Жизнь Тони била ключом (джен)

Гаечным. По голове.

И на самом деле в этом не было ничего драматического, страшного, удивительного или заслуживающего пристального внимания, потому как он имел полезную по своей сути привычку вырывать этот самый ключ у злодейки Судьбы из рук и бить в ответ. Как с законом Архимеда, только вместо безликого тела — Тони, а вода — притянутая за уши метафора той фееричной херни, что с завидным постоянством случается с ним с тех самых пор, как первым его словом оказался «распредвал».

Ведь Тони заговорил рано, громко, и всё сразу как-то пошло под откос. Или понеслось с первой космической вертикально вверх — тут с чьей точки зрения посмотреть.

Лично он считал, что кресло генерального директора самой большой в мире оружейной компании в двадцать один год — это достижение. Само свалившееся ему в руки, верно; но суть была не в том, чтобы с разбега в него плюхнуться, закинуть ногу на ногу и ждать у моря погоды или у мира войны, а на троне удержаться. И Тони не просто удержался, он разработал сорок три новые позиции и за год на должности гендиректора получил двенадцать государственных заказов сверх тех, что уже были у Старк Индастриз благодаря Говарду.

Это немало. Это, чёрт возьми, грандиозный успех, и…

— …таблоиды могут подавиться всем тем низкопробным дерьмом, что они публикуют, лишь бы продержать свои малоформатные газетёнки на плаву, но это я выведу фирму на мировую арену! — рычит Старк, отбрасывая очередной шедевр Дейли Бьюгл в мусорное ведро.

— Тони, — еле слышно шепчет Обадайя и коротко улыбается отшатнувшемуся от взбешённого директора бухгалтеру.

Тот нервно дёргает уголками губ в ответ, роняет гигантскую стопку бумаг из рук и спотыкается о цветочный горшок. Судя по стону, лодыжку он вывихнул, судя по грохоту после — вслед за ним упала и картина со стены.

— Прости, — со слабым намёком на покаяние в голосе отзывается Тони и поправляет осточертевшую бабочку. — Ненавижу вечеринки.

— Это не вечеринка. — Стейн ещё раз бегло осматривает младшего Старка с ног до головы, стряхивает с пиджака несуществующие пылинки, опускает руки на плечи и коротко сжимает. — Это торжественное мероприятие по случаю года в кресле генерального директора. Там сейчас весь совет директоров, по представителю с каждого филиала Старк Индастриз из девяти стран мира, весь наш военпром, верхушка Пентагона и пять десятков репортёров. Поэтому…

— Корпоратократ Старк, — мечтательно тянет Тони, огибает Стейна и толкает двери в конференц-зал. — Мне нравится.

— Тони. — Обадайя нагоняет его и приобнимает за плечо — сокрушительные аплодисменты тут же бьют по ушам, а глаза режут вспышки десятков фотокамер. — Ты речь читал?

— М-м. — Старк склоняется над рукой достопочтенной леди в ярко-алом платье и очаровательно улыбается. — Я решил, что это тост.

— Тони, сейчас нельзя…

— Оби. — Старк оборачивается возле самой трибуны, оглядывает всю толпу приглашённых за спиной лучшего друга отца, наставника и едва ли не единственного, кто замечал наследника многомиллиардной корпорации даже тогда, когда тот стоял в тени Говарда, и утомлённо, но радостно улыбается. — Я справлюсь.

Ободряюще стучит Обадайю по плечу и быстро взбирается по ступенькам на трибуну. Разворачивает вчетверо сложенную речь с пообтрёпанными краями и пятнами из-под кофе, — Обадайя оставил её прямо возле кофеварки, чтобы Старк наверняка обратил внимание, — ещё раз пробегается глазами по мелкому, педантично ровному почерку опекуна, дожидается, пока стихнут аплодисменты, а вспышки перестанут слепить глаза, и показывает непрезентабельно выглядящий лист гостям.

— Обадайя написал мне речь, — вместо приветствия говорит он, и в зале тут же воцаряется идеальная тишина. — Шесть абзацев благодарностей, похвалы и краткое изложение финансового отчёта на десерт — Фрэнсис, тебе бы следовало у него поучиться, — беззлобно поддевает Тони финансового директора, и по залу прокатываются негромкие смешки. — Обадайя написал мне прекрасную речь, и я, честное слово, сам собой горд, но дело в том, что речь сегодня не обо мне в кресле главы Старк Индастриз, не об Обадайе Стейне, как о человеке, что поддержал меня тогда, когда поддерживать было некому и даже не о тех прекрасных малышках, что сейчас стерегут наши границы с земли, воды и космоса.

Генерал Гамильтон одобрительно фыркает, Тони облокачивается о трибуну и смотрит куда-то мимо объективов камер, едва видных глаз совета директоров, военных и политиков.

— Речь сегодня пойдёт о печатной плате. Я сконструировал свою первую, когда мне было четыре, и сейчас я часами могу распинаться о том, как рисовал разводку платы, подготавливал фольгированный стеклотекстолит, выбирал между ножовкой и ножницами… Могу долго рассказывать о том, как мне понравилось наносить топографический рисунок, о том, что травление с химической точки зрения, разумеется, было делом захватывающим, но с практической — небывало скучным, а монтаж радиодеталей, напротив, привёл меня в чистый восторг.

В голосе Старка звучит неподдельная радость, а на губах светится искренняя, доселе ещё ни разу не пойманная папарацци, улыбка. Непроизвольно, зеркалом отражается на лицах приглашённых, и это как раз то, за что ему годами прощают все и всё. Не всегда все и не совсем всё, ладно.

Но иногда достаточно посмотреть в эти глаза, и скрытая за словами издёвка становится обидной лишь в том случае, если сам Старк хочет, чтобы она таковой была.

— Я мог бы говорить об этом часами, но суть не в этом. Суть в том, что плату звали Блинчиком, — признаётся Тони, и зал отвечает негромким смехом. — Она была эстетически прекрасна и совершенно мне не нужна, но я от всей души восторгался работой отца и старался быть всячески на него похожим. Чуть позже, вечером, когда я рассказал родителям о плате, отец отвлёкся от работы, посмотрел на меня, и наградой за свою первую работу мне стала не похвала. — Обадайя напрягается и еле заметно подаётся вперёд, выходя из тени и тщетно пытаясь обратить на себя внимание — не время и не место выставлять на показ детские обиды. — А интерес, — заканчивает Старк-младший, и сковавший Стейна ужас отступает.

Тони разжимает стиснутые на трибуне ладони и делает шаг назад, неосознанно пытаясь спрятаться от направленных на него софитов. Улыбка сходит с глаз и намертво приклеивается к губам. Широкая, сверкающая, победная — неискренняя. Тони Старк врёт, никогда не краснеет и точно знает, что делает.

— Высшая оценка по шкале Говарда Старка. — Отвешивает шутовской поклон и выходит из-за трибуны. — Развлекайтесь!

Еле заметно вздрогнув под шквалом аплодисментов, Старк тонет во внимании бросившейся к нему толпы, наугад жмёт руки, бросается комплиментами и щедро одаривает репортёров сенсациями и громкими заголовками.

Празднование плавно перетекает из актового зала в банкетный, журналисты остаются за плотно запертыми дверьми, а Обадайя подходит к Тони. Тот сжимает в ладони стакан с виски, напряжённо вглядывается в толпу и выглядит так, словно вот-вот бросится с обрыва в каньон.

— Хорошо сказано, — аккуратно замечает Стейн и мысленно переводит дух — сорвавшийся с губ Тони смешок назвать довольным язык не поворачивается. Говорить с таким Тони — всё равно что ходить по минному полю: один неверный шаг и ни одной живой души в радиусе мили.

Старк зло кривится и отворачивается от зала.

Названная Блинчиком плата была эстетически прекрасна и совершенно ему не нужна, но четырёхлетний Тони искренне восторгался работой отца, старался быть всячески на него похожим и учился с поразительной, — феноменальной, устрашающей, — скоростью.

Но подвох обнаружился чуть позже. Когда Тони с весёлым безумием в глазах и недетским, почти нездоровым энтузиазмом, принялся рассказывать родителям о том, в чём преимущество ножовки перед ножницами и чем отличается водный раствор хлорного железа от водного раствора медного купороса. Мария Старк схватилась за сердце и заплакала.

Говард же поднял взгляд от крошечного механизма у себя в руках, с которым, как заметил Тони, не расставался всю последнюю неделю, скользнул взглядом по замершей напротив фигуры сына с некоторым удивлением, словно впервые замечая в доме кого-то кроме себя и жены, и замер.

Не то чтобы Тони всерьёз рассчитывал на похвалу, хотя, положа руку на сердце, эту надежду четырёхлетнему ребёнку простить было можно.

Нет.

Хотя бы любопытство. Выставленный на показ СМИ, надуманный интерес, пусть даже без намёка на симпатию, хоть что-то, что позволило бы Тони думать, будто он для отца не пустое место, и…

И, в общем-то, так оно и вышло.

— Знаешь, что на самом деле было в глазах отца в тот вечер? — спрашивает Тони, залпом осушая стакан.

Обадайя знал. Четырёхлетний Тони тоже. Почему именно так, Старк-младший понимает лишь сейчас. Оборачивается к миру у своих ног, вспоминает цифры финансовых отчётов, вспышки фотокамер, заголовки газет, подписи генералов на договорах и очереди претендентов на работу в Старк Индастриз и понимает.

— Там был страх. — Отставляет в сторону пустой стакан и с широкой улыбкой на губах шагает к гостям. — Страх забвения.

* * *

— Джарвис?

— Да, сэр?

— А когда у Говарда случился первый Блинчик?

— Съедобный — в двадцать три, ранним мартовским утром, румяный с шоколадом и мёдом, сэр. Что касается печатных плат — подобных данных у меня нет. Если Говард Старк и вёл дневники, то оцифрованными копиями я не располагаю.

— Ну, разумеется. А откуда ты… А, ясно. Это шутка.

— Тонко подмечено, сэр.

— Ты крут, Джей.

— Спасибо, сэр.

* * *

Первым воспоминанием Тони об отце, если бы он когда-нибудь вздумал разобраться в себе (чем он, конечно же, никогда не занимался, ведь ностальгия — последнее, в чём можно было обвинить Энтони Старка, а биологические системы нелинейны и ему не подвластны), оказалась бы размытая картинка с дымом, копотью, осколками битого стекла, причитающей мамой и громкими ругательствами. Говард вообще сквернословил редко, но с большим упоением, всё больше, когда никто не слышал и когда был чуточку пьян. Под первым подразумевалось «никто, кроме Тони» — тот в те времена хвостиком бегал за отцом, под вторым — реже, чем просто редко, потому как к алкоголю Говард был абсолютно равнодушен и если и пил, то только компании ради.

Первым воспоминанием Тони об отце был взрыв в его мастерской. Был бы, если б Тони действительно решил разобраться. Вторым, если бы он подобным страдал, стал Ульфрик.

В шесть Тони собирает двигатель, подслушивает разговор мамы и доктора Мастерса, не впервые слышит о Капитане Америка, но вдруг обращает на это внимание и начинает подозревать, что, вероятно, с людьми у него всё складывается не так здорово, как с блоком цилиндров.

Доктора Эдвина Мастерса Тони помнил столько же, сколько и себя, и нельзя сказать, что он сомневался в его квалификации, добрых намерениях и, уж тем более, в его довольстве своей заработной платой.

Квалификация могла быть только высокой, в противном случае Говард попросту не пустил бы его на порог, добрые намерения, чисто теоретически, прилагались к добрым глазам, а денег он получал всяко достаточно — не мог не получать, он работал на Старков.

Тем не менее, когда он слышит, как мама негромко интересуется, нормально ли, что ребёнок шести лет проводит больше времени в гараже, чем с ровесниками во дворе, и стоит ли беспокоиться, если чадо всерьёз, без шуток и с толком рассуждает о кривошипно-шатунном механизме, он сначала негодует, а потом злится.

Негодует, потому что кривошипно-шатунный механизм он освоил ещё в прошлом году — давно не новость. Сейчас он может разобрать и заново собрать телевизор, и ему всё ещё неясно, как в доме об этом может хоть кто-то не знать.

А злится, потому что из ответа доктора Мастерса следует, что ребёнок, несомненно, гений, интеллект «юного Энтони» выше, чем тот когда-либо встречал в своей практике, а темпы развития не могут не удивлять, но как подобное скажется на личности, чем аукнется Ум в будущем и какова цена Гения — этого Мастерс сказать не может.

Вундеркинды часто не отличаются психической стабильностью — стоит доктору это сказать, и Старк всерьёз сомневается и в его квалификации, и в добрых намерениях, и в оправданности огромного оклада. Потому как, серьёзно, Эдвин Мастерс редкий дурак.

Так думает Тони и по-быстрому ретируется в гараж, в своё потайное место, дабы снова уединиться с горой награбленного у отца металлолома.

Блок цилиндров, поршневая группа, коленчатый и распределительный валы, клапаны и передаточные звенья: толкатели, штанги, коромысла. От газораспределительного механизма зависит, сколько топливно-воздушной смеси поступит в цилиндры, и в какой момент это произойдёт — Тони в предвкушении прикусывает губу, в ушах шумит от восторга, сердце бьётся часто-часто, словно конструирует он не машинный двигатель, а свой собственный, загрудинный, а волосы липнут ко лбу.

Тони изменяет форму профиля кулачков, увеличивает мощность, устанавливает впускную систему и топливный насос и подключает старый добрый карбюратор.

Глушитель громкий, и Тони не сразу замечает, что в гараже он уже не один. На пороге стоит отец, смотрит на сына свысока и немного зло. Злость, словно в зеркале, отражается в глазах Тони, преумножается во сто крат и в глазах ребёнка выглядит особенно дико — маленький Старк притворяться ещё не умеет.

Маленький Старк похож на ощерившегося тигрёнка, что вот-вот выпустит когти и с яростным рёвом бросится защищать себя и урчащий двигатель за спиной, и это…

Стоп, урчащий?..

Звук только что запущенного двигателя неожиданно меняется и теперь действительно напоминает скорее кошачье мурлыканье, нежели грозный рёв, и это не может не настораживать. Злость проходит так же быстро, как и появилась, Тони почти забывает о Говарде на пороге и всем своим естеством обращается к двигателю. Вероятней всего, проблема в впускной системе, но с той же долей вероятности…

— Ульфрик, — выдаёт он и кивает сам себе.

— Что? — не понимает Старк-старший, и обрати Тони сейчас на это внимание, он бы засчитал это за свою победу — не то чтобы разговор, Говард просто переспросил, но кому какое дело.

— Назову его Ульфриком, — поясняет Тони и глушит двигатель, дабы исправить поломку.

Несколько ловких движений, и металлическое детище снова грозно рычит, а младший Старк собирается сказать, что «Ульфрик», потому как двигатель издаёт звуки, похожие на дурацкое имя, но…

Говарда в гараже уже нет.

Тони крутит в руках маленькую отвёртку — подарок Оби на прошлое Рождество — и проговаривает про себя эхом отдающееся в доме «вундеркинд», «чудо-мальчик» и «гений», повторяет несколько раз, и думает, что в этом что-то есть.

Ну, к примеру, именно из-за этого он, вероятно, думает, что было бы здорово, если б Ульфрик мог не мурлыкать — разговаривать.

* * *

— Джарвис, какого?..

— Гибридная установка, три и восемь литра, модель 5А, сэр.

— Сотри к чертям. Сейчас же.

— Хорошо, сэр.

— Ульфрик дебильное имя.

— Как скажете, сэр.

* * *

На седьмой день рождения Обадайя дарит Тони макет Ferrari 625 TRC Spider пятьдесят седьмого года. Этому подарку Тони искренне рад — его можно потрогать, он красиво смотрится в уже приличной коллекции макетов и, хотя, вероятно, не имеет такой практической ценности, как несколько отцовских миллионов, что каждый год переводятся на его счёт, душу греет куда больше.

Потому что отвечает нескромному старковскому «хочу», его же любви ко всему прекрасному, яркому и кричащему.

Потому что у крохотной сестрёнки одной из самых редких машин в мире под капотом скрывается один из самых маленьких двенадцатицилиндровых двигателей, развивающий мощность в триста двадцать лошадиных сил.

Потому что Тони нравится слово «самый», и он уверен — когда-нибудь всё «самое» будет выходить только из его рук.

Будь он соотносимых с макетом размеров, машина бы после необходимой доработки и знакомства с Ульфриком, конечно, оказалась вполне работоспособна, но уж коли это не так и сесть за руль макета он не может…

Ничто не мешает ей стать роботоспособной.

Это последнее по списку, но отнюдь не по значимости. Это вызов. Это само по себе плохо, и когда Оби видит, как загораются глаза младшего Старка, то непроизвольно тянется обратно за подарком. Не то чтобы он всерьёз планировал отнять у ребёнка только что подаренную игрушку. Разумеется, нет. Но, коснувшись раскалённого чайника, руку одёргиваешь непроизвольно — так и тут. Он купил чайник, Тони зажёг огонь. А в доме больше сотни гостей и Боже помилуй! Обадайя не отличается набожностью от слова совсем, но обратиться больше не к кому.

Тихое, ненавязчивое жужжание посреди зала никто сначала даже и не замечает. Сливки всего мирового сообщества под предлогом дня рождения юного Тони Старка обсуждают оружие, политику, экономику, чёрные рынки, браки состоявшиеся, браки распавшиеся, любовниц, любовников, детей, внуков… Дамы, давя жеманные улыбки и томно стреляя глазками в сторону своих подвыпивших кавалеров, делятся свежими сплетнями, бросаются фальшивыми комплиментами и завуалированными оскорблениями. Господа, держа сигару в одной руке, стакан в другой, плетут из красивых слов некрасивое кружево, пытаясь ненароком выведать у старшего Старка подробности его работы, бесятся, завидев мелькнувшую на тонких губах усмешку, рвут нитки, достают следующий клубок и начинают вновь.

Под потолком висит сигаретный дым, пахнет дорогим парфюмом и алкоголем. Никто не замечает мелькнувшую в дверном проёме тёмную вихрастую макушку. Номинальный виновник торжества присаживается у порога, дабы пышные платья не загораживали обзор, сжимает в руках жуткого вида пульт управления и прикусывает кончик языка.

Феррари жужжит мягко, легко лавирует между туфель и ботинок, с радостным скрипом поворачивает по деревянному паркету и едва уворачивается от чьего-то каблука — Тони дёргает джойстик, машина издаёт протестующий рёв, и женщина, едва не погубившая его творение, опускает взгляд вниз.

Истерично вскрикивает, отчего и без того радостно-возбуждённое настроение Тони стремительно взлетает к отметке «великолепное» — вслед за ней так же испуганно ахают все прочие дамы, резко подбирают подолы и отпрыгивают в сторону.

Феррари напоказ крутится вокруг своей оси, затем резко тормозит и с поразительной скоростью несётся к противоположной стене. Тони тихонько смеётся, почти припав к полу, по-прежнему невидимый, и едва успевает дать по тормозам, прежде чем теперь уже роботоспособный подарок Обадайи врежется в отцовские ботинки.

— Тони! — громко восклицает мама, и, отставив бокал шампанского, идёт к нему.

Качает головой, с опаской оглядываясь на мужа, присаживается возле сына на корточки и пытается осторожно вытащить из его рук пульт с торчащими во все стороны антеннами — времени на дизайн было мало, а когда ещё дома будет такое же количество людей для первого испытания опытного образца «Бонни-1».

Пульт Тони не отдаёт, и Мария сдаётся — не при гостях. Говард опускает взгляд на машинку у своих ног, затем смотрит на сына, и с такого расстояния Тони не столько не может понять — зло, расстроенно или брезгливо, — сколько не хочет.

Ему всё равно. Тянет губы в широкой, неискренней улыбке и вновь жмёт на джойстик. Бонни-1 маневрирует по паркету, притормаживает у ног своего владельца и, рыкнув чуть громче, удаляется вслед за ним и Марией прочь.

— Любопытно, — тянет Ник Фьюри, стоя по правое плечо от Говарда.

— Не вздумай, — сквозь зубы цедит Старк-старший, и Фьюри не спорит и не уточняет, чего именно делать нельзя — слишком молод пока и слишком незначительна его роль в ЩИТе на фоне роли Говарда Старка.

— Любопытно, — словно эхо повторяет Обадайя.

Но его, к сожалению, не слышит никто.

Через месяц Тони отправляют в школу-интернат. Он берёт с собой Блинчика, Бонни и Отвёртку — Ульфрика под кроватью разместить не разрешили, и тот остаётся в отцовском гараже.

А самого Говарда Тони в следующий раз видит только через два года.

* * *

— Сколько?

— Шесть с половиной миллионов, сэр.

— Хочу.

* * *

Школа-интернат, в которую отдают Тони, безусловно, самая лучшая в стране. Фамилия Старк действует на директора как щёлочь на сульфат железа, Тони отмечает сей любопытный факт и пользуется им все последующие два года.

Пользуется и искренне недоумевает — если Говард хотел таким образом удержать сына от пагубного пристрастия к изобретательству, то не стоило отправлять его туда, где есть электричество, огромная библиотека и слабохарактерный директор. А тот не в силах отказать даже тогда, когда юный Тони просит у него моток медной проволоки и свинцовый аккумулятор.

Через день двери в его комнату открываются автоматически, свет зажигается по хлопку, а по полу бегают два близнеца — Би и Ди. Они — бывший будильник, фонарик и три игрушечные машинки. Подбирают с пола носки, разбросанные ручки, куски проволоки, нечаянно обронённые иголки и стружку из-под сточенных карандашей.

А когда на одном из уроков физики учитель с трепетом и восторгом сообщает, что в следующий раз они будут собирать радио, Тони встаёт из-за парты и, демонстративно хлопнув дверью, выходит из класса.

После суток гробового молчания приносит готовое радио. Настраивает частоту и на весь класс проигрывает с десяток сообщений Пентагона. Никто почему-то не смеётся.

* * *

— Старк, какого чёрта?! Держи свои виртуальные лапищи…

— Джарвис, без звука.

— Считаю нужным напомнить, сэр, что вы пятый раз за неделю взламываете сервер ЩИТа.

— Ох, не возводи меня на пьедестал. Они уже переписали код?

— Да, сэр. Также на одной из подплатформ ЩИТа появился новый протокол на случай, если вы переметнётесь на сторону зла.

— Так и называется?

— Так и называется.

— Работай, Джей.

— Уже, сэр.

* * *

Следующий его разговор с отцом происходит уже в Массачусетском Технологическом, и в этот раз Тони совершенно точно, без всяких «но» и «если» ничего не ждёт. Потому как Говард, очевидно, хотел от своего сына чего-то иного.

Во всяком случае, не гения. Это уж точно.

Будь оно так, Старк-старший захлёбывался бы счастьем, как ректор МИТа, ведь университет в четырнадцать — это уже что-то. Это много круче платы в четыре, двигателя в шесть и чёртовой тучи роботов. Это круче, чем революция в микроэлектронике, не выходя из отцовского гаража, круче, чем…

В общем, да. Если бы Говард Старк хотел видеть сына гением, проблем бы не было вовсе.

Он же добивается чего-то прямо противоположного, потому в разгар его пламенной речи, прежде, чем тот окончательно перейдёт на личности и скажет что-нибудь непоправимое, Тони хмурится, склоняет голову к плечу и вдруг спрашивает:

— А ЩИТ знает, что ты подворовываешь из Ваканды вибраниум, или это сольный проект?

Дверь за Говардом закрывается раньше, чем Тони заканчивает вопрос. Он понятия не имеет, что за ЩИТ, на черта отцу вибраниум, и уж тем более не собирается обсуждать это с кем-либо, кроме него самого.

Тони кто угодно, только не предатель.

* * *

— Ладно. Хорошо. Я слишком зациклен на отце, да?

— …

— Джарвис, почему ты молчишь?

— Счёл вопрос риторическим, сэр.

* * *

Завещание Говарда Старка отличается не свойственной Говарду лаконичностью. В нём он оставляет всё сыну, самого Тони — Стейну и ограничивается всего одной личной просьбой.

Не прекращать поисков Капитана Америки.

Тони считает это забавным. Он единственный, кто смеётся у гроба отца.

* * *

— Чего вы пытаетесь добиться, сэр?

— Я открываю… Нет, не так. Я переоткрываю новый химический элемент.

* * *

Могилу Старков со временем посещают всё меньше и меньше паломников от науки, те чаще оккупируют подходы к Башне сначала Старка, а потом и Мстителей. Мемориал стоит чуть поодаль ото всех прочих, огороженный невысоким забором и простой на вид — так, как понравилось бы Говарду, и от чего пришла бы в ужас Мария. Она любила кричащий официоз светских раутов и шумную толпу.

Тони сюда приходит редко и каждый раз приносит белые лилии. Их обожала мать, и на них была аллергия у отца — это не пакость, просто Говард в принципе не любил цветы и вряд ли его замучает насморк, а ей бы, наверное, было приятно.

— Если тебе интересно, — шумно втянув воздух, говорит Тони, — он подошёл.

Стучит себя по реактору, словно убеждаясь, что он на месте, работает, а сердце, пусть и неслышно, но бьётся, и оглядывается по сторонам. Поворачивается спиной к надгробной плите, смущаясь не к месту затопившей сердце детской, глупой радости, и на выдохе шепчет:

— Спасибо.

* * *

— Джарвис, знаешь, чего мой отец боялся больше всего?

— Этого уже не случилось, сэр.

— И в кого ты такой умный?

— Я не могу выносить оценочные суждения, сэр.

— Язва.

— Весь в вас, сэр.

* * *

Дальше время летит как по накатанной прямой, и Тони не слишком часто вспоминает об отце. Навязанная Фьюри Инициатива Мстители, асгардские Боги, вторжение читаури, прыжок в открытый космос, смерть, снова жизнь, Экстремис, Альтрон, Вижен... Тони впервые кажется, что это не время не поспевает за ним, а наоборот, и только когда силуэт Кэпа теряется в дорожной пыли, подаёт голос:

— Джар... Пятница?

— Да, мистер Старк?

— Сотри проект Арсенала [1].

Дальше время летит как по накатанной прямой, а отец... А отец в колонтитуле каждой страницы. И хватит об этом.

__________________________________

[1] — отсылка к Avengers Assemble (TV series).