Птица на ветру (гет)

Пальцы Пенелопы дрожали, когда та пыталась удержать стакан с водой. От очередного приступа удушливого кашля она согнулась пополам, едва успев ухватиться за край кровати, и настойка выплеснулась на ее ночную рубашку, распространяя по всей комнате резкий запах полыни. Миллисент зевнула — предстояла еще одна бессонная ночь — и принялась поить подругу, как ребенка, аккуратно придерживая ее голову.

Был ли то Фиделиус, что прибавлял Пенелопе беспечности, или укоренившаяся привычка балансировать на грани возможностей, но девушка искренне полагала, что окружила себя людьми проверенными, исключив возможность предательства. На шаги Миллисент она даже не поворачивала головы. Узнать ее тяжелую походку, над которой с таким удовольствием потешалась Паркинсон, было совсем несложно. Пэнси и сама не была эталоном изящества, но в свиту набирала лишь тех, на чьем фоне смотрелась наиболее выигрышно.

— Пенелопа, мне нужно, чтобы ты послала меня в город, — на одном дыхании выпалила Милли, стараясь не выдать своего волнения. Как и следовало ожидать, результат оказался обратно пропорциональным приложенным усилиям, и щеки предательски вспыхнули, весьма красноречиво свидетельствуя о том, что девушка не задумала ничего хорошего.

Недолго Пенелопа молча крутила в руках пустой стакан, а затем невозмутимо уточнила.

— Что ты имеешь в виду?

— Дай мне поручение, чтобы я смогла отлучиться в город на несколько часов. У меня там... личная встреча.

Воцарившаяся после этих слов тишина служила лучшим подтверждением того, что разговор с самого начала потек не по плану. К счастью, Пенелопа все истолковала по-своему.

— Неужели свидание? — оживленно переспросила она. — Давно пора, тебе необходимо выбираться из этой дыры, и чем скорее, тем лучше.

— Тебе-то в этой дыре неплохо, — возмутилась Миллисент. — Жила бы сейчас в пьяном домике в деревне и воспитывала рыжих детей.

— У меня, в отличие от тебя, выбора нет, — нахмурилась Пенелопа. — На Диагон аллее продают замечательные известняковые котлы, не чета местной подделке. Прикупи парочку для магазина, иначе когда мы в следующий раз начнем варить оборотное зелье, наши внутренности можно будет собирать по всей улице.

С непередаваемым выражением лица Миллисент выскочила на улицу и смешалась с потоком людей. Надвинув капюшон поглубже, она двинулась в противоположную от реки сторону — никогда не мешало лишний раз запутать следы. Девушка часто сожалела о том, что не умеет аппарировать или создавать портключи, даже на метле она летала с весьма сомнительной грацией и в последний раз — очень давно. Аделаида назвала бы ее самой бездарной ведьмой в городе — и была бы права по-своему.

В чем Астории было не отказать, так это в терпении. Миллисент чудовищно опаздывала, предпочтя прежде обзавестись пресловутыми котлами, пока их не успели расхватать особенно рьяные зельевары. Потеряв в ожидании три четверти часа, до парка у Темзы она добралась значительно позже назначенного времени и обнаружила Эсти благожелательно болтающей с каргами — ее каргами.

Если бы днем раньше Миллисент своими ушами не слышала каким ядовитым презрением сочились слова Астории в адрес бродячего народца, она бы подумала, что случайно забрела на встречу старых подруг. Ей малышки-полукровки улыбались, но все же сторонились, цепляясь за юбки матерей или пускаясь наутек. Эсти одну из них держала на коленях, а остальные вились вокруг недружным роем, галдя наперебой. Оливия, наиболее человекоподобная карга, которую случайный прохожий с легкостью принял бы за волшебницу, если бы не одежда, что-то увлеченно рассказывала, поминутно останавливаясь и дожидаясь одобрительного кивка собеседницы.

Миллисент нерешительно замерла посреди дорожки, не зная, что ей делать дальше: вмешиваться ли в разговор или, напротив, не привлекать к себе излишнего внимания. К счастью, Астория заметила ее первой и кивком указала на одинокую скамейку неподалеку от моста.

— Пару дней назад ты отлично сыграла меня, — оказывается, ее голос не всегда звучал одинаково медово. — Ты оказалась даже лучшей Асторией Гринграсс, чем сама Астория Гринграсс.

— Мне это ничего не стоило, — неуверенно улыбнулась Милли. Министр оказался прав: Астория столь же непредсказуема, как и ее отец, и кто знает, к чему она клонит.

— Я заметила, — холодно согласилась Астория. — Пара закономерных промахов, ничего серьезного, пустяки. Важно знать мне только одно. С чего вдруг ты выдумала оказывать мне услугу, о которой я не просила?

Миллисент, должно быть, очень глупо выглядела, изумленно рассматривая Асторию. На расстоянии нескольких сантиметров это лицо фарфоровой куклы выглядело пугающе неживым. Миллисент механически отмечала одинаково ровные стрелки на верхних веках, симметрично подведенные брови, и уже знакомые опасные огоньки в глазах. Эсти не зря была любимицей судьи: она была похожа на него так, как только может дочь быть похожей на отца.

— Ты хотела погулять на празднике, попасть на который иначе у тебя бы не было шанса, — вкрадчиво продолжала Астория, — вернее, у тебя даже не было шанса, что когда-либо будет шанс. А потом ты не смогла отказать маме, или побоялась, что отец перестанет покровительствовать тебе. И в довершении всего решила оказать мне благодеяние.

— Я не понимаю, — от такой Астории хотелось оказаться как можно дальше, — я что-то сделала неправильно?

— Ты самая настоящая идиотка, если еще сомневаешься, — выплюнула Астория. — Как ты посмела разговаривать с Дафной? Как посмела выдать ее отцу?

Миллисент подавила нервный смешок.

— Можно подумать, этого бы не сделал кто-то другой.

— Ты даже представить себе не можешь, сколько неприятностей нам доставил твой болтливый язык, — Астория вовсе не расположена была шутить. — Мой отец тебе не враг — он не разменивается на пешек вроде бедной сиротки, но если встанешь поперек пути мне или моим сестрам, — злобный тон настолько не вязался с благожелательной улыбкой, казалось, Эсти лишь продолжает уже начатый с Оливией дружеский разговор по душам, — если еще хоть раз попытаешься судить о том, о чем понятия не имеешь, сама будешь умолять, чтобы твоя глупая тетка отправила тебя хоть в Азкабан, хоть на Авалон.

Миллисент не могла избавиться от неприятного комка в горле.

— Я не сиротка, — только упрямо повторила она, всеми силами запрещая себе плакать. Не было никакого героизма в том, чтобы дерзить Аделаиде, абсурд заключался в страхе перед избалованной девчонкой, и все же она не могла заставить себя поднять глаза. И снова мелькнула в ее голове мысль о том, что Эсти выглядит и ведет себя много старше своих шестнадцати.

— А ты права, — насмешливо заметила та. — Хотя на мать совершенно не похожа. Ирма Кребб не в пример образованнее и сообразительнее. Я ведь ее видела, — пояснила она со снисходительной улыбкой. — В Стоунхедже.

Миллисент встрепенулась. Неожиданное признание Астории ошарашило куда больше, чем ее злой язык.

— Ты, конечно, почти ничего не знаешь о Стоунхедже, — удрученно покачала головой Эсти. — Ни о богине Андрасте, ни о Боудикке, ни о том, что выделяет Стоунхедж из других кромлехов. И даже о стоунхеджских магах ты ничего не слышала, иначе много раз подумала бы, прежде, чем разговаривать с Дафной, как простолюдинка.

— Зато ты знаешь о них больше всех на свете, — огрызнулась Милли. — И о Стоунхедже я слышала не раз. Его ведь Мерлин построил.

— Так считают, — серьезно подтвердила Астория, — дурочки вроде тебя. И запутавшиеся в своих небылицах болваны из Министерства магии. Я слышала даже версию, что там находится самое большое в мире кладбище друидов. Удивительно, как работает человеческое воображение, если его правильно подкармливать. Благо, что с исследованиями туда не сильно лезут.

— Почему это? — Миллисент вдруг стало обидно за людей, над которыми насмехалась Астория. Стоунхедж действительно как будто стоял в стороне от жизни волшебников. Об этом месте говорили с предыханием, туда стремилось множество любителей острых ощущений, но до сих пор там не было построено ни школы, ни научной лаборатории, в то время, как армянский Караундж, его брат-близнец, буквально кишел народом — на его склонах расположилась даже крошечная деревушка наподобие Хогсмида.

— Боятся, — коротко пояснила Эсти, задумчиво разглядывая мутную речную воду. — Проклятий людских и мести сверхестественных сил. Ирма искала там ответы на свои вопросы, но не задержалась. А я оказалась почти случайно и уже не готова променять истину на скучную жизнь дочки самого влиятельного политика на северных островах. Да, я одна из стоунхеджских волшебниц, в третьем поколении, если твой примитивный умишко способен извлечь из этого хотя бы крупицы смысла. Моя бабушка похоронена рядом с королевой иценов, Боудиккой, поднявшей много веков назад восстание против римских завоевателей. В окружении моих учителей я намерена провести всю свою жизнь.

— Так люди там все-таки живут? — удивленно выдохнула Миллисент. — И их много?

— Только избранные, — глаза Эсти блеснули. — Те, кого нынешнее магическое общество удовлетворить не может, кто стремится к возвращению к первоистокам. Мы поклоняемся древним кельтским богам и носим особенную одежду. Среди нас живы друиды и древний язык деревьев. И если я удостоюсь, однажды научусь колдовать без палочки.

— Поразительно, — хмыкнула Миллисент. Страх перед Асторией уступил место жалости. Подумать только, выпускница Бобатона, красивая и богатая девушка, по доброй воле хочет присоединиться к горстве полусумасшедших отшельников. Уж она знала цену этому преклонению перед древними кельтами — последователи учения со временем превращались в безликие тени, лишенные независимого мнения. Об облике местных женщин она предпочитала даже не задумываться.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — подала голос Астория. — Ты мне сочувствуешь, как добрые, но глуповатые люди сочувствуют поверженному врагу. Что нового она может найти в этой глуши, задаются они вопросом, и они правы. Ничего нового нам не сообщают, ничему новому не учат. Но горе тем, кто ищет лишь новизны тогда, когда старое — основы основ его жизни — стирается и покрывается пылью, не будучи востребованным. Стареет, исчезает. Возможно, это единственная ниточка, которая соединяет меня с бабушкой и позволяет не стать второй Дафной.

— В конце концов, это дело твое, — помрачнела Миллисент. Общение с Гринграссами иногда до невозможности ее утомляло. — Зачем ты меня сюда вызвала? Сказать, что я разговаривала с твоей сестрой не так, как положено преемнице друидов? Так объясни отцу, чтобы в следующий раз не просил помощи у бедной дурочки.

Астория снова закатила глаза, внутренне призывая себя к терпению.

— О том, что своим дерзким поведением ты дала Дафне понять, что не я в тот вечер танцевала на празднике, мы поговорим отдельно — после. Отец больше не побеспокоит тебя по этому вопросу. Ты удивишься, но теперь я прошу твоей помощи.

Как и обещала Астория, Миллисент удивилась.

— Мне никогда не позволят окончательно разорвать связи с семьей и податься в Стоунхедж, — с сожалением признала Астория. — В то же время, светская жизнь для меня — непосильное бремя. Цапаться с Дафной, принимать подарки от Анны, этой отвратительной женщины, терпеть любезности со стороны миссис Гойл, которая спит и видит, как отправить меня к алтарю со своим тролльим сынком? Это жизнь не моей мечты, Миллисент, а твоей.

— Сомнительные перспективы, — прыснула Милли. — Я не хочу замуж за Гойла.

— Зато ты хочешь жить в красивом доме с прислугой и отомстить тем, кто тебя унизил, — проницательно заметила Астория. — Не забывай, что я эмпат. Мне, как на ладони, ясны твои чувства. Или тебе больше по душе магазин Борджина?

— Ты сказала не доверять ни ему, ни твоему отцу, — вспомнила Миллисент. — Это было в записке. Что именно ты хотела этим сказать?

— Ни больше, ни меньше, чем уже сказала, — усмехнулась Эсти. — Отвечай точно на поставленный вопрос, ничего не прибавляй по собственной инициативе, иначе они сведут тебя с ума совместными усилиями. Отец мог бы расколоть Борджина одной только магией, но такие люди крайне редко убирают врагов своими руками.

— Безумие, — покачала головой Милли. — Неужели ты рассчитываешь скрыть подмену от судьи? Он будет в ярости.

— Он знает, Миллисент, — предупредительно вскинула руки Астория. — Он все знает. Отец с большим почтением относится к образу жизни наших далеких предков. Его мать, Эстер Грин, — это в память о ней меня называют Эсти, — заложила в нем глубокое уважение к традициям. Государство, в котором эти обычаи возведены в ранг законов, — вот то, к чему все мы, в конечном итоге, стремимся.

— Там никогда не найдется места магглам, — заметила Миллисент. — Да и доброй половине современных волшебников тоже.

— И что с того? — небрежно отмахнулась Эсти. — Через несколько поколений они мало чем будут отличаться друг от друга. Уже сегодня редкая волшебница способна видеть ауру, все мы недолго протянем без съедобной пищи, а без волшебной палочки маг все равно что без рук. Темный Лорд — лишнее доказательство того, что мы катимся в пропасть. Если для немногочисленной группы есть шанс перескочить ее и пойти дальше, только глупец не воспользуется возможностью.

— И судья согласен отпустить меня от Борджина? — недоверчиво переспросила Миллисент. — Я ведь еще не выполнила его поручение.

— Ты уже сделала намного больше, чем только можешь себе представить, — Астория упорно не смотрела ей в глаза. — А сделаешь еще больше, если добудешь те доказательства, о которых просил отец. Я уверена, ты сможешь совмещать эти две роли. Награда ведь стоит усилий.

Миллисент нервно сцепила кисти рук в замок и уронила на них голову. Обжигающее солнце насмешливо наблюдало за ее внутренними метаниями, словно ни секунды не сомневаясь в том, какой выбор сделает девушка. Непривычно молчаливый призрак Винса парил неподалеку, и лучи пронизывали его, будто проходя через решето, золотистой дымкой опускаясь на угольно-черные локоны Астории.

— Но когда ты вернешься? — спросила Милли, одновременно желая и не желая слышать ответ, — когда ты вернешься, что тогда будет со мной?

— Когда я вернусь? — голос Астории звучал неожиданно мягко — заручившись согласием Миллисент, она успокоилась и сидела теперь рядом, витая в облаках. — Нет нужды задумываться о будущем, дорогая Миллисент. Когда отец сочтет необходимым, ты сойдешь с арены и сможешь делать все, что тебе захочется. Астория Гринграсс выйдет замуж и уедет за тридевять морей, откуда периодически будет присылать письма и колдографии. А я вернусь, только когда Лондон станет вторым Стоунхеджем.