Те времена (джен)

— Ваша Милость!

Мелисса сделала шаг вперёд, не задумавшись, и подхватила Её Величество под локти, когда ноги той подломились, и она начала оседать на брусчатку двора. Для молодой и здоровой Мелиссы королева была лёгкой, как пушинка.

Король не сделал ничего. Он закатил глаза.

— Спасибо, дорогая. — Королева Нейрис слабо улыбнулась и встала прямо. Мелисса знала, что под юбкой её ноги дрожат, как при сильном ветре. Мелисса и сама задрожала бы, если бы могла себе позволить. — Мне лучше. Милостью богов я могу стоять сама.

— Милостью богов ты ещё жива, — Эйгон фыркнул и оглядел их обеих скучающим взглядом. — Боги как-то необычайно к тебе милостивы.

Её Величество взглянула на него с нечитаемым выражением лица. Мелисса так и держала её под руки и не смела поднять взгляда ни на короля, ни на королеву.

— Боги всегда милостивы, брат мой, — проговорила королева и улыбнулась; некогда эта улыбка была прекрасна, но морщины у уголков рта и глаз сделали её лицо вечно уставшим. — К тем, кто их почитает и молится им.

— Явно не ко мне, я понял, иначе избавили бы меня от нужды это выслушивать. — Эйгон хмыкнул. Мелисса знала этот тон. Она осторожно отстранилась от королевы и оправила свои тёмные юбки — нарочито медленно, не спеша, и посмотрела на Эйгона вопросительно, будто бы спрашивая, можно ли им теперь идти.

Королева видела этот её взгляд, Мелисса не сомневалась. Королева всё видела. Эти глаза всегда всё замечали, не то что её собственные бесполезные тёмные камушки.

Королева была тонкой и прекрасной, изящной, как ваза мирийского стекла, и такой же хрупкой. Мелисса была неловкой, неопытной и глупой. Королева годилась бы ей в матери и обращалась с Мелиссой, как с собственным ребёнком. Мелисса годилась бы ей в дочери и обращалась с королевой, как неблагодарный и непослушный ребёнок.

Боги — Семеро, конечно же, Семеро, — благословили королеву дочерью шесть лун назад, и та сегодня впервые встала с постели.

— Ты будто не видишь, что я не один, — заметил Эйгон, взяв Мелиссу за руку. Его хватка была слишком крепкой, но Мелисса не морщилась. — Не утомляй мою леди своим присутствием. Мисси, пойдём.

Мелисса ненавидела, когда её называли Мисси.

Уже пройдя несколько ярдов, Мелисса обернулась. Тонкая белая фигурка королевы провожала взглядом то ли Эйгона, то ли её саму.

* * *

Боги всегда милостивы к тем, кто их почитает и молится им. Мелиссе же молиться было некому — её боги были далеко и помочь ей не могли.

Когда Мелисса встала с постели, её ждала только боль от корсета, нетвёрдые ноги и жестокие слова короля.

— Жаль, конечно, что девки, — Эйгон пожал плечами; он был пьян и весел, а потому зла не держал. — Не везёт мне что-то на детей.

И рассмеялся.

Мелисса хотела бы смотреть на него так же пусто, как королева Нейрис. Мелисса не могла — она не была королевой. Она рассмеялась вместе с ним.

Эйгон обещал ей грандиозный пир на рождение её сына — и Эйгон сдержал бы обещание, вот только родились дочери, темноволосые, как сама Мелисса, и немногое напоминало в них о Старой Валирии. Однако пир всё же был, на седьмой день, как принято, и Эйгон пил за здоровье дочерей, и Мелисса, едва способная сидеть, пила вместе с ним, малодушно надеясь с вином проглотить свою обиду.

Подняв взгляд от кубка, она видела только глаза королевы Нейрис — фиалковые, точно как у Эйгона, и понимающие, совсем не как у него.

* * *

Королева была тонкой и прекрасной. Она собирала свои серебристые волосы в пучок на затылке и прятала под сетку. Она была плоской, почти как мальчик, и всегда носила белое, чтобы подчеркнуть свою чистоту.

Мелисса поумнела. Мелисса смотрела в зеркало и понимала всё. Мелисса была тонкой и прекрасной, и плоской, почти как мальчик. Она обычно носила чёрное — в цвета её дома — и волосы у неё тоже были черными, как вороново крыло.

Когда она собрала волосы в пучок на затылке и убрала под сетку так, чтобы выбивалась одна тёмная прядь, Эйгон отметил, до чего она красива, и поцеловал её в шею.

Они с королевой были так похожи — будто разноцветные близнецы, разлучённые временем. Королеве было тридцать шесть лет. Мелиссе было шестнадцать.

Мелисса не была королевой — она не могла отлежаться в постели после родов. Отец прислал ей поздравление с рождением дочерей; Мелисса умела читать между строк. Бенджикоту Блэквуду никогда не было дела до девочек — ни до внучек, ни до дочери.

Мелисса сожгла письмо, расчесала волосы и принялась наносить пудру на лицо, чтобы скрыть заплаканные глаза. Той ночью она смеялась и подпевала певцам — Эйгон любил её пение.

* * *

Но боги милостивы только к тем, кто их почитает и молится им. Южные боги ненавидели Мелиссу, и Мелисса ненавидела южных богов в ответ.

Мелисса и правда была прекрасной — Эйгон прислал за ней спустя две недели после родов.

— Мне опостылели шлюхи, Мисси. — Он поцеловал её с нежностью, которой не было в его словах. — Ни одна из них близко не так хороша.

— Просто скажите, что соскучились, Ваша Милость. — Мелисса умела смеяться лучше всего на свете, Эйгон иногда тоже смеялся над её дурацкими шутками. Мелисса хотела бы шутками уметь убивать. — Или что уже успели перепробовать всех, и с Шелковой улицы вас провожают, размахивая платками.

— Скорее уж снятыми юбками. И было бы неплохо, если бы дома встречали так же, — Эйгон смеется. Он очень красив, хоть и немного набрал вес, с яркой улыбкой, тонким лицом и прекрасными фиалковыми глазами королевы Нейрис.

Мелиссе почти нравится ощущение его рук на бедрах. Полутьма прячет её чуть провисший живот, да и грудь после родов чуть набухла и отвлекает внимание.

Эйгон просто мужчина — ни больше, ни меньше. Эйгон просто мужчина, которому нужна любовь, жаль только, что не той женщины.

В своих покоях Мелисса жмурится и глотает лунный чай огромными порциями. Вкус пижмы глушит и боль, и ненависть. Она не желает больше приносить детей — ни Эйгону, никому на свете, не для того, чтобы её дети были никому не нужны.

Дочерей она почти и не видит — на следующий день Эйгон тянет её на охоту, так некстати вспомнив, что она хорошая наездница.

* * *

Малышка Дейнерис растет и учится ходить. Её Величество всегда подле дочери, как маленькая белая тень.

Дочери Мелиссы слишком маленькие для этого и ещё даже не могут ползать, но кричат на всю Твердыню Мейгора, когда Мелиссы нет с ними рядом.

Всех трёх девочек объединяет то, что отец к ним так ни разу и не подошел.

— Милостью Матери нашей небесной наши дочери вырастут рядом. — Королева Нейрис гладит свою малышку по голове. У Мелиссы нет небесной матери.

— Если боги будут милостивы, Ваша Милость, — улыбнулась она.

Королева Нейрис не улыбалась, глядя на Мелиссу, но Мелисса всё равно улыбалась ей. Улыбка приросла к ней, как броня, и до чего невежливо являться в броне в королевские покои.

— Я помолюсь за тебя, дитя, — ответила королева, отводя взгляд. Тут её малышка Дейнерис захныкала, и Её Величество осторожно подхватила дочь на руки.

У Мелиссы нет небесной матери, да и земной тоже нет, но, когда королева Нейрис называет её «дитя», Мелисса правда чувствует себя ребёнком.

Королева забывалась в молитвах так часто, что её прозвали септой. Мелисса хотела бы молиться до исступления, но богов рядом не было.

Тело Мелиссы так и не восстановилось, и лунные крови всё ещё не пришли. Это хороший знак — если боги будут милостивы, ей никогда не придется больше проходить через то унижение, да и Эйгону это тоже нравится. Мелисса твердила себе, что встаёт по утрам ради дочерей, но дочерям всё равно, как красиво уложены её волосы и пахнет ли она волантийскими духами.

Мелисса не плачет в своих покоях — по крайней мере, не в голос, чтобы точно никто не услышал.

* * *

Отец, Матерь, Воин, Дева, Кузнец, Старица и Неведомый.

Чертог Лампад в Великой септе Бейлора выложен белым мрамором и прекрасен, как всё вокруг, но хрустальный купол в главном зале ещё прекраснее, и по белому мрамору бегают радужные всполохи. Лица семи богов на статуях благостные и нежные — Дева улыбается, сжимая в руке такой же мраморный цветок.

Боги Мелиссы никогда не улыбаются — они только роняют алые слёзы.

Мелисса смеется, как ребенок, и разглядывает убранство недостроенной септы. Она не спрашивает Эйгона ни о чем, хотя хотела бы; тема богов претила королю более всего на свете.

— Я думал, хотя бы ты не будешь ныть про это пеклово здание, — Эйгон оглядывает купол, будто прицениваясь. Мелисса боится представить, в какие деньги он обошелся. Его закупали ещё при короле Визерисе II, отце Эйгона, но водрузили на септу только сейчас, когда её стены наконец вознеслись выше холма Висеньи.

— Я же хочу знать, на что смотрю из окна своих покоев, Ваша Милость. — Мелисса произносит «Ваша Милость» с едва слышной издевкой и улыбается с нежностью. — В такой ясный день тут и правда симпатично.

— И как такой красивой женщине могут нравиться дурацкие статуи? — Эйгон криво усмехается и тянет Мелиссу за руку, чтобы поцеловать; она отвечает на поцелуй, не колеблясь.

Септа не при чем. Этой септы ещё не было, когда он кутал в плащ королеву Нейрис и клялся быть её. Одна плоть, одно сердце, одна душа отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними.

Мелисса, похоже, действительно проклята. По пути назад, в Красный замок, она падает в обморок прямо в повозке от духоты и удушливого запаха духов.

* * *

Мелисса не умела кричать и топать ногами — это не пристало леди. Мелисса не могла бить руками о стену — останутся синяки, а её кожа должна быть чиста, как зимний снег. Мелисса никогда не плакала вслух, она просто глотала слёзы, утыкаясь в свою подушку, а наутро смеялась, как ни в чем ни бывало.

Мелиссе не хотелось больше быть леди. Её покои были в Твердыне Мейгора, и вид из них был на ров с пиками и богорощу, и она не могла выбрать из этих двух зол.

Боги милостивы к тем, кто их почитает и молится им. К тем, кто оскверняет обеты, боги жестоки и беспощадны.

Лунная кровь так и не пришла — и не придет ещё очень долго, Мелисса знает это и без мейстера. Эйгон довольно хмыкает на эту новость.

— Надеюсь, в этот раз родишь что-нибудь путное. — Он гладит Мелиссу по плечу и убирает с её шеи темную прядь. Его руки куда нежнее его слов, но Мелисса давно привыкла.

— Прикажите мне, мой король, — подначивает она, и её улыбка куда нежнее её мыслей. — И тогда я уж точно постараюсь.

Эйгон фыркает, целует её и запивает этот поцелуй вином, а после оставляет её в покоях одну. Ему не будет дела — это Мелисса знает точно. Ей самой, пожалуй, тоже.

Её дочери плакали за стенкой, но Мелисса просто посылала к ним нянек, не в силах отойти от окна.

* * *

— Я молилась за тебя, — таким приветствием встречает Мелиссу королева. Мелисса ищет в её глазах холод и не находит — словно Нейрис можно поставить в септу восьмым изваянием, чтобы та тоже вспыхивала радужными бликами из-под хрустального купола.

— Благодарю, Ваше Величество, — Мелисса улыбается, но королева смотрит на неё со строгостью, и улыбка пропадает с лица.

— Я молилась, чтобы Семеро благословили тебя.

Мелисса молчит, не желая лгать, и смотрит в пол. Они с королевой Нейрис так похожи — они обе знают, что Семеро не услышат молитв.

Королева Нейрис нежно тронула руку Мелиссы своей, и Мелисса подняла взгляд. Фиалковые глаза Её Величества видели куда больше, чем её бесполезные темные камушки могли скрыть. Мелисса подавила желание отвернуться. Как бы ни было больно.

Нейрис привстала на цыпочки и поцеловала Мелиссу в лоб.

— Да уберегут тебя Семеро, дитя, — произнесла она и улыбнулась.

Мелиссе нет дела до Семерых, но королева Нейрис улыбается ей, как Матерь, и Мелисса в своем сердце клянется, что эту женщину убережет она сама.

— Я тоже помолюсь за вас, Ваша Милость, — обещает Мелисса, загоняя назад слёзы, и точно знает, что её боги на молитву ответят.