Время Химер (джен)

Над горами медленно вставало солнце. Ярко-синее небо как будто присматривалось к земле. В тишине голоса раздавались особенно звонко.

— Ну чего, выпускаем их сегодня?

— Да, время пришло.

— А может, все-таки не нужно?..

— Нет, время уже пришло...

* * *

— Глупости все это. Суеверия, — фраза прозвучала чуть более пафосно, чем предполагалось.

Ганс обвел презрительным взглядом окружающих и сплюнул на пол. Бог знает, как надоели ему все эти страхи и опасения приземленных обывателей. Они даже ночью в туалет не пойдут, только бы не нарушать общественную идиллию. Навлечь беду дурной приметой — эта идея преследует их не хуже чудовищ, о которых они так любят рассказывать. И это вечное ожидание беды. Их послушать, так тьма плещется где-то у самого порога их жилищ. Заглядывает по ночам в окна. Тихо прокрадывается в не прикрытый рукой, разинутый от зевоты рот.

Сколько уж лет жил Ганс в этой богом забытой деревушке. И сколько тысяч раз выслушивал он эти страшилки. Серые карлики, когтистые летающие химеры. Байки полоумных старух. Нет, расположение этого населенного пункта было и вправду хорошее. В двух шагах от перевала. На той стороне гор — большой и богатый город соседней страны. Дорога здесь вроде и рядом, и в то жевремя деревня словно на отшибе, в тени мощных отрогов взмывающих ввысь горных гордых камней. И тем не менее. Сколько лет уже здесь, а все никак не привыкнуть к глупостям местных суеверий. Вот и сейчас, услышав рациональный довод разума, они только в испуге хлопают глазами и вот-вот начнут причитать и охать.

— Зря вы так, уважаемый. Мы не одни в этом мире. Много более древних и малоизученных существ и народов обитают на земле и помимо нас. А уж те, кто населяет наше ущелье…

— Дайте угадаю, — перебил его нетерпеливый Ганс, изображая на лице сладкую благодушную улыбку. — Те, кто обитает в вашем ущелье, выпивают кровь у младенцев и обгладывают до костей ноги молодых девственниц.

— Зря вы так … — опять повторил кабатчик, покачивая в молчаливом осуждении головой. — Нам следует уважать существ, соседями которых довелось быть.

— Э, погодите-ка, да вы не местный? — неожиданно хлопнул Ганса по плечу сероглазый мужчина из-за соседнего столика. Длинные седые волосы его растрепались, и слегка покрасневший нос красноречивее пустых бутылок, уставивших его стол, говорил о количестве выпитого. Ну да, Эрнст Красный Нос, куда же без него. Любитель пересказывать страшные истории да наплести невесть чего, пока худющая как жердь женушка не пригвоздила его своим убийственным взглядом. И кто бы сомневался, любой заявившийся в этот тесный мирок меньше, чем сто лет назад будет считаться неместным. Ганс только обессиленно хмыкнул в ответ и закатил глаза к потолку.

— Так вы не слышали наших историй! — воскликнул, ничуть не смущаясь реакцией собеседника, Красноносый Эрнст. Тонкие бледные его пальцы шевелились, казалось бы, отдельно от всего остального тела, нащупывая в воздухе видимую только ему одному нить. Чуть покачиваясь в такт своим мыслям, он продолжил:

— У нас их называют Химеры. Говорят, это души брошенных человеком друзей. Собак там всяких, кошек. Может, даже хомячков. Они превращаются после смерти в беспощадных сильных чудовищ, разрывающих своими мощными когтями кожу и мясо. Их клюв может запросто раздробить кость. Что они с удовольствием и делают. Смерть наступает очень медленно. И все это время чудовища сидят неподалеку, чуть склонив голову, и наблюдают за мучениями жертвы своими желтыми равнодушными глазами.

При этих словах рассказчик взмахнул руками, видимо, изображая крылья жутких животных, и повернул голову набок, почти положив ее на одно плечо. Седые немытые волосы и впрямь стали похожи на перья неопрятной птицы-убийцы. Однако глаза портили эту картину, они были вовсе не желтые, а мутно-серые, с красными от выпитого прожилками.

Вглядевшись в них Ганс, только хмыкнул, прогоняя от себя едва не возникшее видение чудовищной птицы.

— Это полный бред, — чуть устало выдохнул Ганс. — Если это души собак, при чем тут крылья? И вообще, вы тут, кажется, путаете Химер с Гарпиями. Вот у Гарпий крылья, да. И когти.

При этих словах Ганс невольно поежился и для поднятия духа вновь сплюнул на пол. Все-таки буйная фантазия этих деревенских забулдыг могла породить неприятные картины в чувствительной натуре не обделённого фантазией человека.

Ганс уже собрался парой едких аргументов разбить все версии захмелевшего деревенщины, но поток версий и ужасов неожиданно иссяк. Эрнст замер, безучастно уставившись бездумными глазами в пространство.

«Так, этому больше не наливать», — скривился про себя Ганс.

— А ведь вы наверняка не слышали, — встрял вдруг другой завсегдатай, — об этих случаях. Пропажах. Конечно, в официальных отчетах ничего такого найти нельзя. Но у нас же каждый знает...

«Каждый знает», — запрыгали в мозгу Ганса упругие мячики. Как же ненавидел он эту фразу. Нет, конечно, он и сам слышал о странных исчезновениях людей на перевале. Иногда поодиночке, реже целыми группами. Но ведь перевалы и в наше время все еще представляют собой разнузданную природную стихию, непредсказуемый элемент в таких местах присутствует всегда. И только скудоумное воображение завсегдатаев баров и деревенских посиделок могло нарисовать вместо логического закона природы каких-то невнятных чудовищ.

— Страх и только страх — настоящая причина неисчислимых бед. Вы боитесь перемен, боитесь будущего, шарахаетесь от прошлого, прячетесь от настоящего, — Ганс опять поморщился. Высказанные наболевшие слова выглядели слишком пустыми и высокопарными. — Страх — это и есть ваша главная химера. Он отнимает силы, туманит ваши мозги, убивает решимость.

— Это все красиво звучит, но я бы вам не советовал соваться сегодня на перевал. К вечеру будет буря.

Сердобольный кабатчик вглядывался печально, вот-вот слезу пустит. Ганс только фыркнул. Наверняка за этим мнимым участием скрыт тонкий расчет. Вероятно, хитрый кабатчик ждет, что вернувшийся через пару дней Ганс обязательно зайдет опровергнуть пугающие прогнозы, сам пропустит кружку-другую и зрителей соберет на свой обличительный рассказ. «Плохая реклама — тоже реклама», — всплыл в мозгу дурацкий слоган.

Вот так, когда долго живешь на одном месте, да еще в тихой затхлой деревушке вроде этой, любое элементарное действие становится событием и любое решение — практически подвигом. Напрасно Ганс вообще сюда зашел, в этот кабак. Знал же, что в деревенском клубе будут сотни пересудов и нелепых идей. Но человек, принесший ему эвергенгусы — редкий вид горных цветов, растущих только в этой местности — назначил встречу именно здесь. На самом деле, куда ни кинь, а сделка была хорошая. Эвергенусы — очень полезные лекарственные растения, особенно во время цветения. И годны к употреблению только в свежем виде, еще наполненные силой живой жизни. Бутоны появляются на них редко, пару раз за несколько лет. И как раз завтра там, за перевалом, ярмарка. Если Ганс принесет туда цветы, а они долго не хранятся, но пару суток точно выдержат, то может неплохо заработать. Цветы нести не тяжело. Можно преодолеть перевал пешком. В той каменистой и хитрой местности пеший путь был самый короткий. Самое позднее завтра часов в семь утра Ганс уже будет на месте. Да, затея немного идиотская. Но большую часть пути он пройдет еще при дневном свете. На ночь можно будет устроиться в маленьком старом монастыре, притулившимся к одной из скал почти на самой вершине перевала. Поговаривали, что там до сих пор живет пара полоумных монахов, но не прогонят же они усталого путника на ночь глядя. Кажется, в путеводителе по этим местам было сказано: «..вам непременно следует заглянуть в чудом уцелевший вопреки всем непогодам старинный монастырь XVIII века. Вы сможете воочию убедиться, в каких спартанских условиях приходилось коротать свои дни монахам и путешественникам пару столетий назад». Да, условия и вправду спартанские. Судя по фотографиям, Ганса там ожидали щелястые дощатые стенки, узкое подслеповатое окно. Грубый топчан и какая-то шкура, изображающая из себя и одеяло, и подушку, и простыню с покрывалом. За двести лет мало что изменилось. Да еще эти полоумные монахи, неизвестно за каким чертом живущие в таком странном месте. Зато как только рассветет, а светает тут рано, можно будет вновь двинуться в путь. Заработанные деньги стоят некоторых неудобств. Да и вообще, давно пора встряхнуться.

Ганс даже глаза закрыл, представляя себе тихую узкую дорогу и звенящую тишину одиночества. Синее небо над головой и неплохое денежное вознаграждение впереди. Не так уж все и глупо, на самом деле. Стараясь не раздражаться, Ганс продолжил:

— Во-первых, никакой бури не будет. Посмотрите, какое ясное небо, ни облачка. И синоптики ни о чем таком не предупреждают, заметьте. А современные прогнозы, уважаемый, — на этом слове Ганс сделал особенное ударение, — отличаются удивительной и все возрастающей точностью.

Кабатчик напрасно попытался возразить. Ганс лишь набрал побольше воздуха в легкие и зашел на второй круг убеждения:

— Во-вторых, как могут просвещенные люди, — при этих словах он вновь обвел взглядом собравшихся, — в наш не каменный уже век верить каким-то сумрачным бабкиным сказкам? Души обиженных друзей, железные клювы, черные когти…

— Черные клювы и железные когти, — поправил его кто-то из угла.

— Это все равно уже, — устало вздохнул Ганс. — Не имеют значения подробности. Страшилки необразованных старух, выдумки, понимаете?

Логически-стройный и неоспоримый в своем изяществе вопрос повис в тишине. Очевидно, возражения были разбиты на корню, и оппонентам сказать было совершенно нечего.

— Как хотите, уважаемый, — тихо ответил кабатчик, почему-то отводя глаза, — мое дело предупредить. Ваше — решать по-своему.

— Предупредить о чем? — взревел начавший терять терпение Ганс, — О чем, я вас спрашиваю? О якобы приближающейся неизбежной катастрофической буре? О якобы ужасающей лавине, хотя, заметьте, предсказывать лавины до сих пор еще никто толком не научился? О, самое страшное, неведомых чудовищах, крадущих души людей?

— Химерах, — поправили из угла справа. — И не душу, а жизнь. Настоящую жизнь, ту единственную, которая у вас есть.

— Пф, — только и смог что сказать Ганс. Как же он от всего этого устал. Смехотворный спор, поначалу казавшийся просто нелепым, как в дурном сне, никак не хотел кончатся. Тупая упертая убежденность окружающих людей в неких безумных теориях все больше напоминала зубную боль.

«Да что ты с ними споришь-то? Доедай и уходи», — настойчиво шептал внутренний голос.

Ганс дернул плечом. Опрокинул одним лихим движением последние капли пива из чуть запотевшей толстобокой кружки. Положил на потертый стол пару монеток и молча отправился к выходу.

— Вы хоть оденьтесь потеплее, может, это как-то поможет, — крикнул ему вдогонку все тот же сердобольный сопереживатель из правого угла.

Ганс опять лишь молча сплюнул. Не было уже прежнего запала в груди. И слов почти не осталось.

Всю свою жизнь Ганс привык идти наперекосяк, вопреки и против. Мать хотела видеть его в судейской палате. Адвокатом. С этими дурацкими мантиями. Или париками. Может, их сейчас уже и не носят. Но ведь носили же. Отец ушел из дома еще до того, как услышал первый крик Ганса. Так что часть мужского воспитания взял на себя дедушка. «Лучшая работа — это пасечник», — воздев к небу морщинистый толстый палец, говорил он. Но Гансу не нравились пчелы. Мерзко жужжащие, глупо отдающие свои жизни. Коварно выбирающиеся из улья и отправляющиеся искать новых хозяев… Нет, эти полоумные твари вовсе не стоили того, чтобы посвящать им всю жизнь.

Но дедушкину страсть к свежему воздуху Ганс перенял. И в итоге стал садовником. Жалел ли он? Нет, ни на секунду. Люди всегда казались ему мелкими, приземленными и глупыми. Непостоянными и непредсказуемыми. Куда лучше было иметь дело с растениями. Что ж. За почти сорок лет работы на свежем воздухе Ганс получил несмываемый загар, крепкую дыхательную систему и небольшую сумму, которую как раз хватило на покупку дома в этой богом забытой деревушке. Сейчас на почту регулярно приходила небольшая пенсия, а в доме было хоть и пустовато, зато просторно. Вокруг же дома простирался сад. Нет, не так: Сад. Ганс любил ранним утром выбежать на прохладный морозец и попроведать свои растения. Послушать свист просыпающихся птиц. Приметить вновь обнаглевших вредителей. И наметить план действий.

Сейчас он шел по удалявшейся от деревни дороге. На плече висела сумка с эвергенгусами. А в душе, несмотря на солнечный день, поселилось сомнение. Казалось, что тихо и незаметно из щелей уже начали просачиваться серые карлики. Об этих существах в деревне говорить не любили. Но боялись их не меньше Химер.

— Они приносят несчастье, эти ребята. Их пустые глаза высасывают из тебя жизнь. Лучше бы их не видеть вовсе. Они могут отнять все силы, просто стоя рядом. Но горе тому, кто окажется вдалеке от людей один на один с этими существами, — так, пропустив пару лишних стаканчиков, отваживались заявить местные знатоки.

И Ганс не то чтобы верил им, но не мог не прислушиваться. Иногда ему и самому казалось, что живет в этих краях что-то такое — безнадежное, унылое. Отнимающее силы и радость. Черные вершины гор, за которые цеплялись, застревая, тяжелые тоскливые тучи, словно подтверждали существование всякой нечисти. Мокрый пронзительный ветер, до костей холодивший сквозь любую одежду, казалось, упрямо шептал: «Забудь любую надежду, мир ужасен, поверь». Длинные дождливые ночи, сменяющиеся короткими, подслеповато-тусклыми днями, полными снега и метелей, вселяли уверенность, что за каждым углом тебя ждет ожившая подземная тварь-убийца.

Сейчас, бодро идя по горной тропе, Ганс даже как будто слышал тихое шарканье маленьких ног. Но даже не встреча с карликами пугала его. В конце концов, в сумке за плечом у него была охапка лечебных цветов эвергенгусов. Своим золотистым светом они прогоняли уныние. Только вот поговаривали, что вслед за карликами обычно приходят Химеры. Помнится, Ганс соглашался, что это утверждение вполне логично: равнодушие и уныние привлекают чудовищ. Но, кажется, вернуться в деревню сейчас было бы очень глупо. Публично признаться в том, что боишься страшилок завсегдатаев деревенского кабака, Ганс решительно не мог. Да и солнце в высоком синем небе не предвещало ничего плохого. Ганс только сжал в полоску тонкие губы и решительно отправился верх по склону. Взглянув на яркое солнце над головой, прошептал слова старинной смешной молитвы: «Брат мой, Солнце! Помоги же слабому сему». И быстрее зашагал вперед.

* * *

Едва за Гансом захлопнулась дверь кабака, как оживленные голоса заплескались в посиневшем от дыма помещении.

— Бури всегда приходят в ясные дни.

— Когда дует северный ветер.

— Или восточный.

— Да хоть южный, это неважно... Просто бывают дни, в которые обязательно приходят бури.

— Там на перевале ему некуда будет спрятаться от них.

— А потом в газетах напишут: «Пропал без вести».

Кто-то хмыкнул при этих словах:

— Конечно, пропал, костей же они не оставляют. Сперва обсасывают добела, а потом перемалывают в труху своими твердыми клювами.

— А жаль. Неплохой, в сущности, был человек этот садовник.

Наступила минутная пауза. В тишине, без привычного плеска разговоров, вдруг стали особенно заметны острые тонкие лучи солнца, заглянувшего сквозь пыльное окно. Кто-то пробурчал под нос нечто невразумительное, кто-то прокашлялся, тот человек, что сидел в углу, осторожно вздохнул.

— Так что, их и вправду никто не видел, этих Химер? — подал голос молоденький помощник местного пекаря, невысокий парень с крупными веснушками на носу, весь разговор хранивший почтительное молчание.

— Не, ну как тебе сказать, — ответил ему самый словоохотливый завсегдатай. — Как сказать. Не то что бы не видели. Но рассказать об этом было некому.

И добавил после непродолжительного молчания:

— Всех съели.

При этих словах глаза у парня с веснушками округлились.

— Всех… — тихо прошептал он.

— Не, Натан, зачем ты сгущаешь краски! — воскликнул низкорослый лысеющий господин. — Все не так мрачно. Вот наш Эрнст их видел. Видел и остался жив.

— Да, — протянул Натан немного обиженным голосом. — Видел-то он их, может, и видел, да только спрашивать его об этом бесполезно. Все равно ничего не расскажет.

Тут настала пора обижаться парню с веснушками. Он фыркнул и разочарованно протянул:

— Эдак кто угодно, даже я, могу наврать, что их видел. Просто рассказывать об этом не хочется.

— А ты, я вижу, не прочь познакомиться с Химерами поближе, да, любитель приключений? — низким, почти рычащим голосом процедил кабатчик.

— Да за что ты так на парня-то, Стефан? Ему просто хочется узнать правду...

— Можно подумать, это возможно, — скривил губы в нехорошей усмешке кабатчик. Всем своим видом он словно говорил: «Ох, и надоели мне эти любители приключений».

— На самом деле, — задушевным голосом, почти прикасаясь к самому уху недоверчивого помощника пекаря, прошептал лысеющий господин, — на самом деле даже сейчас среди нас сидит человек, который слышал все о той встрече…

С радостью встретив ошалелый взгляд собеседника, посетитель продолжал, понизив голос до еле различимого шепота:

— Я точно знаю, как это было. Эрнсту тогда очень повезло. Эти твари почуяли крупную добычу и пролетели над расщелиной, в которую наш Эрнст забрался, чтобы справить нужду. Он и видел-то их мельком. Но с тех пор этот парень со странностями...

— Слушай, Алан, если Эрнст никому об этом не говорил, то как же все-таки узнали?..

Спрашивающий не успел закончить.

— Эх, вижу, какой темный и недоверчивый народ здесь собрался. Ладно, черт с вами, слушайте.

И Алан торжественно начал рассказ. Для пущей важности он выпрямился, и подсел чуть поближе к окну, так что теперь выражение лица его никто не видел, только темный силуэт на фоне золотистого света. Но жадно хватавшим каждое слово слушателям это было уже и неважно. Вытянув шеи, они внимали его словам, каждый представляя себе красочные картины, одна ужасающей другой.

— Тот день был совсем как нынешний. Начинался с ясного морозного утра. Чистое небо, сверкающий снег. Ничто не предвещало бури, и именно поэтому-то было понятно, что она непременно настанет.

Алан самодовольно обвел взглядом затаивших дыхание слушателей.

— Я отправился сюда пораньше, чтобы пересидеть ненастье в тепле, в компании давних приятелей.

При этих словах на лице кабатчика Стефана проступила скептическая улыбка.

— Надраться он пришел с утра пораньше, как обычно, — тихо прошептал Стефан себе под нос.

Алан многозначительно откашлялся и продолжил:

— Буря уже давно утихла, когда сюда прибежала женушка Эрнста. Народу тут было мало, люди не хотели рисковать, отправляясь в такое время на улицу. Хотя нашу деревню здорово защищают отроги и по улицам можно ходить почти безбоязненно. Она залетела в кабак: волосы растрепаны, глаза безумны. Подбежала к Стефану и потребовала стакан виски. Вот так, с порога. Выпила одним глотком, а потом тихо сползла на стул и говорит:

— Кажется, мне сегодня очень повезло.

Передавая слова женщины, Алан переходил на пискливый высокий голос, настолько неприятный, что некоторые слушатели поморщились. Рассказчик этого как будто совершенно не заметил и как ни в чем не бывало продолжил:

— Она сказала тогда так: «Мой Эрнст сегодня чудом вернулся домой. Буду теперь каждый праздник свечку ставить Пречистой Деве и Пресвятым святителям. Возвращался он от приятеля через перевал. Да припозднился в дороге, буря уже начиналась. А тут еще приспичило ему справить нужду. Вот, истинно говорят, неисповедимы пути провидения. Не выпей он тогда лишнюю кружку пива у прохиндея-знакомца, не прихватило бы его, не свернул бы он в ту расщелину, не видать бы мне больше моего муженька непутевого. Впрочем, может, если бы он не пьянствовал, то и вернуться успел бы до бури». Она пьяно всхлипнула, эти женщины вечно так: никогда не знаешь, когда расклеятся. Но я только набрался терпения, и вскоре она продолжила. «Сидит он себе в расщелине и вдруг слышит свист такой. Мерзкий. И запах гнили. Он еще сперва подумал, что в расщелине той кто-то сдох. А потом увидел что-то черное, низко над землей, медленное. Больше он ничего не видел. Только слышал. Крики. А потом стоны. Сперва громкие. Потом все глуше. И он сидел с голым задом и боялся даже дышать и все ждал, когда эти твари примутся за него. А потом стоны замолкли и слышался только хруст. И чавканье мокрого. А потом свист крыльев. У этих тварей такие тяжелые здоровые крылья. Поэтому они и летают низко. А после трапезы крылья еще и мокрые. Он для надежности еще часа три сидел в той расщелине. В нескольких метрах от места пиршества. И не мог решиться вылезти оттуда. Говорит, иногда глаза закрывал и думал, что лучше бы сразу сдох».

— Н-да, — протянул один из посетителей задумчиво. А потом махнул рукой и с сожалением добавил: — Эх. Только вот где гарантия, что она это все не придумала? Ну, для красоты. Типа, ее муж не просто спившийся забулдыга, а жертва мрачных обстоятельств.

В ответ на это кабатчик Стефан только рукой махнул.

Разговор дальше не клеился. Помощник пекаря был явно разочарован столь кратким повествованием, народ же в кабаке начал втихомолку собираться и незаметно выскальзывать за дверь. Казалось, несмотря на отчаянно сияющее солнце, тень черных чудовищ легла на лицо каждого слушателя. Уже через полчаса кабак опустел, и сумрачный кабатчик принялся протирать покрытые мокрыми пятнами столы.