Капли на стекле (джен)

Пейринг: Ли Джордан/Джинни Уизли

На заявку vidma

В глазах рябит от рыжего.

Ты танцуешь со мной, ты смеешься, и глаза твои блестят. У тебя золотистое платье, босоножки на высоких каблуках и много браслетов на тонких запястьях. И ты вся такая легкая, воздушная, веселая, настоящая... у тебя веснушки на лице, и я бы жизнь отдал, чтобы хоть раз дотронуться до них кончиками пальцев.

Сегодня женился твой брат. Вокруг война, страх и неопределенность, а мы танцуем в свадебном шатре. Мы пьем шампанское и смеемся. Мы отстукиваем такты каблуками. У нас тут — пир во время чумы.

Твои медные волосы пахнут цветами и цитрусовыми. Мы давно не виделись, уже год прошел с тех пор, как я закончил Хогвартс. Целый гребанный год. Я так давно не был так близко к тебе. Я никогда не был так близко.

И только прижимать тебя к себе покрепче, только вести в танце — забыть про войну, про опасность, про страх, послать куда подальше Волдеморта и Руфуса Скримджера, просто обнимать тебя и слушать, как ты смеешься. Джинни, Джинни, как же я соскучился...

И не всматриваться в толпу твоих рыжих родственников, делать вид, что не замечаю того липкого, долгого и тоскливого взгляда, который не отпускает тебя и на минуту.

Это взгляд Гарри.

Он упрямо называет себя Барни, и все ему верят. Он сегодня под Оборотным, и никто его не узнает. Все смотрят на него, жмут руку, все уверены, что разговаривают с очередным Уизли. Но он выдает себя с головой — одной только тоской в глазах. Он не спускает с тебя взгляда целый вечер.

От рыжего рябит в глазах.

Тебе шестнадцать, ты веселишься так отчаянно, что и слепой заметит — тебе страшно. Но ты смеешься, ты танцуешь со мной и рассказываешь разные небылицы. Ты сильная девочка. Ты смелая девочка. Ты справишься.

Джинни, Джинни, как же я выдержал без тебя так долго?

Я украл тебя у него. Хотя бы на несколько минут танца, но за это время можно успеть придумать себе иллюзию, параллельную реальность. Реальность, где есть только ты и я. И мы танцуем.

Пейринг: Гарри Поттер/Гермиона Грейнджер

На заявку vidma

Она не спит уже которую ночь. Сидит, скрючившись, в кресле, уткнулась носом в книгу — не шелохнется. Делает вид, что читает, хотя ты заметил — зрачки не двигаются. Она сильная девочка, но ей очень больно.

Ты мечешься целыми днями, устанавливаешь вокруг палатки защитные чары, пытаешься вывести ее из оцепенения пустыми разговорами. Думаешь — где искать следующий хоркрукс? Думаешь — жизнь к вам слишком несправедлива.

Она часто плачет ночами, шмыгает носом и тяжело дышит, и тогда ты стискиваешь кулаки от отчаяния, повторяя себе: «Ей просто нужно время. Нам тяжело. Но мы привыкнем. Мы справимся...» Ты сам себе не веришь.

Серые дни тянутся, обволакивая вас дождями и туманами. Вы постоянно передвигаетесь. И ты ловишь себя на мысли, что тебе уже безразлично куда, что вы делаете это все на автомате. Вы разучились чувствовать. Раньше у вас был огонь, у вас была цель. А теперь.. теперь все это неважно.

Остались только одинаковые дни, колючие свитера и невкусная еда.

Рон, черт возьми, что ты с нами сделал? Что ты сделал с ней?

Она прячется за своими книгами, отгораживается от тебя. Она почти не разговаривает. У нее бледная кожа и темные круги под глазами. У нее взгляд затравленный. Она не спит.

Ты снова и снова забиваешь воздух пустыми словами, говоришь что-то про Годрикову Лощину, Батильду Бэгшот и меч Гриффиндора. Она кивает.

И тебе хочется найти Рона, встряхнуть его, заехать кулаком по носу, разбить лицо в кровь, выкрикнуть: «Смотри, что ты с нами сделал! Смотри, что ты сделал с ней!» Чтобы он понял, каково вам тут вдвоем. Чтобы до него дошло, как жестоко с его стороны было вас бросить.

Тебе хочется, чтобы все было, как раньше.

Она вызывается дежурить и уходит из палатки, прихватив с собой плед и очередную книгу. Ты бьешься головой о край кровати, пытаясь заснуть. Тебе хочется кричать от бессилия.

У вас — одно отчаянье на двоих.

У нее красные от недосыпания глаза, растрепанные волосы и чашка остывшего чая в руках. У тебя пустота внутри, искусанные губы и холодные руки. Вы заперты в одной палатке и вы совсем не представляете, что делать дальше.

Ты снова слышишь ее всхлипы, смотришь в темноту и стискиваешь кулаки. Ночью холодно даже под ватным одеялом. У тебя комок в горле, ты закрываешь глаза и слушаешь, как она плачет.

— Гермиона... — твой голос хрипит, а всхлипы тут же прекращаются. — Гермиона, я знаю, что ты не спишь.

— Я не могу спать, — отвечает ее голос из темноты.

— Мне холодно, — говоришь первое, что приходит на ум. Лишь бы что-то говорить.

Она молчит.

Ее молчание падает на тебя тяжелыми каплями.

— Ты же не уйдешь, правда? — спрашиваешь ты. Она не отвечает.

Только что-то горячее обжигает твою ледяную ладонь. Она берет тебя за руку и ложится рядом. Ты поворачиваешь к ней голову. В темноте блестят ее глаза. Она плачет.

— Не уйду, — выдыхает едва слышно. И тебе надо убедиться, что тебе не послышалось, что тебе не снится, что она действительно не уйдет. И ты осторожно целуешь ее.

И губы у нее соленые.

Пейринг: Луна Лавгуд

На заявку Dannelyan

У маленькой Луны есть мама и папа, у нее есть прекрасный дом и сад. Луна любит гулять в саду, особенно, когда летнее солнышко подмигивает с неба, приглашая ее во двор. Разве можно ему отказать?

У Луны яркие платья и красивые серьги. Она любит, когда мама заплетает ей волосы, а папа рассказывает всякие небылицы. Луна не верит и единому папиному слову, но слушать его интересно. Она любит, когда они собираются вечерами на кухне все втроем и пьют чай с фирменными мамиными пирогами. Любит, когда папа, забывшись, начинает рассказывать о каких-то никогда и никем не виданных существах («Мама, мам, а морщерогие кизляки правда существуют? Что-то мне не верится...» — спрашивает тихонько Луна, а мама только улыбается и подмигивает дочери), любит, когда в кухне пахнет мятой и выпечкой. А еще Луна любит лето.

Летом мама выходит в сад и творит чудеса. Луна тоже уже умеет творить чудеса, только они у нее выходят не всегда, а как-то спонтанно. А мама взмахнет палочкой — и тут же перед домом огромное цветущее дерево вырастает. Еще раз взмахнет — и птица пестрая появляется. Луна любит смотреть, как мама колдует.

И когда сад вдруг озаряет синяя вспышка, Луна совсем не пугается. Только вот мама почему-то лежит на траве, раскинув руки и не двигаясь. А папа выбегает из дому, и глаза у него дикие, больные. И сердце у Луны стучит тревожно, ведь у папы не должно быть такого взгляда, а мама не должна смотреть застывшими глазами в небо.

Папа плачет и целует мамино лицо, у него дрожат руки и голос тоже дрожит. Он говорит, что «ты не могла нас бросить, ну как же так, как же так?», а мама не отвечает, не улыбается и не подмигивает. Луна закрывает глаза. Ей больно.

Она стоит недвижно возле наколдованного мамой дерева, и из-под длинных светлых ресниц катятся слезы.

Луне девять лет, она точно знает, что морщерогие кизляки существуют и со всех сил пытается не заболеть немочью неудачника. У Луны есть папа, но он несчастен и разбит, у него тоска в глазах и горечь в каждой улыбке. И уже Луна рассказывает ему небылицы, чтобы хоть как-то отвлечь от грустных мыслей. Она больше не плачет, ей нельзя, она не хочет расстраивать папу.

А ночью Луне снится мама. Она приходит к дочери и заплетает ей волосы, и руки у мамы теплые, мягкие, родные... И улыбка веселая и лукавая. Во снах у Луны много света, солнца и лета. Во снах мама берет ее за руку, и они гуляют среди цветущих деревьев и слушают песни пестрых птиц.

Во сне Луна улыбается.