Проверено на грамотность 
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Внезапно начавшись, осень так же внезапно закончилась. Просто однажды утром на земле вместо золотисто-багряной россыпи листьев засверкал в лучах восходящего солнца нетронутый белоснежный покров, а старые буки над рекой выступили из предрассветного тумана не искривлёнными чёрными силуэтами, а замысловатыми переплетениями нитей белоснежных кружев. И их опушенные инеем, отяжелевшие ветви совсем не спешили откликаться на дуновение ветерка, вздымающего в холодный воздух целые пригоршни сверкающих крупных снежинок, которые, покрасовавшись искристыми переливами в утреннем свете, снова неспешно возвращались к земле.
По всем приметам, наступающая зима обещала быть суровой и долгой. Но сейчас это никого не тревожило — минувшее лето взрастило щедрый урожай, кладовые подземной крепости были полны припасов, а охотники не могли нарадоваться дичи, отъевшейся на лесных дарах.
Радовались ранней зиме и стражи — с приходом холодов ядовитые твари сделались вялыми и сонными, не все из них успели отступить к более тёплым землям, и за считаные дни после первого снегопада сторожевым отрядам удалось уничтожить несколько крупных гнездовий. Алордин докладывал об успешных набегах на лес, владыка Трандуиль светлел лицом, выслушивая такие донесения, а с отцовской карты одна за другой исчезали паутинки-отметины, радуя глаз. Когда стало ясно, что вдоль русла Зачарованной не осталось и следов морнфарон, Алордин стал с больши́ми предосторожностями направлять отряды за порубежные посты. А вскоре среди мастеров стали ходить разговоры о том, что совсем нелишним было бы наведаться к старым копям Эмин Дуир — конечно, если удастся до наступления весны выжечь гнездовья ядовитых тварей хотя бы на северных склонах гор, куда от крепости тянулась давно нехоженая, всё сильнее зарастающая подлеском тропка.
Вереница побед и успехов стражи, равно как и возвращающаяся в охраняемые земли безопасность, дали бурный рост семенам надежды в сердцах таварвайт. В общих залах опять зазвучали весёлые песни, беззаботность и уверенность появились на лицах и в речах за трапезными столами, из мастерских доносились всплески шуток и смеха. А однажды удалось даже подметить тень улыбки на лице Алордина — небывалое событие, которое не случалось ещё ни разу на моей памяти после возвращения домой.
Воцарившиеся с наступлением зимы настроения не могли не радовать. Но вместе с тем я ощущала, что не способна до конца разделить с народом ни воодушевление, ни упование на благополучие, ни светлую радость возрождающихся надежд, ни хотя бы покой. Они не видели и десятой доли того, что я повидала за время скитаний, они не ведали жизни за границей очерченного сторожевыми постами поселения, они не знали, как теперь называют Эрин Гален... Я же знала. И отчётливо понимала, что если поселившаяся на западных окраинах леса сила пожелает уничтожить даже следы нашего пребывания в этих землях, то без особой причины не станет отступать. Отступали мы… Не раз и не два. Эпохи… тысячелетия… И, как безоговорочно дал понять отец, ничего не изменится и сейчас. Мне было приказано молчать об услышанном от Фернрода — оставалось лишь подчиняться. Подавить собственные тревоги, предчувствия и сомнения, довериться другим… Это было непросто — слишком часто за время скитаний приходилось рассчитывать лишь на себя, но, кажется, я неплохо справлялась. Во всяком случае, мне вполне удавалось и поддерживать пустые беседы за бокалом вина у горящих каминов, и танцевать под напевы менестрелей в общей зале, и одаривать искренними похвалами мастеров, время от времени являющих на всеобщее обозрение плоды своих трудов.
Иногда, когда прилипшая к лицу улыбка начинала ощущаться изношенной и растрескавшейся маской, готовой вот-вот осыпаться и открыть все мысли и тревоги, поглощавшие меня, я уходила. Подальше от посторонних: в темноту лабиринта каменных переходов, в одинокое убежище на растерявшем листву дереве или в подгорный сад. Мне было неведомо, замечал ли отец эти отлучки, но мать видела. Видела, понимала и не мешала — лишь вздыхала тихонько, глядя вослед. А ещё иногда приносила в мои покои знакомый с детства украшенный самоцветами гребень и предлагала помочь с причёской — мне оставалось лишь согласиться, чтобы ощутить её ласковые успокаивающие поглаживания по волосам. Становилось легче, хоть и на время. Но потом я снова уходила — куда угодно, лишь бы подальше от веселья и радости: на охоту в ближайшие лесные угодья, в мастерскую, к рыбакам в нижнее поселение… Или, если знала, что никого не встречу на укрытых под скальным куполом тропинках, опять-таки в дворцовый сад.
Странная притягательность этого места открылась мне совершенно неожиданно. Просто всё чаще и чаще, бредя не разбирая дороги в тревогах и раздумьях по коридорам крепости, я оказывалась здесь. Останавливалась перед входом, замирала, напряжённо вслушивалась… И боялась потревожить тишину… Мне казалось, что если пробудить эхо среди каменных стен, можно различить отголоски мелодии — той самой, которую пел каун Имладриса, которая навевала горько-сладкие воспоминания и волновала до глубины души. И пронзительные ощущения, испытанные тогда, ничуть не тускнели за минувшие недели, и никаким прочим песням менестрелей не удавалось перепеть ту мелодию, что поселилась во мне.
Может быть, стоило поискать встреч с Фернродом — с ним несложно было бы откровенно обсудить пожиравшие меня мысли и страхи, попытаться отделить домыслы от истины и обрести если не уверенность в грядущем, то хотя бы цель. Но с самого окончания празднования Ласбелин наши встречи стали мимолётны и скоротечны. Он всё время куда-то торопился, часто и надолго выезжал в леса и ни разу первым со мной не заговорил — лишь вежливый поклон при встрече и пара приветственных фраз. К тому же, он почти никогда не бывал один — в трапезной зале или у конюшен, в поездках или же просто в коридорах крепости его всегда сопровождал кто-либо из советников владыки Трандуиля, командиров стражи или же старик-адан. В подобном окружении было бы нелепо и глупо донимать его любыми просьбами или беседами, да и к откровениям, как той ночью в садах, ничто уже не располагало.
Оставалось лишь вернее крепить на лице маску спокойного бездействия и в одиночку бродить коридорами, как в давних пугающих снах…
Дни шли за днями. Надвигалась суровая и снежная зима, предвещающая 1101 год третьей эпохи.(1) Зима, после которой моя жизнь изменилась — невообразимо, необратимо и стремительно...
Однажды и навсегда…
* * *
Снегопады безумствовали уже три ночи.
Днём непогода слегка стихала, но низкие тучи ничуть не собирались покидать поднебесье, носились за ветром, едва ли не цепляясь за верхушки деревьев, клубились у горизонта и разражались метелями, как только над лесом вставала ночная мгла.
Три ночи никто из таварвайт не выбирался за ближние сторожевые посты, кроме ушедших в дальние дозоры стражей. В кладовых крепости и окрестных поселениях припасов было вдосталь, необходимости охотиться не было, и мы предпочитали проводить время у протопленных каминов личных покоев и в общих залах, а не на заснеженных тропах в опустевших, выстуженных лесах.
Три дня праздности и безделья взаперти подземных чертогов не самым лучшим образом сказались на обуревавших меня мыслях. В более мрачном расположении духа я находилась разве что в те дни, когда довелось по приказу Сэльтуиль покинуть родительский дом. Я не находила себе ни пристанища, ни занятия, и даже попытки сотворить что-либо в мастерской не помогали развеяться — инструмент казался чужим, самоцветы рассыпа́лись в бесполезное крошево и молчали. Я словно утратила все полученные за тысячелетие навыки и, совсем как юный подмастерье, с отчаянием и печалью разглядывала неровные сколы непослушных камней, которые более не представлялось возможным ни успешно выправить, ни хотя бы заполировать. В глубине души росло опасение: что, если возведённая в тронной зале статуя незаметно отобрала все мои умения? Что, если месть Сэльтуиль, её ненависть и проклятия настигли меня лишь сейчас?..
На четвёртую ночь под завывания вьюги, которые можно было разобрать даже через толщу холма из подгорных садов, я отчётливо поняла, что ещё один день пребывания в подобном душевном состоянии может оказаться крайним пределом моих сил. Мне требовались перемены — незамедлительно, пока отцовские недомолвки, запреты и тайны не обрушили, подобно сходящей со склонов лавине, хрупкий настил пусть и не слишком весомого, но моего собственного опыта и не погребли под собою меня. Без остатка и без возможности выбраться… Навеки… навсегда…
Речи мастеров, звучавшие в каминном зале всё громче по мере нарастания снежных заносов за стенами дворца, приобрели для меня нешуточную привлекательность: выбраться в лес, подальше от опостылевшей крепости, навестить родной когда-то посёлок… Да и старые копи нелишним было бы осмотреть — запас породы и драгоценных камней, привезённый перед переселением от Эмин Дуир, за последнюю сотню лет значительно уменьшился, особенно в последние три дня. Ядовитые твари поблизости крепости более не попадались на глаза стражам — с памятного дня нежданно завершившейся осенней охоты. И, как было всем известно, пятеро хорошо разбирающихся в рудных жилах мастеров всё-таки выбрались до начала непогоды к Эмин Дуир. Очаг и кров в тех давно обжитых местах найти несложно даже зимой, и было бы очень занимательно взглянуть на результаты их стараний…
С каждым часом бесконечно-тоскливой ночи под завывания ветра такие идеи обретали всё большую притягательность. И когда первые лучи рассвета попытались пробиться сквозь снежную мглу, я была полностью готова к путешествию.
Коня брать не стала — на заваленных буреломом и снегом тропах он стал бы только помехой, да и припасов в зимнем лесу для него не сыскать. Потайными тропами без ночёвок и лишних привалов я рассчитывала добраться до подножия северных склонов гор самое большее ко второму рассвету короткого зимнего дня. А уж там можно было надеяться и отогреться, и укрыться от непогоды — если лес ещё помнил о нас... Последняя закравшаяся мысль не слишком бодрила и была изгнана без остатка, как только за спиной сомкнулись створки зачарованных ворот дворца.
Будто одобряя и поддерживая самые безумные намерения, лес встретил меня тихим перешептыванием. Напор носящегося в поднебесье ветра слабо ощущался под кронами хоть и облетевших, но могучих и раскидистых деревьев. А вспоминая поросшие хвойными зарослями склоны Эмин Дуир, где почти всегда царило безветрие и тишина, я лишь сильнее утвердилась в правильности своего путешествия — всё же даже заметённые снегом тропы, уводящие в безжизненный белый простор, преодолеть куда проще, чем выносить и дальше гнёт холодных каменных стен.
С каждым шагом, что отдалял меня от крепости Трандуиля, отпускали тревоги — будто лес убаюкивал их так же, как и уснувших к зиме обитателей, попрятавшихся по лежбищам и норам от холодов и пурги. Хорошо знакомые тропы без особого труда угадывались даже под снежными наносами, и я размеренно шла на юг, подставив спину ледяным вздохам ветра. Когда, по ощущениям, за спиной осталось пять-семь миль, я неожиданно обнаружила выглянувшее из-за пелены облаков солнце, а вместо колючих снежинок по щеке проскользнул проблеск света и едва уловимое тепло. Узловатые тени корявых ветвей раскинули сети под вековечными деревьями, и ослепительно заискрило белое снежное полотно, не тронутое отпечатками следов. А впереди, совсем недалеко, отчётливо вырисовывались на фоне грязно-серого неба тёмно-зелёные, густо усеянные хвойными зарослями, склоны гор.
И внезапно я поняла, что с рассвета минуло много больше времени, чем могло бы потребоваться на пять-семь миль. И что стою я намного ближе к склонам Эмин Дуир, чем рассчитывала, — осталось лишь обогнуть горы по извилистой полузаросшей тропе и выбраться на прямую дорогу к старому северному поселению. И что тело переполняют сила, бодрость и лёгкость. И совсем нет усталости в ногах, и ничуть не ощущается пройденный по бездорожью путь... И что здесь, в отдалении от крепости повелителя таварвайт, нет ни свежеповаленных пронёсшейся бурей деревьев, ни сугробов до груди, ни пронизывающего ветра, пробирающего тело до костей и душу до дна.
Вознеся молчаливую благодарность матери, её умениям, заботе и ненавязчивому вмешательству, я поспешила вперёд. С ранних лет ощущая влияние и опеку Мудрых, я ничуть не сомневалась в том, что и сейчас сила матери помогла незаметно и легко добраться сюда. Пешком вышло быстрее, чем на коне, — и это дарило надежду. Это значило только одно: старый лес и земля ещё помнили песни Мудрых, помнили нас…
…До заката оставалось достаточно времени, чтобы успеть обустроить удобный ночлег. Окрылённая успешно проделанным путешествием, предвкушая ночёвку в тёплом убежище, я двигалась почти бегом по широкой тропе, когда-то прямиком связывающей северные окраины обжитых земель с тем поселением, где стояли дома владыки, большинства советников и отца. Впереди замаячили покосившиеся дозорные башни — последние стражи, кажется, поднимались на них более двух сотен лет назад. Потом потянулся невысокий лесок — молодые пушистые ели росли далеко друг от друга, вольготно покачивая раскидистыми ветвями и ещё не успев до конца захватить те вырубки, где были пастбища и поля. Поглядывая по сторонам, я невольно улыбалась являющимся воспоминаниям — хоть и заброшенные, эти земли будто всё ещё ждали нас.
Старые жилища родного посёлка — средоточие покинутой жизни — становились всё ближе. А вместе с этим приходило и понимание стремлений мастеров, о которых они твердили во время затянувшихся метелей: попытаться вернуться, пробиться — к старым домам и копям, мастерским, зарастающим полянам, вырубкам и дичающим садам. Я прожила вдали от этих мест много дольше любого из нашего народа, но ощущение потери и смутная тяга к полузабытому отцовскому дому преследовали даже меня.
Чёрный лес встал стеной на тропе, поглотив и отрезав дорогу. Я свернула с прямого пути, забирая к горам, — пусть чуть дольше, но не придётся полночи бродить среди цепких колючих зарослей. Ранние зимние сумерки зашевелились в удлинившихся тенях, и самое время было озаботиться достаточным количеством хвороста для костра.
Я успела собрать на ходу только несколько веток. Обходя ежевичник, отогнула сухие кусты и наклонилась к получившемуся проходу, чтобы выбраться на поляну. Только разгибаться уже не стала — быстрее мысли вмиг сжавшееся сердце толкнулось в груди, и я бросилась прямиком под защиту ближайшего дерева. Прижалась спиной к надёжному стволу, попыталась задержать и выровнять дыхание, обратившись в слух. Всё было тихо. И ни единое движение не тревожило ближайших ветвей. Но запах свежепролитой крови, висящий в неподвижном воздухе замкнутой зарослями поляны, не давал усомниться в мельком увиденном: вытоптанный до земли снег, буро-алые лужи, две массивные туши варгов у дальнего валуна. И неестественная тишина.
Чуть успокоив сердцебиение, я покрепче сомкнула пальцы на рукояти кинжала и потихоньку потянула из ножен оружие, опасаясь лишним шумом или движением выдать себя. Осторожно выглянула из укрытия. Разрушительные следы сражения вели на поляну со склонов гор и уходили в пролом зарослей за валуном у северо-восточной стороны. Сверни я с прямой тропы раньше, уже давно бы наткнулась на них. Но сейчас оставалось только внимательнее оглядываться по сторонам и попытаться побыстрее добраться до укрытия — хищники, чьи мёртвые туши живописно украшали подножие валуна, ночью становились лишь опаснее и сильнее. Как и любое порождение тьмы…
Раны на мёртвых варгах мог оставить только клинок — это не вызывало сомнений. Они не загрызли друг друга в приступе ярости, как нередко случалось среди тронутых искажением тварей, и не сцепились в бою за добычу или главенство. Они выслеживали и пытались убить кого-то, но потерпели неудачу: колючие ветви пестрели клочьями окровавленной шерсти. Кровь пятнала не только подтаявший снег, но и кусты, и валун, и деревья — алая кровь, а не чёрная орочья. Хотя каждому известна истина: если где-то есть варги, неподалёку непременно встретится орк… А с поляны, отмеченный редкой цепочкой алых капель, уводил один-единственный след — отпечаток мягких дорожных сапог.
Я пошла по нему, ожидая чего угодно. За колючими зарослями след всё слабее угадывался на каменистых, едва присыпанных снегом осыпях, но по алым отметинам потерять его было невозможно. А когда стало ясно, что ведёт он к заброшенным штольням на склоне, где когда-то были устроены кладовые и склады, оставалось, уже не вглядываясь, только прибавить шаг.
Однако, не пройдя и пяти сотен шагов, пришлось снова остановиться — поначалу я не поверила собственным глазам. У корней раскидистой старой сосны в примятой хвое остался отчётливый отпечаток тела, а чуть поодаль, по другую сторону ствола, лежала шляпа. Обыкновенная серая островерхая шляпа из плотно свалянной шерсти с широкими полями, хорошо защищающими от дождя. Вот только никто из таварвайт не носил подобной одежды, а за последние две сотни лет я видела лишь одного адана в таком наряде. И он ушёл из крепости владыки Трандуиля в очередное своё путешествие по окрестностям ещё до метелей, чуть больше недели назад. Когда пришла непогода, стражи пытались начать поиски, но вскоре оставили пустые затеи — густые метели вмиг заметали любые следы. Да и то, что старика, как обычно, сопровождал каун Имладриса, успокаивало — опыт и умения Фернрода не вызывали сомнений ни у кого из нас…
Не раздумывая и больше не теряя времени, я направилась вверх по склону к старым складам. То внимание, что все эти месяцы уделяли владыка и советники странному гостю-адану, не оставляло сомнений в его важности. А уж гибель в когтях и зубах разъярённого варга мало кому можно было бы пожелать…
Меня преследовали.
Поначалу на почтительном расстоянии, не особо стремясь приближаться, укрываясь за деревьями и камнями, наблюдая издалека. Но чем гуще становились сумерки, тем наглее преследователи. И когда прощальный луч света мазнул по верхушкам деревьев, отдавая власть долгой ночи, со стороны непроглядного леса грянул долгий пронзительный вой. Не оглядываясь, я побежала — вверх по склону, не разбирая больше ни кровавых следов, ни дороги, позабыв все мечты о покое и тёплом ночлеге. Не надеясь уже отыскать живым старика-адана, но хотя бы укрыться за дверью покрепче от подступающих всё ближе стай.
Ограждение на просторной рабочей площадке, куда выходили проёмы трёх штолен, было сломано сразу в нескольких местах. Дверь одного из проходов, сорванная с петли и покосившаяся, за минувшие годы так плотно вросла в порог, что открыть её в одиночку не стоило и пытаться. Ещё одна дверь вызывала сомнения в своей надёжности — источенная короедами, пятнами плесени, наростами мха, она пострадала и от когтей зверей, пытавшихся чем-то поживиться в покинутой кладовой. Третья дверь была плотно прикрыта и частично привалена сухими ветками — но заинтересовала меня именно она. Ветки сами к порогу не ходят, да и найденный ниже по склону очередной мёртвый варг издох явно не от старости и уж точно не сам…
Мысленно коря себя за потерянные на раздумья мгновения и ощущая приближающихся врагов, я рванулась к двери. И она, будто ждала, широко распахнулась. В темноте коридора шевельнулась высокая тень. Тренькнула тетива, а я, пригнувшись, перемахнула через завал у порога и запрыгнула в штольню, разминувшись с вылетевшей навстречу стрелой. За спиной у меня яростно взвыли варги, но их вой приглушила, захлопнувшись, створка двери. Массивное тело ударило в преграду по ту сторону, острые когти заскребли по плотно пригнанным доскам и стягивающим их полосам железа, но дверь выдержала. Затрещали наваленные у порога ветки, и вой перерос в недовольное фырканье, сопение и скулёж. Даже не разбирая слов языка варгов, было понятно, что им совсем не понравилась ни смерть нескольких собратьев, ни добыча, улизнувшая в непроходимую для них щель. Оставалось надеяться, что они не станут караулить выход дольше, чем закончатся взятые мною в дорогу припасы — а их было не так и много, особенно чистой воды...
— Вечер добрый, бренниль, — раздалось в темноте от двери. — Какими судьбами?..
Обманчиво-мягкий, бархатистый голос не узнать было нельзя. Но сейчас неприкрытые нотки едкой насмешки не вызывали ни раздражения, ни желания уязвить в ответ — наоборот, они породили невыразимое облегчение и радость, и даже казавшееся безвыходным положение перестало пугать.
— Наверное, это же стоит спросить и у вас, каун? — отозвалась я.
Он издал лёгкий смешок и щёлкнул огнивом, россыпью искр осветив убежище: неширокий и низкий коридор, тянущийся на десяток шагов от двери и упирающийся в решётчатую железную преграду, за которой начинался, насколько я помнила, лабиринт отработанных штолен, проложенных по рудным жилам в теле скал. В углу перед решёткой были свалены грудой старые, изъеденные ржавчиной инструменты. А у стены на подстеленном дорожном одеяле неподвижно лежал седовласый гость-адан, кутаясь в окровавленный серый плащ.
— Соблюдать скрытность, бренниль, нам уже совсем не обязательно, — продолжал меж тем каун, зажигая укреплённый на стене в поржавевшем кольце факел. Под ним на земле тотчас же стали видны и прочие загодя заготовленные ровные ряды душистых смолистых веток, увенчанных щетинками длинных сосновых игл. — Ваше впечатляющее появление надолго притянет к нам внимание всех обитателей здешних земель.
— О, каун Фернрод, я абсолютно уверена, что они уже и без того проявили должный интерес к явившимся без объявления гостям! Следами ваших странствий расцвечены все здешние тропы, вырубки и леса!
Он ослепительно улыбнулся, но произнести ничего не успел — его внимание привлёк шевельнувшийся у стены адан. Фернрод протянул мне огниво, взглядом указав на сваленные посреди коридора ветки, щепки, пригоршни хвои и сухой листвы, которым предстояло стать основой ночного костра. А сам поспешил к старику, не забыв напоследок ещё раз проверить крепость лежащего на двери засова, обезопасившего нас. На ближайшие несколько дней — это точно, а потом… А потом пусть подарят нам милость благие Валар…
Я разожгла огонь, избегая смотреть в сторону старика-адана. Исцелять, облегчать боль от ран, подобно целителям, я не умела, а спокойно смотреть на чужие страдания никогда не могла. Он стонал, а Фернрод прижимал к его ранам целебные травы и вполголоса пел — и напевы его помогали. Пусть не так хорошо как у истинных лекарей или мудрых, но сейчас нам их негде и некогда было искать…
Когда каун закончил обрабатывать раны, старик затих и забылся сном, по-прежнему кутаясь в плащ и не выпуская из рук крепко стиснутый посох. Фернрод попытался было осторожно разжать его судорожно сведённые на рукояти пальцы, но потом отказался от безуспешных попыток и просто сел на полу рядом с простеленным одеялом, прижавшись спиной к стене. Тяжело, с усилием перевёл дыхание и прикрыл глаза. Я приблизилась и присела рядом.
— Каун… — позвала. — Каун, ты ранен?
Он молчал. Я же пыталась угадать на нём следы возможных ранений, но среди покрывавших его одежду кровавых пятен мало что можно было разобрать. Его великолепный клинок лежал под стеною без ножен, а бурые пятна подсыхающей крови почти полностью скрывали алую руническую вязь.
— Фернрод, у меня есть целебный отвар. Отвар моей матери. Его немного, но я могла бы попытаться помочь…
Он мотнул головой, недовольно нахмурился, отметая любые предложения. А потом шевельнулся и открыл полные усталости глаза.
— Я сделал всё, что мог. Если этого мало, то твой отвар уже вряд ли поможет. Остаётся только надеяться на его собственные силы. И ждать…
— Ждать?
«Чего ждать?» — едва не сорвалось отчаянное, но я промолчала. Вместо этого снова спросила:
— Ты ранен? Ты ничего не сказал…
Он шевельнул плечом и шеей, будто проверяя подвижность, и снова принялся бесцеремонно сверлить меня взглядом. И с каждым мгновением всё больше насмешливых искорок вспыхивало в его пронзительно-зелёных глазах.
Я отвернулась, не выдержав первой, и встала. И уже за спиной услыхала колкое:
— Не стоит тревожиться, бренниль, от такого ещё никто из эльдар не умирал.
— Очень рада это услышать, каун. — Я повернулась к нему лицом, положила у его ног флягу с целебным напитком и сбросила с плеч на землю дорожный плащ, требующийся адану сейчас куда больше, чем мне. — Хоронить гостей не входит в число моих излюбленных занятий. — И опять отвернулась, чтобы не встретить пылающий непонятным мне вызовом взгляд.
А потом отошла к перекрытой тяжёлым запором двери и села на пороге. Здесь вполне ощутимо тянуло теплом от огня и в то же время можно было слушать не только прерывистое дыхание спящего адана, но и поступь шарящихся по площадке варгов.
Их шаги не давали разрастись раздражению, зародившемуся в очередной перепалке с Фернродом. Бессмысленной и пустой перепалке, как и всегда… Их шаги не давали забыть, что истинный враг притаился за дверью. Что он бродит в ночи за спиной, скребя по снегу и камням когтями, а не сидит с противоположной стороны пляшущего огня костерка, привалившись к стене и время от времени поднося к губам флягу с целебным напитком моей матери чуть подрагивающей рукой…
Ночь прошла в молчании. Старик-адан спал беспокойным сном, и ни Фернрод, ни я не обронили больше ни слова.
К рассвету меня сморила дремота, но из Незримого вскорости выдернул холод — за ночь ветер сменился и вовсю свистел даже в самых крошечных щелях за спиной. Огонь едва теплился, и варги снаружи притихли. Но всё же были на месте — ветер с лихвой выдавал поджидающих хищников, донося из-за двери их запах.
Я поднялась и потянулась, разминая затёкшее тело, и направилась к углям костра. Фернрод не спал — проводил меня взглядом, но не сдвинулся с места и ничего не сказал. Встал он только тогда, когда шевельнулся адан, просыпаясь, — тотчас же оказался рядом, приподнял его голову, вливая глоток целебного зелья из моей фляги, заботливо подоткнул у плеча одеяло. Скомандовал: «А теперь отдыхай, Митрандир». И старик вновь послушно сомкнул веки, проваливаясь в благодатный сон, и дыхание его выравнивалось с каждым вздохом, а тело отпускала боль.
К полудню снова начал угасать огонь. И хотя мы пытались как можно бережливее тратить заготовленное загодя топливо, но этих запасов было слишком мало, чтобы долгое время поддерживать хотя бы видимость тепла. Мы с Фернродом могли бы перетерпеть эти сложности, но вот раненый адан…
Каун тоже прекрасно понимал сложившееся положение. И, очевидно, нашёл какое-то решение — когда огонь, разгораясь, жадно лизнул последние предложенные ему щепки, Фернрод потянулся за своим мечом и решительно поднялся.
Как только он направился к двери, мне стала ясна вся затея — сваленный снаружи двери бурелом вполне способен помочь нам выиграть у зимы день или два. Я отступила к стене коридора, освобождая путь, подхватила лук и колчан. Но он приложил палец к губам, подавая знак соблюдать тишину, и взмахом руки приказал опустить оружие.
— Я отвлеку их, — едва различимо шепнул он, — ты же забирай дрова.
Я согласно кивнула — всё равно не могла предложить ничего лучшего.
К толще двери мы припали не сговариваясь, почти одновременно, пытаясь разобрать любой доносящийся снаружи звук. Но кроме воя ветра не было слышно совсем ничего. У меня шевельнулась слабая надежда — вдруг варги ушли? — но опыт и разум сразу же подавили её.
— Готова? — одними губами шепнул Фернрод. И я кивнула, становясь вплотную к стене и давая ему возможность свободнее двигаться.
Он осторожно потянул тяжёлый засов — потихоньку, но уверенно, без малейшего шума. И как только тот вышел из паза, рывком на себя распахнул дверь.
Лежавший у порога варг безмятежно дремал, привалившись к двери боком. И уж точно ничего подобного не ожидал. Когда дверь распахнулась, он покачнулся на кипе валежника и едва не ввалился внутрь нашего убежища. Громко взвизгнул, вскочил и тотчас же провалился сквозь разъехавшиеся под лапами ветки. Фернрод одним взмахом меча снёс ему голову и ногой оттолкнул массивное тело подальше от двери.
— Давай же, Эль! — громко выкрикнул он и метнулся наружу, втягивая в бой сразу всех варгов, карауливших не только площадку перед нашим убежищем, но и две остальные двери.
В лишних понуканиях и командах я не нуждалась и сразу же последовала за ним. Хватая любое подвернувшееся под руки дерево, я бросала его через порог. Втаскивала охапки хвороста, ломала сопротивляющиеся ветки, лишь бы пронести их внутрь. Вцепилась в обломок изгороди, но второпях не получалось его забрать — длинный крепкий побег, обвиваясь вокруг пролома, удерживал обломки на месте не хуже истлевших от времени верёвок и крепежей.
Фернрод, отбиваясь от варгов, лишь мельком взглянул на мои старания. Шаг за шагом кружа по площадке, он короткими выпадами и точными замахами удерживал на себе всё внимание хищников, не позволяя им отвлечься больше ни на что. Варги зверели от ран и ярости, пытались добраться до неуловимого противника, но безуспешно. Взмах — и один из них отскочил с жалобным воем, держа на весу перебитую лапу, разворот — и второй завалился на землю, пытаясь лизнуть распоротый бок.
По змеящейся вдоль склона тропе надвигалась новая стая — с высоты я мельком заприметила пять или семь противников. И вожак их тоже заметил нас. Запрокинул голову, оглушительно завыл, призывая собратьев сражаться в полную силу, и бросился вверх не разбирая тропы.
Я хотела предупредить Фернрода, но надвигающуюся опасность он видел и без меня — обернулся на миг в мою сторону и коротко кивнул на дверь. Сам же по-прежнему безостановочно кружил вдоль ограды, будто бы и не собираясь никуда отступать.
— Фернрод! Уходи! — крикнула я ему от порога.
Подхватила лук и натянула тетиву, выцеливая пролом, откуда в любой момент мог появиться враг. И тот не заставил себя долго ждать — оскаленная морда высунулась над изгородью рядом с кауном и лязгнула зубами, промахнувшись лишь на несколько дюймов мимо его локтя.
Я выстрелила. Стрела влетела точно меж глаз варгу, заставив шарахнуться в сторону и завалиться назад, на короткий миг заблокировав подступ с тропы. Фернрод прыгнул. На лету оттолкнулся от изгороди, хрустнувшей под его ногой, перемахнул через мёртвое тело, через очередного лезущего со склона варга и рубанул мечом упрямый побег. Потом развернулся, по́ходя добил очередного хищника, подхватил так и не унесённые мной обломки изгороди и ринулся к двери.
Он пролетел мимо меня ледяным ураганом. Изо всех сил я толкнула тяжёлую дверь, закрывая, и едва удержала удар с другой стороны — варги наседали, безумствуя, рыча, ярясь. Фернрод навалился плечом на дверь, сдерживая натиск, и засов мы задвинули вместе, в четыре руки.
— Вы от рождения безумны или это только здешний лес лишает эльдар разума? — хрипло и сдавленно прозвучал с дальнего конца коридора вопрос.
Мы с Фернродом разом повернулись.
Старик-адан с трудом сидел на своём одеяле, привалившись спиной к стене, но не выпуская из рук посоха, навершие которого было направлено на входную дверь.
— Это что? — продолжал он, взмахом руки обводя заваленный ветками коридор. — Это всё зачем?
— Это свет и тепло, Митрандир, — пожал плечами Фернрод, расталкивая ногами обломки покрупнее поближе к стенам, — и кровать поудобнее, чем просто сырой пол.
В лающем кашле, раздавшемся в ответ на слова кауна, с трудом можно было распознать смех. Но всё же старик смеялся и, не в силах больше сидеть, опускался назад на своё одеяло. Когда он отдышался, то заговорил:
— Мой доблестный друг, каун Фернрод, если владыка Эльронд не сообщил тебе перед нашим путешествием, то скажу тогда сам. Я посланник Запада, служитель Пламени Анор. И подобные мелочи, — он небрежно махнул на разбросанные по полу дрова, — не нужны для моих, пусть и ослабленных сейчас, сил.
— Тогда ложись и спи, адан. Твоим ранам всё равно надо дать затянуться, прежде чем выбираться наружу, — я подошла к угасающему кострищу, раздула угли и положила охапку хвороста, весело затрещавшего в поднимающемся огне. — А нам пригодятся и свет, и тепло.
Тотчас же повеяло жаром живого огня, и в свете пляшущих отблесков стало видно, как старик что-то беззвучно шепчет одними губами, немигающее глядя куда-то в угли. Его пальцы подрагивали и двигались, поглаживали и без того гладко отполированную рукоять посоха, а кустистые брови сошлись к самой переносице, выдавая напряжённую сосредоточенность. Мне уже приходилось сталкиваться с эдайн, чьё сознание охватывали тяжёлые горячечные видения, когда тело страдало болезненными ранами. И я знала, что в таких случаях с ними лучше не спорить. Фернрод, по-видимому, считал точно так же — потому он всего лишь равнодушно пожал плечами и принялся раскладывать у стен дрова.
— Твоя правда, бренниль, мне нужен отдых, — произнёс вдруг согласно старик, отводя от огня глаза.
Он улёгся на одеяло, отвернулся к стене и затих.
Нам же с Фернродом оставалось лишь разделить остатки воды и дорожных припасов и разойтись по разным углам, чтобы избежать ненужных споров, упрёков и ссор.
* * *
— Может быть, всё же расскажешь, какими путями оказалась среди этих руин именно сейчас? — Тягостное молчание первым нарушил Фернрод. Хотя я и сама была к этому близка.
Судя по всему, уже вечерело. Ветер всё сильнее свистел за дверью, и варги подвывали ему на разные голоса. Начиналась вторая ночь нашего затворничества — ну, или же плена, чего уж скрывать.
— Мне хотелось вырваться из крепости на лесной простор, — с каждым словом подобные объяснения звучали всё более нелепо в запертой штольне, но промолчать казалось ещё хуже. Пришлось через силу продолжать: — Навестить старые земли и найти мастеров, собиравшихся разведать старые копи. Мои запасы самоцветов стали подходить к концу, и… — я замолчала, но потом всё-таки договорила: — Была метель…
Фернрод криво ухмыльнулся, но, к счастью, ничего говорить не стал. Только выразительно возвёл глаза к низкому потолку. Я хотела было задать ему тот же вопрос — почему важный гость и посланник оказались вдвоём вдали от дворца владыки и от населённых земель? — но не успела.
— Метель… — пробормотал вдруг старик-адан, будто сквозь сон. — Метель неспроста…
Нахмурившись, я попыталась разобрать его невнятные речи, но он снова замолчал. Вместо него заговорил Фернрод:
— Митрандир считал, что его выслеживают.
— Кто? — вопрос вырвался раньше, чем догадки и мысли сложились в ясную картину: беспокойство владыки Трандуиля накануне осенней охоты… ядовитые твари у самого порога дворца… долгие советы в запертых покоях и отлучки гостя-адана… тьма на западных окраинах… «я служитель Пламени…» и метель… Которая, как утверждает старик, «неспроста»…
Фернрод не стал отвечать, наблюдая за мной, и заговорил только тогда, когда безошибочно разгадал течение моих мыслей:
— Мы ушли, чтобы проверить его догадки. И чтобы, как настаивал Митрандир, в окрестностях крепости не пострадал никто из таварвайт.
— И что вы собирались сделать?
— Я не знаю, чего он хотел — меня посвящают далеко не во все планы и помыслы Мудрых, — Фернрод насмешливо изогнул бровь и добавил с неприкрытым вызовом: — Но я дал слово владыке и лордам Имладриса защищать его и оберегать.
— От злых сил? Или от самого себя? — усмехнулась я.
При виде отвернувшегося к стене адана слабо верилось в его могущество, и обронённая фраза «я посланник Запада» всё ещё казалась пустой бравадой и порождением лихорадочных снов.
— Напрасно смеёшься, бренниль, — невозмутимо отозвался каун. — За время путешествия от Имладриса я успел убедиться в его необычных для эдайн… м-м-м… — он замешкался, подбирая верное слово, — способностях… И с уверенностью скажу, что он достаточно сильно отличается от Младших Детей Илюватара и мало в чём уступает нам.
Я задумчиво разглядывала спящего, не решаясь до конца поверить таким утверждениям, а Фернрод продолжал:
— И потом, он во всём оказался прав — нас и вправду преследовали…
— Каун, эти варги — не то, что нам надо. Колдуна-то мы так и не нашли, — снова раздался голос старика.
Он приподнялся на одеяле, прислушался к завываниям ветра за дверью, назидательно вскинул вверх палец:
— А ведь он где-то здесь. И метель эта вся неспроста…
— Вы напрасно ушли из-под защиты владыки, Митрандир, — попыталась вставить я слово, хотя слабо верилось в возможность воззвать к его благоразумию. — Аран Трандуиль, Алордин, наша стража… Их защита и помощь надёжней, чем власть одного колдуна, даже способного повелевать снежными духами или варгами. Моя мать… она тоже могла бы помочь. Вы не знаете здешних дорог и лесов, а она провела меня…
— Тебя вёл только я, бренниль, — самоуверенно и с явным раздражением отрезал старик. — От самой Лесной и до северных склонов. Или ты не заметила, как быстро сюда добралась?
Я могла бы немало ему рассказать о способностях Мудрых, их силе и власти над лесом, но спорить не стала — пусть считает как знает, а ссориться лучше не здесь и не сейчас. И потом, мать последнее время не пропустила ни единого Совета, для меня же оставались секретом вершащиеся там дела…
— Твой отец знает, куда ты направилась? — спросил вдруг Фернрод.
Не слишком хотелось признаваться в очередных семейных размолвках и разногласиях, но пришлось отрицательно покачать головой — после празднования Ласбелин адар не слишком интересовался моими отлучками из дому, а я не считала нужным его посвящать.
— Меня не станут искать, каун. В ближайшие дни — никто не станет. Разве что мать… Но сейчас зима, и её вестники слишком слабы, чтобы летать на далёкие расстояния. Так что… — я развела руками, без слов всё досказав.
Повисла тишина. Чтобы отвлечься, я поднялась со своего места, отломила несколько сучьев от разлапистой ветки и подкинула их в огонь. Митрандир, не отрываясь, следил за моими действиями. А потом спросил:
— А за водой вы с кауном будете так же как и за дровами ходить?
Озадаченная неожиданным вопросом, который уже не раз закрадывался и тревожил мысли, я покосилась на Фернрода. Но тот молчал, о чём-то напряжённо размышляя. Тогда я протянула над костром старику свою флягу:
— Пей, Митрандир. А о прочем подумаем, когда наступит час.
К середине ночи завывания ветра стихли. Замолчали и варги, но наступившая тишина становилась всё невыносимее с каждым часом. Мы знали, что хищники никуда не делись — время от времени они начинали скрестись под дверью и испытывать на прочность запор. И мы в точности знали, что рассвет ничего не изменит для нас.
Напившись воды, закусив сухарём и полоской вяленого мяса, старик пригубил ещё порцию целебного зелья и снова затих. Ко мне же покой не шёл, и Фернрод тоже не спал. Поначалу каун сидел неподвижно, потом поднялся со своего места и обошёл коридор до решётчатой преграды дальнего конца коридора. Постоял над грудой ржавых инструментов, присел, разглядывая их поближе в тусклом свете тлеющего костерка. Вернулся к наружному входу в штольню и прислушался.
Его действия вызвали беспокойство — слишком хорошо я знала, на что способен этот эллон.
— Что собираешься делать, каун?
Он не отвечал. Постоял у двери, потом осторожно коснулся засова — совсем как и в прошлый раз, открывая его.
В тот же миг я оказалась рядом и стиснула его руку.
— Нет! Не надо!
— Если кто-то есть на пороге, я убью его, и на одного врага станет меньше.
— Одного ты убьёшь, но другие тут же придут!
— И их тоже убью!
— Ты не сможешь убивать без конца!
— Я хочу лишь узнать, сколько их там, за дверью, и покончить со всем этим как можно скорее, — он попытался высвободиться, но я не отпустила его руки.
Тогда он повернулся ко мне лицом и вызывающе вскинул бровь, выжидая.
— Твои силы закончатся раньше! Ты ранен! А они же и дальше станут сюда прибывать. Что тогда мне делать одной с раненым стариком-аданом? Как выбираться отсюда? Или так же как ты — распахнуть настежь двери и впустить их сюда?! Не ходи, умоляю тебя!
Я шагнула к нему ближе и положила руки на плечи, пытаясь удержать от опрометчивых решений. Он напрягся и замер, а меня захлестнули неловкость и смущение. Кровь прилила к лицу — никогда ещё я не была к нему так близко, не чувствовала неистового биения сердца в его груди и несгибаемой опоры плеча.
— Не ходи… не выходи туда, Фер(2)… — выдохнула я, опуская голову, чтобы скрыть пылающий на щеках жар.
— Что? — сдержанно переспросил он.
— Прости, Фернрод, — запоздало вспомнилась его явная неприязнь к услышанному случайно имени, но вырвавшееся слово вернуть уже было нельзя. — Я не хотела оскорбить тебя.
— В детские годы только отец звал меня так, — произнёс он.
Я удивилась нежданной откровенности, но всё же попыталась выправить оплошность:
— Прости… Просто не думала, что… Я подумала, если ты зовёшь меня «Эль»…
— Бренниль Элириэль, — оборвал он мои невнятные извинения, — если дело только в имени, то этому обращению нет возражений. Если же в чём-то ином…
Многозначительная пауза, повисшая после его слов, заставила меня отшатнуться. Его взгляд, холодный и вопрошающий, был полон укора и невыносимой надменности — если не презрения. И я покачала головой, отступая ещё на шаг:
— Ни в чём ином, каун, прошу прощения ещё раз…
— Твой даэр(3) не одобрил бы таких… разговоров, — хмуро обронил он. — Я уважал…
— Кто? — перебила я и, не веря услышанному, ещё раз переспросила: — Мой… кто?
— Лаэрлинд…
Имя полоснуло острым ножом, а гранатовый браслет на руке словно стиснул запястье. Я скривилась, давясь раздражением, — что ты знаешь, каун, о тех давних днях?..
Он же продолжал:
— Он любил тебя, я это знаю, — словно мысли мои прочитал, — любил до последнего дня своей жизни. И пал с твоим именем — это я тоже видел и знаю. А ты? Ты хотела бы свидеться снова? Желала бы новой встречи — за морем, там? — едко закончил он, неопределённым кивком головы указав направление.
Горло мне стиснуло горьким спазмом, но непослушные губы всё же удалось разомкнуть, чтобы произнести:
— Я слышу об этой любви ото всех. Слышу давно и по-разному… Но никогда, ни единого слова, не слышала от него. Да, каун, — чем сильнее изумление проступало на его лице, тем проще становилось говорить, — ни единого. И никогда. Он был мне всем: другом, нянькой, наставником, родной душой. Всем миром… Но даэром не был никогда. Как бы ни гудела о нас с ним молва — мы не были помолвлены. Я динэт(4) без даэра, вот так уж сложилось… А случись по-другому — кто знает?.. И надо ль гадать? Здесь — мой дом. Пожелал ли он там вернуться? Не знаю… Только я не тороплюсь ни покидать родной дом раньше времени, ни, как Сэльтуиль, изводить себя домыслами и вызнавать.
Отступив ещё дальше к стене, я подняла свой лук и колчан со стрелами. Повернулась к двери:
— Если так уж желаешь — давай, открывай!
Но, вопреки всем ожиданиям, он не стал этого делать. Наоборот — отошёл от двери, вернулся к решётке и некоторое время просто стоял ко мне спиной, глядя в темноту. Потом наклонился, выхватил из груды старого железа ржавую кирку и с замахом ударил по входящим в стену коридора прутьям.
Коридор содрогнулся до основания, с потолка сыпанули струйки земли. За наружной дверью на все голоса опять взвыли варги. Испуганно озираясь, вскочил и сел Митрандир. Но Фернрод ничего не замечал — вздымая в воздух клубы мелкой пыли, самозабвенно бил по стене и вмурованным в неё прочным прутьям. Пока не сломалась кирка.
А потом он одним коротким тычком ноги выворотил решётку и обернулся.
— Дай мне факел, — скомандовал, обращаясь ко мне. И, когда я поспешно протянула ему ветку подлинней и покрепче, повёл ею над костром, не отрывая от открывшегося прохода глаз. — Ждите здесь.
— Но… — заикнулся было Митрандир.
Но с таким же успехом он мог попытаться унять буран.
Фернрод, не оборачиваясь, исчез в проходе, а спустя несколько мгновений извилистый коридор штольни поглотил даже свет его факела.
И пришла тишина…
…Возвратился он после рассвета.
По крайней мере, мне верилось, что солнечный свет за наружной дверью уже разогнал ночной беспросветный мрак. Варги молчали. Молчал Митрандир. Молчала я.
Тишину нарушил Фернрод:
— Я нашёл ещё один выход, — спокойно и буднично объявил он, собирая вещи в дорожную сумку: одеяло, огниво, запасной тёплый плащ… — Митрандир, ты сможешь идти? — повернулся он к старику-адану.
Тот поднялся, опираясь на посох, и сделал неловкий шаг.
— Эль, возьми оставшиеся вещи и четыре... нет, лучше пять факелов, — бросил Фернрод мимоходом, подхватывая сумку и подставляя адану второе плечо. — Я оставил кое-где метки на стенах, посветишь в дороге.
— Как скажешь, каун, — откликнулась я. Мой голос чуть дрогнул от сдерживаемой радости, но мы были ещё слишком далеки от спасения, чтобы в открытую выказывать её.
Для Фернрода мои настроения явно не стали неразгаданной тайной, но вслух он ничего не сказал — лишь самодовольно усмехнулся, отворачиваясь и первым выходя в темноту. Но его усмешка сейчас не раздражала, а была желаннее любых обещаний и велеречивых изысканных фраз…
Через копи мы вышли наружу у северных склонов Эмин Дуир. И совсем уж нежданным оказалось найти то, за чем я явилась сюда — едва спустившись к подножию гор, мы наткнулись на четверых мастеров-рудокопов. Четверых, а не пятерых, которые до метелей ушли из крепости Трандуиля. Одного только взгляда было достаточно, чтобы понять глубину постигших их неудач и несчастий.
Я не стала расспрашивать о пятом — слова были лишними. Да и они не спешили при старике-адане и Фернроде пускаться в рассказы.
Вместе мы добрались до пограничных постов — не за один день, конечно, но спокойно и без происшествий. И нас не тревожили ни преследователи-варги, ни орки, их извечные союзники и друзья. Лишь однажды, во время ночного дежурства, мне показалось, что слышится вой — отдалённый, протяжный и заунывный. Но был ли то ветер, «неслучайная метель» неведомого колдуна, которого так и не разыскал беспокойный гость-адан, или сбившиеся со следа преследователи, по-прежнему рыскающие в горах, — сказать с полной уверенностью было нельзя.
Возвратилась домой я спустя чуть больше недели после ухода — и ничего не изменилось за зачарованными дверьми подземной крепости-дворца. Всё так же высились у подножия трона владыки две статуи, благословляя. Всё так же сменялись караульные на сторожевых постах, храня покой таварвайт. Пели менестрели и лилось вино в трапезной зале, только песни больше не полнились радостью и надеждами, как неделю назад.
Отец не сыпал упрёками при моём появлении дома в «компании чужеземцев», как можно было бы ожидать после состоявшегося на праздновании Ласбелин разговора. И не корил за отлучки — ни за нынешнюю, ни за минувшие, о которых ему наверняка рассказывала мать. Он лишь холодно и предельно вежливо поприветствовал Фернрода, окинул меня внимательным взглядом и увёл Митрандира к владыке — а тот и не возражал.
Обнимая при встрече мать, я поймала в её взгляде озабоченность, след бессонницы и усталость. И это было много хуже любых упрёков или суровых выговоров отца…
* * *
Коридор, начинавшийся у отведённых мне покоев подземной крепости, выводил к мастерским через трапезную. Правое ответвление от него вело к кабинету отца, минуя покои матери, а левое — уходило вверх через множество высеченных в скале лестниц к подземным садам.
Тем ранним утром я шла из мастерских, безрезультатно проведя полночи за рабочим столом. Я прошла мимо трапезной, угнетённая возвращающейся тоской и тяжестью — будто вся толща крепости снова пыталась давить на меня. Собираясь поначалу направиться к лестницам на верхние ярусы, я послушалась зова сердца и повернула по направлению к комнатам матери и отца. Дверь отцовского кабинета была приоткрыта, чего не случалось уже очень давно, и любопытство шевельнулось во мне, отгоняя ставшее привычным равнодушие к делам Совета, владыки и отца.
Я бесшумно подобралась к двери, затаила дыханье, прислушалась.
И услышала:
— Прошу согласия взять в жёны вашу дочь, браннон Сигильтаур. Позволения и благословения на брак…
1) "суровая и снежная зима перед 1101 годом третьей эпохи" — вымысел автора. Но в каноне нет доказательств, что она такой не была)
2) Фер — fer (синд.) бук
3) даэр — (синд.) жених
4) динэт — (синд.) невеста
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу