Хорошая девочка, плохой мальчик (гет)

Зной только начинается, и пыльный южный городок встречает его как старого друга. К десяти утра от утренней свежести не остаётся и следа. Жители закрывают окна, пешеходы переходят на тенистую сторону улицы, грушевые сады изнывают от зноя. Хозяйки во дворах прячутся под спасительными виноградными беседками, сетуя на запекшиеся помидоры и пересохшие каналы для полива — и только бахча греет свои бока, не зная печали.

Горск состоит всего из десяти улиц (пять вдоль трассы, пять поперёк), в нём есть целых три школы, консервный завод и кирпичная фабрика — ничем не примечательный провинциальный городок, приютившийся между живописными холмами, пропахший пылью и виноградом, с сомнительными развлечениями вроде через день работающего кинотеатра и открытой дискотеки в старом парке.

Даша здесь гостья, но чувствует себя как дома. Когда приезжаешь сюда каждое лето и проводишь три месяца в году, город становится своим — не настолько, как её большой северный город, но из-за размера гораздо более изведанным. Даша прислушивается: вдалеке гудит поезд, в двух кварталах рычит и резко затихает мотоцикл. Смотрит на себя в зеркало, закидывает за спину рюкзак и сбегает с крыльца.

— Мам, я пошла!

— Ты куда? — мама выглядывает из летней кухни.

— В библиотеку.

— Дашенька, и чего тебе дома не читается?

— Так всё давно перечитано. Ты же знаешь, мне нужна специальная литература. А ещё в читальном зале прохладно.

Мама окидывает её тревожным взглядом.

— Шляпу надень, напечёт!

— Так я по тенёчку, — Даша мило улыбается. — Не волнуйся.

— Опять будешь до вечера голодная?

— Мам, я блинов наелась, еле иду! — Даша для убедительности хлопает себя по животу, чмокает маму в щёчку и выскакивает за ворота.

— Опять эти шорты, есть же платья красивые, — ворчит мама, глядя на фигурку дочери. Даша тонкая, как тростинка — каждому, у кого есть сердце, хочется накормить её побыстрей. — Ты читательский не забыла?

— Да в читалку меня и так пускают, — Даша машет рукой и скрывается за поворотом.

Она вприпрыжку преодолевает квартал, а потом поправляет волосы и нарочно замедляет шаг. Вовка ждёт её у старых гаражей, где нет любопытных глаз. Вместо приветствия он протягивает ей шлем и нетерпеливо стучит по наручным часам.

— Не могла раньше, — Даша пожимает плечами и берёт шлем.

Вовка спешит на работу, и ему может нагореть, если приедут туристы, а его не окажется на месте. Она забирается на мотоцикл, прижимается к Вовкиной спине, и уже через секунду они летят по дороге, оставляя за спиной шум мотора и пыльный хвост.

За городом дорога становится ровней и живописней, чем в городе, но Даша настолько к ней привыкла, что не замечает ни подсолнухов, ни виноградников, ни речных перекатов — она поглощена мыслями о лете, которое с каждым годом отчего-то становится всё короче. В детстве лето тянулось бесконечно, и она даже умудрялась соскучиться по маме и своим подружкам из большого города. В школьные годы оно было размеренно-ленивым, как северная река, а теперь, когда Даша студентка, не успеешь оглянуться — август наступает июлю на пятки. Ехать на мотоцикле хоть и страшновато, зато прохладно. В чём-то она смелая, а вот скорость не любит и вообще побаивается дороги. Она доверяет Вовке и пытается преодолевать себя, но ни за что ему не признается, что на резких поворотах у неё так захватывает дух, что хочется визжать от страха. Наверняка он всё понимает по её напряжённым рукам.

Вовка сворачивает на просёлочную дорогу и замедляет ход — не хочет, чтобы Дашу растрясло. Они едут по лесной тропинке и наконец останавливаются возле большого двухэтажного дома. Это турбаза, в которой Вовка днём подрабатывает, водя туристов по экотропе и полосе препятствий, а по ночам иногда подменяет сторожа. Даша спрыгивает первая, снимает шлем и идёт к роднику. Вовка ставит мотоцикл и направляется следом — туда, где из глубокого источника бьёт потрясающе вкусная ледяная вода, обжигающая горло и освежающая разгорячённое лицо. Даша делает несколько глотков, умывается, брызгает водой себе на шею и плечи, мочит ноги от босоножек до края коротких шорт, чувствуя спиной пристальный Вовкин взгляд. Когда она оборачивается, Вовка с нетерпением смотрит на источник и недовольно бурчит:

— Бегом, я же спешу…

Даша слышит в доме громкий голос Ашота, хозяина турбазы, и смех туристов — Вовку ждёт работа.

— Надеюсь, они трезвые будут, — говорит она.

В прошлый раз гости турбазы с вечера так угостились чудесным вином Ашота, что потом весь день ползали, как сонные мухи, а на экотропе это чревато. Тогда одну туристку Вовке пришлось ловить на глинистой тропе над обрывом — не пропасть, конечно (отсюда до настоящих гор километров двести), но всё равно опасно.

Даша, можно сказать, исполняет обязанности бесплатной помощницы инструктора: проверяет страховку, присматривает за детьми на экотропе, если группа большая, или остается с ними в городке возле турбазы, если дети слишком малы для перехода. Она спускается вместе со всеми по полосе препятствий, тренируя силу воли — высоты Даша боится ещё больше, чем скорости.

Иногда они ходят на дольмены. Дольмены Даша старается не пропускать, даже если Ашот просит её остаться на турбазе и присмотреть за кем-то из младших детей — в конце концов, она к нему не нанималась! Что-то есть притягательное в этих многовековых камнях, хранящих останки их прапрапраотцов, освоивших эту землю на века раньше их. Несмотря на туристов с их бесконечным мусором и попытками запрыгнуть на огромные валуны, дольмены остаются для Даши священными реликвиями, обладающими магической силой. Больше всего ей нравится приходить на поляну дольменов вдвоём с Вовкой, в дни затишья, когда группа не приехала или случайно испортилась погода. Они молча ходят вокруг больших конструкций, трогая их руками и гадая, когда горы сбросили с себя эти ровные, отточенные временем, покатые валуны. Кто их сюда поставил, соединив в ровный круг, каким богам молились их предки, хоронившие внутри каменных кругов своих близких?

Сегодня приехала небольшая группа — четверо взрослых и двое подростков, с которыми нянчиться не придётся. Даша тихо радуется, потому что она сможет вместе со всеми пройти по экотропе и преодолеть полосу на подвесной дороге. Вовка уходит, чтобы поговорить с туристами и взять снаряжение, а она сидит на стволе поваленного бурей дерева и молча наслаждается прохладной тенью.

По маминым меркам Вовка — плохая компания. Он курит, матерится и гоняет на мотоцикле. Он бросил школу после девятого класса и не думает продолжать образование. Он говорит короткими предложениями и шутит на неприличные темы. Одним словом, по мнению Дашиной бабушки, Вовка «не интеллектуал» и потому ей не подходит.

Даша уважает мнение старших родственников, но в свои восемнадцать уже научилась, спасибо большое, составлять собственное мнение и выбирать, с кем дружить. Вовка подходит ей для всего, что они делают вместе, и это её полностью устраивает.

В подсобке турбазы есть Дашина полка — там лежат её старые кроссовки, брюки хаки и ветровка. На траве можно упасть, поцарапаться о кустарник, зацепиться за проволочное ограждение, соскользнуть в глиняную яму — Даша всё это проделывала не раз, и одежда спасала её от ссадин и царапин, которые позже пришлось бы объяснять родителям. В библиотеке синяков не получишь! А также не испачкаешь волосы землёй, не вывихнешь палец… А ещё не подкачаешь пресс и руки, не научишься держать равновесие на верёвочном мосту, не поборешь свои страхи и неуклюжесть. Даша быстро переодевается, берёт рюкзак и присоединяется к группе, с которой Вовка уже проводит инструктаж. Сегодня уровень прогулки — простой, потому что туристы впервые отважились на такое развлечение, как экотропа и подвесной город, так что понадобится минимальная страховка с карабином.

Вовка не смотрит на неё до последнего момента, лишь кивает перед самым выходом, предлагая быть замыкающей.

На тропе нежарко и невероятно красиво. Даша ходит здесь не первый год, и каждый раз мелкие ущелья, обрывы и, конечно, водопады, настраивают её на поэтический лад. Она уже написала по оде почти каждой из местных достопримечательностей, но Вовке об этом знать необязательно. Он бы предпочёл, чтобы она не мечтала, а смотрела внимательней под ноги, чтобы не наступить на неровные камни или, не дай бог, на гадюку.

У водопада «Мужские слёзы» они делают привал. Мальчишки-подростки носятся, пытаясь отобрать друг у друга печенье, взрослые обсуждают мужские слёзы, скупые и прекрасные, и сравнивают местные красоты с саратовскими. Даша просто отдыхает в тени, бормоча себе под нос «Оду водопаду» и поглядывая на Вовку: тот, забравшись на нависающую над водопадом скалу, озирает окрестности с усталым видом повелителя мира. Она не против подняться и разделить с ним власть над миром, но один из туристов начинает задавать вопросы про дольмены, и её увлекает разговор.

Полоса препятствий расположена прямо возле турбазы. Даша помнит, как в первый раз с визгом пролетела на тарзанке над пропастью («Ну какая это пропасть, метров двадцать», — заметил Вовка), как впервые переправилась по канатному мосту через пересохшее русло, с каким трудом покорила искусственную стену для скалолазания. Теперь всё это ей даётся с лёгкостью.

Когда с ними группа, Даша традиционно проходит препятствия первой и принимает летящего туриста на своей стороне; Вовка на своей пристёгивает карабины, проверяет страховку, даёт инструкции и приходит последним. Ей нравится их тандем, основанный на молчаливом согласии.

Перед подвесным мостом она расслабляется — здесь совсем не опасно, просто проверка на ловкость: пройти по плетёным веревкам, держась за шатающиеся стропы. Даше кажется, что-то похожее испытывают матросы в сильную качку, только их ещё и волной может смыть. Она старается пройти быстро-быстро — чем чаще перебираешь ногами, тем меньше «качка», но вдруг у самого конца моста её нога проваливается в пустоту; Даша охает и хватается руками за узлы и плетения, не понимая, что попала в разрыв; ноги проскальзывают вниз, тянут за собой тело, силы рук не хватает, чтобы уцепиться как следует… На этом этапе нет страховки — да она и не нужна, если полоса в порядке, но она не в порядке — всё это мелькает в Дашиной голове за считанные секунды. Прежде чем свалиться с трёхметровой высоты, она пытается зацепиться пальцами за свисающие верёвки и понимает, что не удержится, надо группироваться… Земля приближается за долю секунды. Даша пружинит ногами, заваливается на бок и сразу садится. За спиной раздаются тревожные крики. Она оборачивается, надевая дежурную улыбку: туристы стоят разинув рты, не понимая, как ей удалось свалиться с моста, похожего на сплошную сетку, а Вовка уже спрыгнул с дерева и несётся к ней на помощь.

— Ты как? — спрашивает он, помогая ей встать. — Идти можешь?

— Всё в порядке, только рука немного болит, — Даша протягивает ему руку, которой только что тормозила.

Забыв о туристах, Вовка осматривает и ощупывает её запястье.

— Надо в больницу. Сама дойдёшь до турбазы?

— Конечно, не волнуйся, — она делает несколько уверенных шагов.

— Я скоро приду, только гляну, что там с мостом и группу отпущу, хорошо?

Даша кивает. Кроме руки, болит правое колено, содрана кожа на запястье и сломаны два ногтя. Даша машет туристам, чтобы не волновать их и, стараясь не прихрамывать, бредёт к ручью.

Вовка возвращается через несколько минут, успев поругаться с Ашотом.

— Я говорил, что верёвка слишком старая, — кричит он, — протёрлась вся… — дальше следует долгий мат, который Даша не хочет слышать, но уши не заткнёшь. Ашот отвечает лишь громким «ай-яй-яй!».

— Вовка, я не хочу в больницу. Я же была в библиотеке, — жалобно говорит Даша, когда Вовка подходит к ней, взмыленный и сердитый.

— Даже слышать не хочу, — ворчит он в ответ, — а вдруг перелом? Только поедем не на мотоцикле, Ашот нас подвезёт. Где твои вещи?

— В подсобке, в рюкзаке.

— Жди, я сейчас.

Даше приятно видеть, как Вовка о ней заботится, и всё же она очень надеется, что у неё нет никакого перелома — видеть лица встревоженных родственников будет неприятно. Ашот везёт их до больницы, тихо чертыхаясь, причитая и поглядывая на Дашу, будто она вот-вот грохнется в обморок; после долгого ожидания и беготни по кабинетам, конечно, выясняется, что никакого перелома нет, всего лишь ушиб колена и вывих кисти; врач прописывает ей покой, накладывает временную повязку и отпускает на все четыре стороны.

Успокоенный Ашот возвращается на турбазу к гостям, а Вовка ведёт Дашу домой, рассказывая по пути почти приличные анекдоты про Вовочку. Она слегка опирается на него здоровой рукой, хотя в этом нет нужды — колено почти не болит — и спрашивает, как он заберёт свой мотоцикл.

— Ашот за мной завтра утром заедет.

— А я?

— А ты ещё не начиталась?

Она мотает головой.

— Завтра родители уедут на весь день, им будет всё равно, куда я пойду. У вас завтра дольмены, да? Я хочу на дольмены, — она надувает губы, но Вовку этим не прошибёшь.

— Нет, хватит, — решительно говорит он. — То ты с мотоцикла слетаешь…

— Да сколько можно вспоминать, я просто руку случайно отпустила на повороте! — возмущается она.

— То гадюка — помнишь? Теперь это… С этими поездками пора завязывать, пока ты голову не свернула. И родителям всё расскажи, — он кивает на её руку и исцарапанные ноги, — они ведь не идиоты.

Даша закатывает глаза.

— Я совершеннолетняя и вообще ни перед кем не должна отчитываться. Куда хочу, туда еду.

От больницы до Дашиного дома всего три квартала. Пекло наступает. Они медленно идут по теньку, время от времени срывая висящую над головой алычу. На повороте к дому Даша останавливается и начинает быстро разматывать повязку.

— Что ты делаешь?

— У меня всё прошло. А родителей пугать незачем.

— Дашка, — Вовка упирает руки в бока и недовольно качает головой, но не спорит, понимая, что это бесполезно.

— Зачем им что-то рассказывать, если завтра я и правда пойду в библиотеку? — резонно замечает она.

— Ну как хочешь…

— А ты будешь работать?

— Да, сейчас у Ашота каждый день гости. Но тебе пока на полосу нельзя.

— Ладно, пока, — говорит Даша. Традиционно дальше поворота Вовка её не провожает, хотя сарафанное радио об их прогулках исправно разносит слухи по всем десяти улицам городка. — До следующего лета! — она улыбается и беззаботно машет ему рукой.

Разворачивается, чтобы уйти, отмечая краем глаза, какой у Вовки растерянный вид.

— Ты скоро уезжаешь? — удивлённо спрашивает он. Они мало говорят о её жизни вне лета, но иногда Даше кажется, что её большой город — Вовкин тайный враг.

— Самолёт через две недели. Но ты ведь днём будешь работать, а вечером у тебя дела. Вряд ли мы увидимся.

Они почти никогда не встречаются по вечерам. Вечером и ночью у Вовки своя жизнь и своя компания, с которой он не хочет знакомить Дашу. Она догадывается, почему. Соседка Тамара иногда рассказывает Дашиной маме о том, как местные отморозки гоняют по трассе на мотоциклах, дерутся на дискотеке, курят травку, спаивают и портят в кустах приезжих девочек. Тамара знает всех поименно, будто ежедневно обновляет свой личный каталог отморозков. Даша уверена, что Вовка не станет курить всякую дрянь и никогда не обидит девчонку, но его подростковое прошлое точно скрывало кое-какие неприятные моменты.

— Ну, может, увидимся как-нибудь, — говорит Вовка и с недоумением чешет затылок.

Даша пожимает плечами. Конечно, она знает, что Вовка в неё влюблён. И конечно же проститься с ней на две недели раньше срока для него неприемлемо.

— В принципе, я могу сказать родителям, что хочу позаниматься спортом под твоим присмотром, и мы будем и дальше ездить на турбазу, только уже в открытую. Идёт?

— Чему вас учат в университете? — ворчит он. — Манипуляторству?

— О чём ты? — Даша смотрит, невинно моргая. — Заезжай послезавтра, только давай прямо к дому, хватит конспирации. Главное, не забудь второй шлем.

Даша забирает у него свой рюкзак и медленно, по теньку, ковыляет к дому. У ворот она оборачивается: Вовка продолжает стоять, уперев руки в бока, сердито глядя ей вслед.

* * *

В детстве больше всего он ненавидел, когда мама болела. Это случалось несколько раз в год с тех пор, как Вовка себя помнит, но мама болела не всегда. Говорят, впервые это произошло, когда ушёл его отец, и Вовка почему-то постоянно чувствовал на себе его вину.

— Эх, это всё твой батя, — говорила ему бабушка, пока была жива и могла присматривать за мамой. А когда померла, остался только Вовка.

Что конкретно сделал его батя, Вовка не знал: вестей с севера от него никогда не было, но деньги исправно приходили. Им с мамой всего хватало, особенно пока она работала в школе, но потом её, конечно же, выгнали.

Ужасней всего было, когда ушёл дядя Миша. Вовке было всего семь, и он навсегда запомнил большого, рукастого мужчину с зычным голосом, который прожил в их доме всего одно лето, но зато успел отремонтировать крышу и подвал.

— Сынок, помоги мне ещё разок, — просила мама. — Только в наш магазин не ходи, сбегай к трассе. Там народу много…. Как возьмёшь, сразу в чёрный пакет спрячь и под майку засунь, ладно? И беги быстрей оттуда.

Вовка кивал, хотя ему ужасно не хотелось снова проделывать этот трюк.

— Вовочка, милый мой, прости мамку свою… Это в последний раз. Мне уже лучше сегодня…

Причитания матери слушать было ещё горше, чем таскать бутылки.

— А потом сходи к тёте Любе, она тебя покормит.

Тетя Люба всегда жалела Вовку и не сообщала «куда следует» только потому, что он приходился ей дальним родственником по отцу, виновнику всех бед. А мать в благодарность, когда была в порядке, пахала за двоих на своём и Любкином огороде.

Бутылку стащить было не так-то просто, но на семилетнего Вовку никто особо не обращал внимания. Только к трассе он ходить не любил, там продавцы всегда держали ухо востро. А вот когда грузчики разгружали ящики у ближайшего магазина, схватить бутылку и шмыгнуть в кусты для Вовки было раз плюнуть.

Пока мама работала в школе, Вовка ходил королём: она была самой красивой учительницей — тогда ему это казалось невероятно важным. Она любила детей и свою работу и даже в дни «недомоганий» умудрялась не опаздывать к первому уроку. Когда маме пришлось уйти, Вовка начал драться.

Поводов было много: «Вован — болван», «Вован — драные штаны», «Вован, кто там у тебя сейчас батя?». Он дрался, чтобы что-то доказать, но не другим, а себе.

Отчимы долго не задерживались, и Вовка их терпеть не мог: рано или поздно они почему-то уходили, и мама начинала пить. Только одному из них, Степану (который по счастливой случайности был ментом), Вовка остался благодарен. Во-первых, Степан рассказал Вовке, что мамину болезнь можно вылечить, и им это почти удалось. Во-вторых, Степан спас его во всех смыслах этого слова. Презирая школьных шкетов-сверстников, Вовка стал «осваиваться» во взрослом мире с пацанами постарше и, будучи младшим, обычно стоял на стрёме. Когда их всех повязали на новом складе, оборудованном сигнализацией, Степан ничего не сказал матери и в итоге замял дело, отхлестав Вовку пряжкой так, что ему тот случай запомнился надолго. Степан был единственный, кто не бросил мать, а погиб в перестрелке, которые случались в начале девяностых — от пули, пущенной одним из Вовкиных взрослых дружков.

Ему было тогда тринадцать. Мама бросила работу на консервном заводе и снова запила, а Вовка думал и думал, пока чуть не сломал себе голову, и что-то после смерти Степана в нём переменилось. Он перестал драться и ненавидеть весь мир; сдав школьные экзамены после девятого, он пошёл помогать в гараже своему очередному отчиму-механику и ни на миг не пожалел об этом. Он стал взрослым.

Первые деньги Вовка потратил на кожаную косуху, а спустя полгода подработки в гараже и на кирпичном заводе купил себе старый мотоцикл. Его бывшие одноклассники еще сушили мозги над никому не нужной химией, а он уже рассекал по посёлку на полной скорости с таким видом, будто мир принадлежит только ему; девчонки, особенно постарше, вдруг стали замечать его широкие плечи и предлагать ему не виданные ранее удовольствия. Зимой, когда кирпичный закрыли, он стал ездить в порт и зарабатывать на погрузке больше, чем за неделю на заводе, а летом Ашот открыл свою турбазу и пригласил Вовку в помощники.

* * *

Больше всех, конечно же, переживает бабушка. Иногда Даше кажется, что им так положено по статусу: как только на свет появляются внуки, бабушки начинают бояться. Кривых ножек, невыговоренных звуков, слабого питания, слишком или недостаточно суровых учителей, опасных друзей.

— Дашенька, ну куда ты несёшься на ночь глядя, да ещё неизвестно с кем…

На самом деле бабушка прекрасно знает с кем, и от этого накручивает нервы себе и остальным.

— Мы идём в кино.

— Ой, сейчас крутят ужасные фильмы! Драки, стрельба… И кто их только снимает? Развалили страну, развращают молодёжь…

— Бабуля, в «Победе» сегодня вечер ретро, — напоминает Даша. — Так что моему моральному облику ничто не угрожает!

Иногда в этом месте разговор переключается на длину Дашиной юбки, но сегодня она в джинсах, потому что Вовка предупредил её одеться по-походному. Бабушка вздыхает и уходит в гостиную, рассказывать Дашиным родителям, как чудят и хулиганят по вечерам местные мальчишки, у которых Вовка Широков главный заводила, и как опасно ездить в темноте на мотоциклах… Даша красится у зеркала, надеясь, что мама и папа пропускают большую часть этой информации мимо ушей.

Вовка впервые пригласил её погулять вечером, а это уже попахивает свиданием. Вообще-то, они и так часто остаются наедине, на турбазе и у дольменов, но сегодня он собирается показать ей какое-то особое место. Даша долго гадает, что это может быть. За несколько часов до моря и назад не обернёшься, да и чем можно любоваться в темноте, кроме звёзд, которые чудесно видны из её огорода?

— Всем пока, буду поздно, — щебечет она, заглядывая в гостиную: бабушка давно успокоилась и смотрит свой любимый сериал, а родители вполголоса обсуждают денежные проблемы и Чубайса. — Не ждите меня и не волнуйтесь, Вовка доведёт меня до калитки.

— Пусть до двери доводит, — говорит мама, отрываясь от беседы, — у нас во дворе по ночам повадились кошки бегать, ещё напугают.

— Мам, я не боюсь кошек, но хорошо, — обещает Даша. — Вдруг это будут тигры…

— Да, и никаких мотоциклов, — добавляет отец.

Она хватает сумку и мчится к калитке; Вовка уже топчется у забора. Мотоцикл ждёт их в двух кварталах: пять минут назад она слышала, как знакомый мотор затих возле гаражей.

— Отпустили?

— Да куда они денутся!

Даша очень надеется, что родители скоро лягут спать и не станут прислушиваться к ночным звукам.

Они мчатся по освещённым и по тёмным улицам, мимо старых гаражей и останавливаются ненадолго на переезде, пропуская поезд. Затем выезжают за город и, миновав кукурузное поле, сворачивают на широкую тропу, ведущую к реке. Даша когда-то давно была здесь с подружками. На берегу Вовка глушит мотор, и они спрыгивают с мотоцикла.

— Куда ты меня завёз? — с притворным страхом спрашивает она. У неё нет настоящих опасений, но тени кустов и деревьев причудливо качают мрачными головами, а над головой гулко ухает сова. Даша поднимает глаза и замирает: южное ночное небо, не замутнённое городскими огнями, предстаёт перед ней во всей своей первозданной красе. Она быстро находит три известных ей созвездия и показывает их Вовке.

— Кассиопея была эфиопская царица, — поясняет Даша. — Она сидит на небе вверх ногами в наказание за то, что хвалилась, будто она красивей всех на свете.

Вовка так странно смотрит на неё, что ей становится немного не по себе.

— Ты красивей всех на свете, — вдруг говорит он, и её сердце замирает, а потом пускается в пляс.

— Если ты привёз меня сюда, чтобы соблазнить, то…

— Перестань, — он морщится и тычет пальцем в небо. — Ты же как та царица. Из другого мира. Ну или… как звезда. Мы с тобой вообще разные подвиды — думаешь, я не понимаю? Но если ты будешь настаивать…

Даша хлопает его по плечу и смеётся.

— Дурак! — и спрашивает более серьёзно: — Ты правда так считаешь?

— Забей.

— Вовка, если ты плохо учился в школе, это ещё ничего не значит.

— А с чего ты решила, что я плохо учился в школе? — его глаза раздражённо вспыхивают. — Я хорошо учился. Просто надо было пойти работать, чтобы помогать матери. И я ни капли не жалею.

— Прости.

— Да не извиняйся ты.

— Мы не разные подвиды. Просто… — Даша мнётся, прежде чем сказать то, что ему, скорей всего, и так ясно, — у меня не было никогда. И я хочу, чтобы всё было по-настоящему, понимаешь? Не лишь бы где и не лишь бы с кем, — Даша запинается, теряется. — Прости, я не то имела в виду.

Вовка усмехается.

— Да я просто хотел показать тебе кое-что. Я же типа гид. Спец по местным красотам. На твою невинность покушаться не собираюсь. Хотя с тобой, Даша, я готов где угодно и когда угодно. Ну ты же всё и так понимаешь. Пойдём, — он вынимает из кармана фонарь и лезет в кусты.

Даше ничего не остаётся как пробираться вслед за Вовкой. Ветки колются и неприятно щекочут лицо, в какой-то момент тропинка петляет, поднимается вверх, потом резко уходит вниз, и Вовка поворачивается, чтобы дать ей руку. Теперь она понимает, зачем он попросил одеться по-походному. Они карабкаются по корням и камням, затем снова пробираются сквозь густые заросли чего-то по-лесному дикого и пахучего. Даша не жалуется и тешит себя надеждой, что оно того стоит. Вообще-то она не любит сюрпризов. Шум реки становится сильней, за кустами появляются просветы, и в свете луны ей удаётся разглядеть противоположный берег. Наконец они выходят к небольшой пещере.

— Вот здесь твой хладный труп никто и искать не будет, — шутит Вовка, глядя в её растерянное лицо. — Ещё немного осталось.

Они обходят пещеру и останавливаются. Перед ними открывается освещённый луной узкий берег, подающийся влево, а на изгибе — скала высотой метров в пять, с которой несётся вниз небольшой водопад. Даша замирает, прислушивается. Звуки цикад еле пробиваются сквозь шум воды. Брызги в лунном свете при полном безветрии создают неподвижную дымку, белым ореолом окутывающую прозрачные струи.

— Как круто, — шепчет она, не отрывая взгляда от водопада. — Но почему сюда дороги нет? Такая красота, и никто не видит?

— Дорога с другой стороны, чтобы смотреть через реку. Там тоже красиво, но не покупаешься. А по местному поверью, кого омоют воды этого водопада в лунном свете, тот не будет знать плохих снов.

Даша с сомнением смотрит на Вовку.

— Это ты только что придумал?

— Нет, конечно. Просто поверье старое и малоизвестное. Ну что, купаться будем?

— А предупредить взять купальник нельзя было?

— Нет, купаться нужно только голышом.

— Ой, я, наверное, не рискну.

— Да не волнуйся ты, здесь безлюдно, а я закрою глаза.

Ночь, как назло, тёплая, воздух даже у воды пропитан остатками дневного зноя.

— А ты там уже купался?

— Конечно, неужели ты думаешь, я отправлю тебя в реку, не зная дна? Там камни, но мелкие, не поскользнёшься. За водой есть выемка в скале, можно спрятаться.

— Давай сначала ты, — говорит Даша.

Вовка, не задумываясь, отходит за куст, быстро сбрасывает с себя одежду и идёт по узкой полоске берега. Заходит в водопад, фыркает, машет руками, потом ненадолго исчезает из виду и, когда Даша уже начинает волноваться, не сгинул ли он в глубине пещеры, снова появляется, замирая под бегущими струями. Тела отсюда почти не видно, так что приличия будут соблюдены, и она решается. Подождав, пока Вовка выйдет на берег и напялит на себя брюки, она скрывается за теми же кустами и повторяет его путь. Сначала шагает по прохладному песку, потом ступает на каменистое мелководье. Вовка не наврал, камни мелкие и почти не колют стопы. Она вдыхает влажную дымку, протягивая перед собой руку, прежде чем зайти под струи. Вода неожиданно холодная — видимо, горный ручей не успевает прогреться по дороге — но не настолько, чтобы тело забилось в ознобе. Даша стоит под бегущими струями, сквозь капельную взвесь смотрит на низкую луну и понимает, что этот момент она запомнит навсегда. Затем делает шаг назад и прячется в обещанную выемку в скале. Места здесь мало, но вид на водопад изнутри потрясающий. Она переводит дыхание, делает шаг вперёд и кричит «а-а-а!» во весь голос — эмоции её переполняют. Открыв глаза, Даша видит перепуганного и запыхавшегося Вовку, стоящего в намокших штанах у края водопада.

— В чём дело? Укололась? — спрашивает он, протягивая ей руку.

— Нет, это я… случайно, — говорит Даша, скрещивая руки на груди и прячась под струями.

— Тьфу ты, — сердито ворчит он, разворачиваясь к берегу. — Напугала.

— Вовка, прости. Иди сюда, — зовёт она, — постоим вместе.

Он на ходу оборачивается и говорит, перекрикивая шум воды:

— Купайся и выходи. Я оставлю тебе в кустах свою майку. Наденешь её, чтобы обсохнуть. Только не ори больше.

Вовка бредёт вперёд, и Даша чувствует колкое разочарование. Она, наверное, тоже влюблена, но это неточно. Вдруг она понимает, как глупо себя ведёт, играя с ним в игры, потому что у Вовки — всё точно, и она это прекрасно знает. Женщина всегда знает, когда в неё кто-то влюблён по-настоящему.

Даша замирает под струями, которые уже не кажутся ледяными, позволяя им свободно скользить по телу, обволакивать его живым, подвижным коконом.

Вовка её привлекает, но у них мало общего. Он никогда не предаст, а это очень важно, но со временем его прямолинейность и грубоватые манеры начнут её отталкивать, она станет его перевоспитывать… У них нет общей судьбы, только точки пересечения.

По пути в пресловутые кусты Даша отбивается от комаров и думает о том, что этот водопад какой-то жутко философский. Вовкина длинная майка оказывается весьма кстати, но комары безжалостны, и она поспешно натягивает свою одежду. На берегу уже горит небольшой костерок, у которого они быстро сушатся, и Вовка принимается рассказывать ей, как однажды слегка пьяненький турист из большой группы присел отдохнуть в пещере и уснул, и все потом долго его искали. Даша смеётся, прикидывая, сколько из вышесказанного Вовка приврал. Ну уж поиски с собаками — точно выдумка…

— Ну что, поедем домой?

— Да, а то мои волноваться начнут.

— Отвернись.

Он тушит костёр самым доступным мужчине способом, и Дашу это немного коробит. С другой стороны, не черпать же воду ладонями из реки?

Ей уезжать через два дня. Они не увидятся целый год, и вряд ли Вовка станет писать письма. Всю дорогу домой она греется о его спину, стараясь не думать ни о чём. Он глушит мотоцикл за три улицы до её дома: ночью шум мотора разносится далеко, и Вовка не хочет, чтобы ей нагорело.

— Спасибо, — говорит Даша у калитки. — Это было круто.

— Так и было задумано. Прощай, хорошая девочка Даша, — говорит он, быстро машет рукой и исчезает в темноте.

Так уж выйдет, что Даша уедет в свой северный город навсегда, потому что бабушка заболеет, затеется переезд, дом будет продан, и поводов приезжать в южный город у неё не останется. Она будет отлично учиться, исколесит мир, найдёт того самого, с общей с ней судьбой, и через много лет, с появлением соцсетей, попытается найти Вовку, давно не проживающего по знакомому ей адресу, но тот как в воду канет. Его старые знакомые расскажут ей, что он серьёзно увлёкся туризмом и вроде бы подался в Латинскую Америку, но подтверждений этому сыскать не удастся. Она с лёгкостью сможет представить его в джунглях Амазонки или на озёрах Патагонии и будет считать, что красоты самого знаменитого водопада Игуасу не сравнятся для него с тем лесным безымянным водопадом под луной.