Альбион (джен)

Сердце Гаюса упало, когда он зашел в комнату, где последние дни лежал Мерлин, и увидел постель пустой. Не просто пустой, но и тщательно заправленной — ему тут же вспомнилось, как часто он журил мага за небрежность, пока тот жил в каморке. Лекарь тихонько прикрыл за собой дверь, словно это теперь могло кого-то побеспокоить, и отправился к Артуру, чтобы доложить об уходе волшебника. Услышав новость, тот долго и неотступно смотрел в окно и, так и не обернувшись, глухим голосом отпустил Гаюса.

Старый лекарь с трудом представлял, как привыкнуть к жизни, в которой больше не будет умного, забавного, самонадеянного, упрямого, но искреннего в помыслах юноши. Не мог он и предсказать, что станется с Артуром, которого смерть отца и правда о друге застали прямо перед коронацией.

Очевидно, принц следовал за своим долгом, не позволяя грустным мыслям надолго оставаться в голове, но никто не знал, как болело его сердце. На ближайшем собрании он объявил о коронации, тихой и скромной, потому что королевство еще окончательно не пришло в себя после нападения Нимуэй, так что излишние празднества были совершенно неоправданны и нелепы.

Артур вернул в замок Гвиневру, чем вызвал крайнее неудовольствие своего дяди, считавшего своей неукоснительной обязанностью там и тут объяснять ему, как должен поступать истинный король. Сэр Гавейн хотел было спросить как-нибудь, откуда лорду Агравейну знать, что обязан делать настоящий король, но передумал. Артур жестко вынудил его принести извинения дяде за последнюю наглую выходку, которую позволил себе рыцарь во время обсуждения участи Мерлина, и тот, скрипя зубами, явился к лорду Агравейну и в точности исполнил приказ принца. Это не способствовало потеплению в их отношениях, при встречах они смотрели друг на друга, как лютые враги, но соблюдение приличий несколько обнадежило Артура, который, к тому же, был слишком занят, чтобы замечать неприязнь, скользившую в каждом жесте обоих мужчин.

Когда коронация прошла, Пендрагон погрузился в отчеты и бумаги, в общение с советниками и знатными вельможами Камелота, вечерами, по пути в свою спальню, он иногда встречал Гвиневру, которая мягко брала его руки в свои и ободряюще улыбалась ему. Раньше Артур не знал бы, куда бежать от радости, если бы его возлюбленная смотрела на него так, как сейчас Гвиневра, но недавние события все еще бросали тень на его жизнь, поэтому он с лишь с благодарностью принимал ее поддержку.

По ночам ему снился отец. Он судил его еще строже, чем при жизни, спрашивал, считает ли Артур себя достойным преемником, сумеет ли он сохранить Камелот и проявить себя сильным правителем? Молодой король вскакивал с постели в холодном поту, открывал нараспашку окно, чтобы ночной воздух остудил его, и долго стоял, пытаясь отдышаться. Из его жизни пропали беззаботная легкость и уверенность с уходом Мерлина из замка. Артур сталкивался с трудностями и не раз, ему были знакомы тяжелые потери, но он никогда не чувствовал такой опустошенности в душе. Королю было стыдно, что смерть отца вызвала в нем меньше отклика, чем уход мага, и это терзало его душу. Однажды во сне суровой облик Утера спросил сына, как тот мог отпустить колдуна своими руками? Артур стоял перед ним и ничего не мог ответить, проснувшись, он уже не смог заснуть снова.

Король твердо знал, что если бы время повернулось вспять, то он бы опять отпустил Мерлина, потому что не мог иначе, даже мысль о его смерти наводила ужас. Но Артур понимал, что своими поступками уже тысячу раз предал убеждения отца, отступился от его учений, изменил его ценностям и от этого чувствовал себя подавленным, растерянным и злым на самого себя. Он внушал себе, что будь отец жив, то отрекся бы от него тотчас, узнав обо всем.

День за днем чувства Артура ослабевали, теряли остроту и, наконец, стали превращаться в тягучую печальную дымку, окружившую его сердце. Даже сэр Леон не выдержал и осторожно позвал короля, чтобы тот иногда приходил на общие тренировки к остальным рыцарям. Артур согласился, и это действительно несколько взбодрило его, окунув в прежнюю жизнь. Его взор постепенно возвращал прежнюю ясность, но и приобрел определенную степенность, которую раньше за ним не замечали. Маленькие шаги Гвиневры навстречу королю сделали больше, чем оба были способны осознать. Ее терпеливый, понимающий нрав, спокойствие и приземленность оказались излечивающим снадобьем для израненной души некогда задиристого и легкомысленного Артура.

Когда ближайшее окружение молодого короля уверилось, что рубцы затянулись и живущие в памяти воспоминания уже не причиняют страданий, сэр Леон невзначай заметил среди прочего, что королю полагается слуга (до этого то один, то другой служащие замка по очереди помогали его величеству во всех надобностях, но согласно правилам требовался постоянный человек на эту должность). И рыцари с Гаюсом и лордом Агравейном с трудом удержались от возгласов, увидев, какая жуткая гримаса исказила лицо Артура. Впрочем, он быстро взял себя в руки и ответил, что у него нет особенных пожеланий, пусть назначат кого-нибудь.

Когда обида и боль притупились настолько, что Артур начал мысленно разбирать свои разговоры с Мерлином, стал возвращаться к его поступкам, взглядам, король признал, что тот всегда вел себя не как слуга. Множество едва уловимых намеков, странностей должны были обратить на себя внимание, но он был так слеп. Артур ощутил пощипывание возле глаз, когда однажды утром на его пороге показался слуга по имени Джордж. Он был безукоризненным, трудолюбивым и правильным, в такой же рубашке, в какой впервые в его спальне очутился Мерлин. Артуру казалось, что если он не перестанет о нем думать, то сойдет с ума, но выкинуть из голову образ друга оказалось невыносимо трудно. Оставалось лишь смириться, и король с удивлением обнаружил много ценных советов от Мерлина в своих воспоминаниях. Один из них — заключить мир с Мерсией — плотно засел в его голове, но пока что он не решался поделиться с кем-либо этой идеей. Занимаясь внутренними делами Камелота, Артур постоянно возвращался к ней, додумывая и совершенствуя. Совсем скоро король убедился, что у них есть все шансы закончить с ненавистной и затянувшейся войной.

Было еще кое-что, представшее совсем в ином свете после вскрывшейся правды. Это слова Мерлина о том, что жрицы неспроста постоянно выбирают именно Камелот в качестве главной цели для своей мести. У Артура остались лишь два человека, которые могли бы дать ответы на его вопросы — дядя и Гаюс, и вопреки кровным узам он остановил свой выбор на старом лекаре.

Долгое время король избегал ходить в его комнату, поэтому, очутившись внутри, немного замешкался на пороге, изучая ее заново. Гаюс услышал шум и обернулся, увидев Артура, он подумал, что тот почувствовал себя готовым к серьезному разговору. Лекарь поклонился и жестом пригласил короля внутрь.

— Гаюс, — начал Артур, — я пришел, чтобы поговорить с тобой о многом и предельно откровенно. Можем ли мы и дальше хранить чашу друидов в сокровищнице или стоит позаботиться о другом месте, как ты считаешь?

— Ваше величество, — немного подумав, ответил придворный лекарь, — если начистоту, то я считал, что Мер…

Тут он осекся, потому что вспомнил, какое обычно впечатление производит на короля имя бывшего слуги, но Артур решил показать, что оправился от потрясения.

— Продолжай, Гаюс, — попросил он, — Мерлин?

Он впервые произнес это имя вслух и сделал это спокойно и без лишнего напряжения.

— Мерлин заберет ее с собой, — продолжил лекарь.

— С чего ты взял? Почему он должен был забрать ее? — спросил Артур, всем видом показывая, что хочет вникнуть в суть этих магических хитросплетений.

— Видите ли, ваше величество, эта чаша в древности принесла много войн именно среди магов, так что все они выучены с детства, что этот артефакт нужно держать взаперти. И будем честны, в Камелоте нет возможности сделать соответствующую защиту для нее. Я полагаю, он бы взял чашу, если бы вспомнил. У нас нет другого выхода, кроме как держать ее в сокровищнице, но это ненадежно.

— Понимаю, — кивнул Артур, — еще один вопрос, Гаюс. Когда мы находились на заброшенных рудниках, Мерлин намекнул мне, что я не все знаю о причинах нападок жриц на Камелот. Тогда я отмахнулся от него, но сейчас, и ты сам знаешь почему, нахожу, что в его словах есть скрытый смысл.

Значит, король вспоминает и пытается разобраться в словах волшебника. Старый лекарь даже пожелал, чтобы память у Артура не была такой же отменной, как рука, когда в ней лежал меч. Мерлин, очевидно, не скупился на слова, когда был защищен незнанием короля, а теперь он покинул Камелот, и несложно догадаться, кому придется держать ответ.

— Видимо, мне придется раскрыть вам всю правду, — тяжело вздохнул Гаюс и, поглядывая на короля, приступил к рассказу, — до Великой Чистки в Камелоте жили маги, ваш отец не испытывал к ним ненависти, наоборот пользовался их талантами. Нимуэй занимала должность придворного мага и являлась доверенным лицом короля, который с вашей матерью частенько приходил к ней и подолгу разговаривал. Нимуэй тогда была совсем другой, думаю, что могу сказать от ее имени: она была здесь счастлива. И лишь одно омрачало жизнь ваших родителей: ваша мать, королева Игрейна, никак не могла зачать ребенка. Покойный король сильно тревожился по этому поводу, наследник был ему необходим. Они обратились к Нимуэй, чтобы та помогла им. Она честно сказала, ваше величество, что подобная мощная магия, дарующая саму жизнь, очень дорога. Баланс здесь простой и давно всем известен: чтобы получить жизнь, нужно отдать чью-то взамен. Король Утер был готов согласиться на что угодно, готов был пожертвовать чьей-нибудь жизнью, только бы королева смогла родить ребенка. Он не до конца понимал, что магия не примет жизни какого-нибудь чужеродного воина, магии требуется, чтобы цена была ценой. Нимуэй предупреждала короля, что умрет дорогой ему человек, и она ничем не сможет помочь. Ваш отец не прислушался к ней, и платой за вашу жизнь стала жизнь вашей матери. Она умерла от родильной горячки спустя три недели после вашего рождения. Король, когда понял, чем расплатился за наследника, рассвирепел, он обвинял Нимуэй в том, что та все подстроила, хотя в действительности она прямо рассказала ему, как устроена магия жизни и смерти. Она видела, что тот не принимает ее слова всерьез и должна была бы остановиться, но, полагаю, и сама не подозревала, к чему это приведет. После похорон королевы, ваш отец объявил Великую Чистку, обвинив магию в смерти жены. Нимуэй же поклялась отомстить за все гонения на волшебников.

Артур слушал затаив дыхание. Его потрясла новость, что его рождение стало причиной огромной войны, он крепко сжал кулаки и внимал каждому слову Гаюса.

— Почему же раньше все было спокойно? Почему она столько выжидала и не нападала на Камелот? — после промедления спросил король.

— Сложно сказать, — пожал плечами Гаюс, — мы с вашим отцом считали, что она собирает силы и заключает союзы, потому что маги на юге порядком поредели, а с севером ни одна жрица никогда бы не подписала договор. Лично я предполагаю, что она ждала и вашего взросления, чтобы причинить наибольшие страдания покойному королю. Силы Древней Религии замедляют старение их жриц, ей некуда было спешить.

— Почему жрицы и север — не союзники? — продолжал спрашивать Артур. — Ведь и те, и те маги.

— Они относятся к разным ветвям магии. Мерлин вам не рассказывал, что раньше в природе было две основные силы: Древняя Религия и природная магия?

— Рассказывал, — глухо подтвердил Артур, в его голове тут же замелькали воспоминания о признании Мерлина.

— Так вот, север поддерживал природные силы, до сих пор все сильные маги севера владеют одной из четырех природных стихий. Боюсь, с жрицами они не союзники, они их не выносят.

— Вот как, — брови короля приподнялись и сошлись на переносице, он обдумывал услышанное, — знаешь, я поймал себя на мысли, что никакие тайны меня больше не удивляют после рассказа Мерлина. — На какое-то время в комнате воцарилось неловкое молчание. — Как случилось, что именно ты принял его в Камелоте?

Гаюс посмотрел на короля, мысленно признаваясь себе, что не ожидал от него проявления и желания, и выдержки, чтобы вновь заговорить о волшебнике. Ему казалось, боль и досада не позволят Артуру открыто упоминать имя бывшего слуги, и он захочет навсегда заточить воспоминания и правду о нем. Управляемый именно этими чувствами, Утер больше двадцати лет назад начал войну, забыв, как сам прибегал к магии, но Артур был не так уж сильно похож на отца, как оказалось.

— Давным-давно я дружил с его матерью, Хунит, — видимо, этому дню суждено было стать днем воспоминаний. — Она была крестьянкой и жила в одной из деревень в Камелоте. Признаюсь, когда началась Великая Чистка, я старался помогать некоторым волшебникам сбежать из замка, — лицо Артура в этот момент озарилось пониманием, — в том числе Балинору. Именно я отправил его в дом к Хунит, сказав, что эта добрая молодая женщина укроет его. Получается, благодаря мне родители Мерлина познакомились. — Теплая улыбка тронула губы Гаюса, но во взгляде промелькнуло что-то трагичное. — Они сбежали, Утер преследовал Балинора, потом я потерял с ней связь на долгое время, даже не знал, жива ли она. И вот, в один прекрасный день, как снег на голову на меня свалился парень со смешными ушами, заявив, что он сын Хунит и у него ко мне просьба, — Гаюс улыбался от умиления, когда в памяти возникали образы прошлого, — я сознательно пошел на это и с самого первого дня знал, что он владеет магией. Чуть позже, правда, для меня открылось, что он Эмрис, но это уже мало что изменило.

— Это имя, Мерлин, он его выдумал, да? — с волнением спросил Артур. — Мы все произносим его с такими чувствами, а он наверняка взял его с потолка, да?

— Нет, — сказал лекарь, радостный от мысли, что ответ должен прийтись королю по душе, — на севере он для всех Эмрис, это верно, но Мерлином его назвала мать при рождении, так что в Камелоте он представился именем, которым зовет его Хунит.

Артура пронзила и обожгла мысль, что волшебник выбрал самое родное и сокровенное имя, чтобы назваться им в Камелоте, имя, которое слетало с губ самых любимых им людей, и он тоже, должно быть, входил в их число. Оно не было выдумкой, фальшью.

— Он встретился с отцом уже в Камелоте? Я припоминаю, что он тогда был сам не свой. Почему он не спас его, ведь это было в его силах?

— Да, получилось, что он едва познакомился с ним и тут же потерял, — грусть и сочувствие пробежали по лицу Гаюса, — Балинор не пожелал быть спасенным им, а Мерлин не предполагал, что тому грозит смерть.

— Мой отец и дядя говорили, что это северяне подослали убийц, — осторожно вставил Артур.

— Вряд ли, — покачал головой лекарь, — Мерлин думал на жриц, но сам определенно не знал, что произошло.

— Он сильно горевал? — шепотом спросил Артур, отведя глаза.

— Не показывал этого, даже уверял, что мало печалится, потому что всю жизнь рос без отца, но сложно оставаться безучастным, особенно если обладаешь преданным сердцем.

— Гаюс, — Артура словно озарило, — кто выпустил дракона?

Лекарь опустил глаза, но ответил:

— Мерлин, — лицо короля выражало неописуемое возмущение, и Гаюс успокаивающе махнул рукой, — у него была сделка с драконом. — Тут Артур вскочил с места и принялся расхаживать по комнате. — Он дал слово, что отпустит его, и пытался все исправить, когда понял, что тот собрался спалить королевство дотла. Вы не представляете, как он винил себя. На севере тогда произошло восстание, не имею понятия, что вы знаете о нем, но Мерлин из-за дракона задержался тогда в Камелоте и не поехал домой.

Артур, не ответив, молча рухнул обратно на стул, спрятал лицо в ладонях, потом поднял его и уткнулся в сложенный замок своих рук, продолжая причитать:

— Мерлин, Мерлин… — он внимательно посмотрел на Гаюса, — я и не подозревал, что его жизнь в Камелоте была такой деятельной, — в его тоне послышались нотки сарказма.

— Если уж у нас с вами вечер откровений, ваше величество, то гоблина в замок тоже Мерлин привез и случайно выпустил.

Король застонал, а лекарь продолжал:

— Позволю сказать, что понимаю, почему вы сердиты на него. Вы чувствуете, что он обманывал вас, что не был искренен и не доверял. Если принимать во внимание его магию, то так и есть, но он дал вам увидеть свое сердце, свою человечность, разве это мало?

Король нахмурился, Гаюс указал ему на еще одну вещь, о которой он не задумывался.

— Гаюс, во мне нет ненависти к нему, я понимаю, даже ценю все, что он сделал для Камелота. Но история уже написана, я не могу изменить жизнь отца, порядки в королевстве. Они не просто записаны на бумаге, они прочно вошли в головы людей, и те живут и мыслят ими. Я и так совершил поступок, за который мой отец, будь он жив, пожалуй, возненавидел бы меня. Я не способен на большее, Гаюс.

С этими словами Артур встал, чтобы проститься, а лекарь тяжело вздохнул и сказал:

— Если бы все мы могли знать, на что способны, ваше величество.

* * *

Если одна правда чуть ли не погребла короля под муками и тоскливой печалью, то другая взбодрила и побудила с новыми силами взяться за Камелот. Артур неожиданно воспрянул духом, чему лорд Агравейн не мог найти разумного объяснения, и на ближайшем собрании начал лично вносить темы для обсуждения. Объявление о том, что король желает приступить к созданию плана по перемирию с Мерсией, поразило всех советников и рыцарей.

— Ваше величество, уступить им эти земли не представляется возможным, — выступал один из советников, — ваш покойный батюшка знал, что мерсийцы отдадут их только через кровь, потому и начал эту войну.

— Да, — подхватил лорд Агравейн, — мы все надеялись, что ваши склонности к военному делу вдохнут новую жизнь в эту войну, и Камелот, наконец-то, отпразднует победу.

— Но эта война, — возразил Артур, — является огромным налоговым бременем для жителей. Приложив все усилия для перемирия, мы сможем снизить налоги, и у нас еще останутся деньги, чтобы направить их на улучшения внутри Камелота. Господа, я признателен вам за обсуждение, но этот вопрос для меня решен. Проявите себя в предложениях по переговорам с Мерсией.

— Сэр Леон, что вы скажете? — обратился дядя Артура к рыцарю, который подозрительно молчал.

— Если нам удастся заключить договор, не роняющий чести и доблести воинов Камелота, то я буду рад, что жизнь в Камелоте будет легче для простых крестьян.

Тонкий ропот пролетел среди собравшихся, Артур с благодарностью посмотрел на рыцаря, а тот слегка наклонил голову, словно говоря, что всегда готов выступить на стороне своего короля. Сэр Ланселот также похвалил предложение Артура, а о Гавейне и говорить было нечего. Лорд Агравейн недовольно поджимал губы, ему казалось, что главная причина вольнодумства племянника недавно покинула королевство, но, видимо, его пагубное влияние продолжало владеть мыслями молодого короля.

Вечером Артур впервые за долгое время вышел прогуляться в сад за замком, и не один, а с Гвиневрой. Девушка сначала растерялась и забеспокоилась, что их кто-то увидит, но быть рядом с воспрянувшим духом королем было куда важнее, рассудила она и, набрав воздуха в грудь, последовала за ним. Артур поделился с ней мыслями о завершении войны, не сомневаясь, что в таком деле она безусловно одобрит его действия. Гвиневра ничего не смыслила в политике и войнах, но она отлично понимала своим сердцем, где добро и где зло, и без этого путеводного сияния королю было сложно обойтись.

Следующие недели прошли за небольшими разъездами и ожесточенными спорами о том, как поделить приграничные земли. Сойдясь на одном более менее приемлемом варианте, участники обсуждения начали соперничать за право предложить окончательный вид примирительного письма для короля Мерсии. Артур воспользовался своим правом первого лица королевства и заявил, что личная переписка с другими правителями — это его обязанность. Его отец всегда решал подобные вопросы лично, не принимая мнения остальных. Впрочем, он вообще редко учитывал советы других людей.

Тут даже сэр Ланселот выразил обеспокоенность: все-таки совсем юный король, и требуется опытный взгляд со стороны на послание, от которого зависело будущее королевства и его жителей. Но Артур, хоть и проявлял больше открытости по сравнению с отцом, в некоторых вещах был также непреклонен и упрям. Окончательное решение было за королем, и спустя два дня обширное обращение, сочиняемое днями и ночами, тщательно вычитываемое пристальным взором и исправляемое твердой рукой, было направлено в столицу Мерсии.

Некоторые советники замка переглядывались между собой и с усмешками шептались, что каракули юного короля не произведут впечатления на правителя Мерсии, разве что рассмешат его. Они называли Артура наивным и недальновидным, а также осуждали за то, что он мало прислушивается к советам опытных придворных, и пришли к выводу, что в начале правления можно позволить себе некоторые ошибки, но впоследствии стоит больше доверять высказываниям старших, иначе Камелот окажется в большой беде.

Таким образом, мало кто надеялся на успех этого предприятия, тем удивительнее был ответ короля Одина, в котором сообщалось, что тот готов обсудить с Артуром условия перемирия и даже не прочь приехать в Камелот с визитом. Замок стоял на ушах, когда содержание письма стало известно. Сам король испытывал странное чувство восторга и наслаждения с примесью подозрения: он был рад, что первое смелое начинание на просторах внешней политики оказалось успешным, но недоумевал, потому что уж слишком быстро они получили желаемое согласие.

Артур посчитал невежливым оставить без внимания порыв Одина посетить Камелот и написал ответ, где приглашал того в замок. Как только письмо покинуло пределы комнаты короля, начались приготовления к приезду важных гостей, которые недавно считались заклятыми врагами. Тут же у лорда Агравейна появились вопросы к племяннику, когда они остались наедине:

— Артур, вы не уточнили в приглашении, кого именно король может привезти в Камелот?

— Разве это необходимо? — искренне удивлялся тот. — Я полагаю король Один сам разберется, кто будет сопровождать его в поездке, наш интерес лишь в достижении мира.

— Разве вы не слышали, что Один пользуется услугами колдуна, которого держит при дворе? Что мы будем делать, если он привезет его сюда?

Артур слегка усмехнулся, и тень снисхождения пробежала по его лицу. Как только он узнал от Гаюса, что и его собственный отец, которого он всегда считал таким непререкаемым в вопросах магии, с удовольствием проводил время в обществе жрицы, образ неприступного для колдунов Камелота покосился в его глазах.

— Это его право, дядя. Он приедет с визитом лишь на неделю, так что большой беды не будет.

— Вы стали слишком терпимы к магии, ваше величество, — заметил Агравейн, недовольно поджимая губы. — Ваш покойный отец был несгибаем в таких вопросах, и если хотите завоевать такое же уважение и почтение, которое все питали к нему, вам стоит брать с него пример.

Артур повернул к нему свой ясный и прямой взор, заложил руки за спину и сказал:

— Ни одно королевство не знало двух одинаковых королей, дядя, — и отвернувшись к письменному столу, чтобы спрятать выражение лица, которое могло показаться слишком прямолинейным, добавил: — я ценю ваши советы, но сейчас прошу оставить меня. Мне нужно подготовить бумаги перед встречей с советником по продовольствию.

Лорд Агравейн в последнее время не испытывал ничего кроме досады и разочарования. Влияние на Артура, которое он стремился плавно увеличивать, отсутствовало вовсе, и он не понимал, как это удавалось юнцу, который в глубине души сомневался над правильностью своих решений, в итоге все равно выдавать их с выражением непробиваемой твердости на лице. Агравейн успокаивал себя тем, что король ни за что не прогонит его из Камелота, потому что он последний член семьи, оставшийся в живых. Рано или поздно Артур раскроется ему, начнет доверять по-настоящему, и тогда Агравейн сможет управлять целым королевством через юного племянника.

Маленькое обстоятельство, словно въедливый жук, мешало ему — Гвиневра. Агравейн испытывал отвращение к этой безродной непристойной девице, описывающей круги возле короля. Вот чье влияние на Артура росло с каждым днем на зависть его дяде! А самое главное, что королю и слова против нее невозможно было сказать: тот сразу воспринимал все в штыки, защищая последнее, что осталось в его руках после ухода Морганы, отца и Мерлина. Этот мальчишка, оказавшийся Великим магом севера, заставлял лоб Агравейна покрываться испариной. Подумать только, всесильный волшебник, возможно, обладающий силой разрушить замок до основания по щелчку пальцев, ходил рядом и приносил ужин Артуру. Они что-то задумали на севере, если их главный маг пошел на такое унижение, и Агравейн горячился, потому что не находил ни одного правдоподобного объяснения. Словам самого Мерлина, о том, что его судьба — защищать Артура (или как там он рассказывал?), лорд не верил, ибо какой дурак будет верить колдуну.

* * *

Молодой король Камелота с придворными встречал возле главного входа в замок торжественную процессию из Мерсии. Их правитель прибыл с обоими сыновьями и многочисленными сопровождающими, в том числе с мужчиной средних лет, изрядно полысевшим и смотрящим на все совершенно бесчувственным взглядом. Агравейн тоном, выдающим его удовлетворенность собственной проницательностью, сообщил племяннику, что это и есть придворный колдун Одина, прежде чем король Мерсии предстал перед Артуром и с некоторым промедлением пожал тому руку. Он представил своих сыновей, старшего Эову, бывшего уже взрослым мужчиной, и младшего Кенреда, мальчика лет двенадцати, которые оглядывали стоящих во всей красе рыцарей Камелота с чувством зависти. Король Один имел мрачноватый вид, голос его был грубым, как и лицо, обветренное постоянными походами, он редко бывал дома, чем и объяснялось наличие всего лишь двоих сыновей от его супруги, хотя любвеобильный нрав его был всеобщим достоянием. На Артура он поглядывал оценивающим взором, но когда они прошли внутрь замка, в нем стало мелькать легкое чувство превосходства.

Король Камелота даже не предполагал, что гостей будет так много, поэтому ужин внезапно превратился в шумное давящее пиршество. При переговорах было принято сначала ублажать бывших врагов, а затем обсуждать условия перемирия. Артур вернулся в свои покои совсем поздно и с головной болью. Ему хотелось уснуть, а, проснувшись, обнаружить, что тихий и мирный Камелот благоденствует и процветает. Артуру не понравился Один, и он ожидал подвоха на завтрашних обсуждениях, где они должны были прийти к заключению по спорным землям. Раздался громкий стук в дверь, и король, утомленно прикрыв глаза, нехотя дал разрешение потревожить себя. В комнату ворвался Агравейн, его объятое страхом лицо перепугало и Артура.

— Ах, ваше величество, — в голосе дяди слышался явный упрек, — нельзя во время переговоров позволять королям приезжать с семьями! Ваш отец никогда такого не позволял!

Постоянные упоминания об отце заставляли Артура чувствовать его живее, чем при его жизни. Но выражение глаз лорда Агравейна было слишком испуганным для обычных воспитательных речей.

— В чем дело, дядя?

— Младший сын короля Одина исчез бесследно! — это было невероятное заявление, усталость Артура как рукой сняло, а лорд продолжал причитать. — Он пропал, его слуга уложил его в постель, а потом позже зашел проверить, а мальчика нет. Это скандал! Один во всем обвинит нас! Страшно представить, какими будут последствия для Камелота…

— Прекратите, дядя! — оборвал его Артур, которому это роптание уже изрядно поднадоело. — Идемте туда и все осмотрим. Рыцари прочесывают замок? — спрашивал король и одновременно натягивал уже снятые сапоги.

— Да, да, наверное, — бормотал Агравейн, — там уже стоял сэр Леон, он должен знать, что делать в таких случаях.

— Как давно они заметили пропажу? Через сколько времени слуга зашел во второй раз?

Лорд лишь растерянно качал головой, отвечая, что не успел выяснить подробностей, но не преминул отметить, догоняя Артура уже в коридоре, что, безусловно, колдун, приехавший с королем Мерсии, виновен в этом происшествии.