Ниа. — А я и не знала, что умею так бросать.

Хаски облаял дерево, а потом понуро побрёл за хозяйкой.

— Не расстраивайся, найдём тебе другую палку, — виновато протянула она. Но палка никак не попадалась.

— Давай поиграем в снежки, — она слепила из снега комок и бросила в сугроб.

Хаски полетел за ним.

— Только не бери в рот, он холодный! — закричала Ниаа, но он уже нёсся с тающим шариком обратно.

— А если ты заболеешь?

«Давай ещё!»

— Ещё хочешь? — она слепила новый комок и бросила. Хаски опять принёс его.

«Ещё!»

— Ну, смотри, сейчас я его закину далеко-далеко! — она зажмурилась, отвела назад руку и резко подкинула снежный шарик вверх. Он прочертил в небе кривую линию и ударился в плечо идущего по тропинке человека.

— Не может быть... — беззвучно прошептала Ниа.

Солус отряхнул пальто и, свернув с тропинки, пошёл дальше, не посмотрев на неё.

— Извините, пожалуйста! Я не видела! — закричала Ниа.

Он не обернулся.

И тут к нему побежал Хаски. Животным, как и детям, не объяснить, что папа и мама теперь чужие друг для друга люди.

— Хаски! Хаски, не надо! — Ниа тоже побежала.

— Хаски, перестань, — строго сказал Солус.

Щенок замер и жалобно заскулил.

— Хаски! — Ниа догнала щенка и обняла за шею. — Извините, пожалуйста, — прошептала она, вставая.

Солус впервые посмотрел на неё. Холодный, брезгливый взгляд сверху вниз. Потом повернулся и пошёл дальше.

Ниа опустила голову и села на снег. Чёрное пальто, колготки, сапоги... Она вдруг поняла, какой бессмысленной была эта попытка рассказать ему о Плачущей и Ненавидящей.

Может быть, Рейчел, показывать другим, какая ты есть, действительно глупо, если ты им вообще не нужна.