Имя на салфетке (гет)

Чендлер вернулся в дом, прикрыл дверь и прислушался. В доме было тихо. Не абсолютно тихо — Моника возилась на кухне, прибирая тарелки, в раковине бежала вода, тихо гудел кондиционер, но для их дома это была почти идеальная тишина.

— Давай помогу, — предложил Чендлер, заходя на кухню.

— Не стоит, — коротко сказала Моника, заставляя его вглядеться в ее лицо.

— Все в порядке?

— Не знаю… ты мне скажи, — она поставила очередную тарелку в раковину и круто повернулась. — Мы уже жалуемся друг на друга нашим друзьям?

— Что? О чем ты?

Но Чендлер уже догадывался о чем. Конечно же, Джо не сумел удержаться от попытки помочь ему, им обоим. Часто это было неловко и на время лишь усугубляло ситуацию, но Чендлер не мог на него за это злиться.

— А ты не догадываешься? — Моника нервно заправила за ухо прядь волос одетой в резиновую перчатку рукой, живо напомнив ему какую-то сцену из их прошлой жизни. — Джо спросил у меня, как у нас дела, а потом сказал, что мы все сможем преодолеть, если будем заодно. Так что именно мы должны преодолевать, Чендлер?

Он помолчал, вздохнул и собрался с мыслями, прежде чем предпринять очередную, как он чувствовал, безуспешную попытку. Но, в конце концов, он дал обещание другу.

— Послушай, я ничего такого не говорил. Просто сказал, что мы мало проводим времени вдвоем и…

— О господи! Мы опять об этом? — перебила его Моника. — Мы родители, Чендлер, родители!

— С этим я не спорил.

— Да? А мне иногда кажется, что ты так до сих пор так и не повзрослел, и не в состоянии понять, что это значит!

Это было несправедливо, и она знала это — ни разу Чендлер не подвел ее в том, что касалось детей. Он был прекрасным отцом — готовым часами слушать крики, не теряя самообладания, вставать посреди ночи по малейшему писку из детской и сохранять хотя бы видимость спокойствия, когда кто-то из близнецов, а то и оба сразу, заболевал. Часто именно он был тем, кому удавалось держать себя в руках и принимать быстрые, правильные решения. Но Моника просто не могла перестать сражаться с этими ветряными мельницами. И злиться на него было проще, чем разбираться в том, что происходит с ней самой. Для этого она слишком устала и слишком много истратила — души, времени и сил. Она жила на грани своих физических и душевных возможностей, и тратить их еще и на это просто не могла.

Но она сразу поняла, как глубоко ранили Чендлера ее слова. Он очень давно не смотрел на нее вот так. Если вообще когда-то смотрел.

— Я просто хочу побыть со своей женой! Не думаю, что это такое уж преступление или ребячество.

— Да нет, конечно, но, послушай… — она попыталась смягчить собственную резкость.

— Нет! Нет. Я знаю все, что ты хочешь мне сказать. Ты знаешь все, что я могу сказать в ответ. Пожалуй, будет лучше, если я просто пойду и остыну…

Хождение по стремительно темневшим, опустевшим к вечеру улицам оказалось сомнительным удовольствием. Тем более что спустя полчаса, как назло, начал накрапывать дождик. Руки стали мерзнуть, а мелкие капли, собираясь в капли покрупнее, норовили скатиться за шиворот. Чендлер зашел в небольшую кофейню в конце улицы, но от кофе голова потяжелела еще больше — сказывалась беспокойная ночь (Джеку приснился кошмар, и он до утра проспал в родительской кровати, время от времени ворочаясь, взмахивая ручонками и что-то бормоча — надо было не забыть выяснить, что именно он смотрел накануне), длинный рабочий день, а затем и вечер — хоть и до определенного момента приятный. А еще, конечно, тот факт, что он злился на собственную жену, которую до беспамятства любил.

Он должен поговорить с ней. Просто сесть и поговорить. Снова. Это ведь его Моника, и она должна услышать. Рано или поздно…

Он тихо отворил дверь, полагая, что дом уже погрузился в сон. Но в кухне горел свет, а за столом, положив голову на руки, дремала Моника.

— О, слава богу! — услышав приглушенные шаги, она порывисто поднялась и крепко обняла его.

Он погладил ее волосы.

— Прости меня. Я сам не знаю, что на меня нашло. Я…

Она покачала головой, а затем взяла его за руку и повела за собой в гостиную.

Какое-то время они молча сидели на диване близко-близко друг к другу, пальцы их были переплетены, а по лицу Моники было понятно, что она собирается с духом.

— Выслушай меня, пожалуйста, — наконец решилась она. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Я просто не совсем понимаю, как это изменить. Но я помню… я вспомнила, какой одержимой была Рейчел, и как это всех нас нервировало. А теперь мои дети втрое старше, чем была тогда Эмма, а я кажется просто застряла в этом состоянии гиперопеки… Но я буду стараться что-то делать с этим. Я правда буду.

— Я верю.

— И в качестве первого шага я договорилась с родителями и забронировала нам отель в Вермонте на ближайшие выходные.

— Моника… — Чендлер привлек ее к себе и нежно поцеловал. — Я так соскучился.

— Я знаю, знаю... Прости меня, — пробормотала она.

— Не вздумай извиняться, — он покачал головой и прижал ее к себе.

Какое-то время они сидели молча, утопая в этой близости.

— Кстати, о Рейчел, — заговорил он через некоторое время, вспомнив о странном разговоре с Джо этим днем.

Он помолчал.

— Что о Рейчел? — Моника взглянула на него вопросительно. — Ты говорил с Россом? Он звонил тебе?

— Кхм. Нет… нет, Росс мне не звонил.

— Тогда кто?

— Ну… впрочем, кого я обманываю — я никогда не мог ничего долго от тебя скрывать.

— И вообще от кого бы то ни было, — ввернула Моника.

— Хей! Ну, в общем, да. Одним словом, Рейчел у Джо…

— Что? — Моника озадаченно посмотрела на него. — В каком смысле она у Джо?

— Насколько я понял, у них с Россом вышла серьезная ссора, и она даже сказала… сказала, что они вряд ли помирятся. Они с Джо случайно столкнулись в кофейне вчера днем.

Моника откинулась на спинку дивана и задумалась. Ее реакция удивила Чендлера.

— Они же помирятся, верно? — сказал он. — Росс и Рейчел? Странно, что ни один из них до сих пор не объявился…

Моника вздохнула, ощутив новый укол вины.

— Скорее всего, никто из них не пришел по той же самой причине, по какой Джо не приехал к нам в первый же день прилета. Мы слишком замкнулись в своем мирке, ты был прав.

— Боже, говори это почаще, и я буду в два раза реже просить тебя о сексе.

— До чего мы дошли — ты вынужден просить меня о сексе!

— Не кори себя, — он поцеловал ее в макушку. — Ты замечательная мать, жена, шеф и домохозяйка. Просто иногда ты забываешь, что ты живой человек и у тебя нет клонов.

Она улыбнулась ему, и на этот раз их поцелуй был более глубоким и многообещающим.

— Насчет Росса и Рейчел… мне кажется, это вполне серьезно, — сказала она, когда они уже поднялись, чтобы отправиться в спальню. — Я давно уже замечала… да и ты, наверное. Я пыталась поговорить и с Рейчел, и с Россом, но они тоже замкнулись в себе.

— Знаешь, я гулял сегодня под этим дурацким дождем целых три часа…

— Два тридцать пять.

— Два тридцать пять. И я много думал о наших проблемах — и не только сегодня, но за все это время мне ни разу не пришла в голову мысль, что…

— Знаю, мне тоже, — подхватил она. — Это кажется настолько абсурдным — ведь есть мы, и дети, и наш дом, и все, что между нами…

— Неужели они подошли к той черте, за которой все это утрачивает свое прежнее значение?

Моника покачала головой и прижалась к мужу.

— Я уверена только в том, что не хочу даже знать о ее существовании.

— И не узнаешь, — пообещал он, крепко обнимая и целуя ее в висок.