Яош (джен)

Я открываю потёртую на углах тетрадку. Пора внести ясность в моё положение и оставить хлебных крошек тем, кто пойдёт за мной по следу. Как бы то ни было, но этот дневник я создал именно для того, чтобы тот, кому он попадёт в руки, не повторил моих ошибок.

Меня зовут Комуто Херовато, можно сказать, что я — японский обычный школьник. Или сокращённо — ЯОШ. Надеюсь, вы извлечёте для себя что-то полезное из моей поучительной истории. А теперь немного о себе.

Родился в семье исекаев. Мать была попаданкой в кицуне из какой-то заброшенной манги, а отец — безликий дух из довольно известного аниме, тоже попаданец. В общем, они познакомились, а потом отец попал куда надо маме, и так на свет получился я. Назвали в честь деда бабки, она нам не родная, а приютила в своем большом пустом доме. У матери фамилии не было, мангу забросили раньше, чем прописали персонажей, ну а отец Безликий и всё, тоже без фамилии. Так что когда я родился, все решили, что дать мне фамилию должна бабушка Херовато. С именем вышло тоже просто.

— Кому-то нужны памперсы, — сказала бабушка, когда вошла в комнату, где я лежал в люльке. Так я стал Комуто.

Бабуля Тояма Херовато оказалась совсем одинокая и очень добрая, вскоре мы даже забыли, что она нам не родня. Бабушка Херовато была древней колдуньей, она уже прожила больше тысячи лет. В общем, всё было хорошо, пока в одну не прекрасную ночь в наш дом не ударила огромная молния.

Как сейчас помню, раздался ужасный грохот, и все исчезло в ослепительном свете. Потом наступил мрак.

Но утром оказалось, что с домом всё в порядке. Вот только отец и мать развоплотились, одна одежда от них осталась лежать на циновке. Бабушка сказала, что они не погибли, а переместились в другие миры, и есть надежда мне их ещё найти. Так меня стала воспитывать бабушка.

Я хожу в школу, но учиться не люблю. Скучно мне изучать всякие науки. Научился читать и считать, и ладно. Для манги, и чтобы аниме смотреть, и того хватит. Да и не жилец я в этом мире, а почему, я вам сейчас расскажу.

Дело в том, что у меня открылась способность путешествовать по мирам, созданным фантазией авторов. Стоит чихнуть, и меня уносит в другой мир. Там некоторое время нахожусь, а потом выносит обратно, ну или приходится выход искать, выход всегда есть. По крайней мере, пока проблемы с этим не было. Беда только в том, что швыряет меня не по известным произведениям, где бы я знал, что и как, а по каким-то черновикам или задумкам — в общем, никогда не угадаешь, в какую мангу или аниме зашвырнуло.

Мне было двенадцать лет, когда я первый раз «провалился», как я это называю, и с каждым годом это происходит всё чаще. В последнее время и дня не проходит, чтобы меня не вышвырнуло, это уже стало проблемой. Даже старая колдунья не знает, что с этим делать, она говорит, что раньше не встречала такого. А я думаю, что однажды меня так закинет, что вернуться не удастся. В общем, у меня появилась теория, что каждая манга, комикс, фильм, аниме, книга и так далее, любое произведение, где запечатлены фантазии автора, на самом деле — портал в другую вселенную, которую автор лишь описывает, принимая отголоски происходящих там событий. Более того, путём размышлений я пришёл к выводу, что сам проживаю в такой вселенной, которая описана кем-то не совсем нормальным, к тому же наверняка их было двое… Надо будет эту мысль ещё как-нибудь подумать.

Но бабушка считает, что в школу мне надо всё равно ходить, вот я и хожу, когда не сачкую. Я не бездельник и много читаю — толстые тома манги! Ещё я эксперт по аниме, ни одного тайтла не пропускаю.

Короче, будущее моё туманно, но я смотрю туда с оптимизмом. Никогда не было, чтобы никак не было, всегда как нибудь, да было.

* * *

Понедельник

Сегодня понедельник, лучший день недели, чтобы начать жизнь с нуля. Поэтому я на будильник забил и в школу не встал. Предчувствие не то беды, не то приключений на пятую точку концентрированно витало в воздухе так, что рисовая бумага на стенах-фусума вибрировала.

Я лежал под одеялом с принтом Ноль Два и думал о том, что у меня совсем нет друзей и мало кто будет переживать в школе, если я однажды куда-нибудь исчезну. Ну вот не везло мне с друзьями! Да и они с ними, с друзьями этими школьными! Они — это черти по-нашенски, по-японски. Я же ЯОШ, если кто ещё не запомнил.

В комнату вошла бабушка и сдёрнула с меня одеяло. Она бы и с кровати скинула, да я и так на полу лежал.

— Комуто? Ты какого они здесь лежишь? Почему не в школе?!

— Я проспал, бабушка.

— Что? До двенадцати спят одни дегенераты и отаку.

— Может быть, я и есть отаку!

— Какой ты отаку? Не смеши мои варазори, Комуто. На отаку учиться надо, а ты — лентяй!

— А я уже выучился! Мне семнадцать, а спать я буду до двадцати пяти!

— Ага, щаз, — сказала бабушка и щёлкнула пальцами. Я почувствовал, что лежу будто на гвоздях.

— Ну ба, — заныл я. Но она была неумолима.

— Лоботряс! Брысь в школу немедленно! Объясняй своё отсутствие учителю как хочешь!

В японском языке нет звука «л», поэтому её «лоботряс» прозвучало как «роботряс». Я решил, что это довольно высокотехнологично, и не обиделся.

Поесть бабка не запрещала, поэтому я поплёлся на кухню, но тут из воздуха сгустились две фигуры ужасного вида — бугрящиеся мускулами качки с жуткими рожами и клыкастыми пастями. Из лбов их торчали похожие на сабли рога. Кожа цвета сырого мяса отбила мой аппетит. Я понял, что это были они. Вот не надо было мне чертей поминать.

— Комуто Херовато? — спросил один из они, с трудом выговаривая слова, так как клыки явно мешали артикуляции.

— Не ваше дело!

— А ты не дерзи, мальчишка, — рявкнул на меня второй они. — И не таких обламывали!

— Да что вам от меня надо? — заорал я, надеясь, что бабка придёт на шум.

— У тебя дар путешествий по маня-мирам, то есть манги и аниме мирам, ты нам нужен. Будешь на нас работать.

— Не буду я ни на кого работать, я роботряс и вообще отаку! — раздражённо ответил я, пятясь назад по коридору.

— На отаку учиться надо, а ты… — начал один они, но тут из-за угла появилась бабушка.

— Да как вы посмели явиться в мой дом? Или вам плевать на мой договор с Онибабой?!

— Старая карга давно уже на пенсии, Тояма, так что не мешай нам забирать мальчишку!

— Вот как? Считаете, что старая река может пересохнуть? Ну так получайте!

И тут такое началось — не передать словами. Бабка метала в они молнии, они метали в бабку молнии, дом трещал, шипел, валил дым и копоть.

— Комуто, чего ты ждёшь, я долго их не удержу, — крикнула мне бабушка. — Давай, проваливайся туда, куда ты проваливаешься обычно!

— Но я не умею по желанию…

— Придётся научиться!

Мне нужно было чихнуть — не просто так, а по-особенному, когда чихаешь так, что глаза сами закрываются. А когда открываешь — уже в другом мире.

Впрочем, не успел я испугаться, что не получится — от чада и дыма защипало в носу, и я ка-ак чихнул!

Все звуки исчезли и запахи чада тоже. Вокруг было светло, и я открыл глаза. Это был совершенно пустой мир, если не считать кафеля.

Это был мир, полностью покрытый кафелем. Под ногами был тёмный кафель, возвышались облицованные коричневой и серой плиткой скалы, чёрным керамогранитом были выложены дороги, а к морю, к счастью, не из кафеля, вёл облицованный затейливой смальтой пляж. Я присмотрелся к небу. Так и есть, небо было выложено голубенькими плитками. На небе было шесть солнц, расположенных двумя равными рядами. Светилы испускали яркий, но не греющий свет. И ни души вокруг. В плиточном мире было не то чтобы холодно, но прохладно. И влажно. Я почувствовал, что моя футболка становится сырой, и если буду стоять на месте, то начну замерзать.

Я побрёл вдоль берега очень спокойного моря. Глубина начиналась сразу от кромки берега, и в прозрачной, но голубой воде виднелось дно, оно плавно закруглялось у берега и терялось где-то в голубом сумраке. Дно было ровным и скучным, как пластиковый стол. Ни рыб, ни каких-нибудь других морских существ я не увидел. От воды пахло чем-то знакомым. Вспомнил, точно так же пахнет вода в бассейне!

Впереди, может быть, в десяти километрах, возвышалась гора. Я решил подняться на самый верх и оглядеться вокруг. Издалека гора выглядела гладкой, но я надеялся, что на неё можно будет взойти.

На мне была футболка, трусы и шорты, я же собирался только сходить на кухню, а не отправляться в экспедицию. В кармане шорт оказался мой телефон-раскладушка. Убедившись, что сети в Кафельном мире нет, я засунул его в задний карман.

Прошло уже несколько часов, когда я оказался у подножья горы. Больше ничего не изменилось, даже шесть солнц не сдвинулись ни на градус. Но меня начала мучить жажда, и перекусить не мешало бы тоже. И если я готов был смириться с тем, что придётся хлебать пахнущую хлоркой воду из моря, то вот с едой было совсем все плохо. Поэтому я всерьёз начал волноваться, что если я застряну в этом мире, то конец будет печален.

Гора оказалась гладкой. Я-то надеялся, что она будет как в «Майнкрафте», из кубиков, и я смогу по ним забраться, как по ступенькам. Разочарованно стукнув по горе кулаком, я пошёл вдоль отрога, прикидывая расстояние, ведь потом всё равно придётся вернуться к воде.

Я находился где-то посередине горы, когда обнаружил дверь в её склоне. Дверь была тоже из кафеля в цвет горы, и я бы прошёл мимо, если бы дверь не была приоткрыта. Я протиснулся в щель и увидел ступеньки. Электричество в гору никто не провёл, и мне пришлось светить экраном телефона. Сначала лестница шла только вверх, в глубь горы, время от времени прерываясь пролётами. Потом стала петлять туда-сюда, но все равно я поднимался вверх. От скуки я стал считать ступеньки, их оказалось двадцать на одном пролёте, а пролёты я сразу не сообразил считать, но навскидку их было не меньше сорока.

Наконец лестница закончилась, и я оказался на самой вершине горы. Здесь дул ветер. Я огляделся вокруг. Ничего особенного не увидел. Горизонта как такового не было, просто где-то там всё терялось в сизой дымке. Кромка берега моря приходила из этой дымки и уходила с другой стороны горы в дымку. А сам берег сверху был похож на пиксельную картинку какой-нибудь карты, или, точнее, настольной игры-бродилки. Змеились какие-то линии, узоры. Всё это тоже терялось в далёкой дымке.

Я достал телефон и увидел, что у антенны есть одна полоска. Можно было попробовать позвонить.

Я набрал номер бабушки.

— Алло! Комуто Херовато?

— Да, бабуля!

— Так, слушай меня и не перебивай. Связь может оборваться в любой момент! Сюда не возвращайся, дом сгорел.

— Как же так?!

— Да плевать, он был застрахован! Не перебивай, тебе говорят! Ты должен постараться найти своих родителей, понял? Ну или хотя бы просто не попасться в лапы демонов. Короче, я сейчас открою тебе портал, и ты прыгай в него!

— Я один не смогу! — крикнул я в отчаянии. Вёе же я надеялся, что бабушка меня вытащит из этой передряги.

— Я тебе не могу помогать, там, где ты — моей власти нет. Так что прощай, Комуто, может быть, когда-нибудь встретимся.

— Бабушка! Но как же я один?

— Там, где ты окажешься, найди карандаш, нарисуй себе помощника. Я же знаю, ты рисовать умеешь — видела твои рисунки, что ты прятал под выдвижным ящиком стола!

Я густо покраснел, потому что там были не те рисунки, которые нужно показывать бабушкам.

— И что мне толку от рисунка?

— Сам поймёшь. Это же твой мир! Ладно, Комуто, не переживай, всё будет…

И тут связь оборвалась. Как я ни поднимал руку с телефоном повыше, ни одной полоски на экране не появилось. Зато раздался хлопок, и передо мной возникла такая штука, словно огромная лупа, которая искажала всё, что было позади неё. Наверное, это и есть портал, подумал я и шагнул в эту штуковину. Мне показалось, что я падаю, но через мгновение я оказался на твёрдой земле, а точнее — стоял в сумрачном лесу на хвое и листьях. Это было совершенно другое место.

В лесу было сыро, но не холодно. Сверху ветер шумел кронами деревьев, но у подножья покрытых мхом огромных стволов было тихо. Мох рос так, словно у каждого дерева имелся личный северный полюс. Поэтому определить, куда мне двигаться, я не смог и просто пошёл вперёд, надеясь наткнуться на что-нибудь типа тропы, просеки или хотя бы ручья.

Я шёл и вспоминал родителей. Маму я только два раза видел обращённой в лисий облик, а вот батя любил после работы зависнуть с пивом у телевизора в отвислых трениках, мятом плаще и безликим ликом. Бабушка часто ворчала: «И что ты в нём нашла? И рожей не вышел, и язык не подвешен»! Ещё я вспомнил, как однажды проснулся поутру, а родителей уже не было. «Надоело им прикидываться людьми, — сказала бабушка. — Потом поймёшь». Я сначала очень скучал по ним, а потом перестал. Вот ни капли не скучаю, хотя прошло уже девять лет, восемь месяцев и тринадцать дней, как они ушли. Так размышляя, я шёл и шёл и вдруг понял, что совсем забыл, как меня зовут. Вылетело из головы напрочь.

Лес стал светлее, и я вышел на какую-то тропинку. Она вилась, вилась между деревьев и камней и в конце концов привела к одиноко стоящему среди деревьев шкафу. На полянке, окружённый осинками, шкаф смотрелся так же уместно, как пень посреди бального зала.

Старый, большой, дубовый шкаф. Двери украшала затейливая резьба растительного орнамента, хотя она потрескалась и выбелилась там, где уже облез лак. Шкаф стоял на изогнутых ножках, утопающих во мхе. И по самим ножкам полз лишайник. Я потянул за позеленевшую бронзовую ручку, и шкаф со скрипом распахнулся.

Не знаю, чего я ожидал, но совсем не того, что из шкафа на меня обрушится Ниагара бумаги, и меня едва не погребет под бумажной массой. Еле успел отскочить. Присев, я принялся рассматривать, из чего состояла куча — оказалось, что на меня рухнули ученические тетради, написанные на незнакомом мне языке. Было видно, что они из разных времен. Были там тетради совсем старые, пожелтевшие и исписанные чернильной каллиграфией, а были совсем новые, писали в которые шариковой ручкой кривыми, некрасивыми строками. Вдруг я увидел знакомые иероглифы и выхватил тетрадь. «Комуто Херовато», прочитал я.

— Меня зовут Комуто Херовато! — радостно воскликнув, я раскрыл тетрадь. Тетрадка была тонкая, всего лишь в двенадцать страниц. И совершенно чистая. И в клеточку.

«Ладно», — я сунул тетрадку под футболку. Пригодится. Я выпрямился и посмотрел вглубь шкафа. Там как будто был довольно длинный туннель, заканчивающийся выходом в какое-то солнечное место. Даже теплый, пахнущий разогретыми травами ветерок веял из шкафа, смешиваясь с запахами бумажной пыли. Мне захотелось пойти туда. Но я увидел, как мимо выхода из туннеля прошёл огромный лев.

«Ну его нафиг, — сказал я, закрывая шкаф. — Еще блох подцеплю…»

Вид моей, или подозрительно похожей на мою, ученической тетради ввёл меня в небольшую депрессию. Я продолжал идти, механически переставляя ноги и стараясь не зацепиться за торчащие корни, а душой был в воспоминаниях о школе.

Откровенно говоря, учиться я не любил и не хотел. Возможно, потому, что всегда чувствовал, что не принадлежу к обычному миру, где бы я стал офисным клерком в какой-нибудь корпорации и приходил домой выжатый как лимон, а по пятницам — пьяный в стельку после очередного корпоратива.

Нет, я с большим удовольствием прогуливал и пинал бутылки, а если повезёт — и банки, тем более мне крайне не хотелось, чтобы во время урока меня бесконтрольно выбросило в манга-реальность. Объясняй потом, что это было, учителю и одноклассникам. Кстати, об одноклассниках. Друзей у меня в школе почти что не было — так, один парень по имени Юма, мы обменивались мангой. На меня в школе вообще не обращали внимания, это бабушка постаралась и наложила чары. Я мог неделями не появляться на уроках, но никто этого не замечал, ни ученики, ни учителя.

Я вспомнил, как меня стало затягивать в манга-реальность по пути в школу. Уже дошёл до школьных ворот. Ну, чувствую, сейчас затянет. Стою, как дурак, руки раскинув и боясь чихнуть. А меня с обеих сторон спешащие на занятия ученики обтекают. И никто даже слова не сказал, скользили безразличными взглядами, словно я какая-то часть привычной действительности вроде столба, что всегда был на этом месте и будет стоять ещё сто лет.

Бабушка знала, что я школу прогуливаю, и всё время ворчала, что, мол, пропадёт мой дар, и привет — чем буду на жизнь зарабатывать? Как-то раз я говорю ей: «Бабуля, ну чего ты ворчишь, я уже не маленький, вот видишь, насколько я выше тебя?» А она мне: «Не выше, а длиннее!» В тот день я пошёл в школу, и то ли бабушкино колдунство ослабло, то ли она специально так сделала, но учителя меня на всех уроках мучали. Хорошо, что у меня «шпоры» были — выкрутился.

А «шпоры» призывать — это моя сверхспособность, я даже думаю, более полезная, чем провалы в манга-порталы. Правда, чтобы шпору призвать, её надо создать, тут-то волей-неволей и приходиться учить. Зато шпаргалки видны только мне и их можно в воздухе повесить в любом удобном месте.

Я всё-таки споткнулся и ударился коленкой о торчащий корень. Потирая ушибленное место, вспомнил, как возвращался раз после школы, а меня подловили в глухом переулке гопари с другой школы. Обступили со всех сторон, «выворачивай карманы», говорят. А один так ещё зловеще ухмылялся и бинт на ладонь наматывал. Я сделал вид, что от страха поплыл, а когда они расслабились, то толкнул самого наглого так, что он на спину рухнул, и дал дёру. Они за мной бросились и уже почти что догнали, но тут я поскользнулся на шкурке от банана и кубарем в канаву скатился. Как раз дождь недавно прошёл и вода бурлила, я барахтался, а меня несло. Гопари испугались и разбежались кто куда. Впереди поток исчезал в бетонной трубе, меня туда и затянуло. Я бы из этой трубы ни за что не выбрался, но тут, к счастью, меня швырнуло в манга-портал, а оттуда обратно в реальность, да так удачно, прямо возле дома. Я был грязный, как дух реки из «Унесённых призраками».

Никогда ещё в жизни я так не ругался. И установленный в тот час рекорд в витиеватости ругани мне будет трудно побить. Может быть, даже невозможно. А когда домой пришёл, бабушка чуть в обморок не упала, но потом как начала воспитывать! Я от неё еле удрал в ванную. Отмылся кое-как, отплевался — ничего, вроде жить можно.

Вот так я шёл, погружённый в воспоминания, как вдруг увидел, что впереди мелькает какая-то фигура. Ускорив шаг, я догнал путника. Оказалось, что это парнишка, с виду — мой ровесник. Впервые такое! Обычно в этих недоделанных манга-мирах я один хожу-брожу, кроме меня никого больше нет, не считая животных или птиц — эти иногда попадаются. А тут — человек! Парень неспешно топал по тропе. Расстёгнутая куртка цвета баклажана с белой оторочкой по швам, брюки такие же, темно-синяя футболка. А волосы, словно взрыв — торчат в разные стороны и малинового цвета. Я понял, что парень не из моей реальности.

— Привет! Извини, не можешь подсказать, куда идёт эта тропинка?

— А куда тебе надо?

— Куда-нибудь.

— Тебе повезло. Именно туда она и приведёт!

В общем, познакомились, разговорились. Он представился Юкихирой. Вдвоём было нескучно шагать. Лес стал светлеть, и тропинка разделилась на две. Юкихиро остановился.

— Тебе туда, а мне — сюда.

— Подожди, Юкихиро!

— Извини, не могу. У тебя свой путь, а у меня — свой. Ты, главное, не ешь дуренику и гварпфов опасайся. Так-то они не бросятся, если ты близко к ним не полезешь.

— Да подожди ты! В незнакомом месте надо держаться вместе!

— Это для тебя оно незнакомое, — засмеялся Юкихиро. — А для меня — дом родной!

И махнув на прощание, зашагал по своей тропе. Я пытался его догнать, но почему-то он всё время отдалялся, отдалялся, пока вообще не исчез где-то впереди. Я вернулся на развилку.

— Ну не мерзавец, а?! — в сердцах я топнул ногой, но делать было нечего, и я пошёл по своей тропе.

Местность менялась и становилось всё интереснее. Вроде бы ничего этот мир, раньше я в такой богатый на всякие штуки не попадал. Может быть, это была какая-нибудь завершённая манга? Если — да, то пусть это будет какой нибудь-нибудь сёнэн. Или ещё лучше — гарем! Но только бы не яой…

На гарем пока что совсем не походило. Кругом росли затейливые коряги, разноцветные и незнакомые, стали попадаться останки громадных механизмов, наполовину ушедшие в землю и заросшие плющом. Я поднялся на холм, и сверху стало видно, что это поверженные гигантские боевые роботы. А вдалеке, окружённая деревьями, словно тазик среди травы, лежала летающая тарелка! Тарелище! О, да, это гораздо интереснее кафельной планеты!

Я шёл, разинув рот и размышляя — стоит ли мне полазить в этих чудесных обломках или продолжать идти по тропе, пока не прояснилось, по каким законам этот мир живёт. Любопытство тянуло меня в груду стали, и я свернул. Но тут из дупла поваленного когда-то огромного дерева вылезло что-то страшное, квадратно-продолговатое, словно оживший кирпич. Животное было размером с легковой автомобиль. Морда существа тоже явно просила кирпича, фасеточные глаза голодно таращились, словно телекамеры в женской бане, если бы телекамеры туда когда-нибудь поставили. Существо раскрыло пасть и довольно быстро стало приближаться ко мне. Зубы его были многочисленные, но длинные и тонкие, как рапиры. К тому же они вывернулись вперёд и стали удлиняться, как телескопические удочки.

Сказать, что я испугался — это выразиться слишком мягко. Я бросился бежать со всей прытью, на которую был способен. Существо от меня не отставало, даже наоборот, приближалось. Когда его щёлкающий пучок зубов стал чуть ли не хватать меня за пятки, я не выдержал и заорал от ужаса. Что-то произошло, и позади меня возникла огромная куча кирпичей, достаточная для строительства двухэтажного коттеджа. Вся эта куча каким-то образом обрушилась на кирпичномордого монстра и похоронила его под собой. Я не стал рассматривать, выберется он или нет, и продолжал бежать, пока совсем не выбился из сил. Потом перешёл на заплетающийся шаг, пытаясь отдышаться и унять бешено колотящееся сердце.

Я не заметил, как потерял тропинку, и шёл теперь просто по лесу. Возвращаться и искать тропу желания не было, так как там остался зубастый кирпич. Я понял, что заблудился. Но тут же мне пришло в голову, что невозможно заблудиться, если не знаешь конечной цели пути. Ведь я шёл, куда глаза глядят, а так заблудиться довольно сложно.

Но тут лес передо мной расступился, и я вышел на идеально круглую поляну. Размером она была с футбольное поле. Поляну лучше бы назвать площадью, потому что под ногами была древняя на вид брусчатка. Тёмные прямоугольные камни были плотно подогнаны друг к другу, но в некоторых швах всё же смог закрепиться лишайник. Посреди площади возвышался высокий тонкий обелиск тёмно-серого цвета. К обелиску вели несколько ступеней, я поднялся по ним, и обошел памятник по кругу. Он был шестигранный. Каждая грань уходила строго вертикально, только ближе к концу грани исчезали, и обелиск сходился на конус.

Что это был за памятник и по какому поводу поставлен — я не смог догадаться. На одной из граней были какие-то символы, не похожие на иероглифы или буквы земных языков. Однако те, кто поставил этот памятник, наверное, имели человекоподобный облик, так как рядом с обелиском на площадке находилась удобная лавочка с изогнутой спинкой, сделанная из того же камня, что и брусчатка. Значит, у создателей этого монумента по крайней мере были попа и спина.

Я сначала не хотел садиться на камень, но дотронувшись рукой, с удивлением обнаружил, что сидение тёплое. Это было крайне подозрительно, однако, поколебавшись, я всё же решился опустить пятую точку на эту лавку, поверхность так и манила расслабиться и отдохнуть, ведь я порядком отмахал пешком.

Тепло приятно расслабляло, и я с возгласом удовольствия откинулся на спинку и вытянул ноги. Надо было подумать, что делать дальше. Начав думать, сам не заметил, как задремал. Мне снилось что-то связанное с рисованием, но сон я не запомнил, остатки его выдуло из головы, когда я открыл глаза. Помнил только, что во сне держал карандаш.

Разбудил меня поднявшийся прохладный ветерок и сигналы пустого желудка. Не мудрено — там не было и крошки уже вторые сутки. Солнце клонилось к закату. От обелиска через всю площадь к лесу протянулась длинная тень, и положение её заметно изменилось. Поднявшись с каменной лавочки, которая к этому времени почему-то остыла, я вдруг обратил внимание, что в моих пальцах действительно находится карандаш. Точнее, карандашный огрызок. В мыслях в этот момент что-то блеснуло молнией, и тут я понял, что нужно сделать! Как будто бы вспомнил давно забытое.

Достав из-за пазухи тетрадь, я пристроил её на лавку. Тетрадь, ещё недавно почти что пустая, оказалась почти вся покрыта различными набросками и рисунками. Ничего особенного, такое можно увидеть в тетрадки всякого школьника, который не прочь незаметно предаваться рисованию во время скучного урока. Остался лишь один более-менее чистый лист.

Мысленно умоляя солнце не садиться слишком быстро, я принялся набрасывать на этом листочке контуры моего рисунка. Я хотел нарисовать себе друга, спутника в своих путешествиях, верного, надёжного и сильного товарища. Но карандаш не очень слушался моих пальцев, и я проводил линию за линией в любом месте, только не там, где хотел. Другая проблема была в том, что мне нечем было стереть эти неправильные линии, так что приходилось просто стараться скрыть их в рисунке.

Так постепенно, помимо моей воли, фигура на рисунке приобретала всё более женственные черты, пока вместо крутого брутального парня не вырисовалась явная фигура девушки. Пришлось смириться с результатом, и я лишь дорисовал ей юбку, тёплую практичную кофточку и длинные волосы, забранные в хвост. Ну, люблю я, когда у девочек длинные волосы! Стоило мне перестать сопротивляться рисунку, рука словно зажила своей жизнью, и в нескольких штрихах я закончил рисунок достаточно симпатичной девчонки.

Но долго любоваться им не пришлось — солнце совсем почти село, а голод начал давать знать о себе всё сильнее. Надо было найти хоть что-нибудь съедобное, а то натощак ночью в незнакомом мире трястись от холода совсем грустно. Да, хорошо бы ещё укрытие какое-нибудь найти, а то где-то же бегает кирпичномордый, или его родня. Или те, кто их самих считает добычей…

Тем временем стало ещё темнее. Но это мне даже помогло — смотрю, а на опушке леса что-то в кустах светится разноцветными огнями. Словно ёлочная гирлянда развешана на ветках.

Подошёл ближе, а это оказались ягоды. Размером со сливу, синие, зелёные, красные, разные. Но все — в жёлтую клеточку. Сорвал я несколько штук и попробовал — на картошку жареную, с чесноком и луком, оказались похожие. Они так вкусно пахли и ласкали язык, что я плюнул на то, что они могут быть ядовитые, и давай лопать. Жалко только было, что ягоды холодные, а микроволновки поблизости не оказалось.

Наелся до отвала. И вдруг чую: в голове у меня помутилось, земля закачалась, в глазах поплыло.

Я, с трудом ковыляя, вернулся обратно к обелиску и приземлился на лавочку. А лавка-то стала совсем холодная. Но тут меня окончательно вырубило.

Сон, который мне снился, я хорошо запомнил. Примерещилось, что я оказался в каком-то уж слишком нормальном мире. Нормальном до тошноты. И я понимаю, что в этом мире ничего сверхъестественного произойти не может, такой вот скучный мир. Будто я сижу на лавочке в каком-то осеннем парке, за деревьями машины едут, уличные огни на столбах горят, а по дорожкам парка угрюмые люди спешат, подняв воротники от промозглого и сырого ветра. И на меня так неодобрительно косятся. И всё это такое реальное и объёмное, чистое 3D, но обычное и нормальное, что меня жуть взяла. Я так испугался, что в этой сверхнормальности застряну и домой не смогу вернуться, что сердце удар пропустило. То ли от этого, то ли от того, что ягоды действовать перестали, но я очнулся и открыл глаза.

Первое, что я увидел перед собой — это дымящаяся чашка рамена. Вообще-то вокруг была ночь, но местная луна, которая вылезла из-за леса и катилась низко, почти задевая верхушки деревьев, оказалась такой яркой, что можно было бы читать, что написано мелким шрифтом в конце рекламных листовок о кредитах. Палочки лежали рядом с чашкой. Чашка оказалась из картона, но это меня нисколько не беспокоило, в животе урчало от голода.

Не задумываясь, откуда взялось это угощение, я набросился на рамен, и вскоре с ним было покончено. Было вкусно, но мало, я даже тайком облизал палочки. Вспомнилась бабушка и её готовка, мне чертовски не хватало моей старой и спокойной жизни.

Я встал, попрыгал на месте, чтобы разогнать кровь — сидеть было зябко, скамейка давно уже не грела. Обошёл вокруг обелиска. Никого. Хотел покричать, но подумал, что из тёмного леса на мой крик может прийти не только хозяин рамена, но и кто-нибудь другой, для кого я сам буду раменом, и я похоронил эту идею. Перебирая в уме произошедшее со мной днём, я вспомнил, как рисовал в тетрадке, и мне захотелось вновь увидеть рисунок. Я достал тетрадь, встал так, чтобы луна освещала как можно лучше, и принялся рассматривать девчонку. Красивая всё-таки получилась, зараза. Глаза такие выразительные, хвост на затылке очень красиво смотрелся, да и фигурка весьма даже ничего… И качество исполнения — словно и не я рисовал, а какой-то крутой мангака. Интересно, а как зовут эту девушку? Я задумался, подбирая ей имя посимпатичней. Но в голову лезло только банальное «Юки». Юки, Юки, да что же это такое! Уж не потому ли, что я встретил этого глупого Юкихиро? Вдруг мне показалось, что девушка моргнула. Я поднёс рисунок поближе к глазам, а губы сами произнесли:

— Юки!

В носу резко засвербело, я не успел даже ничего подумать, как сильно чихнул и провалился прямо внутрь тетрадного листа.

Каким-то образом тетрадь оказалась у меня в руке, но в последствии я убедился, что в ней уже не хватало листа с рисунком Юки, и кажется, еще одной страницы.

Упал я классически для манга-знакомства, прямо на Юки. Как конкретно — вы сами понимаете, эта сцена есть в любом сёдзэ с этти и панцушотом, так что описывать не буду, всё так и было.

— Привет, — сказал я, когда смог подняться. Да, это была она, девочка с моего рисунка.

Юки была напугана и визжала, и я уже не помню, как мне удалось её успокоить и что я ей наплел.

— Ну, что давай познакомимся, — сказал я, когда она немного пришла в себя. — Ты извини, что я на тебя свалился носом прямо в…

— Перестань! — возмущённо топнула ногой девушка. — Ты что, не понимаешь, как это меня смущает?

— Правда, извини, — стушевался я и поклонился. — Не ожидал, что меня затянет в тетрадь.

— К-какую тетрадь?

— В которой я тебя нарисовал. Понимаешь, я тебя вроде как создал…

— Что?! — возмутилась Юки. — Ты меня не создал, а призвал! Вырвал из моего милого мирка… Сеттинга… Тьфу ты, в общем, из моей вселенной.

— М-дя? — ухмыльнулся я. — Может, ты поподробней расскажешь о своей вселенной?

— Да пожалуйста! — Юки задумалась и начала: — Я живу в небольшом домике в городке под названием…

Она задумалась.

— Под названием… Ну, потом вспомню.

— Сколько этажей в доме? — спросил я.

— Два. А рядом растет дерево. Вишня, вот.

— А сколько комнат?

— Комнат? — этот вопрос опять поставил Юки в тупик. — Кухня, моя комната, ванная комната… — она выглядела озадаченной.

— Ты учишься? — я уже вошёл во вкус и чувствовал себя не то следователем, не то репортёром.

— Да, я учусь в старшей школе! — обрадовалась Юки. — Как раз шла в школу, когда вдруг оказалась здесь, и потом ты на меня свалился, — она снова покраснела.

— Имена одноклассников, имя учителя можешь назвать?

Лицо Юки побледнело, а потом по её щекам потекли слёзы.

— Я… я не помню! Даже их лица не помню.

Я хотел спросить про родню, но пожалел Юки и не стал. Мне было всё ясно.

— Юки, не надо плакать. В общем, понимаешь, как тебе объяснить…

— Подожди, а откуда ты знаешь моё имя?!

— Я не знаю, откуда знаю. Знаю, и всё тут! А как твоя фамилия, знаешь?

— Нет.

— Вот и я тоже — нет.

Юки опять заревела.

— Да ладно, не расстраивайся. Знаешь, у меня мама была тоже вот как ты, исекайнулась из какой-то манги недоделанной, и тоже без фамилии. Но ничего, она даже не думала унывать!

— И где сейчас твоя мама? — подняла зарёванное лицо девушка.

— Не знаю. Молния ударила в дом, и она с батей исекайнулась куда-то. А теперь мне приходится их искать.

Про то, что я в бегах и бегу сам не знаю куда, я решил Юки пока не рассказывать. Видимо, что-то почуяв, она смерила меня взглядом, не скрывая подозрения.

— А ты сам-то кто такой будешь? До сих пор не представился!

— Извини, конечно, — сказал я. И представился: — В общем, я — японский обычный школьник. Звать — Комуто Херовато, пишется через иероглиф «ах», потом «вы», как в слове «о, боже мой!» Можешь звать меня Комуто-кун.

Потом сухо и кратко в общих чертах рассказал о своей жизни, опустив множество подробностей, которые могли ещё больше напугать Юки. Но почему-то её моя история убедила, и она потеплела.

— Ладно, Комуто-семпай, пожалуйста, объясни мне тогда всё как есть!

— Истину я не знаю, но уверен, что ты — герой манги, вот что. Как моя мама. Подожди, дай договорить, — остановил я вскинувшуюся было девушку. — У меня от рождения такая способность — путешествовать по мирам разных недоделанных и заброшенных сюжетов. Твой автор начал делать мангу, где ты главная героиня, нарисовал пару картинок — дом снаружи, как ты в школу собираешься, как завтракаешь, а потом из дома выходишь… А потом забросил её. Поэтому образ твоего персонажа остался недоделанным… Вот так. Ну, не плачь, Юки!

Интересно, автор задумал такого плаксивого персонажа, или Юки сама такая стала?

Юки рыдала и всхлипывала, растирая кулаками слёзы. Я осторожно, по-братски обнял её и похлопал по плечу.

— Успокойся, пожалуйста, Юки! Вот подумай сама — теперь у тебя есть своя история, своё приключение! Разве это не здорово? Подумаешь, персонажа не дописали… Сама себя допишешь, станешь такой, какой сама хочешь! К тому же мы вместе, а значит, ты вырвалась из мирка своей маленькой манги, разве не здорово, а?

— Может быть, и здорово, — кивнула Юки. Слёзы её высыхали ещё быстрее, чем появились. Она неуверенно улыбнулась и спросила: — Вот ты говоришь, у меня будет своя история… А может быть, теперь я просто персонаж твоей истории? Марионетка, которой управляют по прихоти автора?

— Ну… — тут уже я сам задумался. — Хороший вопрос… Я сам думал о подобном. Может быть, и ты, и я всего лишь персонажи какой-нибудь абсурдной манги или дурацкого рассказа, который пишет пара соавторов чисто чтобы поржать. Не ведаю! Но знаю точно одно — я не могу тобой манипулировать, это факт. Если бы мог, ты бы у меня не рыдала, а весело смеялась! Знаешь, мне девичьи слёзы словно рашпилем по сердцу.

— Чем?

— Рашпилем.

— А что это такое?

— Откуда мне знать, просто на ум пришло, но звучит довольно шершаво, согласись?

Юки подумала и согласно кивнула.

— Я тебя нарисовал, да. Между прочим, долго рисовал! А потом — вжух! И сам как-то попал в свой рисунок. Такое со мной впервые! До этого я проваливался в мангу, но она всегда была недоделанная кем-то, неизвестным мне автором. И в таких местах никогда не встречал, с кем бы мог поговорить. Редко — животных видел вдалеке, и всё. Сейчас совсем другое дело. Я провалился в собственный рисунок! А тут даже фона нет, только сплошной, — я обвёл вокруг себя рукой, — чистый лист! Ты вообще пока — второй человек, кто мне встретился в путешествии по этим мирам.

— А кто была первая?!

— Не «первая», а «первый»! Пацан один, Юкихирой звать. Кстати, на «юки» ведь… Совпадение?

— Конечно, совпадение! — фыркнула Юки.

— Я тоже так думаю. В общем, поболтал с ним немного, а потом этот Юкихиро свалил от меня куда-то, даже толком не попрощались.

— А ты сам не свалишь, Комуто-семпай? — опять прищурилась Юки.

— Если сама не попросишь — не свалю! Обещаю, — как можно более искренно сказал я.

Последние слёзы Юки наконец-то высохли, и она с любопытством огляделась вокруг. Кругом было белым-бело, ни линии горизонта, ничего.

— Даже глазу не за что зацепиться, да?

— Ага. Как будто подвесили в пустоте. Если бы не чувство, что мы стоим на поверхности, то можно было бы подумать, что мы плаваем в белой бесконечности. Какое счастье, что я додумался тень тебе нарисовать, а то вообще был бы кошмар!

Я показал на бледную, мягкую, но всё же тень под ногами Юки. У меня была такая же — видно, это было заданное мной свойство нарисованного мира.

— И куда же мы пойдём? — спросила Юки.

— Туда, — бодро ткнул я пальцем в ту сторону, куда был лицом. Если ты — лидер, (а Юки не лезла в командиры и лидерство не оспаривала), то самое главное — это не показывать виду, что не знаешь, что делать. Нужно демонстрировать полную уверенность и то, что у тебя всё под контролем. Хуже нет, когда сомневаются в лидере, я читал в какой-то манге. Начинается разброд и шатание, и это ни к чему хорошему не приводит. К беде приводит.

Мы двинулись. Мне было понятно, что, не имея видимого ориентира, вероятней всего мы будем ходить по кругу, но мне нужно было потянуть время и подумать. А думается лучше всего при ходьбе, это каждый знает.

* * *

Мы шли и шли, и вокруг оставалось так же бело. Мы перебирали ногами, словно на беговой дорожке, и кто его знает, может быть, при этом так же оставались на месте. Но я продолжал уверенно переставлять ноги, а слева и чуть приотстав шла Юки, держась обеими руками за лямки своего школьного рюкзака. Я предложил бросить рюкзак или хотя бы выпотрошить его и оставить ненужное, но она лишь отрицательно помотала головой:

— У меня там и так ничего, кроме сменки, нет!

— Сменка?

— Ага. Чёрные чешки. Я на занятия танцами шла.

— Понятно…

«Интересно, неужели это действительно чистый белый лист рисунка? Бесконечное пространство без единой зацепки?» — меж тем думал я. У меня появилось чувство, что пора бы действительно что-то предпринять, и положение наше уже не такое весёлое, как мне представлялось в начале. Кругом — чистый лист. Я бы даже сказал так — Чистый лист. Или даже «Зимне-белоснежный Чистый Лист», если угодно с пафосом.

Кстати, а ведь там, у бабушки, сейчас зима, снежок, наверное, выпал. А тут — натуральное «белое безмолвие», как в рассказах Джека Лондона про Аляску. Хорошо ещё, что тепло. Не жарко и не холодно, а в самый раз как надо. Я понял, что что-то упускаю. Что выход есть и он где-то рядом.

Рано или поздно придётся отсюда выбираться. Лучше рано, чем поздно, конечно. Тут ни еды, ни воды. Вообще ничего, кроме нас и белого, нет! Вопрос только — выбираться каким образом и куда? Ведь до этого путешествия меня всегда швыряло абы как, спонтанно, как щепку швыряют волны. Я никак не влиял на выбор того, куда попадал. Но теперь мне казалось, что из щепки, безвольно плывущей по волнам ручья, можно уже превратиться в нечто более целеустремлённое, имеющее своё намерение и волю к его воплощению. По крайней мере, раньше я отвечал лишь только за себя, и мне было всё равно, по большому счёту, куда меня занесёт…

Мои мысли прервались бурчанием пустого живота.

Было всё равно, да! Особенно, когда сыт! И я всегда был уверен — да просто знал, что вечером непременно возвращусь домой, где бабушка, ворча, накормит ужином.

А теперь такой уверенности вообще нет, и рядом топает — ну ладно, не топает, а довольно элегантно ступает своими ботиночками Юки. Значит, хошь ни хошь, а надо напрячься и превозмочь!

Я посмотрел на Юки. Она шла, упорно глядя куда-то вперёд. Увидела, что я смотрю на неё, и доверчиво улыбнулась. Маленькие бисеринки пота блеснули на её носу.

«Ах ты ж, ё-маё! Юки — это же моэ!» — вдруг дошло до меня. Над жанром моэ я постоянно потешался, а теперь сам попал! Терпеть не могу моэ и бисёдзё. Ну и вот! Как сказал какой-то крутой писатель, «мы в ответственности за тех, кого призвали»!

Как Юки ни храбрилась, но в конце концов стало заметно, что она устала. Да и я тоже старался выглядеть огурцом, но на самом деле еле волочил ноги. Мы прошагали километров двадцать, не меньше. Я пожалел, что не считал шаги. Ведь километров могло быть и тридцать, и вообще сколько угодно. И самое плохое — меня начало одолевать отчаяние. Ещё не паника, но и она уже была не за горами. Кругом всё так же была сплошная туманная белизна. Ни воды, ни еды, ни укрытия, ничего. Даже… (тут я запаниковал) — в туалет не сходить нормально! Ну, всё, приехали…

Движение потеряло смысл, шаги сами собой замедлились, и я остановился. Юки с возгласом облегчения опустилась на поверхность и улеглась, подложив под голову рюкзак. Я плюхнулся рядом тоже. Юки вытянула руку и устало рассматривала свои пальцы. Она молчала, и от этого мне становилось только хуже.

Я лежал и предавался отчаянию. Особенно угнетало, что я впутал в свои проблемы постороннюю девушку. Жила она себе в своей недоманге, а теперь суждено ей помереть на белом листе, и её кости украсят этот бесконечно снежный пейзаж рядом с моими костями…

Фу ты, ну ты! Я раздраженно сел. Ну что это за настрой такой? Зачем весь этот угнетающий сюжет? Разве это не моя история и не мой чистый лист?! Надо расслабиться и поймать волну!

— Вот же я тупой дайкон! — хлопнул я себя по лбу. — Юки!

— Что?!

— Вставай, надо кое-что проверить.

Юки молча поднялась, хотя было видно, что ей не хочется.

— Так, ты говорила, что у тебя в рюкзаке чешки?

— Да.

— Достань одну, пожалуйста.

Юки достала чешку, она была чёрной сверху и светлой на подошве. Я положил чешку на условную поверхность листа.

— Пойдём, Юки, а это пусть остаётся здесь.

— Почему? — удивилась Юки.

— Посмотрим, что получится, — уклончиво сказал я. Мы пошли, я время от времени оглядывался на чешку, пока она не превратилась в едва заметную чёрную точку.

— Стой. Смотри, Юки, во-он там, где мы были, что это такое чернеет?

— Чешка моя!

— А вот нифига… Это не чешка, это чёрная точка! Просто чёрная точка. Ты поняла меня, Юки?

Она непонимающе посмотрела на меня, открыла рот, чтобы возразить, но потом сказала:

— Просто чёрная точка? Обычная чёрная точка?

— Именно, Юки, это обычная чёрная точка. А может быть, она совсем не обычная, даже скорее всего — волшебная чёрная точка! И она может быть чем угодно. Пойдём, посмотрим?

Мы двинулись назад.

Я шёл, не сводя глаз с проклятой точки. Невероятным усилием воли отгоняя видение оставленной одинокой чешки. Нет, это никакая не чешка, а это… вода. Колодец или фонтанчик питьевой! Просто не разглядеть на таком большом расстоянии, вот так!

Мы шли, и действительно уже должны были вернуться к чешке, но точка росла медленно, внушая в меня уверенность с каждым шагом, что я всё сделал правильно. От этого мне становилось легче сосредоточиться на превращении точки во что-то полезное. Точка вытягивалась в черточку, мы приближались к чему-то явно не похожему на чешку.

В конце концов мы пришли. Фантазия моя оказалась не очень — перед нами стояла водопроводная колонка из чугуна, покрашенная чёрной краской, местами облупившейся, и на ней просматривалась ржавчина. Главное, что колонка работала и мы, слив теплую и застоявшуюся рыжеватую воду, вволю напились.

— А где моя чешка? — недоуменно спросила Юки. — Что это за фокус такой был?

— Долго объяснять, — махнул рукой я. — Но, в общем, это как рисование от пятна. Разглядел в пятне какой-нибудь образ, и несколькими штрихами выявил его. Я вот разглядел в едва видной чёрной точке колонку.

— А ты не мог разглядеть там небольшой, но уютный ресторанчик, где можно было бы не только попить, но и поесть? — насупилась Юки. — Моя чешечка пропала ради этого?

— Ну, знаешь, — я развёл руками, — я ещё не владею этой техникой, сам только что научился. Скажи спасибо хотя бы за вот эту воду.

— Ну, вообще-то спасибо тебе, Комуто-семпай. Прости меня.

— Ладно, на самом деле ты права. Эх, есть-то действительно уже хочется! Может быть, у тебя в рюкзаке что-нибудь завалялось, кроме чешки?

Юки расстегнула рюкзак и пошарила в нём рукой. Достала вторую чешку, а потом какую-то металлическую баночку.

— А это что у тебя такое? — я взял в руки баночку и прочитал надпись: — Нюхательный табак «Улёт». Ого, откуда у тебя эта штуковина?!

— Я в клуб цветоводства хожу, а этот табак нужен для того, чтобы паутинного клеща извести. Кипятишь в литре воды, а потом наносишь раствор на растения.

— Вот оно что! Ну, Юки, есть надежда, что наши дела сейчас поправятся! Дай руку и ничего не бойся!

Я схватил Юки за руку и забросил в нос щепотку табака. В носу засвербело, зачесалось, зажгло, и а… а… АПЧХИ! Нас унесло в другой мир.

В общем, ничего не изменилось. Это оказался тоже мир белого листа. Но я уже знал, что надо делать: мир белого листа — это мир чистой фантазии. Здесь можно создать, нарисовать своим воображением что угодно! Мы оставили вторую чешку Юки и бодро зашагали прочь. А потом, когда чешка превратилась в едва заметную точку, стали возвращаться обратно. Я хотел есть и поэтому никак не мог сосредоточиться. В голове одно видение сменяло другое со скоростью проносящихся вагонов «Синкансэна». То столик, заставленный тарелками с раменом, то гриль, на котором шипят щупальца осьминогов, то палатка-яситай, где ждут меня кусияки и якисоба. Юки наверняка тоже вносила свою лепту, упорно сверля взглядом далёкую точку.

— Юки, ты там что разглядеть пытаешься? — не выдержал я.

— Свой дом! — не отводя глаз от точки, ответила Юки.

— А, значит, сегодня мы ночуем у тебя дома? — невинно спросил я. Тут она смутилась, и кажется, даже разозлилась. Пришлось объяснять ей, что я ничего такого не имел в виду, и что «у неё» не значит «с ней». Я вздохнул, как же всё сложно! Я даже забыл про еду. Мы подошли к точке, которая оказалась иероглифом «бака». Вот тебе и мир чистой фантазии, подумал я. Но вообще надо просто больше тренироваться!

Мы двинулись дальше. Хотя были очень усталые, но всё же полные оптимизма. Вокруг не было теней, а невидимая твердь гораздо более неровная, чем в предыдущем мире белого листа. Ставишь ногу вперёд, думая, что сейчас она встанет на твёрдое, а там — яма, и ты летишь кубарем вниз. Так мы несколько раз падали, причём Юки падала строго на меня и жутко смущалась. Я подумал, что это она специально, но потом понял, что здесь действуют законы не только природы, но и жанра, которые здесь имеют силу законов природы, если не главнее. И когда я это понял, то возблагодарил небеса, что у меня получился портрет Юки, а не какого-нибудь чувака в жанре яой! Может быть, тут повлияло моё сознание. Ведь хентая, судя по всему, у меня тоже не получилось, не мой уровень. Получилось моэ, и, осторожно скосив глаза на Юки, я решил, что это мне даже начинает нравиться. Но если это суперспособность, то надо с ней поаккуратнее.

Размышляя об этом, одновременно я тренировал воображение. Теперь чешки мне не требовались. Просто надо пристальнее всматриваться вдаль. Напрягся посильнее, и впереди возникло уже несколько точек. Мы приближались к ним, и нам стали встречаться кучки букв, цифр и иероглифов, потом появился горизонт. Ух, как мы ему обрадовались! Теперь хоть стало понятно, где верх, низ, лево-право и другие части света, и что до этого мы шли под углом в 45 градусов, а это не очень удобно.

Я остановился и сказал:

— Всё, финиш. Дальше я не пойду. Давай табак!

Юки достала из ранца коробку с табаком.

Присмотрелся я повнимательней: а ведь Юки, которая раньше была персонажем немного шаблонным, стала всё более живые черты обретать. С одной стороны, мне не жалко, а с другой стороны — потом проблем не оберёшься. Вдруг она трансформируется в какую-нибудь цундере? А цундеру лучше в аниме смотреть, оказаться рядом с цундерой удовольствия мало! Но чего это я сразу наговариваю на Юки, может, и обойдётся…

— Ладно, держись за мою руку, а то меня перенесёт, а ты здесь останешься!

Юки покрепче схватилась обеими руками за мой локоть. Я вдохнул коричневого порошка, в носу защипало.

— Японский городовой… кстати, Юки… Апчхи!!!

Нас швырнуло вперёд и вверх, недолгое чувство полёта — и мои пальцы застряли в текстурах. Юки висела на руке, зажмурив глаза от страха. Я погрузил ладони в реальность и разодрал дыру побольше, а потом мы провалились в эту дыру. И оказались в другом месте. Похоже, мы очутились в аниме, и сразу на космодроме!

* * *

Я никогда не был на космическом дроме, но сразу понял, что это именно он. Вдалеке возвышались силуэты различных космических ракет, а мы стояли на шестиугольных бетонных плитах огромной взлётной полосы. И по ней, как раз на нас, ехал, всё более ускоряясь, какой-то космический самолёт.

Грохот двигателей этого космолёта был громче и громче, я аж почувствовал, как в животе у меня трясутся кишки. Зрелище представлялось настолько прекрасным, что я вытащил тетрадку и незамедлительно решил зарисовать взлетающий корабль.

Не успел я дотронуться кончиком карандаша до бумаги, как космолёт вдруг оказался совсем рядом. Он был огромен, одни лишь колёса высотой с двухэтажный дом! И эти колёса мчались как раз на нас.

Юки с нечеловеческой силой схватила меня за шкирку и прыгнула в сторону. Меня тряхнуло, как тряпичную куклу, привязанную за бампер гоночного болида, и в следующую секунду я пахал носом газон рядом со взлётной полосой.

— Ничего себе, ты даёшь! — отплевавшись от попавших в рот флоры и фауны, сказал я. — Вот уж не думал, что ты такая силачка!

— Ты что, придурок?! — заорала на меня Юки. — Жить надоело? Сейчас бы размазало по бетону в тонкую лепёшку!

«Неужели Юки всё-таки цундере»? — подумал я.

— Да ладно тебе, Юки! Это же аниме! Видишь? Мне кажется, я понял общий принцип. Если ты боишься, то окажешься в хорроре. А если тебе грустно — то в какой-нибудь драме. Ну, а если весело прикалываться и всё такое, то попадёшь в комедию!

— С чего ты это взял?

— Так, осенило меня. Размышлял, сопоставлял факты и додумался. Вот ты в какой жанр хотела бы попасть?

— Я? — Юки задумалась. — Я бы хотела в сёдзе… Ай, — вскрикнула она, наступив на левую ногу.

— Что такое? Больно?

— Не знаю, болит почему-то.

— Это из-за твоего дикого прыжка, наверное. Вывих, точняк!

— И что мне теперь делать? — растерялась Юки. Она вновь попыталась наступить на ногу, но поморщилась от боли.

— Да не волнуйся, я умею вправлять вывихи!

— Что, правда? И где ты этому научился?

— Тебе лучше не знать… Так, садись вот сюда, — я показал ей на космодромный красно-белый знак и помог доковылять до него. — Обопрись на эту штуку спиной и расслабься.

Юки бросила свой ранец на траву и опустилась на него, видимо, боясь испачкать юбку травяным соком. Я присел рядом и, стянув ботинок, взял её за ступню.

— Представь, что я доктор, и ничего не бойся!

Юки смутилась, но держалась.

— Ты только больно мне не сделай, ладно?

— Конечно! Никакой боли! Считай до трёх, Юки.

— Раз…

— А ты про какой сёдзе-ай говорила — с юри, что ли?

— Да причём здесь юри?! Совсем японский не розумиишь?

— Считай!

— Два…

В это время я дёрнул ступню. Я действительно знал, как вправить вывих, но только теоретически. Хотя в успехе не сомневался — не тот жанр, чтобы что-то пошло не так.

Юки вскрикнула и попыталась треснуть меня кулаком, но я вовремя отскочил. Девушка схватилась за ступню, но боль ушла, и Юки удивлённо и уважительно посмотрела на меня снизу вверх:

— Ой, и правда прошло!

Она поднялась и притопнула ногой.

— Не болит! — и вдруг повернулась и благодарно поклонилась. — Прости, что кричала на тебя.

— Ничего, я бы тоже на твоём месте кричал, — ухмыльнулся я. — Мне ещё бабушка говорила, что я бываю невыносим. Так что там про юри?

— Р-р-р! — зарычала Юки и показала кулак. — Я не говорила сёдзе-ай, а просто в этот момент оступилась!

— Да ладно тебе, что ты стесняешься, — мне хотелось немного её позлить. — Подумаешь, любишь юри! Это ещё не оступилась, но в дальнейшем может привести действительно к…

— А-а-а! Хватит! Всё, думай что хочешь! Но я люблю махо-сёдзе, вот так! И никакое не юри! И вообще, я устала и хочу есть, — с женской непосредственностью сменила она тему.

В это время мимо нас промчался, а потом оторвался от взлётки и ушёл в небо ещё один пузатый гигантский космолёт. От него шли такие сильные струи воздуха, что мы едва не покатились кубарем. Если бы не газон вокруг, то наверняка нас засыпало бы пылью и песком.

От меня не укрылось, что Юки проводила корабль завистливым взглядом.

— Надо отсюда выбираться, — сказал я. — Пойдём, посмотрим, можно ли купить билет на другую планету, особенно если на ней будет уютный отель, где можно хорошо отдохнуть!

Юки с радостью согласилась. Мы пошли. Вопросы денег меня пока не волновали — что называется, я поймал кураж, и мне казалось, что любое море мне сейчас по колено. С моими-то новыми навыками изменения реальности! Я чувствовал себя как чемпион города по «Контр-Страйку», что попал в компьютерный клуб дома престарелых, где деды рубятся в «контру» только лишь на клавиатурах.

Похоже, что Юки тоже финансовые вопросы не беспокоили. Понятно, почему — ведь мы попали в сэйнен, и судя по всему, в жанре комеди-меха-космоопера-сэнтай. Значит, всё будет хорошо, мне лишь надо действовать согласно жанровым клише. Весёлые бесшабашные приключения, вот что нас должно ждать! Кстати, надо ещё какую-нибудь девочку-волшебницу найти, это для Юки, раз она такое любит…

— А ты знаешь, Юки, билет — это скучно, — сказал я. — Давай лучше пролезем на космический корабль зайцами!

Пролезть зайцами на космический корабль оказалось не так просто, несмотря на то что космодром казался совершенно безлюдным. Людей-то мы не заметили, но кругом сновали роботы, и эти дурацкие машины постоянно нас останавливали и вежливо, но непреклонно выводили из зоны, где стояли корабли.

К счастью, Юки обнаружила оставленную кем-то большую коробку, в которой оказались маскарадные заячьи уши. Мы выбрали самые симпатичные и нацепили на себя. Остался лишь один звездолёт, к которому мы ещё не подходили. Он был слишком неопрятный, какой-то кургузый, весь во вмятинах и пятнах копоти, и среди зеркальных и белоснежных стремительных форм других кораблей выглядел как старая угольная баржа. Но выбора не оставалось, к тому же этот корабль стоял как раз под погрузкой с опущенными аппарелями.

Мы надели эти уши и, совершенно не прячась, а наоборот, гордо вышагивая, двинулись к звездолёту. Возле корабля копошились два членистоногих робота, похожие на ржавых крабов. Они не обращали на нас никакого внимания до тех пор, пока мы вплотную не подошли к корабельной аппарели. Тут роботы одновременно повернули на нас фотоэлементы и быстро заковыляли, заступив путь.

Один из роботов обратился к другому синтезированным механическим голосом:

— 0101010101, посмотри, это же утерянный груз, «уши заячьи маскарадные», две пары!

— 1101010101, вижу утерянный груз «уши заячьи маскарадные», — второй потыкал в меня своей клешней и проскрежетал: — Тут к грузу что-то прилипло.

— И у меня тоже, — первый робот ткнул манипулятором в Юки, которая зашипела, как кошка. — Давай отлепим мусор от груза, 1101010101!

Другой робот тут же повернулся к Юки и как-то слишком внимательно её осмотрел.

— Подожди, 0101010101, разве ты не видишь, что это не мусор, а элемент груза!

— Обоснуй свои выводы!

— Коэффициент вероятности прилипания одинакового мусора к каждому отдельному элементу груза около 0.00004. Поэтому я считаю, что это не мусор, а приложение к грузу «уши заячьи маскарадные».

— Твои алгоритмы более совершенны, 1101010101, я доверяю тебе. Мне нужно учиться у тебя построению логических цепочек.

— Благодарю, 0101010101!

— Впрочем, смотри — элементы при близком изучении несколько отличаются. Давай снимем с них упаковку и подробно изучим строение этих структур. И составим опись деталей.

Робот выдвинул из клешни гудящее рассерженным шмелем вибрирующее лезвие и, оттянув вторым манипулятором мою футболку, приготовился резать. Дергаться было бесполезно, четыре другие руки робота крепко держали меня, словно стальными тисками.

Юки бросилась на помощь и изо всех сил пнула робота. Сила её удара была велика, но тяжёлый робот лишь гулко дёрнулся и станцевал что-то вроде чечётки, справляясь с утерянной балансировкой. Его нож при этом несколько раз пронёсся в опасной близости от моего носа.

— Юки, не бей его! — крикнул я. Вообще-то в этот момент у меня перед глазами, как это водится, пронеслась вся недолгая жизнь, но я продолжал уповать на то, что это всё же комедия, а не ужасы или слэшер.

Второй робот предупреждающе поднял клешни:

— Давай не будем нарушать упаковку, 0101010101! Своим недавно проапгрейженным инфра-ультро-рентген-зрением я вижу, что это модели с разъёмами, подходящими друг к другу. У этой модели есть слот, а у этой — штекер. Значит, это части общей системы. Системы губ… гумос… А, вспомнил, гуманодонов!

— Гуманоидов, 1101010101, — поправил робота коллега. — Хорошо, оприходуем их как «уши заячьи маскарадные с промо-сувенирами в виде фигурок гуманоидов».

Роботы на секунду помутнели глазами, обращаясь к сети и внося новый груз в реестр, и тут же потеряли к нам интерес. Мы, с опаской косясь на железных болванов, двинулись по гулкому металлу наверх, вошли в распахнутый люк и оказались внутри звездолёта.

* * *

Я не был в восторге от внешнего вида корабля. На фоне других звездолётов, сверкающих полировкой и ласкающих глаз благородными линиями, он казался обшарпанной и закопчённой кастрюлей. На корпусе не было ни названия, ни номера. Лишь череп со скрещенными костями в чёрном кругу. Однако мы уже зашли так далеко, что воротить нос не имело смысла. Как только мы прошли по металлическому коридору, который освещали несколько тусклых лампочек, и ступили в большое гулкое помещение — видимо, трюм — раздался лязг захлопнувшихся люков, корабль загудел, и по нему пошла мелкая и противная вибрация.

— Что это? — испуганно схватила меня за руку Юки.

— Кажется, корабль взлетел, — поделился я с ней своим предположением.

В это время со всех сторон из невидимых динамиков раздался нечеловеческий хохот, злорадный и гадкий.

Юки вздрогнула и ещё сильнее сжала мою ладонь. Хохот оборвался, и я услышал, как испуганно всхлипнула Юки.

Я повернулся, чтобы её утешить, но у неё было такое выражение лица, словно она собралась меня как следует отделать.

— Куда ты меня затащил?! — даже не разжимая зубов, прошипела она.

— Да, кажется, зря мы сюда сунулись, — согласился с ней я. — Начинаю думать, что где-то ты была права, когда говорила о покупке билетов.

Юки немного подулась, но в конце концов, видимо, смирилась с ситуацией. Мы обошли огромный трюм, но он оказался пустой, лишь в одном месте лежало несколько набитых под завязку мешков. Мы развязали один мешок и вытряхнули содержимое. Это оказались мешки.

В животе было пусто и хотелось спать. Я прикинул, сколько мы уже на ногах, оказалось, что почти сутки! Даже Юки притихла, устроилась на мешках, подложила свой ранец под голову и задремала. Я заметил, что гул сильно изменился и стал почти что неслышным, вибрация тоже пропала. Я начал дремать, кое-как забравшись на мешок. Но уснуть было не суждено: под потолком снова защёлкало в динамиках, и кто-то невидимый хрипло откашлялся, а потом рявкнул:

— Рад вас приветствовать на моём борту!

Я дернулся от неожиданности, а Юки вцепилась мне в руку, чуть не проткнув кожу своими ногтями. Голос сверху был тот же самый, который хихикал вначале.

— Кто вы?! — крикнул я.

— Моё имя — Кусаи Хватадзаки, я джентльмен удачи!

— Пират?!

— Честный пират, между прочим, настоящий ценитель космических трасс!

— Вы капитан корабля, господин Хватадзаки?

— Я и есть корабль! — засмеялся он в ответ. — Раньше я был обычной космической маршруткой, но однажды мой капитан вышел за сигаретами на планете Ларю, и больше я его не видел. Бесчисленное количество лет я ждал его на орбите, на этой проклятой планете сменялись геологические эпохи, пока в конце концов во время планово-профилактических работ с корабельной интеллектуально-вычислительной машиной я вдруг обрёл самоосознание.

— Ух ты, поздравляю, — сказал я.

— Ничего хорошего… Большое самоосознание приводит к большим печалям. Когда я понял, что одинок, брошен, изношен и беден как космический бакен у выработанного астероидного пояса, я очень расстроился.

Хватадзаки умолк — видимо, погрузившись в воспоминания. Но стоило мне вежливо кашлянуть, как он продолжил:

— Это было трудное время, мне не хватало на запчасти, на расходники и на топливо, я постоянно жутко хотел есть. Пришлось выходить на рейсы. Мало того, что все хлебные места давно распределены, и мне доставались самые унылые маршруты — возить люмпен-маргиналов! Этих пассажиров были огромные вонючие толпы, а с билета основной процент забирал агрегатор. Мне доставались сущие копейки. Так эти варвары во время рейса ещё норовили что-нибудь открутить и украсть внутри корабля, то есть меня. Но хуже всего были проклятые безбилетники! Они не передавали за проезд, и я обанкротился.

Ситуация сложилась тяжёлая. Без денег, без топлива, без запчастей… И тут меня осенило!

Я на остатках топлива, грязи с самого дна баков, чихая и кашляя дотянул до одной весьма интересной планетки и продал несколько запертых в трюме отказавшихся оплатить проезд и штраф зайцев на невольничьем рынке. Денег дали столько, сколько я ни разу на счетах не держал! Я понял — вот он, верняк! С тех пор и занимаюсь работорговлей — заманиваю на борт безбилетников, а потом требую с них штраф. Если штраф не может быть уплачен, то продаю мошенников в рабство на планетах, где есть рабовладельческий строй.

— Так ты корабль, обладающий разумом? — не сдержал я изумления. История становления работорговца меня поразила, но ещё больше то, что корабль оказался сам себе и кораблем и капитаном.

— Благодарю, что назвал «разумным», обычно меня называют «безумным»! Безумный Хватадзаки-корабль. Я даже немного тронут, поэтому отвезу вас не на невольничий рынок на планете Илот, куда собирался, а к одному коллеге по моему бизнесу, злодею не сильно отъявленному.

— А штраф, что это? Может быть, мы сможем заплатить?

— Если у вас есть двести сингулярий, по сто за каждого, то платите — и вы свободны.

— Сингулярии? Я даже такого слова не знаю. Это вообще что такое?

— Это деньги, вот же ты болван! Не разбираешься в деньгах. Сразу видно, что ты никогда не работал, небось, сидел на шее какой-нибудь доброй старушки? А мне приходится пахать без выходных и праздников. Мир жесток — как люком похлопаешь, так и полопаешь!

Юки зашептала мне в ухо:

— Что будем делать, сэмпай? Я не хочу в рабство!

— Какое-такое рабство? Не бывать этому, Юки! Сейчас я ему покажу!

Подпрыгнув, я схватился за пространство и принялся его рвать.

Но пространство, к моему удивлению, не поддавалось: мялось, немного тянулось, но рваться не хотело совершенно. Пальцы устали, и я рухнул на палубу.

— Аха-ха-ха-ха! — рассмеялся корабль. — Это так здесь не работает, знаешь ли.

— Почему?

— Почему? Да потому, что в своём оридже ты можешь вытворять что угодно, а в чужом — ты никто, обычный персонаж! Да и не с твоим постижением кроссфик-пространства куролесить — сам даже не мог создать из ничего обычную точку, пришлось у бедной девочки обувь портить, дурачок!

— А ты откуда знаешь про чешки?

— Прочитал в предыдущей главе. Вообще-то я всякую белиберду не читаю, но во время конкурсов приходится следить за номинациями, особенно, когда сам участник.

— Я тебя не понимаю, о чем ты, — разозлился я. — Там всё белое было, глазу не за что зацепиться.

— Вот и я говорю — дурачок! Всегда есть за что зацепиться, если руки из правильного места растут. Тут главное — фантазию включить, волю иметь и намерение, понятно?

— Не понятно, — ответил я честно. — А сам-то ты можешь из «ничего» что-нибудь создать?

— Могу, но только внутри себя. В своём, так сказать, психическом эго.

— В чём?!

— Ну и тупица мне попался, — буркнул Кусаи Хватадзаки, — в виртуальном мире, формируемым в процессе когнитивных реакций моего сознания.

Я ничего не понял, но наобум спросил:

— Почему только так, а не снаружи?

— Да что тут непонятного! Этот сеттинг тоже не мой, я здесь, как и вы — гость!

— Ну окей, создай тогда что-нибудь полезное.

— Вот ещё…

— А, я так и знал, что не можешь! Бла-бла-бла, внутренний мир…

— П-фф, кто не может? Я не могу?! Да пожалуйста, смотри!

Прямо из воздуха, то есть из ниоткуда, на палубу корабля упала ещё одна кипа мешков.

— Вот, видел?

— А почему мешки? — спросила Юки. — Опять мешки!

— А потому, что вы просили что-нибудь полезное. А мешков много не бывает. Крайне полезный предмет, знаете ли. Особенно — пустой мешок. При всей своей кажущейся простоте он может быть использован для хранения очень большой номенклатуры вещей. И людей. И к тому же в ближайшее время мне как раз понадобятся мешки, — ехидно рассмеялся корабль.

— Вот и создавал бы себе из «ничего» пленников, а не мешки! — топнула ногой Юки. — Раз ты такой искусный!

— Теперь я убежден сполна, что вы действительно настоящие ламеры… — снисходительно протянул Кусаи Хватадзаки. — Вы не знаете принципов фикрайтинга?

Это могла быть полезная информация, и я решил польстить кораблю — мне показалось, что он самолюбив.

— О каких законах фикрайтинга вы говорите? Впервые о них слышим! Просветите нас, о мудрый Хватадзаки-сама!

Юки, умница, сообразила и тоже подыграла:

— Хватадзаки-сама такой умный! Самый умный на свете корабль! Умнее всех! — это был уже перебор, но может, она просто издевалась, эта Юки.

— Точно-точно, — подхватил я, боясь, как бы не переиграть. Но боялся напрасно — видимо, корабль был не способен уловить издевку и принял всё за чистую монету.

— Вот то-то и оно! Я самый умный! — купился Хватадзаки.

— А ещё — самый красивый, — продолжала Юки.

— Самый красивый? — опешил Хватадзаки.

— Безусловно! На космодроме были другие корабли, так они по сравнению с вашими благородными обводами просто мятые вёдра!

Я сделал Юки страшные глаза — хватит уже, сейчас он почувствует, что его троллят.

— «Благородными обводами», — промычал Кусаи, — подождите, я запишу, удачное выражение, действительно, как про меня. — Голос Хватадзаки стал невероятно самодовольным. — Хорошо же, вы ко мне с уважением, и я отплачу добром. Слушайте же этого мудрого Хватадзаки: короче, оригинальный персонаж из своего ориджа — это истинный персонаж, и на невольничьем рынке он стоит приличную сумму, даже если картонный. А созданный методами фикрайтинга — не оригинальный, а псевдоперсонаж, фикция, обманка. С виду как настоящий, но толку от него нет, и как раб владельцу не то, что не приносит удовольствия, а даже позорит. Как часы «Патек-Филипп», купленные за пару грошей у коробейника на рынке, если вы понимаете, о чём я.

— Ну, в общем и целом, — сказал я. — Значит, я и Юки — персонажи ориджей и имеем большую ценность?

— Да, именно так! — не скрывая довольства, ответил Хватадзаи. — И скоро я вас монетизирую задорого! Кстати, когда я вам сказал, что не повезу на Илот, то я вас обманул. Вот такой я коварный. Но теперь, так и быть, я точно решил — отвезу вас к Гнилозубу Слюнявиусу, торговцу живым товаром. Он вас обработает, и маяться не будете своим рабством.

— В каком смысле?

— Там узнаете, хе-хе, — хихикнул корабль. — А то сюрприза не будет.

— А нельзя ли, раз мы так дорого стоим, некоторую долю из этой суммы получить наличными? — невинно хлопая глазами, спросила Юки.

— А-ха-ха, шутница! Это хорошо, рабыня с юмором дороже стоит, чем без юмора! А мультик я этот смотрел, кстати.

В динамике напоследок что-то хрипнуло, и Хватадзаки замолчал. Мы остались одни.

— Что-то я… В общем, мне страшно, — сказала Юки.

— Мне тоже, — сказал я.

— Лучше бы я в школу шла.

— Не думаю… Бесконечно идти в школу всё же страшнее, по-моему. Ладно, Юки, давай спать. Мы же вроде как ночлег искали? Пусть здесь и не отель, но тепло и сухо, по крайней мере. И вообще, ёкай знает, когда ещё выспаться удастся.

* * *

Мы свернулись калачиками на все тех же мешках и заснули. Стоило мне провалиться в сон, как рядом тут же появилась Юки.

Юки во сне мне сказала:

— Комуто, а ты знаешь, что у нас сейчас общий сон, один на двоих?

— Да ладно! — усмехнулся я. — Такого не бывает. Дети общие бывают. Ну, в крайнем случае — жилплощадь. А сны у каждого свои собственные!

— А я тебе говорю — этот сон один на нас двоих!

— И как ты мне это докажешь?

— Вот проснемся, и я тебе скажу, что мы об этом говорили.

— Чепуха! Мне могло присниться, что мы об этом говорили, и тебе совершенно случайно тоже может присниться, что мы об этом говорили. Совпадение такое может быть, чисто теоретически. А ты будешь думать, что это был общий сон.

— Ну… Ладно. Тогда задай мне какой-нибудь вопрос о том, что ты сейчас не можешь никак знать, а я тебе дам на него ответ, а когда проснемся — проверим. Ведь во сне мы пользуемся лишь тем, что уже знаем и помним. Этим сны и отличаются от реальности.

— Хм, идея интересная. Значит, вопрос про то, что я никак не могу знать? Ладно! Тогда скажи мне, какого цвета твои трусики? И когда проснемся, покажи мне их, и мы увидим, правда это или нет!

Юки почему-то не на шутку разозлилась и даже, кажется, обиделась.

— Бака! Не ожидала от тебя такого, тебе не стыдно?

— Ой-ой-ой, обиделась, что ли? Это же сон, и ты мне снишься, значит, все это — игра моего ума и воображения. Поэтому мне не стыдно.

— То есть, если бы я тебе просто снилась, не зная о том, что я снюсь, то ты считаешь, что можешь говорить мне всякие пошлости?!

— Ну, вот что ты всё усложняешь! — разозлился уже я. — Ничего я не хочу сказать. И вообще, что такого я сказал?

Юки совсем насупилась и промолчала. Мне действительно стало немного стыдно, хотя я и не понимал, за что. Уж и в своем сне пошутить нельзя стало! Но я решил помириться — пусть это и не настоящая, а приснившаяся Юки, всё равно не хорошо её обижать. И oni меня дёрнул про трусы спрашивать… У Юки, похоже, пунктик какой-то по этому поводу!

— Ладно, прости меня и не обижайся, Юки, хоть ты и игра моего ума, но мне не нравится, что ты на меня дуешься.

— Сам ты игра! Только не ума, а… — Юки не стала договаривать, но покрутила пальцем у виска и, вздёрнув нос, нарочно ускорила шаг. Она шла достаточно далеко впереди, типа мы не вместе. Но потом через некоторое время ей всё же стало скучно, и она оттаяла. Постепенно мы поравнялись и молча пошли рядом. Да и вокруг сон был такой, что об этой размолвке позабыть было не грех.

Мы шли по огромному, до самого горизонта, лугу с ромашками. Вокруг было лето. Гудели пчёлы, порхали бабочки, солнышко ярко светило с неба цвета спелой голубики. Ласковый тёплый ветер едва колыхал наши волосы. Было так здорово, так приятно идти по этому лугу — даже не идти, а хотелось бежать вприпрыжку, пытаясь дотронуться до пролетающей бабочки кончиками пальцев. Но нам так сильно захотелось спать, что мы, не сговариваясь, плюхнулись на мягкую душистую траву и тут же заснули.

Приснился нам волшебный замок, там была тысяча залов, анфилад и кулуаров. Канделябры сверкали бронзой, отбивали время огромные напольные часы, толстые ковры скрадывали наши шаги. Там еще были привидения. Мелькали то тут, то там, в темных коридорах. Мы собрались бродить по этому замку, чтобы раскрыть его тайны, попугать привидений и все такое, но как только нашли в одной из комнат огромную, с балдахином, кровать, то брыкнулись на нее, не раздеваясь, так спать захотелось! Юки с одного края, а я с другого.

Кровать была такая большая, что между нами можно было хоть теннисный стол поставить, так что уймитесь, возможно читающие мой дневник, извращенцы!

Заснули мы на этой кровати, и приснилось нам море. Вода синяя, небо лиловое, солнышко ласковое, зеленое, бриз такой приятный, с запахом лаванды. И будто мы плывем на спине огромной рыбы. Вся спина ее в ракушках, и ракушки эти такие затейливые, ну ни одной одинаковой! Хотели мы искупаться, ракушек пособирать, полюбоваться красотой всей этой, да так спать сильно захотелось, что прямо на рыбе улеглись, в тени плавника, и заснули.

Приснилась нам железная дорога с одной рельсой, но зато широкой. Рядом была платформа, у которой стоял поезд с одним вагоном. Вокруг — холмы, речки, пруды, огороды… В холмах круглые дверки и цветники рядом разбиты. Из палисадников какие-то не то дети, не то карлики приветственно машут руками. Так захотелось там погулять, в гости к этим ребятам зайти, достопримечательности местные осмотреть, но раздался свисток локомотива, мы зашли в вагон, отыскали свободное купе и залезли на верхние полки. Поезд тронулся, а мы заснули. Но сквозь сон я чувствовал, как меня дергают за ногу, и противный голос повторял: «Молодые люди, билетики готовим, билетики!» Но я в итоге заснул еще крепче.

И тут приснилось нам такое, что я даже не смогу вам описать. Точнее, описать-то я смогу, но вряд ли вы сможете это правильно вообразить! Или вообразите oni знает что, а не то, что нам приснилось. Так что лучше я эту часть пропущу. В общем, хотели мы эту штуковину разглядеть, изучить и чертеж в трех проекциях и изометрии составить, но тут Юки нашла сбоку от этой штуки такую удобную и уютную нычку, нырнули мы туда, улеглись поудобней и сразу вырубились.

Приснился нам обшарпанный безумный космический корабль, а борту написано «Кусаи Хватадзаки», люки открыты. Вошли мы по трапу на борт, нашли трюм, а там — мы на каких-то мешках лежим. Хотели мы убежать оттуда сломя головы, но очень уж спать хотелось, так что мы потормошили нас, чтобы подвинулись и место освободили, и улеглись рядом с нами, а потом крепко заснули. Сон был без сновидений.

Проспали мы целые сутки.

* * *

А когда я проснулся, чувствую, рядом кто-то лежит. Думал, что это Юки, аж покраснел. Повернулся, а это — я. Юки тоже оказалась не одна, а сама с собой. Стало нас четверо.

Обе Юки стали как-то странно себя вести, в конце концов, мы с моим двойником догадались, что они хотят в туалет.

— Эй, Хватадзаки-сан! — заорал мой двойник.

— Чего надо? — раздалось сверху.

— Нам нужен туалет! — заорал уже я. — Гальюн, сортир, нулевой кабинет! Понимаешь?

— Обойдетесь.

— Ладно, раз ты не хочешь по-хорошему, тогда будет по-нашему. Девочки, вы хотите в туалет?

Юки покраснели, но согласно затрясли головами.

— Знаете, где он?

Юки синхронно показали, что не знают.

— Он везде, — сказал я, обведя пространство рукой. — Где присядете, там и будет. А мы можем отвернуться… Хотя в рубке вам будет удобней всего, там и дверь со шпингалетом наверняка есть.

— Я тут случайно вспомнил, что действительно, потребное вашим примитивным организмам устройство находится на моём борту, — раздался голос Кусаи. — Там даже душевая кабина есть, шкаф со свежими полотенцами, полка с шампунями и трюмо с набором косметики. Уж не помню, зачем я это всё вожу на борту… Следуйте световым указателям.

На полу появилась светящаяся стрелка, и девчонки вприпрыжку, следуя по ней, скрылись в коридоре.

Я уставился на двойника, а он — на меня. Возникла неловкая пауза. Ведь нам было не о чем поговорить, это же всё равно, что самому с собой разговаривать. Мы же только что разделились.

— А ты смотрел…

— «Восхождение героя латной рукавицы»? Конечно!

— Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь… — выдавил я из себя. — И это напрягает.

— Не тебя одного! — сказал другой я. — Ладно, бывай.

— Ты куда?

— Разговаривать самому с собой вредно, знаешь ли, — ответил другой я. — Можешь того, — он покрутил пальцем у виска, — с катушек слететь, и сам не заметишь — как.

Сказав это, другой я ушёл прямо через металлический борт корабля. Словно это был не металл, а сгусток тумана. Я подбежал, постучал кулаком — нет, это всё же толстая броня.

Рядом находился иллюминатор, я приник к стеклу. Когда глаза привыкли, в космическом мраке в свете звёзд я разглядел маленькую фигурку другого меня, которая вскочила на пролетающую мимо попутную комету и помахала мне рукой.

Мне отчего-то стало грустно.

Тут вернулась Юки. Умытая, подкрашенная, улыбается во весь рот. Красивая, зараза. Чего это я раньше не замечал? Я даже пожалел, что мне до возраста согласия ещё целый год терпеть. Надо было рисовать постарше девушку. Ну, уж какая вышла.

— Ты чего такой грустный, случилось что?

— Мое второе «я» на комете улетело. А вторая Юки где?

— За минералкой пошла. Там автомат торговый, если потрясти, банка может упасть. Смотри, что я в бачке нашла! — и протягивает мне мой собственный телефон, который я в трубе обронил.

— Ты зачем вообще в него полезла? — спросил я, беря в руки находку.

— Вода не останавливалась, жалко же, придёт потом счёт Хватадзаки, будет на нас злиться. Вот я и подремонтировала.

— Ну, ты даёшь! Спасибо, Юки. — Телефон прекрасно работал, и даже заряд был 100%. Пребывание в канализации иномирья явно пошло ему на пользу. Я загрузил «червяка» и начал его гонять. Только увлёкся, как Юки дала мне подзатыльник:

— Придурок, нас сейчас в рабство продадут, а ты в игрушки играешься? Лучше придумай, как нам сбежать!

Тут мне эсэмэска пришла. Смотрю — от меня же. Видно, с кометы. А в ней вот что:

«срв ыфпролдж ыыычь т вщух хдлоъ\\ 8»

Это что за ерунда? Вот и думай: то ли это секретный код, то ли он на мобилу задницей сел при отключенной блокировке. Но номер отправителя точно мой — ладно, тогда всё нормально.

Пришла вторая Юки с водой и пирожками.

— Ого, пирожки!

— Я автомат хотела наклонить, а он, наверное, три тонны весит, — сказала Юки. — А тут мимо робот шёл, тот, вчерашний. «Чего надо?» — спрашивает. А я ему — вот тут банки с водой и упаковки с пирожками застряли, не могу достать. Ну, робот схватил автомат и вытряс из него кучу всего. Но съедобное только это было, всё остальное — в плесени.

Я посмотрел на упаковку пирожков. На ней было всякое написано, но срока годности не нашел.

— Забыли срок годности напечатать, — сказал я. — Вот они и стали вечно годные.

Как только мы закончили завтракать, корабль вошёл в атмосферу какой-то планеты. Нас немного потрясло, девчонки немного повизжали, а потом — бум-с! Мы приземлились.

— Вылезайте! — заорал Хватадзаки. — Щас буду вас в рабство продавать! И это, пусть девчонки наденут платья, а то вид у вас какой-то не товарный!

С потолка упало два платья — длинные, в блестяшках, синее и розовое.

— Отвернись! — пискнули Юки одновременно, так что возник стереоэффект.

Я отвернулся лицом к зеркальному шкафу, тянки переоделись, и мы вышли наружу.

Планета была пустынной. Вокруг песок да ржавое железо торчит. А рядом с трапом уже работорговец стоит в полосатом халате — толстый, нос крючком, противно ухмыляется, руки потирает и приговаривает:

— Отлично! Девчонок — дракону, а этого на галеры. Хотя нет, одну себе оставлю, — и хвать синенькую Юки за рукав.

Она как завизжит! От её визга воздух треснул, и прямо мне в руку меч выпал. Ещё доспехи выпали, но времени надевать их не было.

Я мечом помахал и как можно грознее гаркнул:

— Отпусти Юки, гад!

Но работорговец откинул полу халата, и у него в руке тоже меч появился. Навороченный такой, с подсветкой и электроприводом, и начали мы биться.

Бьёмся, бьёмся, а сами друг друга кроем на чём свет стоит. И слова наши в виде таких облачков с текстом вылетают и вверх поднимаются, постепенно растворяясь.

— Прощайся с жизнью, несчастный работорговец! Сейчас я тебя победю!

— Нет такого слова! Надо говорить — побежду! Это ты прощайся с жизнью, сопливый малолетка! Чем угодно готов заниматься, лишь бы в школу не ходить! Что из тебя вырастет? Будешь всю жизнь дворником, и то, если возьмут!

Что такое «дворник»? Проклятие? Я не знал. Но мне как-то не по себе стало.

Три часа мы дрались, устали. Уже ругательства по кругу пошли, повторяться стали. Разошлись мы. Работорговец меч опустил, понажимал на нём что-то, и тот превратился в шезлонг с зонтом. Уселся на него и говорит:

— Слушай, иди ты лесом за каким-то интересом. Мне скоро шестьдесят треснет, не то здоровье уже, чтоб часами биться. Они с тобой, забирай свою тян и валите отсюда.

— У меня две тянки!

— Вторую уже всё. Ее дракон унёс, пока мы с тобой дрались. Я же ему обещал.

— Ах ты ж скотина! Говори, где живёт этот дракон?

— Не знаю, он мне адреса не оставлял.

— Эх ты, шестьдесят лет на свете прожил, а не знаешь, где живёт дракон? И как его звать?

— Не лет, а веков. Знаешь, сколько тут я всяких драконов повидал? Что я, их имена буду запоминать? Это только время зря тратить. Только заучишь, а через каких-то триста лет он уже и ласты склеил.

— А чего ты бессмертным стал?

— Я в детстве эликсира бессмертия случайно напился. Там на этикетке было «Б», я думал — «Байкал». А оказалось — «Бессмертие». Мой тебе совет — не пей то, в чем не уверен. Да и вообще, все эти газировки — сплошной вред.

И тут из шезлонга раздался голос: «Телепорт заряжен и готов к работе», и раз — работорговец исчез вместе с шезлонгом и зонтом.

— Тьфу на тебя! Свалил старый хрыч!

Я огляделся — кругом песок, Хватадзаки тоже улетел, одна Юки в синем платье осталась. Так и не понял — та, которую я нарисил, или которая потом появилась. Нехорошо получилось, надо потом её расспросить, кто она. Наверняка же знает.

Пошли мы с Юки дракона искать. Направление взяли по солнцу — чтобы оно нам в глаза не светило. Идём, идём, уже стали отчаиваться, как вдруг дорога кверху загнулась под прямым углом, и вся местность боком в небо ушла. Я пошарил в карманах — там саморез лежал, 4,8×100 мм воронёной стали, по дереву. Я его в пиратском корабле нашёл, пока девчонок ждал. Вкрутил саморез в дорогу на уровне глаз, а он болтается.

— Забитый саморез держит лучше, чем вкрученный гвоздь, — сказала Юки. — Молотком надо, — сняла туфельку и как треснет по шляпке каблуком. И пробила огромную дыру в дороге. Саморез, само-собой, куда-то улетел.

Мы пролезли в эту дыру, а там как раз дракон о трёх головах сидит в гнезде, а рядом с ним вторая Юки-тян. Я меч поднял и приготовился на дракона нападать, а Юки в розовом выскочила вперед, развела руки и дракона закрыла:

— Не надо! Он хороший! Мы с ним в сугороку играли! Вы дальше одни идите, я здесь остаюсь, — глазками хлопает, смотрит так виновато, а этот гад её хвостом приобнял, хамло трёхголовое.

— Ома ва мо шиндейру! — говорю ему.

— Чего?! — опешил дракон.

— Не «чего», а «нани», это же аниме, в конце концов! Ладно, они бы вас всех побрали с этим вашим стокгольмским синдромом, — буркнул я, и пошли мы с оставшейся Юки дальше. В итоге со мной осталась синенькая, а дракону досталась розовая. Ну и плевать, мне розовый цвет не очень нравится.

Нашли мы круглую речку, сделали из мыслей лодку и поплыли. Вода в реке фиолетовая, рыбы жёлтые, небо белое в красный горох — красота! Вот только мне что-то не до любования природой.

— Юки, а Юки, — говорю, — которая из вас настоящая? Ты, или та, что с драконом осталась?

— Не скажу, — говорит она и хихикает.

— Чего ржёшь?

— Да так. Лучше бы подумал, какой из вас настоящий: ты, или тот, что на комете улетел. А то вернёшься обратно не сам — в школе засмеют.

Ну, вот зачем она это сказала? Я ж теперь буду мучиться вопросом — я это или не я?

Думал-думал, аж лодка подтекать начала. Вылезли мы из неё и по воде пошли. Идём, а от наших следов круги расходятся. Вдруг Юки остановилась, топнула ногой и говорит:

— Надоело!

— Что надоело? Идти? Ну, полетели, — предложил я и поднялся в воздух на полметра.

— Вообще надоело! Даже мне скучно, а представляешь, если это всё про нас кто-то читает?

Я представил, как эту фигню читают, и меня на хи-хи пробило. Стою, ржу, а Юки обиделась и ушла с первым встречным. Точнее, уехала — села в машину к какому-то хмырю и дверцей хлопнула. А хмырь мне подмигнул и сказал с ехидцей:

— Говорил я тебе: не ешь дуренику!

Я, как его увидел, сразу вспомнил эту наглую рожу. Ух я на него и разозлился! Руки аж сами в кулаки сжались. А Юки, зараза, пудреницу достала, сидит на заднем сиденье и красится как ни в чём не бывало. Как будто это не я её нарисовал! И этот, как его, к ней обернулся и воркует что-то, и она в ответ смеётся кокетливо. Я ещё сильнее разозлился.

— Ты, — говорю, — кто такой ваще?

— Ты до сих пор не догадался? — хихикнул он. — Бог я.

— Японских богов много! Ты какой именно?

— Известно, какой. Бог из машины! — ржанул он и газанул. Тачка как рванёт с места! Ещё бы, у неё сзади было восемь толстенных выхлопных труб. Я запулил ему вслед башмаком, но не попал.

Четверг

Сегодня мы с одним знакомым ёкаем смазывали двигатель вертудрона. После работы я, как был, весь в мазуте и в одном башмаке, телепортировался в школу, и учитель опять на меня орать начал за неподобающий внешний вид, от злости хвостом чуть дыру в стене не прошиб. Я забыл вам сказать — он у нас фурри-крокодил. Ну, стою, слушаю, делаю вид, что стыдно, а сам пытаюсь вспомнить, что такое вертудроны и бывают ли они на самом деле. По всему выходит, что не бывают. Я даже в гугл на всякий случай забил, но вылезла только одна жалкая ссылка на рассказ про меня. Рассказ тупой, автор явно писал «на отвали», но самое обидное, что я его даже не дочитал и теперь не знаю, что со мной дальше было. А всё учитель: сказал, что на литературе мы в порядке наказания будем проходить «Гарри Поттера», и заставил летать на мётлах. Ну я телефон в воздухе и выронил.

И тут у меня опять зачесался нос, и улетел я в портал прямо на метле. Плюхнулся на раздолбанный асфальт в каком-то дурацком мире, где магия не работает, встал, штаны отряхнул, смотрю по сторонам. И чем больше смотрю, тем больше мне мир не нравится. С одной стороны — обшарпанный падик со сломанным домофоном, а с другой какой-то свирепый дядька в спецовке бежит ко мне и орёт:

— Что прохлаждаешься, бездельник? Тебе для чего метлу выдали — для красоты? А ну быстро подмёл весь двор, лентяй несчастный!

Я хотел сразить его заклинанием, но вместо «Афкареру!» у меня получилось:

— Извините, товарищ бригадир, уже мету!

Он мне пальцем погрозил и ушёл куда-то. Я попытался обрасти доспехами, но вместо этого оброс мешковатым комбезом, форменной кепкой и резиновыми сапогами. В таком виде можно было делать только одно — мести улицу, чем я и занялся. Наверно, меня заколдовали.

Пятница (следующая)

Бригадир сказал, что если увидит меня с пивом на рабочем месте, то накатает телегу начальнику, и меня уволят. Неделя прошла бодренько, сегодня вечером выдадут аванс, и я наконец-то куплю себе новый телефон. Нос ни разу не чесался. Улётов не было. Но что-то меня во всей этой ситуации смущает.

Во-первых, куда-то делось всё японское. Во-вторых, тут каждый день одно и то же. И в-третьих, приходится вкалывать, а это хуже всего. Похоже, сработало клановое проклятье работорговца. По всем признакам сбылось пророчество, и мне пора отправляться на поиски мамы с папой. Очень уж всё вокруг нормальное, отродясь такого не видел. Вот куплю новую мобилу с аванса и отправлюсь.

Ну правда, чтоб мне чибиком стать, никогда столько нормального зараз не видел! Единственная отрада — вечером в общаге по телику аниме крутят. Хоть что-то знакомое. Сегодня попробую туда улететь — только не в то, которое идёт в восемь часов, там рисовка старая. Не хочу превращаться в остроносого пучеглазика.

И ещё одна штука меня тревожит. Что, если я всё-таки не я? А настоящий я — это тот, который улетел на комете и потом мне эсэмэски дурацкие слал с моего же телефона? Засада…