Имя на салфетке (гет)

Пробуждение было отвратительным. Какое-то время Рейчел не шевелилась, словно это могло что-то изменить, избавить ее от неотвратимости наступающего дня. Избавить от мыслей о Россе, о том, что она сказала и сделала, и о том, чего едва не сказала и не сделала. Чуда не случилось. Тяжелые мысли заполняли ее голову, теснились в ней, подгоняли одна другую. Она то вспоминала подробности разговора с Россом, его выражение лица, собственные злость и страх, то возвращалась к вечеру, проведенному с Джо, где она тоже не была образцом сдержанности.

Прерывисто вздохнув, Рейчел откинула одеяло и резко села, сразу пожалев об этом. Выпитое накануне дало о себе знать ноющей болью в затылке и ощутимым подташниванием. Впрочем, похмелье стало лишь своего рода «вишенкой на торте».

— Джо? — Рейчел выглянула в гостиную, неловко переступая босыми ногами по полу. — Джо, ты дома?

Понимая, что он ушел, Рейчел одновременно испытала облегчение и стыд. Конечно, может быть он просто ушел за булочками к завтраку, но что-то подсказывало ей — он ушел от разговора, от этой звенящей неловкости, что должна была появиться между ними с утра. Он ведь прекрасно понял, что именно она хотела сказать, Рейчел была в этом почти уверена.

Она прошла на кухню и только тогда заметила послание, которое оставил Джо на их дурацкой доске для записей.

«Совсем забыл про встречу этим утром. Позвоню. Отдыхай».

Она слабо улыбнулась, а затем покачала головой и спрятала лицо в ладонях. Что ж, она сама превратила свое убежище в место для новой неловкости. Но, несмотря ни на что, здесь ей было лучше, чем дома… Господи, неужели она становится одной из тех дам средних лет, которые жаждут приключений на стороне? Мысль эта была оскорбительной, но не задевала Рейчел так, как могла бы, потому что в глубине души она понимала — дело вовсе не в этом. Ее собственный дом перестал быть ей домом. Возможно, он даже никогда и не был им по-настоящему. И если вспомнить, когда в последний раз она была просто счастлива, даже не осознавая этого, то это здесь, с Джо и Эммой, в этой тесной «мальчишеской» квартире.

Она включила чайник и прижалась лбом к прохладной поверхности кухонного шкафчика. Даже думать об этом было уже предательством. Но, странное дело, она почти не испытывала вины перед Россом. То, что она испытывала, можно было назвать скорее брезгливостью: по отношению к самой себе, к той лжи, в которой они все больше увязали, из месяца в месяц, из года в год. Прошло семь или восемь месяцев после их воссоединения, когда схлынула эйфория, и она впервые испытала этот холодный, мучительный страх — что они натворили?

Когда-то она сказала ему, что они никогда не станут прошлым. И в каком-то смысле — так оно и было. Они стали родителями. И они всегда будут бывшими, которые так долго и сложно забывали друг друга. Но и в настоящем их уже не было. Они прожили свое чувство, время от времени с отчаянием хватаясь за то, что было в нем светлого, за воспоминания, но не живые эмоции. И да — он был по-прежнему бесконечно дорог ей, и при одном взгляде на него внутри сворачивался клубок из щемящей нежности и непонятной тоски. И нет — он больше не был тем мужчиной, с которым она хотела разделить каждый свой день, каждую свою победу и каждый проигрыш. Она с удовольствием делила с ним заботу об Эмме, и какое-то время этого было достаточно. Но Эмма росла, и порой, встречаясь на кухне вечером после работы, они словно бы застывали в недоумении — о, и ты тоже здесь? Рейчел была готова поклясться, что видела это и в его глазах. А если нет… что ж, тем хуже для нее. Значит это только ее вина. Это она ошиблась, доверившись тому, что было давно и хорошо известно. И теперь эта ошибка перевернет всю их жизнь. Жизнь ее дочери, жизнь Росса, всей их маленькой и большой семьи. Разве что… разве что она сумеет смириться. Сумеет принять то, что есть между ними, как данность, и жить дальше.

Сможет ли она? Справится ли? И нужно ли это хоть кому-то на самом деле?

Черт. Как можно было настолько запутаться в собственной жизни? Головная боль стала почти невыносимой. Рейчел поискала на полках, но не увидела ничего даже отдаленно напоминающее аптечку. Зато болеутоляющее нашлось в ее сумочке. Проглотив таблетку, какое-то время она сидела, не шевелясь и стараясь ни о чем не думать. Но получалось из рук вон плохо.

Лучшее, что она могла сделать — это поговорить с Россом. Но ей нужно было время. Буквально пара дней, чтобы прийти в себя, заново ощутить себя в этом мире, обрести хотя бы подобие почвы под ногами. Вероятно, остановиться сейчас у Джо было не лучшим решением, но других у нее просто не было. Она не может поехать к Монике. Тогда их встреча с Россом станет неизбежной. Не может отправиться к матери. Та никогда не была чуткой родительницей и не отличалась особым тактом, но каким-то парадоксальным образом стала прекрасной, заботливой бабушкой. Поэтому Рейчел скажется больной и попросит ее посидеть с Эммой еще пару дней. А затем возьмет отгул на работе и, пока Росс в университете, заедет домой и соберет небольшую сумку самых необходимых вещей. Она оставит ему записку. Извинится за свою резкость, попросит подождать немного, дать ей время разобраться в себе. И будет надеяться, что он пойдет ей навстречу… снова.

Что же касается Джо… На самом деле, она даже не знала, что именно собиралась сказать. Что ей жаль? Что она по-прежнему неравнодушна к нему? Но что это изменит? Он недавно расстался с девушкой, которую любил и по которой очевидно тосковал. К тому же, он ясно дал понять, что не хочет ее признаний, что никому из них не станет от этого легче.

По губам Рейчел скользнула горькая улыбка. Когда-то она оказалась в очень похожей ситуации, но с Россом. Она даже отправилась в Лондон вместе со своими запоздалыми признаниями. Может быть, выставлять себя последней дурой записано где-то в ее ДНК? Сколько еще раз ей нужно пережить подобное, чтобы она усвоила урок? Жизнь не слишком щедра на вторые шансы. Впрочем, у них с Россом их было предостаточно. Но они снова и снова отказывались от них, пока дар не потерял ценность. А с Джо… с Джо ей придется просто принять все как есть. Он дорог ей. Очень дорог. И поэтому она должна уважать его желания. А точнее — его нежелание ворошить прошлое и ставить под удар дружбу.

* * *

Спустя пару часов Рейчел оказалась перед дверью собственного дома. Ноги были ватными, сердце то заходилось в лихорадочном стуке, то замирало. Провернув ключ в замке, она осторожно открыла дверь и прислушалась. Внутри стояла тишина. Она зашла в холл, но не стала включать свет. Было унизительно красться по собственному дому, словно вор, но она ничего не могла с собой поделать и, осторожно ступая по ковру, направилась к лестнице.

— Рейчел?

Внутри все оборвалось. Невероятным усилием она вынудила себя повернуться, а затем и пройти в гостиную — там, в кресле, полулежал Росс и смотрел на нее заспанными, усталыми глазами.

— Что ты… что ты здесь делаешь? В смысле, ты что, спал здесь? И ты ведь должен быть сейчас на работе, разве нет?

В голове и во рту была каша. Она проговаривала слова, но не до конца осознавала их смысл. Просто привычные фразы, не значащие сейчас ровным счетом ничего.

— Да, я… — он выпрямился и внимательнее посмотрел на нее, — я решил дождаться тебя вчера вечером и, видимо, уснул.

— Что ж, твоя спина вряд ли скажет тебе спасибо.

Рейчел натянуто улыбнулась, и ее саму замутило от этой улыбки.

— Рейчел… — Она не ответила и даже не взглянула на него. — Мы ведь не будем говорить о моей спине, правда? — Он неуклюже поднялся и замер в нерешительности. — Послушай…

— Росс, — она прервала его взмахом руки, — я просто зашла за вещами. Я поживу у… подруги несколько дней. Эмма пока побудет у мамы. Мне нужно все обдумать. Да и тебе, наверное, тоже.

— Рейчел, — он шагнул к ней, она инстинктивно отступила, и он замер. — Я просто хочу сказать, что между мной и Дани ничего нет и быть не может. Ты же это понимаешь?

Она кивнула.

— Я понимаю. Я правда понимаю. Но если бы даже было… я бы тебя не винила.

Она в отчаянии посмотрела на него и прижала руку ко лбу. Ей не хотелось продолжать этот разговор — но что изменят эти несколько дней? Ровным счетом ничего. Стоя сейчас здесь, рядом с ним, она поняла это со всей оглушающей очевидностью.

— Послушай, то, что я сказала вчера, было неправильно. И жестоко. Но…

— Но это было правдой, — закончил он и посмотрел на свои руки.

У нее пересохло во рту. Сердце превратилось в плотный сгусток жгучей боли. Эта боль была физической, осязаемой, они делили ее, а она разделяла их.

— Росс… — теперь она потянулась к нему, а он отшатнулся — словно они танцевали какой-то диковинный танец. — К черту все это! — выпалила она. — Давай просто забудем, слетаем втроем в отпуск или…

— Все это — это мы, Рейчел, — он сглотнул и посмотрел на нее с отчаянием приговоренного. — И то, что между нами. То, чего уже нет. Ты ведь не любишь меня больше…

— К черту и ее тоже… к черту любовь,— сдавленно проговорила Рейчел, глотая слезы. — Может катиться к дьяволу! Я просто… Росс, я…

— Я знаю, — он протянул ей руки, и она все-таки прижалась к нему всем своим вздрагивающим телом. — Я знаю.