Потанцуем? (джен)

19 сентября 1995 года

Ночь. Башня. Тишина. Тоненький, но очень смелый лучик молоденькой луны бдительно заглядывает в высокие стрельчатые окна старинного замка, пытаясь найти и осветить творящиеся там безобразия. Он неторопливо скользит по старым деревянным кроватям с высокими резными спинками, проникает сквозь неплотно прикрытые шторы и пологи, нежно прикасается к вихрастым макушкам и накрученным на кусочки пергамента челкам. Поиграв в прятки с каштановыми кудряшками на одной из белоснежных подушек, лучик собрался было двинуться дальше, как вдруг один из темных углов комнаты ожил и черная тень бесшумно скользнула вдоль стены. Лучик заволновался, затрепетал, попытался выглянуть из-за так не вовремя надвинувшейся тучки, но мрачный силуэт уже приблизился к безмятежно спящему человеку, наклонился над ним и вынул из складок просторного балахона продолговатый предмет, холодно блеснувший серебром в слабом свете отчаянно вырвавшегося из-за плотного полога наблюдателя.

Внезапно скрипнула дверь, и у порога предупреждающе зажглись два желтых огонька. Тень вздрогнула, попятилась и исчезла так же тихо и быстро, как и появилась...

Во дворце царил привычного вида хаос — к вечеру ожидались гости. Правда, сегодняшний хаос, в отличие от предыдущих, был особенно нервным и суетливым — высокородные господа из самых дальних краев, где лишь вереск цветет да мрачные замки подпирают своими высокими башнями край неба, были последней надеждой вдовствующего короля на тихую спокойную старость. Его единственное чадо, юная принцесса, уродилась явно на горе отцовским сединам и на смерть отцовской же нервной системе. Пока король свое родимое королевство укреплял, ей же, паршивке, на пользу, дочка училась в одном из самых модных заморских пансионов, для девиц королевских и не очень королевских кровей. И если бы вечно занятой король не понадеялся на старую бонну, а самолично ознакомился с рекламными свитками, и желательно еще до отъезда дочери… Эх, да что уж теперь…

В общем, к моменту возвращения домой дипломированная юная принцесса не приобрела ничего из набора приличных девушек: ни папенькин портрет на гобелене выткать не умела, ни песенку про шмеля на флейте сыграть, ни глазками по синусоиде стрельнуть, ни кавалера хоть завалящего окрутить. А вот старшим перечить да нос свой ни разу не напудренный, позорище-то какое, в каждый механизм да каждую книжку совать ее научили. Его величеству после пары инцидентов даже пришлось отдать особое распоряжение насчет изъятия у придворных дам и кавалеров непотребных книг, которые те имели неосторожность оставить в доступных королевскому дитяте местах, а по результатам выполнения устроить небольшое аутодафе на заднем дворе королевского замка. Но самое страшное — переболевшая каким-то непроизносимым «…измом» (куда только лекари смотрели, спрашивается), дочка совсем от рук отбилась. Только отец речь заведет о поиске для нее подходящего супруга (сколько ж можно одному от ее выходок страдать), как она глазюки свои ореховые, материнские, как выпучит, кудрями своими (а это уж отцо-овское, фамильное, да-да) как тряхнет — чистая ведьма! Нос задерет — и давай вещать как герольд на турнире, о свободе личности и потерях для общества.

Да разве ж замужество — это потеря? Это только приобретение: пара балов, десяток визитов, небольшой прием, слово тому, улыбка другому — и это самое общество у тебя в кармане…

Но, видать, не суждено старику обрести мир и покой в собственном дворце — вон с утра уже что-то где-то (впрочем, известно где — в покоях принцессы, где же еще) взорвалось и придворные дамы с ног сбились, бегая туда-сюда с мылом и щеткой, оттирая принцессу и окружающую ее среду от последствий. Пойти, что ли, узнать, кого на этот раз отмывать пришлось — дочку ли ненаглядную или кошку заморскую, хе-хе. А неплохо так в прошлый раз получилось — на руки взял, за ушком почесал, сидит, мурлычет, смирная такая, никаких тебе речей вольнодумных, никаких шалостей…

Вот осел старый, не додумался раньше, надо было ее в таком вот кошачьем виде и отдавать принцу какому-нибудь, их тогда много еще по замку шаталось. Пусть увозил бы к себе во дворец, а там уж и расколдовывал бы, и приручал, и прочее, что после свадьбы полагается.

— Эх, прошляпили вы свой шанс, Ваше Величество, — попенял сам себе король и серебряные колокольчики, вплетенные в длинную бороду, огорченно зазвенели, соглашаясь с каждым сказанным в печали словом. — Тоже пострадавшие, — сочувствующе подумал король, вспоминая, как дочка пыталась втихаря срезать парочку, мотивируя свои посягательства каким-то особым составом сплава, присутствующим только в них. Еле отбился…

И что мы в результате имеем на сегодняшний день? Десяток обиженных королей, куча оскорбленных принцев. Всякие халифы-раджи-падишахи не в счет — младшей, пусть и любимой женой, принцесса никак не пошла бы, да он и сам бы не отдал, а вакансии старших давно и безнадежно были заняты. Правда, у восточных соседей наблюдалась в этом вопросе нездоровая текучка, но… нет, такое положение вещей — еще один аргумент в пользу Запада. Жаль только, что западные соседи, как, впрочем, и южные, и северные, больше не стремились к родственным объятиям, скорее наоборот…

«Только б не было войны», — обеспокоенно думал король, подбирая бороду с пола и выпутывая из нее золотые пряжки на тапочках.

А все благодаря любимой дочурке. Один ей с картиной не угодил — видите ли, предложил написать с нее не репрезентативный, а ретроспективный портрет. Да какая ей разница то, лишь бы в парадном платье была да при фамильных драгоценностях. У второго в приветственной речи какие-то паразиты обнаружились, не мог, болван такой, свиток вытрясти перед прочтением. Третьему вообще какая-то кривая Гаусса все испортила — ну, правда, тут он сам виноват оказался: грех родственников забывать, будь они у тебя хоть кривые, хоть косые, хоть дважды горбатые.

И вот так всех женихов, поганка лохматая, разогнала. А все от наук этих заморских. Говорил же когда-то славный прародитель не менее славного (пока еще, эх) королевского рода: «Женщина должна уметь варить кашу». А все остальное — от мужа, что позволить соизволит. У хорошей жены каша должна быть в котле, в крайнем случае, на голове, если не удалась, но никак не в ней.

— Было бы в этой кудрявой голове что-то путное, говорила бы с потенциальными мужьями о погоде, о танцах, о стихах-цветочках, о подвигах бы расспросила, — продолжил уже вслух развивать мысль его величество, увидев в коридоре выплывающую наперерез своему монарху запыхавшуюся мадмуазель Минни.

— Так ведь спрашивала о подвигах, Ваше Величество, — заступилась за любимицу старая бонна и, четко выполнив полицейский разворот, двинулась в фарватере, робко надеясь по дороге умаслить разгневанного монарха.

— Да? — взвился король. — И это ты называешь «спрашивала»? «Дорогой принц, а вы знаете, что по случаю вашего последнего героического похода сборщики податей обобрали ваших крестьян…» и называет ему астрономическую сумму, и откуда только вызнала, проныра, — «но по результатам похода вместо получения прибыли вы потерпели убытки в размере…» и опять цифрами его, цифрами. И еще, ехидина, пальчиком так, ненаманикюренным, кстати, ваше упущение…

Минни привычно-пристыженно кивнула. Король понесся дальше:

— … нолики у него в воздухе перед глазами рисует. Мно-ого ноликов. У бедолаги глаза уже как нолики сделались, пятится от нее, а она наступает и голосом королевского дознавателя: «А давайте поговорим о смете на реконструкцию вашего дворца. О посадочной площадке для ездового дракона на крыше, и это при том, что последних представителей этих реликтовых животных преступно истребил еще ваш прадед, тот самый, который скончался от драконьей оспы…» Ну никакого такта. Разве же так с женихами можно?

И вот теперь, когда ко двору прибывают последние претенденты, заметь, Минни, чуть ли не с края земли, куда новости о смотринах уже дошли, а слухи о предварительных результатах — еще нет, эта несносная девица осмеливается поставить под угрозу всю мою большую… впрочем, ты поняла. Этот шанс, вернее, этих женихов, упустить никак нельзя.

— Всех впускать, никого не выпускать! — грозно потрясая бородой, заявил его величество стражнику, так вовремя подвернувшемуся с докладом о прибытии высоких гостей.

На поднявшийся шум из покоев принцессы выглянула молоденькая фрейлина и тоже, как оказалось, невовремя.

— А подать сюда… ее высочество! — рявкнул король.

Девушка испуганно пискнула и исчезла за дверью.

С полпинка распахнув нагло закрывшуюся перед его носом дверь и стараясь не растерять вовремя подоспевший боевой дух (зря, что ли, с утра себя накручивал), грозный монарх величественно вплыл в район боевых действий, по недоразумению называющийся девичьим будуаром.

— Слушай, дочь моя единственная, чадо мое неразумное! — провозгласил король свежеотмытому чаду, которое, откашливаясь, протирало слезящиеся глаза. — Сегодня у нас в гостях особые, особо почетные гости! И ты, как наследница древнего рода и единственная юная поросль на дубе том, в смысле, на древнем древе…

Юная поросль, напрочь игнорируя монолог старого дуба… в смысле, разгневанного отца, наконец проморгалась и неаристократично полезла под стол.

— Это твой последний шанс! — завопил его величество, в сердцах сбиваясь с высокого штиля на банальную прозу жизни и топая ногами. — Больше приличных женихов для тебя нет! Скажи спасибо, что хоть эти приехали! А не по нраву короли да принцы — отдам замуж за нищего! Да, за нищего! За первого, кто заявится утром во дворец! Или в монастырь заточу!

Принцесса шустро вынырнула из-под вышитой скатерти, нежно прижимая к груди какие-то склянки, чудом уцелевшие после неудавшегося теракта.

— Дочь моя, не опозорь вконец мои седины, будь человеком хоть раз! — решил в очередной раз сменить тактику король. — Я ведь не так много у тебя прошу — всего три вещи, — он по очереди загнул пальцы перед носом у дочери: — бал, свадьба, наследник. А там сваришь мужу что-нибудь вкусное и полезное, чтобы оставил тебя в покое, и занимайся своей наукой сколько хочешь. Неужели я прошу невозможного?

Принцесса нахмурилась, видимо, перебирая в голове рецепты вкусных и полезных зелий, ну, и не очень полезных, на всякий случай. Через пару минут ее глаза блеснули, видать, вспомнила что-то эдакое экзотическое без вкуса, без цвета, без запаха, и согласно кивнула.

Колокольчики в бороде одобрительно зазвенели в унисон с довольным выдохом короля. Не обратив внимания на странную сговорчивость дочери, не проронившей ни слова на протяжении всего разговора, его величество отбыл к заслуженному отдыху. А принцесса, жестом отпустив своих фрейлин, спрятала в шкаф уцелевшие пузырьки, и, перекатывая во рту камешек размером с лесной орех, глубоко задумалась.

Примечания.

Кривая Гаусса — это не тетка и не бабка, а «симметричная параболическая кривая, иногда возникающая при изображении серии результатов на частотном графике».

— Парам, парам, парам, пам-пам… — напевал смотритель королевских кладовых, пританцовывая в самом уголочке переполненного бального зала возле слегка облезлого гобелена с изображением такой же облезлой кошки. Правда, мадмуазель Минни утверждала, что это особо породистая кошка, канадский сфинкс, но что бы она понимала в кошках… Кошка должна быть большой и лохматой. У старика было целых три кошки, и он уже предвкушал, как придет после бала домой, снимет эти ужасные бальные туфли на каблуках, оденет на обует пушистые тапочки с забавными ушками, ладно скроенные и пошитые внучками для любимого дедушки, усядется в мягкое кресло и будет гладить своих тёплых, сонных, мурлыкающих…

Сильный толчок в плечо вырвал старого смотрителя из уютных грез. Высоченный рыжий юноша с искаженным от гнева лицом пробирался к выходу, бесцеремонно расталкивая танцующих. Из нечленораздельных возгласов старик сумел разобрать лишь «регалии Фридриха Второго» и «на кой, когда свои цеплять некуда».

— Минус один, — старик сокрушенно покачал головой. Принцесса, хоть и сама была не суперинтеллектуалкой (смотритель очень гордился тем, что умел выговаривать это слово без единой запинки), но отсутствия элементарной эрудиции (в ее понимании) окружающим не прощала.

В ожидании очередного пассажа смотритель мелкими шажками подобрался поближе к принцессе. Та поверх бокала с шампанским в упор разглядывала следующего кандидата.

Смотритель близоруко прищурился: парень как парень, невысок, правда, но не ниже собеседницы, ай-яй-яй, такой молодой, а уже в очках, зато прическа — под стать принцессе, только покороче и цвета воронова крыла. — А что, воронье крыло к вороньему гнезду неплохо подошло бы, — улыбнулся своему нехитрому каламбуру старик.

— Он — избранный, — донеслось из-за спины змеиное шипение.

Смотритель молча закатил глаза. Леди Грета, первая сплетница двора, обладала бесценными талантами — возникала в нужное время в нужном месте и безвозмездно, то есть, из любви к искусству, и почти не размыкая губ, оделяла вас нужной информацией, за достоверность которой, впрочем, нести ответственность отказывалась наотрез, мотивируя отсутствием в королевстве надежных источников.

Но, похоже, короля-батюшку информация леди Греты вполне устроила, так как он благосклонно смотрел на молодую пару и, судя по блаженной улыбке, уже уносился вдаль на парусах долгожданной мечты.

Леди Грета продолжала излагать краткое досье на гостя: «Молод, холост, любим народом, посажен на трон им же после случайной смерти всех членов правящей династии, наступившей в результате мирного государственного переворота. Размер королевской казны по непроверенным данным составляет…» — Леди Грета понизила голос и наклонилась к уху смотрителя, но тот уже растянул губы в широкой улыбке, принимая важный вид в надежде поймать взгляд дорогого, причем очень дорогого гостя и произвести наилучшее впечатление. Как вдруг… Ее королевское высочество, продолжая мило улыбаться, цапнула гостя за челку, отвела ее со лба и принялась выводить над правым глазом ошарашенного такой бесцеремонностью юноши какие-то загогулины.

— Это у вас наследственное или приобретенное? — долетел до застывших в ужасе придворных ее невозмутимый голосок. — Сводить пробовали? А чем именно?

Молодой человек ожидаемо смутился и что-то буркнул в ответ.

— Минус два, — в унисон произнесли смотритель и леди Грета.

Король, грубо возвращенный к реальности, молча наблюдал, как потерявшая интерес к гостю принцесса весело порхает по залу в поисках очередной жертвы. Леди Грета, почуяв неладное, на всех парах направилась к багровеющему на глазах монарху. «Говорят, у него уже есть невеста», — торопливо зашелестела она, ослепительно улыбаясь и привычно взбивая коктейль из слухов, фактов и домыслов. — «Они помолвлены с детства, а на бал он приехал исключительно для того, чтобы наладить с вами дипломатические отношения».

Король возмущенно засопел, но багроветь перестал и даже ободряюще улыбнулся новоиспеченному коллеге. В очередной мировой войне, которая вполне может разразиться, если ее высочество продолжит развлекаться в том же стиле, каждый союзник будет на вес золота. А если этот союзник еще так молод и неопытен…

Выполнив свой гражданский долг и оставив короля наедине с его коварными планами, леди Грета снова вернулась к старому смотрителю, который импонировал ей тем, что в отличие от остальных придворных никогда не пытался уличить ее во лжи. Ну, и любимую поговорку ее покойного супруга «От службы подальше, к кладовой поближе» еще никто не отменял.

Судя по всему, следующие два поклонника принцессы тоже знали эту поговорку, так как быстро получили от ее высочества положенную долю комплиментов, и, вполне удовлетворенные как результатом переговоров, так и жизнью вообще, шумно отмечали несостоявшуюся помолвку, громогласно поздравляя друг друга и воздавая должное талантам королевского повара. Высокие, плечистые и слишком развязные господа, вызвав неудовольствие и легкую брезгливость «счетной комиссии», даже не были удостоены ею почетных номеров, в отличие от номера третьего, привлекшего внимание леди Греты с первого момента своего появления в зале.

Но, к ее величайшему сожалению, именно номеру третьему было суждено стать следующей жертвой, возложенной неумолимой жрицей на алтарь науки.

Облюбованная придворной дамой жертва надменно прошествовала к выходу буквально через минуту после того как принцесса невинным тоном поинтересовалась, каким составом та отбеливает свои чудные волосы и не вредит ли эта краска таким очаровательно длинным ресницам.

— Неужели ее высочество не видит, что это натуральный блондин, — в отчаянии простонала леди Грета. — Он, наверное, на весь континент один такой…

Смотритель только вздохнул — склонность леди Греты к блондинам была общеизвестной и искоренению не поддавалась.

Он обвел взглядом зал в поисках незнакомых лиц. Номер четвертый, высокий худой тип в черном, вел себя очень подозрительно — не танцевал, не флиртовал с дамами и не пытался привлечь внимание принцессы.

— Выжидает, — одобрительно подумал старик, вспоминая благополучно забытую еще полвека назад стратегию и тактику обольщения юных девиц. Номер четвертый, затаившись в тени обшитых дубовыми панелями колонн, мрачно наблюдал за выбыванием противников с поля. Востроглазая принцесса озадаченно посматривала на него время от времени, но обходила по широкой дуге, в кои-то веки решив соблюсти этикет, а заодно полагая, что раз уж человек явился в гости, то все равно подойдет к хозяйке бала, никуда не денется, а иначе ждет его всеобщий остракизм в мужском обществе и презрительно сморщенные носики в дамском. Впрочем, с остальными претендентами на руку и сердце она таких церемоний не разводила, считая, видимо, свое белое платье достаточным основанием для первого хода.

Но номер пять все же ее опередил. Высокий нескладный юноша сумел запнуться на ровном месте и уронить принцессе под ноги приготовленный для нее подарок — изящную фарфоровую статуэтку в виде стройной девушки с длинной черной косой, змеящейся вдоль спины. Узкое, непривычного фасона зеленое платье выдавало инодержавное происхождение статуэтки. Маленькая корона на голове тоже была необычной — не стрельчато-зубчатая, как у самой принцессы, а в форме полумесяца. Подробнее рассмотреть необычное украшение ее высочество не успела, так как корона вместе с платьем и прочими частями подарка рассыпалась в прах, не дойдя до адресата каких-то пару сантиметров.

Отряхнув платье от малахитовых крошек, принцесса, к всеобщему удивлению, мирно улыбнулась сконфуженному юноше и протянула руку для поцелуя. Осчастливленный гость расцвел прямо на глазах не верящих этим самым глазам придворных и на радость старому королю. Провожаемая лучами всеобщей любви и счастья, юная парочка проследовала к стайке оживленно щебечущих фрейлин.

После череды подобающих поклонов и реверансов окрыленный юноша, не чуя под ногами земли, рванулся в сторону столика с напитками, напрочь проигнорировав стоящего в полуметре лакея с полным подносом бокалов.

К сожалению, состояние «вижу цель, не вижу препятствий» не позволило галантному кавалеру выполнить поставленную задачу: сначала в его аксельбант вцепилась чья-то напудренная куафюра, затем больно боднул в правую коленку столик с пирожными, а в полушаге от вожделенной цели из-за колонны вынырнула мрачная фигура, которой именно в этот момент приспичило утолить жажду. Набравший неплохую скорость молодой человек не успел затормозить и от души прошелся по начищенным до зеркального блеска туфлям номера четвертого.

Зал ахнул… бы, если бы смотрел в нужном направлении, но в этот момент все внимание господ придворных было приковано к распорядителю бала, который объявил очередной контрданс. И лишь стоящая рядом с принцессой нежная блондинка с широко распахнутыми глазами испуганно охнула и вцепилась той в кружевной локоть. Появившийся словно из ниоткуда и почему-то незамеченный ею ранее гость производил впечатление… в общем, производил он нужное впечатление — неосторожный юноша изрядно побледнел и ощутимо вздрогнул.

Удивленная странным поведением обычно невозмутимой подруги, принцесса поспешно отбрыкалась от нескольких приглашений к танцу и обратила свой взор на происходящее в тихом уголке. Кроме принцессы, происшествие привлекло внимание всех не танцующих в данный момент фрейлин и нескольких профессионально упивающихся скандалами придворных. Между господами побогаче тут же засновали господа победнее. Их было всего двое, но различать их при дворе так и не научились, что, впрочем, на размер ставок не влияло. Дамы ставили на загадочную личность в черном, мужчины — тоже почему-то на нее, юные фрейлины же вложили всю имеющуюся в ридикюлях наличность в нескладного, но очень симпатичного юношу. И только три человека во всем зале поставили по золотому на появление в назревающем скандале третьего участника.

Не подозревающий о своей популярности гость под номером четыре медленно осмотрел своего визави с головы до ног, затем выразительно посмотрел на оскверненные штиблеты и недоумевающе поднял бровь. Судя по легкости исполнения этого движения, номер был тщательно отработан и демонстрировался на публике не впервые.

Уши юноши медленно наливались малиновым. Глаза принцессы так же медленно, но неотвратимо застилало багровым. Ее права и свободы, выражаемые лозунгом «В своем доме гостей оскорбляю исключительно я» были грубо нарушены. И кем? Пришельцем, который нахально пил лучшее вино из королевских погребов, даже не удосужившись сначала подойти и представиться будущей владелице этих самых погребов!

Стряхнув с локтя впившиеся не хуже зубов мурены дрожащие пальчики юной фрейлины, принцесса вздернула подбородок и направилась в сторону возмутителей спокойствия. Все так же стоящий столбом юноша воспринял появление принцессы как манну небесную, вмиг оживился, определился наконец с цветом лица, выбрав нежно-розовую пастель, скороговоркой принес обтоптанному господину свои искренние извинения, благодарно поцеловал избавительнице ручку и испарился со скоростью проспавшего рассвет инкуба.

Прищуренные словно для стрельбы светло-ореховые глаза медленно прошлись по долговязой фигуре, на миг задержались на высоком накрахмаленном воротнике рубашки, скользнули по сомкнутым в линию тонким губам, с интересом изучили выдающийся нос и встретились с двумя черными омутами, которые, казалось, ощетинились всеми запасами холодного оружия рогатых аборигенов.

— Ваше Высочество! — иссиня-черные волосы грозовой тучей накрыли тонкое девичье запястье. Пальцы сжало словно клещами.

— Разрешите вас…

Ну все, сударь, вы сами напросились!

Резкое, отработанное не одним балом, точное движение руки, надежно скрытое от окружающих пышным кружевным рукавом — и вот уже нежные пальчики празднуют освобождение, а осекшийся на полуслове гость удивленно смотрит на длинную, тонкую, но довольно глубокую царапину, тянущуюся через всю ладонь.

— Ах, простите великодушно, — обрамленные темными ресницами глаза испуганно округляются, ажурный край веера трепещет у приоткрывшихся губ. — Я такая неловкая!

Демонстрируем жертве самый длинный палец, украшенный огромным драгоценным булыжником и добавляем в голос побольше фальшивой убежденности:

— Но вы не беспокойтесь, в этом перстне смертельного яда больше нет, он давно уже выдохся, я уверена… — растерянно хлопаем ресницами, давая голосу упасть до шепота, а затем, словно усомнившись, с ярко выраженным ужасом вопрошаем:

— Или… есть?

А теперь расслабляемся и наблюдаем за сменой цветов на лице собеседника.

Но, к великому разочарованию юной затейницы, тот не спешит ни краснеть, ни зеленеть, ни уподобляться свеженькой свеколке экзотического египетского сорта. Он невозмутимо рассматривает медленно наполняющуюся кровью царапину, а потом так же невозмутимо проводит по ней кончиком языка. Дамы, наблюдающие за этой сценой, дружно вздыхают и раскрывают веера. По залу, сбивая огоньки свечей, проходит воздушная волна.

— Вы совершенно правы, ваше высочество, — спокойно произносит загадочный гость. — Яда в нем действительно больше нет.

С застывших в приторной улыбке губ юной принцессы срывается не совсем приличествующее нежной фиалке коротенькое выражение, но на лице — только вежливое внимание.

Не дождавшись вожделенного скандала, дамы в сопровождении кавалеров удаляются на поиски предприимчивых господ в надежде вернуть так опрометчиво поставленные денежки.

К их глубокому разочарованию, денежки уже перекочевали в карманы троих хитрецов, но требовать возврата нетрудовых доходов у его величества и леди Греты не рискнул бы никто. А ссориться с человеком, у которого в руках ключи от королевского винного погреба, так это кем же надо быть, господа…

* *

Парам, парам, парам-пам-пам, — блаженно прикрыв глаза, раскачивается в ритме вальса старый, но очень довольный сегодняшним вечером смотритель. Навострив маленькие ушки, в том же ритме передвигается по залу леди Грета. Стайка юных фрейлин весело щебечет вокруг оправившегося от потрясения юноши. Только в дальнем углу, возле круглого столика с напитками, атмосфера праздника чувствует себя как-то неуютно и удаляется к другим гостям. В этом углу под тяжелым взглядом короля, вдруг осознавшего, что все остальные претенденты на полкоролевства разбежались, юная принцесса пытается вести цивилизованную беседу с единственным оставшимся в активе женихом. Высокий гость наконец прячет в карман носовой платок с пятнышками карминного цвета и вынимает из другого кармана небольшую бархатную коробочку.

Принцесса прекрасно знает, что хранится в таких футлярах. Безобидные на вид тоненькие колечки с блестящим камешком очень легко надеваются на палец, но после определенной церемонии начинают довольно ощутимо оттягивать шею.

— Ваше высочество, — в голосе только безукоризненная вежливость., — мне хотелось бы преподнести вам в честь…

Ее высочество, не удосужившись дослушать фразу до конца, отчаянно мотает головой и по-детски прячет руки за спину. В глазах почему-то начинает щипать, наверное, последствия вчерашнего взрыва разыгрались, но принцесса упрямо поднимает подбородок и дерзко смотрит через весь зал на отца. Король хмурится и хватает с подноса очередной, уже далеко не первый, бокал.

Гость номер четыре, ничуть, впрочем, не расстроившись, прячет не угодившую ее высочеству коробочку обратно в карман и тем же ровным тоном продолжает:

— … но вижу, что вас такие вещи не интересуют.

Принцесса с удивлением смотрит на карман, в котором исчез неожиданный подарок. Неужели все отменяется? Так просто?

Нахлынувшую лавину облегчения вдруг прорезает здравая мысль: но что же теперь скажет недовольный ее поведением отец?

— Поэтому разрешите вам предложить, — странный жених, или теперь уже не жених стягивает с пальца простое серебряное кольцо с тонкой резьбой, его слова доносятся глухо, как сквозь вату, — скромный, но очень полезный подарок — вот этот оберег.

— Оберег? — одними губами произносит принцесса и горько усмехается. Полезная, наверное, в хозяйстве вещь, но вряд ли поможет в неумолимо приближающемся разговоре с отцом. Все его угрозы насчет первого встречного — это так, расхожее выражение, кто же в здравом уме рискнет приблизить к себе какого-то проходимца. А вот монастырь — это вполне реальная перспектива, тонкий расчет на то, что заблудшая дщерь, немного посидев на хлебе и воде, промерзнув и заскучав, запросится домой, смирившись с уготованным ей будущим.

Монастырь… А в монастыре, между прочим, тоже люди живут, в нем даже книги читать можно, все же лучше, чем домашнее рабство, все ж не кукла при чужом человеке, получающем в полное распоряжение твое тело и душу…

Принцесса вздрагивает от чьего-то прикосновения. Стоящий рядом человек, о существовании которого она совсем забыла, берет ее безвольную руку, раскрывает и кладет еще сохраняющее его тепло кольцо прямо посерединке. Точно так же в далеком-далеком детстве строгая Минни, развеселившись, то опускала ей на ладошку конфету на ниточке, то отдергивала ее, а маленькая принцесса, изображая голодную лягушку, пыталась поймать убегающее лакомство…

— Если кто-то рядом с вами задумает недоброе, — возвращает принцессу к реальности тихий голос, — кольцо потемнеет, если враг приготовится атаковать — оно нагреется, а если на кольце появится трещина, значит, против вас использовали черное колдовство, и кольцо приняло удар на себя. К сожалению, оно сможет предупредить вас только один раз. Поэтому будьте осторожны.

Принцесса, не сводя с кольца глаз, медленно кивнула.

— А если вам будет грозить смертельная опасность, — несостоявшийся жених бережно взял обеими руками все еще раскрытую ладонь принцессы, — сожмите кольцо вот так, — и аккуратно закрыл кулачок. — И вы сразу окажетесь в безопасности.

Он прикоснулся губами к дрогнувшим пальчикам и, отвесив короткий поклон, растворился в толпе гостей.

Его величество, в очередной раз окидывая орлиным взором бальный зал, заметил, как черная высокая фигура уверенно курсирует к выходу, тяжело вздохнул, пять раз подряд повторил про себя мантру «Король я здесь или хрен собачий?», перенятую у кого-то из коллег, и уверенно поднялся с трона. Несколько коротких фраз — и вот оркестр уже затыкается на полуноте, придворные в темпе марша устремляются в сад, а принцесса стоит рядом и таращит на него свои невыносимо ореховые глаза.

Примечание. Регалии Фридриха II — отменённое созвездие северного полушария неба, звёзды включены в созвездие Андромеда.

Король ответил:

Алан Милн «Баллада о королевском бутерброде»

В королевском дворце царила привычная утренняя послебальная тишина, только зевающая прислуга, шаркая метлами, внимательно изучала усыпанный блестками и цветочными лепестками паркет. Отвалившиеся от платьев и камзолов «камушки» по традиции служили ей компенсацией за бессонную ночь, но потерянные серьги, кольца и прочие ценные вещи, не подпадающие под статью «что упало, то пропало», должны были вернуться к владельцам. Во избежание, так сказать.

В покоях короля-батюшки тоже было тихо. Его величество в ожидании визита раскаявшейся дочери вкушал утренний кофе. Но, к его великому огорчению, дочь до сих пор не проявила ни малейших признаков ожидаемого раскаяния. Как доложила Минни, явившаяся к своему повелителю в поисках утешения и новых указаний, юная бунтарка заперлась в своих покоях и со смаком била дорогую посуду, чем нарушала установленный во дворце режим и вызывала у придворных дам приступы жадности и головной боли попеременно.

— Сервиз, — скорбно заметил стоящий у двери смотритель королевских кладовых, который так не вовремя решил продемонстрировать принцессе лучшие образцы ее приданого.

— Что? — не сразу отреагировал король, тщательно пытаясь восстановить в памяти ускользающие моменты вчерашнего вечера.

— До сервиза дошла, — пояснил смотритель, только что вернувшийся с разведрейда в лагерь противника.

— Большой сервиз? — так же машинально спросил король.

— Двенадцать персон, девяносто шесть предметов.

Король вздохнул и дал себе зарок больше не приглашать в гости кузину Беллу. Похоже, ее пребывание в замке и длительное общение с принцессой обходится ему слишком дорого. Во всех смыслах.

Скатиться в пучину сожалений по безвременно погибшему фарфору ему не дал камердинер, явившийся с докладом:

— Там у ворот какой-то оборванец утверждает, что явился к Вашему Величеству согласно вашему же повелению.

— Ну так проси, — меланхолично заявил король, в целях повышения безопасности государства усиленно привечающий доморощенных шпионов. И чем большему количеству господ они служили, тем интереснее ему было с ними работать.

— Ваше Величество! — в один голос возопили старый смотритель и мадмуазель бонна.

— Что еще? — недовольно спросил король, скривившись от громкого звука, ударившего по ушам.

— Но как же, — закудахтала Минни, озадаченная безразличием короля к такому глобальному вопросу, — если его впустить, он окажется тем самым первым встречным? Мужем принцессы?

— Каким мужем? Чьей принцессы? — вяло удивился его величество, все еще не в состоянии уяснить, чего от него все хотят таким ранним утром.

— Но как же? — осторожно вступил в разговор смотритель, переглянувшись с бонной. — Ведь вчера вечером вы сами повелели…

Из вчерашнего вечера король помнил только то, что его строптивая дочурка в очередной раз что-то отчебучила, и теперь, по сложившейся традиции, ей следовало до завтрака показывать характер, а после него идти к отцу мириться. Но никаких особых распоряжений, он, как ему помнилось, по этому поводу не давал.

Или давал?

Старые придворные снова переглянулись, и Минни нерешительно подала голос:

— Вчера вечером, Ваше Величество, вы изволили сильно разгневаться на ее высочество принцессу за то, что она отказала всем прибывшим в замок претендентам на ее руку…

Король хмыкнул и взял булочку — ничего сверхъестественного, обычные королевские будни…

— Но далее… — голос Минни прервался. Король насторожился и положил булочку обратно на блюдо.

Старый смотритель пришел на выручку давней подруге:

— Далее вы, Ваше Величество, изволили заявить, что все порядочные женихи уже разбежались и теперь, как вы и предупреждали, ее высочество будет вынуждена связать свою судьбу с первым же человеком, который после рассвета появится у ворот замка.

Король прикрыл глаза и мысленно проклял свою дурную привычку отмечать каждый уход несостоявшегося жениха кубком старого рейнского.

— Мудро рассчитывая на тотальную безграмотность ваших подданных, вы повелели сразу же написать об этом в ежедневном листке и развесить на всех столбах королевства, — поджав губы, вставила дипломированная гувернантка. — Но, похоже, в нашем королевстве все же нашелся один образованный человек. Правда, по описанию он совсем не похож ни на странствующего рыцаря, ни на принца на белом коне, ни на любого другого приличного человека!

За окном глухо бамкнул колокол. Его величество перевел взгляд на большие напольные часы, стоящие в углу спальни и с тоской подумал, что отдал бы полкоролевства за волшебный хронометр, который позволил бы ему повернуть ушедшее время вспять. И вот тогда бы…

В дверь постучали и вошедший камердинер сообщил:

— Прибывший господин ожидает аудиенции вашего величества в приемном зале.

— Ну что ж, — король решительно прервал наступившую тишину, — пойдемте, посмотрим на нашего гостя.

* * *

В приемном зале короля ждали двое: вездесущая леди Грета и закутанный в черный плащ худощавый человек неопределенного возраста. Несмотря на присутствие его величества и придворных дам, он не торопился снимать с головы капюшон, скрывающий верхнюю часть лица.

Король уселся в глубокое кресло с высокой спинкой, гордо именуемое в инвентарных списках малым королевским троном. Дамы и господин смотритель скромно устроились неподалеку у высоких сводчатых окон.

Нежданный визитер, приблизившись, остановился, как и полагается при беседе с августейшей особой, в пяти шагах от трона, и, склонив голову, опустился на одно колено.

— Встаньте, сударь, — сухо произнес король. — У вас есть пять минут.

Пять минут разговора — и он примет решение. Нет-нет, отказывать соискателю в его просьбе он не собирался — королевское слово на то и королевское, чтобы его нерушимо держать. Брак следует заключить, его обязательно нужно будет заключить, и не только брак… А это мысль, кстати. И жить молодые будут во дворце, только жена несколькими этажами повыше, а муж чуть пониже… ватерлинии, говоря языком корабелов. Ну и официальная формулировочка «пока смерть не разлучит вас» словно нарочно была придумана для таких вот случаев… А пока — поиграем…

Непрошеный гость откашлялся и хриплым голосом произнес:

— Ваше величество, прошу простить мне мой ранний визит, но я по вполне понятным причинам вынужден был поторопиться, чтобы в соответствии с вашим волеизъявлением иметь возможность первым просить у вас руки ее высочества принцессы. Простите мне и мой не совсем учтивый вид, но по ряду причин я бы предпочел оставить свое лицо закрытым, а имя — непроизнесенным.

— Красиво излагаете, — вежливо заметил король. — Учились где-нибудь? Какую гильдию либо корпорацию представляете?

— Я странствующий музыкант и сказочник, — ответил тот, — брожу по городам и деревням, зарабатываю на кусок хлеба тем, что рассказываю людям разные волшебные истории.

— Сказочник, значит, — задумчиво произнес король. — А нет ли в ваших сказках похотливых или двусмысленных слов, посягающих на общественное благонравие?

— Нет, ваше величество, — смиренно возразил сказочник. — Мои истории исключительно благонравны и вполне пригодны для детских и женских ушей.

Леди Грета, взглядом испросив разрешения у короля, подошла поближе к незнакомцу и поднесла свою руку чуть ли не к его лицу.

— Леди Грета, — мурлыкнула она. — Очень интересуюсь всякими сказочными историями. И о чем же вы могли бы мне рассказать?

Незнакомец осторожно взял ее пальцы в свои и в галантном поклоне коснулся губами тыльной стороны ладони.

— Я рассказываю о добрых и злых правителях, о коварных заговорах и кровавых войнах, о смелых воителях и тайных лазутчиках. Но, если прекрасная леди пожелает, могу рассказать об оживших мертвецах, чешуйчатых чудовищах, магах и великанах, волшебной палочке и мантии-невидимке, и других интересных вещах.

— Но зачем же честному сказочнику прятать от людей свое лицо? — продолжала тем же тоном леди Грета, не торопясь убирать руку.

Незнакомец выпустил ее запястье и выпрямился.

— Загадочность рассказчика усиливает очарование его историй, разве не так?

Леди Грета благосклонно улыбнулась, полностью соглашаясь со сказанным.

— Интересные у вас сказки, — протянул король. — А заплатили ли вы, друг мой, положенные пошлины в городскую казну?

Гость наклонил голову и скорбно произнес:

— Мне нечем заплатить, ваше величество, я бедный человек, можно сказать, нищий…

Его величество отмахнулся от такой мелочи как от мухи:

— Не беда, в таком случае позвольте мне взглянуть на разрешение магистрата и особый знак, позволяющие вам просить милостыню в нашем городе.

Гость поперхнулся.

— Очевидно, такового разрешения у вас нет, — констатировал король. — Не позаботились. Жаль. Очень жаль.

Леди Грета внимательно оглядела сказочника с головы до пят и вкрадчиво поинтересовалась:

— А может быть, вы скрываете под капюшоном телесный недостаток, вид которого способен вызвать сострадание и в то же время причинить вред беременным женщинам или другим пугливым людям?

У гостя вырвался странный звук — не то хрип, не то кашель. Простуда, очевидно, овладевала им все сильнее.

— Не стесняйтесь, друг мой, — ободряюще произнес король. — Если причина вашей таинственности именно в этом, то вы можете смело открыть нам свое лицо — ваш король, смею заверить, человек не из пугливых, да и беременных женщин здесь нет, верно я говорю?

Его величество обвел взглядом придворных дам. Вспыхнувшая Минни захлебнулась возмущением, а леди Грета озадаченно сдвинула бровки. Грозный монарх тоже почему-то нахмурился и заерзал на троне.

Впрочем, через пару мгновений лицо сиятельной леди вновь стало невинно-безмятежным, и король с облегчением вернулся к допросу… простите, к беседе с таинственным гостем.

— Друг мой, — проникновенно заявил он. — При вашем образе жизни и роде занятий шрамы и уродства — это лишняя монетка в ваш кошель и, соответственно, дополнительные поступления в городскую казну. Но вы обязательно должны сообщить о них властям, в данном случае мне.

Король поощрительно улыбнулся и приготовился слушать.

Гость наконец-то закашлялся. Тщательно, с надрывом, и, по всей видимости, надолго. Леди Грета, как истинная самаритянка, поспешила облегчить его страдания, деликатно постучав по спине ручкой веера.

— Что скажете, леди Грета? — обратился его величество к придворной даме. — Каким будет ваш вердикт?

Добрая самаритянка оставила молодого, судя даже по охрипшему голосу, человека в покое и поплыла к трону, тихо напевая:

Не знаю, как жонглер тот звался,

Но в кости лихо он сражался,

Бродил, продувшись, невеселый,

Без куртки он и без виолы…

Заняв место за левым плечом своего повелителя, она наклонилась к его уху:

— Вы на руки-то его посмотрите, ваше величество! Из него профессиональный нищий, как из меня поломойка. Он не шпильман — не менестрель, не жонглер, не кукольник… но и не карточный шулер, что, скорее всего, значительно облегчит его участь.

Пальцы стоящего перед троном человека слегка дрогнули, но сам он не шелохнулся.

Король благодарно поцеловал даме ручку и повернулся к разоблаченному самозванцу:

— Ну, что скажете, молодой человек? Леди Грету не проведешь… Она сердцем видит… И руки у вас того… чистые слишком, и плащик, хоть и потрепанный, но без единой заплатки, и сапоги на ногах, хотя осень только началась. Хоть бы устав «Братства нищих» почитали на досуге, что ли, — попенял он. — Эх, что за времена настали, сплошные дилетанты вокруг.

Его величество сокрушенно покачал головой. Минни хмыкнула. Довольная собой леди Грета, вздернув носик, важно продефилировала мимо псевдонищего и направилась к теплой компании, стоящей у окна.

Беседа продолжилась.

— Так кто же вы, сударь, на самом деле? Рыцарь, лишенный наследства? Король в изгнании? Принц-бастард? А может, чернокнижник, скрывающийся от правосудия?..

Гость открыл было рот, но на этот раз высказаться ему уже не дали. Его величество повел подбородком, словно ему жал тугой ворот, и нехорошо так поинтересовался:

— А может, вы заговор какой замышляете или покушение на государя?

Охрана, стоящая позади трона, громко лязгнула всем имеющимся в наличии металлом и придвинулась поближе. Знающие короля придворные, наоборот, попятились.

Старый смотритель зажмурился и принялся усиленно подсчитывать нанесенные принцессой убытки, леди Грета свела глаза к переносице и зажужжала себе под нос какую-то песенку, как она утверждала, детскую, но немного волшебную. Мадмуазель Минни же отвернулась к окну, молитвенно сложила руки и, воззвав к милосердию Конвенции Женевской и Конвенции Льежской, начала монотонно перечислять про себя свод правил преподобного Буравчика.

— В глаза мне смотреть! — рявкнул грозный монарх и грохнул кулаком по подлокотнику трона.

Гость расправил плечи и подчеркнуто медленно поднял голову. Наступила напряженная тишина.

На семьдесят шестом предмете из канувшего в Лету сервиза его величество вдруг откинулся на спинку трона и миролюбиво сказал:

— А пройдемте-ка ко мне в кабинет, молодой человек, чаю выпьем, я вас лимонной настоечкой угощу. Там и продолжим нашу беседу...

Господа придворные с облегчением вздохнули, а самозванец торопливо натянул на голову сползший во время переглядок капюшон. Не успевшая рассмотреть его троица снова вздохнула, на сей раз разочарованно, и, церемонно раскланявшись с его величеством, поспешила удалиться. Его величество, наоборот, слегка взбодрился, повеселел, ухватил загадочного гостя под локоток и уволок в кабинет.

Стража снова лязгнула железом, переходя в режим ожидания.

Разрешите мне, принцесса,

Вас почтительно поздравить…

Имре Кальман «Принцесса цирка»

Фрейлины королевского двора, выставленные ее гневающимся высочеством из гостиной в прихожую, поначалу при каждом вопле и каждом ударе в стену боязливо втягивали прелестные головки в не менее прелестные плечики. Но спустя полчаса барышни попривыкли, расслабились и теперь занимались общественно полезным трудом — вышиванием и сплетнями.

Время от времени глаза всех присутствующих обращались к миловидной блондинке, выкладывавшей на плоской бархатной подушечке психоделическую мозаику из кусочков битого стекла и фарфора. Девушка безропотно отложила свое рукоделие, поднялась с диванчика и бесстрашно скрылась за дверью в комнату принцессы.

Все застыли в напряженном ожидании. Пара секунд тишины — и, не успев облегченно выдохнуть, девушки снова вздрогнули от надоевших до чертиков звуков.

Дверь открылась. Посланница мира вернулась к людям и едва заметно покачала головой. Фрейлины возобновили прерванные занятия, а блондинка отряхнула юбку, вынула из пышной прически пару свеженьких осколков и меланхолично добавила к замысловатому узору на черном бархате новые элементы. Подруги, взглянув на нее, чуть завистливо вздохнули — похоже, вчерашний вечер принес перемены в личной жизни не только ее высочеству…

Ее высочество в своих покоях, впечатленная теми самыми переменами в личной жизни, громко исполняла на подвернувшихся под руку инструментах реквием по загубленным мечтам: о замужестве по любви, надежде на самостоятельный выбор жизненного пути и тихой славе широко уважаемого в узком кругу коллег ученого-экспериментатора. Инструменты, невзирая на похвальную предусмотрительность господина смотрителя королевских кладовых, уже подходили к концу. Расколотив о стену последнюю чашку, ее высочество издала финальный вопль и обессиленно рухнула на софу.

* * *

В покоях ее высочества уже целых две минуты царила блаженная тишина. Осторожно ступая туфлями на тонкой подошве по хрустящему ковру, в комнату величественно вплыла мадмуазель Минни.

— Ваше высочество, вас незамедлительно желает видеть его величество, — чопорно возвестила она. — Извольте привести себя в надлежащий вид и проследовать в большую королевскую гостиную. Его величество желает обсудить с вами результаты вчерашнего вечера.

Ее высочество подняла с расшитой подушки растрепанную голову и гневно сверкнула глазами.

Старая бонна с укором посмотрела на свою любимицу. За прошедшие полтора десятка лет ей, к сожалению, так и не удалось внушить воспитаннице, что покорность и послушание порой позволяют добиваться нужного результата намного быстрее и эффективнее, чем открытый протест. И вот теперь юная бунтарка, посеяв ветер, должна была собрать урожай не просто бурей, но ураганом.

В разгромленную комнату робко, по одной, с ужасом озираясь вокруг и осторожно переступая через особо крупные осколки, начали просачиваться юные фрейлины.

Для провинившейся принцессы вызов в большую королевскую гостиную означал одно: судьба ее решена и вердикт, который ей предстоит выслушать, обсуждению и обжалованию не подлежит. Но сдаваться без боя ее высочество не собиралась. Поэтому она умылась, переоделась и вытерпела положенное время под умелыми руками придворного куафера и десятка фрейлин, которые упорно стремились довести красоту принцессы до неземного совершенства. Затем она неторопливо, с достоинством заняла положенное место во главе пестрого, шуршащего и благоухающего клина и решительно направилась на защиту своих прав и свобод.

Большая королевская гостиная представляла собой просторный зал со строгим декором. Предполагалось, что король проводит здесь неформальные деловые встречи с коллегами, почетными гостями и прочими господами, которые пока не удостоились перехода в категорию близких друзей и следующего за этим приглашения на посиделки в малой гостиной, иначе именуемой личным королевским кабинетом. Но неудобная мебель, способствуя ускоренным темпам ведения переговоров, никак не соответствовала личным запросам его величества, которого дворцовые сквозняки и прожитые годы одарили периодическими болями в спине. Поэтому внутригосударственные вопросы король предпочитал решать, удобно устроившись на списанном еще в позапрошлом году, но вполне пригодном для употребления троне, который покрывала гора маленьких, но туго набитых подушечек, вышитых заботливыми ручками придворных дам, всецело радеющих о бесценном здоровье его величества.

Удобно расположившись на мягком сидении, его величество ожидал появления непокорной дочери. В гостиную для пущей торжественности исторического момента были приглашены некоторые приближенные к королевской семье лица. Но поскольку самой королевской семье сей исторический момент был не особо приятен, круг приглашенных сузили до чрезвычайности.

Из коридора послышались голоса, лакеи распахнули высокие двустворчатые двери и через несколько мгновений красная ковровая дорожка, ведущая к трону, заглушила дерзкую дробь двух десятков тоненьких каблучков. Дамы присели в реверансах, кавалеры согнулись в поклонах. Король выпрямился и принял величественный вид.

«Словно на эшафот провожают», — мелькнуло в голове у проходящей через анфиладу жалостливых, злорадных и просто любопытных взглядов принцессы.

Ее высочество проследовала к трону и остановилась за два положенных по этикету шага. Свита отстала на полдороги и рассредоточилась вдоль стен.

— Вы желали меня видеть, ваше величество? — высоко подняв подбородок, спросила принцесса.

— Да, ваше высочество, — сухо ответил король. — Под влиянием обстоятельств я вынужден был принять судьбоносное для нашей августейшей фамилии и всего государства решение, от которого мне очень хотелось бы отказаться. Но, к моему глубочайшему сожалению, королевское слово — закон как для подданных нашей великой державы, так и для ее государя. Поэтому во исполнение непреложной клятвы и во избежание бед и напастей, неминуемо последуемых за ее нарушением, нашим высочайшим повелением и с глубочайшим прискорбием мы вверяем вашу судьбу человеку, которого само провидение избрало своим орудием. Подойдите сюда, юноша!

От стены отделилась фигура в темном плаще с наброшенным капюшоном и приблизилась к его величеству. Придворные удивленно зашумели. Король одним взглядом пресек намечающееся безобразие, поднялся с трона, подошел к неподвижно стоящей принцессе, взял ее за руку и повернулся к незнакомцу.

— Мальчик мой! — патетически возопил он. «Мальчика» ощутимо передернуло. Его величество недовольно нахмурился, но с тона не сбился: — Мальчик мой! Я тебе доверяю… — король прерывисто вздохнул. — Я тебе доверяю самое ценное, что у меня есть — свое дорогое дитя. Береги ее как себя и пуще того…

Дорогое дитя, не дожидаясь финала прощальной речи, попыталось выдернуть руку. Но хватка старого вояки, хоть и ослабла за мирные десятилетия, но совсем на нет не сошла.

Принцесса рискнула освободиться еще раз, но и эта попытка позорно провалилась. Старый король, опасаясь, что непокорная девица в отчаянии, того и гляди, устроит истерику с падением на пол и дрыганьем конечностями, быстренько соединил руки дочери и незнакомца в плаще и, протараторив ритуальную фразу "Объявляю вас мужем и женой", отпустил руку остолбеневшей от краткости церемонии невесты. Жених тоже особо не настаивал, и через миг новоиспеченная замужняя дама получила в полное распоряжение обе своих руки, чем сразу же не преминула воспользоваться. Уперев руки в корсет в области талии, она приготовилась к произнесению зажигательной речи.

Король при виде этого ни разу не аристократического безобразия, сделал себе мысленную пометочку больше не приглашать ко двору кузину Молли и кивнул главному церемониймейстеру.

— Дамы и господа! — громогласно возвестил тот, выходя в центр гостиной и сбивая с мысли настроенную на долгий разговор принцессу. — Его величество изволит пригласить вас на свадебный банкет, который состоится не позднее как через два часа в большом бальном зале королевского дворца.

Придворные остолбенели: всего два часа на подготовку подарков, нарядов, причесок и всего остального?.. Пара минут визга и суеты — и большая королевская гостиная почти опустела, оставив августейшее семейство в блаженной, но какой-то нехорошей, предгрозовой тишине.

— Ах, значит, так, да? — сузила глаза разъяренная новобрачная.

— Да, ваше величество! — рявкнул король.

— Какое величество, батюшка, не торопитесь, я еще не замужем и не коронована, — отмахнулась принцесса.

— Да! Ваше! Величество! — снова повторил король, выделяя каждое слово. — Изволь обращаться к своему монарху как положено. Распустилась тут! Позоришь меня перед подданными! И перед мужем своим тоже!

Упоминание о муже никак не охладило пыл принцессы, скорее наоборот, и в течение последующих десяти минут все присутствующие были бы вынуждены наслаждаться потрясающе экспрессивным монологом, но на второй минуте у короля лопнуло терпение и он возопил:

— Единственная дочь моя, истерпни!

Молодые, впервые проявив какое-никакое единодушие, в дружном недоумении повернулись к его величеству.

— Замри! — коротко пояснил король и снова перешел на человеческую речь: — Вот тебе твой супруг. Прошу любить и жаловать, холить и лелеять, слушаться и повиноваться до тех пор, пока смерть или высший королевский суд не разлучит вас. Аминь.

— Что? — возмутилась принцесса, — а как же «Согласны ли вы, ваше высочество, стать законной супругой» этого… — она на миг умолкла в поисках подходящего эпитета.

— А зачем? — искренне удивился король. — Властью, данной мне мною же, я еще утром совершил положенный обряд, подписав все обязательства от твоего имени как твой законный отец, опекун и поручитель по причине твоей недееспособности как несовершеннолетней особы.

— Даже так? — принцесса шагнула вперед. Король опасливо поерзал на троне. — Значит, как замуж меня скоропостижно выдавать — так я взрослая и чуть ли не перестарок, а как лично на собственной свадьбе поприсутствовать, так я недееспособная…

— Да зачем тебе эта свадьба? — удивился заботливый отец. — Ты ведь никогда не жаловала шумные сборища. Милая моя, я ведь только о твоем благе забочусь, твоем и всего королевства.

Король приосанился, насколько ему позволили мягкие подушки, горкой уложенные на троне, и величественно изрек:

— И ты, дочь моя, королевская, должна ежеминутно осознавать, что достижение всеобщего блага — твоя главная цель как второго, после меня, лица этого самого государства.

Принцесса знала, что с направления на всеобщее благо отца и отрядом рыцарей не столкнешь, поэтому решила подойти к решению вопроса с другой стороны.

— Ваше величество, дозволено ли мне будет спросить, чьим рукам вы вверили судьбу своей единственной дочери и наследницы, а в будущем — судьбу всего государства? — смиренно заговорила она. — Достоин ли этот человек называться вашим зятем, сможет ли он понять все нужды ваших подданных и справедливо рассудить, что является для них истинным благом, а что ложным? Не затаил ли этот человек, который даже на собственной свадьбе не пожелал выступить с открытым лицом, злоумышление какое против государства и вашей августейшей особы лично?

Король внимательно выслушал вполне разумные рассуждения принцессы, согласно покивал головой, но развеивать ее опасения почему-то не собирался.

— Да кто он такой вообще? — не выдержала принцесса. — Как его зовут? Я уже не спрашиваю о его титуле, какой может быть титул у оборванца, но имя-то у него есть? Простое, человеческое имя?

— А это он уже сам тебе расскажет, — вдруг заторопился король, подхватил полы мантии и съехал с подушек.— Потом. Если захочет.

Он раскланялся с зятем, который за всю церемонию не соизволил произнести ни единого слова, и направился к выходу.

— Всем спасибо, все свободны, — на миг обернувшись, произнес он.

— А поцеловать? — робко пискнула не посмевшая покинуть подругу наедине с мужчинами белокурая фрейлина. Король сбился с шага и недоумевающе уставился на нее.

— Ну, поцеловать невесту! — пояснило эфирное создание, распахнув небесно-голубые глаза. — Ваше величество, ведь все знают, что без поцелуя обряд считается незавершенным!

Молодые снова проявили поразительное единодушие, синхронно отшатнувшись друг от друга. Принцесса — всей душой не желая завершения обряда, потому как его незавершенность ей была только на пользу, а ее новоиспеченный супруг, похоже, всерьез опасался, как бы молодая жена на радостях не промахнулась мимо губ и не впилась ему в горло.

— Ах да, конечно... — спохватился король, — как же я мог забыть? — он строевым шагом подошел к молодым, обнял принцессу одной рукой, ее мужа — правой, нежно прижал их к широкой отцовской груди и припечатал крепким отеческим же поцелуем сначала кудряшки на лбу любимой дочери, а затем прикрытый капюшоном висок новоиспеченного зятя.

— Совет вам да любовь! Перед отъездом не забудьте зайти попрощаться! — проникновенно провозгласил счастливый отец и величественно удалился, оставив присутствующих в состоянии тяжелого ошеломления.

Да-а, не такой виделась юной принцессе ее свадьба. Да и жених, наверное, представлял свое бракосочетание немного по-другому, но кто же ему виноват, если на то пошло?..

Свадебный пир принцесса провела в полной прострации. Старушка Минни, влетевшая в зал сразу после ухода короля, сразу огорошила девушку сообщением, что король велел молодым убираться… в смысле, отправляться в свадебное путешествие еще до восхода солнца, сразу после окончания свадебного пира. Но поскольку муж оказался нищебродом, не имеющим ни кареты, ни лошади, ни даже захудалого осла, в дорогу новобрачные должны будут отправиться пешком. Приданого невесте тоже не полагается, ибо все оставшиеся в государстве финансы теперь будут направлены на предотвращение военных конфликтов с соседями, которые, несомненно, будут оскорблены выбором принцессы и непременно потребуют сатисфакции. Но его величество, руководствуясь опытом зарубежных коллег, разрешил любимой дочери взять с собой из дворца все, что она сможет унести в руках — деньги, принадлежащие ей драгоценности, личные вещи и небольшие сувениры от подруг на память о прошлой беззаботной жизни.

Облагодетельствованная дочь изо всех сил рвалась в королевские покои засвидетельствовать батюшке свое искреннее почтение и выразить безмерную благодарность, но тот почему-то не пожелал ее выслушать и заперся в самых дальних покоях, выставив у каждой двери утроенную охрану. На банкет он и вовсе явился через потайную дверь и поспешно занял приличествующее королю место за отдельным столом подальше от молодоженов.

Чем занимался супруг ее высочества, никто не знал — войдя в выделенные ему покои, он запер за собой дверь и до самого свадебного пира ни на стук, ни на голос не отзывался.

Еще во время традиционного свадебного шествия глазастые придворные, следующие вереницей за молодоженами, обратили внимание на то, с каким хищным выражением лица невеста приняла из рук отца горящий восковый факел, и как после этого жених, нарушая все писанные и неписанные правила, норовил отодвинуться подальше от суженой, даже и не думая перехватить ее ручку поближе к локтю или «неосторожно» наступить на длинный шлейф свадебного платья. Финального поцелуя на пороге пиршественного зала присутствующие, разумеется, не дождались, и порадовать гостей плавной паваной и веселой гальярдой молодые тоже не соизволили. Обескураженные музыканты, которых почему-то забыл, или попросту не сочли нужным посвятить в тайну происходящего, вместо положенного мажора все время сбивались на минорный лад, стоило им только бросить взгляд на еще вчера румяную и веселую принцессу и на мрачную фигуру, неподвижно восседающую рядом с ней. Сорвавшееся с дрожащих губ старого флейтиста «подменыш» тихо шелестело по невысокому помосту для дворцового оркестра, благоразумно не спускаясь в зал. Деревянно бренчала лютня, нервно взрыкивал раушпфайф, смычок фиделя, едва удерживаемый дрожащей рукой, дополнял мелодию почти человеческим визгом и стоном, а за пышно украшенным корпусом арфы мелко и часто крестились, низводя «чудные трели» до банального треньканья.

За свадебными столами царила неуверенная тишина, которую робкие попытки придворных балагуров произнести тост за здоровье новобрачных только усугубляли. Дамы и господа, уже введенные в курс дела вездесущей леди Гретой, опасались попасть впросак и боялись не то что лишнее слово сказать, а даже рот открыть — мало ли как дело потом обернется. Его величество хмурился и много пил, бледная как стена новобрачная, затянутая в черное бархатное платье, сидела, словно кол проглотив, жених, даже за столом не соизволивший явить присутствующим свой светлый образ, смотрелся ей под стать. Созерцающим эту романтичную пару гостям тоже кусок в горло не полез, поэтому самый странный свадебный пир в истории королевства оказался и самым коротким.

Полночь, традиционно приходившую как раз к танцу молодых под вуалью и веселой дележке последней между подружками невесты, встретили в бальном зале только пустота, темнота и гробовая тишина…

Автора клинит с прямой-непрямой речью, поэтому все тапки и материальная помощь в виде кавычек, тире и запятых в нужных местах принимаются с огромной благодарностью.

Глухой-преглухой ночью, в час, когда третьи петухи еще даже и не думали просыпаться, на дороге, ведущей от королевского замка, показались двое. «Пилигримы», скорее всего, подумал бы встретившийся им запоздалый прохожий: темные плащи, минимум вещей — заплечные мешки да узловатая палка в правой руке у того, что повыше, от собак да лихих людей отбиваться.

В слабом свете убывающей луны, время от времени коварно скрывающейся за облаками, было видно, как тот, что пониже, идет осторожно, иногда спотыкаясь на незаметных камешках да выбоинах. Второй же мерно шагает впереди, не пытаясь ни подождать, ни поддержать своего спутника и, похоже, даже не оглядывается, предоставив тому выбор — остаться одному на безлюдном тракте или постараться не отстать от более опытного ходока.

Бывшая принцесса впервые в жизни оказалась за пределами дворца ночью без охраны. Вокруг было темно, тихо и немного страшно.

Все порядочные горожане давно спят, городская стража, призванная охранять их крепкий сон, тоже, наверняка, дремлет. И никто даже не задумается о том, что единственная королевская дочь, нежное и трепетное создание, вместо того, чтобы сладко спать в теплой уютной постели, сбивает ноги на пыльной дороге. А рядом с ней — не любящий батюшка, не верная Минни, не стража доблестная, а совершено чужой человек, бродяга неприкаянный. А, может, он вор или разбойник какой, а, может, вообще убийца. И пропадет дочь королевская во цвете лет, и сгниют юные косточки в диком лесу. И никто не узнает, где могилка твоя…

Принцесса полезла в потайной карман плаща и проверила, не потерялся ли по дороге подарок леди Греты — металлический веер, один из ее любимых, «прыткомашущий», как она о нем отзывалась.

Леди Грета — женщина добрая, и гостей она любит привечать — то ручку на плечо положит, то по груди шутливо веером стукнет. Благородные господа млеют, когда она их за талию приобнимает, а принцессе смешно — невдомек им, бедолагам, что это их на скрытое оружие или жилет какой-нибудь подозрительно плотный проверяют. Господина кашляющего, небось, тоже по спинке постучала. Попробуй, догадайся, что она это вовсе не по доброте душевной, доброты-то в ней как раз, как в ее веере — абсолютный ноль. Стража свое дело знает, принять и обхлопать гостя должны были по первому разряду, но береженого, как говорится, леди Грета бережет. С веерами своими. При надобности какой эта ажурная игрушка может и дырочку в голове проделать, махонькую такую, аккуратненькую, незаметную совсем, а может поперек горла вражеского дыру пропахать не хуже алебарды, это какое уж у хозяйки настроение будет.

Много секретов таит в себе простой женский веер. О его острые края можно нечаянно уколоться, да так, что не успеешь «абракадабра» произнести, как уже душа твоя на небесах окажется. Им можно незаметно ткнуть в особую точку на теле человека, и не одну даже, и будет тот человек с ума от боли сходить и сам не поймет, откуда такая напасть взялась. Яркие рисунки на пластинках — тоже непростые. Вот разговариваешь с человеком о погоде там, о птичках или цветочках, то сложишь веер, то взмахнешь им — и все, он твой верный раб, успевай только приказывать.

И мы так немного умеем, но торопиться с этим, пожалуй, не будем, тем более что колечко дареное, оберег серебряный, молчит, зла не чувствуя.

Принцесса прикоснулась ко вчерашнему подарку, который пришлось надеть на цепочку и повесить на шею, так как для тонких девичьих пальчиков мужское кольцо было великовато.

Ее бывшее высочество горько усмехнулась своим вчерашним рассуждениям о колечкам и тяжести на шее. Теперь, вернись она во вчерашний день, совсем другими глазами посмотрела бы на своих кавалеров. Тот юноша со шрамом на лбу был очень даже симпатичный, и поговорили они с ним нормально сначала, и подарок он ей привез хороший — животное невиданное, то ли зверь, то ли птица, сзади на коня похож, спереди — на орла, и летать на нем, говорит, можно.

— Где же он теперь, тот подарок... — пригорюнилась принцесса. — Вернее, он-то, понятно где, а вот где она?

Ее высочество еще раз попыталась рассмотреть окружающий ее пейзаж, несомненно, унылый и безрадостный, и тяжело вздохнула.

— И зачем я к тому юноше с дурацкими вопросами полезла? — запоздало укорила она себя, — это ведь свои привыкли к тому, что ее высочество наукой интересуется, лекарствами всякими да способами лечения. А как шрамы сводить — вообще вопрос для нее первостатейной важности, потому как не подобает принцессе на коже отметины никакие иметь, а при занятиях наукой всякое бывает. Вот и пришлось королевскому аптекарю особую мазь изобрести, чтобы принцесса ежедневно вид надлежащий имела, без синяков, шрамов да ожогов, так она теперь эту мазь всем вокруг расхваливает — и людям приятно, и аптекарю прибыльно. Только вот не подумала принцесса, что гостя так сильно смутить своими расспросами может.

И тот высокомерный принц тоже неплох был, и птицу красивую привез, белоснежную, как и он сам, хвост как распустила в саду — все, кто видел, ахнули от восторга. Но и он почему-то обиделся, а принцесса всего лишь секрет его краски для волос узнать хотела. Видно, состав у нее слишком заковыристый, не помнит его принц наизусть, потому и сбежал, стыдно стало, что волосы чем-то мажет, а чем — сам не знает. Интересно, а птица у него тоже крашеная или все-таки натуральная блондинка?

Принцесса хихикнула. Ее новоявленный муж на секунду сбился с шага.

— Опасается, — подумала принцесса, — и правильно делает, мало ли что супруге молодой в голову придет на ночной пустынной дороге.

Вспомнив вдруг, чья она теперь супруга и где именно находится в такой поздний час, принцесса снова принялась жалеть о былом.

И тот скромный робкий юноша тоже был бы хорош, если бы не ронял все да не спотыкался на каждом шагу. Учителя бы ему хорошего нанять, да чтоб не кричал на него, да не запугивал, а чтоб научил и меч в руках крепко держать, и с врагом смело разговаривать, и на своем всегда стоять, хоть гори все вокруг.

И тот загадочный носатый гость в черном, подаривший ей колечко… Пусть он и старше намного, но сразу видно, что человек ученый. И заботливый, наверное, с полуслова ее терзания понял, оберег вот подарил. Он бы, наверное, не стал, как аптекарь придворный, с секретами таиться, рассказал бы ей все, что знал — и про яды, и про то, как обереги делать, и про другие интересные вещи. Например, как околдовать разум и обмануть чувства, разлить по бутылкам известность, как заварить славу и даже как закупорить смерть.

— Да, образованного человека сразу видно, — вздохнула позднему прозрению переборчивая девица и, разглядывая спину еще одного образованного человека, идущего впереди, решила прибегнуть к проверенному способу леди Греты успокаивать нервы — назначить виноватого в своих бедах.

— И где же ты взялся на мою голову, такой грамотный? — громко завела принцесса. Где-то она читала, что искусственно вызванная истерика помогает прогнать усталость, и решила после суматошного дня соединить приятное с полезным. А заодно и согреться немного — осень на дворе, как-никак.

— Явился в замок ни свет, ни заря, и когда только успел листок с объявлением прочитать, на котором краска еще не засохла? Наверное, прямо на городской площади перед дворцом ночевал, ждал, когда гости расходиться начнут, медяком каким одарят, а то и серебро на радостях кинут. И простыл, бедолага, там же, должно быть: как же, пропустишь вельможу какого-нибудь — на три дня без обеда останешься. А тут сюрприз такой — целую принцессу предложили, совершенно безвозмездно, то есть даром, — высказывала она маячащей впереди спине.

— Ты, пожалуй, и слова-то такого не знаешь — без-воз-мез-дно. И не читал ты этот листок, скорее всего, кто же в темноте-то его прочитает, кошка разве? Так у нас ученых кошек днем с огнем не найдешь, — принцесса хихикнула, — разве что ведьма какая обернется.

"Никакой реакции", — отметила она с сожалением и продолжила тем же тоном:

— И читать ты, наверное, вовсе не умеешь, а про листок тебе стражник любой мог рассказать, тот же дядюшка Рубеус, например. Он человек добрый, отзывчивый, всех сирых и убогих привечает, особенно если его угостить чем-нибудь согревающим.

Черный плащ, размеренно маячивший перед глазами, вдруг задвигался быстрее и растворился во мраке.

Обиделся… Принцесса прислушалась к тихому металлическому позвякиванию, которое сопровождало каждый шаг ее спутника и чуть добавила шагу. Она, сама не зная почему, брела за этим человеком следом, хотя могла бы давно свернуть в сторону на любой развилке. Только если бы видела ее, эту развилку, хоть одну. Да и саму тропинку увидеть тоже бы не мешало. А ее спутник, похоже, действительно обладал кошачьим зрением, так как шел ровно и споткнулся всего несколько раз. А, может, дорога была ему хорошо знакома или… да, точно, были бы у принцессы такие сапоги, как у него, она бы тоже ни разу с шага не сбилась — дорога ведь, несмотря на осень, сухая, наезженная. Это ее сапожки во всем виноваты — носки длинные, подметки тонюсенькие, с такими в пешем путешествии, того и гляди, без ног останешься.

— Эй, супруг мой разлюбезный, нужна тебе жена-хромоножка или нет? — вслух продолжила свои размышления принцесса. — Глупый вопрос, конечно, нужна — жалостливые горожане подавать больше будут, да и не сбежит далеко безногая жена…

Принцесса вдруг осеклась, уткнувшись носом в кожаную котомку. Ее разлюбезный супруг молча повернулся к ней, взял за руку и пошел дальше тем же размеренным шагом. Немного уставшая принцесса, как примерная жена, поплелась следом. Оказывается, когда тебя ведут за руку, как маленького ребенка, идти по практически невидимой дороге намного легче. А значит, высвобождается часть энергии, которую можно направить на другой вид деятельности — так, кажется, говорится в одном из трактатов.

Озадаченная поведением упорно молчащего мужа, принцесса тоже умолкла и попыталась собрать воедино все имеющиеся в наличию информацию о своем спутнике… эх, теперь уже и по жизни.

Какого он роста — не поймешь, оказавшись без привычных высоких каблучков, но явно выше самой принцессы. Судя по легким шагам и порывистым жестам — молодой, по крайней мере, не старый. Да и батюшка, помнится, обращался к нему «Мальчик мой!». Хотя, зная, сколько лет ее батюшке…

Засомневавшись, она озабоченно прислушалась, не кряхтит ли по-стариковски ее спутник. Нет, он не кряхтел, но иногда подкашливал. Кашель тоже был не похож на старческий, да и ладонь, что крепко сжала ее руку, не слабая, не дрожащая, не морщинистая. Пальцы крепкие, вроде бы не узловатые.

Так, значит, с возрастом примерно определились: не батюшкин ровесник — это уже большой плюс при нашей нынешней жизни. Дальше пойдем. Движения свободные, плечи одинаковые, не хромает, спину держит ровно — значит, не калека.

А почему тогда он не идет работать, а милостыню просит? Еще и лицо от людей прячет…

Принцесса вдруг остановилась и выдернула из пальцев мужа свою руку, чуть не заорав от страха на все поле. Липкий ужас, проникнув за шиворот, вдруг разлился по всему телу.

Кто? Кто единственный не только может, но и должен скрывать свое лицо, приближаясь к людям? Кто дышит с трудом и говорит хриплым голосом? Кто прячет тело под темным балахоном, ночует за городскими стенами и носит в руке колокольчик или трещотку, чтобы люди издали узнавали о его появлении и спешили либо уйти с его пути, либо бросить ему монетку, пытаясь откупиться от страшной болезни?

Но ведь прокаженным строго-настрого запрещено жениться — они отпеты церковью и изгнаны из мира живых. Как же его величество смог нарушить закон и так жестоко поступить со своей единственной дочерью?

Объятая отчаянием и ужасом принцесса посмотрела на свои ладони и упала на колени в густую траву на обочине дороги, пытаясь холодной утренней росой смыть с рук прикосновение, как ей показалось, самой смерти.

Очнулась она от легкого, почти невесомого, касания к плечу. Затем теплые пальцы скользнули по щеке и принцесса с удивлением обнаружила, что ее паника куда-то ушла и естественное желание отшатнуться — тоже.

А ведь никаких признаков скорбной болезни на руках жениха не было, — наконец сообразила принцесса, — и запах гнилого мяса, исходящий от страдающего ею человека, она бы учуяла, невзирая ни на какие последствия опытов, и придворные дамы, присутствующие на свадьбе, наверняка бы весь вечер морщили носики и прятались за веерами. И ни колокольчика, ни трещотки у ее спутника, скорее всего, нет, а в сумке звякали плохо уложенные ложка или кружка.

А она-то уже себе ужасов напридумывала.

Была у нее такая милая привычка — воображать всякие страхи. Старая Минни, бывало, то тролля огромного из кладовой выгоняет, то змей говорящих из-под кровати метлой выметает, то мертвецов из ванны сачком вылавливает, а однажды ночью юная принцесса весь замок перебудила своими воплями о красноглазом лысом чудовище, прячущемся за дверью папенькиного кабинета. Вот переполоху-то было.

Ее высочество сердито шмыгнула носом и мокрой от росы рукой утерла глаза. Позорище какое, сама себя до полусмерти напугала. А что же тогда с тобой будет, милая, если разбойник или дикий зверь по дороге встретится?

В поле зрения вдруг возникло светлое пятнышко.

Платок. Чистый и сухой. Принцесса удивленно хмыкнула: нищий, имеющий при себе чистый носовой платок? Это ж до каких высот должно было вознестись благосостояние ваших подданных, ваше королевское величество, чтобы распоследний нищий обзавелся такой интересной вещью, которую не часто встретишь даже у бургомистра?

Ее высочество наследная принцесса тщательно вытерла лицо и ладошки, упрятала поглубже в рукав использованный платок, оперлась о галантно протянутую руку полуразоблаченного супруга и изящно поднялась с сырой земли. Ах вы так, значит, дорогой батюшка, да? Первый встречный, значит? Ладно, пусть будет первый встречный. Посмотрим еще, чья возьмет…

* * *

Небо слегка посветлело, идти стало немного легче, но странный нищий (принцесса до выяснения личности предпочитала пока называть его по-старому) не торопился отпускать руку принцессы, а та, в свою очередь, не спешила ее отнимать. За свою недолгую жизнь она привыкла к тому, что руки, по сути, не ее личное имущество, а достояние государства и предмет торговли. К ручке принцессы постоянно прикладывались разные люди — старые и молодые, богатые и бедные, знатные и простолюдины. В день рождения к ней вообще тянулись сотни рук — нищие, больные, обездоленные толпой бросались к принцессе, напирая на многочисленную охрану, стремясь хоть кончиками пальцев прикоснуться к шелковым оборкам в надежде на исцеление, вдохнуть аромат богатства, вместе с кусочком кружева или оторванным бантиком урвать лоскуток удачи. А прикосновение к открытой ладони (отец запрещал ей в этот день надевать перчатки, чтобы не изменять старинной традиции и не обижать народ) вообще считалось чудодейственным во всех отношениях.

По возвращении домой новое платье и все, что было в тот день на принцессе, нещадно сжигалось на заднем дворе, а саму именинницу обмазывали с ног до головы вонючими мазями, вливали в нее содержимое десятка флаконов разной степени как полезности, так и невкусности, а потом еще три дня отмывали и вычесывали из густых кудрей останки того, что во время общения с народом туда запрыгнуло, залетело или переползло.

Принцесса посмотрела на идущего впереди нищего и на всякий случай прислушалась к себе. Пока чесалось только в носу, но это были всего лишь отголоски недавнего эксперимента, результатом которого стали резь в глазах и почти полная потеря обоняния. Ах, если бы придворный аптекарь хотя бы иногда объяснял любознательной девочке, из чего состоит то или иное лекарство, юной принцессе не приходилось бы теперь сожалеть о потерянной возможности опознать незнакомца еще и по запаху.

Потому что, принцесса могла поклясться всей оставшейся дома библиотекой, этот таинственный человек ей очень даже знаком, и именно потому батюшка так легко отпустил из дому не знающее жизни дитя, не снабдив даже самым необходимым. Воспитывает, значит.

Потому-то муж новоиспеченный и молчит, потому и лицо от нее прячет, и голос боится подать, и хрипит так старательно, и отдохнуть не останавливается — старается увести подальше от дома, прежде чем секрет раскроется и новоиспеченная жена обрушит на любезного супруга всю мощь своего темперамента.

Только не на ту напали, милостивый государь, знаете ли.Мы не лыком шиты тоже, мы хитры и осторожны...

— Милостивый государь! — обратилась принцесса к своему спутнику. — Мы в пути уже несколько часов. Не пора ли нам немного отдохнуть? И ваш кашель внушает мне серьезные опасения, не помешало бы вам выпить чего-нибудь горячего.

Милостивый государь, впервые услышав от принцессы доброе слово, споткнулся на ровном месте и чуть не растянулся на пыльной дороге. Вырвавшееся у него от неожиданности словечко было не таким добрым, как у принцессы, но зато более экспрессивным. Принцесса сделала вид, что иностранными языками не владеет, с сожалением отметила, что спич оказался слишком коротким и не позволил ей провести опознание объекта по голосу и манере разговора, и кротко поинтересовалась:

— Не могли бы вы объяснить мне, сударь, куда мы направляемся и как долго продлится наше путешествие?

Муж уже привычно промолчал, но заметно замедлил шаг — то ли и сам подустал, то ли до него дошло, что ни к деревням, ни на ближайшие постоялые дворы жену вести нельзя: слишком близко от дворца, слишком многие знают принцессу в лицо. И стоит ей только голос подать — его вздернут на вилы без суда и следствия, правда, затем разобравшись, похоронят с почетом и за счет государства, но проку ему будет от этого…

Все так же безмолвно муж объявил привал — просто бросил котомку под высокую разлапистую ель на опушке леса. Уставшая принцесса стянула с плеч свой мешок, за последние полчаса потяжелевший втрое, уронила его на землю и обернулась в сторону отцовского замка, чтобы оценить пройденный путь. В первых лучах солнца возвышающийся на холме замок показался ей нереально прекрасным, родным и в то же время таким далеким, потерянным навсегда.

А все из-за кого…

Замок задрожал и подернулся туманной дымкой. Принцесса утерла злые слезы трофейным платком и обернулась. Виновник всех ее несчастий уже собрал охапку хвороста, разжег небольшой костерок и теперь доставал из котомки нехитрые припасы. Принцесса спрятала платок и решительно направилась к подлому обманщику. Больше она не намерена терпеть этот глупый маскарад. Сейчас она стащит с его головы надоевший до чертиков капюшон и наконец-то посмотрит прямо в глаза человеку, который осмелился так мерзко с ней поступить. Интересно, какими будут эти глаза? Серыми? Зелеными? Черными? Голубыми? Карими?

В несколько шагов разъяренная девушка оказалась за спиной роющегося в котомке супруга и решительно протянула руку к его голове. Хищно скрюченные пальцы уже скользнули по отсыревшей от утренней росы плотной ткани, как…

— Уа-а-а-ау-у-у! — прозвучало в ответ и сильный удар в солнечное сплетение отправил принцессу в иную реальность.

Автор приносит уважаемым читателям извинения за размер главы, но в качестве компенсации предлагает небольшие бонусы, которыми можно полюбоваться подольше))

Именины, именины у Кристины,

Дарят нынче ей.

Максим Леонидов.

— Уа-а-а-ау-у-у!

Девушка судорожно попыталась вдохнуть и открыла глаза.

— ЖЕЛТЫЕ!!!! — с ужасом осознала она и едва сдержала рвущийся из груди вопль ужаса.

— Уа-ау-у-у! — укоризненно подтвердил бессовестный книззлов сын, мощными лапами испытывая на прочность ребра своей хозяйки.

Гермиона спихнула с живота тяжеленную тушу своего лохматого любимца, улеглась обратно на подушки и закрыла глаза. Уже через несколько мгновений она снова была в рассветном лесу, окутанная туманом и птичьим щебетом, и в предвкушении триумфального разоблачения настойчиво тянулась к капюшону своего коварного спутника...

— Гермиона!!! — очередной вопль над ухом заставил сновидицу застонать и мыслено провести инвентаризацию бельевых запасов Мерлина, Морганы и всего воинства доблестного короля Артура.

— Да, Рон, почему ты так кричишь? Что-то случилось? — к чести разрываемой между двумя мирами Гермионы, ее голос звучал скорее обеспокоенно, чем раздраженно.

— День рождения у тебя случился! — радостно воскликнул Рон и громко завел «Happy Birthday to you!» на три мужских голоса и один женский.

Удивленная странной полифонией именинница наконец-то соизволила открыть глаза.

— С Днем рождения! — вопит во всю глотку стоящий у самой кровати Рон, рядом сверкает очками и белозубой улыбкой как всегда растрепанный Гарри, смущенный Невилл нежно прижимает к груди какой-то разлапистый кустик с длинными серебристыми листочками, густо утыканный красными и золотыми бантиками, а у распахнутой двери размахивает здоровенным букетом веселая Джинни.

Неожиданные гости оживленно вертятся по комнате, ищут вазу для цветов, пытаются наполнить ее с помощью «агуаменти», естественно, это все разливается, вытирается, устанавливается то там, то сям, кровать сонной именинницы засыпается десятком перевязанных яркими ленточками коробок, коробочек, пакетов и пакетиков «от мамы, от папы, близнецов, а это Лаванда просила передать, а это вот от Луны…» Куча подарков заполировывается кустиком, успешно косящим под рождественскую елку, и вот уже все по второму разу расцеловывают подругу и убегают, чтобы дать ей возможность прийти в себя и порадоваться отличному началу дня.

Вечером в гостиной состоится большая гулянка, на которой героиня дня обязательно поблагодарит всех вместе и каждого в отдельности. Но чья-то безумная идея собрать у всех подарки и засыпать ими именинницу еще с самого утра, оказалась поистине гениальной, думала Гермиона, расплываясь в счастливой улыбке и обнимая гриффиндорский кустик.

Довольная жизнью именинница уселась на кровати, водрузила «елку» на тумбочку и потянула к себе подушку, желая поудобнее засунуть ее за спину и заняться, наконец, распаковыванием подарков…

— …! — сказала она вдруг полностью проснувшимся голосом и потянулась за палочкой. Один из уголков матраца подозрительно возвышался, словно под ним было что-то спрятано.

— Бомба! — воскликнуло голосом телевизионного диктора лето, проведенное в маггловском мире.

— Сюрприз! — захлопала в ладоши маленькая кудрявая девчушка.

— Очень подозрительная вещь! — подняла палец наученная горьким опытом подруга Мальчика-на-которого-вечно-охотятся.

— Постоянная бдительность! — поддержала ее прочно угнездившаяся в подкорке паранойя имени Аластора Моуди.

Гермиона решила последовать мнению большинства, мигом слетела с кровати и направила палочку на подозрительный угол. Быстрая скороговорка — и постель вместе с матрацем взвилась в воздух, легким теплым айсбергом оседая в углу комнаты. Горка подарков, бережно завернутая в покрывало, аккуратно приземлилась сверху.

В изголовье кровати остался лежать в гордом одиночестве аккуратный прямоугольный сверток размером с большую книгу или коробку для конфет. Еще одна цепочка чар — и Гермиона облегченно выдохнула: явных проклятий на нем нет, но брать этот сюрприз в руки было бы верхом неосторожности.

Еще пара пассов — и ленточка сноровистой змейкой сползла на пол, серебристая бумага развернулась, и глазам отважной гриффиндорки открылся старинный, оправленный в кожу фолиант, с вытертой позолотой на месте названия, металлическими потускневшими уголками и самым настоящим миниатюрным замочком, запирающим книгу словно шкатулку. К замочку прилагался и ключик, прикрепленный к корешку книги тоненькой цепочкой.

На темной коже переплета четко выделялась белая глянцевая карточка.

Гермиона левиосой подняла ее в воздух поближе к глазам. Изящные буквы, выведенными угольно-черными чернилами, сложились в короткое анонимное послание:

«С днем рождения, принцесса!»

* * *

Заинтригованная именинница весь день размышляла о необычном подарке и таинственном дарителе.

Естественно, подруга Мальчика-который-всегда-должен-быть-осторожен предпочла перестраховаться и прямо с утра показала находку своему декану. Замороченная нововведениями в школе и раздраженная одним присутствием в ней Долорес Амбридж, профессор Макгонагалл не стала вникать в подробности, наскоро проверила книгу на темную магию и, не найдя ничего подозрительного, переадресовала любимую ученицу к профессору Флитвику. Специалист по чарам тоже не счел подарок опасным для здоровья предметом, но все же обнаружил на книге следы заклинаний. Правда, как он заявил, абсолютно безвредных, из разряда тех, что накладывают на детские вещи заботливые родители — чтобы они не рвались, не терялись и тому подобное. Затем маленький профессор потрепал именинницу по локтю и велел ей побольше отдыхать, а на прощание посоветовал на всякий случай заглянуть еще и в библиотеку к мадам Пинс.

Библиотекарь, в отличие от преподавателей, очень заинтересовалась старинной книгой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась маггловским сборником сказок братьев Гримм. Гермиона, которая не владела немецким, немного расстроилась.

— Это как раз не проблема, мисс Грейнджер, — успокоила ее мадам Пинс. — Я поделюсь с вами маленьким секретом, который позволит исправить это досадное упущение.

Секретом оказалось довольно простое заклинание-переводчик. Освоив его, Гермиона поблагодарила библиотекаря, унесла книгу в свою комнату, второпях бросила ее на кровать, схватила сумку с учебниками и убежала на завтрак, принимать поздравления и рассыпаться в благодарностях.

У именинницы в этот день, естественно, не было и минутки свободной, но она собиралась посвятить изучению неожиданного подарка весь вечер. И, возможно, не один.

Незадолго до полуночи слегка захмелевшая героиня дня вернулась из шумной гостиной в свою тихую, спокойную, персональную спальню. «Хорошо все-таки быть старостой!» — заявила она своему отражению в зеркале и со вздохом облегчения упала на кровать, раскинув руки. Под руку тут же попался загадочный подарок.

Гермиона перевернулась на живот и потянула к себе тяжелую книгу.

Пожелтевшая бумага, готический шрифт, тщательно проработанные гравюры… Мадам Пинс сказала, что книгу иллюстрировал Людвиг Гримм — третий брат известных сказочников, не менее известный художник, профессор кассельской академии искусств.

Кто-то, очевидно, желая развлечь своих детей и превратить чтение в увлекательную игру, взял, хотя и дорогую, но вполне стандартную для начала девятнадцатого века книгу и декорировал ее под старину, превратив тем самым в уникальное, говоря современным языком, подарочное издание.

Даже если не думать о таинственном появлении пакета, можно было голову сломать в догадках, кто мог себе позволить подарить ей такую редкую и невероятно дорогую в наши дни вещь.

Интересно, кто же это так раскошелился? Ни Рон, ни Невилл, скорее всего, даже и не слышали о существовании каких-то там братьев Гримм. Да и денег им таких никто бы не дал.

Гарри?

Гермиона уселась по-турецки и аккуратно всунула ключик в миниатюрный замочек.

Гарри, выросший в маггловском мире, вполне мог слышать о них, если не дома, так в школе, но где бы он мог достать такую ценную вещь? Не в библиотеке же Блэков, в самом-то деле…

Гермиона осторожно провела пальцами по хрупкой титульной странице. Заглавие книги было обрамлено густым венком из полевых цветов, а рядом, на фронтисписе, распростер свои крылья над спящим ребенком белоснежный ангел.

Вот потеха была бы, только представьте — маленьким Белле и Нарциссе на сон грядущий читают маггловские сказки о трех пряхах, храбром портняжке или о том, как два брата репу сеяли. Или еще лучше — про Золушку, которая то моет и убирает, то печь топит, то поднимает тучи пепла, выбирая из него вечные и неизменные горох или чечевицу. А затем, ничтоже сумняшеся, выходит замуж за принца, оставляя знатных соискательниц с носом, а своих сестер — без глаз, пяток и перспектив...

Каждая сказка в книге предварялась большой, на всю страницу, иллюстрацией, и Гермиона с удовольствием вглядывалась в мельчайшие штрихи, превращающиеся в густые тени, прочные каменные стены, диковинные растения, изящные складки на старинных нарядах...

Нет, ну кто бы юным девицам благородного происхождения про репу-то читал? Они, наверняка, и не слышали о таковой. Для маленьких леди наверняка выбирали бы истории о стоптанных на балу туфельках, о красавице Рапунцель, о заколдованном принце или о том, как нужно отваживать неугодных женихов…

Рука Гермионы, бережно перевернувшая уже с десяток страниц, вдруг застыла. На очередном поблекшем рисунке, на поросшем густой зеленью холме, возвышался огромный замок. Тот самый замок, с которым юная изгнанница навсегда прощалась в предрассветном лесу, следуя в неизвестность за своей судьбой.

Гермиона машинально перевернула страницу. Она уже знала, что увидит дальше. И она не ошиблась. Диковинная вязь вытянутой текстуры укладывалась в витиеватую надпись:

«KÖNIG DROSSELBART».

Бонусы:

Одно из первых изданий сказок братьев Гримм:

http://www.pichome.ru/image/5q

Гравюра Людвига Гримма к сказке "Золушка"

http://www.pichome.ru/image/aJ

Не совсем рассветный, но очень старинный замок:

http://www.pichome.ru/image/a3

А наваждения снова в движении,

Ольга Аграмакова

Гермионе впервые стало неуютно в полюбившейся ей за эти почти три недели маленькой комнатке. Почему-то захотелось в гостиную, к весело потрескивающим поленьям в камине, к глупым шуткам близнецов и рассказам Рона о невероятно удачном вратарском финте, к тихо сидящему в уголке и прикладывающему компресс к изрезанной руке Гарри и безнадежно зубрящему коварные зелья Невиллу.

Прикрыв глаза, она попыталась призвать к порядку бешено колотящееся сердце:

— Гермиона, — сказала она сама себе, — ты нервная дура!

Диагноз был неутешительным, но справедливым. Пройти множество испытаний, выжить при встрече с троллем, пробраться мимо Пушка, разгадать загадку старого Салазара, провернуть аферу по спасению Сириуса и Клювокрыла… и прийти в такой ужас при виде простого рисунка в детской книжке?

— Мисс Грейнджер, да что с вами такое творится? — потребовала она ответа у своего отражения.

Зазеркальное альтер эго прищурило глаза:

— Изображение на рисунке полностью совпадает с видом замка, который вам приснился, дорогая моя. Во сне вы оказались на месте главной героини этой же самой сказки и практически повторили ее путь. Пусть и с небольшими изменениями, что вполне допустимо — все-таки, имеется значительная разница в воспитании, образовании, мироощущении, но в обоих случаях результат получился примерно одинаков — нежелательное замужество и никаких перспектив.

И самое главное — ваши видения появились не вчера, не неделю назад, а именно сегодня ночью, после того, как книга оказалась у вас под подушкой.

— «После» еще не значит «в результате», — парировала гриффиндорская отличница. — Книга не магическая, не несущая на себе никаких проклятий и…

— А на ядовитые или галлюциногенные зелья ты ее проверяла? — невежливо перебило свою упрямую хозяйку не менее упрямое отражение. — А на рассыпанные между страницами магловские препараты? На стрихнин, мышьяк, синильную кислоту? Кураре?

— Какая синильная кислота, какое кураре? — возмутилась Гермиона, последнее лето засыпавшая с томиком Агаты Кристи под подушкой. — Ты что, Дюма обчиталась или Конан-Дойля? Если бы там была синильная кислота, я и до кабинета декана не дошла бы, не то что до библиотеки!

— Ну ладно, яды, — не желало угомониться отражение. — А на производные каннабиса или еще какой полезной травки анализ кто-нибудь сделал? Ты вон со мной уже полчаса разговариваешь, разве это нормально?

— После такой дозы сама-знаешь-чего — вполне, — пожала плечами староста, на мировоззрение которой явно повлияли ночные похождения в теле венценосной бунтарки и несчетное количество заздравных тостов, провозглашенных недавно в гриффиндорской гостиной. — И вообще, помнишь, как говорила одна умная и самостоятельная женщина? «Я подумаю об этом завтра». А на сегодня — все, сеанс связи с зазеркальем объявляю закрытым. Всем спать.

* * *

Книга ночевала на тумбочке, мирно контрастируя своим темным переплетом с развеселым кустиком. Гермиона тоже провела спокойную ночь, просыпаясь всего лишь дважды — попить водички и вытереть холодный пот, выступивший после тура вальса с Люциусом Малфоем, который усиленно зазывал ее в фамильную библиотеку и обещал показать эксклюзивный экземпляр «Malleus Maleficarum» с объемными цветными иллюстрациями.

Днем Гермиону ждали уроки, псевдоласковая Амбридж, перманентно расстроенный Гарри, ушедший с головой в квиддич Рон и прочие прелести школьной жизни. Но загадочная связь между книгой и событиями во сне не желали выходить из ее головы.

Если бы Гермиона долго читала эту книгу перед сном, было бы понятно — взбудораженный впечатлениями мозг, пока хозяйка спит, пытался переварить информацию, выбрасывая нерастворившиеся останки в сновидения. Но ведь она ее до этого утра даже не видела…

Или видела?

Гермиона застыла посреди коридора, напрочь игнорируя неупорядоченные потоки школьников, которые двигались с возмутительной хаотичностью, натыкаясь на нее и мешая обдумывать возникшую проблему. Но, если так, тогда проверять надо было не книгу, а саму Гермиону — на следы применения обливиэйта, империуса, телепатии и гипноза. По этому вопросу Гермиона могла обратиться только к одному человеку.

Поздним вечером она отловила нужного человека на одной из лестниц четвертого этажа и привычно вручила ему платок, смоченный в настойке растопырника.

— Послушай, — понизив голос, сказала она, — мне нужна твоя помощь.

— Что случилось? — встревожился тот, прикладывая платок к свежей ране. — Тебя кто-то обидел? Опять Малфой цеплялся?

— Да нет, Малфой здесь ни при чем, — отмахнулась Гермиона и вдруг призадумалась. А ведь Малфой в последнее время вел себя с ней очень странно — на уроках не цеплялся, в коридоре не оскорблял, не пытался столкнуть с дороги и даже на собраниях старост молча выслушивал ее идеи и, хоть и не поддерживал их, но и не высмеивал, как следовало бы ожидать.

— Вернее, я надеюсь, что он ни при чем, — протянула она и вспомнила, зачем пришла. — Гарри, мне очень нужно с тобой поговорить. Это личное. Очень личное.

Гарри на пару секунд призадумался, а потом решительно взял Гермиону за руку и повел за собой по глухим ночным коридорам.

Девушкой снова овладело странное чувство.

— Дежавю, — бормотала она, двигаясь в полутьме за фигурой в черной мантии и стараясь не споткнуться на выщербленных плитах старого замка.

Вот сейчас она протянет руку и…

Гарри неожиданно притормозил и Гермиона уткнулась носом ему в спину.

— Наваждение какое-то, в самом деле, — раздражено подумала она, выглянула у друга из-за плеча и чуть не подпрыгнула, увидев перед собой два темных силуэта. Пока Гермиона переводила дыхание и соображала, что они стоят у огромного ростового зеркала в темной массивной оправе, Гарри, что-то тихо шепнув, провел рукой по стене рядом с зеркалом и приглашающе кивнул:

— Заходи!

Гермиона осторожно переступила порог. За ней с легким шорохом закрылась замаскированная дверь. Гарри зажег «люмос» и глазам его подруги предстало небольшое помещение, похожее на подвал, с грудой камней у противоположной от двери стены.

— Это тайный ход, о нем мало кто знает, — пояснил Гарри. — Дальше пройти нельзя, там обвал, но для разговора и здесь места вполне хватит. Давай, рассказывай, что там у тебя случилось?

Гермиона тряхнула головой. Наваждение рассеялось.

* * *

Разговор с нужным человеком прошел безрезультатно. Нет, Гарри, конечно, серьезно обеспокоился и подробно расспросил подругу о всех ее ощущениях, но вынужден был признать, что они ни в коей мере не похожи на его сеансы связи с чужим сознанием.

Идея обратиться за помощью к Дамблдору, выдвинутая Гарри каким-то странно воодушевленным тоном, была, конечно, хороша, но самого директора в эти дни в школе не было, и когда он вернется, не мог сказать никто. К профессору Макгонагалл Гермиона уже ходила, и второй раз беспокоить чрезвычайно занятого декана ей не хотелось, Флитвик был хорош в чарах, но вряд ли знал, что такое гипноз и телепатия. Идею обратиться к самому главному на данный момент специалисту школы по защите от темных сил оба со смехом прибили еще на взлете, а идти с таким вопросом к профессору Снейпу как к признанному эксперту в области темной магии… Ой, не смешите мои гриффиндорские тапочки, они тоже еще жить хотят.

— А почему бы тебе не обратиться к мадам Помфри? — подал идею Гарри. Как завсегдатай Больничного крыла, он питал огромнейшее доверие к пожилой медсестре. Поразмыслив, Гермиона было согласилась, но, бросив короткий взгляд на часы, все же решила не рисковать и не нарываться на уравнение «ночь + отбой = миссис Норрис + Филч + профессор Снейп». Поэтому визит к добрейшей мадам Поппи был перенесен на утро.

Только на полдороги в башню друзья вспомнили, что Гермиона, вообще-то, уже почти месяц как староста, и не страшны ей теперь ни Филч, ни Снейп, ни драная кошка, но спускаться вниз уставшей за день девушке уже не хотелось.

Гарри все же беспокоился, как бы подруге за ночь не стало хуже. Он-то как никто другой осознавал, какие сюрпризы могут ожидать ни в чем не повинного человека в его собственной постели.

— Может, все-таки надо было тебе сходить к мадам Помфри прямо сейчас?

Гермиона покачала головой и демонстративно зевнула. Ее почему-то неудержимо тянуло в свою уютную комнату, к большой мягкой подушке и теплому пуховому одеялу.

Гарри продолжал расхваливать любимого целителя:

— Мадам Помфри просто замечательный врач, я ей очень доверяю.

— Что и неудивительно, — фыркнула Гермиона. — После лечения у всяческих шарлатанов профессиональным медикам начинают доверять множество людей, не ты первый, не ты последний.

— А кому-то на втором курсе очень даже нравились некоторые шарлатаны, — поддел девушку лучший друг.

— Вспомнил, — надулась Гермиона, которая очень не любила намеков о ее детском увлечении профессором Локхартом. Рон, по крайней мере, после пары-тройки «троллей», честно заработанных без помощи Гермионы, таки научился придерживать язык, а Гарри до сих пор как-то удавалось не касаться больной темы. Но, похоже, все когда-то случается в первый раз.

— Мало ли кто мне три года назад нравился, — преувеличенно спокойным голосом проговорила она.

Гарри, похоже, не ощутил надвигающейся грозы и так же легкомысленно поинтересовался:

— А сейчас тебе кто-нибудь нравится?

Гермиона хотела было уже рассказать своему не в меру любопытному другу, как ему будут нравиться его ближайшие оценки, но вдруг осеклась. А действительно, ей второй день как шестнадцать, девчонки-однокурсницы уже вовсю бегают на свидания, перекидываются взглядами и записочками, хвастаются в гостиной букетиками, сластями и милыми сердцу сувенирами, полученными в подарок от своих поклонников. А она…

Нравится ли ей кто-нибудь — из ровесников, или парней чуть постарше?

— О чем задумалась? — спросил Гарри, заметив, что подруга на время отключилась.

— О своем, о девичьем, — механически, но абсолютно честно ответила Гермиона и поспешила с ним распрощаться, благо, они как раз добрались до родной гостиной, минуя все вражеские засады. Проигнорировав настойчивые просьбы друга показать ему ту самую книгу, из-за которой начался весь сыр-бор, и рассеянно клюнув его носом в щеку, Гермиона удалилась к себе.

— Тебе хоть принцессы снятся, — шутливо позавидовал ей вслед Гарри, пожаловался дремлющему в кресле у камина над учебником Невиллу на вечную загадку женской души, и, получив в ответ сочувственное «Девчонки... Да кто ж их когда понимал?» отправился на боковую. Впечатленный разговором с подругой, Гарри на всякий случай положил под подушку «Квиддич сквозь века» — мало ли кто в гости к спящей голове придет, да и на метле по длинному коридору к заветной двери добираться будет намного быстрее…

* * *

Гермиона влетела в свою комнату и с грохотом захлопнула за собой дверь. Зеркало на стене удивленно закачалось. Гермиона, в память о вчерашней беседе, показала ему язык и с размаху хлопнулась на кровать.

И Гарри еще спрашивает… Может, и понравился бы его подруге кто-нибудь, если бы у нее была хоть одна свободная минутка, чтобы оглядеться по сторонам. Это мальчишки могут себе позволить и в квиддич поиграть, и на толпу поклонниц полюбоваться, рассматривая всех скопом и каждую по отдельности, а у нее столько забот: и к своим предметам готовиться, и за ними постоянно присматривать. Поросята неблагодарные…

Гермиона схватила подушку и запустила ею в дверь.

А в этом году она еще и староста, тоже хлопот добавилось, ведь первокурсники постоянного внимания требуют — то потеряются в коридорах, то лестницы перепутают, то подерутся между собой. Когда тут на парней заглядываться?

Гермиона вернула ни в чем не повинную подушку на место и подошла к письменному столу.

А завтра, между прочим, контрольная по трансфигурации, профессор Макгонагалл давно предупреждала. Но зачем же им тратить время и заниматься, если у них всегда под рукой безотказная Гермиона…

А вот завтра — фигушки, не дам списать, пусть выкручиваются как хотят.

Гермиона уселась за стол и решительно достала из аккуратной стопки нужный учебник.

Из хитросплетения законов преображения зачитавшуюся отличницу выдернули громкие голоса. Гермиона приоткрыла дверь, прислушалась и обреченно застонала.

В новом учебном году Лаванда и Парвати, гордость и утешение души Сибиллы Трелони, вдохновясь примером братьев Уизли, усиленно пытались стать первыми бизнес-леди родной школы. Стараниями этих юных дарований гриффиндорская гостиная по вечерам превращалась в филиал салона мадам Ленорман. Шуршали и врали напропалую благородные короли всех мастей, сухо тарахтела в мисках разноцветная фасоль, тряслись в мешочках костяные руны, планеты дружно водили хороводы по чужим орбитам. По утрам же к достойным продолжательницам дела Сивиллы выстраивалась очередь из желающих проконсультироваться со специалистами по поводу ночных вывертов своего подсознания.

Гермиона вышла на площадку перед спальней и оглядела раскинувшуюся у ее ног картину. Сегодня у ворожей, похоже, была презентация для неофитов. Всю прошлую неделю девочки проводили мощную рекламную кампанию и результаты не замедлили сказаться — в гриффиндорской гостиной, несмотря на поздний час, собрались практически все хогвартские первокурсники, исключая, естественно, слизеринцев.

— Прислушайся к своему подсознанию, — вещала Лаванда в лучших традициях местной Кассандры, дирижируя себе чашечкой кофе. Гермиона представила, во что может превратиться через десяток лет эта чашечка и презрительно фыркнула. Но прислушалась.

— Сила нашего подсознания необычайно велика, просто нам нужно научиться ею правильно пользоваться!

Заскрипели стулья. Желающие научиться придвинулись поближе.

— Если вас беспокоит какой-то вопрос, — подключилась Парвати, потрясая мешочком с рунами, — или вы не можете из многих вариантов решения проблемы выбрать один — обратитесь к своему подсознанию и оно обязательно вам ответит — в отражении хрустального шара, в раскинутых картах или даже во сне!

— Иногда ваше подсознание может подсказать вам решение вопроса, над которым вы еще даже не успели задуматься, — в лучших традициях близнецов продолжила мысль делового партнера Лаванда. — Прислушайтесь к своим снам, они предупредят вас об опасности, предостерегут от болезней и раскроют вам тайны вашего сердца!

Новички зачарованно внимали. Гермиона поймала себя на том же, сердито фыркнула и, позабыв разогнать ночной шабаш, вернулась в комнату. В гостиной продолжалось окучивание потенциальных клиентов.

— Прислушайтесь к своим снам, — передразнила Лаванду Гермиона, — они раскроют вам тайны вашего сердца!

Усевшись на кровать, она рванула с тумбочки первопричину своих странных снов.

— Какие такие тайны моего сердца вы сможете мне открыть? — спросила она у тускло поблескивающих уголков. — Что вы можете рассказать мне, чего я не знаю?

Гермиона отперла замочек и в лучших традициях профессиональных ворожей открыла книгу на первой попавшейся странице.

На кровати с пологом маленькая кудрявая девочка тянула на себя одеяло и с неописуемым удивлением и ужасом таращилась на возлежащую на соседней подушке огромную волчью голову в белоснежном крахмальном чепчике.

Гермиона в сердцах захлопнула книгу и швырнула ее на тумбочку. Подаренный Невиллом кустик зашатался и укоризненно замахал на нее веточками.

— Еще и ты мне тут! — не менее укоризненно высказалась кустику новая хозяйка и потянулась за школьной сумкой.

Через десять минут Гермиона с таким же удивлением и ужасом смотрела на страничку, вырванную из блокнота, служившего ей черновиком, и не знала, смеяться ей, плакать или биться в истерике.

— Ну, будем радоваться хотя бы тому, что директор Дамблдор и мистер Филч играли за другую команду, — выдавила она из себя и все-таки расхохоталась. Она смеялась до слез, всхлипывала и шмыгала носом, и снова смеялась, а когда наконец успокоилась и вышла в ванную, чтобы умыться и поискать в своей аптечке чего-нибудь успокоительного, любопытный кустик напряг все свои веточки и попытался заглянуть в злополучную бумажку.

Если бы кустик умел читать, он был бы очень удивлен. Потому что на листочке в клеточку из самого обыкновенного маггловского блокнота самой обыкновенной маггловской ручкой аккуратным почерком отличницы были в столбик выписаны семь имен и фамилий. Семь героев ее необыкновенного сна…

"Красная шапочка"

В четверг, с утра пораньше, невыспавшаяся гриффиндорская староста все же посетила больничное крыло. Мадам Помфри, выслушав отредактированную версию событий, бросила беглый взгляд на книгу, заявила, что после специалистов ей там делать нечего, но Гермиону осмотрела очень внимательно. К счастью, школьная медсестра слышала и о гипнозе, и о телепатии, умела распознавать и «империус», и «обливиэйт», и действие на организм некоторых интересных травок. Поэтому Гермиона вышла из больничного крыла немного успокоенной, но премного озадаченной: связь книги со странным сном оставалась для нее такой же очевидной, но теперь стала абсолютно необъяснимой.

Оказавшись в тупике, Гермиона решила использовать метод доказательства от противного, то есть, на время оставить в покое книгу и сосредоточиться на своем сновидении, надеясь, что в процессе решения второй задачи найдется ответ и для первой.

Но за целый день прилежная ученица, занятая уроками и общественной работой, не смогла выбрать ни минутки для того, чтобы подумать об этом. Честно говоря, разбираться со своими сновидениями она просто боялась.

Вечером книга снова лежала на тумбочке рядом с кустиком — ее хозяйка была еще очень даже не готова к рискованным экспериментам со своим сознанием. Но Гермиона снова не спала всю ночь — из головы не выходил злополучный листочек, надежно спрятанный в самый толстый словарь на самом дне ее сундука с вещами.

На рассвете пятницы Гермиона все-таки не выдержала и полезла в сундук. Достав оттуда несколько раз смятую и расправленную бумажку, она вгляделась в столбик из семи имен.

Если быть совсем точной, имен должно было быть девять, но Гермиона, хорошо подумав, решила не заносить в список братьев Уизли, поскольку маячили они где-то на самой периферии сна. К тому же, только ненормальная экстремалка может позволить себе свидания с половинкой практически сиамской пары, живущей по принципу «Что наша жизнь? Игра!».

— Почему? — растерянно вопросила она у лохматого кустика. — Почему они мне приснились? Я еще могу понять — близнецы, Рон, Гарри, Невилл… Они мои друзья, они симпатичные парни… наверное. Гарри так точно симпатичный, несмотря на шрам, и Невилл такой… высокий. И добрый. А Рон вообще спортсмен. И девочкам они все очень нравятся…

Гермиона обвела кружками три имени и поставила возле каждого знак вопроса.

— Ладно, поехали дальше. Малфой, — продолжила она и уточнила: — младший.

Кустик согласно закивал.

— Он такой… тоже высокий, стройный, спортивный. Умный опять же. Воспитанный… иногда, но маме он бы понравился однозначно — такой весь из себя аристократичный, за столом вести себя умеет и беседу светскую поддержит. Если бы он еще человеком был…

Гермиона вздохнула и поставила на листочке галочку.

— Снейп, — она задумчиво перешла к следующему пункту. — Тоже высокий, худой, умный… это плюс. Пожилой… это минус. Строгий. Но чересчур… тоже минус. Отличный специалист… это еще один плюс. Неважный преподаватель… Но у него красивые брови… и глаза… и губы… Так говорят, но надо самой проверить. А еще он не захотел на ней, то есть на мне жениться… Ну это-то как раз нормально…

Вдруг Гермиона швырнула ручку в угол и завопила:

— Я уже со всем согласна — Невилл, Малфой, даже Снейп… Но при чем здесь Кребб и Гойл? Они-то что в моем сне забыли?

Кустик отшатнулся от взбесившейся хозяйки и затрясся всеми листиками. Гермиона разодрала несчастную бумажку на мелкие клочки, а потом с помощью «Инсендио» нещадно гоняла ее останки по всей комнате, пока последний из них не был окончательно истреблен.

Днем поведение злой и сонной Гермионы было расценено как особо опасное — при каждой попытке заговорить с ней ребята подвергались тщательному разглядыванию, при этом их насущные проблемы игнорировались полностью, что в итоге привело к четырем «С», двум «О» и одному «Троллю» на двоих плюс еще одному «Слабо» у Невилла, прибившегося к их несчастной компании на зельеварении.

Сама же Гермиона весь день бросала непонятные взгляды в сторону слизеринцев — и на обеде, и на уроках, а на зельях вообще редко смотрела в свой котел, периодически пытаясь что-то разглядеть на лице у профессора Снейпа.

Тот, занятый уроком, сначала не заметил странного поведения обычно усердно работающей гриффиндорской всезнайки, но затем все же обратил на него внимание, удивился, и не поленился сходить в лабораторию, чтобы взглянуть в зеркало. Убедившись, что лицо и мантия на месте, профессор вернулся в класс и наградил обнаглевшую ученицу парой фирменных испепеляющих взглядов. Не увидев ожидаемой реакции, Снейп пробормотал про себя что-то типа «Совсем страх потеряла», а вслух выдал отменную тираду о несоответствии в зелье мисс Грейнджер полученного василькового оттенка заявленному в рецепте королевскому голубому. А на закуску лишил краснознаменный факультет пары десятков баллов, потому как лишенные привычной поддержки гриффиндорские балбесы усиленно варили три котла отменной бурды. Правда, баллы пошли в общей сумме, но мелкая гадость, как говорится, тоже сердцу в радость.

Когда и это радикальное средство не возымело никакого действия, Снейп уселся за свой стол и принялся усиленно размышлять на тему, не вселился ли в окаянную гриффиндорку чей-либо злой дух. Но тут окаянная гриффиндорка пару раз кивнула сама себе, видно, придя к какому-то определенному выводу, и оставила профессора в покое, устремив пристальный взор в сторону слизеринцев.

Драко Малфой, ощутив на спине сверлящий взгляд, пару раз оглянулся, а затем, видимо, подозревая особо изощренное коварство или великий гриффовский заговор против себя любимого, подвинул свой котел в сторону, укрывшись за широкой спиной Винсента Крэбба. Но мисс Грейнджер такая эскапада, видимо, совершенно не огорчила, ибо она моментально переключилась на малфоевских адъютантов. Она попеременно разглядывала Крэбба и Гойла с хладнокровием хирурга, примеряющегося скальпелем к огромному фурункулу, а к напряженному вниманию явно примешивалось брезгливое недоумение. Северус Снейп неслабо удивился, увидев на лице поборницы равноправия классическую маску Нарциссы Малфой, и был впервые в жизни обрадован безобразию имени Лонгботтома, отвлекшему внимание Грейнджер на себя. На радостях профессор наградил недотепу отметкой «Слабо» вместо привычного «Отвратительно» и, не дожидаясь звонка, выдворил всех из кабинета.

На седьмой день напряженной работы мозга, осложненной бессонными ночами, измученный орган, в котором впечатления принцессы смешались в кучу с рассуждениями самой Гермионы, выдал совершенно дикое предложение — опознать искомого сердечного друга по голосу. Тем более, что условия в школе для этого сложились самые благоприятные.

После проливных дождей, неожиданно пришедших на смену теплым, почти летним денькам, и выходных, проведенных на воздухе, школа закашляла и зачихала. Игроки в квиддич, как им и положено, кашляли дружно и сыгранно. Глухо, как в бочку, бухтел Невилл, промочивший ноги по дороге в теплицы, как два молодых слона, ревели в унисон Кребб и Гойл, и даже Малфой сверкал покрасневшими глазами и радовал гриффиндорцев абсолютно не слизеринским цветом своего носа. Школу заполонили лимонные леденцы, лоббируемые директором, мадам Помфри сбилась с ног, разливая галлонами бодроперцовое зелье, перец тучами летал по подземельям, а студенты, попавшие на отработку к профессору Снейпу, дружно стонали, нарезая, кроша и выдавливая, и ностальгировали по нечищенным котлам.

Колдографии, сделанные Колином Криви в последние несколько дней, потеряли четкость и приобрели странный ракурс — с обрезанными макушками, но присутствующими коленями запечатленных персонажей.

Гермиона, наверное, была единственным на всю школу человеком, которого абсолютно не волновало покашливание Долорес Амбридж.

И на выходных в гостиной, и в понедельник в большом зале она нервно прислушивалась к кашлю своих друзей, пытаясь поймать в них знакомые по диковинному сну хриплые нотки. На занятиях она роняла перья и пергамент, услышав на слизеринской стороне класса аристократическое «Гм-гм» и абсолютно люмпенское «Кхгу-кхгу»… Но когда на уроке зельеварения у нее над ухом негромко и очень деликатно откашлялся профессор Снейп, Гермиона не выдержала…

Шеймус Финниган после этого долго рвал на себе волосы и громко сетовал, что сидел слишком далеко и не мог видеть, что именно она бросила в свой котел. Близнецы же торжественно пожали ей руки и весь вечер, смахивая воображаемые слезы, старческими голосами вещали, что жизнь была прожита не зря, и провозглашали тосты за талантливую молодежь, которая идет им на смену. Невилл же, хоть на один день лишенный звания главного пиротехника Хогвартса, радовался как дитя, причем настолько искренне, что обижаться на него было просто невозможно.

Что думал об этом профессор Снейп, даже после известной выходки гриффиндорской отличницы не ожидавший от нее такого кандибобера и едва успевший выставить над классом щит, никто не знал. Но количество снятых с Гриффиндора баллов говорило о многом.

Впрочем, Гермиону в данный момент абсолютно не беспокоили ни количество потерянных факультетом баллов, ни тот факт, что сняты они были именно с нее.

Ее сознанием полностью овладела тайна подброшенной книги.

Предупреждение.

Ахтунг! В главе присутствует распитие спиртных напитков несовершеннолетними.

Поздно вечером, донельзя обеспокоенные поведением своей подруги, ребята достали из ухоронки пузатую бутылку темного стекла, оставшуюся с именин, и напросились к Гермионе в гости, якобы для того, чтобы обмыть заныканное в суете начала года новоселье. Не рискнув вслух отбрыкиваться от святого повода, но прекрасно понимая, что речь пойдет вовсе не о нем, Гермиона все же провела друзей в свою комнату.

— Ух ты, — заявил Рон, оглядываясь вокруг, — шикарно живешь, просторно.

Он деловито пощупал висевшие на окне плотные шторы, попробовал сдвинуть с места дубовый письменный стол и провел пальцами по боковой стенке платяного шкафа.

— Так ты ведь уже здесь был, — удивилась Гермиона, сбрасывая туфли и устраиваясь с ногами в глубоком кресле. Раз уж сами напросились в гости, пусть сами и хозяйничают.

— День рождения не в счет, — возразил ей Рон, изучая свое отражение в зеркале, — мы на тебя смотрели, а не по сторонам.

Гарри же, поставив на стол бутылку и раздобытую Добби корзинку с закуской, уселся на ковер рядом с креслом, в котором свернулась в клубочек подруга, и взял ее за руку.

— Рассказывай, — мягко, но решительно сказал он. — Все рассказывай, как есть. Будем думать вместе.

Гермиона нервно хихикнула. Спокойный тон, внимание и предупредительность… Инструкция правильного обращения с душевнобольными в действии. Может, для полноты картины рассказать мальчишкам о вывертах своего подсознания и выдать все, что она думает о них как о представителях противоположного пола?

«Молчи, — вдруг велело ей то же самое подсознание, — молчи как рыба, ибо девушку они в тебе все равно в упор не видят, хоть ты десять рождественских балов у них под носом организуй, а вот как друзей ты их в этом случае точно потеряешь».

Гермиона, впервые увидев метод Лаванды в действии, решила последовать умному совету и поговорить с ребятами, сосредоточившись исключительно на таинственном появлении подарка и странном сне, совпадающем с сюжетом одной из сказок.

Пока Гермиона говорила, стараясь не сболтнуть лишнего, Рон распаковал корзинку и выложил ее содержимое на большое металлическое блюдо, стряхнув с него горку перьев и десяток карандашей.

Гарри внимательно слушал, явно сравнивая новую информацию с полученной от подруги на днях. И, судя по выражению лица, что-то в ее рассказе ему очень не нравилось.

— Вот и все… — наконец подытожила Гермиона и благодарно кивнула хозяйственному Рону, который, не теряя времени, уже пододвинул поближе к ней большой табурет, водрузил на него благоухающее блюдо и теперь пытался открыть плотно закупоренную бутылку.

— Что же тебе на это сказать… — протянул он озадаченно. — Проникнуть в спальню старосты Хогвартса не так-то просто, и наверняка, намного сложнее, чем даже в обычную девчоночью спальню.

— А ты что, пробовал? — шокированный Гарри выпустил руку Гермионы и удивленно поднял брови не хуже своего «любимого» профессора.

— Ну-у, — Рон порозовел, — это я так, умозрительно…

Он наконец-то справился с бутылкой и теперь тщетно пытался отыскать в хозяйстве Гермионы что-нибудь более подходящее для новоселья, чем большая красная чашка в горошек, ваза для цветов или стакан, из которого явно пил только кустик.

Радушная хозяйка спохватилась и, мило смутившись, трансфигурировала несколько перьев в изящные рюмочки на тонких ножках.

— За новоселье! — наконец-то прозвучали слова, ради которых якобы все и затевалось.

* * *

— Значит, примем за аксиому, что подарок мог подложить только тот, кто знал пароль, — задумчиво постучала пальцем по губам Гермиона. — Это директор, профессор Макгонагалл, дежурный декан и… я.

Рон засмеялся:

— Ну да, сейчас выяснится, что ты не только сновидица, но и как это… сноходица? Сама ночью по-быстрому сбегала куда то, уворовала у кого-то книжку, а наутро проснулась как ни в чем не бывало и теперь страдаешь и заморачиваешься.

— Это называется «сомнамбулизм», — блеснул эрудицией Гарри.

— Сами вы сомнамбулы, — Гермиона отмахнулась, — я четыре года прожила в общей спальне, и мои путешествия во сне хоть раз бы да заметили.

— Но сейчас-то ты живешь одна,— резонно возразил ей Рон.

Гермиона сделала вид, что сдалась:

— Ладно, уговорили, но давайте пока оставим эту версию и проработаем другие варианты.

— Директор Дамблдор, — подключился к мозговому штурму Гарри. — Он подарил тебе книжку, чтобы ты, как фокстерьер, рыла землю во всех направлениях, и мы с тобой заодно, и тем самым меньше участвовали в разных авантюрах и не дразнили крошку Долли.

— Неплохая версия, — уважительно кивнул Рон. — А ты как думаешь?

— Недурно, — Гермиона пригубила содержимое рюмки и сморщила нос. — Я имею в виду версию, а не это жуткое горючее. У директора всегда были нестандартные методы решения задач. Кто у нас дальше?

— Профессор Макгонагалл, — Рон потянул с подноса булочку. — Мотив пока неясен, но про наличие чар на книге она почему-то промолчала, и если бы не профессор Флитвик…

— Версия принимается, но требует доработки, — согласно кивнула Гермиона и повернулась к Гарри: — Что ты умолк? Кого-то подозреваешь?

— Профессора Снейпа.

Двое друзей, не сговариваясь, воздели глаза к небу. Искренние чувства Гарри к профессору Снейпу были широко известны во всех кругах и в пояснениях не нуждались.

— Он дежурит на этой неделе, — коротко пояснил Гарри, — и, следовательно, знает все пароли. И вполне мог явиться ночью к тебе в спальню.

Гермионе на миг показалось, что в голосе ее друга мелькнули ревнивые нотки. Померещилось, наверное…

— Да-а,— протянул Рон, выразив этим коротеньким словом общее мнение. У каждого из присутствующих были с профессором Снейпом свои счеты, но изобрести достойную причину, по которой самый главный ужас Хогвартса мог затеять с Гермионой такую странную игру, никто из них троих так и не смог. Хотя они очень старались.

Когда все идеи иссякли, Рон вдруг вспомнил, из-за чего они сюда пришли: хитроумная Гермиона рассказала очень интересную и загадочную историю, но в нее никак не вписывались странные поступки последних дней.

— Послушай, Гермиона, — начал он с присущим ему тактом, — ты бы не могла объяснить нам, почему вчера так пялилась на Малфоя, что он побежал от тебя прятаться за своими гориллами?

Гермиона улыбнулась. Ответы на подобные вопросы она продумала еще вчера, до своих экспериментов.

— Да это я так, пыталась выяснить, не появились ли у меня в свете новых событий какие-нибудь суперспособности — чтение мыслей там или сверление дырок взглядом. Хотела сначала на вас попрактиковаться, да пожалела: вдруг бы в козочек превратила — розовых таких, в желтую полосочку.

— А, так это ты в Снейпе пыталась дырку просверлить? — развеселился Гарри. — А Малфоя в козочку превратить?

— Розовую… — еле выдавил из себя Рон и расхохотался.

— А Снейп то, Снейп, — никак не мог успокоиться Гарри, — наверное, подумал, что ты к нему неравнодушна, как слизеринские семикурсницы, потому и глаз не сводишь…

— Ага, — подхватил Рон, — зато потом как удивился, когда ты сначала на Малфоя переключилась, а потом на этих двух придурков сразу…

— Ну да, а вчера котел взорвала, впервые за столько-то лет…

— О приди и свари котел любви, — дурашливо запел Рон тоненьким голоском, приподнимаясь с мягкого ковра, на котором было развалился со всем комфортом.

— Злые вы, — обиделась Гермиона и погрозила ему пальцем. — Будете так себя вести — пойду замуж за Малфоя.

Гарри сочувствующе похлопал ее по коленке.

— Малфои, насколько я знаю, женятся только на блондинках. Извини, дорогая, но тебе ничего там не светит.

— А вот Крэбб или Гойл на тебе женились бы хоть сейчас, — хохотнул Рон.

Гермиона нервно дернулась и чуть не свалилась на пол. Эти имена действовали на нее в последние дни как красная тряпка на быка. Разомлевший было в тепле и уюте Гарри удивленно встрепенулся.

— Рональд Биллиус Уизли, — ледяным голосом произнесла Гермиона, впихивая Гарри в руки свою рюмку и с трудом выбираясь из кресла. — Или ты мне поясняешь свою мысль внятно и аргументированно, или сей же момент исчезаешь из этой комнаты, чтобы больше никогда не возвращаться!

— Я на ней тоже не женюсь, — твердо заявил почему-то кустику Рон, безуспешно пытаясь подняться с ковра. — Женщина не имеет права таким тоном разговаривать с мужчиной. Она должна быть тихой, послушной и хозяйственной, и, желательно, блондинкой. Во всех смыслах. Тут я с Малфоем солидарен, как бы странно это ни звучало.

Гермиона сузила глаза, схватила со стола палочку и повернулась к Рону. Гарри поспешно поставил обе рюмки на пол и потянулся за своей палочкой: их друг, похоже, чересчур расслабился и забыл, что за последние несколько дней в старой доброй Гермионе кое-что изменилось.

— Гермиона, — поспешно начал Гарри, вызывая огонь на себя. — Ты очень хорошая, просто замечательная. Ты просто такая красивая, что даже слизеринские мамонты это заметили. И я тоже это заметил. Давно, еще в прошлом году.

— И Рон заметил тоже! — с нажимом повторил он специально для тех, кто до сих пор валялся на ковре не в силах подняться. — И он на тебе обязательно женится, правда, Рон?

Рон послушно кивнул. Жениться ему, правда, вовсе не хотелось, но ссориться с Гермионой не хотелось еще больше, особенно в самом начале учебного года.

— И я на тебе обязательно женюсь. Если захочешь, конечно, — убедительно продолжал Гарри. — И Невилл женится. Видишь, как он тебя любит — даже цветок для тебя вырастил, и не простой, чтобы ты знала — ему Виктор аж из Болгарии семена прислал, для тебя специально.

Гарри умолк, исчерпав список потенциальных мужей — остальные однокурсники не подходили по куче разных причин.

Гермиона повернулась к нему, метнула короткий острый взгляд и сухо велела:

— Сядь и не мешай! Тоже мне, жених…

Гарри безропотно уселся в кресло, но палочку на всякий случай не опустил, прикидывая, что в случае форс-мажора подействует эффективнее: ступефай или инкарцеро.

Взлохмаченная ведьма встала у Рона над душой, пресекая робкую попытку к бегству, нацелила палочку ему в переносицу и сквозь зубы процедила:

— Две секунды на подготовку. Повторяю вопрос: почему ты считаешь, что Крэбб и Гойл так жаждут на мне жениться?

Рон заюлил, умоляюще поглядел на Гарри, но тот, похоже, был заинтригован не меньше Гермионы и на выручку лучшему другу бессовестно не пришел. В итоге Рон на всякий случай отгородился от разгневанной подруги ее же школьной сумкой, вовремя подвернувшейся под руку, и на удивление связно заговорил, с перепугу, наверное:

— Вот посмотри на себя, Гермиона, ты молодая, сильная, здоровая ведьма. А потом посмотри на них — какие ж это отпрыски старейших чистокровных семей? У меня в огороде садовые гномы посимпатичнее будут. Они, правда, довольно богатые, и в дружбе с Малфоями, но я не представляю, кто из нормальных родителей согласится отдать им свою дочь, даже из чистокровных — слишком много браков между родственниками, слишком много явных признаков вырождения. А каждому отцу и каждой матери, естественно, хочется нормальных внуков.

Гермиона пока не понимала, к чему он ведет, но палочку опустила. Гарри, как будущий аврор, решил все же бдительности не терять, мало ли куда разговор повернет. Рон же, напротив, немного расслабился и отложил спасительную сумку. Подтянувшись на руках, он прислонился спиной к дверце шкафа и снова заговорил:

— Смотри, чтобы предотвратить вырождение рода, им просто необходимо вливание свежей крови. А вот теперь переходим к тебе. Будем считать на пальцах. Приготовилась?

Гермиона чуть было не попалась на хитрый маневр опытного шахматиста и потянулась к столу, чтобы положить палочку, но вовремя спохватилась и, насупившись, скомандовала:

— Не заговаривай мне зубы, говори по делу!

Рон невинно развел руками:

— Все очень просто, задачка по матемагии на пять действий. В условии задачи сказано: тебе нет семнадцати лет, ты несовершеннолетняя. Действие первое, — Рон вытянул вперед кулак и демонстративно отогнул палец. — Два простых, но очень волшебных слова — и, прости, Гермиона, но ты сирота.

Гермиона дернулась. Возмущенный Гарри открыл было рот, но Рон жестом осадил его и продолжил:

— Действие второе: тебе назначают опекуна. А пока вопрос решается, наши друзья переходят к действию третьему, и ты исчезаешь из школы и оказываешься в волшебном замке.

Действие четвертое: тебя срочно вводят в какой-нибудь обнищавший и давно забытый, но древний род.

И, наконец, действие пятое, последнее. Тебе объяснить или сама догадаешься?

Рон помахал перед носом подруги растопыренной пятерней и снова сжал ее в кулак. Гермиона молча кивнула.

— А теперь смотрим, что мы имеем в итоге… У тебя, вернее, у твоего мужа, появляются дети, я думаю, они будут сильными здоровыми волшебниками. Ты же после рождения детей часто болеешь, практически не появляешься в обществе, затем так же тихо исчезаешь, и лет через десять о тебе уже никто не вспоминает, и твои дети в первую очередь.

Рон закончил свою речь, поглядел в одинаково круглые глаза своих друзей и пожал плечами:

— А что, все вполне реально, жизненно, как говорится. У нас тетушка Мюриэль такие истории пачками на всех семейных сборищах рассказывает.

Побледневшая Гермиона, растеряв весь пыл, уселась рядом с Роном на ковер. Гарри, впечатленный рассказом не меньше нее, сполз с кресла и присоединился к друзьям.

— Пообещай мне, — проникновенно обратился он к Гермионе, — нет, лучше поклянись самым дорогим, что будешь держаться как можно дальше от слизеринских подземелий и глухих коридоров, и в одиночку никуда не ходить.

Гарри обнял подругу за плечи и тихонько потащил из ее ослабевших пальцев волшебную палочку. И тут Рон явно пожелал добавить своему рассказу дополнительных красок:

— И вообще эти придурки еще с самого Рождественского бала на тебя пялятся, ты просто не замечаешь! У них наверняка уже все давно продумано!

Гарри, моментально сообразив, что за этим может последовать, сделал страшные глаза и, повернувшись к Рону, постучал себя пальцем по лбу. И не ошибся.

— Мне нужно в библиотеку! — механическим голосом проговорила Гермиона и с низкого старта ринулась к выходу. Оба ее друга, не сговариваясь, рванулись следом. Рон, хоть и был неплохим спортсменом, немного замешкался — вратарю все же привычнее ловить объекты, которые летят к нему в руки, а не в противоположную сторону. Зато Гарри не сплоховал и ловко цапнул подругу за руку, снова подтверждая статус лучшего гриффиндорского ловца.

— Не надо тебе сейчас в библиотеку, — усадив девушку на ковер и поглаживая ее по спине, тихо и монотонно приговаривал Гарри, — сейчас ночь на дворе, все спят. Рон, налей ей водички, — попросил он, не меняя тона. — И мадам Пинс тоже спит, сходишь в библиотеку завтра…

Рон молча сунул ему в руки стакан.

— Вот, выпей водички и все будет… Герми, что… Рон! Что…

— А что не так? — удивился Рон.

— Я же тебя как человека просил, дай водички! — Гарри еще раз постучал по спине кашляющей и вытирающей слезы Гермионы.

— Да где же та водичка? — виновато развел руками Рон. — Зато смотри, шок прошел, все в порядке, наша Гермиона снова с нами.

— Вот гады, — только и смогла выдавить из себя все еще задыхающаяся Гермиона. — хоть яблоко какое дайте, зажевать…

Ох уж эти сказки! Ох уж эти сказочники…

Мультфильм "Падал прошлогодний снег"*

— А теперь покажи нам, пожалуйста, свою зачарованную книжечку, — попросил Гарри, когда все наконец успокоились, откашлялись и убрали палочки подальше от греха.

Гермиона положила книгу на письменный стол и отперла замочек. Рон скептически заметил:

— Книга как книга, в библиотеке таких полно. Картинки в ней хоть есть?

Гермиона гневно блеснула глазами, но промолчала. Выдохлась.

— Красивая, — Гарри бережно провел пальцами по темной коже переплета. — Такая вроде безобидная на вид, а за несколько дней умудрилась превратить нашу милую добрую девочку в гриффиндорский ужас, впечатливший даже слизеринское чудовище.

Рон хохотнул. Гермиона закатила глаза:

— Вы опять? Не можете ничего сказать по делу, топайте отсюда, ночь-полночь на дворе, я вымоталась, спать хочу.

Гарри перевернул несколько страниц.

— Рон, посмотри, здесь и картинки есть, — поддразнил он зевающего друга. — Как раз для тебя!

— Где? — заинтересовался Рон и присмотрелся поближе. — О, точно, это наша бабушка Цедрелла — она, когда читала нам на ночь сказки, точно так же засыпала на третьей строчке. А еще что там есть?

Он потянул книгу к себе и начал листать, комментируя каждую иллюстрацию:

— Странные сказки у вас какие-то… Каша по всему городу разлита, все прямо с земли едят… Фу, какая тут тетка уродская — губа до полу висит… А эта вот, которой туфлю надевают, на Лаванду похожа... Так, а вот это про кого сказка? — Рон ткнул пальцем в изображение, на котором вьющиеся кустарники оплели огромную кровать под балдахином.

— Это «Спящая красавица», — поспешил блеснуть эрудицией Гарри. — Злая ведьма заколдовала какую-то штучку для рукоделия, принцесса уколола палец и уснула на сто лет. Кстати, Гермиона, ты слышала, что существует два варианта этой сказки — для детей и для взрослых?

— Да, — кивнула Гермиона, — и не только этой. Старинные сказки вообще такие… — она щелкнула пальцами, подбирая нужное слово, — не совсем детские, что ли. Вот в этой истории, вернее, в ее сокращенном варианте, принцесса проснулась от поцелуя, а в полном… — Гермиона замялась, — в общем, когда у нее уже двое детей появилось.

Она вспомнила, как однажды наткнулась на телепередачу, в которой психолог рассказывала об оригинальных версиях сказок братьев Гримм и Шарля Перро и долго после этого не могла уснуть.

— Да уж… — протянул Рон, разглядывая картинку, на которой зверского вида громила с большущим ножом наклонился над спящими детьми, — милые у вас детские сказочки… И каша, видно, вся в другой сказке осталась, детки перед сном кости грызут. А косточки тут у нас чьи?

Рон схватил палочку, зажег «Люмос» и поднес огонек ближе к странице:

— Фу, и перья по всему одеялу, они что, этих птичек живыми жрали?

— Осторожно, испортишь! — вскрикнула Гермиона.

Рон убрал палочку и отодвинул от себя книгу.

— Испортишь, испортишь, — проворчал он. — Аппетит себе так точно испортишь. И вообще, нечего кричать на человека, если сама вон в книжке калякаешь. Ты бы этому страхолюдине еще усы дорисовала...

— Что? — Гермиона была шокирована до глубины души. — Я? Калякаю в книге? Да ты в своем уме, Рональд Уизли? Чтобы я когда-нибудь…

Она задохнулась от возмущения и повернулась к Гарри в поисках подтверждения сказанному.

Гарри за сегодня уже слегка достала миссия миротворца, но деваться было некуда.

— Герми, не нервничай ты так. Рон, скорее всего, ошибся и никаких каляк, как он выразился, там нет.

— Есть, — упорствовал Рон, несмотря на все гримасы Гарри, призывающие друга угомониться и не раздражать с таким трудом успокоенную Гермиону. — Есть, сам посмотри, и рисовала точно она, никому другому не придет в голову выводить в книге чужие инициалы. А инициалы тут точно ее — не твои, не мои, не МакГонагалл и даже не Снейпа! Вот, смотри сюда!

Рон гневно блеснул глазами, снова зажег «Люмос» и ткнул пальцем в рисунок. Гермиона и Гарри с размаху столкнулись лбами, но даже не поморщились. В уголке иллюстрации, на том месте, где обычно стоит подпись художника, витиевато сплелись явно выведенные чернилами две буквы GG. Через пару секунд Гарри с Гермионой дружно подняли головы и так же дружно воззрились на Рона. Молча. И очень нехорошо. Гарри смотрел на лучшего друга с невыразимым сочувствием, как на неизлечимо больного идиота, а Гермиона… В ее глазах стоял такой ужас, словно он самолично, не дожидаясь Крэбба и Гойла, заавадил ее родителей, а затем сплясал залихватскую джигу на их могиле.

— Что? — неуверенно спросил Рон и на всякий случай попятился. — Разве не ты это написала? Смотри, «ГГ» — Гермиона Грейнджер!

Гермиона издала странный булькающий звук, затем молча подошла к двери, и, открыв ее настежь, застыла рядом, как воплощение вселенской скорби. Рон все еще никак не мог понять, в чем дело, но Гарри вдруг засуетился, забормотал, что, мол, засиделись гости непрошенные, пора и честь знать, крепко ухватил Рона за локоть и потащил вон из комнаты. Рон отбивался и требовал объяснений, но Гарри неумолимо вытолкал его за порог и обернулся, чтобы попрощаться с гостеприимной хозяйкой и сказать ей что-нибудь утешительное. Хотя, что в такой ситуации можно было сказать…

Гермиона с грохотом захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной и долго стояла, глотая злые слезы. Затем она все же постаралась взять себя в руки и принялась за уборку. Бутылка была трансфигурирована в коробку от сахарных перьев и безжалостно выброшена в мусорную корзину, а остатки позднего ужина отправились за окно, в кормушку для птиц. Кустик перекочевал на письменный стол, на освобожденное блюдо, потому что, как ни старалась Гермиона аккуратно поливать его, к утру на тумбочке всегда почему-то оказывались то грязные разводы, то комочки питательного субстрата, а книги и грязь рядом — вовсе не дело.

Загадочная книга впервые за последние дни решительно отправилась под подушку.

* * *

Девочка шла по утреннему лесу. Птички уже распелись, но солнышко еще пряталось за стволами деревьев. Можно было не торопиться, сойти с тропинки, собрать губами капельки росы с лепестков полевого мака, разбудить мохнатого шмеля, уснувшего прямо на шишечке хмеля. Можно было пробежаться от дерева к дереву за порхающей пичугой-щебетуньей, поискать в кустах забавно фыркающего ежика, выйти на незнакомую поляну и встретить там…

Стая разномастных волков приветственно оскалила белоснежные зубы.

— Людвиговы подштанники, — вслух подумала девочка и попятилась. Но откуда-то сзади, отрезая путь к отступлению, вдруг возникли два абсолютно одинаковых рыжеватых молодых волка. И вот они уже заглянули в корзинку, дернули за юбку, холодными носами щекотно ткнулись в лодыжки… Еще один волчонок — поменьше, но такой же рыжеватый, оценивающе оглядел ее с головы до ног, словно прикидывая, на сколько завтраков, обедов и ужинов можно будет растянуть свежеприбывшую тушку и лакомо облизнулся. В стороне от остальной стаи сидел голенастый нескладный волчок, не сводивший глаз с большого муравейника. Он посмотрел на девочку безо всякого гастрономического интереса, и, видимо, не сочтя ее достойным для наблюдения объектом, вернулся к созерцанию снующих туда-сюда маленьких тружеников.

Медленно шевельнулись две туши, которые девочка сначала приняла за огромные камни. Темные, лохматые, в маленьких злых глазках — ни проблеска мысли, только тупое желание сожрать, причем вместе с костями и корзинкой. Матерый угольно-черный волчара скользнул по ней взглядом, в котором ясно читалось «что-то завтраки нынче мелкие пошли, беги, зайчишка, кушай травку пока», и коротко рыкнул. Зверюги, судя по виду, не брезговавшие ни мышами ни лягушками, недовольно заворчали, но послушно улеглись на траву. Где-то слева то ли чихнули, то ли фыркнули. Девочка обернулась: два белоснежных хищника, один побольше, другой поменьше, всем своим видом выражали вежливое недоумение заинтересованностью некоторых сородичей в явно несъедобной зверушке, но в их глазах все же просматривалось тщательно скрываемое желание надурняк полакомиться свежатинкой. Когда девочка уже была готова расплакаться, она почувствовала, как что-то холодное коснулось ее руки. Девочка опустила глаза и увидела рядом с собой небольшого черного волка, над правым глазом которого не хватало клочка шерсти, словно выдранного в драке. Он еще раз ткнулся носом ей в ладонь, а потом схватил зубами за край фартука и потащил прочь со страшной поляны. Они шли и шли, пока за деревьями не показалась знакомая тропинка. Несказанно обрадованная девочка наклонилась к волку, обняла за шею и чмокнула в черный подвижный нос. Волк смешно растянул пасть, словно улыбаясь, коротко тявкнул на прощание, повернулся и убежал. Девочка помахала ему вслед и пошла дальше по тропинке к театру Адельфи, в котором как раз заканчивалось первое отделение «Кошек».

Гермиона открыла глаза. По письменному столу, насвистывая «Memory» и перебирая корешками в такт мелодии, медленно двигался подаренный Невиллом кустик. Гермиона пару минут сонно таращилась на это безобразие, затем перевернулась на другой бок и снова закрыла глаза. Сто раз ведь предупреждала этих болванов, что из рук близнецов куска хлеба в голодный год брать нельзя, не то что выпивку. Интересный эффект, однако…

* * *

Утром Гермиона в гордом одиночестве явилась на завтрак и уселась подальше от удрученного Рона и озабочено нахмурившегося Гарри. Гриффиндорцы переглянулись, но промолчали, видимо, привыкли к их постоянным «внутрисемейным» разборкам. Гораздо больше учеников беспокоили изменения в расписании — в нем снова, второй день подряд, стояли зелья. Впрочем, как заметил Шеймус, все было не так плохо, ибо вселяло надежду на свободную от подземелий, а значит, позволяющую радоваться жизни в полном объеме, вторую половину недели. На зельеварении Гермиона демонстративно бросила свою сумку на парту к Невиллу, чем того слегка удивила и несказанно обрадовала.

Преподавателя же сего предмета такая рокировка почему-то не вдохновила. Припомнив последние подвиги юной мисс Грейнджер на ниве науки, профессор решил не рисковать своими нервами, здоровьем и местом работы в прямом смысле этого слова, поэтому сделал ход конем и отправил Гермиону в пару к Малфою, а к Невиллу посадил Шеймуса. По мнению Гермионы, последняя комбинация была ничуть не безопаснее предыдущей, но Снейп предпочитал неконтролируемые взрывы контролируемым, о чем и соизволил проинформировать удивленных его маневрами учеников.

С Малфоем работалось на удивление конструктивно — все-таки оба были лучшими учениками своих факультетов. Прелюдию свели к минимуму — Малфой открыл было рот, но Гермиона, вспомнив ночные видения, коротко зыркнула на него, клацнула зубами, и Драко мигом притих, ругая себя за непроизвольно дернувшуюся к некогда пострадавшей челюсти руку. После обмена любезностями Малфой взял на себя управление процессом, а Гермионе доверил подготовку ингредиентов. По крайней мере, Гермиона так расценила короткое распоряжение «Ты — режешь, я — варю!», подкрепленное выразительными жестами опытного колонизатора, прошедшего с огнем и мечом половину земного шара. В принципе, Гермиону такой расклад устраивал: монотонный рабский труд угнетенной женщины нечистокровного происхождения давал работу рукам, но голову оставлял свободной, предоставляя возможность поразмыслить над загадкой переплетенных букв.

Итак, книга принадлежала человеку с инициалами «ГГ». Гермиона горько усмехнулась, вспомнив итоги вчерашнего вечера. И никаким домашним обучением этого не оправдать! — она метнула уничтожающий взгляд в сторону Рона, растерянно застывшего над исходящим гнилостными миазмами котлом.

Гермиона мелко накрошила веточки бадьяна и ссыпала их в отдельную чашку.

Людей с инициалами «ГГ» должно быть не так уж и много, тем более, в околомагической сфере. Если брать знакомые ей имена, то на первом месте должен стоять основатель ее славного факультета Годрик Гриффиндор.

Гермиона передала Малфою пипетку с медовой водой и начала нарезать соломкой кору рябины.

«Думай, Гермиона, думай, вспоминай учебник по истории магии: короли, полководцы, герои, властелины всевозможных мастей… Есть! Геллерт Гриндевальд — темный маг, по мнению шоколадных лягушек, побеждён в дуэли Альбусом Дамблдором в 1945 году.»

Гермиона поежилась. Это хорошо, что побежден, но на заметку взять его все же стоит.

В задумчивости она ободрала лепестки с десятка цветов моли, отмерила на весах нужное для зелья количество, а остатки засунула себе в рот. Запахло чесноком. Малфой поморщился, Снейп удивился.

«Ничего, профессор, вы не обеднеете, а мне лишняя защита от магических воздействий сейчас никак не помешает.Так, кто у нас там еще… Ганхильда Горсмурская, разработчик снадобья от драконьей оспы... Ну, эта тоже не дожила, и вообще, всех ныне покойных вполне можно было бы исключить, ни детей, ни внуков у них не осталось. А вот вспомнить бы кого из ныне живущих…»

— Мистер Гойл, — прошелестел где-то за спиной голос профессора Снейпа, — будьте так любезны, убавьте огонь под горелкой, использование адского пламени на уроках министерством не поощряется.

Ученики хихикнули. Гермиона же из всего сказанного уловила только одно слово, вернее, имя.

Гойл. Грегори Гойл.

В памяти всплыли вчерашние россказни Рона.

Гермиона сердито грохнула на парту кровь саламандры и снова отправилась к шкафу с ингредиентами. На очереди были хребты рыбы-льва. Малфой было окрысился ей вслед, но время поджимало, и он поспешно схватил флакон и принялся сам отмерять нужное количество капель.

— Грейнджер, поторопись, — зашипел он через весь класс, — неси сюда всю коробку, я сам выберу, какие получше.

Гермиона быстро вернулась и, глядя на него отсутствующими глазами, вручила плоский деревянный ящичек. Малфой посмотрел на этикетку и расплылся в привычной мерзкой ухмылке.

— Гре-ейнджер, — ехидно протянул он, — я, конечно, понимаю, что все девчонки стремятся улучшить свою внешность, но давай мы дыбоволосное зелье сварим в другой раз. Впрочем, ты и без него достаточно… — он помедлил, окинул ее оценивающим взглядом и саркастически припечатал: — Нехороша!

Рон, как стоял с ножом в руках, так и ломанулся к нему через весь класс. Гарри рванулся следом, естественно, напрочь забыв про свое недоваренное зелье. Кому-то сбили котел, кто-то испуганно завизжал. В кабинете стало шумно. А через две минуты еще и темно — котел Гарри ожидаемо запыхтел и выбросил в окружающую атмосферу облако черного смоляного дыма.

Дальше пошло еще веселее: класс усиленно размахивал учебниками, разгоняя густую мглу — то ли для того, чтобы доварить почти готовые зелья, то ли для того, чтобы полюбоваться на драку. Малфой вопил как голодная банши, Рон орал что-то непечатное, Снейп привычно раздавал всем братьям по отработкам, Гарри вынырнул из-под чьей-то парты без очков, но зато с ножом Рона в руках, а Гермиона наконец-то очнулась от своих мыслей и непонимающе уставилась на происходящее вокруг безобразие, крепко сжимая в руках коробку с лаконичной надписью на ярлычке: «Крысиные хвосты».

Примечания.

"Ох уж эти сказочники…" — эпиграф первого романа Фёдора Достоевского «Бедные люди», являющийся в свою очередь цитатой из рассказа В. Ф. Одоевского «Живой мертвец».

Впечатлившие Рона иллюстрации:

http://www.pichome.ru/image/Ir

http://www.pichome.ru/image/Iu

http://www.pichome.ru/image/I4

http://www.pichome.ru/image/IW

Все время обеда загадочные инициалы не выходили у Гермионы из головы. Их изображение мерещилось ей везде: в нагромождении облаков на заколдованном потолке Большого зала, в разводах шоколадной глазури на тыквенном печенье, в причудливом переплетении косичек Парвати и даже на разрезе кочана китайской жующей капусты, изображенной в учебнике. Измученная очередным наваждением, Гермиона не смогла оказать достаточного сопротивления явившимся из Больничного крыла друзьям, и, выслушав покаянную речь от пострадавшего в битве за честь прекрасной дамы Рона, после недолгого раздумья решила сменить гнев на милость: все-таки домашнее обучение в магической Англии, мягко говоря, заметно уступало системе государственного начального образования детей в обычном мире, и Рон был всего лишь еще одной его жертвой. Горькую мысль о том, что за четыре года постоянного списывания он мог хотя бы раз обратить внимание на имя, надписанное большими буквами в правом верхнем уголке любой ее домашней работы, Гермиона старательно от себя отогнала — несправедливо требовать от людей большего, чем они способны дать.

После обеда занятий у ребят не оказалось — Амбридж неожиданно вызвали в министерство, а уроки астрономии хоть и числились в расписании сразу после Защиты от темных искусств, естественно, проводились ночью. Радуясь неожиданной свободе, пятикурсники гурьбой повалили к выходу, где их ждал еще один приятный сюрприз — сквозь плотную пелену туч к Хогвартсу наконец-то пробилось солнце: рыжее, яркое, не по-осеннему горячее, оно заглянуло в высокие окна старого, изрядно продрогшего за последние дни замка, заиграло в холле на гриффиндорских рубинах и слизеринских изумрудах, вспыхнуло ярким огнем во вздыбившейся после драки шевелюре Рона и в несколько минут выманило на улицу всех, кто не корпел в этот момент над учебниками. Гарри с Роном не стали исключением — подхватив под руки упирающуюся Гермиону, они потащили ее по коридору, приговаривая, что МакГонагалл сейчас не до них, и даже если она прервет свой урок, чтобы найти замену какой-то там Амбридж, нагло игнорирующей учебный процесс, то бегать за учениками вокруг школы и загонять их в класс она точно не будет. И вообще, постоянно заглядывать в расписание, надеясь увидеть там очередные Зелья или еще что-то не менее приятное, может только мазохист, а среди их однокурсников таковые не наблюдались, за исключением, правда, одной умницы-разумницы, не будем тыкать в ее сторону пальцем. Но верные друзья, конечно же, никак не позволят ей в одиночестве явиться на урок и принять на свою голову адресованные остальным прогульщикам громы и молнии. В ответ на резонное замечание, что на урок можно было бы пойти и втроем, ребята не менее резонно заметили, что только для них троих урок проводить все равно никто не будет, и, явившись в класс, они только подставят остальных, испортят себе настроение и зря потратят подаренное самой судьбой драгоценное время, которое можно было бы провести с гораздо большей пользой для здоровья их пострадавших, только что вышедших из Больничного крыла, организмов.

Последний аргумент сломил сопротивление Гермионы — ее измученный непогодой и загадками организм тоже требовал солнышка, отдыха и успокаивающего шелеста желтеющих осенних листьев, поэтому, взглянув в последний раз в свое расписание и не увидев там никаких изменений, она безропотно позволила друзьям увлечь себя на улицу. Но ребята глубоко ошибались, если думали, что их подруга будет молча наслаждаться последними теплыми деньками уходящего сентября. По дороге верная себе Гермиона нашла достойное применение «подаренному судьбой» времени: провела очередную воспитательную беседу на тему «Провокаторы в нашей жизни», поймала Рона на обещании выучить наизусть все учебники по родному языку, что Гермиона сможет для него достать, и с огромным трудом воздержалась от соблазна принять у него по этому поводу Непреложный Обет, о котором он в порыве энтузиазма неосторожно заикнулся. Только выйдя на улицу, и отойдя на достаточное расстояние от галдящей толпы и лишних ушей, Гермиона поделилась с ребятами своими соображениями. Гарри внимательно слушал, а Рон, который никак не мог остыть и угомониться, все время ее сбивал, выражая бурную радость по поводу того, что все образовалось, Гермиона его простила, они целы и невредимы, а Малфою еще долго будут лечить сломанный нос и треснувшие ребра. И на этом фоне какие-то отработки у Снейпа или даже у Амбридж — просто доксий хвост, а загадка инициалов «GG» для таких крутых ребят, как они, даже того хвоста не стоит, и вообще решается в три хода, как задачка Альфонса Мудрого…

Оказавшись на любимой лужайке, друзья в три палочки осушили небольшой пятачок под раскидистой кроной могучего ясеня и уселись на пожертвованной Роном теплой мантии.

— Погоди, погоди, что-то мне такое вспоминается, — Рон, который наконец-то прекратил изображать токующего глухаря, потер заклеенный пластырем лоб.— Точно, Гэлвин Гаджен, ловец из «Пушек». Гарри, помнишь, как он на матче с «Татсхилл Торнадос» свалился с метлы, пытаясь поймать пролетавшего мимо шмеля?

Гарри кивнул — разве такое забудешь?

— Гаджен или Гаджон? — придирчиво уточнила Гермиона.

Рон отмахнулся:

— Гаджен, Гаджон, это сейчас неважно, главное, что инициалы точно подходящие. Но сомневаюсь я, что это его работа: если этот идиот не видит разницы между снитчем и шмелем, то пробраться среди ночи в Хогвартс... Нет, не потянет. Гарри, ты же сам ловец, скажи что-нибудь!

Гарри в это время размышлял совсем о другом.

— Чем-то эта фамилия и мне знакома, но точно не по квиддичу. Гаджен… Гаджон… — Он повертел фамилию на языке и обрадованно воскликнул:

— Конечно же, Глэдис Гаджон — одна из самых преданных поклонниц нашего профессора Локхарта, родственница этого чудака, наверное. Когда я был у него на отработке и подписывал конверты для фотографий с автографами, ее фамилия стояла первой в списке.

Рон хмыкнул, но благоразумно промолчал. Гермиона сморщила носик. Вспоминать о детском увлечении Локхартом ей было неприятно, но в песне, как говорит народная мудрость, слова не меняют.

— А еще есть Глиннис Гриффитс, ловец «Холихедских Гарпий», кумир нашей Джинни, — Рон явно гордился своей памятью. — Но только где та Глиннис, а где наша Гермиона… — с сомнением в голосе протянул он.

— Да, версий много, и проработать надо бы все, — солидно заявил Гарри тоном бывалого аврора. — Какие будут предложения?

Чего-чего, а такого добра у Гермионы всегда имелся вагон и маленькая тележка. Например…

— Сходить в библиотеку, — слаженным дуэтом произнесли ребята, на долю секунды опередив подругу. Гермиона сердито посмотрела на них:

— Да, сходить в библиотеку — не мешало бы разузнать поподробнее и об игроках, и об этой поклоннице, а источник информации у нас может быть только один — подшивки "Пророка". Или у вас есть другие идеи?

Гарри, в свою очередь, решил действовать методом исключения:

— Доблестный Гриффиндор до братьев Гримм явно не дожил, твоя Ганхильда тоже, Геллерт Гриндевальд наверняка читал что-то более героическое, чем сказки, а Грегори Гойл… сомневаюсь, что он в детстве вообще что-нибудь читал.

Рон заливисто расхохотался — пассаж Гарри явно пришелся ему по вкусу. Гермиона же, пропустив мимо ушей форму высказывания и вычленив его суть, немного подумала и согласно кивнула.

— Теперь игроки… — продолжил Гарри. — Я бы на них особо не рассчитывал — один явно далек от книжек, а с другой ты никогда и нигде не пересекалась. А вот миссис Гаджон вполне, вполне… — Он благоразумно отодвинулся подальше от Гермионы: — Приревновала, должно быть, тебя к своему кумиру или прознала откуда-то, что ты причастна к его нынешнему плачевному состоянию…

Говорят, что у мести руки длинные, но если в них находится волшебная палочка, они становятся еще длиннее, а в данном случае — на целых одиннадцать дюймов. Гарри, схватившись за пострадавший бок, преувеличенно страдальчески охнул и, глядя на Гермиону, сдувающую воображаемый дымок с кончика палочки, попробовал подвести итоги:

— И кто у нас остался не умерший, не играющий, не пишущий письма?

— Только не читающий. Грегори Гойл… — упавшим голосом произнесла Гермиона, опуская палочку. Настроение снова начало стремительно ухудшаться.

Рон понимающе хмыкнул:

— Что, испугалась? Как я тебе перспективки-то нарисовал? Не боись, подруга, не все так страшно, мы тебя в обиду не дадим. Вот послушай, что я придумал!

Гермиона скептически подняла брови: роновы методы решения проблем были ей хорошо известны и доверия не вызывали.

— Послушай, Гермиона! — повторил он еще раз для пущего эффекта. — Чтобы Гойл от тебя отстал, мы завтра же объявим всей школе, что я на тебе женюсь!

Гермиона наконец поняла, что происходит: победа над «мерзким хорьком», похоже, настолько окрылила Рона, что солнце сегодня показалось ему ярче, чем всегда, мир — прекраснее, лучшая подруга — симпатичнее, а собственное чувство юмора — убойнее и сочнее. Пребывая в чрезмерно благостном расположении духа после недавних событий, ее друг явно оторвался от реальности — в нормальном состоянии он даже с палочкой у горла никогда не завел бы разговор на такую скользкую тему, как женитьба, особенно после неудавшейся пирушки по поводу новоселья. И десять раз бы подумал, прежде чем предложить девушке выйти за него замуж только для того, чтобы от нее кто-то отстал.

— Гермиона, подумай, я ведь лучше, чем Гойл, — начал свою рекламную кампанию Рон. — Я симпатичнее, чем он, и явно умнее… — он вдруг стушевался, вспомнив свои последние «подвиги» на ниве грамотности, но тут же снова воодушевился: — У меня, правда, нет родового поместья и таких денег, но это временно — я буду много работать и вскоре смогу обеспечить тебя всем, чем пожелаешь. Зато я не буду тебя запирать и травить, и наши пятеро детей будут любить тебя без памяти.

Пятеро? Гермиона вытаращила глаза. Ничего себе запросы у Рона — она-то думала, что о большой семье мечтают преимущественно дети, у которых нет ни брата, ни сестры, а уж вечно притесняемый старшими «Ронникин» точно не пожелает иметь больше двух, если вообще пожелает, но, похоже, она ошибалась.

Гарри, озабоченно вглядевшись в изменившееся лицо Гермионы, похоже, испугался повторения недавнего скандала и привычно решил перевести огонь на себя.

— Нет, Гермиона, выходи лучше за меня! — он пододвинулся поближе, взял подругу за руку, в которой все еще была зажата палочка, и умильно заглянул ей в глаза. — Я не буду мешать тебе заниматься наукой, и готовить я могу сам — тетя Петуния научила меня чистить картошку и жарить яичницу с беконом. А еще я умею пользоваться кофеваркой и видел, как дядя Вернон управляется с газонокосилкой, так что, даже если тебе некогда будет заниматься хозяйством, мы сможем обойтись без эксплуатации эльфов. И детей мне достаточно будет всего двоих. Ну, или троих, если дослужусь до начальника Аврората.

Гермиона не знала, что ей делать — плакать или смеяться: попытки друзей поднять ей настроение отдавали легким помешательством. Надо будет сегодня же непременно узнать у мадам Помфри, чем она сегодня смазывала их боевые ранения, и уточнить, нет ли у этого лекарства каких-нибудь необычных побочных эффектов. Но иногда так хочется и самой поддаться всеобщему безумию, особенно после таких треволнений, как сегодня…

Гермиона недовольно поджала губы в лучших традициях любимого декана:

— Фи, господа, посудите сами, кто же так девушке предложение делает? Дети, картошка, хозяйство — никакой романтики. Вы бы меня еще в мешок засунули и на гиппогрифе в Гретна-Грин увезли. Где ваши кольца с бриллиантами, где цветы, где серенады под балконом?

— Цветов тебе? Сейчас организуем, — Рон легко подхватился с земли, оглянулся вокруг и порысил в сторону теплиц мадам Спраут. Гарри поспешно отправился за ним.

Гермиона посмотрела им вслед и растроганно улыбнулась: все-таки мальчишки у нее молодцы, и не страшны ей с такими друзьями ни Крэббы, ни Гойлы, ни даже все чудовища Запретного Леса.

Убедившись, что ребята отбежали уже достаточно далеко, она вытащила из кармана изрядно измятый блокнот. Странная зацикленность на сновидении, о котором давно уже следовало забыть, настораживала ее саму, но Гермина ничего не могла с собой поделать, к тому же сказывалась привычка доводить начатое дело до конца, а мозг, как нарочно, упорно измышлял все новые и новые методы вычисления искомого объекта.

К величайшему сожалению и разочарованию Гермионы, любимая ею вотчина мадам Пинс в этот раз ничем не смогла помочь своей страстной поклоннице, но «Популярная психология», найденная в шкафу кабинета маггловедения, вкупе с прихваченным там же сонником (до чего вы только докатились, мисс Грейнджер, и куда на этой неделе подевалось ваше извечное здравомыслие?) объяснили ей, что капюшон, увиденный во сне, предвещает возможность попасть под чужое влияние, причем не всегда благотворное. Вспомнив танцующие кустики и говорящие зеркала, Гермиона согласилась с написанным и решила больше не поддаваться на приводящие к таким необычным результатам уговоры друзей «посидеть-поговорить». Сон, в котором девушка видит человека, чье лицо скрыто капюшоном, как оказалось, должен был предупредить ее о планируемом против нее заговоре. Бред, конечно, но Рон бы сразу согласился с этим выводом, припомнив еще десяток подозрительных моментов в поведении двух слизеринских громил. А темная фигура, упорно скрывающая лицо, должна была раскрыть Гермионе ее сокровенные мечты о некоем гипотетически идеальном партнере, который смог бы крепко взять ее за руку и уверенно повести за собой сквозь тьму и неизвестность, скрывающие ее будущее. Который не стал бы ежеминутно спрашивать у нее совета, не надеялся бы на нее больше, чем на себя, не перекладывал на нее вину за все случившееся, а наоборот, смог бы взять ответственность на себя, оказавшись умным, надежным, понимающим…

«Стоп-стоп-стоп, — одернула себя Гермиона, — а вот этого в книге точно не было, это уже пошли домыслы, не имеющие ничего общего с научными методами».

Рассердившись на себя за романтические измышления и доверие к сомнительной литературе, она резким движением перевернула сразу несколько листочков блокнота и всмотрелась в небрежно набросанную таблицу с именами вероятных носителей плаща с капюшоном.

«Если хваленое Лавандой подсознание не в состоянии дать вразумительного ответа на четко поставленный вопрос, не следует ли поискать правильное решение с помощью более рациональных методов? — всплыли в памяти размышления, натолкнувшие Гермиону на создание очередного геометрического шедевра. — Например, «метода отстрела по одному» — так, кажется, называла Анжелина это безобразие?»

Однажды Гермиона стала свидетелем того, как «совсем уже взрослые» старшекурсницы в гостиной просвещали неопытную молодежь насчет гарантированного способа выявления наиболее подходящего объекта для постоянных встреч под луной. Если юная девица, как буриданов осел, не могла выбрать одного из нескольких поклонников, но не желала портить свою репутацию, встречаясь со всеми по очереди, ей предлагался непростой, но надежный способ — темной ночью, в глухом коридоре подстеречь каждого из соискателей, обездвижить его, завязать глаза и поцеловать. А затем, после завершения эксперимента, сделать надлежащие выводы, исходя из собственных ощущений и поведения попавших в западню объектов эксперимента.

К дикой, по мнению Гермионы, идее прилагалась подробная инструкция — как организовать появление объекта в определенное время в определенном месте и какое заклинание применить для его обездвиживания: «Ступефай» отметался как слишком шумный и травмоопасный, «Петрификус тоталус» не подходил по причине окаменения мышц лица подопытного и, следовательно, невозможности определить его реакцию на неожиданный поцелуй, а вот «Инкарцеро» вполне приветствовалось, равно как и «Импедимента». Рекомендовалось также использование «Силенцио» для предотвращения панических воплей объекта или произнесения им защитных заклинаний, и «Обскуре» для создания повязки на глазах. Вдобавок, было бы неплохо лишить объект слуха — чтобы уж наверняка не узнал нападающего, и обезоружить — чтобы не смог дать сдачи. Гермиона тогда еще посоветовала заодно вооружиться и заклинанием для отбивания запаха, ибо духи, которыми изрядно окроплялись гриффиндорские барышни, мог бы впоследствии не опознать только тролль, которому обоняние, похоже, забыли выдать еще при его создании.

Поклонников у Гермионы в то время не имелось, как, впрочем, и теперь, но из безнравственной беседы она все же вынесла рациональное зерно — «Силенцио» в то время они еще не изучали, а «Обскуре», насколько она знала, в школьную программу не входило вообще, так что два новых заклинания надежно улеглись в копилку знаний гриффиндорской отличницы.

Но метод эмпирического познания истины Гермиона, немного поразмыслив, все же отложила как негуманный, неэтичный и довольно опасный. Нет, можно было, конечно, провести пару экспериментов — поцеловать Гарри, например. Тот и не подумал бы отказываться, преподнеси Гермиона ему это предложение под каким-нибудь научным соусом, да и болтать не стал бы, как остальные. Рону объяснить такие вещи было бы очень трудно, если не совсем невозможно, и после завершения опыта ему пришлось бы сразу стереть память, не желая утонуть в море нетактичных замечаний. Крэбб и Гойл отпадали сразу, категорически и бесповоротно…

Гермиона поежилась. И где взялся этот Рон со своими бабушкиными сказками? Жила до сих пор тихо и спокойно, а теперь ходи по Хогвартсу и оглядывайся, не подкрадывается ли кто-нибудь из них с дубиной наперевес и большим мешком за спиной. Представлять кого-либо из этих горилл во фраке, с букетом и фамильным кольцом в бархатной коробочке воображение Гермионы отказывалось наотрез.

Еще одна мелькнувшая во сне пара… Близнецы Уизли представлялись Гермионе некоей амфисбеной — мифической змеей с двумя головами, которые находились на противоположных концах длинного туловища. Такие же гибкие, притягательные, ядовитые и опасные. И ужасно коварные, поэтому эксперимент с такими существами рискнул бы проводить только самый безголовый и бесшабашный ученый, коим Гермиона себя считать никак не желала.

Невилл… Вот он как раз никакой опасности для порядочных девушек не представлял. В последнее время Невилл очень вытянулся, стал намного серьезнее и увереннее в себе, но котлы взрывал с прежним усердием, и для Гермионы все еще оставался кем-то вроде младшего брата, которого следовало беречь и опекать, но уж никак не целовать в темных коридорах.

Малфой отпадал тоже — пробираться ночью в подземелья Гермионе, мягко говоря, не хотелось, да и на уроках по Защите Драко был одним из лучших, и с легкостью отбил бы ее неуклюжие нападки, даже не меняя выражения лица.

О нападении на Снейпа, с его-то боевым и педагогическим опытом, речи быть не могло вообще. Гермиона представила, как она крадется по темным коридорам с палочкой наготове, выслеживая слизеринского декана, и, повернув за угол, нарывается на неожиданное: «Мисс Грейнджер, а что это вы здесь делаете в такое позднее время?»

И что она тогда сделает? Хорошо если просто промолчит. А если, не дай бог, выпалит с перепугу: «Простите, профессор, я хотела вас поймать, связать и поцеловать»?

Представив вероятные последствия этих слов, Гермиона даже зажмурилась. Ну вот почему она не умеет драться, как Гарри? Если ей всерьез придется с кем-нибудь сражаться, если на нее попробуют напасть — она ведь даже пикнуть не успеет. А с уроками этой Амбридж, того и гляди, последние навыки растеряет. Нет, все-таки она правильно сделала, что попросила Гарри о дополнительных занятиях.

За спиной послышался громкий топот, и Гермиона поспешила спрятать свой блокнот в карман. Это возвращались дорогие ее сердцу мальчишки…

* * *

Перед глазами Гермионы вдруг возникла огромная охапка чего-то цветущего, мокрого и одуряюще пахнущего, причем нарванного явно второпях. Расхитители теплиц в лучших традициях рыцарских романов дружно преклонили колени перед успевшей забыть о них дамой и чуть ли не в один голос заявили:

— Гермиона, выходи за меня замуж!

— Вот тебе твои цветы! — добавил романтичный Гарри.

— А кольцо — потом, с первой зарплаты, — а это уже прагматичный Рон.

— Только можно, мы серенады петь не будем? — Гарри снова состроил умильную рожицу.

Рон согласно закивал:

— Лучше мы у Снейпа из кабинета что-нибудь своруем или еще какой подвиг совершим — все, что пожелаешь, сделаем, хочешь? Даже Малфоя трогать не будем, только петь нас не заставляй!

Гермиона поглядела на растрепанных и запыхавшихся героев с невыразимой нежностью. Эти невозможные балбесы ничтоже сумняшеся готовы сотворить для нее любую глупость, но разве можно на них за это сердиться?

Она взяла цветы и зарылась в них лицом. Потом подняла смеющиеся глаза и чопорно произнесла:

— Встаньте, господа. К моему величайшему сожалению, я вынуждена отклонить ваши предложения, хотя они и чрезвычайно лестны для меня. Видите ли, сэр Гарри, — она повернулась ко все еще стоящему на одном колене другу, — вы погрязли в сложных и очень запутанных отношениях с другой женщиной…

Гарри вытаращил глаза и с выражением нескрываемого ужаса громко выдохнул:

— Я-а?

Рон, пораженный не меньше, тут же обиженно забухтел:

— Ты… Как… И мне не сказал, а еще лучший друг, называется… И кто она?

Гарри пожал плечами и обернулся к Гермионе с немым вопросом. Та расплылась в елейной улыбочке и свободной рукой изобразила на голове бантик. Рон, сам зачастую изображающий точно такую же загогулину, весело заржал. Гарри же, помедлив пару секунд, в итоге решил, видимо, на шутку не обижаться и принял соответствующий ситуации покаянный вид. Гермиона удовлетворенно улыбнулась и, копируя интонации любимого декана, наставительно произнесла:

— И пока вы не обретете свободу и не докажете мне, что способны удержаться от встреч наедине с этой женщиной, наш разговор не может быть продолжен.

Гарри изобразил на лице величайшее отчаяние и, повесив голову, душераздирающе вздохнул.

— А я? — с надеждой спросил Рон, подвигаясь поближе, — я могу рассчитывать на положительный ответ?

Гермиона поглядела на него свысока и скривила губы:

— Увы, сэр Рон, я полагаю, что ваша досточтимая матушка не одобрит ваше поспешное намерение заключить брачное соглашение в столь юном возрасте. И я также полагаю, что вам не стоит принимать такие ответственные решения единолично, без родительского одобрения и благословения.

— Короче, тебя мама не пустит, а меня Амбридж, — перевел на общепонятный язык Гарри, поднимаясь с колена и отряхивая брюки.

— Злюка ты, — вздохнул Рон и улегся на мантию рядом с Гермионой. — Всю романтику обломала. А мы к тебе со всей душой, цветочков вот принесли, рисковали, между прочим — еле-еле успели со Спраут разминуться.

— К дохлому книззлу такие отношения, — поддакнул Гарри, усаживаясь с другой стороны от нее. — Капризная принцесса, вот ты кто! К тебе такие женихи сватаются — спортсмены, почти отличники, и… — Гарри запнулся, подбирая соответствующий эпитет.

— И, наконец, просто красавцы! — Рон вытащил из кармана маленькое зеркальце и с явным удовольствием всмотрелся в свое отражение. — А ты, если будешь перебирать такими видными парнями, выйдешь замуж за какого-нибудь гениального, но дряхлого ученого и будешь всю жизнь варить для него молочную кашу!

Вдоволь налюбовавшись, он спрятал зеркальце и ворчливо продолжил:

— И помрешь ведь на работе, как профессор Бинс… И, пролетая в виде привидения коридорами какой-нибудь огромной библиотеки, еще не раз вспомнишь о сегодняшнем дне и пожалеешь, что отвергла таких блестящих кавалеров, как мы. Ну кто еще кроме нас сможет терпеть в доме громадные шкафы с книгами и делить тебя с твоей наукой?

— Ах, простите великодушно, что задела ваши нежные чувства, господа, — в голосе Гермионы звучала бездна раскаяния, но в глазах вдруг заплясали веселые бесенята. — Но, вообще то, у меня сегодня назначено свидание…

Ребята встрепенулись.

— Да ну? — Гарри недоверчиво уставился на нее, явно ожидая какого-нибудь подвоха.

— С кем это вдруг? Я его знаю? — в голосе Рона прорезались дознавательские нотки. — Он с нашего курса или старше?

— Да, ты его знаешь и да, он старше нас, — продолжила напускать туману Гермиона.

— А он какой, блондин, брюнет? — подключился к игре в угадайку Гарри. — Или, может быть, рыжий?

Рон прикрыл ладонью лицо:

— Ой, только не говори, что это кто-то из моих братьев!

Гермиона тряхнула кудрями:

— Нет, это не Фред и не Джордж.

— Это кто-то из игроков квиддичной команды?

— Нет.

Рон разочарованно скривился: в его глазах все, кто не играл в квиддич, явно были людьми сортом пониже, а его подруга была достойна только лучшей доли — его, например, или его лучшего друга.

Тогда он решил сузить круг подозреваемых:

— Это кто-то из нашего факультета?

— Нет. — Гермиону явно забавляла эта игра.

— Но это хотя бы рейвенкловец?

Гермиона скорчила рожицу.

— Ты встречаешься с хаффом? — удивлению Рона не было границ. Представителя вороньего факультета он бы еще мог понять и принять, но Гермиона и хафф?

Девушка покачала головой и назидательно завела:

— Нет, Рон, это не так, и вообще, я не понимаю твоего предубежденного отношения к хаффлпафцам. Они достойные…

— Это слизеринец?.. — дикий вопль раненого бизона вспугнул стайку птиц, и на головы гриффиндорцев посыпались первые пожелтевшие листики.

— О, да… — с придыханием произнесла Гермиона и мечтательно закатила глаза.

— Ты с дуба рухнула или как? — потрясенно поинтересовался Рон, вытряхивая из волос засохшие крылатки. — На кой тебе слизеринец, да еще и не игрок в квиддич?

Гарри фыркнул: логика Рона иногда принимала поистине причудливые формы. К чему ведет Гермиона, Поттер уже догадался, но промолчал, чтобы не испортить ей игру, и только жевал травинки одну за другой, чтобы не сорваться раньше времени, очень уж забавно выглядел его друг в роли волнующейся мамочки внезапно подросшего дитяти.

Гермиона же продолжала ломать комедию. Она чинно сложила ручки на коленях и воздела к небу глаза:

— Он такой… Такой высокий, стройный, образованный…

На Рона было страшно смотреть.

— Гермиона, если это Малфой, лучше я убью тебя сам. Быстро и безболезненно. Ну-ка, сейчас же говори, как его зовут!

Гарри засунул в рот целый пучок травы, стараясь удержать рвущийся изнутри хохот. Если Гермиона не прекратит издеваться над Роном, бедолагу может хватить удар, или, что вероятнее, ее постигнет участь одной всемирно известной блондинки, бросающей свои платочки где попало.

— О-о-о, у него такое редкое, необычное имя, — восхищенно произнесла Гермиона и похлопала ресницами. Не переиграла бы…

— Его зовут…

Она помедлила еще пару секунд, выдерживая театральную паузу, и когда выражение лица Рона достигло нужной стадии озверелости, совершенно будничным голосом заявила:

— Северус Снейп его зовут, и у меня сегодня отработка у него в восемь вечера, впрочем, как и у вас обоих. Так что на свидание пойдем все вместе.

— Ты… Ну ты… Ну ты и… — Рон, напрочь потеряв дар речи, потрясал руками перед носом у подруги, то примериваясь к ее горлу, то сжимая кулаки.

Гарри, согнувшись пополам, глухо всхлипывал. Гермиона расправляла на коленях мантию и с превеликим удовольствием созерцала милую сердцу и донельзя приятную глазам картинку.

— Ведьма! — наконец-то подобрал наиболее подходящее слово Рон. Гермиона, безмерно довольная собой, благосклонно кивнула. Вот теперь она была полностью отомщена.

Гарри наконец успокоился, вытер глаза полой мантии, ею же протер чудом не пострадавшие в сегодняшней битве очки и вдруг приуныл:

— А я, кстати, с вами сегодня к Снейпу не иду. У меня, как ты там говорила, имеются сложные и очень запутанные отношения с одной женщиной, и, похоже, на постоянной основе.

— Амбридж, — в голосе Рона прозвучало нескрываемое отвращение.— И долго тебе еще с ней… продолжать отношения?

— Если снова не нарвусь, то сегодня в последний раз. Но вы же меня знаете…

Гарри виновато пожал плечами. Гермиона взяла его руку, легонько провела кончиком пальца по запекшимся буквам на тыльной стороне кисти и тихо, на грани слышимости, пообещала:

— Ничего, и с этим мы тоже обязательно разберемся…

Через несколько дней юные сыщики с глубоким прискорбием были вынуждены признать, что все предпринятые ими меры к установлению личности загадочной персоны, имеющей инициалы «GG», и отработке ее связей с пятикурсницей Хогвартса Гермионой Грейнджер оказались бесполезными. Глиннис Гриффитс давным-давно ушла из квиддича, вышла замуж, родила троих детей и уехала за границу, появляясь на страницах светской хроники лишь в репортажах о праздновании очередного юбилея «Холихедских гарпий». Глэдис Гаджен, к величайшему разочарованию Рона, оказалась не утонченной лондонской красоткой, а пухленькой деревенской старушкой из Корнуолла. Пожилая леди ростом с садового гнома открыто улыбалась читателям «Пророка» трехлетней давности и взахлеб рассказывала корреспонденту о необычайной любезности мистера Локхарта, который прислал к ее девяностолетнему юбилею полное собрание своих сочинений с необычайно трогательной дарственной надписью. Гэлвин Гаджен, как следовало из язвительной заметки в одном из последних номеров того же «Пророка», на очередном матче привычно не заметил трибуны и как раз во время появления у Гермионы таинственной книги лечился от невнимательности и сопутствующих ей травм в одной из лучших палат клиники Святого Мунго. Остальные подозреваемые один за другим были оправданы по различным причинам. Дольше всех перемывали косточки бедняге Гойлу, которому, в результате икалось так, что нервы не выдерживали даже у обычно толерантного к своим студентам Снейпа. Но в первых числах октября господа сыщики все же вынуждены были признать, что следствие зашло в тупик. Будущие авроры (возможно не все, но некоторые точно) разместились на травке все под тем же ясенем, и после подведения предварительных итогов Рональд Уизли заявил:

— Господа детективы! К нашему стыду, мы забыли об одной простенькой, но очень важной детали.

— Излагайте, сэр! — благосклонно кивнул Гарри, явно вошедший в роль председателя собрания.

— Основываясь лишь на заключениях квалифицированных экспертов о наличии применения к вышеупомянутому предмету различного рода заклинаний, следствие не приняло во внимание, вернее, приняло во внимание, но не приняло к рассмотрению тот факт, что сей подозрительный предмет изначально принадлежал...

При виде одинаково округлившихся глаз своих друзей Рон замолчал и сбился с тона:

— Что, что-то не так?

Гарри одобрительно присвистнул и поаплодировал кончиками пальцев:

— Красиво излагаете, друг мой. Откуда такие познания в юридической терминологии?

Рон пожал плечами:

— Да ничего особенного... Вы что, «Час Визенгамота» по колдорадио никогда не слышали? Его вечно перед трансляциями матчей пускают, чтоб хотя бы болельщики послушали их нудятину. Одно и то же всегда талдычат, у нас скоро садовые гномы такими словами разговаривать начнут.

Друзья понимающе, но немного разочарованно покивали.

— Так вот, о чем я там говорил... Ах, да, если отбросить всякие полезные заклинания и красивую обложку, мы увидим, что книга-то это маггловская, самая обыкновенная, и лет ей почти две сотни... И кто знает, через сколько рук она прошла и сколько детишек могли оставить в ней свой автограф. Поэтому...

— Поэтому неизвестная личность с инициалами «GG», скорее всего, к нашему делу никакого отношения не имеет, — резюмировала ничего не забывшая и уже сто раз проанализировавшая эту деталь Гермиона.

Стукнув кулаком по колену, председатель собрания вынес вердикт:

— Дело закрыто и сдано в архив.

— Погодите, — встрепенулся Рон, — как закрыто? А как же загадочный даритель? Кто он и что хотел сказать этим подарком?

Гермиона молча развела руками.

Председателю Поттеру, похоже, сегодня суждено было произнести еще один неутешительный вывод:

— Скорее всего, мы уже никогда этого не узнаем...

* * *

Поздно вечером Гермиона вернулась к себе в комнату, такую тихую после шумной гостиной, полила обрадовавшийся ее появлению кустик, очинила несколько перьев и принялась наводить порядок на письменном столе. Она привычно стряхнула с загадочной книги кусочки засохшей грязи, в очередной раз напомнила себе плотнее закрывать дверь в комнату, чтобы уберечь вещи от посягательств Живоглота, и положила книгу на тумбочку — просмотреть перед сном, если не найдет себе другого занятия. Впервые за последние дни Гермиона Грейнджер, староста Гриффиндора и знаменитая гриффиндорская заучка обнаружила, что ей абсолютно нечем заняться: из-за внезапного изменения погоды урок астрономии отменили, домашние задания были сделаны на неделю вперед, письмо родителям с просьбой прислать учебники для Рона давно отослано, а взятые в библиотеке книги просмотрены еще вчера. Оставался, правда, напичканный записями блокнот. Гермиона вытащила его из кармана мантии, уселась за стол и, стараясь не растерять выпадающие странички, осторожно раскрыла на результатах очередного эксперимента.

Если человек обладает аналитическим умом и не жалуется на воображение, ему вовсе ни к чему тратить время и силы на глупую и опасную игру в кошки-мышки. Ему достаточно дождаться того часа, когда за дверью стихнут шаги самых страстных любителей ночных прогулок, прокрасться темным пустым коридором к одной из ниш за гобеленом (для соблюдения антуража и создания нужного психологического настроя) и немного постоять там, представляя рядом с собой друзей, ровесников, старшеклассников и вообще всех знакомых холостых мужчин приемлемого возраста. Даже тех, кто не присутствовал на приснопамятном балу — умных и глупых, симпатичных и уродливых, ведь чистоту эксперимента нарушать было нельзя, хотя персонажи ее сна из соображений целесообразности были рассмотрены, конечно же, в первую очередь.

На втором этапе эксперимента, то есть через два часа, три убитых паука и четыре приступа истерического смеха, мужчин в списке стало вполовину меньше, зато они, хоть и с большой натяжкой, вполне уже могли претендовать на образ сказочного принца для шестнадцатилетней принцессы, не избалованной мужским вниманием, то есть имели две руки, две ноги, одну неглупую голову и не вызывали откровенного отвращения.

К середине третьего этапа Гермиона устала душевно, замерзла телесно и впала в легкое уныние. Ни один из оставшихся в списке юношей и мужчин не вызвал у нее даже отголоска тех чувств, что описывали книги и однокурсницы — будоражащих, волнующих, невероятных...

Нигде не дрогнуло, не екнуло и не забилось. Бабочек в животе она тоже не ощутила — не сезон, наверное. И никакого трепета в груди. Тепло — да, было, искреннее расположение — тоже, как и восхищение, и уважение, но до состояния влюбленности этим ощущениям было так же далеко, как некоторым однокурсникам до отличного результата на Зельеварении.

Встречаться же с кем-нибудь просто так, чтобы не отставать от ровесниц, Гермионе не хотелось совсем. Нет, никто не спорит, что цветы, ухаживания, прогулки под луной, подарки-валентинки разные — это все, конечно, очень приятно, но бесконечные свидания отнимают большое количество драгоценного времени. Да и ночные прогулки, с которых девочки возвращаются с растрепанными волосами и шальными глазами, отрицательно сказываются на репутации, как их ни скрывай — все же знают, что мальчишки в этом возрасте абсолютно не способны удержать язык за зубами и все равно не упустят возможности похвастаться перед друзьями своей победой — действительной или только воображаемой.

После подведения итогов этого эксперимента Гермионе следовало или признать, что ей еще рано думать о любви (что было, конечно же, в корне неверно и подтверждалось довольно романтичным сном), или допустить, что в ее окружении сейчас просто нет того самого, единственного и неповторимого, который смог бы заставить ее глаза гореть ведьмовским огнем. Но ведь он обязательно когда-нибудь появится, а, может, и давно уже находится рядом с ней, просто она пока не разглядела в нем своего прекрасного принца. Может, ей стоит просто не торопиться, немножко подождать и он сам ее найдет? Ведь говорила же мама, что встретила папу только в двадцать пять? Но ведь бабушка-то, наоборот, вышла замуж совсем юной...

Гермиона встала из-за стола, подошла к книжной полке и сняла с нее потрепанный томик Шекспира. Еще в прошлом году на летних каникулах бабушка торжественно вручила ей эту книгу со словами: «Не знаю, чему там тебя научат ведьмы в твоем Хогвартсе, но в вопросах любви порядочные английские девушки уже несколько столетий спрашивают совета именно у него». Вспомнив заверения бабушки, что только благодаря рифмованным строчкам великого поэта нашла свое семейное счастье чуть ли не половина женского населения Девоншира, Гермиона улыбнулась и наугад раскрыла книгу. Пальцы скользнули по пожелтевшей странице:

«Весь этот опыт можно выразить двумя беглыми строчками: «Любовь бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто прочь бежит, кидается на шею» — подвел черту под ее размышлениями стратфордский знаток сердечных дел. Ах, если бы и в самом деле все решалось так просто...

Гермиона поставила книгу назад на полку и подошла к узорчатому окну. От золотого жаркого полдня остались одни воспоминания — за стенами замка ревела буря, комната содрогалась от раскатов грома. Тьма за тонкими стеклами клубилась и шипела, взмахивала полами дементорского плаща, пугала и одновременно притягивала взгляд своей необузданностью. Такие вечера Гермиона предпочитала проводить в тепле и уюте пухового одеяла с чашкой горячего шоколада и хорошей книгой, но сегодня ей вдруг захотелось сесть на метлу и с диким визгом вылететь в одну из бойниц Астрономической башни, в дождь и тьму, навстречу неизведанному. Минута колебания — и вот уже Гермиона, распахнув окно, высунулась наружу почти по пояс. Закрыв глаза, она подставила лицо бушующему ветру и потокам ледяной воды. Впервые за последние дни Гермиона дышала полной грудью и не могла надышаться таким вкусным, таким кристально чистым воздухом.

Довольный кустик почти в открытую любовался своей хозяйкой и наслаждался ее эмоциями — выразительными, яркими, будоражащими... Он видел, как ночная свежесть проникала в каждую клеточку ее тела и обрывала липкие клочки паутины с оплетенного наваждениями разума. Да, не зря он, рискуя сначала быть съеденным, а затем разоблаченным, каждую ночь выбирался из своего уютного жилища, подкрадывался к безобидному на вид, но ужасному по своей сущности предмету и, дрожа от отвращения, всеми своими листочками впитывал, впитывал, впитывал клубящееся над ним марево чужой воли.

Тысячу раз были правы его предки — и те, что прилетели на эту планету в большом железном вазоне, и те, не столь далекие, что еще колючими семенами сумели пронзить время, прицепившись к самым обычным девчачьим туфелькам, утверждая, что девочки — самая интересная форма жизни на этой планете. Самая красивая, добрая и достойная, но, к сожалению, слишком хрупкая и излишне подверженная чужому влиянию. И эта девочка, что сейчас с блаженной улыбкой на лице внимает животворной стихии, к сожалению, не исключение — рядом с ней вот уже две недели находится опаснейшая для ее разума вещь, а она ищет причину происходящего в собственном подсознании. Естественно, что он, как представитель древнего и мудрого народа, сделал все возможное, чтобы уберечь разум этого нежного существа от сторонних посягательств. Рискуя собственным благополучием, между прочим: никто даже не догадывается, каких трудов ему стоило убедить лупоглазого хищника невероятной расцветки, что опасность для их общей хозяйки заключается не в пышном зеленом вместилище здравого смысла, который легко погубить одним ударом мощных когтей, а в безобидном с виду подарке на именины, тщательно оберегаемом ею от посягательств тех же саблевидных отростков. К счастью, в итоге сторонам удалось прийти к согласию, странный предмет общими усилиями был успешно обезврежен. Вернее, одна из сторон усиленно работала непосредственно с объектом, а вторая принимала на себя все издержки, то есть безропотно выслушивала обвинения в нечистоплотности и покушениях на ценнейшее имущество. Но согласитесь, ведь результат того стоил — девочка практически избавилась от навязчивых мыслей, со временем остатки наваждения совсем исчезнут из ее памяти, а ему осталось добавить всего лишь несколько штрихов...

Огромный рыжий кот привычно проскользнул в незапертую дверь, бесшумно пересек небольшую спальню и вскочил на письменный стол. Мощные лапы разъехались на полированной поверхности, хвост запутался в лохматых веточках разлапистого кустика и через миг страницы развернутого блокнота с подробными заметками были залиты водой из глубокого поддона, присыпаны мокрой землей из перевернутого вазона и украшены оригинальным орнаментом в виде грязных кошачьих лап. Гермиона обернулась на шум, испуганно ойкнула и бросилась спасать своих любимцев. Через несколько минут расколотый вазон был восстановлен, сломанные при падении веточки бережно подвязаны, испачканные лапы вымыты и вытерты насухо, а исписанные листочки из пухлого маггловского блокнота мирно догорали в камине, унося в небытие результаты двух недель лихорадочного дурмана. На душе у Гермионы впервые за последнее время было мирно и спокойно, голова была на удивление ясной, и где-то внутри нее зарождались некоторые очень даже интересные идеи...

Разобравшись со своим движимым и недвижимым имуществом, промокшая насквозь, но безумно довольная Гермиона плотно закрыла окно, вытерла лужу на подоконнике и поспешила переодеться в сухое. Авторитетно заявив своему отражению, что пакетики "Эрл Грей" плюс "Агуаменти" плюс "Бойлио" — лучшие друзья магглорожденного студента, она соорудила себе огромную чашку горячего чая и прыгнула в кровать, к уже вальяжно развалившемуся там коту. Рука привычно потянулась к лежащим на тумбочке сказкам. Правда, в последнее время Гермиона уже не так часто брала их в руки — с каждым днем книга почему-то все больше теряла свою особую притягательность, а сегодня и вовсе словно потускнела, еще больше состарилась и превратилась в самого обыкновенного обитателя дальних полок букинистического магазинчика.

Осторожно, стараясь не опрокинуть чашку, Гермиона по глоточку отпивала обжигающий напиток и всматривалась в густую штриховку гравюр. «Странные фантазии были у жителей тех времен — жестокие и, скажем так, излишне натуралистичные», — подумала она и усмехнулась, вспомнив реакцию Рона на нарисованного людоеда. Знал бы он, как поступили с мачехой Белоснежки — ее обули в раскаленные башмаки, заставили танцевать и спокойно наблюдали, как живой человек умирает от болевого шока. Впрочем, мачехи в сказках тоже те еще звери — могут и девичьей печенью полакомиться, и мальчику голову отбить крышкой сундука. Да и родные матери там не лучше — вспомнить только отрубленные пятки у сестер Золушки...

Гермиона вздрогнула. А нет ли, случайно, и в приснопамятном «Короле Дроздобороде» чего-нибудь подобного? Отрубленных рук, выклеванных птицами глаз, мужа-маньяка с нетрадиционного цвета бородой? Сказку-то она читала еще в начальной школе, в том самом адаптированном для детей варианте...

Девушка поспешно поставила чашку на тумбочку, и, прочитав заклинание перевода, внимательно вгляделась в появившиеся на странице слова.

Спустя несколько минут она отвела глаза от книги и задумчиво подперла подбородок кулачком. Сказка не содержала никаких кровавостей, но бедняжке принцессе и без них проблем хватило с лихвой. Изменение привычной среды обитания в неизмеримо худшую сторону — раз, эмоциональное и психологическое давление — два. Ну, непривычную физическую нагрузку, пожалуй, во внимание можно было бы и не принимать — она принцессе только на пользу пошла, но вот эти танцы на балу с разлетающимися во все стороны брызгами и кусочками хлеба — это уже за пределами добра и зла. А чего стоило последовавшее сразу за танцем объявление: мол, это посмешище — моя любимая жена, ваша королева. Прекращайте хохотать, дорогие гости, подходите, засвидетельствуйте ей свое почтение!

Да если бы кто посмел так поступить с ней, с Гермионой — заавадила бы подлеца, ни секунды не сомневаясь, и Мерлин с ним, с Азкабаном. И лучше гнить двадцать лет в тюрьме или поцеловаться с дементором, чем всю жизнь раскланиваться со свидетелями твоего унижения и ловить в их глазах злорадные искорки, осознавать, что история твоего появления в мужнем доме будет пересказываться детям и внукам, обрастая подробностями, и войдет в легенды, которые через двести лет историки внесут в официальные летописи королевства как свидетельства современников...

Нет, такого поворота событий допустить никак нельзя. Даже во сне. Не для того Гермионе судьба подарила уникальную возможность заглянуть в сказочный мир, чтобы она позволила всяким там королям с нестандартной внешностью безнаказанно унижать, третировать и очернять в веках юную, совершенно бесправную и беззащитную принцессу.

Гермиона решительно сунула книгу под подушку. Держись, принцесса, гриффиндорцы своих в беде не бросают! Сейчас мы разберемся с твоими проблемами, а затем приступим к восстановлению справедливости и в нашем мире.

Она улеглась в постель и для надежности обхватила подушку вместе с книгой обеими руками.

— Ну что, король Дроздобород, потанцуем?..

18 сентября 1995 года

Директор школы чародейства и волшебства Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор сидел за столом в своем любимом кабинете, пил ароматный чай с лимонными дольками и выслушивал ежедневный доклад старейшины хогвартских эльфов.

— И последнее, — маленький, но очень деловой эльф сверился с таким же маленьким блокнотиком и с заметным неодобрением заговорил:

— Мисс Грейнджер, староста факультета Гриффиндор. Вместо того, чтобы, как положено префекту, поддерживать незыблемый порядок Хогвартса, она постоянно его нарушает. Эльфы Хогвартса имели надежду, что в этом учебном году юная мисс Грейнджер найдет себе другое занятие, но они жестоко ошиблись.

Эльф щелкнул пальцами, и в его руках появилась заполненная доверху круглая корзинка.

— Хаффни просил бы господина директора Дамблдора принять меры по освобождению эльфов Хогвартса от настоятельных попыток юной леди по освобождению эльфов Хогвартса.

Директор удивленно поднял брови.

— Мисс Грейнджер снова допоздна сидит в гостиной факультета Гриффиндор и вяжет вот это безобразие, которое затем раскладывает по углам, — эльф поставил корзинку на директорский стол и брезгливо ткнул пальцем в ее содержимое.

Дамблдор полез в корзинку и вытащил из нее то ли вязаный мешочек, то ли особо плотного плетения раколовку.

— Это шапочка, — скорбно произнес Хаффни. — По крайней мере, юная мисс так считает. Эти убогие поделки, с позволения господина директора, являются прямым оскорблением изысканного вкуса эльфов и, тем более, эльфиек Хогвартса, и ни в коей мере не могут служить символом свободы нашего народа. Ни один уважающий себя эльф не согласится покрыть себя и свой род несмываемым позором, получив свободу посредством такого грубого, некачественно изготовленного предмета. Хаффни просил бы господина директора Дамблдора оградить их от действий юной мисс Грейнджер, которые вносят разброд и шатания в дружные рабочие ряды эльфов такого славного учебного заведения, как Хогвартс.

Директор поспешил заверить обеспокоенного делегата от эльфийского народа, что немедленно примет все надлежащие меры, и отпустил того с миром. Оставшись один, он взял из вазочки еще пару леденцов и призадумался.

Активная деятельность неугомонной мисс Грейнджер в этом направлении сейчас была явно не к месту. Сначала в Хогвартсе появляется мелкий анархист Добби, которого никак нельзя выпускать из поля зрения, учитывая его крамольные речи, затем на кухне поселяется вечно причитающая алкоголичка Винки, что тоже не способствует укреплению здорового морального климата в коллективе. А теперь еще и юная гриффиндорская староста снова надумала подрывать вековые устои.

Каждому первокурснику известно, что даже самая маленькая песчинка может грубо нарушить работу большого механизма. А в сложившейся политической ситуации каждый винтик в механизме вверенного Альбусу Дамблдору Хогвартса должен быть на своем месте и работать в полную силу в соответствии с великим замыслом и на благо всего человечества.

Значит, выполнение обязанностей старосты факультета и подготовка к предстоящим в этом году СОВ не смогли поглотить всю кипучую энергию мисс Грейнджер. Надо бы девочку еще чем-нибудь занять. Кстати, у нее ведь завтра день рождения...

Директор задумчиво побарабанил пальцами по столу. Затем он легко поднялся с кресла, прошел в свои личные покои, откинул крышку большого сундука и достал с самого дна старинную книгу, обтянутую темной кожей.

— Помнишь эту книгу? — он повернулся к небольшому портрету, стоящему на одной из многочисленных полочек. — Ты подарил ее Ариане в то самое лето в Годриковой лощине. Моей сестре нельзя было читать книги с движущимися картинками, чтобы не вызвать всплеска стихийной магии, и ты, откопав на чердаке у старушки Батильды свои старые сказки, нашел в деревне мастера, который превратил заурядную старую книжку в диковинную игрушку. Ариана тогда не выпускала ее из рук, все отпирала и запирала замочек, рассматривала рисунки и всей душой уходила в другую реальность, воображая себя то Золушкой, то Белоснежкой, то спящей красавицей. А я был очень благодарен и тебе, и твоей бабушке за чары, которые вы вплели в ее страницы: Ариана перестала плакать и метаться, ее приступы ярости утихли, она стала более послушной и по вечерам старалась пораньше улечься в постель, чтобы как можно скорее уйти в свой сказочный мир.

Но, похоже, твой подарок снова должен вступить в игру. В большую игру. А в такой игре, как ты, наверное, помнишь, мелочей не бывает...

Дамблдор обновил на книге несколько заклинаний, но, подумав минутку, со словами «А над переводом пусть сама голову поломает» одно из них отменил. Затем добавил пару новых, сопровождая их замечаниями «Минни не заметит», «Филиус не выдаст», и, полюбовавшись итогом, вынул из ящика стола небольшую глянцевую карточку. Белоснежное перо нырнуло в чернильницу, на миг застыло, а потом уверенно заплясало по бумаге, оставляя за собой четкий, каллиграфический след.

— Альбус, — послышалось вдруг со стороны портрета, — твое стремление контролировать всех и вся переходит все границы. Ты хоть можешь предположить, как подействует книга, предназначенная для душевнобольной девочки с периодическими вспышками магической активности на психику здоровой, практически взрослой обученной волшебницы, магия которой неразрывно связана с ее душой и телом? Искусственные путы не смогут долго ее удерживать, и вполне может случиться, что девочка, оставив твоих драгоценных эльфов в покое, со всем накопленным энтузиазмом переключится на что-то более масштабное... Альбус!.. Альбус, ты меня слушаешь? Ты где?

Серебристый лучик молоденькой луны заглянул в пустую спальню и робко подмигнул светловолосому молодому человеку, который безуспешно пытался выглянуть за рамку своего портрета. Юноша сокрушенно покачал головой и задумчиво протянул:

— Будем надеяться, что хоть до вооруженного восстания дело не дойдет...

Март 1995 года

— Вы видели, как они себя называют? — медленно произнес Фадж. — Отряд Дамблдора!

Дж.К.Роулинг «Гарри Поттер и Орден Феникса»