Вернуть Джека (джен)

Кромешник, Повелитель ночных кошмаров, всегда мечтал о господстве тьмы. Она и пришла — но только в его жизнь. И теперь он одинок. Ни жутких сновидений, ни сил на борьбу. И лежит он в своём мрачном логове никому не нужный и всеми забытый, пошевелиться не может. Чёрные взъерошенные волосы в песке, который оставили после себя его кошмары, одеяние, что сливается с бездонной тьмой, изрядно износилось. А задумчивые жёлтые глаза глядят в потолок.

— Что я упустил?! Что, чёрт побери, я сделал не так, а?! Я хочу в мир, вселять ужас в самых храбрых отчаянных. Да, пару лет назад я проиграл и просидел в этой западне ниже травы, тише воды. Но почему мои кошмары исчезли? Мне нужен хотя бы знак!

И Кромешнику кажется, что по пустынному логову проносится белокрылый голубок и исчезает. Он подползает к тому месту, где случилось видение, и видит за камнем золотистый коробок. Кромешник хищно вцепляется в него: откуда это, к чему такое везение?

— Детские воспоминания, — шепчет он, и тьма с радостью вторит.

«Коты хорошие, но никогда не держат обещаний… — вздыхает сквозняк призрачным голосом девочки. — Ты же сдержишь? Правда?»

Кромешник с нетерпением нажимает на фиолетовый ромбик, мельком взглянув на боковую часть коробка — рисунок ребёнка стёрт.

И застывает.

«Ветер гудит, тревожится. Жарко и жутко.

Девочка обнимает отца. У него глаза из песка, золотые доспехи.

— Отпусти меня, — шепчет он ей на ухо. — Работа моя — такая. Оберегать свет от кошмаров. Твоя — оберегать маму. Я её непременно верну у страшных снов, но ты пообещай — чем бы это ни закончилось, не сдашься. Сердце у тебя мягкое, и если что со мной… будь разумной. Я люблю тебя, доченька. Прощай».

Кромешнику становится тошно, и он сжимает воспоминание, размышляя, почему оно пробудило в нём грусть. Он садится на камень и переводит дух. Руины наводят на Повелителя ночных кошмаров такую тоску, что он даже позволяет себе глубоко повздыхать и посетовать на жизнь, пока никто не слышит.

* * *

Чудесный полдень ласкает мир и приносит счастье, а ненастные мысли сжигает. Волшебное лето… Каждый бы мечтал выпить его без остатка, чтобы вечно душа благоухала.

Августовское солнце играет со снежинками, как котёнок с игрушечной мышью.

Зима вполне себе без зазрения совести может ворваться в лето, решает хохочущий Ледяной Джек, пока сидит на садовой ограде и болтает ногами. С ним рядом — возмужавший Джейми. Он с восхищением глядит, как друг наколдовывает ледяные фигурки Хранителей — духов, которые верно защищают детство.

— Северянин с каждым днём поражает всё сильнее, — попутно рассказывает он, — сам всё бубнит беспрестанно про свой кодекс, про то, что надо его соблюдать и всё такое. И даже что ни к чему устраивать снежные бои! А вчера знаешь, что? Сам же — на спор! — заставил меня закатать в сугроб одного шаловливого мальчишку. И прямо на пляже. Кхм, прямо на глазах у плещущихся в водичке взрослых — ну и других детей. Было весело. — И ледяная фигурка Северянина — не в привычных тулупе и ушанке, а пляжном обличьи — потешно тыкает пальцем в воображаемого шалуна.

Август и Джейми слушают ещё много всякого разного. И вот когда солнце зевает и клонится к земле, Ледяной Джек спрашивает:

— А давай мы тебе устроим встречу с Хранителями?

— Да ты что! — восклицает Джейми. — Ещё спрашиваешь!

Ледяной Джек радуется: здорово встретиться со старинным другом и увидеть, что он ни капельки не изменился:

— А Софи возьмём?

— Я ж забыл сказать! — стучит тот себе по лбу. — Она на каникулах, у бабушки. Родители сегодня за ней уехали, поэтому я один.

— Значит, ты не захотел навестить бабушку? — хмурится Джек — но весело, понарошку. А всё-таки укоризна в его словах слышится настоящая.

— Да нет, конечно, я хотел! — спешит оправдаться Джейми. — Просто мне про тебя сон сегодня приснился. Будто впервые за шесть лет ты пришёл. Вот только… Ты был как призрак. И побитый какой-то, сказать мне хотел что-то важное.

— Ерунда! Не обращай внимания, сны не только хорошими бывают, правда? — улыбается Джек и отводит взгляд на небо. — Не кисни! Не будем портить тоской такой чудный вечер.

Ледяной Джек просит крепко схватиться за посох — путь предстоит очень и очень неблизкий, а Джейми не слишком лёгок, чтобы тащить его за шкирку, как раньше.

И вот, оба, вопя от восторга, взлетают. Небеса встречают дружелюбно, нежно теребят макушки, а земля сбегает от них…

И вот заветные огненные глаза города всё ближе и ближе.

— Подумать только! Шанхай! — восклицает Джейми, уже с трудом держась за посох, ещё и ветер бьёт, отнимает силы.

— Всё, мы уже скоро, терпи. Так… где же там прячется наш Хранитель Снов?

Они вглядываются в окошко небоскрёба, в которое стучится песочный кит-сон — как будто знак подаёт. Говорят друг другу, это значит, что там их поджидают.

Ветер хихикает, всё так же теребя макушки, а друзья перелезают через подоконник в заветную квартиру. А внутри темно, и лунного света, как назло, нет. И беззвучие дикое, только скрежет… И устрашающее дыхание. И голос:

— Попались в мышеловку несчастные душонки…

Джейми ёжится, а Ледяной Джек кашляет слишком похоже на подавленный смех и, вконец, не выдерживает — после того как страшный голос говорит:

— Готовьтесь прощаться с прежней жизнью, ведь начнётся сплошной у-у-ужас…

— О! — восклицает Ледяной Джек. — Ну ты дал, Северянин! Бедный… как только с твоим брюхом… а, нутром! — под кроватью уместился. Вылезай давай. Актёр из тебя бездарный.

Свет чмокает Джейми и Ледяного Джека нос, расползается по всей комнате. Они видят Песочника — Хранителя Снов, который с улыбкой колдует бабочку, умилённого Северянина — Хранителя Детства, который оттряхивается от подкроватной пыли, ничуть не смущённый.

Джейми обнимает их, как старых друзей.

— О… — слышится восхищённый вздох. Хранители и Джейми оборачиваются и видят мальчика с соской и в ползунках. Он обнимает игрушечного эльфа и ошарашено открывает рот. Пустышка выпадает, мальчик покачивается — вот-вот упадёт… Ледяной Джек подбегает к малышу, берёт на руки, и тот внимательно изучает незнакомца, щупая лицо.

— Так вот у кого сегодня был первый сон. Интересно, какой для тебя Песочник, наш Хранитель Сновидений, подготовил? — говорит Ледяной Джек, сияя.

Песочник кивает, наколдовывает маленькую балерину и развевает по воздуху.

— Тогда ты же не будешь против принять от меня что-нибудь на память? — серьёзно обращается Джек к малышу и дышит ему в лицо ледяным дыханием.

Джек вместе с заснувшим малышом уходит в другую комнату, а Джейми смущённо посматривает на Северянина и Песочника: вдруг они знают, что это было.

— Джек заморозил воспоминание мальчика про первый сон, чтобы он ещё долго его помнил, — улыбаясь, объясняет старший Хранитель, задумчиво почёсывая бороду. — Этому Джек научился, став одним из нас.

— А почему ребёнок уснул?

— Ты что, не заметил, как Песочник дунул на малыша сонным песком? — удивляется Северянин, и Песочник пожимает плечами. — Чтобы он отпустил нас. Обычно после встречи с Хранителями дети не хотят расставаться с ними… с нами. Плачут…

Джейми это знакомо — грустно опускает голову, понимая, что вот-вот радости придёт конец — и Хранители исчезнут. И Джек пропадёт, а ведь впервые навестил его за почти десять лет.

— А почему вы не появлялись так долго? — вздыхает Джейми, и два Хранителя печально переглядываются.

— Мы бы хотели, правда, уделить каждому ребёнку как можно больше времени. Но так нельзя, — говорит Северянин, а Песочник кивает. — Да ещё тут и… Эх… Джейми, ты же заметил, что долго нет луны?

Поняв по его растерянному виду, что юноша нисколько не понимает, Северянин прочищает горло и вкрадчиво, мягко, рассказывает, как рассказывают грустные сказки:

— Испокон веков Луноликий помогал Хранителям. Он создал их, и они не мыслят себя без него. Долгое время всё было хорошо, но кое-что случилось. И теперь окаянная тишина в небесах предрекает беду.

Пухлым сизым одеяльцем перекрывают путь на землю лунным лучикам тучи.

Свет в ночной тьме — Луноликий — едва успел поведать Хранителям, в чём дело.

В неудачное время, в неудачном месте зло и обида одного недоброго духа соединились и стали угольком. Прыгнул одной девочке в глаз, когда она переворачивала дрова в камине, и ослепил наивную душу. И девочка ведь необычная — сама полудух, владеет силами Солнца. Полная решимости отомстить за чужие поражения, за всё, что можно и что нельзя, девочка наслала беду на Луноликого.

И теперь в опасности не только он, и чудеса, которые без его лучиков испарятся за пару дней. Детство исчезнет. И только Хранители могут это исправить.

Вот только и их судьба незавидна — если не успеют справиться с тем, что натворил уголёк до новолуния — то и они пропадут. Они ведь и сами — чудеса. А чтобы чудеса жили без чудес — такого быть не должно.

* * *

Ледяной Джек укладывает малыша в кроватку как можно тише, чтобы не услышали спящие родители, и боль пронзает его невидимой тенью. Подло и совсем не вовремя — Джек едва устаивает на ногах. Поспешно отшатывается от людей, чтобы не задеть, и садится на корточки, крепко сжав посох.

Долго нет Луноликого, долго ими, Хранителями, владеет эта боль — всё оттого, что иссякают их силы… Даже кошмары, приспешники Кромешника, не показывается, значит, и для него настали не лучшие времена.

Хотел бы Ледяной Джек всем помочь, но пока он сам не способен ни на что другое, как оставить о себе тёплые воспоминания. На всякий случай… Если вдруг Луноликий так и не появится.

Он вспоминает, что лучше поторопиться, пока ночь ещё не на исходе, пока не настал полдень — тогда Хранители договорились собраться в «штабе» на Северном полюсе.

Осторожно покинув спальню, Джек возвращается к друзьям и застаёт их взволнованными.

— С Луноликим горе, да? — спрашивает опечаленный Джейми, а Ледяной Джек вздыхает. Считает, не вовремя, совсем не вовремя рассказали парню про их — Хранителей — проблемы, какое уж теперь веселье. Джейми, насколько Джек его знает, только и думать будет, как о их бедах.

— Ха-ха, да они же пошутили, ты не принимай их слова всерьёз! Нет у нас горя, так, мелкие неприятности. Ребята, вот вы молодцы, сочинители, что зря пугаете нашего друга? — говорит Джек, а Хранители смущённо переглядываются. — Скажите мне, Песочник и Северянин… А ничего если я покажу нашему юному другу магазин живых игрушек?

— Что? — смеётся юноша. — Игрушек?

— Да, возьмёшь что-то для Софи, — шепчет Джек, не сводя глаз с Хранителей.

— Думаю, Джейми Беннет держать тайны умеет, — снисходительно кивает Северянин, ощупывая карманы. — Портал нужен?

— Нет, мы так, — вымученно улыбается Джек и покачивается, а Джейми и два Хранителя встревожено дёргаются с места.

— Всё нормально, вы чего! — возмущается Джек. — Идите лучше, вон, работайте. Тебе, Северянин, до Рождества осталось всего-то сто восемдесят дней, а с подарками не очень хорошая ситуация. А ты, Песочник, вообще халтуришь: сны кто рассылать будет, пока тут балерин песочных лепишь — без обид. Нет, ну правда, мир ждёт!

— Ну ла-а-адно, — с вызовом отвечает Северянин, хлопает Песочника по плечу: — Видал, да? Как ловко приказы отдаёт! А мы тут за него пережива-а-аем… Ладно, ладно! Ну что, поработаем, Песочник, а? Халтурщик ты эдакий! Ну, я тебя! — и хохочет так, что трясутся стены.

Из спальни проползает свет. Слышится встревоженный шёпот и осторожные шаги.

— Ну, опять Северянин всех выдал, — как по обыкновению говорит Джек, облокотившись о посох. — Смотаться бы отсюда.

Особенно это нужно Джейми, ведь на него подумают первым делом, не на Хранителей — их, скорее всего, и не увидят.

— Ой, — по-детски выдаёт Северянин и достаёт из кармана портал, бросает об пол, и, когда проход-буря открывается, замирает в полушаге от него и удивлённо глядит на остальных: — И?

На Песочника это действует, и он выскальзывает через окно. Шаги становятся ближе и ближе. Джек закатывает глаза, машет Северянину, и, предложив Джейми ухватиться за посох, вылетает из квартиры.

— Олухи, — улыбается Северянин и шагает в портал.

* * *

Здорово Джейми шлёпать по мокрому асфальту. Лужи смеются, брызжутся. А ночь обволакивает сердце, шепчет молитвы — чтобы никогда не забывался этот момент. Фонари проводят по дороге, не позволяя мраку отвоевать только с виду одиноко бредущего человека.

Два друга идут, прислушиваясь к балладам моря, что танцует прямо под ними, под мостом. Оно дерёт с камней печаль и тоску, без жалости топит в пучине. Мстит за отнятый свет и счастье.

— Как пусто, — вздыхает Джейми, ёжась от холода. — Ни души. Где это мы?

— В крохотной деревеньке под Шанхаем, — отвечает Ледяной Джек, волнуясь, как же вернуть Джейми былую бодрость духа. — Жаль, что не успел показать тебе город. Он очень красивый. Может, в следующий раз?

— Ты же сам знаешь, — хмуро проговаривает юноша и замирает, вытягивая шею, чтобы видеть, как терзается море: — Не будет следующего раза. Ты больше не придёшь.

Истошно лают псы.

— Джейми… — Ледяной Джек задыхается от негодования, — почему ты так решил?

— Наверное, потому, что скоро стану взрослым… А взрослые же вам, Хранителям, не нужны.

Джек в растерянности кладёт руку Джейми на плечо.

— Ты чего? — улыбается, заглядывая в грустные глаза, в которых всё ещё плещется отчаянное детство.

— Я всё думаю… Отчего встреча с вами, Хранителями, так сильно повлияла на меня? — Джейми вымученно отворачивается от моря, встречаясь взглядом с Джеком. — Я про то, что… Вот все мои друзья — тех, Кромешниковых времён — выросли… Они мечтают о чём-то… ну… о чём-то обыденном: жениться, хорошо зарабатывать, воспитать детей и… всего-то. Нет, это нормально, я знаю. Но не то. А как же путешествия? Далёкие страны? Великие свершения? Более смелые мечты?

Джек слушает — не верит. И улыбается всё шире и шире. Это похоже на него самого — мальчика из прошлой жизни.

— Джейми. Ты прав. Мечтать нужно о высоком, — оживлённо кивает Джек. — Так мир становится светлее. Но зря ты так про то, что взрослых Хранители не любят. Сколько бы ни было человеку лет, если он чудесен — он наш. Не нужно бояться взрослеть, ведь для этого мы, Хранители, и нужны. Мы очень стараемся, что когда вы станете большими, то у вас будет хватать сил, чтобы справляться с трудностями. В обыденных мечтах нет ничего плохого. Никто же не заставляет тебя превратиться потом в буку и сидеть с надутыми губами, пока другие будут путешествовать и творить великие свершения. Просто у тебя прибавится дел, будет тяжелее, но интереснее. Вот теперь ты и знаешь наш с Хранителями секрет — мы всё время стремимся к тому, чтобы ребёнок повзрослел. Но повзрослел правильно, не разочаровавшись в себе, в других, в мире. Вот так.

И море утихает: кажется, избавилось от всех невзгод. Усталое, ложится спать, укрываясь мелкой рябью.

И Джейми улыбается, а взгляд веселеет.

— В магазин живых игрушек? — гордо распрямляется, явно готовый покорять новые горизонты.

— А мы почти на месте, — усмехается Джек. И спрыгивает с моста. Джейми и не думает пугаться, знает, что для друга море не опасно.

Оно покрывается толстой коркой льда.

— Прыгай! — кричит Джек, и Джейми слушается.

Дико красивое зрелище — полузамёрзшее, полусонное море. Оттого и сердце юноши переполняется гордостью от знакомства с редким чудом.

— Так… Где-то тут должна торчать железяка. Кролик сказал, нужно три раза топнуть около неё ногой, — бормочет Джек и находит выглядывающую из-за льда кочергу.

— Держись, — говорит он Джейми. Топает три раза. Море обрушивается в водовороте.

* * *

Мокрый Джейми и покрывшийся льдом Джек кубарем скатываются по кроличьей норе. Поворот — и вперемешку с хохотом впивается в зубы песок. Ещё поворот — наивно дерутся речные камешки, запрыгивая в глаза.

— Спокойно, капитан! Почти прибыли… — кричит Ледяной Джек, откашливаясь от мусора, угодившего в рот. — Ну Кролик! Экстремал! Уши бы ему поободрать за такие неудобные норы.

Джейми оттряхивается от песка — весь чумазый и со слипшимися волосами, пришлось сначала в водице искупаться. А Джек, старательно отдирая ледяные руки-ноги друг от друга, тревожится за посох, который нечаянно примёрз к спине.

— Чудо, что не сломался, — облегчённо выдыхает, когда освобождает его.

В горнице теснится тусклый свет от лампады. Поскрипывают деревянные половицы. Каменная кладка лишь там, куда упали Джек и Джейми — у незажжённого камина. За окном поёт ветер, скрипит шпажками по окну восходящее солнце.

Шторы скрывают деревянную дверь и утаивают полки, сплошь уставленные игрушками, от чужих глаз.

— Магазин живых игрушек, — улыбается Ледяной Джек.

— А что за дверью?

— Извини, но провести тебя туда не получится, дружище. Хранители мне голову оторвут, — добродушно усмехается Джек, но подмигивает: — Хотя… знаешь, однажды я попытаюсь тебе устроить экскурсию по ту сторону двери. Когда переполоха будет меньше.

— Ловлю на слове! — радуется Джейми, а в глазах сверкает детский огонёк.

— Да… Я попросил, чтобы никто не потревожил нас. Видишь, как меня слушаются, — довольно проговаривает он.

— Так ты заранее всё продумал?

— Разумеется, капитан. Ещё бы я не размышлял о том, куда отведу друга, которого не видел так много времени. Ну же, выбирай что-нибудь для сестрёнки.

Джейми теряется: много всего стоит на полках, и каждую игрушку хочется взять себе. Улыбается — знакомое чувство. Далёкое, полузабытое. Когда, маленький, стоишь в магазине, весь в слезах, потому что ну очень хочется взять этот волшебный мир с собой. А нельзя.

И тут его взгляд цепляется за плюшевую зубную фею. И руки сами тянутся за ней.

— Софи понравится, я знаю. Она была в восторге от неё, когда впервые увидела. Живую и настоящую, — говорит Джейми. — А где она? И Пасхальный Кролик.

— Все в делах, Джейми, — грустно говорит Ледяной Джек, разглядывая игрушку. И по глазам друга Джейми понимает: всё. Это конец их встречи.

— Ты обещал, — с нажимом произносит Джейми, — показать, что за дверью.

— А ты и не надейся, что не сдержу слово! — пытается развеселить друга Джек. — Ну и что, каким путём предпочитаешь добраться до дома? Наша туристическая компания «Хранитель Веселья Джек» предлагает не такое уж обширное количество вариантов, к сожалению: либо по воздуху — жутко неудобно! — либо по подземным ходам нашего великого спонсора Пасхального Кроля. Тоже неудобно. И опять жутко, ага.

— Что же, фея, — говорит Джейми плюшевой игрушке, странно посвёркивающей глазками-пуговицами, — нет у нас с тобой выбора. Норы, так норы. Потому что засунуть мне тебя некуда, а одной рукой удержать нас обоих за посох не сумею, прости.

И оба — Джек и Джейми — снова улыбаются.

И просыпается заря, наливаются солнечным румянцем воды, вглядываясь с подозрением в чистые небеса. Ни тучи. Слух пустили звёзды, что по ночам что-то ужасное творится: разъедает плотная завеса неба беспомощную луну.

Но люди — словно слепы. Не замечают, что луна пропала. Только для тех это очевидно, кто отчаянно верит в чудо.

Дерзкое солнце пляшет. Оно будит мечты, и грусть, как росу, вбирает в себя. И подолом из выпаленных диких трав шелестит, смеётся.

Девушка в длинной пышной юбке стоит на краю скалы и глядит на рассвет. Гладит свои опалившиеся чёрные волосы — они немного побелели с конца, завились. Дрожащими руками дотрагивается до продырявленной жёлтой блузки, неуклюже стряхивает пыль. И долго-долго прислушивается к биению своего сердца.

Растерянность в её взгляде сменяется злостью, слёзы высыхают, и чёрные полоски остаются на щеках. И даже цвет её юбки — красный — кажется ещё ярче, ещё опаснее и страшнее.

Она срывает то, что осталось от её любимых лилий после пожарища, делает вид, что наслаждается, вдыхая их запах. А потом выбрасывает букет на ветер.

Она сжимает кулаки и так громко, что даже птицы пугаются, провозглашает:

— Желаю, чтобы вечно сияло Солнце — мой родитель. Ни к чему луна этому миру, лишь занимает время, отведённое для его правления.

И её потрескавшиеся губы расплываются в безумной улыбке.

Нещадный луч обжигает плечо.

— Я знаю, ты мне будешь благодарно, моё Солнышко! И я за всё тебя отблагодарю, — она искренне улыбается, похлопывая одной рукой по волосам, а другою прикладывая руку к ране.

— Нужно что-то мощное, непреодолимое, чтобы пробудить вконец мою солнечную силу, — приговаривает она, обматывая ожоги на руках лопухами, — нужно, чтобы Луноликого не стало.

Девушка хмыкает, когда её очередной раз обжигает солнечный свет — на этот раз даже не дёргается.

— Ненавижу ночь. Не будет Луноликого, не будет ночи! Будет всегда день. Будет всегда Солнце. Будет всегда защита. А тьмы — никогда не будет!

Девушка ёжится, даже обнимает себя за больные плечи.

— У Луноликого самые сильные защитники. А какие защитники у него стоят на первом месте? Хранители. Северянин, — загибает обожженные пальцы, — Зубная Фея, Пасхальный Кролик, Песочный человек, Ледяной Джек. Навряд ли у этих первых трёх найдётся что-нибудь для меня — их сила ведь в сердце и только в сердце. А последние двое… С Песочным человеком дело не пройдёт! Он слишком мудр и стар, хоть и безобиден на вид. А вот Ледяной Джек… кажется, совсем недавно вошёл в их ряды. Значит, с ним будет легче всего. Какая там его стихия? Лёд… Не-е-ет, мне это не подходит, полная противоположность. Так-так-так, тогда мне нужен компаньон. Тот, кто ненавидит Хранителей так же, как и я. Хм… кажется, я знаю, кто не откажется от такого предложения.

И девушка шагает в пропасть так, как будто это для неё обычное дело — а ветер послушно подхватывает её, ничуть не противясь.

Сгоревшая поляна с лилиями остаётся под дождём.

* * *

С одной стороны, Кромешник рад, что остался один. Эти кошмары с тех пор, как Луноликий в наказание заточил его в подземелье и не разрешал выбираться на свет, вели себя нагло. Наводили страх на самого Повелителя! Как же Кромешнику было смешно, когда они, загнав его в угол, рыли копытами землю, пыхтели носами и яростью сверкали жёлтыми глазами — обратились в прах, почти в одну секунду.

Но сейчас ему — не до смеха. Так плохо ему не было со времён, когда после тёмных веков люди вдруг взяли и перестали в него верить.

От скуки вновь достаёт воспоминания, которые нашёл раньше, но не решается подглядеть, что же было потом.

— Эй!

Кромешник роняет коробок и, как подстреленный зверь, озирается. И когда видит сияющую фигуру девушки с самодовольной ухмылкой, встаёт на ноги, но, как бы ни пытался удержаться, падает.

— Здравствуй, Король Кошмаров. Плох ты, — звучит гордый голос. — Значит, моя помощь тебе как раз нужна. Я — Светлана, дочь Солнца.

Кромешник сжимает кулаки, дрожит от гнева, и как назло — не то что ходить, сесть не может. Бегает взглядом по темноте, бормочет себе под нос, как же ужасно, что у него в такой день гости, а когда девушка наклоняется к нему, чтобы помочь подняться, в Кромешнике будто второе дыхание открывается. Не приняв её руку, прислонившись к стене, он пытается заставить слова его слушаться:

— Не Король, а Повелитель. Неужели так сложно запомнить? — и встречается наконец взглядом с прекрасной гостьей в полыхающей юбке. — Светлана? Дочь Солнца?

Та ёжится от его взгляда, торопится свой отвести:

— Поможешь мне — я тебе силы оставлю. Теперь у меня их хватит. Тебе нужно только кое-кого извести.

— Кто бы это ни был, глупая девочка, я не собираюсь выслуживаться. Помни, ты говоришь — с Повелителем Ночных Кошмаров! Знаешь, что снится таким наглым деткам, как ты?

Светлана не удерживает испуганное аханье, и когда Кромешник усмехается, она высоко поднимает голову и протягивает руку. На открытой ладони цветёт огненный цветок, а его искры прожигают Кромешнику плащ. Он поднимает брови и отходит.

— А ты не торопись, — с вдохновением продолжает Светлана и глядит на Кромешника, как на любимую игрушку. — Подумай только! Я тебе дам то, что поможет твоим кошмарам воскреснуть. И новенькую силу… Мощную. Ты о ней мечтал когда-то. С тем, кому она принадлежит, даже подружиться хотел, переманить на свою сторону, а он тебя предал ради этих сопливых Хранителей. С Ледяным Джеком.

— Да. Я помню его. Самонадеянный гадкий утёнок… — процеживает Кромешник сквозь зубы и скрещивает руки. Светлана, с облегчением вздохнув, обходит его, хоть вся и дрожит. — И откуда ты только взялась, дорогая моя? Неужели у меня появится компаньон? Дорогуша, ты прости, но мне не нужны союзники. Я работаю один.

— Так ты что, не согласен?

— Ну что ты... — усмехается Кромешник, сверкая во тьме жёлтыми глазами. — Такой шанс… Но как только закончим дело — расходимся. Что от меня нужно?

— Ты пока тихо посиди, а потом — всё, что от тебя будет нужно, это делать свою работу.

— Ты отлично изъясняешься, дочка Солнца. Я даже завидую, — злобный смех сотрясает стены.

Кромешник ликует. С силой сжимает ладонь Светланы, и она даже вскрикивает. Когда она медленно растворяется в темноте, помахав ему на прощание, он мысленно приказывает кошмарам схватить её. Когда-нибудь, когда Кромешник будет достаточно силён, он так и сделает. Сейчас бы постараться соглашаться на всё, что она потребует — стиснув зубы и сжав кулаки.

* * *

Атласные ленты, блестящая бумага, снежные шарики и печенье разбросаны по дому Северянина. Дому, что спрятан в снегах и к которому нет тропинки. Дому, в который открыта дорога лишь хозяевам. Всякий мечтатель был бы рад увидеть его — будто украденный из самой чудесной сказки, он возвышается на скалах, щекочет небо резными крышами и играется с солнцем витражными окнами. Йети славно потрудились, когда раскрасили деревянные брусья красным — сразу видно, в этом доме дышит Рождество.

Вот только сейчас в нём праздником и не пахнет. На редкость спокойно и бесшумно в мастерских, где готовят подарки. Не летают, как обычно, врезаясь во всё вокруг вертолётики и бумеранги. Не шалят эльфы, не ворчат на них снежные люди.

Северянин глядит на ковёр под ногами и вспоминает, как его верные помощники веселились, шалили, хохотали и вдруг — от них одна лишь пыль осталась, прямо на том месте, где он стоит. А эльфы метались из угла в угол, ждали, когда же Северянин что-нибудь придумает. А он не придумал — не успел.

Шумно и жалобно вздыхает Песочник, пропуская сквозь пальцы белый песок, который собрал по дому. Северянина тихонько, так, что он едва замечает, дёргает за рукав. И наполняет его душу тепло скромной улыбки песочного малыша:

— Песочник… — сияет он. — Друг! Хе-хе-хей! Прости, прости, — говорит растерянному Песочному Человеку, опуская на пол. В порыве восторга на руки поднял — Ну, идём. Заждались, небось?

Песочник кивает, сыпет песок в мешочек на шее и хватается за большой палец старшего Хранителя. Они поднимаются по деревянным скрипучим ступеням нога в ногу, и пока Северянин с опущенной головой бормочет под нос невесёлые мысли, Песочник пихает его в бок и показывает образ солнца. Старший Хранитель сжимает руку малыша покрепче и взглядом будто говорит, как благодарен за поддержку. Хранитель Снов скромно опускает глаза.

— Не тебя одного! — раздаётся с верхнего этаж сиплый голос Пасхального Кролика — Хранителя Надежды, как после длинного и тяжёлого дня. — Кто-то снова не особо пунктуален.

* * *

Ледяной Джек прячется за окошком дома Джейми — не может Хранитель Веселья просто взять и уйти, нужно узнать, сработает ли его план. А семья доброго друга как раз возвратилась к их появлению. Здорово ругали его родители за пропажу. Пришлось парню соврать, будто фотографировал окрестности ночью — только фото никак показать не было возможно, ведь нет снимков, и Джейми не поверили.

Софи — очень подросла — рассматривает плюшевую Зубную Фею и, вспоминая, что из раннего детства с ней связанно волшебное приключение, кидается брату на шею. Длинные золотые, как у самой Рапунцель, волосы щекочут ему лицо, и он смеется. Джек сквозь стекло улыбается игрушке, машет рукой — глазки-пуговки тоскливо сверкают — и прощально кивает Джейми. Он задыхается в объятьях сестры и кивает в ответ.

Ледяной Джек улетает.

Ветер с прежним послушанием несёт его над всем миром так быстро, что искры сыплются из глаз. Ледяному Джеку хочется почувствовать себя таким же беззаботным, как раньше, и он расправляет руки, как крылья, кричит изо всех сил. Крик получается отчаянным, и Хранитель Веселья открывает в ужасе глаза и думает: что же с ним творится?

Глядя на свои руки, ноги, посох, будто в первый раз, Ледяной Джек просит ветер опустить его на землю. Он треплет погрустневшего Хранителя по волосам, когда он садится на скамейку, чтобы перевести дух.

Здесь — на детской площадке, где есть место лишь веселью и искренности, ему становится легче. Маленькие люди, не знающие в своём большинстве ничего плохого, чистые, как белый лист — они видят его, глядят на него, как на подарок в день рождения. Ледяной Джек оттряхивает запачкавшийся после небольшого путешествия с Джейми зелёный свитер со снеговиком. Ходит вокруг детской площадки, пряча руки в карманы рваных синих джинсов, придерживая посох под мышкой, пинает траву белыми кроссовками. Только хочет приобщиться ко всеобщему веселью, затеяв игру в снежки, как одна из девочек кричит:

— Ну же, Джек! Давай поиграем.

Джек вздрагивает. Замирает. Так ему уже говорили когда-то таким же тоненьким бодрым голосом. Свежеприготовленный снежок выпадает из рук, а глаза жмурятся.

«Эмма? Сестренка? Она пришла? И зовёт играть? Неужели… неужели такое может быть: она вернулась? Это по правилам? И я смогу, наконец, облетать весь мир со второй половиной себя? Правда?!» — Джек открывает глаза и разочарованный вздох не может сдержать.

Это не Эмма, просто маленькая несмышленая девочка. «Играет в песочнице и зовёт брата. Играет и зовёт… Как моя Эмма, моя любимая сестрёнка, в последний раз»…

— Джек! Ну ты скоро? Почему ты так долго?

— Ты в порядке? — спрашивает с беспокойством Хранитель Веселья, сидя на коленях, чтобы как можно лучше рассмотреть её лицо. — Ты… ты потерялась?

Вот только девочка не видит его, — а в глазах ни капельки веры в чудо. Ледяной Джек только хмыкает и, опустив голову, отходит от неё, чтобы подумать, как ей помочь дальше. Каждый раз, когда она с жалостью зовёт, он вздрагивает и еле удерживается, чтобы не сорваться с места.

Давным-давно, почти три века назад, Ледяной Джек каждый вечер сочинял сестрёнке по сказке. Вообще-то у него было много братьев и сестёр, но все выросли очень быстро и разлетелись кто куда. И Эмма — единственная его радость (кроме родителей). Он это узнал после трёхсот лет неведения, когда получил заветный коробок со своими воспоминаниями. Одно из них встрепенулось сейчас.

Речка заплетала косы травам, игриво виляла, сбегала к заброшенной мельнице. Но внутри неё билось сердечко мерцающей керосиновой лампы. Тёплое одеяло из шерсти укутывало двух смеющихся ребят. Из одеяла вылезали четыре руки, колдовали тени.

Спорили, у кого лебедь, у кого снежинка — и хохотали.

— Какая твоя новая сказка? — спрашивала потом Эмма, с интересом глядя в сияющие глаза брата. И Джек рассказывал… рассказывал, не умолкая ни на секунду, с чувством размахивая руками и кивая головой.

— Джек! — вскрикивает девочка. — Пёсик, ты куда запропастился?.. Иди сюда, мой хороший!

А потом прибегает её мама и, пожурив её за то, что не сказала, что пойдёт гулять, забрала домой. Ледяной Джек падает на скамейку и с облегчением смеётся, пропуская песок сквозь пальцы. Он даже не сразу замечает, как вокруг него собираются знакомые уже ребята, которые ждут, что Хранитель Веселья и сегодня подарит им сказку — только когда один мальчик дёргает его за рукав, Ледяной Джек вскакивает и, попрощавшись с ребятами так, будто сам не видит, с кем говорит, улетает.

Ледяной Джек забывается в озорных играх с птицами, пока лучики Севера щекочут лицо. Легчает у него на сердце, когда видит заветный дом Хранителя Детства. Жмурясь, просит ветер пуститься как только может. Секунда — и Джека опускают к крепким дубовым воротам.

Возле двери Ледяной Джек замирает. Ковыряя сугроб ногой и стуча пальцами по посоху, он думает, как бы ему произвести впечатление. И тут дверь сшибает его в снег.

— Ой! Прости! — слышит он голос Зубной Феи, Хранительницы Воспоминаний, мигом поднимается, стряхивает с себя снег и с невозмутимым видом облокачивается о посох. Ему всё тяжелее не расплываться в глупой улыбке, когда он её видит. Вот и сейчас с трудом сдерживается, а она — весёлая, в зелёном платье из фантиков, налетает на него. Он даже смутиться не успевает от её объятий, как они опять валяются с сугробе.

— Ну что ты, ничего страшного… — сиплым голосом отвечает Джек, а Зубная Фея хихикает, помогая ему подняться.

— Мы тебя все так заждались! Где же ты пропадал?

— Э-э-э, я…

Кто-то толкает его в спину, и на этот раз Ледяной Джек летит в сугроб лицом.

— Да вы издеваетесь!

И тут показывается Пасхальный Кролик — злой, пар из носа, лапы на груди. И глядит на Ледяного Джека так, словно он как минимум шерсть ему выдрал. Бумеранги достаёт из пояса, замахивается на него — Зубная Фея едва успевает остановить, повиснув на Хранителе Веселья и крича, чтобы Пасхальный Кролик прекратил.

— А ты не думал, что мы волноваться начнём и бить тревогу?! Кто знает, что там с вами по дороге могло случиться! Мы уже всех духов собирались на уши поднять! И тут заявляешься ты — с наглой улыбочкой, живой-невредимый, и заявляешь, что мы издеваемся? Нет, друг мой, это ты обнаглел!

Ледяной Джек выдыхает и по-обыденному бросает веселящий снежок в Пасхального Кролика. Он моргает, первое время не понимая, что происходит, а потом с радушием подаёт другу лапу.

— Вот сразу бы так, — отмечает Ледяной Джек, берётся за руки с Зубной Феей и идёт вслед за Пасхальным Кроликом.

Ледяного Джека совсем не радует уныние и запустение, которое поселилось в доме Северянина. Проходя мимо пустых мастерских, брошенных коробок с игрушками, колпачков эльфов, валяющихся на полу, он очень старается не пуститься в рассуждения о «тленности бытия». Да и вряд ли кто-то от друзей ждёт от него это услышать, совсем другим его привыкли видеть, а он и не рад.

Ледяной Джек рассказывает Зубной Фее весёлые истории, она заливается смехом, а он всё думает, как бы она не посмотрела под ноги и не увидела пёрышки — всё, что осталось от её Зубных Крох. Он знает, она тоже старается только выглядеть радостной — а глаза всё равно грустные и заплаканные, на мокром месте.

Распахиваются двери в главный зал, и Ледяного Джека встречает Песочный Человек, снимая перед ним воображаемую шляпу. Он обнимает его и ищет глазами Северянина. Хранитель Детства выходит из-за глобуса — или шара детской веры, как он любит его называть — такой хмурый, словно впитал в себя всю грусть, что пытаются скрыть другие Хранители.

Ледяной Джек готовится новой лекции по ответственность и пунктуальность, даже сжимается будто в страхе, а Северянин без лишних вступлений, очень мрачно, говорит, не отрывая глаз от пола:

— С детьми, конечно, пока всё в порядке — нам повезло, что Кромешнику тоже досталось и он не может насылать на них кошмары. Но не секрет, что каждому из нас сейчас приходится нелегко. Мы же всё чувствуем, как из нас выжимаются все соки. Так нас надолго не хватит. Я день и ночь думал, как помочь Луноликому, но так и не понял. Мы же не можем полететь к нему и лично разобраться с тем, что его мучает! Я вообще не понимаю, что делать. Что скажете, ребята?

— Вау… Это… это не здорово, — с пустотой говорит Джек, а Зубная Фея молча гладит его по голове. Пасхальный Кролик шумно вздыхает, рассматривая со всех сторон своё оружие — бумеранги, а Песочный Человек без устали создаёт образы знака вопроса.

— Вот и я о том же, — пожимаем плечами Северянин и поворачивается к глобусу, чтобы получше разглядеть светлячков. — Петропавловский-Камчатский, что-то мы совсем не в форме. Эти дети вместе с нами через многое прошли, и даже сейчас, когда мы не можем их толком поддержать, они верят нас. Мне обидно, что мы не можем им ответить тем же.

— Да-да-да, мы не должны киснуть, знаем, — Пасхальный Кролик бьёт Северянина по спине, и он усмехается. — У нас депрессия раз в тысячу лет, что, похандрить не имеем права?

Зубная Фея, набрав побольше воздуха, подлетает к ним и теребит головы:

— Кроли-и-ик, ну чего ты, сам же — символ надежды, но уже сдался. Всё у нас ещё получится, что, в первый раз в такой передряге?

Песочник поднимает палец, показывает на открытый люк, из которого не льётся, как по обыкновению, лунный свет.

— Вообще-то одних Луноликий нас ещё не оставлял, — хмыкает Пасхальный Кролик, а Северянин поддакивает:

— Он всегда говорил, как нам быть.

Ледяной Джек глядит на серые тучи, на друзей, расхаживает по комнате, пока они с интересом за ним наблюдают. Пасхальный Кролик уже начинает ворчать, чтобы он перестал, а то в глазах уже рябит, как Хранитель Веселья радостно обнимает Зубную Фею, а когда она спрашивает, в чём дело, говорит:

— Магазин живых игрушек — его же не Луноликий поддерживает, да? А значит, у него сейчас н-н-никаких проблем. И детям он старается помогать так же, как мы. Почему бы не попросить у него помощи?

Пасхальный Кролик прыскает:

— Ну, нашёл у кого помощи просить. В этом магазине даже главного никого нет, ни с кем не поговоришь. А эти куклы — ты же их видел! Упрямые, глупые пустышки. Вот поэтому дела у них идут так себе. Так всегда было и будет.

— Я-то хоть что-то предлагаю, а не ною, как некоторые! — не выдерживает Ледяной Джек, а Зубная Фея с испугов вцепляется в его плечи:

— Нет-нет-нет, ты чего? Знаешь же Кролика…

Пасхальный Кролик вновь готовится к драке, Ледяной Джек хватается за посох, но в последний момент Северянин встаёт между ними и твёрдо произносит:

— Так. Всё. Хватит. Джек, Кролик прав. Мы дольше, чем ты, их знаем, поэтому говорю точно: с ними лучше не иметь дело.

— Да-да-да, вы знаете лучше, вы умнее, я понял! Но дети — нуждаются в нашей защите. Мы должны попробовать!

Песочник глядит, как Хранители разбились на два лагеря и глядят друг на друга, как на врагов, и выпускает из ушей пар. Он встречается взглядом с Зубной Феей, и они пожимают плечами.

— Ну тогда вы оставайтесь тут… а я… мне надо, — от обиды и гнева Ледяной Джек даже слова найти не может. Он хочет уйти, но Северянин хватает его за шкирку, как котёнка — это злит Джека ещё сильнее.

— Что значит «надо»? Ты куда это улизнуть пытаешься?

— Не трогай меня, Северянин…

— Джек, давай ты сейчас успокоишься, примешь то, что мы тебе сейчас пытаемся втолковать…

— Оставь меня! Где портал в… в… ну ты понял?

— Что? — хмурится тот. — Может, хватит?

— Дай мне портал. Пожалуйста!

— Так. Нельзя наглеть, сам говоришь, дети ждут нашей поддержки, а ты…

— Дай. Мне. Портал. Дай мне портал!

Ледяной Джек слышит, как охает Зубная Фея, и видит, как испуганно на него глядит Песочник. Когда он замечает своё отражение в кубках на камине, сам себя не узнаёт: взъерошенный, готовый в любую секунду будто стереть врага в порошок.

— Хорошо, Джек. Вот твой портал.

Северянин вытаскивает из-за пазухи и ставит перед его ногами снежный шар. Разворачивается и уходит, а за ним — все Хранители. Только Зубная Фея напоследок бросает в его сторону грустный взгляд, горько вздыхает и, как в воду опущенная, идёт вместе с Пасхальным Кроликом.

Ледяной Джек дрожит, понемногу понимая, как ужасно себя повёл, но успокаивается, едва взглянув на глобус — вот ради кого это всё, ради детей. Стараясь не думать ни о чём, он кидает снежный шар в стену и исчезает в открывшемся снежном портале.

Ледяной Джек любит бывать в магазине живых игрушек. Хоть в нём не спокойно и не тихо, здесь он находит укрытие от дурных мыслей.

Куклы — удивительные. Яркие и запоминающиеся, жутко шумные и ворчливые. Они никогда никого не слушают, поэтому у них нет главного — то есть, они так думают. Красивые, фарфоровые и ужасно хрупкие, они следят, чтобы магазин исполнял своё предназначение, чтобы у каждой живой игрушки был хозяин.

Миссия живых игрушек — в том, что, взрослея умом, люди оставались душою детьми. Воображение счастливых обладателей игрушек — самое живое и светлое. Если бы они знали, что ночью, спящим, игрушки нашёптывают им на ухо истории их волшебного мира, то от испуга избавились бы от них. Игрушки держат свою «живую» особенность в секрете.

Но магазин этот — именно магазин, и игрушку нужно купить.

У Ледяного Джека занимает не меньше получаса, чтобы отдышаться и прийти в себя. Он не решается в первое время даже пройти через горницу, всё разглядывает игрушки, которые вот-вот обретут свой дом и с завистью вздыхает. Он знал, что всё будет не слишком-то просто, когда станет Хранителем — но не настолько же! Груз ответственности навалили на него в сию же секунду, а как с ним управляться — не объяснили. Они, наверное, надеятся, что за три века существования, Ледяной Джек кое-чему научился. Но каждый раз, когда он думает, что наконец для себя что-то решил, изменил в себе, всё возвращается обратно. Другие Хранителями стали такими будучи уже взрослыми, а Ледяной Джек ещё не выпал из детства. Новое вот уже триста лет даётся ему с большим трудом.

Смех и шум за дверью помогают ему очнуться. Он сжимает посох, открывает дверь и натягивает широкую улыбку. Притворяться счастливым ему долго не приходится — он и вправду становится счастливым, когда его облепляют живые игрушки, ещё не погружённые в сон. Он смеётся и шутит, а игрушки сверкают глазами-пуговками радостью. Ледяной Джек читает им одну из сказок, и они замирают, когда его слушают. Кажется, что все они собрались совсем не ради сказки — а ради того, чтобы помочь Хранителю Веселья, который в последнее время не очень-то весел.

Обычно визиты Ледяного Джека этим и заканчиваются — игрушки с грустью прощаются с ним до следующего раза, и он улетает, — но на этот раз его приглашают в гости.

Фарфоровая кукла в сиреневом — цвете надежды — бальном платье, выглядывает из потайной двери-книжного шкафа. Её высокомерный и высокий, как у всех кукол, голос разгоняет игрушки по коробкам, и они сидят смирно.

— Вечно ты тут лазишь, — фарфоровая кукла специально кашляет в ладошку. — И приводишь с собой каких-то недорослей. Чтобы больше такого не повторялось, понятно? Об этом месте никто не должен знать.

— Разве вам не стыдно называть детей «недорослями»? — возмущается Ледяной Джек. — Вы же с ними работаете!

— Мы работаем с детьми, повидавшими жизнь, настрадавшимися и забытыми вами, Хранителями. Потому и награждаем их за страдание воображением, чтобы хоть какая-то была в жизни отрада. А сюсюканье к добру не приводит, — раздражённо отвечает фарфоровая кукла и, сдувая со лба светлый локон, даёт Джеку понять, что для разговоров нет времени. Хоть ему и хочется продолжить спор, он решает помолчать, отложить обидные слова на потом — так его научила делать Зубная Фея. И почему-то именно этот урок он усвоил и пока не забыл.

— Идём, к сожалению, одной нашей выскочке захотелось вдруг с тобой поговорить.

Ледяной Джек удивляется и следует за фарфоровой куклой, радуясь, что ему наконец удаётся попасть туда, куда путь ему был закрыт.

Он и у Северянина видел беспорядок, там всё лежало вверх дном — благодаря «прилежности» эльфов, — йети попросту не успевали за ними убирать. А тут — мало того, что с первой же секунды уши закладывает от болтовни кукол, так он спотыкается о стопку книг. Ледяной Джек хочет, чтобы на этом его неприятности оставили, но со стола летит стакан с апельсиновым соком и проливается прямо ему на лицо, так кто-то ещё птичьими перьями его забрасывает. Смех стоит тот ещё.

Подобное с ним проделывали эльфы, так что Ледяной Джек не выходит из себя — а лениво, так, словно наказывает провинившихся детей только ради воспитания, взмахивает посохом — и лёд сковывает кукол. Они требуют их освободить, а дружный крик где-то двадцати девчонок выдержать тяжелее, чем атаки страшных монстров. Ледяной Джек обещает освободить их, если куклы перестанут над ним потешаться — голосом грозным, но без интереса во взгляде.

Та кукла в сиреневом платье, которая его привела сюда, нисколько не заботясь о судьба подруг, хватает твёрдыми пальцами Ледяного Джека за руку и проводит через весь хлам: те же книги, подушки, платья, кусочки пирога, напитки, груду флакончиков с духами.

— Здесь мы отдыхаем и набираемся сил, — объясняет кукла. — Я знаю, что ты спросишь: мы не можем есть еду, но мы очень любим её запах. Разве справедливо, что такие, как ты, могут наслаждаться вкусностями, а мы — нет?

Ледяной Джек не отвечает, а кукла показывает на ещё одну дверь и заявляет, что останется здесь.

— Не хочу лишний раз видеть её, — фыркает кукла.

— Кто это? Что она тебе сделала?

— Р-р-раскомандовалась.

* * *

В этой комнате спокойно, и всё лежит на своих местах. Светло и тихо. Четыре фарфоровые Куклы, недовольно взглянув на Ледяного Джека, перебирают белые перья. Они достают их из маленького мешочка и рассматривают через лупу — если перо серое, испорченное, выбрасывают.

Ледяной Джек догадывается, что это они отделяют хорошие поступки детей от плохих и считают.

Он засматривается на скляночки, баночки с перьями, с камнями, с углями на полках на стене, и его зовёт слабый голос. Ледяному Джеку, только он его слышит, хочется сжаться от жалости. В углу сидит кукла — не такая, как все. Хрустальная вся, едва заметная. И платье, и кучерявые волосы, и бант — тоже хрустальные. А в груди у неё — трещина, и дышит она едва-едва.

Джек присаживается на корточки и с удивлением заглядывает в её прозрачные блестящие глаза.

— Привет. Ты не в духе, — кукла говорит, не поднимая головы, как можно тише — чтобы другие не услышали. У неё едва хватает воздуха на слова, и кажется, что разговор причиняет ей боль — она держится за грудь. — Сегодня… приснился сон. Про тебя и про огонь. Да-да, я тебя очень. Хорошо запомнила. Ты же тут часто.

Странный вид куклы вводит Ледяного Джека в ступор и, не понимая, что сказать, он отмалчивается.

Хрустальная Кукла смачивает пальцы апельсиновым соком, чтобы пересчитать сотню-другую перьев — и снова не поднимает головы. — Во сне был Луноликий… Вам плохо. Мне плохо. Игрушкам плохо. Всем плохо. И детям плохо. Я чувствую, они становятся взрослее раньше положенного. А так нельзя. Так плохо. И… и ещё я чувствую в тебе злость. Ты злишься, что всё не так. Как тебе бы хотелось. Но ты пойми, другого не будет. Пока не поздно. Отпусти её.

У Ледяного Джека посох выпадает из рук. Он садится к Хрустальной Кукле поближе, пытается понять её взгляд — она говорит от чистого сердца или смеётся над ним? Хрустальная Кукла, будто слышит его мысли, качает головой, и касается холодной рукой его щеки.

— Отпусти её, правда. Отпустишь, и будет. Твой счастливый конец. Злодеи злодеями становятся. Потому что тоже живут прошлым. Будет тяжело, но ради детей. Пожалуйста, прими всё так. Как есть.

Ледяной Джек тяжело вздыхает и чувствует, что его глаза становятся влажными. Он до сих пор не может выдавить из себя даже словечко, а Хрустальная Кукла продолжает, приложив руки к груди:

— Твои воспоминания — очень сильные. Моя рука — полна. Желания тебе помочь. Я бы хотела. Уберечь тебя от горя. Сегодня что-то произойдёт. Неприятное. Оно здесь, почти за твоей спиной. И я ничего не могу. С этим поделать. Всё только в твоих силах изменить. Когда придёт время — опомнись. И не держи на меня зла.

Ледяной Джек и впрямь оглядывается — по его спине ползёт огонь. Он бросается на пол, и расползается расстроенный дым. Ледяной Джек ищет посох — нет нигде. И кукол нет — ни фарфоровых, ни той самой, Хрустальной. Всё исчезло.

В Ледяного Джека вцепляются голодные солнечные лучи. По коже мурашками скачет противный женский смех. Таким беспомощным он пока ощущал себя лишь в далёких кошмарах — но теперь и наяву.

Ледяной Джек бежит к двери — и что-то сбивает с ног. Он видит, как из дыма выходит девушка с опаленными волосами и держит в руках его посох.

— Кто ты?! — вне себя, спрашивает Ледяной Джек.

— Я — Светлана, дочь солнца, — ухмыляется девушка. — И у меня к тебе важный разговор.

* * *

Пресловутое нутро Северянина, которое в своё время предсказало нападение Повелителя ночных кошмаров, не даёт ему покоя.

— Что-то не так… Что-то происходит ужасное! — говорит, меряя шагами комнату. — Всё, Песочник! Мы должны пойти за этим ослёнком, чтобы вбить в его непутёвую голову простую истину: ни в чём он не виноват. А Фея с Кроликом… Они как раздавали детям монетки за зубки, так пусть раздают, дёргать их не будем.

Песочник, не медля, кидается в открывшийся портал, а Северянина оставляет дома, тот едва успевает возмущённо закричать ему вслед.

Хранителя Снов встречает в магазине живых игрушек дым, что ест глаза. Песочник выискивает друга, «разметая» языки пламени лентой снов. И находит Ледяного Джека в углу комнаты. Он лежит без сознания, слабый, с опалившейся одеждой. Песочник вытаскивает из его сердца огня и озирается по сторонам: думает, кто враг.

Он замечает, что живые у огня язычки, он даже слышит, как они смеются.

— Самая малость осталась силы в Ледяном Джеке. Верни его на место — и он выживет. А нет — ни тебе друга не достанется, ни мне величия, — звучит дерзкий голос, как солнце степное слух обжигает.

Пафосные речи заставляют Хранителя Снов хмыкнуть: Светлана!

— Отойди от него, Песочный Человек. Не хочу губить тебя, уж больно ты милый и добрый. А Джек… такова его участь. Отойди, или сгоришь вместе с ним!

Песочник, улыбаясь, качает головой. В его сторону летит цветущей розой пламя — он встречает яростью сновидений. Огонь и сны соединяются, живой пыл засыпает — только дым и остаётся. Ещё одна роза от Светланы — и опять лишь дым на память. Другая — чернеет рука Песочника, но всё равно за ним верх. Третья роза мчится прямо к Ледяному Джеку, его Песочник оставил одного из-за схватки. Мало времени на раздумья — его он в песочный шар, как в щит, заключает.

Пламя гаснет.

— Зараза! — вскрикивает Светлана и ускользает неожиданно быстро для Песочника, обращаясь в солнечный зайчик.

Песочник кидает портал оземь, Ледяного Джека кладёт на облако снов и подталкивает в открывшуюся воронку. Когда они пропадают в портале, остаются лишь сгоревшие книги, разлитый сок и осколок фарфора.

* * *

Два самых старших Хранителя не верят своим глазам — Ледяной Джек не приходит в себя уже который час. Он вгоняет их в слёзы, в отчаяние. Северянин бегает туда-сюда, накрывает его одеялом, готовит какао и печенье, пытаясь отвлечься от дурных мыслей. Песочник всё колдует над ним, пытаясь понять, спит он — или с ним что гораздо похуже. Они обмениваются с Северянином не самыми весёлыми мыслями, когда в комнату врывается Пасхальный Кролик и влетает, словно ураган, Зубная Фея.

— Как это могло получиться? Это что, сделала какая-то избалованная дочка Солнца? — Пасхальный Кролик нервно стучит лапами по краю дивана, на котором лежит покалеченный друг. И зыркает на Северянина с Песочником со злостью, обидой: — А куклы, они что, просто стояли и смотрели? И вообще, почему вы нас не позвали, когда почуяли неладное? Почему вы вместе туда не пошли? Да и что за бред! Хранителя нельзя убить! Так ведь, Северянин?

— Нет-нет-нет, всё обойдётся, должно обойтись… — тихонько приговаривает Зубная Фея, гладя Ледяного Джека по голове. — Не нервничай, Кролик, он справится. Он устал, и всего-то. Ой! Ребята, глядите, он просыпается! Я же говорила, говорила!

Они, вздыхая с облегчением, собираются вокруг дивана. Ледяной Джек мотает головой, что-то бормочет под нос, как прямо его груди вырываются сны и заполоняют всё вокруг. Сны самые прекрасные — драконы, добрые львы, ходящие дома и улыбающиеся коты — они собираются во что-то единое. Песочник настороженно дотрагивается до песка и рассматривает на ладони. Когда Северянин спрашивает, что это происходит, он с самым разочарованным видом пожимает плечами.

Вдруг Ледяной Джек, всё ещё не размыкая век, сипло произносит:

— Эмма…

Хранители переглядываются, а Зубная Фея, единственная, кому он доверил историю про сестру, испуганно вскрикивает и, нервно махая крыльями, поджимает ноги.

Песочный туман рассеивается, и к Хранителям ступает девочка. Она здоровается с ними, со смущением накрывшись одеялом из сновидений, одной босой ногой наступает на вторую. Сквозь толпу обезумевших от увиденного Хранителей она глядит прямо на Ледяного Джека и робко произносит:

— Я пришла, потому что меня позвал брат.

А он открывает глаза, улыбается, как кот из его снов.

— Прекрасный сон… здравствуй.

И пока другие Хранители немыми словами, но самыми говорящими взглядами, смотрят на Песочника, Зубная Фея пытается взять себя в руки и говорит:

— Кажется, девочка обрадуется платью и туфелькам. Я… я пойду пока, а вы ребята… Ох. Потом поговорим.

И она улетает, пару раз врезавшись в колонны из-за того, что засмотрелась, как Ледяной Джек с сияющим лицом обнимает давно потерянную сестру из золотого песка.

* * *

Эмма чудесная. И к этому чуду он может притронуться, ощущая спокойствие, какое не охватывало никогда. Такого не бывало ни на Рождество, ни на Пасху, ни — да простит его Джейми — в тот день, когда дети поверили в него. Кажется, что всё, через что он прошёл — ради этого мгновения. Ради этого вечера, потухающего камина, неловкой тишины и объятий.

Но обнимая эту девочку, но подобравшись к чуду поближе, он вспоминает не самое приятное событие свой жизни.

Как тонет в ледяной воде.

Как слышит крик сестры и тщетно вырывается из тьмы.

Хранитель Веселья думает об этом — и лицо становится разочарованным, руки опускают девочку и висят, как верёвки. Девочка, сотканная из снов, песчаная и переливающаяся перламутровым блеском, стоит и терпеливо ожидает. В любимом платье из фантиков Зубной Феи и балетках. Хранительница Воспоминаний заплела девочке косички, и теперь она кажется Хранителю Веселья ещё младше, чем он привык её считать.

Он старается сделать весёлый вид, но получается не очень-то убедительно:

— Эмма… Ты уже подружилась с Хранителями? Вот умница. Тебе тут понравится, правда. Будем вместе помогать Песочнику раздавать сны. Да и всё у нас наладится. Как же иначе, правда?

Девочка отвечает, сжимая Песочника за руку:

— Да, я очень рада, что я тут, Джек. Спасибо, что думал обо мне — я даже из твоих снов стала настоящей! Теперь у нас всё будет хорошо. Я знаю все твои мечты, и мы их исполним, я обещаю.

Северянин натянуто улыбается и подталкивает девочку к Зубной Фее:

— Эмма, там, внизу, полно игрушек, Фея покажет тебе. Давай-давай, идите, милые, а мы тут пока… обсудим, как сегодня будем все вместе раздавать сны.

Зубная Фея покорно выводит девочку за двери, пока она удивляется её крыльям и перьям. Хранитель Веселья дёргается с места, будто у него забрали самое главное сокровище в его жизни, но Пасхальный Кролик преграждает путь и толкает его на диван.

— Джек, скажи-ка, где твой посох? — он проводит лапой по бумерангу, сдерживая раздражение. — Ты во что-то ввязался, опять?

— Кролик, я понятия не имею, о чём ты. Посох пропал, и я не знаю, что с ним. Песочник, ты же видел, что там за ерунда творилась, скажи ему!

Песочный человек немного медлит, но согласно кивает и переводит взгляд на Северянина. Он хмурит брови, держится за пояс и так глядит на Пасхального Кролика, словно так ему что-то говорит — что-то дурное и тревожное.

Ледяной Джек как бы невзначай зевает, когда все взгляды устремляются на него. Оттряхивает одежду от пепла, ворчит, что теперь придётся подыскивать что-то новенькое.

Пасхальный Кролик, получив немое согласие от Северянина, наклоняется к нему и произносит спокойно, глубоко вздыхая, но сжимая лапы:

— Тогда если всё это случайность, то почему ты почти не удивлён?

Ледяной Джек делает вид, что поперхнулся какао с печеньем.

— Я… удивлён-удивлён, просто я…

— Мне казалось, что мы все здесь друзья, — Пасхальный Кролик с разочарованием отводит от него глаза и отдаляется. — Жаль, что я ошибался. Хочешь — живи в одиночку, мне-то что.

И Пасхальный Кролик тихо закрывает за собой двери, ещё раз взглянув на Ледяного Джека — тот опускает голову, — и он грустно усмехается.

Ледяной Джек ставит поднос с угощениями на стол и, сгорбившись, обращается к Северянину и даже на него не смотрит:

— Всё так странно, да?

— Не знаю, что ты там задумал, что лучше откажись от этой идеи, пока не поздно. И не забывай, кто ты на самом деле, Хранитель Веселья. Ледяной Джек… или уже не ледяной? Ты понимаешь, что дети теперь будут без тебя? Кто тебя надоумил?

— Да о чём ты говоришь! Я… я… на меня напали, украли посох, и после этого вы все на меня набросились!

— Вспомни, приятель, ты имеешь дело с теми, что пробыл на свете уж тысячу лет точно. И пытаешься обмануть. Я очень надеюсь, что ты понимаешь, что делаешь. Мы ведь тебе доверились — будь добр, помни это.

И Северянин тоже уходит, даже не похлопав, как обычно, Ледяного Джека по плечу и не отпустив ни единой шутки.

Он не очень-то любит бывать один. Это напоминает ему о тех временах, когда его никто не видел и никто не слышал. И он как-то упрашивает Песочника остаться. Они гуляют по пустым коридорам, Хранитель Веселья говорит такую ерунду, о которой сейчас совсем не думает, притворяется весёлым. Таким, по которому нельзя сказать, что он хранит тайну.

Но когда они проходят мимо главного зала, огромный глобус в центре будто утягивает Ледяного Джека к себе. Он стоит, вцепившись в волосы, пока доверчиво мерцают огоньки детей, которые всем сердцем верят в Хранителей.

— А Северянин прав, Песочник, — упавшим голосом говорит он. Раскрывает перед Хранителем Снов ладонь, но ничего не происходит. — Ни снежинки не могу сделать… Какой уж я Ледяной Джек?..

Песочник похлопывает его по руке, по-доброму улыбается и маленькими шагами ведёт его прямо навстречу к Зубной Фее с Эммой. Хранительница Воспоминаний, отдавая девочку Хранителю Веселья, не говорит ему ни слова, только вздыхает с мучением и грустью.

* * *

Джеку — с этого дня просто Джеку — кажется, что прошлое на вкус, как варенье. Оно сладкое и пахнет летом. Это его любимое время года, он всегда скучает по теплу, солнцу и мягкому ветру.

А суровый северный ветер же отворяет ставни и врывается в комнату. Джеку становится ещё холоднее и страшнее за то, что радость окажется ложной и его мечта на самом деле не сбылась.

— А как это — «Хранитель»? Оберегаешь детей? — Эмма болтает ногами, рассматривая ледяные фигурки солдатиков.

Они — в мастерской Северянина. Хоть тут грязно, не убрано, ведь Северянин с некоторых пор совсем сюда не заходит, и пыльно, но почему-то всё равно уютно. Джеку это место всегда казалось волшебным — тут проблемы не клюют голову, сомнения не выкорчёвывают сердце.

Джек объясняет, пытаясь скрыть, как это ему тяжело после ссоры с друзьями.

— А… ты покажешь, как создаёшь снежинки? — жалостливо спрашивает Эмма, сведя ладони так, будто молится.

Джек грустно улыбается и опрокидывает голову. Сглотнув комок, он произносит:

— Не получится.

— Как нет? Ты что? — девочка обеспокоенно заглядывает в его бегающие глаза. — Что с тобой, Джек? Посмотри на меня. Посмотри на меня, пожалуйста!

Джек никогда бы не подумал, что слова могут съедаться на полпути из сердца. Но это и происходит с ним. Он пытается поделиться тем, что жутко мучает его, а выходит одно лишь смешное мычание. Джек сжимает ладонь Эммы и жмурится, словно пытаясь представить, что ужасная новость — сон.

— Иногда чудовища воруют то, что тебе дорого — хоть и прекрасно знают, что без этого жить тебе будет незачем, — и странно смотрит на Эмму. — Я больше не Ледяной Джек. Я обычный дух и детям помочь больше ничем не могу.

Эмма обнимает его и не сдерживает слёз. И ревёт так, будто рухнул весь её мир. Джеку становится стыдно за то, что он опять расстроил близкого ему человека.

— Да чего ты, всё отлично, — он обнимает её лицо и с доверием заглядывает в детские глаза: — Зато появился шанс отдохнуть от работы. Пока Северянин и Песочник, Кролик и Фея будут гулять на разных частях света, ну вот, как сейчас, мы будем разгадывать загадку Луноликого. А это супер. Тайны и так далее…

— А что значит «супер»? — смущённо спрашивает Эмма.

— Ну да, точно, — смеётся Джек. — Это значит — «чудесно». Тебе ещё придётся привыкнуть к современному языку. И, кажется, я знаю, как это ускорить. Знаешь… а пошли поможем Песочнику сны раздавать? Северянин, если к нему попроситься, и отказать может, всё строгого дядьку из себя строить пытается — да он вроде этой ночью за Фею зубки собирает. О, это я уже пробовал! Та ещё работёнка. Да и Песочник — классный парень, в общем, к нему и обратимся.

— Крутой парень — это означает «хороший»? Тогда идём! — смешинки Эммы проскакивают в душу Джека, в самый стержень, и ему становится легче. «Вот что значит — обрести себя! — думает он, ведя за руку сестрёнку на крышу. И рассказывает, рассказывает, рассказывает:

— …Вот так вот мы — Северянин, Песочник, Кролик и Фея и я на ледяном озере заставили Кромешника бояться. Собственные же страхи заключили его под землю. Он так и не справился с ними сам. Луноликий помог ему тогда, ведь мира без страха тоже быть не может. Не спрашивай меня, почему, не знаю, я сам тогда злился на Луноликого. Ведь Кромешник может вернуться, например, сейчас. Что-то он подозрительно тихий в последнее время. Поэтому нам надо хорошенько подумать, как поскорее вытащить из этой пелены Луноликого. Небо без него так темно и одиноко! Я думал, можно ведь всего-то попросить ветер разогнать тучи. Но… тогда все города и деревни улетят вместе с ними.

Сиреневый вечер опускается на землю, и открывают жёлтые пристальные глаза фонари. Почтальонам снов пора в путь.

Кромешнику темно, холодно, а ещё коробок с воспоминаниями жжёт ладони. Повелитель ночных кошмаров то с решимостью тянется, чтобы открыть его вновь, то прячет сам от себя. Он нервно шагает по темноте, натыкаясь на кучи пыли от погибших кошмаров.

Повелитель ночных кошмаров проклинает Светлану за то, что заставляет долго ждать, ведь обещала управиться за полчаса. Кромешнику кажется, что с её ухода прошла вечность — ему не терпится вернуть кошмары в этот мир, облететь каждый уголок планеты и угостить каждого ребёнка самым худшим из них. Уж слишком всё стало сладко и приторно за время его «отпуска за свой счёт».

— Я просто хочу почувствовать себя живым. — Страх спасает меня. Он — это я. Так ведь, дорогуша?

Кромешник думает, что рядом никого и что беседует он с единственной подругой — тьмой, но когда коробок с воспоминаниями отражает свет, он роняет его из рук и оборачивается, будто готовый к бою.

Светлана, излучая сияние, глядит на него с высокомерным выражением лица и накручивает опалившийся локон на палец, при этом скрестив руки.

— А ты, я погляжу, совсем из ума выжил. Но зато хоть не ползаешь на коленках, что, легче стало?

Кромешник с горделивым видом поднимается. Светлана хмыкает, когда он покачивается и падает.

— А почему бы тебе самой не расправиться с Луноликим? Зачем тебе я? — Кромешник прячет расстроенное лицо и, вставая на ноги, старается, чтобы голос звучал грозно, а выходит, будто он накануне переел мороженого.

— Ну… Кромешник. Я же не должна тебе всего рассказывать, да? Так что не спрашивай больше у меня никогда и ни о чём.

Кромешник сжимает кулаки, губы шевелятся, но и звука не выдают. Ему остаётся только прожигать Светлану ненавистным взглядом. Она хихикает, кружится, приподняв юбку, а когда успокаивается, то уже держит в руках до боли знакомую Кромешнику вещицу.

— Посох Ледяного Джека! — он не верит своим глазам, протягивая к нему руки. — Как ты его раздобыла?

Светлана отдаёт ему посох и хлопает в ладоши, пока он с восхищением рассматривает его, победно расправляя плечи.

— А с Ледяным Джеком, оказывается, приятно иметь дело. Сговорчивый парень. Представляешь, — усмехается Светлана, глядя в потолок, — он согласился предать друзей ради иллюзии. Я такого не ожидала.

— Что ты ему предложила? — кидается на неё, как на дичь, Кромешник, сжимает плечи. Светлана ойкает и отшатывается.

— А, завидуешь, у тебя же не получилось, — ей приходится угомонить Кромешника огненным шаром, который пролетает мимо него в паре сантиметров. — Эй, отстань! Всего-то его прошлое. Изучил бы в своего врага внимательнее, и ты бы не оплошал. Так, всё, возьми себя в руки. Теперь сила Ледяного Джека твоя. И пока ты работаешь на меня, то и твоя собственная сила — с тобой. Погляди-ка.

Стоит Светлане небрежно взмахнуть рукой, как поднимается жаркий ветер, сносит всё на своём пути, но не вредит этим двоим. Сияние разрывает мрак, и в Кромешника летит чёрная пыль. Он закрывает глаза, раскрывает руки и с полубезумной улыбкой ожидает, когда же всё, что осталось от кошмаров, станет частью его.

Ветер утихает, и Кромешник поднимает голову, став ещё выше, чем был. Светлана кивает, и он, собрав всю жажду мести и обиду, представляет, как его верные слуги вновь заполняют их с ним дом.

— Хорошая работа. Не думала, что ты так быстро освоишься, — говорит Светлана, и Кромешник чувствует почти счастье — кошмары, как он того и желал, окружают его, глядят своими жёлтыми злыми глазами и ждут приказа. Он хохочет, и стены пещеры трясутся от этого победного хохота.

— Мы снова вместе, мои преданные друзья — Кромешник подходит к одному из кошмаров и с трепетом гладит по гриве. Тот фыркает. — На этот раз мы не проиграем. Давайте, покажите этому миру, кого надо бояться!

И кошмаров сносит с места, как будто они только этого и ждали.

— Это ещё не всё, забыл? — напоминает Светлана, и Кромешник сосредотачивается, сжимает посох покрепче и стучит им о пол. Вся пещера покрывается льдом.

Светлана поскальзывается и хихикает:

— Очень хорошо для первого раза. Даже не знаю, на что ты будешь способен потом. Откуда в тебе столько силы?

— Страх и лёд объединились. Наконец-то! — провозглашает Кромешник и подаёт Светлане руку, чтобы помочь подняться, после того, как она чуть дыру в нём взглядом не прожигает.

— Ух, здорово, — пожимает плечами она и с искрящимися глазами добавляет: — А тот, кто дал нам шанс начать всё заново, сейчас раздаёт сны. Совсем беззащитный. Найти его для тебя, благодаря кошмарам, не проблема. И мне кажется, ты и без моих подсказок знаешь, что делать.

Кромешник расползается в улыбке, но хмурится, когда Светлана начинает свои танцы.

* * *

Погода самая сказочная, и отлично подходит для раздачи снов: ветер спокоен, туч нет. Джек щурится, глядя на Песочника: «Ага! Шепнул, конечно же, летним духам, чтобы всё устроили. Ну конечно, куда мне теперь до летних духов, ни снежинки не сотворить»…

— Джек, а ты раньше это делал? — пихает его в бок Эмма, вся встревоженная, с потемневшими песочными глазами. — Ты раздавал сны?

— Ещё бы, Песочный человек без меня как без рук! Ты не волнуйся так, всё будет хорошо. Это не страшно, и я верю, что ты всё сделаешь как нужно и никому не навредишь. Знаю-знаю, поначалу страшно, да только всё это ерунда! Мы просто будем стоять прямо здесь, на облаке, а если что, Песочник поможет. Когда он выпустит свои песочные нити снов, мы всего-то будем к ним прикасаться и представлять что-то очень-очень хорошее. Эти образы по нитям и попадут к детям, и им приснится то, что мы вообразили. Это несложно и очень приятно, Эмма. Никогда не знаешь, что же вообразить в очередной раз. Случается, что представляешь какую-то ерунду, и тут нужно обязательно позвать Песочника.

И когда подмигивают городские огни, Песочник, плывший на соседнем облаке сам по себе, возвышается над ним. Он разводит руки, и от них ответвляются те нити, о которых говорил Эмме Джек.

Он любуется Эммой — глаза вновь сверкают. «Наверное, эмоции улеглись. Здорово», — решает он, а девочка касается песочной нити снов — и к ней на руки рвётся спрыгнуть песочный котёнок без одного уха и с повязкой на глазу.

— Эмма, это же твой Пират, — улыбается Джек, но ему не нравится, что девочка обращается к воспоминаниям. — Ты умница. Но смотри-ка, вид у него какой-то болезненный. Это не очень волшебный сон. Давай ты представишь, как он вылечивается — и сновидение будет именно про это, тогда всё хорошо. Ну как, представила? Ты молодец. Попробуй ещё раз, давай!

Эмма закрывает глаза, глубоко вдыхает — и образ тонущего мальчика появляется у неё в руках. Джек цепенеет от ужаса. И пока нахмуренный Песочник бросается исправлять то, что представила девочка, Джек обнимает её и пытается успокоить.

— Это я, я во всём виновата! Достала тебя с «ну, же, Джек, давай поиграем, давай покатаемся на коньках», а будь я такой же тихой, как наш Бенни и… и Ричард, и Роза… просто если бы я угомонилась…

— У меня просто в голове не укладывается, как ты можешь себя в этом винить. Это невозможно. Такие вещи случаются, и всё тут, ничего с этим не сделаешь. Да за что? Никто же не говорил, что потом у меня всё было плохо, ты чего…

Но Эмма плачет и плачет, и кажется, что само облако оседает под грузом её страданий.

Джек даже не знает, как её утешить. И чувствует, что в том, что она так терзается, его вина есть. Если она — плод его воображения, чувств и сновидений, то она не просто так решила, что трагедия на озере случилась из-за неё. Джек ругает себя за то, что какое-то время и впрямь обвинял её в том, что случилось, но вот что делать теперь — не знает. Такой мрачной видеть сестру ему очень и очень неприятно.

Песочник машет ему и показывает вниз. На крыше многоэтажного дома стоит, скрестив лапы, Пасхальный Кролик, и растерянно озирается Зубная Фея. «Они пришли… Всё-таки они пришли!» — радуется Джек, и тоску как рукой снимает.

— Эмма, если так получается, что мысли о грустном не дают тебе отдохнуть, давай поглядим, какие таракашки у моих друзей в головах бегают, — Джек кивает на Кролика. — Гляди, сейчас Пушистик создаст сон.

Пасхальный Кролик небрежно касается песочной нити сновидений, и появляется вылитая — только маленькая — Зубная Фея. Она пляшет и строит Пасхальному Кролику глазки. Настоящая Хранительница Воспоминаний охает и закрывает порозовевшие щёки.

— Ну кто бы мог подумать! Кролик у нас только о Феях и мечтает! — возмущается Джек, и толкает облако в сторону друзей. Пасхальный Кролик слышит это и выходит из себя. Облако едва подлетает к краю крыши, как он запрыгивает на него, чтобы преподать Джеку урок. Джеку же кажется, что на него набросилась тонна бешенной кроличьей шерсти.

Фея, куда-то подевав свою растерянность, принимает воинственный вид и разнимает друзей, кинув облачный снежок то в одного, то в другого.

— Кролик, ладно, помогли Песочнику, но нам пора опять зубки раздавать, — говорит она и стягивает Пасхального Кролика с облака. Встречаясь с Джеком взглядом, она глядит на него с обидой, но сама улыбается: — Хорошо, что вы можете вместе повеселиться. Ты всегда об этом мечтал. Молодец, какой бы этому ни была цена. Удачи.

Отпуская новый сон — медвежонка, читающего книгу — Эмма крепко сжимает руку Джека, глядит на него пристально-пристально и произносит:

— И вправду… ты меня вернул. И я тебя верну, обещаю.

— Какая ерунда, я же тут, с тобой, — отмахивается Джек.

Солнце всходит в одном городе, опускается в другом — так и суетятся Хранители, перемещаясь из одного конца света в другой, раздавая сновидения без устали. Песочник — знаток своего дела, работая сам, умудряется следить за новичком-Эммой, направлять её. Джек тоже старается поддержать её, отвлекая от роя мыслей в духе: «Всё плохо, и чуда быть не может, и вообще это я во всём виновата, и конец света тоже будет из-за меня, и точка».

Джек устаёт её уверять в обратном, пока они сидят на облаке и бессмысленно болтают ногами, глядя на пролетающий мир. Солнце обливает их нежными розовыми лучами, и облака пахнут ванилью.

— Не будь букой, сестрёнка! Зачем сидеть и скучать, когда можно весело провести время?

— Вот это нас в прошлый раз и погубило. Нет, Джек, никакого веселья больше не будет.

— И неужели тебе не хочется хоть одним глазком взглянуть на ребёнка, который улыбается во сне от того, что увидел чудесный сон?

— Джек, я что, не знаю, как выглядят дети?

— Эмма! Поверить не могу, что ты стала такой… Да перестань, ты, должно быть, разыгрываешь меня! Совсем на себя не похожа.

— Ты знаешь, кто из нас двоих мастак по розыгрышам.

— Эмма, больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы ты перестала грустить. Всё же хорошо! И я очень счастлив: со мной друзья, ты, мы приносим радость малышам…

— А то, что скоро это всё может исчезнуть?

— Мы… Северянин что-нибудь придумает, он же у нас самый умный, нужно довериться ему. Просто до того, как ты вернулась, у него была… как бы сказать? Депрессия, как и у нас всех. Но теперь-то всё чудесно, чудеснее быть не может.

— Но ты же не сказал ему ничего. И не скажешь.

— Как только вернёмся, обещаю, что расскажу. Даю слово.

Наконец Эмма улыбается, её песочные щёки розовеют. Джек берёт её за руку, подмигивает Песочнику, и тот направляет облако на крышу самого высокого городского здания — сегодня должно быть много крыш и чудес. Её рукой Джек прикасается к нити снов, Эмма жмурится.

— Красиво! Как красиво!

В её руках распускается лилия, у лилии есть глаза и улыбка. Эмма сама улыбается во весь рот, приветствует своё создание и отпускает.

Джек подводит её к краю крыши, незаметно делает знак Песочнику, заглядывает Эмме в глаза:

— А теперь прыгать.

— Прыгать?

— Давай ты мне будешь доверять. Всё хорошо.

Эмма тяжело вздыхает, обнимает Джека, они делают шаг вперёд… Ветер щекочет им животы, а подхватывает мягкое-мягкое песочное облако и подносит к одному из окон. Эмма переводит дыхание, а Хранитель Веселья помогает забраться в квартиру. Довольный, он глядит на её умилённое лицо.

— Так вот какого это… Когда дети улыбаются благодаря созданному тобой сну… Спасибо тебе, Джек.

Он пожимает плечами и целует её в макушку.

Спустя часы радости и приятных забав, Хранители отправляются туда, куда ночь пришла позднее всего, туда, куда утро приходить совсем не торопилось. Деревушка на краю света, укрытая снегами и охраняемая метелью.

Тут они с Песочником разделяются — Джеку хочется поговорить с Эммой об их с нею тайне.

Снег здесь не такой, как везде. Только его видишь — хочется убежать, спрятаться. Это Джека беспокоит так сильно, что он просит Эмму «в случае чего спрятаться и не вылезать, пока не придёт на помощь Песочник». Ему вообще мерещатся чёрные желтоглазые лошади за углом.

— Я сглупил, что решил поговорить именно здесь и сейчас. Кажется, со мной хочет увидеться старый друг. Сразу скажу, стиль общения у него… устрашающий, — говорит он Эмме, с тревогой глядя на неживой снегопад. — Так что ты помнишь что делать, да?

Будучи начеку, они продолжают работу.

Вдруг чёрный серп разрывает нить сновидений, тьма бежит к ней со всех сторон. Слышно, как вдалеке трещат кнуты Песочника, как он обороняется от нападения.

Джек заводит за спину Эмму и проклинает себя за то, что всё это задумал

— Беги, — велит Джек. Она и бежит, но некуда. Тьма окружает их со всех сторон. И расступается лишь для того, чтобы пропустить зловещую фигуру…

Джек не скучал по Кромешнику и был бы только рад больше его не увидеть. Они с Хранителями в своё время натерпелись от него, и никто бы не сказал, что это было приятно. Джек почти забыл, каково это, когда рядом — Повелитель ночных кошмаров. Как будто за шиворот кидают мокрых злых котят, растревоженных змей и противных букашек. И вот это всё бегает по сознанию, сбивает мысли в кучу и не оставляет здравый смысл. Хочется бежать наутёк и не оглядываться.

Джек заводит Эмму за себя и, хмуря брови, глядит прямо в жёлтые глаза Кромешника. Они смеются и торжествуют. Сам по себе Кромешник не наводит на мысль о том, что пережил что-то страшное. А вот его чёрный костюм в лучших традициях тёмных веков — да.

Джек бросает взгляд на опалившиеся рукава своей кофты и вновь присматривается к Кромешнику. По всему видно, он имел дело со Светланой.

Повелитель ночных кошмаров понимает, что Хранитель Веселья его раскусил и выступает вперёд. На него падает луч солнца, и только теперь Джек видит в руках давнего врага то, что принадлежит ему — посох.

— Не может быть, чтобы он достался именно тебе! Я думал… — Джек осекается, взглянув на насторожившуюся Эмму, и оставляет возмущения при себе. — Я хотел спросить, что же тебе не сидится в своём болоте?

Кромешник смеётся бархатным, пробирающим до дрожи, голосом и скрипит снегом, обходя Джека с девочкой.

— А мы с тобой на этот раз почти что союзники, да? Ну надо же, не подумал бы. А ведь я ещё в прошлый раз, когда ты только познакомился с этими неудачниками-Хранителями, предлагал присоединиться ко мне. Стоило ли тянуть?

Кромешник скалится, сверлит озлобленным взглядом Джека. А Джек с недоумением глядит на собственный посох в его руках.

— Что за бред? — старательно выжимает из себя возмущение он. — А я посмотрю, ты опустился до того, чтобы красть чужие способности? Это не твоё, так что не хвастайся.

Кромешник хохочет:

— А я думал, это по моей, а не по твоей части — внушать страх? Не пугай меня, мальчик. Если и устанавливать правила игры, то и самому их соблюдать не помешало бы, как считаешь?

— Какая игра! — вне себе от ярости кричит Джек. — Полезай обратно в свою нору, тебе здесь делать нечего!

Кромешник гладит кошмара по гриве и усмехается:

— А ты удивлён же был, да? Светлана тебя не предупредила? Ая-я-яй. Я передам ей, что ты возмущён.

— Тем, что ты как был тухляком, так и остался?

— Остришь — значит, боишься, — довольная улыбка скользит по серому лицу. — Мои кошмары, мои верные слуги, ожили. Мне не нужно, чтобы силы поддерживал Луноликий. А вот по вам, ребята, такого не скажешь… Я видел Пасхального Кролика и Зубную Фею — что это с ними? Даже я такого не ожидал. Жалкие. Эх… Даже Песочник слабеньким стал, бедный малыш… Ему не прорвать пелену тьмы, которая окружила его и… какое бы слово подобрать? Овдовевших? Так вот, овдовевших Хранителей.

Джек старается не поддаваться ярости. Сосредоточенный на этом, он не успевает удержать Эмму, и она выбегает из его спины, кричит во всё горло:

— Не смей обижать моего брата!

Стоит Кромешнику лишь взглянуть на неё — с непередаваемым удивлением и любопытством — как страх заставляет её съёжится и упасть голыми коленками в снег. Джек спешит обнять её и успокоить, шепчет, чтобы не смотрела врагу в глаза.

— Девочке не холодно, я смотрю, — смакует момент Кромешник, даже причмокивает, как будто может попробовать этот момент на вкус. — В лёгком платьице — кажется, раньше я его видел на Зубной Фее? — и до жу-у-ути похожа на тебя, Джек. Мозгами вроде даже сильнее, чем лицом. Ха… А вместо тела — песок. Вау. Какая проделана работа, это ж надо уметь. Ну-ка, дай мне кое-что проверить…

Кромешник травит на неё кошмара.

Он роет сугроб копытом, пыхтит песком и глядит на девочку, как глядят на беспомощную жертву. Джек пытается закрыть Эмму собой, но вот тут-то Кромешник и пользуется украденной у него же способностью.

Ловко взмахнув посохом, будто он делал так до этого много-много раз, Повелитель ночных кошмаров примораживает Джека к земле. А сам смеётся, пока его питомец гонится за девочкой по кругу, специально не нагоняет, чтобы дольше помучить.

— Ты сможешь, не бойся, беги! — Джек в отчаянии просит Эмму не сдаваться, она кивает.

И поскальзывается на сотворённым Кромешником льду.

Кошмар наступает ей на платье, и Кромешник стреляет в неё из лука ужасных сновидений. Так он когда-то одолел Песочника, и у Джека душа выворачивается наизнанку. Он поддерживает её, раненную в сердце, не даёт упасть, пока кошмар по велению хозяина обращается в ледяную статую.

Кромешник улыбается. По Эмме ползёт, как по венам, тьма. Она съедает всё прекрасное, что бывает у снов: волшебство, свет и надежду. Эмма плачет, ведь ещё чуть-чуть, и сама станет кошмаром, а Джек вытирает песчинки слёзы и думать не может ни о чём другом, как о том, чтобы сохранить ей жизнь. Он даже не слышит глумливой речи Кромешника, и это его сердит. Повелитель ночных кошмаров обещает, что с секунды на секунду отомстит, даже замахивается посохом Джека:

— Вот так, дружок. Сейчас тебя погубит то, чем ты когда-то был. Как печально.

Купол из прекрасных сновидений стягивается над ними с Эммой, и лёд отражается на самого Кромешника, попадает в ноги. И Повелитель ночных кошмаров, ругаясь, как только умеет, пытается выбраться из собственного плена.

Джек, прижимая Эмму, которая потеряла сознание, язвит:

— Что, чужая сила не по зубам, господин Зануда?

Он бы порадовался, что Кромешник горько усмехнулся над этим и свалился лицом в снег, пока высвобождался. Но подо Джеком проваливается земля.

И он упускает Эмму.

Джек ещё несколько секунд, летя в никуда, тянется к невидимым рукам. А потом он катится по земле, и так же кубарем путаются его мысли: ссора с Хранителями, Эмма, перемирие, Кромешник, беда с сестрой, неожиданная помощь. Он догадывается, что в последний момент подоспел Песочник и что, скорее всего, Пасхальный Кролик «открыл», чтобы спасти его, нору.

И хотя он знает, что теперь Эмма в надёжных руках и Хранители её в обиду не дают, ему всё равно беспокойно. Его перестаёт крутить, пахнет цветами и доносится пение птиц, а он даже не может не может открыть глаза. Веки слипаются, будто мёдом намазанные. И нет ничего, ни щекочущей травы, ни серьёзных голосов Хранителей, ни криков сестрёнки.

* * *

Тучи сгущаются. Две фигуры — тёмная, высокая, худая и светлая, ростом с дошкольника, полная стоят друг напротив друга, как разъярённые быки.

— Ладно, Песочный Человек, неужели ты решил, что я сюда за разговорами пришёл? — В абсолютной тьме загораются два жёлтых глаза. — Это так, для удовольствия. Мой подарочек ты увидишь после…

Свет разбивает тьму, и круг, в котором заключён Хранитель Снов, становится шире. Пасхальный Кролик и Зубная Фея беспомощно вздыхают, пытаясь вырваться из своих клеток их ужасных снов. А Кромешник, злой из-за того, что его добычу увели из-под носа, сверлит взглядом каждого из Хранителей.

— Вот зря ты помешал кошмару покончить с девчонкой. Она же не настоящая, что вы за неё переживаете? Я ведь доберусь до неё. Сделаю то, что входит в обязанности Луноликого. Это ведь так неправильно, когда по миру шастают живые сны. Это довольно благородно с моей стороны, заметь, ведь я хочу… пом-м-мочь. О, Джек будет страдать, он готов до последнего держаться за свои иллюзии.

Кромешник сковывает во льдах храбро защищавшегося Песочника, щёлкает пальцами, приблизившись к его разъярённому лицу:

— И это мгновение ты будешь помнить вечно. Куда ты, крольчонок, отправил девчонку? Я ведь верну её, верну то, что по праву принадлежит мне. Она ведь из моих песков сотворена. Что, Джек не рассказал вам, как она появилась? Ну, раз уж ты его спас, у тебя ещё будет возможность спросить его. — Смех отравляет. Кромешник наслаждается, глядя на застывшего в ужасе Песочника. Закрывает глаза, прислушиваясь к плачу из ближайшего дома: — Хм… Так-так-так, кажется, у меня появились дела. Не прощаюсь.

Повелитель ночных кошмаров стучит посохом, и начинается снегопад. Но не тот, глядя на который остывают мысли и стоятся по порядку, а другой — из-за него они путаются, злятся, мрачнеют. Этот снегопад отнимают надежду, и кажется, что каждая снежинка — это бесстрашная охотница за счастьем.

Кромешник смеётся, как победитель, становится тенью и уползает в лес.

Песочник не даёт себе даже отдышаться — мчится за Повелителем ночных кошмаров в погоню. Детский плач пробирается ему за шиворот невидимыми склизкими щупальцами, и Песочник, сам едва паря в воздухе, заглядывает в окно, откуда плач доносится.

И он взрывается от гнева.

Ребёнок не просто плачет, он бьётся в истерике на мятых белых простынях. Его бедные родители устают повторять, что не вылезал из-под его кровати никакой злодей с жёлтыми глазами и не грозился уничтожить. А ребёнок не верит. Говорит, что до сих пор чувствует его прямо за спинами родителей и поднять взгляд.

Хранитель Снов, долго не думая, направляет на мальчика золотую нить сновидений, но ничего не меняется. Ребёнок всё так же страдает, испуганный и лишившийся надежды. Он мельком замечает Песочника, тот улыбается вовсю и хочет помахать рукой, но ребёнок небрежно проговаривает:

— Нет чудес на свете, совсем нет. Иначе мне бы не снились все эти дурацкие кошмары.

Ярость отлипает от Песочника. Теперь он ощущает себя запечённым зефиром, а вовсе не Хранителем Снов. Безысходность подытоживает ещё и то, что он наблюдает подобные сценки за многими-многими окнами.

Он рассуждает: Хранитель Снов и сам с трудом выметает образ усмехающегося в лицо Кромешника из головы. А уж дети, чистые, но пока такие беззащитные дети… Он поднимает голову, в надежде, что найдёт поддержку у родного лунного сияния. Но лишь тьма треплет его по макушке и звёзды подают тревожные сигналы.

Песочник вновь тяжко вздыхает, поняв, что погоне за Кромешником сейчас не быть, и возвращается в Кролику с Феей. Он ничего им не объясняет — да и не может объяснить — но они понимают всё без слов.

Они берутся за руки, и по команде Кролика проваливаются в нору.

* * *

Каменные исполины спят, а чудесные цветы долины Пасхального Кролика увядают. Джеку грустно на это смотреть — он полюбил это место. Оно было живым от камня до травинки, разговаривало, дышало. Он ещё толком не приходит в себя, а тишина мёртвой долины давит ему на грудь, и становится совсем тошно.

Джек оттряхивает колени от земли, как на него сваливаются Зубная Фея и Пасхальный Кролик. Хранительница Воспоминаний перво-наперво стискивает Джека в объятьях, и на душе у него сразу светлеет. Когда он спрашивает, отчего у них побитый вид, Хранитель Надежды выходит из себя. Он пинает всё, что попадёт под ноги, сжимает одну лапу другой и пытается не смотреть на Джека:

— Кромешник. Откуда-то. Знает. Про твою. Сестру. Ты круглый дурак, что продал свою силу за какой-то сон! Ты хоть знал, кому? Теперь дети не в опасности. Нет. Они обречены, Джек, и это всё из-за того, что ты распустил нюни! У каждого из нас есть свои слабости, и что, ты думаешь, на них не давили? Какого чёрта мы с первого раза справлялись, а ты — нет?

Джек стоит, просто глядя себе под ноги, совсем не зная, какой придумать ответ. А Зубная Фея сердито даёт Пасхальному Кролику подзатыльник — и Хранители глядят на неё квадратными глазами. Она, как будто и не заметила, подлетает к Джеку и вкрадчиво говорит:

— Мы все разные, но все мы скучаем по кому-то из прошлого. У нас у всех остались семьи, друзья. Мы верим, что они научились жить без нас — и сами научились жить без них. Прошлое надо отпускать, Джек. Воспоминания — хорошая штука, они делают нас теми, кто мы есть. Но если их слишком много, мы блекнем, расщепляемся. Э-э-э… в переносном смысле. Тебе в самом деле следовало думать, прежде чем идти на сделку с кем-то там, не знаю, — Фея на пару мгновений повышает голос, но потом смягчается и берёт Джека за руку. Пасхальный Кролик с мрачным видом усмехается: — Но я тебя понимаю. Может быть, на твоём месте я сделала бы так же.

— Хэй! Ты бы никогда не предала друзей ради снов! — возмущается Кролик, Фея давит ему на ногу, и он, глянув на неё волком, всё же решает помолчать.

— Но раз уж так вышло, давай думать, что нам делать с этим дальше, — продолжает она. — Кромешник заполучил твою силу и уже испытывает её на детях. Они теперь запоминают его кошмары на всю жизнь. Луноликий всё ещё в беде, и мы всё ещё не поняли, как это исправить. Северянин на тебя жутко дуется за ваш неприятный разговор, а Песочник, кажется, тоже больше с тобой не будет разгов… пересекаться. Ему сегодня крепко досталось. Джек, ты… ты слушаешь меня?

— Ты посмотри, с ним нянькаешься, но даже тогда он ничего не понимает! — искренне удивляется Кролик и пихает Джека в локоть. — Ты что, оглох?

Фея протяжно вздыхает.

— Нет, вы обернитесь, — произносит заворожённый Джек, указывая за их спины.

Там, в зачахшем саду, скачет Эмма. Она навеселе, словно и не было с ней бед-кошмаров, разговаривает с цветами, танцует. И стоит ей лишь коснуться травы, цветка — они покрываются льдом. Девочка хлопает в ладоши — и начинается снегопад, но только над ней. Она высовывает язык, чтобы поесть снежинки, как Джек сносит её с ног и крепко обнимает:

— Ты спасла нас! — в восторге кричит он.

— Вот да… — только может сказать Пасхальный Кролик, а крылья Зубной Феи от восторга поднимаются и сама она улыбается во весь рот.

— Быстрее к Северянину, обрадуем! — горящими глазами обращается к Хранителям Джек и сжимает Эмму, как плюшевую игрушку. Те вновь обмениваются ошалевшими взглядами и кивают.

В долину Пасхального Кролика приходит зима.

Хранители ошибались, когда решили, что Северянин не пришёл раздавать сны вместе с Джеком из-за того, что затаил на него обиду. Он и при их разговоре-то только делал вид, что сердился, чтобы впредь Джеку неповадно было ему дерзить. Он отправил друзей веселиться, а сам пока решил связаться с Луноликим.

И вот — он гасит везде свет, не видит дальше своего носа, еле нащупывает рычаг, чтобы открыть люк на крыше. У Хранителя Детства по спине даже ползут мурашки: холодный лунный свет льётся в центр, не расползаясь по всему залу.

Северянин даже охает от радости — Луноликий вышел с ним на контакт! Впервые с того момента, как Джек примкнул к рядам Хранителей. Вопросы крутились в голове, и слова, и ноги — Северянин чуть не спотыкается, подбегая к струе лунного света. Словно обнимая её руками, с круглыми и восхищёнными глазами, как у ребёнка, ожидающего прихода Санты — его прихода, он произносит:

— Где же ты пропадал, друг мой? Мы так переживаем! Что с тобой случилось, как тебе помочь?

Северянин замирает, ожидая ответ.

Он никогда не слышал голос Луноликого. Не было ни видений, ни дивных снов, где бы он с ним общался словами. Северянин просто чувствовал, что ему хотели сказать, — чужие мысли сами вливались в голову. Главное тут было — верить.

Сейчас всё не так, к чему привык Северянин. Что-то шуршит, а потом грохочет — и он закрывает лицо от яркого сияния. Когда приходит в себя, моргает ещё пару раз, не веря своим глазам: под лунным светом стоит мальчик. Он — совсем малыш, лет пяти-шести, улыбается беззубым ртом и покачивает головой, в складках его длинных одежд тоже путаются созвездия. Из-под шляпы звездочёта выбиваются светлые кудряшки, а синяя кожа переливается, будто её обсыпали блёстками.

— Привет, Северянин. Прости, что так получилось, но Хранителям пора готовиться начать новую жизнь, без меня.

Голос мальчика звонкий и весёлый, и Северянин удивляется, как же он может относиться к этому так беззаботно. Мальчик словно подслушивает то, о чём тот думает:

— В этом ничего нет такого, я знал, что когда-нибудь этот день придёт. Конечно, я хочу остаться с вами и дальше — но боюсь, после этого разговора у меня силы иссякнут, и я угасну насовсем. Но не попрощаться я не мог, — мальчик с горечью вздыхает и сутулится. — Жаль, что нет других. Песочного Человека, Пасхального Кролика, Зубной Феи. Передавай им от меня привет. А Ледяной Джек… Для него у меня отдельное послание. Скажи ему, что он славный, но запутался сильно. Вот бы у него хватило сил во всём разобраться.

Северянин с ужасом глядит, как мальчик меркнет, а лунное сияние тускнеет. Он мотает головой, чтобы прогнать удивление, которое вогнало его в ступор. Протягивая руки к мальчику, но хватаясь лишь за воздух, он спрашивает:

— Но мы поможем тебе, Луноликий?.. Да, мы сможем! Только скажи, что нам сделать!

Мальчик вновь снисходительно улыбается и кивает:

— Древняя обида должна уйти. Как только сердце виновника всего этого перестанет отравлять чернота, всё вернётся на круги своя… Раскаяние творит чудесные вещи. Оно ведь само — чудо.

Северянин ещё долго ждёт возвращения Луноликого, сидя на кресле возле глобуса со светлячками. Отвлечься от горестных мыслей ему не помогают ни молоко, ни булочки с корицей. Хранитель Детства думает, что несмотря на его довольно-таки солидный возраст, он не мог обойтись без поддержки того, кого считал сильнее себя. Если что, скрепя сердце, сваливал ответственность на другого. Луноликий был для Северянина не просто другом и советником, который присматривал за ним с небес. Он был его сердцем. Самые сложные и непонятные вещи не решались без его участия. И кто же сам этот Луноликий? Маленький мальчик. Всё это время за Хранителей отвечал ребёнок.

Северянин прищурился: Луноликий и сам должен был оказаться на этом шаре детской веры. Ему пришлось тяжелее, чем остальным детям, но он всё выдержал. И принял свою гибель как то, чего долго ждал. А они, Хранители — уйдут вслед за ним, совсем-совсем скоро. Но только не хочется, и не только из-за того, что дети останутся без них.

Просто хочется жить.

Рядом с Северянином открывается портал, и из него вылезает Пасхальный Кролик. Не теряя ни мгновения, Хранитель заталкивает опешившего друга обратно и сам уходит вслед — лишь бы не видеть светлячки.

* * *

— …Никогда, никогда не сдаваться. Ветер ещё вернётся, сдует с родных краёв мрак, найдётся тот, кто прогонит с небес тучи. Ещё засияет луна, ещё успокоится солнце. Исчезнут кошмары, уступят дорогу прекрасным грёзам. Всё всегда возвращается. И те, кто потерялся, тоже вернутся. Правда ведь, Джек?

— Правда, Эмма.

— …Я не ем, не сплю, мне не холодно, не жарко. Мне только очень грустно и страшно. А что если я окажусь совсем не той, за кого ты меня принимаешь? Видишь, я даже разговариваю не на свой возраст. Вроде. Так должно быть?

— Это неважно. Ты всегда для меня будешь любимой сестрёнкой.

— Джек, а из-за меня произойдут ужасные вещи, да?

— Ты что! Никогда не говори так.

— Джек, а ты меня никогда-никогда не оставишь?

— Ну что ты. Такого не случится. Я обещаю.

Джек и Эмма болтают, сидя друг напротив друга, а Кролик с Феей глядят на это и умиляются. Трава, покрытая инеем, будто оживает от этой беседы, качается без ветра. Река скрипит льдами, и девочка, будто ошпаренная, оглядывается в её сторону. Взмахивает рукой — и лёд крепчает. Лицо Джека перестаёт быть напряжённым, и он в своей манере корчит Эмме рожицы, рассказывает шутки, и девочка смеётся, пробуждая Долину ото сна.

Хранитель Надежды на ушко говорит Зубной Фее:

— Она возвращает чудеса! Вот уж бы не подумал, что такое возможно. Выходит, мы обвиняли Джека за спасение?

— Как он счастлив, — вздыхает она и обнимает себя за плечи. — Я бы хотела, чтобы он всегда был таким.

Пасхальный Кролик усмехается и легонько пихает её в бок, показывая на её опущенные крылья:

— Для этого ещё найдётся время, не переживай.

— Ох, ребята, я так не думаю.

Северянин появляется внезапно, но Фея с Кроликом и не вздрагивают, а лишь накидываются с расспросами, где он был и что делал. Когда он рассказывает, что случилось с Луноликим прямо у него на глазах, шерсть Пасхального Кролика седеет, а Зубную Фею перестают держать колени. Втроём они глядят на весёлых Джека и Эмму, и комом в горле стоит важная новость.

И только когда Джек хмурится, обернувшись на их пронзительные взгляды, они решаются.

Хранители знают Джека лишь пару лет, и сейчас настала та самая пора узнать его с новой стороны. Глаза его мутнеют, как у погибшей рыбы, руки сжимаются в кулаки. Он кричит, и вновь Долина умирает, уходит волшебство. Поняв, что натворил, он падает на траву и закрывает лицо.

Фея осторожно берёт Эмму за руку. Девочка не хочет уходить от Джека, тянется к нему, но он кажется Хранителям слишком неуправляемым, чтобы с позволить ей с ним говорить. Кролик с Северянином и сами с трудом подбирают слова, чтобы его утешить, а Джек лежит ничком и дрожит.

— Луноликий был ему как родитель, я знаю, — объяснила Зубная Фея Эмме, не сводящей с Джека глаз. — Он для всех нас таким был, но Джек младше нас всех, и готов был узнать такое меньше, чем мы.

— Мы все не готовы, — возмущается Пасхальный Кролик, и Зубная Фея глядит на него по-волчьи. — А, ну да. Слова сочувствия и всё такое. Ну тогда не буду вам мешать.

Пасхальный Кролик подходит к Джеку и садится радом с ним. Тот открывает лицо и глядит на него с самым траурным выражением — глаза красные, губы дрожат, дёргаются. Пасхальный Кролик думает, как бы ему самому не сорваться, и хлопает Джека по спине:

— Я знаю, дело не только в Луноликом, да? Мы все это знаем, — совсем негрубо говорит он, и Джек хмыкает, светлея взглядом:

— Вы всегда видите меня насквозь. Я… кажется, сделал большую глупость. Как мне исправить то, что я натворил, ребята? Как вернуть Луноликого?

Хранители подсаживаются к Джеку и разговаривают с ним, как до наступления тяжёлых времён, почти непринуждённо и без упрёка в голосе.

— Мы справимся, мы всегда справлялись. И тебя не оставим, — улыбается Зубная Фея, неуверенно сжимая ему руку. Джек вздрагивает, но никак не успевает на это ответить, как Песочник щёлкает его по носу и создаёт над головой песочную улыбку. Северянин, рассказав, что передал ему Луноликий перед гибелью, пожимает плечами:

— Может быть, он имел ввиду Кромешника? Этот плут такой же древний, как и я, и обид у нас друг на друга накопилось предостаточно.

Песочник с решимостью мотает головой, напоминая рисунком про погром в магазине живых игрушек.

— Конечно, это неспроста. Не отверженная же поклонница Светлана, что напала на тебя тогда? — хихикает Пасхальный Кролик и вновь заслуживает от Зубной Феи хищный взгляд. — А теперь серьёзно: это ты с ней заключил сделку? Тогда интересно, с чего же она с Кромешником дружбу ведёт.

Джек затрудняется с ответом. Хранители устают ждать, когда он наконец собирается духом, чтобы рассказать всё, что помнит о той стычке в магазине живых игрушек, как Эмма нападает на них снежками.

— Хватит болтать, идёмте скорее же спасать ваших детей! — кричит она, подбегая к Северянину и заглядывая ему в глаза. — У вас очень классный тулуп, — и ждёт от Джека одобрения, правильно она сказала новое для неё слово или нет. Джек поднимается, оглядывает всех: Песочника, Северянина, Пасхального Кролика, Зубную Фею, потупившую взгляд и прячущую руки за спиной, и Эмму. Она улыбается, а её золотой песок блестит, как снег вокруг — чернота прошла.

Джек набирает воздуха полную грудь:

— Спасибо вам всем. Я никогда не думал, что у меня будет такая замечательная семья, как вы. В последнее время у нас были… разногласия? — они с Северянином чешут затылки. — Но вы всё равно, как бы на меня ни сердились, не оставили меня. Это правда, что мечты сбываются. Я всегда о вас мечтал. Интересно, когда я был ещё маленьким мальчиком, загадывающим подарок на новый год, я знал, что меня будет наставлять Санта-Клаус? А когда ложился спать, что буду учиться у самого Песочного Человека? Класть зубки под подушку, что познакомлюсь с Зубной Феей? Искать яйца на Пасху, что подружусь с Пасхальным Кроликом?

Пасхальный Кролик не остаётся в стороне:

— А знал бы я, что моим другом станет самый безответственный, себялюбивый, разгильдяйский и… в общем-то, замечательный Ледяной Джек.

— Слова очень красивые, ребята, но Эмма права, дети ждут, — Северянин ищет в карманах портал, и Песочник ловит его, когда тот выскальзывает из рук Хранителя Детства. Пока другие Хранители возятся, Зубная Фея с большей нерешимостью, чем раньше, спрашивает у Джека:

— В одно время мне показалось, что мы понимаем друг друга.

— Мы понимаем, Фея, — Джек отвечает торопливо и сбивчиво, будто давно готовился к этому разговору. — Но всё-таки кое-что ты не смогла во мне узнать. Я люблю детей, мне нравится с ними играть, нравится быть Хранителем — и ты нравишься, но это вроде бы не то, что ты ждёшь. Я… я сам надеялся, что это то, но это не то.

— Эх, да…

И Зубная Фея исчезает в открывшемся портале с таким видом, что её только что разорвало на части. Хранители вовсю глядят на Джека: Северянин — с удивлением, Песочник — с жалостью, Кролик — с осуждением. А самому Джеку вдруг становится легко, будто он сам для себя наконец понял, о чём говорил Фее. Он берёт Эмму за руку и отправляется в портал.

Долина Надежды, на которой за пару часов побывали и радость, и горе, накрывается тьмой. Снег чернеет, как весной, и тает. Всё увядает и мертвеет, и даже каменные изваяния, к которым начала было возвращаться жизнь, вновь замирают.

Во мраке щурятся жёлтые глаза и пропадают, как только закрывается портал.

* * *

Мир, кажется, всё ещё не ощутил перемен. Небо мечтательно укрывается облаками, а земля крутится под ногами — вся непредсказуемая и неожиданная. Идеальные дети вылезают из кроватей и, наспех покушав и выслушав воспитательные лекции от родителей, бегут кто в детский сад, кто в школу. Но таких — пока не родилось, так что каждый с трудом отрывается от подушки, бредёт по дому, потерянный, и с неохотой отправляется туда, куда его заставляют идти каждый раз день ото дня. Начало сентября не вызывает восторга.

Хранители свято ценили право детей на образование — чего сами в своё время толком в детстве не получили, но именно сегодня они решают нарушить свой маленький закон не отвлекать их от необходимых повседневных дел.

Никто не может усидеть на занятиях — то снег в сорокоградусную жару примагнитит всех к улице, то пасхальные яйца попадаются под ноги, то под деревьям находятся рождественские подарки. А те, кому посчастливилось лишиться молочного зуба накануне, хвастаются перед друзьями, что нашли и монетку под подушкой, и горсть вкуснейших конфет. От них не болят зубы, а даже наоборот, здоровеют.

Люди не могут найти себе места от стольких чудес. На газетах появляются удивлённые заголовки, на телевидении показывают репортажи, изучающие эту аномалию.

Джейми возвращается с занятий домой медленными шагами. Он ждёт чуда, но когда оборачивается на своё имя, то вздыхает: это Софи догоняет его. Юноша спрашивает, почему она так долго была в школе, что возвращается в то же время, что и он, а девочка — почему он вновь идёт один.

— У друзей иногда случаются ссоры, Софи. Жаль, что хорошо ссориться я не умею.

И как бы девочка ни выпытывала у него, что случилось, Джейми молчит. Её сердят бесконечные печальные вздохи брата, и только она собирается устроить ему словесную взбучку, как они уже заходят во двор дома — и чуть не поскальзываются на льду.

Джейми и Софи, ещё не увидев, кто это им подаёт руку, уже сияют от радости.

— Джек! — хором восторгаются они, и он со смехом долго обнимает их и спрашивает, как дела.

Они чувствуют себя почти окрылёнными, когда ещё замечают Северянина, протягивающего им две подарочные коробки, Пасхального Кролика, отдающего честь, Зубную Фею, улыбающуюся во все тридцать два и Песочного Человека, дующего на них прекрасными снами.

Они уже было начинают обычный дружеский разговор: «Что вы здесь делаете?», «— Да так, мимо пролетали, решили навестить добрых друзей», как Джек прерывает их и с видимым волнением объявляет:

— Джейми, Софи, я хочу познакомить вас с моей сестрой — Эммой.

И из-за его спины робко выглядывает песочная девочка, нечаянно выпустив пару снежинок. Джейми удивляется:

— Сестра? И… так она тоже умеет делать зиму?.. — и тут же берёт себя в руки. — То есть, прости меня, Эмма. Приятно познакомиться, — он назвал своё имя и имя своей сестры. — Сегодня настоящий день чудес!

— Да-а-а, поверь, он будет самым чудесным днём в твоей жизни. Я бы даже сказал, последним чудесным днём, — говорит Пасхальный Кролик, и Зубная Фея отводит его в сторону:

— Это он шутит.

Песочник многозначительно глядит на Джека и тоже отходит, а Северянин следует общему примеру, бросая:

— Пора бы объясниться, он же твой лучший друг и должен знать.

Эмма как по плану зовёт Софи к себе и показывает снежные трюки, которым сегодня научилась по наставлению Джека. Она даже набирается смелости кинуть снежком в прохожего взрослого, и Софи слышит не самые лестные слова в свой адрес — настоящую виновницу-то он не видит. И пока они смеются над тем, что случилось, атмосфера нагнетается: Джек всё топчется вокруг да около и не может сказать то, зачем пришёл.

Джейми берёт инициативу в свои руки:

— У меня тоже есть то, о чём мне нужно с кем-то поговорить. Очень. Вот только я не знаю, с кем. Можно, тебе? Так вот. Сегодня я круто поссорился с друзьями — мы наговорили друг другу таких гадостей, что мне до сих пор кажется, что какие-то гадюки ползают в моём животе. И всё получилось из-за того, что Куколка сказала, что я ей нравлюсь. Все это слышали, уже женили нас, а я просто не мог ответить. Мне казалось, что я влюблён в неё — но сегодня, когда я представил, как же это мы будем дальше вместе — так и сказал, что не хочу, не готов. Всё это… слишком скучно что ли. Ребята начали что-то орать про высокомерие, а я не смог придумать, что ответить и ушёл. И теперь этот разговор преследует меня. Почему я ничего не сказал им? Теперь меня считают трусом, а я просто больше не хотел никого обидеть.

Джек протяжно вздыхает и мельком глядит в сторону Зубной Феи. Она хихикает над шутками Пасхального Кролика, но всё равно выглядит опечаленной: сгорбившаяся, с опущенными крыльями и кулаки сжимает.

— Они поймут тебя, попробуй всё объяснить как есть, — наконец отвечает он. — Со мной такое случается в сотый раз, но объяснение придумать сложнее и сложнее. Может быть, мы просто созданы не для этого, а для чего-то другого? А с друзьями вы уже через многое прошли. Они за тобой в огонь и в воду пойдут, хоть иногда и кажутся жутко занудными и упрямыми и будто у вас ничего общего нет. Береги их, они ведь тоже — твоя семья.

— Джек? — хмурится юноша. — Таким серьёзным я тебя никогда не видел. Что случилось?

Не успеет Джек ответить, как из-за угла появляется Кромешник.

Пафосный дым вокруг него развевается, и Повелитель ночных кошмаров показывает победную улыбку. Он взял с собой только одного кошмара, и теперь он выпускает из носа пар, готовясь накинуться на врагов хозяина.

А Кромешник прекращает волшебный снегопад Эммы и начинает свой. Бьющий в лицо, доводящий до слёз буран. Повелитель ночных кошмаров не упускает возможности лишний раз похвалиться перед Джейми посохом, который раньше принадлежал его другу.

— Времена меняются, не так ли, мой дорогой мальчик? — Кромешник будто сам готовится к хищному прыжку, и Хранители загораживают Джейми, Софи и Эмму собой. Тот хмыкает: — О, ну что вы, я на него не в обиде. Я пошутил. Я тот ещё шутник, кому как не вам, мои добрые старые друзья знать это. Ох, как жаль, что ваше время на исходе и вы так и не увидите, как мир померкнет, как страх завладеет каждой крупицей этой гнилой земли.

Хранители не ожидают, что кто-нибудь вступится за них кроме Джейми с сестрой, но тут Эмма делает навстречу повелителю ночных кошмаров смелый шаг и гордо поднимает голову:

— Мир никогда не померкнет!

— Луноликие вы лучики, вы посмотрите, сама наивность, — будто бы устало вздыхает Кромешник и замирает, присмотревшись к «дичи»: — Мы с тобой ещё встретимся, милая добрая девочка. В интересах Джека запудрить тебе мозги о том, как ты ему дорога, до того, как это произойдёт... Оу, Джейми, а ты чего так на меня смотришь? Хранители опять тебе не сказали самого главного, ая-я-яй… Ну я тебе помогу, не впервой. Скоро их не станет, Джейми. Хранители обратятся в прах, как все их помощники, до рассвета. И ты останешься один-одинёхонек, и никто тебя не защитит. А я, поверь, не забыл, как ты мне помешал исполнить мою мечту. А мечты же — святое, правда? Они должны исполняться.

Кромешник исчезает из виду так же неожиданно, как и появился. Его кошмар ударяет на прощание легковушку матери Джейми и Софи, и она выскакивает на улицу, как ошпаренная, осматривает вмятину и гадает, кто это натворил и что теперь делать. Она зовёт детей в дом, вызывает эвакуатор, но даже когда он подъезжает и забирает машину, Джейми всё ещё стоит на месте и не двигается.

Он знает, что сейчас ему лучше не говорить с Хранителями, которых видит не всякий — люди могут подумать о нём не лучшее. Но юноша и без слов неплохо справляется — осуждающий, разочарованный и жалостливый взгляд пронизывает Джека.

— Знаю, ты сейчас думаешь, как мы могли довести всё до такого, — бормочет тот, пряча глаза. — Но ты справишься. И дети справятся. Чудо же не исчезнет совсем, просто нас… заменят. Эмма будет новой Хранительницей.

Пасхальный Кролик нервно перешёптывается с Хранителями: «Да какая из неё Хранительница, она же ещё ничего не умеет. У неё не голова, а пластилин. А если, когда мы уйдём, её под крыло возьмут не самые добрые духи? Как ей без наставника? Тоже мне, нашёл Джек выход!».

Зубная Фея возражает: «Но она же хорошая! Я уверена, что со всем разберётся. А Джека ты не осуждай, он же новичок, не привык держаться против сладких обещаний наших врагов».

«Да ты что, до сих пор его защищаешь?! Северянин, а ты чего молчишь? О-о-о, он впал в глубокие раздумья. Всё, больше нам его не видать. Песочник, и ты туда же? Да о чём вы думаете, ребята!»

Вечер впервые кажется Джеку холодным и липким, как только что выловленная рыба. А ещё чешутся кулаки — вот бы дать Кромешнику как следует — и очень болит голова. Джейми, не дожидаясь ответа, уходит в дом и громко захлопывает дверь.

Джек остаётся под фонарём, рассматривает то место, куда должно отбрасывать его тень, и пытается осознать то, что только случилось. Ему даже обидно, что друг так странно отреагировал на трагичную новость. Почему он всё время думает, что Джек ему что-то должен? Они же ровесники! Правда, это если не считать пару сотен лет, которые Хранитель Веселья провёл в скитаниях по миру.

— Ну и отлично. Ну и поговорили. Ну и попрощались! — громко выкрикивает Джек, и в доме опускают шторы и выключают свет. На миг в окне показывается растерянная Софи, но Джейми с сердитым видом отводит её назад.

— Он злится, потому что думает, что если бы не Кромешник, то ничего бы так не узнал, — Зубная Фея осторожно касается плеча Джека. — Он всё поймёт.

— Давайте возвращаться, — сипло отвечает Джек. И, оборачиваясь на дом, шепчет: — Простите меня.

С Эммой за руку они исчезают в портале. И Хранители — следом.

* * *

Джейми всегда мечтал стать частью большой-большой истории. Так, чтобы о его подвигах слагали легенды. Но чем старше он становится, тем меньше верит в это. А сегодня он окончательно понял, что этому не бывать.

Юноша не слушает ворчания сестры, что это он весь такой психованный, а Джек ни в чём не виноват. Он выставляет её из комнаты и задвигает шторы, нарушив традицию перед сном глядеть на ночное звёздное небо и делиться с луной впечатлениями от прожитого дня. Джейми не видит ни звёзд, ни той же луны, а лишь зловещее сияние за тучами.

Он выбрасывает свежие фотоснимки в мусорное ведро, выключает телефон и, плюхнувшись на кровать, поворачивается к стене.

Когда он слышал выражение «тоска сжимает сердце», то корчился от такого сравнения. А теперь ощущает это на себе вполне явно. Будто холодные пальцы с длинными ногтями сжимают грудь, и она ноет, болит, колется.

Джейми слышит, как по комнате гуляет ветерок, как призрачные пальцы гладят его по голове, а он и пошевелиться не может. Но не потому, что ему страшно — Джейми знает, что, скорее всего, это он спит. Что-то отняло у него силы, и теперь он беспомощен.

Он видит перед закрытыми глазами образ хрустальной куклы. Она протягивает ему своё сердце, держась за дыру, что осталось у неё в груди, и рассыпается на миллионы осколков.

— У тебя будет история, — слышит он голос. — Но у всего есть своя цена.

Джейми вскакивает с кровати.

Лунный свет проливается в его комнату как ни в чём ни бывало. Юноша помнит про новолуние, про то, что вот-вот произойдёт с Хранителями, но когда проверяет небо, взглянув ещё раз в окно — луна кажется ему совершенно нормальной и обычной.

Джейми вздыхает: сбылся самый страшный его кошмар. Он подвёл Джека, и как бы теперь юноше не хотелось взять свои обидные слова назад, ничего поделать уже нельзя.

Он горестно вздыхает на кровати и проваливается в забытье, больше не видя снов.

— Прекрасно, — провозглашает Светлана, обратившись из блика на оконном стекле в человека. — Кромешник, ты очарователен.

Повелитель ночных кошмаров выползает из-под кровати и с брезгливостью оттряхивается:

— Повезло тебе, что за такую грязную работу я беру так мало.

— Обойдешься и тем, что я не позволила тебе сгинуть.

Кромешник зыркает на неё и сжимает кулак, будто сдерживая в нём всю злость на Светлану на потом. И пока она прохаживается по комнате его заклятого врага, Кромешник склоняется над Джейми и лёгким движением руки насылает кошмар о том, как Джек рассыпается на пылинки, протягивая к нему руки.

Юноша корчится во сне.

— Так странно, что его сновидения до сих пор подвластны мне, — шипит Кромешник, любуясь на мучения спящего Джейми.

Светлана то ничего не говорит, то вдруг бормочет себе что-то под нос. Окна распахивает ветер, и Кромешник запутывается в шторах. Когда он справляется, то Светлана уже держит в руках Хрустальную Куклу с дырой на том месте, где у людей бывает сердце. Она возится с ней, как с маленькой, ласково поправляет волосы, которые вовсе невозможно поправить, они ведь хрустальные. Глядит на неё — долго и пристально. И даже зажигает в её груди маленькое солнце.

Кукла открывает глаза и с отчаянием бьёт Светлану слабыми руками, брыкается.

— Это ты всё это с нами сделала! Как ни стыдно, ведь ты была за нас в ответе! Твоё сердце…

Светлана вынимает солнышко, и кукла перестаёт махаться, как ветряная мельница. Она вновь лежит в её руках как неживая, словно самая обыкновенная игрушка — если не вспоминать, из чего она сделана. Светлана щёлкает пальцами, и Хрустальная Кукла пропадает.

— Что, кто-то очень нехороший посмел разбить сердце дочечке Солнца? Это хотела сказать твоя марионетка? — хмыкает Кромешник.

Светлана вцепляется взглядом в посох в его руках и скалится:

— Тьма не помогла. Куклы всё ещё стоят на своём.

Кромешник присаживается на край кровати, пару раз потешается над Джейми, который с этим ничего не может поделать — только кричать во сне и обливаться потом. И когда звёзды утягиваются на небесном полотне поуже, то он с серьёзным взглядом задаёт вопрос Светлане:

— Ты не понимаешь, что творишь, да? Ха-ха-ха… Печально, наверное. Ну, я тебе помогу. Вижу, какая-то сила мучает тебя — может, смогу помочь в обмен на то, что спасла мне жизнь?

Светлана хохочет и мотает головой. Кромешник про себя признаётся, что было бы лучше, если бы она на него накричала, побила, но не посмеялась над первым за сотни лет искренним предложением о помощи. Яркий свет ослепляет его, и Светлана сбегает на улицу солнечным зайчиком.

Кромешник глядит на небо, представляя его совсем пустым, и, наклонившись к Джейми, шепчет:

— Ты у меня поплатишься тогда за то, что не поверил в страх. Сейчас, вон, веришь. Вы все верите.

Тень сползает с Джейми, словно шёлковое одеяло, и скользит из дома.

Когда он просыпается, то долго не может перестать дышать, как после пробежки стокилометровой дистанции и держится за сердце.

* * *

Что свет, что тьма — мир так запутался их отличать, что теперь без проблем пропускает обе. От волшебной луны откусили всё, что только можно было. Остаётся только дом, только видимость дома — а жителя больше нет.

Но чудо никогда не исчезает. А Луноликий витает в воздухе после дождя, в шёпоте полей, беге бурной реки.

Только бы кто заметил.

Осенью время готовится к спячке. Оно не избегает судьбы, и напоследок кормит мир нежными лучами бабьего лета. Желтеющая трава наслаждается последними капельками тепла, сереющее небо — солнечными объятиями. Когда бабье лето уходит, всё становится другим. Месяца окрашиваются в пурпурный цвет, пахнут уютом и домашними пирожками и покрываются тонкой корочкой льда.

Портал выбрасывает Северянина и Песочного Человека на поляну, где похозяйничал огонь. Закат прощается, залезая под облака, как под одеяло, и Хранители с ужасом глядят в небеса. Всё хорошо, спокойно, но звёзды вылупились, а Луноликого так и нет.

Хранителям хотелось верить, что эта беда с ним — только шутка, только всё-всё напоминало, что это на самом деле. Силы покидали их — и Хранители явились сюда, зная, что, скорее всего, не вернутся.

— Где Светлана? — спрашивает Северянин, держась за голову. — Так болит, просто сил больше нет. Сейчас бы Чайковского послушать… Что, ты так на меня смотришь? Удивился, что я не взял остальных? Песочник, да ладно тебе, мы с тобой — самые старые, нам терять нечего, да? К тому же, — он шепчет, наклонившись к Хранителю Снов, — если что пойдёт не так, ты сможешь защитить нас. Я, как видишь, не в форме.

Песочник медленно кивает и бегает взглядом по безжизненной поляне. Он с сожалением поднимает то, что осталось от лилий и тихонько сдувает пепел.

— То же самое случится и с тобой, берегись! Ох, Северянин, ты всё-таки пришёл, да ещё и не один, как я посмотрю?

Светлана, возникшая из ниоткуда, смеётся, делает взмах рукой и заключает Хранителей в огненное кольцо. Северянин пытается прорваться сквозь него, и хоть пламя его не обжигает, вот надежду из души вытягивает — и Хранитель Детства падает на колени. Песочник похлопывает его по спине и помогает не свалиться совсем.

— Вообще у меня были счёты только с тобой, и других Хранителей я трогать не собиралась, — она выразительно смотрит на Песочника. — Но вы сами на то пошли. Без обид, просто по-другому я не смогу сделать детей счастливыми. И поэтому вы должны исчезнуть.

— А тебе какое до детей дело? — искренне удивляется Северянин. — Откуда ты вообще взялась, м? Свалилась, как снег на голову. Что ж тебе у Солнца не сиделось, много ты понимаешь!

Её пышная юбка качается туда-сюда, а волосы цепляются за ветер.

— Ха, ты злишься на меня? Это я должна злиться! Столько лет держалась в тени, решила, что не должна мешать вам работать. Да вы хоть знаете, кто я? Вот именно, никто и не знает! Я, я создала магазин живых игрушек, не так давно, что вы даже не были в курсе о его существовании, пока ваш любопытный Ледяной Джек не заметил мою живую игрушку у одного из своих подопечных, не проследил за ней и вам всем не рассказал. И вместо того, чтобы нормально выяснить, у кого спрашивать разрешения, чтобы хозяйничать в моём магазине, вы распускали о нём дурные слухи. Рыли норы к нему! Терпеть не могу, когда мои вещи трогают без спроса. Вы давно меня бесили, но вдруг я окончательно поняла, что так больше продолжаться не может. Вы у меня поперёк горла застряли. Все знают про вас, но никто — про меня. А ведь я не хуже. Но вы сегодня исчезнете, исчезнете, исчезнете из моей жизни навсегда!

Светлана хлопает руками и кажется болезненно счастливой. Ночь накрывает землю, и Северянин глядит на Песочного Человека виноватыми глазами. Он твердит, что она-то права, ругает себя, я Песочник и не знает, как это остановить. Хранитель Снов с опаской посматривает на огонь, и ему совсем не хочется обжечься, ведь тогда и его надежда покинет, и предупредить других Хранителей будет уже некому. Он, пока Светлана отворачивается, ищет в карманах у Северянина порталы.

— Не напрягайся, Хранитель Снов, — говорит она, не оборачиваясь. — Я избавилась от всех порталов, чтобы вы мне не мешали. Сбежать не получится. А впрочем… ты проваливай, Песочный Человек. Я же сразу сказала, что ты тут лишний. Да и всё равно твоя судьба, как и всех Хранителей, предопределена. Сегодня вы все разуверитесь в себе.

Песочника попреки его воли выбрасывает из огненного кольца, и он едва успевает сотворить песочное облако, чтобы не упасть. Северянин глядит на него жалостливыми слезливыми глазами, так, как никогда ещё не смотрел. Хранитель Снов не желает мириться с тем, что сделала с сильным Северянином Светлана. Он из-за всех сил с ней борется: посылает песочные стрелы, бьёт хлыстом, травит на неё сны. Но что бы он не предпринял, всё обращается в прах. В конце концов, Светлана швыряет его неведомой силой в никуда, и Северянин остаётся один. Не поднимая головы, он говорит:

— Да, ты победила, и эта ночь — наша последняя. Но что же ты будешь делать потом?

Голос у него звучит жалким, и это пугает Хранителя Детства. Он вздрагивает, и из глаз катятся слёзы.

Светлана крутит пальцем у виска:

— Ты что, Хранитель, совсем уже? Ничего я не буду делать. Можно будет отдохнуть, наконец, вернуться домой, к солнышку. Это мой ему подарок. В мире будет только оно, а дети… дети всегда будут взрослыми. Это же так прекрасно! Никогда не ошибаться, не верить во всякую чушь, — она выразительно смотрит на Хранителей. — Эх, так хорошо, что я тебя поймала!

Светлана бесстрашно садится на край обрыва и машет ногами, качает головой и весело напевает. Северянин щурится, понимая, что Светлана — не совсем та злодейка, какую он ожидал увидеть. Он нечаянно ещё раз обжигается о безнадежное пламя, и едва может теперь держать спину.

— Пожалуйста, давай поговорим, как люди. Не надо этого всего, — еле как выговаривает он.

Светлана хихикает и даже не оглядывается:

— Даже интересно следить за тем, как мучаются твои предатели. Я ведь, когда маленькая была, звала вас. А вы не пришли.

На Северянина будто ушат холодной воды выливают. Он вздрагивает, даже будто забывает, что силы покидают его, выпучивает глаза:

— Так ты же гораздо старше нас, как я знаю. Все дети Солнца старше нас. Так как мы могли к тебе прийти, если нас ещё не существовало?

Светлана так тяжело и так искренне вздыхает, как маленькая обиженная девочка, что Северянин не верит ушам:

— Вот именно! Вас даже не существовало!

— Да ты издеваешься, — Хранитель Детства беспомощно бьёт себя по лицу. — Та-а-ак… И что же случилось у тебя там, в далёком-предалёком детстве?

А Светлана немного отползает от обрыва и продолжает любоваться царствованием ночи. Светлячки путаются в её волосах, и почему-то именно сейчас она взаправду напоминает Северянину ребёнка, мечтательно выжидающего у неба чуда. А потом она начинает говорить, и он вновь испытывает к ней, мягко говоря, сильную неприязнь:

— Мой отец оказался в беде, и никто ему не помог, хотя сам он всегда всем помогал. Мать этого не выдержала, и я осталась одна. Уж столько я молила белый свет помочь мне хоть чем-нибудь! Вот бы ангел спустился с небес, твердила я, тихонько плача, лишь бы не услышали строгие хозяева. Да, мне пришлось опуститься до того, чтобы работать на других людей! Я, дочь великого героя — и даже не в поломойках, не в горничных. А, подумать жутко, следила за кошмарами. Ненавижу их, они забрали моего отца… Молила, а в итоге что? Солнце взяло к себе, и бац! — обитала там безвылазно много-много-много-много лет. Здорово, конечно, но жизнь эта… у Солнца… тесно нам. Я хочу, чтобы мои сёстры и братья тоже смогли быть на земле.

Северянин едва ли слушает то, что она говорит. У него рассыпаются ладони, а она читает монологи.

— Ты очень любишь говорить, — хмыкает он. — Кромешника напоминаешь. Но я так и не понял, что лично я тебе сделал.

Слова эти Светлану волнуют, и она вскакивает, подлетает к Северянину, тушит огненное кольцо и вплотную приближается к Хранителю Детства:

— Так что, ты хочешь сказать, я сама во всём виновата?

— О, Луноликий… Ты, девочка, меня не слышишь.

Светлана хмыкает и отходит назад к обрыву. На небе рождаются первые звёзды, и она возводит руки, словно представляя, что гладит их.

— Ты не поймёшь, но ты ещё не появился, а я уже верила в тебя всю свою ту, прошлую жизнь, Николас.

— Как же ты похожа на Кромешника… — ещё грустнее и протяжнее вздыхает Северянин и уже не чувствует ног.

Светлана усмехается:

— Точно. И как вы поступили с Кромешником. Разве так можно? Бессовестные. Загнали под землю, пусть себе гниёт там.

— А за что… ты с Джеком так-то? Он-то на этот раз что тебе сделал?

— Да ладно, ты всё ещё печёшься о нём, несмотря на то, что он с тобой сделал? О, да ты расстраивайся. Обнять тебя что ли?

Она заключает Северянина в объятия, стискивает из-за всех сил, наигранно шмыгает носом и шепчет:

— Как же это трогательно, позволить мне погубить тебя самой. Вот уж спасибо. Джеку передам от тебя привет.

Только она сидела с Хранителем, считая на небе звёзды — и вот она уже одна разрывается от хохота, а ветер относит к луне пыль. Это было легко — раздавить душу того, кто и так раздавлен. Даже крепких объятий достаточно.

* * *

Память — интересная вещь. Когда — дар, когда — проклятие. Она щекочет нутро скользкими щупальцами, и всё, чтобы от неё нельзя было просто так взять и отмахнуться. Можно подговорить совесть, чтобы спрятала память, скомкала, раздавила — вот только она всё равно вернётся, разгорячённая, яростная и задаст жару в самый ответственный момент.

Джек чувствует, ему ещё придётся ответить за сделку с совестью, но парадокс в том, что он и сам теперь не помнит, что такого сделал, за что ему противно видеть в зеркале своё отражение, за что он грызёт пальцы, за что ходит, как брошенный птенец, ожидающий пинка.

Но что-что, зато он не чувствует себя исчезающим. Друзья — Зубная Фея и Пасхальный Кролик — хорошим самочувствием похвастаться не могут и слоняются по дому Северянина в панике, но всё ему, Джеку, кажется как-то глупо и бессмысленно.

— Где же Северянин?

— И Песочник! Куда они подевались!..

— Джек, ты их отправил куда-то, скажи нам, куда, мы отправимся следом!

Джек переводит взгляд с растерянной Зубной Феи на сердитого Пасхального Кролика и подводит палец к губам.

— Не нужно так кричать. Вы что, не видите, Эмма спит? — шепчет он и гладит по голове девочку, которую держит на руках.

— Но она не проснётся в любом случае! Она под действием сонного песка, вы же с Песочником сами её усыпили, чтобы она отдохнула! — назло кричит Кролик. — Где ребята?

— Ты ведёшь себя по-детски, но разговариваешь как тот кенгуру, который постоянно получал от меня затрещину. Я не посылал их никуда, понятно? Я вообще плохо помню наш разговор после того, как мы вернулись от Джейми. Северянин, наверное, как всегда сыпал нравоучениями, а Песочник поддакивал.

— Ты что такое несёшь? — Пасхальный Кролик хватает Джека за шкирку и с презрением говорит ему в лицо: — Оборванец!

Джек, как самое хрупкое сокровище, кладёт Эмму на кресло и укрывает пледом. И когда встаёт напротив Пасхального Кролика, делает вид, будто и впрямь рассматривает свою испорченную одежду.

— А ты как был девчонкой, ею и остался. И стой, не надо так на меня смотреть, ты слишком смешон со своей шерстью дыбом, чтобы кого-то запугать! После победы над Кромешником мы вроде как нашли общий язык, и потом всё было отлично. Но я так и знал, Пушистик, друзьями нам никогда не стать.

Хранитель Надежды не дерётся или хотя бы не отвечает, а отводит разочарованный взгляд и пятится:

— Вот, значит, как. Спасибо, что сказал, что на душе лежало. А я-то… «Пушистиком» меня назвать!.. Н-да…

Зубная Фея не смеет и пошевелить крыльями. Она и дотрагивается до Джека с опаской:

— Джек… Почему ты стал таким?

Хранителям на миг кажется, будто они пробудили в Джеке что-то прежнее, настоящее, доброе — он глядит на них с раскаянием, весь дрожит и будто бы хочет сказать важное, но что-то ему мешает. Но через мгновение взгляд леденеет, и Джек только и знает, что следит, не угрожает ли что Эмме.

— Это всё опять ты, пародия на друга, Северянин с Песочником пропали из-за тебя, -Пасхальный Кролик делает шаг вперёд, закрывая собой Зубную Фею. — Но зачем, мы же и так скоро исчезнем?

— Ты умственно отсталый? Я же сказал, что не понимаю, что за бред ты несёшь, — фыркает Джек, небрежно махнув на него рукой.

Пасхальный Кролик с покрасневшими глазами кидается на Джека, и он здорово шлёпается о пол. Они крутятся по паласу, скидывая посуду, мебель и под конец чуть не сносят глобус со светлячками.

— Если вы не перестанете, я… я… я сотру все ваши воспоминания! — отчаянно кричит Фея, и их как током ударяет. Они прекращают драку, но глядят друг на друга так, словно в любой момент готовы опять сцепиться.

— И какого кенгуру я стал таким ответственным? — усмехается Джек, оттряхивая свой вконец истерзанный свитер. — Что теперь кому-то до воспоминаний?

— Джек, ты… ты уходи. Пожалуйста, — тихонько проговаривает у него из-за плеча Зубная Фея, и Джек, замешкавшись на мгновение, чтобы виновато взглянуть на неё, покидает их. Она и не может сдержать слёз, когда друг, о котором она думала, что неплохо его знает, хлопает за собой дверью со всей злостью. Пасхальный Кролик сжимает её руку и шепчет, вытирая с её щеки слезинку:

— Это ничего, Фея. Джек вернётся. Настоящий. А это чудище больше тебя не обидит. И раз уж сегодняшний вечер — наш последний, давай вспомним то, что с нами случалось за все эти годы?

И они рассказывают друг другу истории, сидя у основания глобуса, невесело шутят, неубедительно смеются и считают светлячков. Правда, Фея всё беспокоится, как же там старшие Хранители, но после того, как Кролик ей говорит, что найти друзей у них нет никаких шансов — сдаётся. Пасхальный Кролик едва держится на ногах, а Зубная Фея не может летать.

— Детей только жаль. Как с ними обойдутся, кто защитит? — задаётся Хранительница Воспоминаний, держась за сердце.

— Даже Хранителям нужно было когда-то уйти, — отвечает Кролик с опущенными ушами. — Они справятся, всё смогут и без нас. Я в них верю.

* * *

В комнате темно. Джеку приходит в голову, что не всегда темнота — это плохо. Он прежде не замечал, что тьма бывает тёплой-тёплой. Она может даже мурлыкать сказки на ухо, обещая ни за что предать его на растерзание солнцу.

— Вот так. И тьма бывает нестрашной, если это нужно ради спасения того, кто тебе дорог, Эмма.

Ему не хочется её отпускать. И он садится на широкий подоконник, прижимает спящую сестру к себе и шепчет:

— Даже окна приходится закрывать ставнями. Вдруг проскользнёт Светлана… Но мне кажется, здорово, что всё так вышло. У меня бы не нашлась ты. Хах… А Кромешник зря мою сестру обидел. Он поплатится за это, я обещаю. Знаешь, что я сделаю? Я поймаю его и выбью весь мрак из его непутёвой головы. Так же, как он хотел уничтожить мой прекрасный сон.

И когда Джек глядит на руки, ему на миг кажется, что на них — пыль, и становится жутко. Он чистит их о джинсы и пытается об этом забыть, наблюдая, как спит его сестра. Джек улыбается — а кулаки сжимаются сами по себе, и из глаз вот-вот выбегут слёзы.

По пробуждении Эмма хлопает удивлёнными глазами. Брат включает светильники, напевая весёлую песню, подсаживается на край дивана и складывает плед.

— Что-нибудь приснилось?

Искусственный свет расплёскивается по комнате, а Джек широко улыбается.

— Нет, — мрачно отвечает Эмма, щурясь от света. — Ого, ты что, прибираешься?

— Ну, а кошмары — ведь, судя по твоему виду, вот что тебе приснилось, — прибрать не сумел, — он со смущением откладывает сложенные вещи и предлагает ей вазочку с конфетами.

Эмма и взглянуть не думает на сладости, а так пристально смотрит на Джека, что по нему ползут ледяные узоры.

— Джек, пожалуйста, — говорит Эмма, отозвав холод. — Ты изменился. Мне кажется, нам с тобой нужно поговорить об очень важном.

Он словно догадывается, к чему она клонит, и нарочно роняет конфеты, собирает их, приговаривая, как же они весело провели бы время, если бы его у них было побольше.

— Сестрёнка, мы скоро исчезнем. Дети останутся одни, их защитить будет некому. Тоска слопает их, как червячков. А ты останешься. Ты будешь знать, как дарить им радость с той крупицей волшебства, которая у тебя осталась. Тебе даже учиться ничему не нужно. Ты — героиня, последний шанс детства.

Эмма с растерянностью опять мотает головой. Сочувствие и сожаление крутятся вихрем вокруг них, мешаются и оседают песочными слезами на темнеющем лице девочки. Она сжимает ладонь брата и повторяет: «Ты не исчезнешь».

Джек улыбается и гладит её по волосам:

— Пока ты будешь дарить детям счастье, пока не дашь моей силе пропасть зря, я буду жить, — и целует в макушку

Эмма хныкает:

— Но Джек, ты же и сам понимаешь, что я только твой сон. Я не смогу. Прости, я чувствую, что ради того, чтобы я сегодня была здесь, с тобой, ты пожертвовал многим. И я тебя очень прошу: пожалуйста, остановись. В тебе что-то поменялось. Твои глаза… они виноватые, на мокром месте. Мне кажется, ты и сам не понимаешь, что творишь что-то нехорошее. Если бы я могла понять, что же…

— Стой-стой-стой! Да нет же, всё со мной в порядке. Ну, для того, кто скоро исчезн… я неплохо себя чувствую. Не переживай, ничего такого я не делал. Так, хватит здесь сидеть и тухнуть, пойдём, прогуляемся до этому прямо-таки дворцу.

Когда Джек берёт Эмму за руку и тянет за собой, она не двигается с места:

— Только обещай мне, что из-за меня хотя бы самого себя не предашь.

Джек, кажется, совсем не думает перед ответом, а горячо соглашается, лишь бы девочка-сон не расстроилась:

— Обещаю.

Он показывает ей все закоулки обители Северянина. И то, где и как делали игрушки йети, смеётся, вспоминая, как проверяли на прочность их поделки непоседливые эльфы и как в Рождество Северянину помогали развозить подарки.

— Это Рождество будет ещё лучше, уж как-нибудь, а мы это сделаем! — вновь обещает Джек. — У нас всё получится, нужно только захотеть. А пока пойдём погуляем. Раз уж холод нам не страшен, нечего сидеть взаперти.

Эмма вздыхает — уж она-то не забывает, что Рождеству в этом году не быть.

* * *

Этой ночью хорошие сны до детей не долетают.

Песочный Человек после побега от Светланы попал в куда более жестокие руки. Как только Хранитель Снов достиг Северного Полюса, чтобы позвать на помощь, его там уже встречали — но не друзья.

Повелитель ночных кошмаров укрывался метелью, как одеялом, и принял заклятого врага с распростёртыми объятиями и довольной ухмылкой. Как бы Хранитель Снов не сопротивлялся, кошмарные нити тянули его вниз, к земле. Он путался во мраке, в злом снеге, бился, что было сил. Но Кромешник победил — и утащил его под землю за собой.

И вот Песочник сидит к клетке из сонного песка, вновь не может ничего с этим подделась, даже дотронуться до прутьев. А Кромешник расхаживает вокруг него, злорадствует, и пронзительный, трескучий хохот бежит от стены к стене.

— Как бы я хотел это запечатлеть на фотоснимке, мой добрый, верный товарищ. Жаль, с современной техникой не дружу, но, ты уж поверь, этот момент своей жизни я буду помнить всегда во всех красках.

Песочник скрещивает руки и сдувает кошмарную нить с головы, глядя на Кромешника исподлобья.

— Зря строишь из себя оловянного солдатика, Песочник. Ты стоишь на моём пути с самого начала, и сегодня, наконец-то, отстанешь навсегда. Ты только не бойся, о детках я позабочусь. Лучше вашего.

Из ниоткуда проскальзывает солнечный лучик. Он обжигает Песочника, вспыхивает яркий свет, и рядом с кошмарной тюрьмой появляется Светлана. Кромешник хочет её поприветствовать, но прежде, чем он что-либо успевает сделать, она взмахивает рукой и от Песочника остаётся один лишь песок.

— Этого даже проще было довести до края, — хмыкнула она, хлопая по рукам. — Предательство хорошенько сбивает с толку. Ха… Уж я-то знаю.

Можно было ждать, что Кромешник обрадуется свершившейся мести, да только он, напротив, будто демонами становится одержим. Рвётся к клетке, разрушает её щелчком пальцев и пересыпает песок с ладони на ладонь.

— Ты. Что ты натворила? — спрашивает он убитым голосом, даже не обернувшись. Светлана штопает солнечными нитями юбку и говорит так, будто они обсуждают непогоду:

— Уничтожила Хранителя Снов, а что?

— Зачем, вот зачем ты суёшь свой нос в мои — мои! — дела. Луноликого уже нет, а со своими старыми врагами я должен был поквитаться сам. Сам.

— Ну… Луноликого нет-то нет. На небесах. Это верно. Но, — Светлана закрывает глаза и глубоко вдыхает, наматывая локон на палец, — я чувствую его. Знаешь, мир попахивает надеждой — а мне — и тебе, согласись, — этого не надо. Так что, позволь, я сама сделаю то, в чём разбираюсь получше тебя. И пока мы ещё не совсем победили, на твоём месте я бы поменьше игралась с этой блестящей коробочкой, что ты прячешь за спиной. Сломаешь.

Кромешник скалится и кладёт коробок с воспоминаниями во внутренний карман плаща:

— Не твоё дело. Ненавижу любопытных, а ты явно из тех, кому интересно всё и вся. Убирайся.

— Так грубо? — Светлана понарошку хнычет и вытирает воображаемую слезу. — Я-то как раз хотела тебе предложить одного из оставшихся Хранителей. Забирай, пожалуйста, он твой. Но прежде… ха-ха! Заслужи такую честь. Укради для меня ребёнка.

Кромешник морщит лоб и скрещивает руки на груди:

— Чего? В тебе материнский инстинкт проснулся?

— Дорогой, физически мне семнадцать, думай, о чём говоришь, — рявкает Светлана и отправляет в его сторону огненный шар. — Да ты и сам поймёшь, в чём дело, когда узнаешь, о ком я.

Кромешник чинит сонным песком шар детской веры, в который угодил гнев Светланы. Она подходит и тыкает пальцем в ту точку мира, куда ему из-за жажды мести больше всего на свете хотелось бы попасть.

— Мальчишку я возьму на себя, ты только сделай так, чтобы он потерял свою драгоценную сестричку, — шипит Светлана, и Кромешник с пониманием кивает, сжимая посох.

— Наконец-то с тобой становится приятно иметь дело, — улыбается Кромешник, но в его улыбке нет ни капельки добра.

После того, как солнечных лучик покидает обитель кошмаров, по пещере раздаётся грозный стук посохом о землю, и всё насквозь покрывается льдом. Верные слуги Кромешника исчезают вслед за своим хозяином и его союзником — охотиться за маленькой девочкой.

Джейми просыпается посреди глубокой ночи и, тяжело дыша и вытирая холодный пот с лица, пытается вспомнить, когда это он вообще ложился спать. Он корпел над фотографиями для газеты, в которой подрабатывал, как к нему зашла Софи, чтобы пожелать спокойной ночи.

— Ты копишь на колледж, — улыбнулась она, прижавшись к плюшевой зубной фее. — Ты молодец. Я тоже хочу делать всё сама, когда вырасту. Она махнула косичками на прощание — и тут Джейми в воспоминаниях теряется.

Вздыхая, он нажимает включатель, но свет не загорается. Под кожей жжётся чувство, что он упускает что-то важное, что он в комнате не один и кто-то за ним пристально наблюдает. Джейми сначала винит встречу с Кромешником, думает, именно это пробудило в нём странный, непонятый страх.

Шевелятся шторы, как змеи, пустое небо светит ложным лунным светом, который падает прямо на постель Джейми. Юноша пытается раскрыть одеяло, но тут понимает, что даже на это у него нет сил. Руки и ноги не слушаются, будто он погряз в желе.

Джейми чувствует, что над ухом склонились, и медленно, но решительно оборачивается. На него глядит пара жёлтых прищуренных глаз. Загробный голос приговаривает:

— Ты подвёл сестру.

Джейми вскакивает с кровати, и по нему бежит мороз. Он стоит, пялясь в дверь, а его руки трясутся, не могут нащупать ручку.

— Живи с этим вечно.

Слова про то, что Софи из-за него оказалась в беде, крутятся в голове, как в центрифуге. Как только до юноши доходит, что сестре угрожали, он вскакивает с места и идёт проверять комнату Софи.

И есть лишь ледяной страх. Ледяной, как никогда раньше.

Её комната пуста.

Мама, когда Джейми её будит, сначала не верит, уверяет, что это лишь жуткий, но очень правдоподобный сон. Потом надеется, что Софи появится, что просто девочка пошла на ночёвку к подругам, никого не предупредив. Но когда мама и сама обходит весь дом, двор и звонит взбешённым ранним звонком соседям, она впадает в истерику.

Джейми боится и винит себя.

Джейми молит о помощи.

Джейми понимает, его правде никто и не поверит.

Джейми берёт фонарик, накидывает куртку и идёт искать.

— Раз, два, три, четыре, пять, — за спиной тихо хихикает девушка в длинной красной юбке, — мальчишка, тебе-то её точно не вернуть. Ты же хотел проверить Джека — вот и я хочу. Вот и проверим.

Джейми не видит весёло размахивающую руками Светлану, Джейми проходит сквозь неё, а его доброе сердце не переносит зло, с которым пришлось столкнуться.

Джейми падает на пороге своего дома, и в него впивается дождь.

* * *

Со всех сторон к величавому белокаменному зданию на вершине самой снежной и самой высокой горы Северного полюса мчатся две тени. И быстро, даже метели их не поймать. Только страх способен так разогнать, а им здорово веет от брата и сестры.

— Быстрее, бежим, — ещё не отдышавшись, Джек хватает сестру в охапку и заносит внутрь. Не долго думая, открывает мастерскую игрушек и прячет Эмму в коробке с мягкими игрушками. — Сиди тихо.

В одном из коридоров он сталкивается лоб в лоб с Зубной Феей и Пасхальным Кроликом. Но тут не до ушибленных затылков — перебивая друг друга, два Хранителя рассказывают, что видели, даже забыв про ссору. Несколько кошмаров проскакали мимо их носов, и это ничего хорошего не предвещает. Но Джек их почти не слушает, обегая комнаты, переворачивая всё вверх дном в поиске портала.

— Всё, что осталось, Северянин забрал с собой. Перестань, Джек! Это бесполезно! — кричит Пасхальный Кролик. — Вы погуляли с Эммой?

— Да… Кролик, дружище, всё потом! — Джек от осознания бессилия выворачивается наизнанку. Он уже ходит бессмысленным кругом, пытаясь до чего-то додуматься. Растягивает рукава кофты, чешет затылок, устало закатывает глаза, но Кролик всё ещё пытается с ним поговорить. Фея закрывает ему рот ладонью, и пока Кролик дует щёки, как хомяк, она говорит:

— Кромешник думает, мы не в состоянии достойно сражаться, — Хранительница Воспоминаний поднимает на Джека глаза, которые всегда ему казались самыми изумрудными на свете.

Джек делает знак быть тише:

— Может быть, он уже здесь.

— Нужно вести себя осторожнее, — соглашается Фея.

Кролик вырывается и глядит на Джека свысока:

— Она права. Но, эй! Уход Луноликого в отпуск не повлиял на навыки кунг-фу у меня и у Феи. Найдись Песочник, было бы ещё эпичнее, но малыш, видимо, пошёл по кривой дорожке поисков чёрт знает чего вслед за Северяниным.

— Фея? Кунг-фу? — с округлившимися глазами переспрашивает Джек, стараясь не особо выдавать своё восхищение.

— Дитя, вопросы из тебя так и сыплются, — фыркает Пасхальный Кролик и хватается за бумеранги на поясе. — Дитя, ты так мало о нас знаешь, бедное, несчастное…

Джек со возмущением открывает рот:

— Знаешь что, мамочка… — и как только он видит, что в дело хочет вмешаться Фея, меняет гнев на милость и с доброй улыбкой — насколько она может быть в опасной ситуации — и говорит: — Простите меня. Со мной, и вправду, в последнее время ерунда одна.

Хранители довольно переглядываются и показывают, что им очень приятно, что Джек признал ошибку.

— Джек, скажешь, что Эмма рассеялась после того, что Кромешник с ней сделал. Может быть, он поверит, — Фея тяжело вздыхает. — Вдруг он решит через неё тебе навредить. В его духе.

— Мистер мститель так мне надоел, — подытоживает Кролик. — Итак… идём. Кажется, нас уже ждут, — он косится туда, откуда доносится шум.

Три Хранителя берутся за руки, гордо поднимают головы и делают твёрдые шаги навстречу своей развязке.

Как только они заходят в главный зал, за ними захлопываются двери, а кишащие кошмары хрипят от злости. Джек сразу же встречается с жёлтыми глазами Кромешника, наполненными не ненавистью — презрением. В горле появляется комок. Так Кромешнику всё известно. Известно о договоре Джека со Светланой, о котором Хранитель Веселья жалеет настолько, что даже похоронил воспоминание их разговора глубоко в себе.

И пока Джек изо всех сил сжимает ладони ошалелых друзей, Кромешник — держа в руках посох Джека, как вещь, которая ему принадлежит по праву — медленно обходит их и улыбается. — Не смотри так на мой посох, Джек, сожжёшь взглядом, — произносит Кромешник, и Джек резко отворачивается, показав кулак.

— Уж прости моё невежество, — шипит в ответ Кромешник. — Не знал, что ты такая ранимая и сентиментальная личнос-с-сть.

Кролик и Фея едва сдерживаются, Джек это чувствует. И ему становится ещё хуже — друзья догадываются, что он пошёл против них, предал, но всё равно стоят за него горой. А ведь могут дожить свою последнюю ночь в спокойствии где-нибудь на краю земли, подальше от того, из-за кого исчезнут.

— Хранители всегда были глупы, — Кромешник качает головой. — Эх, Джек, теперь и ты среди них. Такой же жалкий, как эти двое, и скоро пропадёшь, — он бросает презрительный взгляд на Фею и Кролика, которые жмутся друг ко другу, как дети к одеялу в грозу. — А могли бы мы с тобою поделить власть. Но, как видишь, я и без твоего участия объединил страх и лёд. Получилось просто чудесно. У меня выдалась недавно пара свободных часиков, и я решил попробовать себя в твоей роли. Эх, Джек… Теперь зима не принесёт никому ни радости, ни счастья. Плохо будет всем. И взрослым, и детям. А сколько простуды… Больницы будут просто забиты. Кстати, так, случайно, я там увидел твоего вроде как лучшего друга. Как его звали… Джонатан? Джимми?

Джек холодеет, Кролик вздрагивает, а Фея не сдерживает испуганный вдох:

— Джейми!.. Что ты с ним сделал?

— О, точно, благодарю. У бедного Джейми пропала сестра, да и одна злодейка, Светлана — ая-я-яй, чтоб ей провалиться — погасила огонёк в его слабой душе. Помнишь, Джек, я ведь говорил тогда, перед тем, как вы меня подло загнали под землю, что огоньки гасит не только отсутствие веры. Ты ведь понял, что я имел ввиду? Так вот, Джек. Какой же ты плохой, нехороший. Джейми может вылечиться в любую секунду, его сестра найти дорогу домой, а то она заплутала, бедняжечка. А ты не желаешь ни одному из своих друзей счастья. Разве так можно? Эх, ты, Хранитель! Но не переживай, я, предвкушая вашу скорую гибель, добрый. Предлагаю выход: всего-то нужно поменяться. Давай мне свою Эмму. Да не нужно делать такое убитое лицо, ты же не настоящую сестру отдашь, а всего-то оживший сон. А сестра Джейми — настоящая, и она хочет кушать, а у меня нет еды. Ты понимаешь, Джек? Давай, куда ты спрятал свою куклу? Думаешь, не найду? Хм… Хотя… Раз уж ты не хочешь помочь сестре лучшего друга, спасти её… Что ж, это твой выбор.

Джек кипит. Лишь незаметно пихающая в него локтем Фея не даёт забыться и наброситься на злодея. Он твердит себе, что нужно успокоиться, что сейчас он гораздо слабее его, что друзья, конечно, могут помочь, но тогда Джек подвергнет их ещё большей опасности, чем уже подверг. Все знают, что без Песочника сражаться с Кромешником нет никакого толку. И всё же, как Джек ни старается, он теряет контроль над своими чувствами.

— Мне дороги Джейми и Софи. Пожалуйста, не причини им вреда, — с последней каплей терпения проговаривает Джек. — И не нужно портить жизнь детям и взрослым. Ты же и так получил, что хотел. Вся моя сила с тобой.

Кромешник властно стучит посохом, и пол покрывается льдом. Джек не удерживается на ногах, и когда поднимается, закатывает рукава и бросается прямо на Кромешника. Ему вновь приходится поваляться на льду — Кромешник обратился в тень, как только Джек настиг его. И теперь Повелитель ночных кошмаров смеётся страшной тёмной фигурой на стене, как и его верные слуги тоже издают что-то, похожее на хохот.

Пасхальный Кролик понимает это как вызов к бою. Он достаёт с пояса бумеранги и метает их в раздражающих кошмаров. Бумеранги делают крюк, но попадают лишь в самого Кролика, и уже он, охнув, распластывается на льду.

Фея подбегает к нему, поворачивает на спину и вскрикивает: в груди шерсть темнеет, как будто он пролил на себя чернила. Пятно растёт, а Кролик скулит, пытаясь лапами остановить разрастающуюся тьму.

— Оу, видно, когда твои палочки пролетели сквозь мои кошмары, то заразились от них кошмарностью, какая ирония, — бодро объявляет Кромешник и материализуется неподалёку от Хранителей. Но они на него не обращают никакого внимания. Джек и Фея сжимают лапу Кролику, приговаривая:

— Это ничего. Не поддавайся кошмарам. Помнишь, Песочник справился? И ты сможешь.

— Давай, Кролик. У тебя же стальные нервы. Пожалуйста.

— Мило-то как, — шипит Кромешник прямо над ухом.

Джек разворачивается и хватается за посох, и взгляд его полон гнева.

— Ты чудовище.

— Кто бы говорил, Джек, — ухмыляется Кромешник и разжимает его пальцы. — Это ведь всё по твоей вине, а не по моей. Тебе не так давно позволили сделать выбор — и ты выбрал. Так что кто-то, а ты бы молчал.

— Ты ответишь за всё, — чеканит Джек, но в голосе уже чувствуется раскаяние. — За каждый плач ребёнка. За то, что причинил вред Кролику. И Джейми с Софи.

Кромешник вновь ходит кругами.

— Да ты всё ещё считаешь себя героем! Поразительное упрямство.

— Зачем вообще нужно было приводить с собой эту армию, если ты сюда поболтать пришёл? — Джек бросает недобрый взгляд на бесчисленное множество коней, заполнивших зал.

— О, да, беседы — это моя слабость, — ухмыляется Кромешник и наигранно охает, глядя Джеку за спину: — Надо же, погляди-ка: пока ты спорил со мной, вместо того, чтобы поддержать друга, Кролик пропал! Растворился! В том, что вы не успели попрощаться, тоже я виноват, Джек?

Только увидев, как Фея на коленях рыдает над кучей чёрного песка, Джек выпадает из времени. Ему кажется, что всё это какая-то шутка, его разыграли и на самом деле все Хранители вот-вот выскочат и раскроют все карты. Спустя мгновение он договаривается с собой, что всё это сон, но щипок ничего не отменяет. Потом — что Джек ни в чём не причастен, и вообще всё ещё можно изменить и исправить. Но когда он признаёт, что песок — единственное, что осталось от друга, что ничего уже не поможет и что во всём этом виноват Джек и никто другой — вот тогда ему хочется сказать себе столько дурных слов, что никто никогда ни о ком не слышал. Хочется стереть самого себя в порошок, выставиться на посмешище.

— Джек, ты только погляди на своё лицо… — цокает Кромешник. — Я тебя расстроил? Какой-то ты сейчас ну совсем несимпатичный.

Джек никак реагирует на обидные слова. Он чувствует, что заслужил это и что все оставшиеся ему в жизни мгновения — должны быть невыносимы.

— Я видел, как ты раньше старался, шутил, чтобы они забыли, в какой воистину кошмарной ситуации находятся. И это… что же, заслуживает уважения. Но они всё равно разуверились в себе, и гораздо раньше, чем Луноликий исчез, — продолжает нагнетать Король Кошмаров. — У вас ничего не получилось. Даже у тебя, Джек. Везде теперь — мои уши. Так что найти твою куклу мне не составило большого труда.

Джек обречённо поднимает взгляд. Из черного облака выходит, склонив голову, Эмма, и Кромешник вкладывает её вялую ладонь в ладонь Джека. Он пытается разглядеть лицо девочки, но она специально глядит в другую сторону.

— Что ты ей сказал? — ужасается Джек.

— Что тебе нужно сделать выбор, опять, — как ни в чём ни бывало отвечает Кромешник. — Я-то никогда не вру. Кстати, на этот раз ты можешь сделать, как правильно. Гляди, какой замечательный шанс хоть как-то загладить свою вину, а?

Джек глядит на Эмму и понимает, на какой она надеется ответ, ведь сама его об этом просила. Но сейчас Джек должен просто взять и отказаться от последнего чудо на свете, которое у него осталось.

— Только не обижай её, — выдавливает Джек и слышит, как Эмма вздыхает с облегчением, хотя должна была разозлиться. А Кромешник улыбается от уха до уха.

— Я понял твой выбор, — мурлыкает Повелитель ночных кошмаров.

Кромешник неспешно подходит к Джеку и, сверкая жёлтыми глазами, выжидает.

Джек сам вкладывает руку любимой сестры в руку Короля Кошмаров. Он хочет попросить у неё прощения — самая малость, чего хорошего она может ещё от него ждать — но слова, царапая горло, так в нём и застревают.

Кромешник сажает её на коня-кошмара, садится сам. Эмма кивает Джеку, даже чуть-чуть улыбается и говорит, что гордится им. Кошмар быстро скачет к окну, ещё секунды — и Эмма навсегда покинет Джека. Но что ужаснее — она точно будет страдать. Её платье из фантиков цепляется за одного из кошмаров и рвётся. Кромешник рявкает, чтобы она сидела смирно.

Фантик летит прямо в руки Джеку. Он глядит на него, и одна-единственная секунда, что осталась от точки невозврата, растягивается в минуту. Джек знает, что если он изменит своё решение, то в его душе поселится тьма. Но он уже многим пожертвовал ради того, чтобы его мечта жила, смеялась, играла в догонялки и побеждала, колдовала снег и безумно радовалась.

Раз Джеку всё равно скоро исчезнуть, то пусть хоть Эмма живёт дальше.

— Эй! Подожди, постой!

Он сжимает фантик, и кошмары замирают, будто только этого и ждали.

Кромешник улыбается:

— Ты сам всё решил, Джек.

Он уже и не замечает, как кошмары ускользают, заметая за собой следы надежды. Он просто рад вновь держать Эмму за руку — и улыбается, как безумец. А девочка плачет, просит у Феи прощения. Хранительница Воспоминаний мотает головой, говорит что-то — а Джек и не слышит.

И тогда она поднимает его с колен и со всей злости влепляет пощёчину.

— Ты что натворил?! Ты же не простишь себе это, Джек! Какого чёрта?!

Он держит её за плечи и с круглыми глазами, как будто он до сих пор не понял, что сделал, уверяет её:

— Так будет для всех лучше, Фея. Эмма заменит нас всех, она справится. Она будет хорошей Хранительницей, а вы — вы и так долго работали, это будет просто отдых. Потом она что-нибудь придумает.

Фея больно сбивает руки Джека и, с гордостью подняв голову, тыкает в него пальцем:

— Это не ты, Джек. Тебя подменили. Что случилось тогда, когда ты поссорился с Северянином? Как Светлана тебя уговорила предать нас? Нет, не нас — себя! Тот Хранитель Веселья, которого я знала, никогда бы на такое пошёл. Он бы не распоряжался чужими жизнями, лишь бы заглушить свои страхи остаться одному. Ты ведь сделал так, чтобы у тебя появилась Эмма, не потому, что скучал по своей настоящей сестре. А потому что испугался остаться один! И знаешь, что я подозреваю, Джек? Ты больше не Хранитель. Ты не заботишься о детях, и исчезновение Луноликого на тебе вообще никак не отражается. Так что ты не исчезнешь. Я верю, что ты и сам не знал, но всё равно: посмотри, в кого ты превратился! Где тот весёлый мальчишка, который никогда не унывал, который ради друзей был готов на многое? Да из тебя делают монстра. Я уверена, что когда меня не станет, Кромешник и Светлана здорово поработают над тобой. И знаешь, что мне хочется с тобой сделать после того, как ты всё это с нами сотворил?!

Джек выключает в себе все эмоции и глядит, как Фея машет руками, с яростью топает по полу и сжимает кулаки, просто и совсем не переживая. Он видит в ней не подругу — а странную девчонку, которая толкает пафосные речи и непонятно чего от него хочет. И когда слёзы ручьём бегут из её несчастных глаз, он просто разворачивается, чтобы уйти.

— Стой же! — зовёт его Эмма. — Сделай что-нибудь, она… она умирает.

И теперь, оглянувшись, он не узнаёт и Эмму. Пожимает плечами и мямлит что-то вроде: «А ты ещё кто, отстань от меня, видеть этот цирк больше не могу», но Фея преграждает ему путь. Она кажется совсем слабой, и крылья, что помогли ей не позволить Джеку уйти, рассыпаются в пыль. Хранительница пару мгновений выжидает, вдруг в нём проснётся тот, кто был ей другом, и горько вздыхает. Джек глядит на неё с высокомерием, и видно, что ему не терпится уйти от неё подальше.

Стиснув зубы, пытаясь не отвлекаться на то, как от неё уже летят золотые песчинки, она говорит:

— Слушай меня, Ледяной Джек. Я — Хранительница Воспоминаний, мне не одна сотня лет, и я обещаю тебе, что все годы своей жизни я прожила не зря. Я сделаю всё, чтобы ты вспомнил, кто ты есть на самом деле и вытащил себя из болота, в которое сам себя и загнал. И заклинаю, Ледяной Джек, исправь всё то, что ты натворил. И никогда. Никому. Не позволяй очернить свою собственную душу.

Она сжимает лицо Джека в ладонях, и пока он делает недоумённое выражение, Фея закрывает глаза и целует его. И почти в это же самое мгновение разлетается на песчинки.

Они воспаряют и светятся, как маленькие солнышки. Джек, завороженный, ловит их в ладони, как светлячков. Ему становится тепло и уютно, как было, когда он пришёл навестить Джейми. Он слышит к голове смех друзей, их шутки и рассказы, и песчинки сияют всё ярче.

Тьма, которая уже сеточкой чёрных капилляров показалась на Джеке, ёжится и поджимает корни. И тогда песчинки светятся так ярко, что он больше ничего не видит, кроме белоснежного сияния. Нет ни бед, ни ошибок, ни едкого голоса отравленной совести.

Но есть мысли — чистые, светлые и счастливые. И это — воспоминания, которые ему предстоит пережить как по-настоящему. Джек это чувствует.

— Прости меня, Фея, — хочет прошептать он, но не может пошевелить губами. И руками, и ногами. И тепло вновь обволакивает его, и Джек успокаивается: Хранительница Воспоминаний дала ему второй шанс и всё верит — верила — что он ещё может измениться.

* * *

Светлана глядела на него, как на старого знакомого, а Ледяной Джек, как ни старался, не мог её припомнить. И он видел, что это её обижало. Она нервно била по посоху пальцами, вышагивала вокруг него, тяжело дышала и начала говорить только тогда, когда Ледяной Джек окончательно для себя решил, что она — самый ненормальный и странный человек, с которым ему приходилось иметь дело.

— Как тебе эти куклы? Премилые, правда? Хотя… чего не скажешь о Хрусталке. Чуть не сдала меня, поганый кусок стекла.

Ледяной Джек усмехнулся и развёл руками:

— Может быть, ты сначала потушишь тут всё?

Огонь в самом деле огрызался, ткнувшись ему в грудь, как живое существо. Ледяной Джек пятился и спешил тушить свитер, а Светлана аплодировала:

— На будущее: всё, что создают дети Солнца, живое. Даже огонь. Таков уж наш дар, мы должны дарить этому миру жизнь. Да к тому же мой огонёк всё равно тебе уже не опасен, чего тебе вообще терять?

Ледяной Джек, который был настроен невраждебно, сжал кулаки и приготовился к тому, чтобы выхватить посох из её рук и поквитаться за обидные слова.

— А ты жестока. Что так, боишься меня? — для большего эффекта Ледяной Джек приподнял брови и задрал нос. Светлана замялась и пару секунд искала ответ, и это дало Хранителю Веселья надежду на то, что он ещё может так ей заморочить голову, что сумеет как-нибудь удрать.

— А ты не разговаривай со мной вот так. Я ведь тебя и испепелить могу.

— Правда? Но ты же сама только что сказала, что дети Солнца несут только жизнь. Запуталась?

— Я вижу, разговор у нас с тобой не вяжется.

Светлана скрестила руки и выпрямилась. И хотя их с Ледяным Джеком рост примерно был одинаковым, она показалась ему гораздо выше . И старше, и сильнее. Это Ледяному Джеку не понравилось, и тут-то он по-настоящему понял, что попал в переделку. Он вздохнул, решив, что не хочет больше продолжать бессмысленные переговоры, и сказал:

— Что тебе, могущественной дочери Солнца, — он не удержался и прыснул, — вдруг понадобилось от меня, простого Хранителя?

— Это я нужна тебе, а не наоборот, — усмехнулась Светлана, смерив Ледяного Джека презрительным взглядом. — Знаешь ли, я могу исполнять мечты. Даже самые несбыточные. В этом, ха, моё предназначение.

— Что-то я не слышал, чтобы ты занималась такой благотворительностью, — нахмурился Ледяной Джек.

— Ты прав, эта работка не по мне. Но для тебя я сделаю исключение. Если ты сделаешь исключение для меня, конечно же.

Светлана улыбнулась, а по Ледяному Джеку забегали мурашки. Она продолжила, когда он, пытаясь успокоиться, зашагал взад-вперёд, наступая на обгоревшие книги и завтрак кукол, и была очень довольна, что заставила его занервничать:

— Я знаю, как Эмма тосковала по тебе, когда ты тогда на озере…

— Исчез, — перебил Ледяной Джек, с вызовом посмотрев на Светлану. — Откуда, кто тебе это сказал?

Она пожала плечами, усмехнулась, и заговорила:

— В общем, понятно, что и ты по ней скучаешь. Помнишь мои слова про то, что я не отнимаю жизни — а дарю их? Ты понимаешь, к чему я веду. Взамен просто мне нужны гарантии, что ты не вмешаешься.

Ледяной Джек застыл. Огонь всё ещё окружал его, и сбежать было никак. Он и думать не смел, чтобы пойти на поводу и Светланы — она же злодейка, наверняка, лжёт. А если она говорила правду — всё равно это не стоило того, чтобы идти на предательство. Хранитель Веселья не мог взять в толк, ну зачем такой влиятельной дочери Солнца вести с ним переговоры. Так что он твёрдо ответил отказом.

Светлана вздохнула, опустила руки и продолжила, не сводя с Ледяного Джека глаз:

— Эмму мучило чувство вины, она думала, что ты погиб… ха… из-за неё. Я бы не сказала, что она прожила счастливую жизнь. Хотя кому как — может, удел одинокой сухонькой старухи, которую все, даже собственные дети, считали слетевшей с катушек, не так уж и плох? Джек, ах, ты же не знал! Я должна тебе это сказать, о, это тебя очень расстроит. Эта старушка говорила всем, что пару раз видела своего погибшего давным-давно брата. Разумеется, она не была сумасшедшей. Разумеется, это ты мимо пролетал. И конечно, ты даже не обратил на неё внимания, воспоминания же у тебя отняли. А она так мечтала, что ты на неё хоть взглянешь.

Огонь трещал, как мысли в голове у Ледяного Джека. Солнечные лучи вползали через неприкрытую шторку и впивались ему в грудь. Смысл прожитых лет украли, а на этом как раз и держалась его вера в счастливое будущее, надежда. Никогда ему не хотелось обратиться во что-нибудь эфемерное, как сейчас.

Он жутко завидовал ветру — ведь Ледяной Джек не может убежать от того, что его только что настигло. Самое пренастоящее горе. Он любил думать, что у его Эммы всё сложилось хорошо, что у неё была большая дружная семья. Он точно не хотел, чтобы она жила прошлым. Он представлял, как она вспоминала про брата только с самой светлой стороны, не винила себя ни в чём.

Ледяной Джек поднял на Светлану красные глаза и сказал:

— Ты всё врёшь… — хотя чувствовал, что это не так.

— Не поэтому ли ты до сих пор не разыскал её потомков? Боялся узнать её судьбу. Догадывался, что она не перенесёт того, что случилось на её глазах. Несчастная Эмма. А ведь если бы у тебя не отняли воспоминания, ты бы смог поговорить с ней, и судьба бы её сложилась иначе. Но, гляди-ка, на этот раз сестра в тебя верила — но ты не верил в сестру.

Ледяной Джек давно не чувствовал вкуса воздуха — но сейчас он был горький и ядовитый. Он схватил Светлану за плечи, а она оттолкнула его с такой силой, что Хранитель Веселья упал в огонь, который в последнее мгновение всё-таки потух. Дым ослепил Ледяного Джека, но он бы и без него не смог ни на что смотреть.

— Да… А это ведь Луноликий во всём виноват. От гибели-то ты, Джек, сестру спас — но спасти от самого себя человека гораздо труднее.

Когда Светлана замолчала и терпеливо выжидала, Ледяной Джек не выдержал — спросил, что ему делать, чтобы она помогла Эмме. Даже не потому, что рассердился в самом деле на весь мир, а потому, что испугался тишины — ему показалось, что она разорвёт его на части.

— Я дам тебе шанс помочь Эмме, а ты подари свои силы. И не стой у меня на пути. А если придётся — выполни пару крохотных просьб.

— Я ведь уже сказал. Ни за что я не предам друзей. Они полагаются на меня, — выдавил из себя Ледяной Джек, но понял, что убеждает в этом самого себя. Светлана и подавно догадалась — протянула руку, чтобы скрепить их договор рукопожатием.

Может быть, в одном из параллельных миров есть даже такая профессия — вечно виноватый. Что бы ты ни сделал, сколько бы усилий ни приложил, чтобы помочь тому, кто тебе дорог — это обратится во зло. Понятно, что не всё от тебя зависит — но чувство вины, приевшись, больше не отлипнет. Быть спасителем — тяжёлая болезнь, и как бы всё романтично не выглядело со стороны, на деле вечная ответственность за чужую жизнь разъедает и душу, и разум.

Хранитель Веселья медленно протянул руку Светлане, и крик сестры из воспоминаний кольнул в груди. В голове Ледяного Джека гудел ветер, дрейфовали льды и тонули корабли. По коже проскакал невидимый клещ и впился туда, где у Хранителя Веселья когда-то билось сердце. И он, совсем не стесняясь Светланы, дрожащим голосом попросил:

— Можешь сделать так, чтобы я не помнил про это? Про то, на что пошёл… Я…

— Будешь сгорать от стыда, бла-бла-бла, — воодушевилась Светлана. — Хорошо, для тебя воспоминания об этом разговоре будут так же сумбурны, как сон. Но ты зря надеешься, что это сработает. Я ж говорю: от себя не спрятаться.

В любых других обстоятельствах Ледяной Джек бы не оставил ни единого слова Светланы без остроумного комментария, но сейчас он чувствовал себя слишком-слишком слепым, немым и глухим, чтобы хоть как-то дальше влиять на события. Странное желание провалиться сквозь землю отступило, и Ледяной Джек представлял счастливые глаза сестры, когда они воссоединятся.

Солнце в его собственной Вселенной погасло, и в Ледяном Джеке затрепыхал мрак, когда они со Светланой пожали друг другу руки. Она даже не хотела отпускать его пальцы, и Хранитель Веселья ужаснулся, как же ей хочется, чтобы он страдал. Рукопожатие далось ему не только ценой усмирения совести — но и вполне себе физической болью.

Ледяной Джек скорчился, не успев ничего сообразить, а Светлана уже натравила на него свет.

Его мир рушился. Теснил законы совести, по которым жил долгие годы. Он взрывался, уничтожая самое главное, на что Ледяной Джек надеялся: что он сумеет оставить прошлое и не винить себя в том, что никак не мог изменить. Надежда плавилась, и Хранитель чувствовал себя так же. Он думал, что перед его глазами пронесётся вся жизнь, но видел лишь чёрные бляшки.

Его тело дрожало, и Ледяной Джек ничего не мог поделать. Оно корчилось в муках, а из него исходило сияние. Оно, как прекрасный сон, нитью впилось в Светлану, и она улыбалась.

— Ты мне обязан, — услышал Хранитель и зажмурился. Пустота съедала оставшиеся силы. И перед тем, как потерять связь с реальностью, он загадал, что попросит у Северянина на Рождество: тому, чтобы он его научил никогда не терять голову.

Но тогда было поздно.

* * *

Он замечал Светлану везде, куда бы ни отправился. Она была солнечным зайчиком, воем ветра, шелестом листьев. Тревога давила на голову, чесались руки: он всё пытался вспомнить, вот что их со Светланой связывало, что? И стоило только задуматься о том, чтобы поделиться переживаниями с друзьями — в горле пересыхало, а мысли разбегались прочь.

После того, как Хранители увидели Кромешника, который набрал сил и точно собирался исполнить свою давнюю мечту — лишить детей веры и надежды, запугать, сделать так, чтобы они верили в только в страх, в него, все были не в себе. Когда портал перенёс их на Северный полюс, они ещё несколько минут стояли неподвижно, приходя в себя.

— Когда же ты созреешь, чтобы поговорить, Джек, — наконец сказал Северянин, сбросив тулуп на пол, и закрылся у себя в мастерской. Послышался отчаянный стук молота о лёд.

Джек со вздохом подобрал тулуп и отдал его Эмме:

— Он прав. Я должен убедить нашего доброго старика поменьше ворчать. Ты отдохни, тебе многое сегодня пришлось увидеть. За снами дело не станет, правда, Песочник?

Когда Хранитель Снов, кивнув, увёл девочку, Джек засобирался к Северянину, но так, будто его там казнят: подходил к двери с неохотой, пару раз спотыкался, медлил, прежде чем постучать, и всё это с траурным видом. Пасхальный Кролик похлопал его по спине:

— Что бы ты не сделал, мы — твоя семья. И тебе пора признаться. Если это будет что-то страшное, то мы, конечно, тебя простим. Но сначала как следует проучим, чтобы в голову больше никакая дурь не лезла.

Зубная Фея улыбнулась, и Хранитель Надежды толкнул Джека за дверь прежде, чем он успел ответить. Он зажмурился, глубоко вздохнул, прижавшись к стене, и выпалил:

— Я совсем плохо помню, но, кажется, мы о чём-то говорил со Светланой в магазине живых игрушек. Это же… это ведь понятно, о чём мы говорили, да? Ты же давно догадался? То, что появилась Эмма, то, что пропали мои силы… Я не знаю, что на меня нашло, Северянин. Простите меня, я вас всех подвёл.

— Тихо, Хранитель. Посмотри сюда.

Северянин осторожно оттряхивал фигурку ребёнка с колпаком на голове от ледяных крошек и с глядел на неё со светлой тоской. Он не казался злым или даже раздражённым, и Джека это очень удивило.

— Мы все делаем ошибки, Джек. Когда-то и я сделал кое-что, не подумав. Ты ведь не первый, кто очень скучал по близким. Когда я только стал Хранителем, я так тосковал по жене, что попросил Песочника сделать так, чтобы она вновь была со мной. Конечно, он не мог оживить сны, но я был счастлив и тем, что видел её, пока спал. Я считал это время лучшим в своей новой жизни. Но в один день Песочник дал понять, что снов больше не будет. Я возмущался, не мог понять, почему, даже кричал. Но потом Луноликий — не знаю, как у него всегда получалось быть таким убедительным — показал мне, что я могу быть счастливым и с моей новой судьбой. Делать мечты явью — это ли не смысл жизни, да? Так что мы все тебя понимаем, каждый из нас сталкивался с подобным.

Джек смотрел на Северянина другими глазами: это не просто мудрый, но весёлый старик. Он почти такой же, как и Джек.

— Я и не подумал бы… Вы же Хранители. Вы всегда всё делаете правильно, один я подвожу вас без конца.

Они улыбались друг другу, и Джеку очень захотелось, чтобы Северянин был его отцом. С чистой душой он хотел уже пойти к друзьям и рассказать, как рад, что они у него есть, как в груди стрельнуло, и он не удержался на ногах. Северянин подбежал к нему, чтобы поддержать, и открылась форточка. Комнату залило светом, а ледяные поделки, над которыми трудился Северянин, почти сразу растаяли. Он так огорчился, что больше обращал внимания на оставшуюся от них лужу, чем на девушку, которая вышла из света.

Она прочистила горло, откинула волосы и скрестила руки.

— Так-с, так-с, гляжу, Джек раскрыл наш секрет. Тем хуже ему.

Светлана достала из-за пазухи уголёк и, держа его кончиками пальцев, протянула Северянину:

— Ты знаешь, что это, м?

— Не знаю, но ты сейчас же прекратишь измываться над Джеком. Посмотри, что ты с ним делаешь! Ему больно. Разве так можно?

Светлана ухмыльнулась, взмахнула рукой, и пламя оградило друзей друг от друга. Пока дочь Солнца присматривалась к Северянину, он пытался прорваться сквозь огонь, но тщетно. От этого Джеку становилось немного легче, и он следил за ними, несмотря на чувство, что вот-вот разлетится на части.

— Знаешь, что случилось с Кромешником, когда в затолкали его под землю? — сверкая гневом, заговорила Светлана. — Он сжёг свой дневник. Все его обиды на вас оказались в огне. Обида — это не просто слово. Видите, вот она, в моих руках — стала угольком. Тем, что ослабил Луноликого. Тем, что отнимет у вашего ненаглядного новичка свет. Ведь у Джека тоже поднакопилось обид на вас всех, а?

Джеку было не до того, чтобы смотреть на реакцию Северянина. Почти сразу после речи Светланы он вновь почувствовал сердце — оно всё ещё не билось, но было тяжёлым, и Джек был бы только рад, если бы его забрали обратно. Вокруг было пламя, непонятно что творилось с Северянином, но Джек почему-то не мог ничего сделать, кроме как вспоминать самое обидное, что ему сделали Хранители. Как не воспринимали его всерьёз, говорили, что он никуда не годится и им не нужен.

И когда Джек открыл глаза, то мир показался ему серым и бессмысленным. Он с лёгкостью прошёл сквозь огонь, потому что ему стало всё равно, навредит он ему или нет. Он оказался абсолютно неопасным, и Джек возненавидел себя за то, что боялся ерунды. Когда он увидел Северянина с красными глазами, ему понравилось, что он страдает. Джек корил себя за то, что так просто доверял ему свои мысли пару минут назад. Это же надо — довериться тому, кто даже сразу не разглядел, как Джеку было нелегко.

Светлана торжествовала, и Джек вместе с ней.

— Он сам разрешил мне делать с его душой всё, что угодно, — оскалилась она. — Ты ещё можешь это поправить, Северянин. Я сделала так, чтобы твой портал доставил тебя, куда надо. А о Джеке не переживай, он это даже не вспомнит.

Всё, что говорило о том, что здесь побывала Светлана, исчезло. От огня не было последствий. Только Джек уже не мог смотреть на Северянина без ненависти.

— Я не дам тебя в обиду, прости меня, Джек, — и он торопливо отвёл взгляд и выбежал из мастерской. Джек слышал, как он звал Песочника по «срочному делу», как возмущались Пасхальный Кролик и Зубная Фея, что им не объяснили, что произошло, и ликовал: Светлана воздаст им всем по заслугам.

* * *

Всё заканчивается, и Джек, только очнувшись, находит рядом с собой уголёк. Он больше не чувствует сердца, а с души будто камень сняли. Зал, в котором привыкли совещаться Хранители, он не узнаёт. Тут как будто была великая битва, всё настолько ветхое, что вот-вот станет пылью. Даже глобус со светлячками, видно, скоро развалится.

Ничего не напоминает о том, что раньше здесь были Хранители.

Утро нежными красками освежает мир. Джек глядит на руки — и закрывает уши. Тишина делает ему плохо.

— Я всё ещё здесь… — шепчет он. — А их больше нет.

— Но ты же будешь бороться, правда? Чтобы спасти то, что осталось?

Эмма обнимает его, и Джек видит, что она стала совсем настоящей. Ни песка, ни сияния — обычная девочка. Он рад за неё — вот только какой ценой это всё получилось.

Темнота шепчет глупости: что никогда Софи не вернётся домой, что не нужна она ни брату, ни маме, ни тем более Хранителям. Девочка не сидит сложа руки, слушая такую ерунду — она не видит ничего, но, выставив перед собой руки, ищет выход, но всё натыкается на препятствия. Злой шёпот становится назойливее, и девочка слышит его, даже закрыв уши. Слёзы бегут по её лицу, и Софи, совсем сдавшись, громко плачет. Эхо рыданий наводит на неё больше тоски, и девочка прижимается к стене, обняв себя за плечи.

— Ну как он мог додуматься оставить девочку замерзать? Ну почему он такой дурак?!

Слышится хлопок, и тьму разгоняет свет. Девочка вздрагивает, когда видит перед собой Светлану, которая с недовольным видом протягивает ей через прутья маленькое солнце:

— Не умирать же тебе от холода!

Софи с опаской принимает подарок и почти сразу с облегчением вздыхает. Лишь сейчас она может объяснить себе, почему ей было жутко холодно — место, в котором она очутилась в пижаме, покрывают льды и снега. Только в её странной клетке из чёрного песка их нет. Сейчас ей так тепло, будто Софи укутали в ватное одеяло.

— Выпустите меня. Мне не хочется здесь быть, — вяло мямлит Софи, и когда Светлана глядит на неё, как сова на мышь, тут же опускает взгляд.

— Это всё зависит от твоих друзей, — снисходительно отвечает Светлана и бурчит под нос: — Где же его носит?!

Как по команде, в пещеру врывается табун кошмаров, и шум сбивает сосульки — они летят прямо на сжавшуюся в клубочек Софи. Светлана метает в них солнечные лучи и едва успевает спасти девочку. С таким видом, будто её вот-вот разнесёт, дочь Солнца скрещивает руки и даже не оборачивается на зов.

— О, нашла себе подружку? — усмехается Кромешник, слезая с кошмара. Она хмыкает и гордо выпрямляет спину, отчего его помощники дружно прыскают. Они глядят ненавидящим жёлтым взглядом, а она закрывает глаза. Даже Софи от такого зрелища вытирает слёзы и в оба следит за тем, как волей-неволей Светлана съёживается, а Кромешник ходит вокруг неё, стуча посохом Ледяного Джека, и цокает:

— Ты меня боишься, светик-семицветик? Боишься? Как жаль… Значит, мы больше не друзья? Я разочарован.

Дрожащим голосом Светлана отвечает:

— Ты не привёз девчонку.

Кромешник оскаляет зубы:

— Думаю, я сам справлюсь с тем, чтобы решить, что мне делать. Не указывай мне, семицветик. Иначе что такое настоящий страх узнаешь и ты.

— Идиот.

Софи едва сдерживает крик, когда Светлана открывает глаза, а в них горит пламя. Она медленно поворачивается к Кромешнику, и по ней скачут искры. Ему не защищает ледяной барьер и мощная метель, стоит Светлане лишь взглянуть на него — и вместо колдовства у Кромешника лишь лужи под ногами. Кошмары мчатся на помощь хозяину, но Светлана отделяет их огненным кольцом, и Кромешник оказывается в ловушке.

— Ты не понял, с кем связался, — неумело сдерживая гнев, мурчит дочь Солнца. — Я тебе сказала принести девчонку — и ты должен был послушаться. Я тебе почти в руки вложила те чёртовы воспоминания — ты должен был досмотреть их до конца, — и она срывается на отчаянный крик: — Я тебя почти воскресила в обмен на твою преданность — и ты должен быть предан мне, чёрт тебя возьми! Что я тебе говорила про то, что сделаю с тобой, если ты будешь делать глупости?! Ты мне всё испортил! Опять!

Кромешник стоит ни живой, ни мёртвый. Кошмары отчаянно пытаются прорваться к нему, искры летят во все стороны, а Софи, сжавшись в дальнем углу песчаной клетки, и вздохнуть боится.

— Если это ты мне принесла… — Кромешник достаёт из-за пазухи золотистый коробок, и он блестит в глазах Светланы: — То это твои воспоминания, дочечка солнца. На что они мне? Забирай своё барахло.

Со звуком рухнувших надежд коробок с воспоминаниями катится к ногам Светланы.

Затухает пламя. Гаснут искры.

И даже сама Светлана немного меркнет, уступая тьме большую часть логова. Злые кошмары несутся к Кромешнику, растаптывая воспоминания, как жестяную банку. Светлана дрожащими руками подбирает то, что осталось от коробка, прижимает к груди, а на неё устремляются сотни злых жёлтых глаз.

— А ведь моё сердце сжигает твой уголёк обиды, — сипло проговаривает она. — И ты даже не досмотрел мои воспоминания… Неужели это было так сложно? Почему мне так не повезло с родителями?..

У Светланы катятся красные слёзы.

Кошмары роют копытами, вот-вот нападут, а она не отводит от Кромешника заплаканных глаз.

— Ты ошиблась, дочечка Солнца. Я не твой отец. У меня никогда не было детей, уходи отсюда. Ну, ну, — Кромешник обращается с кошмарам, — не обращайте на неё никакого внимания. Она уже поняла, что здесь лишняя и никому не нужна.

Светлана опускает голову и не отвечает. Кошмары фыркают и расходятся, кто — полежать, кто — попугать маленькую пленницу. Кромешник хлопает прямо перед лицом Светланы и напоминает, чтобы она освободила его логово от своего присутствия.

Но хлопок как будто прогоняет её потерянность, и, почти погаснув, Светлана хватается за посох Ледяного Джека. Даже кошмары не успевают прийти к хозяину на помощь, как Кромешник сваливается на колени и с ужасом глядит на руки, которые обращаются в пыль. А Светлана, держась за грудь и проглатывая плач, наклоняется к нему и шепчет:

— А ты ведь не понял, что даже тобой Луноликий дорожил. Ты существовал, пока существовал он. Вы были связаны. Ха… не знаю, для чего он тебя оставил, ты же его презирал. Он прощал. Он проща-а-ал…

Убежище Кромешника превращается в зыбучие пески. Кошмары рассыпаются, и сквозняк играет с напоминанием о них. Пещера напевает о грустном, а Светлана слабо улыбается, сжимая остатки воспоминаний.

— Неудачница, — процеживает сквозь зубы Кромешник, падая на колени. — Ты всегда будешь одна. Никому ненужная белая ворона. У тебя ничего никогда не будет получаться, потому что ты — самое ужасное и тошнотворное, что может быть на свете. И мои слова, дорогая Светлана, всегда будут с тобой.

Ярко вспыхнув, Светлана стучит ногами и кричит прекратить. Камни рушатся, осыпается земля.

Кромешник, не отводя от неё ненавидящий взгляд, смешивается с пылью. А она, словно бы на миг придя в себя, черпает чёрный песок и нависает над ним в слезах.

Софи больше не удерживает странная клетка, но это подвергает её большей опасности: камни, огромные, страшные летят прямо на неё. Она едва успевает увернуться, как её нога застревает в руинах. Софи не зовёт на помощь, не плачет, а бьёт себя по ноге и жутко злится. Она с округлёнными от ужаса глазами готовится, что сейчас её накроет вечный мрак, но вдруг становится очень светло и тепло.

Когда девочка размыкает веки, то видит вокруг не мир, утекающий в бездну, а перистые облака, бесконечное цветочное поле и девушку, сжавшуюся в клубочек, которая плачет, как брошенный котёнок. Софи хочет с ней поговорить и успокоить, но девушка только кричит на неё и бьёт о землю золотистый коробок.

— Я всё доведу до конца… Я успею… — разбирает Софи среди воплей и плача. И пока девочка раздумывает, как ей помочь успокоиться, Светлана замирает. Софи, дрожа от страха, поворачивает её на спину и вскрикивает — по шее дочери Солнца ползут чёрные вены, а она, зажмурившись, кусает губы.

— Помоги… Помоги же мне… — бормочет она, и Софи наклоняется к ней. — Если ты меня не послушаешь, я уничто… жу тебя… Расскажи обо мне моей кукле… и быстрее…

Девочка кивает, совсем не понимая, о чём ей говорят. И Светлана, вздохнув, еле взмахивает рукой — перед Софи пляшет солнечный лучик и манит за собой. Девочка мчится со всех ног, задыхается и иногда проверяет, как там Светлана, но она всё лежит. Когда вдали показывается домик, Софи даже тянет к нему ладони — так ей кажется, что она быстрее до него доберётся. Но дорога длинная, травы царапают, пчёлы жалят, и девочка, как бы ни хотела иного, то и дело падает .

А Солнце, как ни в чём ни бывало, поддаёт жару.

* * *

— …Никогда, никогда не сдавайся. Ветер ещё вернётся, сдует с родных краёв мрак, найдётся тот, кто прогонит с небес тучи. Ещё засияет луна, ещё успокоится солнце. Исчезнут кошмары, уступят дорогу прекрасным грёзам. Всё всегда возвращается. И те, кто потерялся, тоже вернутся. Ты постараешься ведь, Джек?

Он с беспокойством обыскивает кладовые Северянина, пока Эмма тренируется насылать метель. Непослушные снежинки не собираются в злые стаи, а плавно вальсируют. Эмма вздыхает и опускает руки:

— Я не могу… Нам не вернуть ту девочку, да? Джек, почему ты со мной не разговариваешь? Ты злишься, что я теперь совсем как твоя настоящая сестрёнка? Прости…

Куча хлама вываливается у него из рук. Жутко нервничая, Джек даже пинает его. Он надеется найти хоть один снежный шар, который откроет им портал в логово Кромешника, но в закромах исчезнувшего Хранителя Детства есть всё, кроме того, что нужно для спасения Софи. Он громко захлопывает крышку сундука, садится на него и медленно, не глядя Эмме в глаза, отвечает:

— Это не твоя вина. Но, пожалуйста, давай пока об этом не говорить, у нас есть дела серьёзнее.

— Ты бы хотел, чтобы меня не было.

Джеку кажется, что мысли роются в его голове очень шумно, и он даже закрывает уши и садится на корточки. На пол, как слёзы, капают талые снежинки. Эмма бормочет что-то и гладит его по голове, а Джек только и глядит, как лужица растёт и отражает его грустное лицо.

— Если бы не я, то, может быть, твои друзья были бы всё ещё с тобой, — тихим голосом говорит Эмма. — Мне жаль, что всё получилось вот так. Если бы я могла помочь…

— Ты гораздо лучше, чем я.

И больше Джек ничего не говорит. Он всё ещё избегает тоскливого взгляда девочки и делает вид, что что-то ищет. Когда она осторожно касается его плеча, Джек вздрагивает. А девочка с виноватым видом протягивает снежный шар:

— Ты только не злись… Я ведь один шар оставила у себя, на всякий случай. Так что, если бы меня забрал Кромешник, я бы вернулась. Прости… Я так боялась тебе рассказать…

Джек закрывает лицо и глубоко вздыхает:

— Ну почему я должен на тебя злиться? Ты всё сделала правильно.

Когда Эмма отдаёт ему портал, то не сдерживает слёз. Она обводит руками каморку, в которой когда-то йети сортировали подарки, а эльфы помогали раскладывать всё по местам. Эмма тыкает в истерзанную одежду Джека и показывает на свой наряд — тот, что ей подарила Зубная Фея, — и мотает головой:

— Ты же меня теперь ненавидишь. Всё из-за меня, и под лёд упал ты тоже из-за меня. И… Рождество, Пасха… они будут теперь ненастоящими, а ведь детей, которые в них верят, и так было мало, а сейчас… Эти подарки, которые никогда не попадут к тем, кто их заслуживают... Избавь меня от своей ненависти, пожалуйста. Сделай из меня обратно сонный песок. Не мучайся, пожалуйста.

Джек берёт её за руку, как игрушку, кидает снежный шар, но он не открывается — ни после третьей, ни после десятой попытки. Волей-неволей, он бросает на Эмму сердитый взгляд, а она уверяет, что тут точно не её вина.

— Хватит, прекрати, — проговаривает сквозь зубы Джек, пока трясёт шар — в нём снежинки медленно кружат вокруг малюсенькой ёлки. — Я только что потерял всех своих друзей, не могу спасти сестру лучшего друга и слушаю, как собственная сестра рисует из меня монстра. Ты и есть моя настоящая Эмма — и ты не виновата в моих ошибках. Но я обещал, что со всем разберусь — только мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, давай ты будешь говорить только о хорошем и хоть чуточку улыбаться — мне так, правда, легче.

Эмма с самым счастливым видом кивает, и полумрак кладовой рассеивается. Джек вскакивает с места, задевает мизинцем ноги угол сундука и с гримасой боли говорит:

— Я не смогу показаться Джейми на глаза, пока не вытащу из лап Кромешника Софи. Все, кто мог помочь, исчезли. Но есть ещё кое-кто. Не думаю, что они помогут — но мы хотя бы попытаемся. Хотя тут же речь о ребёнке — не могут же даже куклы быть настолько чёрствыми, чтобы бросить его?

И на этот раз портал срабатывает.

* * *

Меньше всего на свете он хотел бы оказаться здесь — среди разодранных книг, разбитых кружек и уснувших чудес. Джек, с горем пополам, спросил после восхода солнца у ветра, как там дети. С ними было всё хорошо. Они не сошли с ума от горя, не потеряли смысл жизни, всё было, как и раньше — даже лучше. Ведь тоска, окутывавшая мир в последнее время, улетучилась. Пока не совсем понятно, как они будут вести себя дальше, но Джек понимает, что ничего страшного не произойдёт — они просто привыкнут, что больше не будет волшебства. Они — те, за кого Хранители бились веками — забудут о них.

Под его ногами хрустят осколки — не кружек, не тарелок, и Джек вспоминает, каким ужасом всё закончилось в прошлый раз. Он с сожалением смотрит на Эмму и говорит себе, что не нужно было её брать. А она доверчиво берёт его за руку и ничуть не волнуется:

— Я знаю, что пока ты со мной, всё будет хорошо, — улыбается она, и Джек съёживается. Так же говорил Джейми. А теперь, наверное, считает Джека плодом воображения. Он ведь первым делом проверил, сколько осталось огоньков на шаре детской веры — ни одного. Каково же ему теперь — сестра пропала, в лучшего друга разуверился, вся прежняя жизнь рухнула.

Эмма сжимает руку. Джек сдерживает порыв одёрнуть её и натянуто улыбается — ему кажется, что вот-вот треснут щёки.

— Э-э-эй! — зовут Джек и Эмма хором, и отвечаем им зловещая тишина.

— Ну какого чёрта я потратил последний портал впустую?! — он хватается за голову. — Я же помнил, что Хранители возвращались сюда, чтобы поговорить с игрушками — и никого не было. С чего я взял, что сейчас что-то поменяется?!

— Не расстраивайся, тут должно же что-то подсказывать, куда они подевались, — Эмма обнимает Джека, опустившегося на колени, и гладит по спине. — Ты совсем в себя не веришь. Разве так будет что-то получаться?

Джек молчит, закрыв глаза. Тихим ангельским голосом Эмма напевает ему на ухо:

— Солнце съело небеса,

Лучики гоняют

Родинки туда-сюда,

Щёчки загорают.

Для тебя моя душа

Птица крепостная.

Я тебя, моё дитя,

В жизнь не потеряю.

Горько вздохнув, Джек проговаривает:

— Это колыбельная мамы… А я и забыл. Очень красиво.

— Может быть, в этом твоя проблема? Ты совсем ничего не помнишь о нашем… о своём детстве. То есть, ты знаешь, что было да как, но… почти не принимаешь твоё прошлое таким, какое оно стало. Я думаю, тебе грустно, что семья осталась далеко-далеко, а ты сейчас тут, один, и совсем не знаешь, как сложилась их жизнь. Но когда ты всё вернёшь на своим места, попробуй отыскать их. В смысле, потомков. Это должно помочь, а разве бывает по-другому?

Джек светлеет взглядом и сжимает руку Эммы:

— Какой же ты философ.

Из ниоткуда раздаётся кашель — неистовый, отчаянный, а ещё — звон разбитого стекла. Прислушавшись, Джек и Эмма понимают, что кто-то есть под полом. Подвинув кучи с книгами и остатками еды, они натыкаются на люк.

Когда он открывается с противным писком, кто-то расстроено охает и бормочет, что так быть не должно. Эмма, не разобравшись с фонариком на комоде, находит лампаду, привычно зажигает её и освещает подвал.

Скрючившись и сотрясаясь всем телом, на холодных камнях, лежит Хрустальная Кукла. Когда Джек спускается за ней, она отбивается, как может, и он замечает дыру в её груди. И каждый раз, когда Хрустальная Кукла шевелится, трещины ползут сильнее.

— Скорее, Эмма, приготовь что-нибудь мягкое, чтобы положить её туда, — просит Джек, с трудом поднявшись с тяжёлой игрушкой. Не медля ни мгновения, девочка готовит мешки с пухом, которые давно заприметила в углу комнаты. Хрустальная Кукла с ужасом говорит:

— Это же не простые перья… поступки детей… хорошие… как же так можно?..

— Ты не о тех проблемах думаешь, Хрусталка, — твёрдым голосом говорит Джек и кладёт её на мешки. — Почему ты пряталась от нас? И ты всё время была тут?

— Так хотела… моя хозяйка… Найдите её. Пожалуйста. С ней беда. Её сердце тлеет. Сгорело от обиды… Как же мне её спасти? Почему она меня не призывает? А если. У неё не хватает. Сил уже на это? Джек. Ты прости меня за всё. Я не хотела тебе зла. Я просто делала всё. Что хотела Светлана. Я её кукла.

Пытаясь вернуть осколки на место, Джек едва её слушает:

— Угу… А где другие игрушки?

— Они… они очень капризные. Всегда были. Никому не понравилось. То, что она сделала с тобой. Даже фарфоровым куклам… Светлана их создала ведь. А когда они закапризничали. Я… теперь у неё только я. Она же знает. Что я её не брошу. Потому что мы связаны. С ней…

Не дослушав, Джек роняет осколок, и он громко звякает о пол. Эмма напрягается, подбегает к нему, чтобы успокоить, но он уже вне себя.

— Как же она меня достала! Припёрлась со своего далёкого солнца, не сиделось ей там. Все ей обязаны, все что-то должны! Разве хоть кто-то из нас был с ней знаком до этого всего? Она просто… — и Джек осекается, решив попридержать изысканные слова при себе, пока рядом Эмма. — Зачем она так с игрушками? Разве можно создать что-то, а потом без сожаления разрушить?

Хрустальная Кукла, неловко кашлянув, говорит:

— Ну, если честно… то кое-кто всё же… из вас с ней был знаком. Так жаль. Что ты нас с ней. Не вспомнил. Хотя разве можно. Тебя винить. На хозяйке проклятие. Воспоминания о ней, как дым. Пропадают быстро. Ты ведь, наверное. И сейчас с трудом вспоминаешь. Ваш с ней разговор здесь.

Джек усмехается и нервно задирает голову:

— Хорошо пудришь мозги, кукла. Надо подумать, что с тобой теперь делать.

Разразившись жутким приступом кашля, Хрустальная Кукла пытается отползти:

— Ты… разобьёшь меня… вдребезги… Отомстишь?

— Чего? — возмущается Джек. — Да ну тебя! Вы со своей хозяйкой больные на голову — обе. Ты бы лучше сказала, как заделать эту дыру, которая у тебя вместо сердца — а то долго ведь не протянешь.

— Уже ничего. Не поможет, — вздыхает Хрустальная Кукла. — Значит. Моей хозяйке конец.

Джек закатывает глаза и, попросив Эмму присмотреть за живой игрушкой, обшаривает магазин. Он с раздражением кидает книги с полок, на что Хрустальная Кукла пищит:

— Это же истории. Которые написали. Наши повзрослевшие детки!

— А на полу, значит, валяется брак, да? — язвит Джек и не прекращает поиски.

— Мы так читаем. Нас же много. Не каждый раз ставишь на место. Пожалуйста, хватит. Лучше разбей меня.

Джек отмахивается, и после горького вздоха Хрустальной Куклы, он с горящим взглядом возвращается к ней с тюбиком супер-клея. Объяснив Эмме, что это такое, Джек осторожно склеивает осколки. Починить живую игрушку получается не полностью, потому что много осколков потеряно, но Хрустальная Кукла кашляет меньше и даже приподнимается.

Когда она с голосом, полным благодарности, говорит, что это всё равно ничего не изменит, а лишь отсрочит её уход, в комнату с жутким грохотом врывается Софи.

Джек так радуется, увидев её живую-здоровую, что первым делом стискивает её в объятиях. Это он после замечает, что девочка вся грязная, в изодранной пижаме и с заплаканными глазами.

— Как тебе удалось сбежать? Как ты здесь оказалась? — не скрывая восхищения, говорит Джек. — Это просто чудо, что ты нашлась! Скоро всё будет хорошо, мы найдём способ отвести тебя домой.

— Там… там… — Софи заикается, и её колотит от страха. Джек быстро находит лоскутное одеяльце и накидывает его на девочку. И не думая, что на это скажет Хрустальная Кукла, он обшаривает комнаты и возвращается со стаканом апельсинового сока и тарелкой вафель.

— Не лучшее, что поможет тебе набраться сил, но больше я ничего не умею, — со смущением улыбается Джек, а Софи уплетает угощения за обе щеки. — Как же здорово, что ты здесь. Не торопись, приди в себя, успеешь ещё всё рассказать.

Но Софи торопливо выпивает сок, и он течёт по подбородку и одежде. Отдышавшись, девочка выдаёт:

— Ты даже не представляешь, там, у Кромешника, тако-о-ое было! Светлана что-то сделала, и он, и его жуткие кошмары, стали пылинками! Таял снег, падали камни… Она что-то сделала, и мы оказались около этого домика. И лежит там, пошевелиться не может. Просит какую-то куклу. Я, если честно, не знаю… Она так меня напугала… Она хуже Кромешника. Мы ей поможем?

Хрустальная Кукла, как слышит про Светлану, срывается с места — и неловко задевает стопку книг. Эмма с ужасом держит её у себя на коленях, разводит руками и боится даже дотронуться до отклеившихся осколков.

— Принесите. Её… Сюда. Я должна… вернуть ей половинку её души. Без меня она. Пропадёт. Пожалейте же её... Скорее!

Джек, Эмма и Софи переглядываются. Даже солнечные лучики притихли, перестали скакать вовсю по комнате. Молчание ждёт. Хрустальная Кукла прерывает его новым отчаянным приступом кашля. Она глядит на Джека пустыми прозрачными глазами, но ему всё равно кажется, что в них — мольба. Закатив глаза, он велит девочкам оставаться с ней.

— Ты что, правда, собрался её спасать? — охает Эмма. — После того, что она сделала?

— Она не… дурная. Вы должны. Понять, — еле-еле выговаривает Хрустальная Кукла, и Эмма с заботой гладит её по голове, кивнув Джеку. Заручившись одобрением Софи:

— Это правда, она же меня спасла, хотя могла и бросить. Значит, не совсем ещё монстр, — Джек вышел из домика.

* * *

«Всё пошло не по плану», — это первое, что он слышит от скрючившейся Светланы. Джек уверен, что она его не видит — глядит куда-то перед собой безумными глазами и бормочет. Она напоминает кусок масла на горячей сковородке, и Джек не сдерживает ухмылки.

Солнце нещадно стрекочет, и невозможно больше находится под его лучами ни секунды. Джек недовольно вздыхает и, собрав все силы, забрасывает Светлану за спину, как мешок, и пытается идти сквозь высокие травы.

— Почему они бросили меня?.. — всё проговаривает еле понятно Светлана, и Джек, стряхнув её, отвечает:

— А разве тебя возможно стерпеть? Да кто на такое способен!

— Он даже не досмотрел мои воспоминания… Неужели совсем не узнал?..

— Так, молчи, ещё это я точно не вынесу.

Шорох заставляет Джека остановиться. Обернувшись, он видит, что в травах что-то блестит. У него выпучиваются глаза, когда он понимает, что нашёл воспоминания самой Светланы. Ещё не придумав, что с этим делать, Джек торопится в заброшенный магазин живых игрушек, чтобы поделиться новостью с Эммой.

Хрустальная Кукла радуется своей хозяйке так, что позабыв о том, что рассыпается на части, прижимается к её груди и замирает. Они молчат, взявшись за руки, и лежат с закрытыми глазами.

— Какие страшные чёрные полоски, — вздыхает Эмма, глядя на лицо Светланы. — Кукла не врала.

— Конечно. Я не врала, — всхлипывая, отвечает она. — Спасибо. Что помогли нам. Вы совсем не думали. Что увидите её вот такой. Да? Но это настоящая Светлана. Слабая и беспомощная. Хоть бы она выжила… — Хрустальная Кукла говорит почти шёпотом, вся дрожит: — Вы её не обижайте. Она будет творить глупости. Потому что она несчастна. Помогите ей. Не бросайте. И не забывайте.

Джек не ждёт подвоха: хозяйка и кукла выглядят бессильными и не способными на какие-нибудь поступки. Но живая игрушка вдруг вскрикивает и изо всех сил подпрыгивает.

Хрустальные осколки летят во все стороны, как брызги воды, и Джек едва успевает закрыть собой Эмму. Он не понимает, что случилось — как будто это и не осколки вовсе. Они не ранят, а пролетают насквозь, будто их и нет. И тусклый светлячок, то падая, то воспаряя, летит к Светлане и пропадает в её груди.

Чёрные вены испаряются, и Джек с ужасом говорит Эмме, что, скорее всего, Светлана приходит в себя. И что будет потом с ними — непонятно.

И поэтому, как раз когда дочь Солнца открывает горящие яростным пламенем глаза, Джек открывает её коробок с воспоминаниями в надежде, что узнает способ, как её одолеть. Лоскутки чужого прошлого сшиваются за мгновение, Светлана даже хмыкнуть, как она любит, не успела. И ожидая увидеть даже невероятное, например, апокалипсис, но не себя, он разжимает воспоминания, и с грустным треском они разбиваются.

Джек глядит на Светлану разочарованным взглядом.

Эмма прижимается к Софи, и они пятятся в уголок.

Светлана поднимает хрустальный осколок, щурится и разглядывает через него Джека.

— Вы позволили погибнуть моей любимой кукле? И вам её совсем не жаль? — она со злостью метает осколок себе под ноги. — Это всё из-за вас. Я же говорила вам не вмешиваться, зачем вы — зачем ты! — полез в мой магазин игрушек. Я же тихо-мирно существовала. Так что всё это — на твоей совести!

— Светлана… — с трудом выговаривает Джек, как будто это первое слово в его жизни, и подбирает то, что осталось воспоминаний, и несмело протягивает ей: — Тебе нужно было сразу мне их показать.

Она меняется в лице, когда осознаёт, что теперь в её прошлое посвящён не тот, с которым она хотела, чтобы это случилось.

— Ха… — усмехается Светлана. И хотя во взгляде страх, она скрещивает руки и пытается казаться невозмутимой. — Что же… Ты теперь знаешь, как меня прогнать да? Ну и ладно. Всё равно же ты во всём виноват. Бедная моя Хрусталка!

— Помолчи, — увереннее говорит Джек и шагает к Светлане. Она пятится от него, старается защититься огнём — но сил не хватает. С полным волнения голосом, Джек спрашивает, подойдя к ней вплотную: — Значит, мы были друзьями? Вот почему ты меня пощадила?

— Друзьями?.. — с обидой переспрашивает Светлана и отшатывается от него, прикрывая лицо. — Отстань от меня. Я только что потеряла мою Хрусталочку. Кромешника больше нет… И… хах, какого чёрта я с тобой разговариваю? Ты и тогда мне все мысли перепутал — как и сейчас. Уходите из моего дома! Я хочу собрать все-все осколки моей Хрусталочки. Не уйдёте? Тогда я сама. Только теперь же у меня нет любимой куклы, и одной мне будет скучно. Знаешь, Джек, я хотела, чтобы ты предал свою ненаглядную сестричку — как предал ради неё меня. Но раз уж не вышло, а Софи я тебе вернула — то и Эмму с собой возьму, как мы и договаривались в начале. И её ты никогда-никогда не вернёшь! А знаешь, почему? Я её сделаю песочком, тем, кем она и является! Прощай, Джек, мы больше никогда не увидимся.

Они ускользают прямо у Джека из-под носа солнечными лучиками. Он смотрит на ладонь, за которую на мгновение успела ухватиться Эмма, и падает на колени. Нет ни солнца, ни неба, ни земли. Мир разбился, как Хрустальная Кукла, и теперь лежит у его ног переливающимися вечером осколками. А он бормочет:

— Я… я знаю, как отвести тебя домой, Софи… Ничего не бойся.

А она стоит со слезами на глазах, не зная, как к нему подступиться.

Ветер гудит, тревожится. Жарко.

Девочка обнимает отца. У него глаза из песка, золотые доспехи.

— Отпусти меня, — шепчет ей на ухо. — Работа моя — такая. Оберегать свет от кошмаров. Твоя — оберегать маму. Я её непременно верну у похитивших её бук — страшных снов, но ты пообещай — не позволишь сдаться ей. Сердце у неё мягкое, и если что со мной… пусть будет разумной. Скажи ей так. Прощай.

Отец с силой разжимает руки девочки, и как бы она ни цеплялась за него, не слушает никаких её просьб остаться.

— Они похитили вас с мамой, Светлана. И они за это ответят.

Рыцарь в золотых доспехах бросается в омут тьмы — девочка кричит, но подойти ближе боится. И когда тьма рассеивается, к ней выходит незнакомец с папиными глазами — жёлтыми, как солнышко. Он мрачен и груб, не говорит девочке ни слова, улетает на облаке из кошмарных снов в никуда.

Девочка зовёт отца, а песочная буря воет вместе с её душой.

И девочка вглядывается в рассвет, протягивая ему ладонь:

— Мой отец был храбрым воином света, но кошмары забрали его. Что стало с моей матерью? Ничего на свете больше я не желаю, как быть рядом с ней. Пусть так и будет по закону утренней мечты — ведь у нас верят, что если загадать что-то, когда всходит Солнце, то оно обязательно сбудется. Пожалуйста, я не хочу быть одна.

Но время молчит. И одна-одинёшенька девочка бредёт по пустыне.

* * *

— Светлана, тебе же говорили, что убирать номера нужно, когда гости куда-то ушли. Или ты что, хочешь, чтобы они на нас ураганы с бурями нагнали? С северным ветром шутки плохи, вот побеспокоила ты его, и теперь он требует, что бы я тебя выгнал, а не то он и щепки от нашего трактира не оставит. Ты у меня уже пять лет растёшь, милая девочка, завидной невестой скоро станешь — может быть, устроишь ещё как-нибудь свою жизнь, а меня ты прости. Что смогли, мы тебе дали, пора тебе идти своей дорогой.

* * *

Сапоги все истоптаны, одежда поношена, ни еды, ни воды. Девушка не просит ни у кого больше помощи — и кочует с места на место. И вдруг:

— Почему ты плачешь, милая? — спрашивает старик со свёртком в руках и помогает ей подняться. — Совсем духом упала, да? Ну, вытри слёзы! Смотри-ка, что у меня для тебя найдётся — я её столько мастерил, думал, что никогда с ней не расстанусь.

Он разворачивает свёрток и отдаёт девушке хрустальную куклу с большими искрящимися глазами:

— Я вижу, что ты совсем одна и тебе нужен друг. Пусть она будет твоим другом.

— Она же неживая! — усмехается Светлана.

— Не говори так, ей же будет неприятно! Ещё какая живая, потому что волшебная. Всё чувствует, просто не говорит. Ты же знаешь, что у Солнца поутру то, чего хочешь больше всего на свете, попроси, и…

— Моё желание оно не выполнило, — вздыхает девушка и прижимает куклу к груди: — Спасибо.

— Может быть, просто было поздно загадывать то твоё желание?

* * *

Светлана делится с хрустальной куклой одеялом и рассказывает ей про всё то, что тревожит душу.

— Хорошо, что тот дедушка приютил нас и познакомил друг с другом. Но я хочу свой дом, настоящий дом. Интересно, а Солнце забрало бы нас к себе? Там, наверное, очень тепло и никогда не бывает грустно. Солнышко, забери нас с Хрусталкой к себе, сделай нас своими детьми, пожалуйста-пожалуйста.

Небо моргает, и солнечный лучик проскальзывает сквозь окно и забирает девочек на своих крыльях.

* * *

— Почему я ничего не чувствую, Хрусталка? Ни рук, ни ног, не вижу ничего. Я думала, на Солнце жить веселее. Даже не слышу того, что говорю. А ты слышишь? Я всё чаще думаю, что ошиблась — каждый раз, когда мне помогают, это плохо для меня же заканчивается. Хрусталочка, в последнее время я много злюсь. Так надоело всё это — хочу домой, в мир, к людям. Но я, наверное, и не человек теперь, да? Надо же… Какая я глупая! Были сложности, но вместо того, чтобы справиться с ними, я сбежала. Эх… Если бы Солнышко отпускало хоть на денёк в год домой — я бы была самой счастливой на свете. Только бы вновь вдохнуть воздух, а ещё… я так соскучилась по соку, печенью, ты даже не представляешь! Это были бы самые лучшие каникулы, Хрусталка.

* * *

Крохотная деревушка. Хохот. Утро. Светлана, обняв куклу и съёжившись, ступает на первый снег, благодарно машет небу. Она обещает ей, что сегодня будет самый лучший день в их жизни. Сияя радостью и надеждой, Светлана здоровается со стариками, юношами и девушками, детьми — но никто и не глядит на неё. Девушка едва уносит из деревни ноги от обиды и разочарования.

По тропинке бежит в лес, не успевая утереть слёзы, но твердит, что всё ещё будет хорошо.

— Я же говорила! — улыбается она Хрусталке и показывает мельницу, которая кажется заброшенной. — Здесь нас никто не обидит.

* * *

Софи слушает, не шевелясь. Джек часто вздыхает и не находит себе места, спотыкается обо что попало и говорит сбивчиво, как на бегу. Он кладёт на ладонь хрустальный осколок и сжимает в кулак, радуясь про себя, что не чувствует боли и может позволить эмоциям взять верх. В конце концов, встретившись с зачарованным взглядом девочки, Джек начинает говорить.

— Эти воспоминания… Маленькие и острые, как стёклышки. Как сейчас помню те свои мысли.

* * *

«Солнце. У него даже есть запах — мятный. Солнце играет с волосами, щипает за щёки и заглядывает в душу. Следит, наблюдает. Спать не даёт.

На душе очень хорошо и спокойно. И воздух — он такой вкусный, как жизнь. Надо же, а дышать, оказывается, было приятно.

Я чувствую руки. И ноги. Я могу пошевелить ими. И тело — оно такое тёплое… И сердце стучит. Смешное, громкое. Мне нравится моё сердце.

Спине жёстко, но почему-то от этого даже приятнее — ведь так здорово что-то чувствовать. Одеяло колется. Пушистое существо мурчит и прижимается ко мне, мяукает. Ещё чуть-чуть, капельку, подожди, я проснусь и дам тебе поесть.

— Джек, вставай, лоботряс, иль ты до обеда тут вздумал валяться? Матери по хозяйству помочь надо, а я с мужиками пойду лес валить. Если будешь хулиганить, расскажу в воскресенье всё старшим, как приедут, вот все дружно уши и поотдерём!

Отец. Он строго глядит на меня и трясёт кулаком. У него забавная борода, седая, и брови седые, и лицо в морщинах, и худой он, как смерть. Нет, неприятное слово, противное… Худой, как горе. Хм, ещё страннее…

Эмма, моя маленькая сестрёнка, уже одета и готова к новому дню, к приключениям. Что же, придётся и мне.

— Мы пойдём сегодня на каток, как ты давно мне обещал, а, а?

Я набираю в ладони воду из умывальника и вижу, как устало слипаются веки.

— Матушка, Джек сегодня не выспался, хотя зарю пропустил!

— Эмма, не кричи так, у меня голова болит, хорошо, милая? Сынок, что с тобой, ты не заболел? Дай-ка проверю лоб.

У мамы шершавые руки. В мозолях. Но ласковые, как облака. Мне не хочется, чтобы она уходила.

— Лоб не горячий. Слава богу, этого нам ещё не хватало. Признайся, опять всю ночь на луну глядел? Чудной же ты у нас!.. Ладно, давайте, детки, кушайте быстрее. Эмма, приберись дома, хорошо? И нитки нужно немного напрясть, ты уж постарайся хоть капельку. Я буду вязать на продажу, а ты, Джек, пожалуйста, накорми козу и собаку.

— А потом, мама, можно нам с Джеком погулять? Пожалуйста!

— Только не сильно долго, день сегодня хмурый.

За окном зима. Я люблю зиму.

Снег под ногами хрустит, как песок в зубах. И правда, холодно — как будто погода приготовилась к тому, что я сегодня отведу Эмму кататься на коньках. Давно зима так не радовала, наконец-то лёд покрыл озеро.

Собака игривая, толкает меня в сугроб и облизывает лицо тёплым шершавым языком. Остатков нашей еды, по-моему, ей мало. Да и заслуживает она больше — поэтому, оглядываясь, как бы мама не увидела, или, не дай бог, отец — вдруг ему взбрело вернуться? — разворачиваю кусочек сала. Бабушка убила бы за это, а вот наша собака с благодарностью трётся о ноги, а потом и вовсе устраивается на коленях.

А вот коза, как всегда, упрямая, бодается со мной, к вилам в углу её комнатки не подпускает.

— Глупая, ну же! — кидаю сено, и оставляю гордячку в одиночестве.

Зову Эмму. Она одевается наспех, визжит от счастья, а мама придирчиво просит её не шуметь. Эмма сразу становится тихой и будто бы представляет, что её не существует. Она обидчивая до невозможности, всё принимает на свой счёт. Кажется, мне предстоит по дороге к друзьям прогонять из её головы дурные мысли.

— Она меня не понимает! Это нельзя, то нельзя!

— Никто же не просит тебя слушаться матушку во всём. Просто делай вид иногда. Она у нас хорошая.

— Ты сегодня как будто старичок.

— Старичок, который сейчас вымоет тебя в снегу, грязнуля!

Я толкаю Эмму в сугроб, она смеётся. Она счастлива, будто этого и ждала.

— Только ты меня и понимаешь.

Эмма оттряхивает снежинки и улыбается. Я даже не знаю, что ответить. Мне очень приятно, вот жаль только, что у Эммы не получается ладить с другими людьми. Я всё бы отдал, чтобы было иначе. Но стоит появиться кому-то чужому — она замыкается в себе и переезжает куда-то в свой мир.

Как и сейчас, когда меня сметает целая орава ребятни, она стоит в сторонке и не знает, куда себя деть. Мы строим снежный замок, устраиваем баррикады, кидаемся друг во друга снежками.

Какая досада — мимо проходит «гроза селения» с подручными. Ненамного старше меня парни, если не мои ровесники — а хотят казаться очень-очень взрослыми. Дураки.

Ну, я этого ждал — опускают свои «умные» шуточки:

— Что это ты, Джек, всё из ползунков вылезти не можешь, с малышнёй якшаешься? Нет бы невесту себе уже найти, взрослый лоб, пора уже своих детей заводить!

Я что-то говорю, а что — как в тумане, не помню. Много кричали, это точно. А потом — тьма.

Я просыпаюсь? — нос болит и голова. Чешется затылок, кажется, там — шишка. А Эмма почему-то радуется.

— Здорово ты с ними!

— С кем?

— С этими шутами. Так треснул!

— Ага, понятно… Да они тоже в долгу не остались.

Веселье щекочет нам животы, и мы решаем зайти по пути на озеро в заброшенную мельницу, чтобы забрать коньки, которые мы оставили там в прошлый раз».

* * *

— Вот так вот, Хрусталка. Видишь, как тут хорошо? И одело есть, отдохнём с тобой. Можно будет потом разжечь костёр и испечь картошки — кажется, я вижу с ней мешок в углу? Вдруг я смогу ощутить её вкус — это было бы очень здорово! Что, кто это там?

Светлана прячется за коробками, когда в её личное маленькое королевство врываются двое — юноша за руку с маленькой девочкой. Они так похожи друг на друга, что Светлана шепчет кукле, что они, наверное, брат и сестра.

Хрусталка блестит волшебными глазами и выскальзывает из рук Светланы. Она забывает обо всём и кидается за куклой. Слёзы брызжут из глаз, когда видит, что по её любимой подруге поползли трещинки, а на груди — скол, как будто вместо сердца.

— Эй! Откуда ты взялась? — вскрикивает юноша, и Светлана от испуга вновь чуть не роняет куклу. Она робко глядит на него из-за растрепавшихся волос и жмётся к стене. Девочка дёргает его за рукав с испуганным видом, а он, сделав несколько глубоких вдохов, просит её подождать и говорит со Светланой:

— Мы не ждали, что кто-то будет здесь. Это наше с сестрёнкой место, — и добавляет: — Но если хочешь, ты тоже можешь приходить. Только раньше я тебя не видел. Ты только приехала?

Светлана забывает слова и лишь кивает.

— Какая у тебя чудесная кукла, — улыбается юноша и садится на колени. — Кто только мог такую сделать?

— Дже-е-ек… — с ужасом проговаривает девочка, вцепившись в него, как в последнее сокровище: — Ты это сейчас с кем разговариваешь?

Светлана прочищает горло и робко представляется, но девочка продолжает вести себя так, как будто её не слышит.

— Ты чего? — с ещё большим ужасом шепчет она и оттягивает его за плащ. — Пошли отсюда…

— Её зовут Светлана, ты что, не видишь её? — хмурится он. — С кем же я тогда говорю?

Но девочка, не медля и секунды, закрывает за собой и юношей дверь — громко и даже зло.

— Пожалуйста, не уходи! — бросается Светлана к окну. — Не оставляй меня так!

Но девочка кричит, когда он оглядывается.

* * *

«Эмме страшно — не так, как в день, когда её вырвали коренной зуб, потому что щека опухла, не как когда тяжело заболела на целый месяц. Её взгляд затуманенный, я не узнаю сестру — впивается ногтями мне в руку, что невозможно терпеть. Когда я возмущаюсь и спрашиваю, в чём дело, замечаю, что ещё грустная незнакомка следит за нами.

— Не знаю, кого ты увидел, но, пожалуйста, уйдём отсюда, — хриплым голосом твердит Эмма. — Потом покатаемся, завтра, только не возвращайся туда.

Воздух тяжелеет, и дышать становится трудно.

— Так эта девушка?.. Ты её не видишь? — ладони кажутся мне сияющими, в блёстках. — Это невероятно. Тем более я должен поговорить с ней, Эмма! Такое не с каждым случается.

— Ты что, Джек, совсем дурак?! — Эмма топает ногами: — Ты пойдёшь со мной! До-мой!

— Ты же сама доберёшься? — я вырываюсь из её цепких пальцев и уже представляю, как меня будут за это наказывать молчанием и упрёками долго и мучительно. Бегу по лестнице и слышу, как восторженно, заметив, что я не ушёл, охает девушка, назвавшая себя Светланой. Она поправляет платье и проводит по волосам, прошептав своей кукле, чтобы сидела смирно и ничего не боялась.

Всё ещё поверить не могу, что так бывает. Кто она?.. Хорошо, что Эмма не из болтливых, если люди узнают, что кто-то невидимый обитает на заброшенной мельнице и мне, и самой девушке будет грозить опасность.

Как мне её жаль — я только называю своё имя, а Светлана уже так сияет, как будто ей подарили целый мир. Она очень одинокая. И смущается, когда я беру её за руку, чтобы посмотреть — могу ли я до неё дотронуться или нет.

— Я тут в гостях, всего на денёк. Здесь так здорово и красиво, — она воодушевленно осматривает мельницу.

— Ты про здешние пыль, грязь и хлам? — не могу не усмехнуться. — Да уж, лучше места не сыскать... Но тут, и правда, бывает уютно.

Светлана шепчет кукле, что я её обидел. Какая она странная. То, что она, скорее всего, моя ровесница, но разговаривает с игрушкой меня не особенно удивляет — в самых безумных мечтах я делал то же самое — но как можно обижаться на такую ерунду, я не представляю. И Эмма такая же. И мама.

Как тяжело жить, вечно следя за своим языком.

— Слушай… Давай ты с нами пойдёшь гулять? Мы сегодня вечером с Эммой собирались пройтись ещё раз. Будет интересно послушать о твоей… жизни.

— Ты ведь понял, что со мной кое-что не так, да? — с восторгом спрашивает Светлана. — Спасибо большое, я приду, обязательно!

И всё-таки пора уходить. Я машу Светлане, а она, как ребёнок, подскакивает и машет в ответ».

* * *

Солнце ею недовольно. «Ты не должна вмешиваться в жизнь людей, — приносит его мысли ветер. — Ты уже не принадлежишь их миру, и это случилось по твоей воле. Либо будешь слушать меня, либо придётся тебя научить».

— Почему Солнышко такое строгое? — плаксиво спрашивает Светлана. — Я ведь так долго не бывала тут, всё совсем другое. Никогда не видела снег — а тут вот он, всюду. Я давно ни с кем не общалась — разве я многого прошу, всего лишь поговорить? Нет, Хрусталка! Я пойду к ним. Мне скучно так существовать.

* * *

«Вечер с задором тащит нас на озеро. Все дела переделаны, мысли пересказаны, можно и повеселиться. Только вот чувство забытого то и дело ставит подножку, и я поскальзываюсь на льду.

Эмма помогает мне с улыбкой подняться, и я замечаю среди деревьев девушку с куклой. И тут стыд приливает к лицу — вот о ком я забыл! Зову её рукой, а Эмма, посмотрев вдаль, мрачнеет:

— Значит, опять ты её видишь. Хорошо хоть других тут нет.

У неё теплые руки и взгляд. Волосы чёрные, чернее, чем мои страхи. Как неловко — не понимаю, как так получилось, но я держу её локон в ладони.

— Ты про меня чуть-чуть забыл. Я ждала тебя у мельницы, а ты не пришёл.

Её голос грустный, а мне от этого плохо.

— Светлана, прости меня, пожалуйста. Ты как солнышко, и не запомнить тебя нельзя, но сегодня нас так домашними делами загрузили, что я всё вылетело из головы. Простой смертный, что сделать… Ты, наверное, не умеешь кататься. Если хочешь, можем просто погулять вокруг.

Она улыбается всем сердцем. Мы берёмся за руки, а на душе становится ещё теплее и светлее.

Почему-то не хочется отводить взгляда от девушки. Мне кажется, что в каком-то из кошмаров мы были с нею врагами. Как здорово, что это не так. Что-то неладное творится со мной, Эмма права — всё время запинаюсь и не могу подобрать слова.

А сестрёнка ревнует. Идёт позади нас, повесив голову. Ну нет, так нельзя!

Я бросаю в девчонок снежками.

И вместо того, чтобы «проучить» меня, Эмма сердито топает и убегает.

— Подожди, Эмма! Ты куда?

Я зову, а она даже не оглядывается.

— Домой, подальше от этого бреда!

С какой обидой она кричит… Я заглядываю Светлане в глаза — она тоже расстроена:

— Почему она меня ненавидит?

— Всё будет хорошо. Вы подружитесь.

Я киваю в ту сторону, куда убежала сестра. Девушка вздыхает.

— Конечно, иди, поговори с ней. Если бы это чем-нибудь помогло.

Совсем не хочется отпускать её руку. Она натянуто улыбается и разжимает пальцы:

— Иди же, ещё увидимся.

— А ты меня не возненавидишь?

— Не-е-ет, что ты. Я тут подожду. — как хорошо, что я оставляю её хохочущей.

Следы сестрёнки ведут по знакомой дороге. Ну, конечно, она пришла на мельницу, куда же ещё. А обещала домой. Неужели думала, я не стану проверять?

Полы скрипят тут. И пыльно, чихать жутко хочется. Я закрываю за собой дверь, а за углом сидит на корточках Эмма. Плачет. Бедная.

— Я тебе больше не нужна, да? Откуда она только приехала… Заняла моё место! И ходит тут, ходит. И я ведь её даже не вижу. Но я верю тебе, что она есть. Потому что никогда ты раньше меня не бросал.

— Ш-ш-ш, ну что ты такое говоришь? Как ты можешь быть мне «не нужна»? Ты моя сестрёнка, тебя и матушку я люблю больше всех.

Я её обнимаю, а она дрожит, не знает, куда деться. Из окна, под которым мы сидим, дует снегом. Белые ледяные слёзы, которые проливает само небо, ложатся на волосы Эммы и тают.

— Ты очень взрослый, Джек. Скоро ты уйдёшь от нас с мамой и папой, да? А потом у тебя появятся дети, и мы точно будем тебе не нужны. А тем более, я. Так и со старшими случилось, им вообще наплевать на меня.

У сестры в голове живёт червяк. Серьёзно, как то, что она мне только что сказала, могло ей подуматься? Я подбираю слова, сжимаю её холодную руку… Улица воет. Зима протягивает невидимые руки к нам, она что-то от нас хочет. Она хочет нас забрать? Я прижимаю Эмму и вздыхаю. Воздух тоскливый, высушивает всю радость и весь задор.

— Скажи, почему тебе так нравится это место?

Мой голос дрожит. Как нехорошо — сестрёнка подумает, что я совсем спятил. Эмма делает шаг ко мне и говорит так, как никогда не говорила:

— Потому что тут сказки как будто становятся явью. И я очень хочу свою сказку, Джек. И тут я могу её себе представить. Она о тебе. О том, как ты сражаешься со злодеями и даришь людям радость. Тебе непросто, ты не сдаёшься. Хотела бы я, чтобы эта история сбылась.

Я не успеваю рассказать, как тронут этими словами, и что-то тёплое касается моего плеча. Чёрт, сердце убегает в пятки. Надо обернуться. Надо обернуться.

— Ты? — странно, что испугался настолько, что пропал голос. — Что? Но как?

Непонятно почему, но выходит, что я не заметил мою новую знакомую — а она всё время была рядом. Улыбается. Наверное, она всё время улыбается, даже когда грустит.

Мне не нравится, что она сейчас делает — с силой расцепляет наши с Эммой руки и сводит мои ладони. Хочу спросить, а она перебивает:

— Это был лучший день. Но сейчас… Сейчас мне нужно будет уйти насовсем. Ты… ты можешь отправиться со мной. Там, где я живу, очень хорошо! Нам будет весело, всегда!

Я не знаю, что сказать, и чувствую, как будто у меня голова взрывается. Эмма дёргает за рукав и спрашивает, что она сказала. Я велю ей подождать и поднимаюсь наверх, позвав Светлану за собой.

— Слушай… Ты очень милый и хороший человек. Мы с тобой даже дня не знакомы, но я в это верю. То, как ты относишься к своей кукле — необычно и волшебно. Я бы, правда, хотел узнать тебя лучше. Но у меня тут — семья, друзья, а ты — удивительное существо, неведомое, но я точно знаю, что ты не шутила тогда, когда позвала меня. Я никуда не отправлюсь с тобой, Светлана, моё место здесь, и я тут счастлив.

Девушка наклоняется к кукле и шипит ей на ухо:

— Этот человек назвал меня «существом». Что мне делать теперь, Хрусталка?

— Отправляться домой. А мы с Эммой будем помнить тебя всегда. Прости, если обидел, тяжело слова подбирать. Пусть у тебя всё будет хорошо.

— Это всё из-за Эммы, да? — шепчет Светлана, отвернувшись. Я не могу разобрать её лицо, но почему-то знаю, что у неё там — слёзы.

Вся теплота, трепет, которые появлялись у меня, когда рядом была эта удивительная девушка — испаряются. Она хочет от меня невообразимо много, манипулирует, притворяясь слабой и беззащитной. И если я начинал думать, что влюбляюсь — то сейчас гоню эти мысли прочь. А эти её переговоры с куклой — раньше умиляли, а сейчас — пугают. Я ведь точно не знаю, с кем имею дело — вдруг это вообще нехорошая сила? О чём я только думал, когда заговорил с ней утром? А Эмма — она не побежала домой, чтобы рассказать, что её брат сошёл с ума и разговаривает сам с собой — она поверила мне. И теперь я понимаю, почему она злилась, когда я обращался к Светлане.

Не люблю я злиться, но именно это со мной и происходит.

— Тогда я забуду тебя, понятно? — заявляет девушка, а мне остаётся лишь усмехнуться. Скорее бы это закончилось. Она подходит к окну и глядит на закат.

— Как тебе будет угодно, — отвечаю я и смотреть, что внизу делает Эмма, вижу, как она задирает голову и кусает губы.

Когда я оглядываюсь, от девушки с куклой нет и ни следа.

Я молча спускаюсь, с тяжёлой головой и словно камнем на плечах, и это сестрёнку настораживает. Когда мы покидаем мельницу, я сажусь сугроб, она садится рядом.

— Ты никому об этом не рассказывай, ладно?

Вместо ответа Эмма вздыхает:

— Я никогда от тебя не отстану. У меня нет настоящих друзей, зато с братом повезло, и я не одна.

— Да ладно тебе, появятся у тебя друзья. Так со многими бывает, что кажется, будто с ними никто не захочет общаться. Просто ты ещё не готова.

— Ты пугаешь, — Эмма рисует на снегу человечка. — Ты повзрослел за последний год. Что такое? Ты не любил такие разговоры, я помню.

— Всё нормально, Эм. Не волнуйся. Метель закончилась, можно пойти к ребятам. Скорее же, давай руку.

— Не оставляй меня, брат. Я тебя редко так называю, но…

— Успокойся, сестрёнка. Не оставлю».

* * *

— Хрусталка, я не подхожу этому миру. Я всегда буду одна, и никто меня не поймёт. Солнце обещает меня отпускать время от времени, но с условием: обо мне забудут. Я стану самым приведенческим приведением, и ничего хорошего мне уже не светит. Почему я сломалась под трудностями и сбежала? Рано или поздно всё бы наладилось, мне ведь помогали. А теперь даже тот чудный юноша обиделся за то, что я позвала его с собой. Наверное, он меня возненавидел. Жаль, что так вышло.

* * *

— Я не могу так больше.

* * *

— Хрусталочка! Солнышко говорит, что я достаточно взрослая, чтобы начинать свою жизнь! Ура! Я опять могу просить у него всё, чего захочется. Ну и я подумала, что раз уж меня подружек нет, то пусть будут у тебя. Хочу живые игрушки! Чтобы разговаривали, веселились и делали что-то полезное. Только вот чтобы ты смогла быть как человек, мне придётся подарить тебе половинку своей души. Хрусталочка, не переживай, для друзей мне ничего не жалко.

* * *

— Вот и всё. Сегодня я стану ближе к людям. Солнышко обещало добыть коробку, где хранятся мои воспоминания, чтобы если случится беда, они мне помогли. Мир такой чудесный, и мы его очень долго ждали. Так что у нас всё получится. Вперёд!

* * *

Софи мотает головой, когда Джек заканчивает рассказывать. Она много задаётся вопросами, как же так получилось, что из мирной Светланы получился монстр. Джек говорит:

— А ведь я думал, что тот день мне приснился, и почти забыл о нём. Вот что её злило.

Ветер клонит травы к земле, а Джек указывает на единственную в диком поле розу:

— Сорви её и попадёшь домой. Кролику спасибо…

— А как же ты?

— А я не знаю, что мне теперь делать, Софи. Надо обдумать всё, попросить совета у знакомых духов, может, подскажет кто-то что-то. Но я уже ничего не хочу. Одна мысль о том, что сейчас с Эммой, не даёт стоять на месте. Найду способ добраться до них со Светланой, и…

— Идём к нам с Джейми, ему важно знать, что у тебя всё хорошо. И мы придумаем способ вам помочь — вместе! Соглаша-а-айся, Джек, тут ведь так страшно — среди осколков и с этими жуткими воспоминаниями, которые у тебя в руках.

Этих слов Джеку достаточно, чтобы он улыбнулся, взял Софи за руку, сорвал розу, и они вместе полетели в чудесную кроличью нору.

Жизнь искрится в глазах семейства Беннеттов, когда они сжимают в объятиях Софи и докрасна расцеловывают щёки. Джек наслаждается этой картиной из-за угла и от всей души благодарит судьбу, что всё-таки девочка уговорила отправиться вместе с ней. Чего только стоит увидеть, что его лучший друг, Джейми, снова счастлив и цветёт самой широкой улыбкой.

— Ты прости меня, ладно? — робко просит Джек, но юноша никак не реагирует на его слова. Бывший Хранитель Веселья рассеянно разводит руками: — Хэй, ну что же ты, всё ещё в обиде на меня?

Джейми уводит Софи за руку в дом, когда их со счастливым видом зовёт мама.

— И даже не поздороваешься, такой ты теперь? — Джек чувствует, как обида склёвывает последние крошки добра: — Джейми!

Софи замирает, трясёт брата за руку и показывает пальцем на Джека, на что юноша с удивлением спрашивает:

— Зачем ты мне показываешь на соседский дом?

Девочка переглядывается с Джеком и охает, когда его рука проходит сквозь Джейми.

— Нет-нет-нет! Не пугай меня так, друг, — снова и снова он не может коснуться и его волоса. — Стой-стой, хватит, ну посмотри на меня, ну же!

— Ла-а-адно, — протягивает Джейми, и у Джека как камень с груди сваливается, — Софи, ты сразу пошутить надо мной решила? В призраков играем?

— А-а-а… — только и может произнести Софи, не сводя сочувствующего взгляда с Джека, который от безысходности садится на лужайку и хватается за голову.

— Идём же, расскажешь и нам, и шерифу, что случилось, где тебя держали, — Джейми настойчиво тащит девочку домой, и прежде, чем захлопывается дверь, Софи возмущённо выкрикивает:

— Ну я же сказала, что ничего не помню!

А Джек так и остаётся слякотном одиночестве, пока красные листья танцуют в осенних лучах.

И происходит что-то невероятное.

Первые секунды ему кажется, что он от горя сошёл с ума. Потом, протерев глаза и открыв рот, Джек смотрит, как Северянин — невредимый, в клетчатой рубашке, обтягивающей до складок пузо, и в красных спортивных штанах — как ни в чём не бывало прогуливается по улице. И, конечно же, в упор не замечает Джека.

Забавляясь тем, как Северянин подвязал голову алой банданой и как задумчиво чешет бороду, Джек встаёт прямо перед ним — и бывший Хранитель Детства проходит сквозь него. В конце концов, это уже начинает возмущать: они все сговорились, не иначе! С нахмуренным лицом Джек идёт рядом с Северяниным, пока он с удовольствием ест мороженое.

— Что тут творится такое, Эмма? — шепчет Джек и хочет взять девочку за руку, но потухает, вспомнив, что сестрёнку у него забрали, и ничего с этим не поделать.

А Северянин заходит в маленький дом, который стоит в конце улицы, словно маленький кусочек чуда — расписанный яркими красками, с вырезанным узором на деревянных стенах, весь цветущий и невероятный. Набравшись смелости, Джек заходит следом.

Аромат жареного мяса, супа и выпечки манит его на кухню, где порхает между кастрюльками Зубная Фея без крыльев и перьев, но в платье-пачке с синими птицами. У неё красивые короткие, под мальчика, волосы сиреневого цвета. Фея весело напевает песни и даже пританцовывает, заваривает чёрный чай с цедрой апельсина и совсем не замечает Джека.

— Какая же она всё-таки хорошая, — мечтательно вздыхает он и замирает, когда её целует в лоб здоровый парень в голубом спортивном костюме и с пушистыми пепельными волосами. Он узнаёт этот независимый взгляд: — Кролик… Ничего себе. — И когда Фея с хихиканьем кидается ему на шею, Джек отшатывается, как ошпаренный: — Вот это неожиданно.

От нарастающей безысходности бывший Хранитель Веселья даже не старается привлечь внимание. Сидя на пороге, следит, как весёлые Кролик и Фея накрывают на стол, как Северянин помогает разлить всё по тарелкам и как юноша маленького роста с веснушками и причёской-солнышком влетает в столовую, опрокинув вазу с цветами. Они называют друг друга совсем другими именами, теми, что Джек слышит впервые, и их он в упор решает даже не брать в голову. Для него они — навсегда Хранители.

Стуча ложками, они разговаривают о погоде, о том, как не хочется, чтобы заканчивался выходной день. Не переставая удивлённо поднимать брови, Джек узнаёт, что Фея работает зубным врачом, Кролик — фитнес-тренером, Северянин заведует детским садом, а Песочник занимается домашним хозяйством.

— Дети странные пошли, — цокает Северянин, запивая стаканом молока. — Сказали они мне вчера, что Санты не существует. Я им объяснял долго: дорогие мои, если во что-то верить, то это обязательно окажется правдой, а идея с Сантой же хорошая. Учит добру — персонаж безвозмездно одну ночь в году тратит на то, чтобы порадовать мелкотню за хорошее поведение. А они мне: «Мы очень стараемся, только никак не получается его себе представить!»

— Лучше бы про Пасху напомнил, вот это я понимаю, праздник, — говорит Кролик, подмигивая Фее, и Джек бьёт себя по лицу и протяжно вздыхает. Она хихикает и спрашивает Песочника:

— А тебе не кажется, что они больше похожи на кошку с собакой, чем на дядю с племянником?

Песочник лучезарно улыбается и кивает.

— Дядя и племянник, серьёзно! — усмехается Джек, подперев подбородок. — А Фея, значит, живёт тут на правах девушки Кролика. А Песочник кто, брат?

И, словно услышав его, Северянин с набитым ртом говорит:

— А ты, братец, всю жизнь проспишь с твоим режимом, — на что Песочник лишь зевает.

Джек мотает головой, глядя на их посиделки, и выдаёт, всё ещё заворожённый:

— Да-а-а… Крутая семья. А ещё я вообще перестаю понимать, что происходит.

По правде, Джек счастлив видеть их такими — домашними, совсем простыми, обыкновенными людьми — но живыми-здоровыми, полностью довольными жизнью. Каждый из духов мечтает получить второй шанс — и его друзьям повезло. Да, за детство больше никто не отвечает, и чудеса рассеиваются, как призрачный туман, но мир-то всё ещё существует. А Джек — он решит, придумает, как быть с детством дальше. Только бы Эмму вернуть.

Он хмыкает — вечно за чем-то гонится. Сначала были воспоминания, потом сестра, потом Софи, потом опять сестра… А Хранители — живут здесь и сейчас и ни на что не жалуются. Смеются, собирают грязные тарелки и идут в гостиную вместе смотреть телевизор, разлежавшись кто — на диване, кто — на креслах-мешках, кто — на подушках.

— Я очень рад за вас, ребята, — говорит Джек, всматриваясь в их живые восторженные глаза. — Пусть вы и не помните меня, и не видите, мне бы всё равно хотелось, чтобы вы знали, как сильно я вас люблю. Простите меня. Я надеюсь, что теперь у вас всё будет хорошо.

На ватных ногах он выходит из дома и садится под яблоню во дворе. Прикрывает глаза, щурясь на солнце, и говорит:

— Так это правда. Светлана не может отнять жизнь, только подарить… Она и подарила. Значит, вот оно как… И незачем было её даже обвинять? Но она так странно себя ведёт, не пойму, друг она или враг…

Чёрный худой пёс с грязной шерстью в колючках и репейниках показывает грустную морду из будки и рычит. Джек поворачивается к нему и встречается взглядом с жёлтыми злыми глазами. Он прыскает и чуть ли не хватается за живот:

— Ха-ха-ха! Смотрите, кто тут у нас хороший пёсик. Дай я почешу тебе пузо, Кром! — читает кличку на кулоне. Пёс бросается на него, но под звяканье цепи скулит от боли. Джек оценивает деревянную собачью будку и с отвращением заглядывает в миску: — Н-да… Кто бы знал, что сам Повелитель ночных кошмаров на закате своей карьеры будет питаться тухлой рыбой на завтрак. Что, жизненный кризис, дружок? Получил, наконец, ту власть, какую всегда хотел? Да-а-а, теперь ты блохастых дел мастер. Поздравляю, это триумф!

Пёс с тщетным старанием кидается на Джека, что его даже жалко. Подразнив костью, Джек отбрасывает её куда подальше, а Кром с тоской провожает её голодными глазами.

— Ладно-ладно, что я, монстр что ли? Хоть ты и сделал так, что моя жизнь стухла, стухнуть тебе я не дам. Жди здесь, — и по пути обратно на кухню тихонько приговаривает: — Всё-таки ты единственный, кроме Софи, кто меня видит. Но интересно, почему Светлана поселила их именно в этом городке, как нарочно, чтобы я нашёл их?

В холодильнике у Хранителей Джек находит пакет с молоком. Тихонько, чтобы они не услышали, как кто-то чужой хозяйничает на кухне, он берёт этот пакет и уже собирается уходить, как в зале раздаются восторженные голоса.

— Свадьба через полгода, так что у нас полно времени подумать, как всё будет, — тараторит Зубная Фея, показывая Северянину с Песочником кольцо на руке. Кролик улыбается от уха до уха, принимая поздравления друзей.

И открытый пакет с молоком выпадает из рук.

— Кто это сделал? — с испугом вскрикивает Фея. — Там кто-то есть!

Позабыв и про осторожность, и про голодного Крома, Джек выбегает из дома, хватаясь за голову. Ноги сами несут его к дому Джейми, пока он пытается отогнать мысли о семейной жизни Кролика и Феи — потом у них появятся детишки, наступит старость, и они встретят её, как самые нормальные люди, в кругу родных и близких.

А где в это время будет Джек — и с кем?

Жестокая месть у Светланы. Продуманная до мелочей.

— Это ж как надо было обидеться на меня в прошлом, чтобы теперь оторваться по полной! — приговаривает он, чуть ли не бегом. — Нет-нет-нет, так не должно всё закончиться. В сказках такого не бывает. Я должен что-то придумать! Так. Луноликий. Он же говорил, что всему виной «давние обиды» — и это явно о Светлане. Надо сделать как-то, чтобы она меня простила. Хотя н-е-е-ет, не смогу! Только вижу ей — и хочется достать хлопушку и как дать, будто по мухе! И правильно Эмма тогда советовала не связываться с ней — столько проблем из-за одной безумной взрослой девочки, говорящей с куклами… — И Джек с радостью подпрыгивает, нечаянно сбивая велосипедиста: — Точно, куклы! Вот оно! Да! Не люблю притворятся, но на этот раз придётся. Скажу, что хочу в компаньоны, пусть заново открывает свой игрушечный магазин. Хотя… вряд ли поверит, но стоит попытаться. Но кто её знает?

— Джек!

Софи безумно рада видеть его на пороге своего дома, как будто и не надеялась на следующую встречу.

— Девочка, с кем это ты разговариваешь? — потирая ушибленный лоб, выкрикивает велосипедист, и Софи, ойкнув, быстрее заводит Джека внутрь.

Рассказывая, как складываются дела, она его провожает на чердак:

— Не пойму, что с ним, но Джейми и знать о тебе ничего не знает. И какой-то он… зашуганный. Про кошмары рассказывал. Ни на шаг не хочет меня отпускать — боится, что я опять пропаду. Я сказала, что хочу спать, когда заметила тебя за окном, так что он и родители и не догадываются, что я тут болтаю с давним другом, семейный совет устроили на кухне. А ещё… Джейми говорит, что передумал поступать на творческую специальность и хочет «чего-то приземлённого и полезного». И мне кажется, он такой грустный, несчастный — конечно, позабыть о вас, о тебе… А мне повезло — я всё ещё тебя вижу! Как думаешь, это потому что я сама по себе молодец, или потому что Светлана так захотела?

Джек хмыкает и мотает головой:

— И у неё ведь мой посох. Интересно, если я его возьму в руки, то смогу превратить её в ледышку? Так она будет гораздо милее.

Софи хихикает, и скрипят ступеньки. Это Джейми поднимается к ним с тревогой и печалью за руку. У него огромные синяки под глазами и хриплый голос:

— Ты тут что, с домовым общаешься? Идём вниз, там родители приготовили праздничный обед, родственники скоро придут, соседи, мы ведь все за тебя так волновались… Даже шерифа пригласили, он так старался тебя найти…

Но Софи, не дослушав, подмигивает Джеку, сжимает ладони брата и, глубоко вздохнув, выдаёт:

— Помнишь, как ещё пару дней назад ты верил в сказки?

— Глупости, Софи, — отмахивается он с лёгким отвращением. — Я очень плохо помню прошлые дни, но уверен, что ничего сверхъестественного с нами не происходило.

— Ты напуган!

Дальше Джек слушать это не хочет. Он вновь, который раз за день, как ошпаренный, выбегает из дома и, шагая туда-сюда, дёргает себя за волосы. Очередной полдень воет грустные песни, а Джек срывается: пинает всё, что попадётся под ноги, ломает ветки, роняет мусорные баки, кидает в городской пруд камни.

И когда солнечный лучик — это когда закат уже проплыл по небу — скользит на его лице, Джек теряется. Над травой, словно светлячки, парят искры, и через мгновение-другое перед ним появляется Светлана. По её лицу всё ещё ползут чёрные вены, а глаза уже не пылают, как прежде — они тусклые и уставшие, будто дочь Солнца вот-вот свалится без сил.

И Джек, сжав кулаки, подходит к ней, готовый высказать всё, что думает о ней и её поступках, а она щёлкает пальцами и один из светлячков прилипает к его губам, и он больше не может сказать и слова.

— Ха-ха… Что мне твои нотации? Ты и сам не идеален. Нечего на меня всё сваливать. И, если ты не помнишь, я камень обиды и к твоему сердцу приложила. Так что в тебе сейчас едва ли больше добра, чем во мне. Я не хотела, чтобы ты видел Эмму. Но ты увидишь. И я опять дам тебе выбирать, что с этим делать.

По её хлопку Джека окутывает сияние, и разглядеть, что же вокруг, получается только через пару минут.

Они на пепелище, совсем рядом с обрывом, сделать пару шагов — и в пропасть. Эмма, измазанная в золе, спит на подстилке из сена и улыбается, подложив ладони под голову. Джек подбегает к ней и гладит по голове, как облачко. Всё у него становится хорошо.

А Светлана едва ли держится на ногах, но упорно смеряет его ненавистным взглядом:

— Эмма стала спящей красавицей. Но, заметь, зато всё ещё не исчезла, — и дочь Солнца скалит зубы, прямо как Кромешник, что Джек даже вздрагивает от такого сходства: — А вот меня скоро не станет. Я знаю, что тебе всё равно. Но я тут подумала — хм… Солнышко моё удивительное всё-таки. Я для него старалась, на что только не пошла! А оно вздумало меня наказать. Отречься от меня. Чудесно! И раз так — чего мне бы не вернуть всё так, как было? Твоих любимых Хранителей, эту мелкотню, которая им помогала, Луноликого, в конце концов! Правда, тучи рассердятся, вон как распластались по небесам. Ну, ничего, обойдутся. И да, твой лучший друг Джейми! Он вновь поверит в тебя! Это ли не счастье? И будете вы жить долго и счастливо, вот только… Стоит лунным лучам попасть на твою ненаглядную Эмму — и от неё останется лишь пыль! А ты уже знаешь, как неприятно это выглядит. Ну не будет же бедная девочка остаток дней прятаться по подземельям, м?

И, наклонившись над Джеком, Светлана шепчет:

— Что же ты на этот раз выберешь?

Джек жмурится и молчит. Стрекотание кузнечиков и смех Светланы топят прекрасный вечер.

— Вот видишь, а ещё я плохая. Знаешь, не нужны мне твои силы. Забирай посох, девочку, делайте, что хотите. Но теперь я даже смотреть на тебя больше не могу, ха-ха…

Джек не знает, как так получается, но вот он — опять возле дома Беннеттов, в руке — посох. Ледяная стихия вновь ему подвластна. Вот горящие фонари покрываются коркой льда, вот личный снегопад идёт прямо для спящей Эммы. Но это — как будто ненастоящее. Не то, что было раньше. Сейчас в его волшебстве нет ни капли того самого волшебства. Добра. Чуда.

— Опять… неужели опять… — вздыхает он и обречённо косится на посох. — Не может быть. Светлана права. В кого я превратился? Да что это со мной?

А Софи, опять увидев его из окна, сломя голову несётся к Джеку. У неё счастливое, сияющее лицо. Она говорит, как рада, что, наконец, нашлась Эмма, что у Джека вновь получается колдовать снег и лёд, но он сам улыбается только после того, как слышит:

— Джейми всё-таки покопался в себе, в воспоминаниях. Ну и я помогла, хи-хи. Может, он тебя и не увидит, но я попросила его написать тебе письмо. Ну как бы тебе… Короче, он свои самые сокровенные мысли записал. Послушный у меня брат. Так вот, — и она достаёт из кармана толстовки тетрадный листок.

«Не знаю, зачем Софи делает это со мной. Всё, что было раньше — как будто сон. Но если она хочет, напишу я это письмо. Притворюсь, что это правда. Что это нормально так обращаться с другу, которого кроме тебя и твоей сестры мало кто видел. Итак.

С утра хотелось забыть, выкинуть эту ерунду из головы. Но я помню, как это было. Софи говорит, что ты существуешь, и мне очень хочется в это верить. Мне странно так к тебе обращаться, но… Так, я просто представлю, что разговариваю с собой. Знаешь, взрослеть нестрашно. Оказывается… Правда, в какое-то мгновение я запутался и решил, что мне больше не нужно смотреть ни на звёзды, ни на облака — что это несерьёзно. Но потом Софи напомнила мне о чудесной истории с вами, Хранителями. И всё встало на свои места. Потому что, может быть, мы это с ней и придумали, но тогда это лучшее, что мы пока сделали в своей жизни.

Вот, я больше не вижу тебя, почти не чувствую. Но разве это плохо? Ведь я точно знаю, что ты есть в моих воспоминаниях — и всегда будешь там.

Немного боюсь своего будущего, но ведь к нему-то вы нас, детей, и готовите своим волшебством. И вот, когда время наступает, нужно набраться сил и отпустить вас. Не знаю, какой бы из меня вышел взрослый, если бы не вы — спасибо, что пробудили во мне добро и всё лучшее, что только может быть в человеке. Когда у меня появится семья, я каждую ночь буду рассказывать детям о вас… А потом внукам. А потом правнукам. Так и мы, и вы будем счастливы.

Не знаю, показалось ли мне, но с утра я видел на пробежке кого-то, кто мне сильно кажется похожим на Северянина.

Тебя, как себя, я очень-очень прошу — найди в себе силы бороться. Ты что-то натворил. Но мы все делаем ошибки! И всё равно будем любить тебя — ты делай то, что считаешь правильным.

Надеюсь, тучи скоро разбегутся.

Спасибо тебе.

P.S. Софи, если ты прочитала это, тебе крышка!»

В первый раз Джек ощущает, как воздух поднимает его в самую далёкую точку Вселенной, пряча сложенное письмо в карман джинсов. Пока он пытается ощутить под ногами почву, Софи тыкается в его грудь, как плюшевый медвежонок. Джек дрожит и не показывает лица, и девочка тактично держит в себе догадку, что он плачет.

— А знаешь, какой у нас план? — говорит она жизнерадостным голосом: — Мы напишем сказку! О вас, Хранителях. Она будет очень-очень известной и все о вас узнают. А на Рождество вы нам подарите больше подарков, чем другим детям, потому что мы молодцы!

Джек, прикрывая лицо, хмыкает:

— Это отличная идея, и я сделаю так, чтобы Северянин к ней прислушался. Так, что такое…

И он хватается за грудь, скорчившись от боли. А когда отнимает ладони, то Софи вскрикивает — у него в руках маленький чёрный камень. И образ злорадной Светланы, протягивающей месяц назад такой же камень, встаёт перед глазами. Боясь лишний раз к нему прикоснуться, Джек достаёт из кармана кофты мешочек из-под зубиков и прячет его туда.

— И это у меня прямо вместо сердца было… — поражённо проговаривает Джек. — Фу-у-ух… — он трясёт плечами: — Знаешь, мне даже как-то легко стало. Такой груз свалился! Хах, вот оно что — понятно! Эта штука вообще не давала мне думать. Я стал такой неадекват! Прямо как Светлана. Зато теперь мы в курсе, как её «вылечить». Ну-ка, Рапунцель, — с задором обращается он к Софи. — Приюти на чуть-чуть мою сестру. А я к Хранителям, не отвяжутся они от меня, в отпуск, видите ли, ушли! Я заставлю их в меня поверить!

Девочка с восхищением хлопает в ладоши, а Джек несёт Эмму в дом и укладывает спать на кровать Софи.

— Я напрошусь к родителям, скажу, мне страшно, чтобы уступить ей место, — обещает она.

И Джек заговорщицки подмигивает в ответ.

* * *

После милой беседы с семьёй за ужином Северянин идёт спать, и ничто не предвещает беды. Правда, почему-то открытое окно в коридоре его настораживает. Озираясь, он на цыпочках подбирается к спальне, чтобы, если в доме воры, услышать, как они шуршат. В комнате происходит такая неразбериха, что поначалу вводит Северянина в ступор, а потом доводит до предынсультного состояния.

Книги листают сами себя, разбрасываются вещи из шкафа, и кто-то невидимый прыгает на кровати.

На его крик сбегаются и Фея, и Кролик, и Песочник. Они долго протирают глаза, щипаются, чтобы проверить, не сон ли всё это, и в конце концов, чуть-чуть успокоившись, Кролик выдаёт:

— Ну и распсиховалось у тебя барахло, ты бы приструнил.

Но никто не смеётся.

— Знаешь, может, зря тебя сегодня подпустили готовить ужин? — щурится Северянин и рассеянно подбирает вещи с пола. Песочник прыскает, и Кролик скрещивает руки. Не успевает он и подумать, что ответить, как прямо в комнате просто так идёт снег. Появляются маленькие сугробы, как Фея приходит в себя и выдаёт:

— Ну… Кажется, чудеса всё-таки существуют. Хотя верится с трудом, что это не галлюцинация, хах?

И Зубная Кроха изо льда порхает около Феи. Она заворожено протягивает ладонь и позволяет сесть малышке. Пока остальные уговаривают отогнать непонятное существо подальше, Фея с умилением рассматривает Кроху. И вдруг она рассыпается в снежинки, а девушка, охнув, сдерживает слёзы:

— Что происходит, ребята? Вы помните что-нибудь подобное?

— Это надо заснять, — проговаривает Кролик и дёргает за ручку двери, но ничего поделать не может: — У нас коллективная галлюцинация, точно.

И только Песочник мотает головой, с восхищением ловит чудесный снег и кружится под удивлённые взгляды других.

— Везёт ему, — всплёскивает руками Северянин. — Он всегда верил во что-то подобное. А я вот, Канчаловский, ни рук, ни ног не чувствую.

Песочник хихикает, берёт Фею, Кролика и Северянина за руки и показывает на потолок. Там витают облака, падают звёзды, летают сани с оленями. И вот — облака становятся похожими на расписное пасхальное яйцо с ножками, а Кролик с самым обалдевшим видом бормочет:

— Что за бред…

И наконец, всё это рассеивается, и одна-единственная переливающаяся снежинка облетает их и замирает в тёмном углу комнаты. Кролик щурится и подаётся вперёд, но в следующее же мгновение хватает Фею за руку и вскрикивает:

— Кажется, там кто-то есть!

И из тьмы, вместе с первым лунным лучом, с широкой улыбкой и посохом на плече выступает Джек:

— Вы бы вспоминали обо мне хоть иногда! Нет, я понимаю, что люди вы теперь семейные, но совесть-то тоже нужно иметь.

А те стоят смотрят на него, разинув рты.

* * *

Хныканье и плач, который растянулся на нудные часы, эхом отдаются по разрушенному логову Кромешника. Дочь Солнца, не отнимая рук от груди и скрючившись, как столетняя старуха, лазит по руинам и бесконечно повторяет: «Осколок… осколок… осколок», — который она зажимает в ладони без страха порезаться.

Она поднимает голову, когда ей на плечо ложится робкий лунный луч, и ухмыляется:

— У меня же почти получилось… Я первая, кто почти сумел тебя одолеть, Луноликий! И теперь вы точно обо мне не забудете. Я же вошла в историю. Ха-ха… Не забудете ведь… Не забудете?

И она падает почти без чувств, взмахнув юбкой. Едва отмахиваясь от лунного света, бормочет:

— Значит, Хранители вновь поверили в себя. В чудо. Жалко. Наблюдать за тем, как они, потерянные, ходили не в свою эпоху и не в своём городе было забавно. Мы всё равно победили, Хрусталочка… И мы ещё способны удивлять. Да, я рассыпаюсь — смешно! Но последний урок — по-настоящему последний урок — ещё преподам.

И едва заметная светлая точка поднимается в небо и летит к своему финалу.

Бывают дни и не плохие, и не хорошие. Такие, в которых невидимые ниточки судеб переплетаются, и получается что-то красивое, завораживающее. Может быть, на них нанижутся капельки грусти. Из такой паутинки многое ускользает, но самое главное… самое главное останется навсегда.

Солнце прорезается сквозь облака и неохотно ползёт по небу. Его лучи, ленивые и холодные, не могут соткать рассвет и подарить миру новое утро. Ветер истошно воет, птицы разлетаются, как перед бурей, звери не могут найти себе места, прячась в норках и домиках. Даже волны беспокойно вглядываются в небо, а тишина растёт.

Солнце замирает на половине пути, обессиленное и даже отчаянное. Равновесия больше нет. Не бывает Солнца без Луны, они друг без друга чахнут.

Оттого и время засыпает. И люди сегодня не встают с кроватей, ни дети, ни взрослые. Даже льняное семечко замирает в воздухе.

И только пары дворов это не касается.

* * *

Северянин, Песочник, Кролик и Фея с растерянными лицами закатывают глаза и всплёскивают руками на то, что на них, калечась о цепь, рычит, скалится и бросается пёс.

— Так ты говоришь, у нас в будке всё это время жил Повелитель ночных кошмаров? — скептически переспрашивает Кролик, скрещивая руки на груди. — С одной стороны, я всё думал, какого лешего мы эту собаку держим, никогда она мне не нравилась, и толку от неё никакого, даже погладить себя никогда не давала. Так что это круто, но… я всё ещё думаю, что мы все съели что-то не то, и нехило так отравились, — он взъерошивает пепельные волосы, и Фея с трепетом гладит его по голове. Кролик вздыхает: — Приятель, я ни черта не помню из того, что ты нам рассказал о прошлом, ну не может же такого быть. Ты думаешь, я поверю, что наш толстяк, — он бьёт Северянина по пузу: — Санта-Клаус?... Кыш Бабай, Дед Мороз и так далее? Да в НЛО как-то лучше верится!

Джек щёлкает ему снежинкой по носу.

— Я догадывался, что ты зануда — но чтобы такого уровня! Ладно, сейчас не это важно, — отмахивается от возмутившегося парня и вдруг изменяется в лице, растягиваясь в изумлённой улыбке: — Вы посмотрите наверх, это же просто чудо! Видели когда-нибудь что-то подобное?

Они задирают головы и вздыхают с восхищением.

— Солнце такое большое, близкое! И даже не слепит глаза, когда на него смотришь! Это волшебство! — с искренностью ребёнка вскрикивает Северянин и после смеющихся глаз Кролика берёт себя в руки: — Вот только… меня не покидает странное чувство, как будто что-то идёт наперекосяк. Что-то неуловимое, едва заметное, что мы ну никак не замечаем. Это наводит тоску.

Зубная Фея вздыхает, хлопает его по плечу и обращается к Джеку:

— То, что ты нам рассказал… Не знаю, как себя вести. Всё так странно и непонятно, извини. Мы… Мы можем как-то помочь тебе?

Джеку не хочется показать, как он нервничает — ну почему Хранители ему не верят? Он так старался, в красках описал всё-всё, даже то, за что ему было очень стыдно — но те и глазом не моргнули. Только Северянин, кажется, прислушался к истории.

Раз за разом бывший Хранитель Веселья решает, что грустнее некуда, и раз за разом ошибается.

— Я думаю, да, — Джек делает напряжённую паузу — не чтобы впечатлить ребят, а чтобы как-то придумать фразу поубедительнее: — Но это будет нелегко. Та девушка, о которой я рассказал, дочь Солнца — её нужно поймать. Я так думаю.

— Но зачем? — удивляется Фея. — Ты объяснил, что Солнце уже разбирается с ней. Хотя… нет, прости, я понимаю: нельзя позволить ей пропасть. Она же не виновата, что с ней случилась такая беда. Но с другой стороны, можно же было как-то это зло остановить в себе, у тебя же получилось. Хм, только люди ведь разные, а у той девушки не было друзей, дома. И всё-таки могла же она сразу попросить о помощи, как почувствовала, что с ней творится что-то плохое. Но она была одинока и никому не доверяла… И…

Джек улыбается и берёт её за руку, чтобы успокоить:

— Да, теперь я точно вижу, что ты настоящая Хранительница.

И когда она смущённо отводит взгляд, замечает, как пыхтит от негодования Кролик и поспешно отстраняется, делая вид, что он тут ни при чём. Песочник прыскает и крутит у виска, дразня Кролика, а Джеку пишет на блокноте, который всегда носит с собой: «А пёсику мы применение найдём?» И, довольный, тот кивает и прыскает от смеха. Вот и Песочник, кажется, ему поверил.

— И у тебя есть план, спаситель года? — всё ещё кипятится Кролик. А Джек, как ни в чём ни бывало, поддакивает и со словами:

— Да, но сначала тебе не помешало бы охладиться, — на Кролика с крыши сваливается сугроб. Фея только успевает затолкать жениха обратно в дом, перед тем как, засучив рукава, он пошёл бы на обидчика. Северянин с Песочником переглядываются и хохочут.

— Я уже вижу, что вы были друг с другом не разлей вода, — говорит Северянин, присаживаясь на крыльцо. Слышно, как за толстыми стенами Кролик рвёт и мечет, а Фея с трудом пытается его успокоить.

— Та-а-ак. Кажется, я понимаю, что у вас происходит. Ну-ка, — он с трудом поднимается на ноги: — Давай мы хоть дадим тебе переодеться, а то конкуренцию с твоим нарядом не выдержишь, — бывший Хранитель Детства хлопает Джека по спине и провожает в комнату, в которой он же пару часов назад устроил им сюрприз.

— Стой, а как же план, и вообще, не нужно мне это, — и искренним возмущением он вырывается, но Северянин крепко берёт его за шкирку, как котёнка:

— Это успеется, а с таким отношением к себе ты далеко не улетишь.

Песочник, провожая их игривым взглядом, остаётся с Кромом, невозмутимо кидая ему мячик. Пёс не может с собой ничего поделать и принимает игру, хотя взгляд становится ещё злее.

Когда Джек с Северяниным доходят до комнаты, и у него получается освободится, то второпях и сжёвывая окончания слов, рассказывает:

— Делаем вот что. Я почти уверен, что Светлана появится здесь ещё раз. Она всегда меня находит, чтобы пооскорблять и унизить. Любит толкать всякие речи, прямо как её папаша… В общем, вам несложно будет её заболтать. Главное, чтобы на меня перестала вообще обращать внимание. А я в это время сделаю так, чтобы она больше от нас не ушла, — Джек поглядывает на посох, — и тогда мы сможем её убедить сделать всё, как раньше.

Выслушав его, Северянин вздыхает:

— Тяжело, наверное, тебе одному было, страшно, — он рассматривает и складывает вещи. — Прости уж, но я, как ни стараюсь, не вспомню тебя. Но мне кажется, что мы были закадычными друзьями.

Джек мечтательно протягивает, глядя в полок:

— Если бы… То есть… Да, так и было — до тех пор, пока не возникли кое-какие трудности и я всё портил.

— Хе-хей, ты чего это раскис! — бодро отвечает Северянин. — Ты же вон какой молодой, а такого добился! Успокойся ты, все делают ошибки. Нет, само собой разумеется, думать надо перед тем, как что-то делать, советоваться с близкими. Но раз уж напортачил — ничего уже не изменишь. А о проблемах своих ты зря рассказывать стесняешься. Так ведь и поступают в настоящих счастливых семьях — делятся друг с другом тем, что их тревожит — без утайки.

Лицо Джека светлеет, и Северянин, довольный речью, протягивает стопку с одеждой:

— Не знаю, как там у тебя были с отцом дела, или с дедом — но сегодня я за старшего. Так что делай, что тебе говорят — встречать новую жизнь нужно в новой одёжке. Жёнушка ещё мне подарила в молодости, но если что, я так ни разу и не надел…

— У тебя есть жена?!

— Да… Но не сошлись характерами, как видишь. Одному так плохо жить в большом доме, хорошо, что ребята отозвались, а то бы я, наверное, с ума сошёл.

С открытым ртом Джек мотает головой и не может уложить в голове простенькую мысль:

— Вы такие семейные, серьёзные люди…

— Ну, как раз моя жёнушка так не считала, — прыскает Северянин и оставляет Джека одного осознавать, что его жизнь уже не будет прежней после сегодняшних открытий.

— Да они все с ума сошли что ли? — шепчет он, разворачивая вещи: — Ого, а жена у него была со вкусом…

Джек в огромным удовольствием надевает серый свитер с тонкой, бархатной тканью и улыбается с кактуса в солнечных очках, кажется, вручную расшитом на груди. Рукава, правда, ему чуть длиннее, но он чуть-чуть закатывает их, и получается даже ничего. Светло-голубые брюки, наоборот, оказываются короче, чем нужно, но это Джека вообще не смущает. И глядя на своё отражение он вдруг решает «вернуться к истокам» — скидывает изношенные кроссовки и остаётся босиком — ведь до того, как стал Хранителям, ему вообще было без проблем разгуливать в таком виде. Так он как бы отдаст дань былым временам — и хоть что-то сделает в своём облике неправильное.

— А то скукота, честное слово, — весело приговаривает себе, задевая посохом стены и рисуя на них ледяные узоры.

Бывшие Хранители ждут во дворе. Кролик с Песочником играют в волейбол, Фея в беседке вроде как маринует шашлыки, а Северянин не устаёт дразнить уже донельзя злого Крома.

— Я теперь такой модник, — с пафосом объявляет Джек, и пёс забавно чихает, только встретившись с ним взглядом: — Хм-м-м, это новый злодейский смех нашего Кромешника? Впечатляет.

Северянин чешет затылок:

— Неужели когда-то я был таким же кожа-да-кости, как ты?

— Нет, это просто за гранью моей фантазии! А вы решили устроить пир, да, Кролик?

С искренним возмущением тот всплёскивает руками:

— Да что он привязался ко мне?! И ведь если отвечу, я буду виноват! — А мяч едва не попадает в голову, Джек только успевает его сбить морозом.

— Да ты не сердись, я по-дружески…

— У меня твоё «по-дружески» знаешь, где сидит?!

— Т-с-с! — Фея бросает всё и настороженно вглядывается за их спины: — Вы посмотрите на это!

И только сейчас они замечают, что за всё время ни травинка не колыхнулась, не птица не пролетела. И облака как будто приклеены к небу, не плывут. А солнце как замерло на одной точке — так и до сих пор.

— А от соседей-то наших шумных вообще ни слуху, ни духу, — проговаривает Северянин.

— Я-то думаю, где молочник застрял, и почту не принесли, — добавляет Кролик.

Один-единственный солнечный лучик мчится к бывшим Хранителям, скача по крышам. И Джек, нахмурившись, говорит:

— Готовьтесь, ребята. Это она.

Сжимает посох, закрывает глаза и бормочет, чтобы всё на этот раз было хорошо. Момент портит Кром и с новыми силами пытается сорваться с цепи, заметно обрадованный приближением дочери Солнца.

Лучик превращается в полупрозрачную девушку с траурным выражением лица, в грязной, изодранной одежде и вороньим гнездом вместо волос. Она сжимает кулаки и быстро дышит, как после долгого марафона, и при этом пытается что-то сказать:

— Вот я и пришла… задать вам… жару.

Когда он видит Светлану, от жалости к ней даже не хочется и слова грубого сказать: она действительно похожа на призрака, хрупкого и беспомощного, на ногах едва держится. Но жалость как рукой снимает, когда она, пусть и очень слабая, бросает в него огненный шар. С лёгкостью защитившись, заморозив его, Джек с недоумением спрашивает:

— Да ладно тебе, Светлана! Ну что ты делаешь? Я тебя не понимаю. Твои поступки всегда такие странные, что я бы пошутил раньше, но не после всего, что случилось. Ты больная на голову, ненормальная, сумасшедшая!

Скрюченная, но по-прежнему злая, Светлана скалится:

— Да ты и не хочешь ничего понимать! Хоть и помнишь ещё про меня — ха-а-а, это ненадолго… ненадолго… Ну и пускай моя жизнь катится в тартарары, да?

Северянин не показывает страх, словно каждый день своей «обычной» житейской жизни вёл переговоры со злодеями, произносит, протягивая к ней руки:

— А вот мы не помним, кто ты, девочка, но наслышаны о твоих геройствах. Ты же такая маленькая, совсем ничего не понимаешь! Верни всё как было, и мы поможем тебе. Видно же, что ты и сама мучаешься.

— Ты очень красивая, но забитая, — поддерживает Фея. — Тебе очень нужны друзья, как и всем.

— Мою единственную подругу погубил ваш ненаглядный Джек! — с обидой выкрикивает Светлана. — И слушать ничего не хочу!

— Да, он побесить, я заметил, мастер, — вступает в разговор Кролик. — Но он вроде не злой. И если ему заклеить рот скотчем, даже дружить можно.

Джек едва сдерживает смешок, наколдовывая за спиной Светланы один за другим снежки, чтобы в нужный момент выстрелить.

— Да он же угробил вас всех! — выкрикивая, дочь Солнца даже срывает голос, и хрипло, но отчаянно, говорит: — Разве это мы с Хрусталкой отняли у вас прошлую жизнь? Нет, это он. Мы просто договорились. Джек предал вас, но вы всё ещё его любите. Я вообще вам ничего не делала. И эта ненависть из-за того, что я, видите ли, «странная»?

— Ничего не сделала?! — не выдерживает Джек и тут же привлекает её внимание. — Сказочница! Я-то думал, чего я так тупил, всё выводило из себя, вообще думать не мог ни о чём — так это всё благодаря твоему угольку, которым ты не пожадничала, поделилась. Интересно, вторая половина ещё в твоём сердце, да? Хрусталка говорила что-то вроде того. Ну, сейчас проверим.

Светлана ничего не успевает сделать, даже испугаться, как Джек со всей силы кидает в неё снежками. И когда она падает и закрывает себя руками, Кролик прыскает:

— Серьёзно? Это что за детский сад?

— Я знаю, как это выглядит, — хохочет Джек, продолжая метать в опешившую Светлану снежные снаряды: — Но если я правильно всё понял, сейчас кое-что должно произойти. Эти снежки, как бы объяснить, заряженные весельем, а оно-то точно должно выгнать из её сердца тьму.

Дочь Солнца, не в силах отбиться, сдаётся и просто ложится на траву, раскинув руки.

— Бедняжка… — протягивает Фея, пока Северянин и Песочник с восторженными взглядами наблюдают. А Светлана протягивает, вертя головой:

— Что-то мне совсем нехорошо…

— Это были не простые снежки, — поясняет Джек, наклоняясь над Светланой: — Наконец-то моё умение морозить их весельем пригодилось в серьёзной спасательной операции. Это должно помочь, я уверен… Ага! Что я говорил! Ребята, посмотрите, какая жуткая штука была у нас вместо сердца.

И он подбирает лежащий рядом со Светланой уголёк. Ничего необычного, никакой в нём магии на вид:

— Ну да, выглядит это опять жалко. Но, поверьте, душу наизнанку выворачивает! У меня есть вторая часть, вот она. Что с этим делать, не знаю. Если я так и буду носить их в кармане, это как… безопасно?

Но друзья молчат.

Они, затаив дыхание, следят, как Светлана, покачиваясь, поднимается на ноги, с непониманием оглядывает всех. Она оттряхивает платье и, заметив пса, кидается к нему, чтобы погладить. Кажется, что Кром яростнее, чем обычно, пытается напасть.

Он успевает цапнуть Светлане руку, пока бывшие Хранители не оттаскивают её и не приводят, всю в слезах, в чувства — Фея вытирает её лицо носовым платком, Кролик подносит к дрожащим губам дочери Сонца стакан с водой, Песочник машет газетой, а Северянин осторожно гладит по спине. Джек же продолжая с удивлением рассматривать уголёк и прячет его за пазуху.

— А всё ведь ради папы, — хныкает Светлана, шумно высмаркиваясь: — И как бы я ни старалась, он всё равно меня не любит. Я была и на него похожей. С этим угольком мне вдруг пришла в голову мысль, что так он точно меня признает. А теперь я вот-вот исчезну, пропаду насовсем. Не-е-ет… Ну почему я была такая глупая?

— Это да, — говорит Кролик, и прежде чем его успевает отругать Фея, и показывает на небо: — А Солнце, что, вечно будет неподвижно? Почему вообще это происходит?

— Хах… — вздыхает Светлана. — Парадоксы… Их очень много стало. Например, это потому что есть люди, которые помнят обо мне. А вы же теперь люди. А так быть не должно, это моё проклятие. Время будет стоять на месте, пока что-то не изменится.

Джек всё ещё не решается с ней заговорить, да и Песочник с Северяниным поглядывают на неё с подозрением. Он понимает, что уголёк — то, что вытягивало её внутреннюю злобу наружу — у него в кармане, но всё равно хочет держаться на расстоянии. Она и без уголька не казалась адекватной.

— Слушай, мы бы с тобой ещё поболтали, — прерывает её Кролик, — но если верить нашему ледяному информатору, ты с нами сделала кое-что плохое, что нужно срочно исправить. Ты как, собираешься проводить работу над ошибками?

— Я-я-я… — Светлана хлопает глазами. — Я? Вы чего? Я же… Я… Уголёк если только вернёте, тогда у меня будут силы, и то вряд ли я смогу… Вы же видите, что я не в состоянии, чего тогда спрашиваете? — Джека даже передёргивает, когда он слышит до боли знакомые капризные нотки: — Вечно вы думаете о себе! Я тут скоро исчезну, эй!

— По-моему, она вообще не изменилась, — закатывает глаза Кролик. — Я вижу перед собой маленького ребёнка с лицом взрослой девушки. Маленького избалованного ребёнка.

— Избалованного?! — возмущается Светлана: — Ты хоть знаешь, через что я прошла?!

— Все через что-то прошли, даже пострашнее твоего будет, — и не думает сдаваться Кролик. — Но с таким подходом к жизни ты будешь самой несчастной, если тебя даже пчёлка укусит. Так, давай заканчивать эту пустую болтовню, что-то мне подсказывает, ты знаешь, что делать. Ну, говори, хватит мямлить.

— Врёт твой подсказчик, не знаю я! Отстаньте! — и Светлана, закрыв лицо, срывается с места, не успевают они и глазом моргнуть.

— И куда ты побежишь, искорка?

— Не ваше дело!

Джек прыскает, закидывает посох на плечо, делает знак ждать и спешит за ней, нечаянно задев забор и стукнув мизинец. Пока он приходит в себя, Светлана убегает всё дальше, а бывшие Хранители, а особенно Фея, не сводят с Кролика восхищённых взглядов.

До этого дня Джек и подумать не мог, что из-за всей этой истории время остановит свой ход. Не верится, что всё настолько серьёзно. И как легко сдалась Светлана — даже странно как-то. Чего теперь от неё ждать? Должна же быть у неё какая-то логическая цепочка. Если уж она и есть, то понять её невозможно.

Джек быстро догоняет дочь Солнца, хотя и отставал вначале, не успевает она убежать и на сто метров. Усаживает её на скамейку, и она закрывает лицо, хныкая и содрогаясь всем телом. Он присаживается рядом, прочищает горло и говорит, стараясь не поддаваться на её слёзы:

— Так, давай разбираться. Смотри — уголька в тебе больше нет. Время остановилось. Так что Солнце с наказанием притормозит. Вот тут у меня вопрос. Почему оно тебя наказывало? Раз ты творила зло из-за уголька, «из-за обид Кромешника», ты не виновата ни в чём. Но всё-таки Солнце рассердилось на тебя. Не может быть, что за просто так то, что приютило тебя, вдруг взяло и разобиделось.

— А вдруг может? — продолжает ныть Светлана. — Ты так уж хорошо знаешь Солнце? Ничегошеньки ты не знаешь! Только сделать крайней меня все хотят, а вот Хрусталка так никогда не делала. Она одна меня понимала. Ты её погубил!

— Ну как можно быть такой противной?! — в сердцах вскрикивает Джек, даже подпрыгивает с места. — Ёлки-палки, ты-то сама хоть за что-нибудь отвечаешь?

— Отвечаю, — говорит Светлана серьёзным голосом, плаксивость улетучивается. Она так пристально смотрит Джеку в глаза, что у него возникает редкое желание вновь стать невидимым: — Жаль, что я не могу отнять жизнь. Так было бы всё гораздо проще… Ха…

И Джек понимает.

То, что было очевидно, но что он отказывался признавать, больше не прячется под маской слабости и беспомощности Светланы.

Она притворялась.

Ну и как они могли ей поверить?! Ладно, Хранители, не помнят о её поведении ничего, но Джек чем опять думал?

А Дочь Солнца с таким самодовольным видом, словно прочитала его мысли, выпрямляет спину и торжественно произносит:

— Уголёк обиды никогда не прорастёт в тебе, если ты ему не позволишь. У меня были причины этому не мешать — и у тебя были, правда же? — она лукаво улыбается, наклонив голову: — Я не ожидала, что ты справишься с ним и вновь обретёшь власть над холодом. А значит, если ты стал сильнее, избавившись от проклятия — то и я. Правда, закономерно?

И, захохотав, Светлана обращается в солнечный лучик и бодро скользит в парк. Оглянувшись, как там его друзья — их не видно, не слышно — Джек вновь бросается за ней в погоню, жалея, что ветер не может ему помочь.

Он не верит глазам, когда видит, куда она его завела: на то самое озеро, где несколько лет назад Хранители победили Кромешника. И парит она прямо над водой, поджав ноги. Джек, сжав кулаки, ступает на спокойную гладь, и за пару шагов всё оно покрывается льдом.

— Не понимаю… — хрипло говорит он. — Неужели ты всегда была такой? Ведь должно же быть в тебе что-то светлое! Клянусь, тогда, на мельнице, я это увидел.

Светлана как-то странно смотрит на него, скидывает сапоги и с босыми ногами приземляется на лёд.

— И сразу забыл, — хихикает Светлана и кружит вокруг Джека: — Как думаешь, что теперь будет? Я отпущу тебя? Хранители так и останутся простыми людьми, а твою спящую принцесску младшие Бенетты вечно будут прятать на чердаке? Это ещё повезёт! Ха-ха, если время сдвинется с места. Но я, как ты видишь, в прекрасном состоянии — ну да, синячки ещё не прошли, и с волосами кошмар, но зато сколько во мне энергии! Давненько такого не было. Твои друзья остаток своих дней будут проживать в безвременьи, это же так чудесно. А я, наконец, смогу делать всё, что захочу! И спасибо за то, что вернул капельку чуда, без этого бы у меня ничего не вышло.

— Бла-бла-бла… — сонно передразнивает Джек и вздрагивает: — Что?!

— А по-твоему, я всю эту заварушку с Луноликим и угольками устроила только потому, что я чокнутая? Сама наивность! Всё, чтобы запутать Солнышко. Оно потом только догадалось, когда было поздно, и ты приложил все усилия, чтобы волшебство пришло назад, старался напомнить друзьям о их предназначении. Капелька волшебства, я, твоя сестрёнка — навалились разом, у Вселенной случился нервный срыв, и она взяла отпуск. Так что теперь всё распрекрасно, а я-таки заставлю тебя исполнить данное давным-давно обещание — ты отправишься у меня на Солнце и поймёшь, через что я прошла! Будешь сидеть там столетие за столетием, света белого не увидишь — тогда поймёшь, что значит доброта Солнышка.

Как Джек ни старается, у него почему-то не получается принимать слова Светланы за чистую монету, так что всю её пламенную речь он стоит с унылым выражением лица и приподнятой бровью.

— Я-я-ясно, — протягивает он. — Поня-я-ятно. Интересный план, вот только я: а) ничего тебе не обещал, б) твоё объяснение звучит как полный пред, и в) да иди ты сама к своему Солнцу, а я останусь тут и как-нибудь сам всё разрулю, вот так!

Светлана усмехается, топает ногой, и лёд топится, как Джек ни старается это остановить.

Светлана, её тепло — сильнее, чем его холод.

Под ним остаётся крохотный островок зимы, а Светлана хмыкает. Солнечные лучики строят для неё подобие лесенки, и она делает вид, будто садится на одну из таких «ступеньку» и качает ногами:

— Та-дам! Кажется, что-то вроде этого с тобой уже было. Неприятные воспоминания, да?

Джек не может скрыть ужаса, который сцепляет его, словно безжалостный монстр. Не до разговоров — колени пошатываются над тонкой корочкой льда, вот-вот треснет, тёмные воды уже просвечиваются.

— Тебе здесь больше не место, — Светлана кокетливо накручивает опалившиеся локоны: — Я уж тебя пожалею, отправить тебя в подводное путешествие — слишком жестоко даже для меня. Как ты, наверное, понял, на Солнышко ты можешь попасть лишь по своей воле. Так что ты в любую секунду можешь прекратить пытку — и даже подумать о том, чтобы оказаться в моём прежнем доме, тебе будет достаточно. Мне всё-таки чуть-чуть жаль, что я тебя больше не увижу — ну к кому я ещё найду такой идеальный подход, как к тебе? Но я передам и Хранителям, и тем надоедливым брату с сестрёнкой, и твоей ненаглядной принцесске, что ты будешь скучать по ним. Представляю их унылые лица… Ой, я ж забыла! Тот паренёк и девчушка последние дети на целой земле, для кого время ещё существует. Надо было первым делом тебе их проверить. А теперь — как они будут горевать!

Для Джека голос Светланы — как скрежет железа по стеклу. Слушая её вполуха, он замирает: вот уже лёд трещит. И хотя ничего кроме магии его не погубит, Джеку очень страшно.

Он не хочет, чтобы это повторилось. Так можно потерять голову.

И забыв обо всём на свете, Джек думает, чтобы Солнце унесло его отсюда — туда, где уютно, спокойно, а под ногами нет трещащего льда.

И рядом с ним появляется снежная воронка. Она так быстро и устрашающе крутится, что Джек мешкает перед тем, чтобы шагнуть в неё, хотя еле-еле держится. И Светлана, хохоча, как в фильмах ужасов, щёлкает пальцами, растопив последний лёд, Джек едва успевает прыгнуть в портал.

Когда он пропадает, Светлана потягивается как от долгой работы, хлопает в ладони и возвращается на берег:

— Столько лапши, как сегодня, я ещё не вешала... Так, детишек, наверное, навестить пора. Ох уж мы повеселимся.

«Здесь тихо. И тепло. Мне кажется, что я слышу ласковый голос. Он не похож ни на какой другой. Как если бы огонь умел говорить: мягкий и… трескучий. Тихий. Он повторяет, что всё наладится, и это только страшилки. А Светлана сама не понимает, что творит…

Светлана…

Я поверил ей, опять. Это на меня не похоже, я же всегда хорошо чувствовал ложь. Почему именно она меня запутала? Так обидно, слов нет. Вот мне бы сейчас залезть под одеяло и укрыться в него с головой — но не знаю, тут бывают одеяла? Я вот сейчас даже рук и ног не чувствую. Вообще ничего. Но перед глазами белым-бело, и это не слепит.

Что, Солнце, так это ты меня успокаиваешь? Мне жаль тебя. Но как же так получилось, что ты запустило своего ребёнка? Почему эта милая девочка с мельницы сошла с ума? Видишь, я ни о чём другом уже думать не могу. Ответь же мне, пожалуйста. Больше мне и не надо…

Ну вот, молчишь. Да, наверное, тяжело придумать ответ. Но хотя бы расскажи, есть ли способ мне вернуться? Мои друзья с ней один на один. Софи, Джейми. Эмма… Ей точно не поздоровится, хотя она и не виновата ни в чём.

Я хочу домой. Чего же ты медлишь?»…

«Не торопи Солнышко, Джек, оно и так болеет. Потерпи чуть-чуть».

«Стой-стой! Я узнаю этот голос… Только сейчас ты вроде не заикаешься. Хрусталка? Но ты же разбилась!»

«Да, и на землю мне больше не попасть, не направить мою подругу. Хотя она мне почти как сестра, ведь я жила половинкой её души. Пока она позволяла. Прости, что я вовремя не предупредила тебя о том, что она задумала. Было так страшно… Помнишь, что она сделала с другими игрушками? Во что превратила свою мечту… А начиналось-то всё здорово».

«Выходит, раз ты здесь, ты — ребёнок Солнца?»

«Ну конечно. Посланный Светлане в помощь задолго до того, как она попросилась к нему. Нас тут много, его деток. Думаешь, кто такие лучики? Вот это мы есть. А Светлана — она же приёмная, у неё бы так ни за что не получилось, хоть и какой-то силой её наделили. Но никто не ожидал, что её помешательство дойдёт до такого. Мы думали, что когда уголёк обиды покинет её сердце, она станет прежней. Но ей всё ещё чего-то не хватает».

«И что же, из-за её капризов миру конец?»

«Нет, ну что ты. Кто она, и что — мир? Даже полудуху не пойти против законов Вселенной. Рано или поздно проклятие, хоть оно и замедлилось сейчас, съест её — и всё пойдёт своим чередом. Вот только что Светлана до этого успеет сделать твоим близким — будет не исправить».

«Нет-нет, ничего плохого она больше не сделает моим друзьям! Почему же вы с Солнцем отмалчиваетесь, оно что, не хочет меня отпускать? Вы поймите, меня ждут!»

«Ты занял здесь место Светланы, и мы не можем тебя просто так отпустить. Да и есть вещи, которые тебе лучше знать перед тем, как встретиться с ней ещё раз. Например, что она обожает лесть. И какую бы она пакость не совершила, если ласково оправдать её, то всё — ты на время её друг».

«Что, так ты знала?! А раньше нельзя было мне это сказать?»..

«Т-ш-ш-ш. Злобу тут не любят, так что спокойнее. Так… Ещё Светлана любит врать — так что не верь ни единому её слову».

«Хрусталка. Ты издеваешься».

«И ещё — вряд ли от неё получится избавиться навсегда. Способность возрождать у неё не только для других — но и для себя».

«Ты говоришь мне, что она Терминатор? Вот так, в конце всего? Да, вы с ней определённо сёстры!»

«Но она исчезнет такой, какой мы её знаем. Это будет совсем другой человек. И мне так жаль… Она дорога мне — и Солнцу. Она — наша семья, какой бы ни была. Наверное, ей этого было мало, и домоседство затуманило ей разум. Но по-другому было нельзя. Когда ей ещё разрешали свободно гулять по миру, Светлана помогала больным и беспомощным. Да, представляешь. У неё было много друзей. Но то время было тёмным, и неприятели объявили её ведьмой. А ты же знаешь, что с ними делали. Так что солнце только спасало её, прокляв. Может, это было не совсем правильно — но люди, они же другие, с ними надо вести себя не так, как с нами. Это, наверное, и испортило милую девочку».

«И в самом деле, что бы она с вами ни сделала, вы её прощаете…»

«Как и Хранители прощают тебя, Джек. Вы с ней похожи больше, чем тебе хочется признавать».

«Я подумаю над этим потом. А теперь, если ты закончила, можно я уже отправлюсь к своим друзьям? Они в опасности из-за вашей милой девочки, помнишь?»

«Да. Не знаю, почему она решила, что мы будем удерживать тебя здесь век за веком. Ты же не сирота, в отличие от неё. Я слышу, что Солнце мне шепчет, что пора. Только тебе будет больно, предупреждаю. Но ты стерпи, ладно? Итак, раз ты занимаешь место Светланы, придётся мне опять пострадать. Не знаю, на сколько меня хватит, но попробую обмануть мир, как будто она здесь. Чувствую, даром мне это не пройдёт. Но и ты, давай, оправдай старания».

«Да уж постараюсь. Можно быстрее, по-жа-луй-ста? Ты же знаешь, я и половины не понимаю, что ты мне твердишь про ваши правила. И, если честно, мне всё равно. Моя семья в беде — и нужно скорее им помочь. Так что шевелитесь, иначе передозировка злобой будет обеспечена».

«Хорошо. И вот пришёл заветный час».

«Какой?»

«…И пусть Светлана исчезнет вместе со мной».

«Какой час?!»

«Час нам с ней погаснуть».

* * *

Джека отбрасывает мощной волной света, и он стучится о ствол дерева. Держась за затылок и скрипя зубами от боли, глядит на Солнце, но на этот раз не очень-то получается. Оно вновь сияет ярче яркого, вот только всё то время, пока Джек приходит в себя, стоит на месте.

— Значит, есть шанс, что всё это мне не причудилось? — спрашивает сам у себя. — Что задумала Хрусталка? Ну и жуткие были её последние слова… Стойте-ка… Джейми и Софи! Чего я тут прохлаждаюсь?!

Джек как можно быстрее прилетает к их дому. Открытая дверь и зловещая тишина не предвещают ничего хорошего. И когда Джек, осторожна ступая мимо гостиной, видит старших Беннетов застывшими — по-настоящему застывшими, как восковые фигуры — с гримасами ужаса тут-то понимает: ему больше не придётся сдерживать себя не причинять Светлане серьёзный вред. Теперь возмущение взрывает каждую мысль о ней.

Готовый к обороне, он медленно проходит в коридор — и срывается, когда видит, как Софи и Джейми сидят в спальне спиной друг ко другу привязанные, а Эмма лежит на полу без чувств.

— Что тут произошло?! — сбивчиво выговаривает Джек, пытаясь развязать мёртвые узлы. Никто ему не отвечает, даже Софи, как бы он ни привлекал внимание, и не смотрит в его сторону. И когда с ужасом подносит к её плечу руку и она проходит насквозь, бормочет, глядя на неё: — Не-е-ет… Что это чудовище сделало с вами? Ну же, ребята, почему вы такие вялые!

Сзади слышатся шаги, и Джек готовится к нападению.

— А ты что, думали, я зря их так оставила? — хихикает голос Светланы: — Не-е-ет, они, люди, мне нужны! И не только для того, чтобы я не исчезла. Главное ведь — я оставлю вас без воображения, но, поверьте, мне оно пригодится больше. Нужно менять этот мир! А своего у меня, как ни печально, не хватает, — и меняет тон на горделивый: — А я надеялась, что родственнички поддержат меня в последний момент. Не-е-ет, всё туда же! Ну как тебе атмосферка, оценил? Пожил бы там века?

И Светлана вскрикивает. То ли от злости, то ли от отчаяния — у Джека получается запереть во льду саму дочь Солнца. Но он уже начинает таять, так что бывший Хранитель Веселья спешит докричаться до друзей.

— Тогда так.

Он замораживает верёвку, и легко рвёт её. Легонько бьёт ребят морозом по щекам и твердит:

— Бегите, пожалуйста, куда угодно, только не дайте ей себя найти!

И словно услышав, Джейми всё ещё с сонным видом тащит Софи из дома. Джек следит за ними из-за окна, и когда брат с сестрой пропадают из виду, вздыхает с облегчением. Сам он не собирается бежать, как и прятать Эмму: Джек едва ли надеется, что она когда-нибудь проснётся. Просто садится на колени, прижимает к себе, жмурится и целует в макушку.

— Всё бесполезно. Теперь совсем.

* * *

«И что ты делаешь?»

«Хрусталка? Откуда ты… Это как-то очень не круто слышать твой голос вот так вдруг. И куда всё подевалось, как будто я опять на Солнце?»

«Представь, что одной ногой ты здесь, а другой там. Знаешь, я очень много энергии трачу, перенося тебя то туда, то сюда, так что не сомневаюсь, что счастливого окончания этой истории я точно не дождусь».

«Счастливый финал? Да куда…»

«Тш-ш-ш! Куда сдаваться вздумал? Ты уж прости, но сюсюкаться нам некогда: исправляй свои ошибки, пока ещё не поздно. Да, до сих пор не поздно! Ты не бойся, я тебе подскажу, что делать. Сама только-только до этого додумалась. Ну как раньше нельзя было прийти к этой мысли?»

«Не знаю, Хрусталка, я уже, кажется, ни во что не верю».

«Ага, значит, Светлана добилась своего. Хорошо, давай на этом распрощаемся. Она будет красть воображение детей, придумает новый мир и этим сломает его. А ты так под вечное самобичевание через пару веков станешь таким, как Кромешник. Вот радость-то нечисти будет!»

«Говори… Просто говори, что ты задумала».

«Я помню, что у тебя вроде как есть дар замораживать воспоминания. Смотри. Светлана, когда она что-то хочет претворить в жизнь, должна в деталях это представить. Тебе нужно как-то сделать так, чтобы она представила луну. И всё! Проблемы решатся… Хотя погоди. То есть, нет, пока ещё не решатся, но у тебя появится время, и её план с созданием нового мира точно провалится».

«Хрусталка! И как я это сделаю? Это очень странная идея, наверное, как и все твои идеи».

«Так, я сейчас точно последней капельки энергии лишусь, так что сам додумывай. Желаю удачи, ты давай, поднимайся духом».

* * *

— Она пожертвовала силами ради тебя. Даже не верится.

Пришедшая в себя Светлана нависает над Джеком, скрестив руки и прожигая его завистливым взглядом:

— Хрусталка после твоих путешествий будет веками приходить в себя. Какого чёрта она это сделала? О чём вы говорили?

Джек видит, что Светлана боится. Её плечи дрожат, она часто моргает и всё прочищает горло. Он бы опять её пожалел, если бы у него отняли память о всём том, что она с ним сделала. Не с Хранителями, не с Луноликим, не Солнцем, не с временем — а с ним.

Джек перекладывает Эмму на кресло, поворачивается к Светлане и наставляет на неё посох. Лицо Светланы нервно дёргается, и она протягивает к нему руку, спрашивая:

— Ты, правда, так и просишься на то, чтобы я испортила твою жизнь раз и навсегда? — и её голос дрожит.

— Порти, — пожимает плечами Джек, — доводи всё до конца. Ты ж не остановишься. Но всё вокруг не виновато в том, что с тобой случилось. Это обстоятельства, — он с тоской глядит на Эмму: — Думаешь, у меня нет причины ныть, какая у меня ужасная судьба? У всех есть такие причины. Но мы почему-то стараемся ради настоящего, ради будущего, а ты — как застряла в своём болоте, так и сидишь в нём, наслаждаешься! И если что-то у тебя не так — ты это заслужила. Потому что тебе столько давалось шансов начать по-новому! Ты везучая, Светлана — но дурочка, ужасная, распоследняя дурочка.

— Ну да, это так, — у Светланы брызжут красные слёзы: — Всё так. А я по-другому жить не умею. Да и не хочу… А если бы хотела — ха-ха, уже поздно! Но давай не отлынивать от дел, — она размазывает алые следы по щекам подпалённым рукавом и широко улыбается: — Мне понравилась твоя речь, хоть ты меня и обозвал. Принцесску твою я не трону. А тебе я опять дам выбирать, кем ты хочешь стать: букашкой, или, может быть, второй моей собачкой, сразу после Кромешника?

Джек сжимает покрепче посох и отвечает:

— Может быть, пора и тебе начать выбирать?

И вновь её морозит. Когда Светлана с диким хохотом падает на пол, Джек признаёт, что у неё была возможность атаковать первой и сделать с ним, в общем-то, всё, что ей захочется. И эта одна-единственная мысль вселяет надежду на то, что идея Хрусталки не выйдет провальной.

Джек садится рядом со Светланой и внимательно вглядывается в её округлившиеся глаза:

— Это действительно ты?

И дочь Солнца замирает. Нет больше хохота. Она сипло произносит:

— Да. Как же ещё.

Джек вздыхает:

— Ты притворяешься, потому что хочешь поговорить со мной?

Светлана молчит.

— Раз ты всё равно собиралась превратить меня в зверушку и остаться в одиночестве на вековечные, почему бы тебе не раскрыть свою душу? — осторожно предлагает Джек.

— Я не могу.

— Почему это?

Светлана то ли усмехается, то ли начинает новую истерику:

— А разве у меня что-то от неё осталось?

Джек чувствует себя нехорошо. Способ внушить Светлане, чтобы она вернула всё как было, который он придумал, ему не очень-то нравится. Пока тяжело представить, что он будет делать с воспоминаниями об этом моменте, но ничего другого на ум не приходит — и медлить никак нельзя.

— Конечно, — говорит Джек, едва скрывая жуткое волнение, что щипает живот: — Вот же ты, сейчас, настоящая. Тебе бы попробовать всегда быть такой искренней. И доброй. В конце концов, никогда же ничего не поздно исправить.

Он убеждает, что в других обстоятельствах так бы с ней не церемонился. А когда лёд полностью оттаивает, а Светлана не спешит на него нападать и не сводит с него глаз, он понимает, что и делать-то почти ничего не придётся. Всё как-нибудь само.

«Только бы не умереть, — повторяет он себе и старается не зажмуриться, когда Светлана наклоняется к нему ближе, чем обычно. — И как вообще можно было докатиться до этого? Если Хрусталка обманула, я её из Солнца обратно сюда притащу и сделаю из неё ледяную статую. Вот бы было круто, окажись всё кошмаром. Так, я не о том думаю». И Джек старается как можно чётче представить себе, как сияет в чистом ночном небе луна, а её лучи чистым светом укрывают землю.

Поцелуй получается странным. Непонятным. Коротким.

— Спасибо, — бормочет Светлана и торопится уйти: — Я… — она нелепо машет рукой, подходя к двери, и произносит с жалостью: — Ты забирай сестрёнку и уходи. Сделай так, чтобы я ещё раз тебя не увидела. Потому что следующий раз точно будет последним… Я предупредила, пожалуйста, послушай.

И когда дверь захлопывается, Джек заворожено моргает, смотрит на руки, на ноги и шепчет:

— И всё-таки не умер…

* * *

Дочь Солнца с в ужасе жмурится и бьёт себя по лицу. Кром с любопытством выглядывает из будки, а она прячет от него лицо:

— Нет-нет-нет…

Садится прямо на траву, обнимает колени и качается, как маятник, ледяным взглядом смотря в никуда:

— Что же со мной происходит…

Светлана закрывает глаза, возводит руки к небесам и шепчет: «Пусть то, что я вижу перед глазами, станет явью».

Медленно и с громом из-за горизонта выкатывается луна. Тучи рассеиваются. Её волшебное сияние смешивается с лучиками Солнца.

Они висят по разные стороны света и, кажется, не могут друг на друга налюбоваться.

— Луноликий? — Светлана, вставшая на ноги, пошатывается и прислоняется к кирпичной стене: — Как? Что… Я… — красные слёзы бегут по её лицу, и она с горечью проговаривает: — Вот почему он…

Сильнее пахнет волшебством.

— Уничтожу, пусть мне это будет стоить жизни! — и вопит так, что с деревьев сбегает листва.

С опухшими чёрными венами Светлана зажигает в ладонях огненные шары и с ноги разметает дверь в щепки, готовая разметать так того, кто обманул её. Но Светлана спотыкается о пустоту.

— Сбежал, — цедит сквозь зубы Светлана: — Я же теперь погибну!.. Проклятье… Оно вновь… — задыхается, — мои силы… — неловкими шагами выходит на крыльцо и грозит пальцем Солнцу: — Хрусталка, случись что со мной, и тебя не станет. Тупица!

И резвый солнечный луч сбивает Светлану на землю. Она задевает собачью миску, и одежду забрызгивает остатками корма.

— Ну что же… Ненавижу!

Раскалённой рукой дочь Солнца задевает цепь, и та за секунды плавится. Кром, не медля, прыгает ей на грудь, оставляя грязные следы, и убегает.

— И от тебя я и лужицы не оставлю, раз ты так, — кричит, срывая голос, Светлана, пытается обратиться в лучик, но не получается: — Та-а-ак… Солнышко оживает, значит. Да пошло всё!

Прихрамывая и вопя от боли, Светлана следует за псом, который со всех лап бежит в парк, и она не перестаёт пытаться.

* * *

Джек, слабо улыбаясь, видит всё из-за угла и говорит спящей на руках Эмме:

— Надо же, получилось… Хрусталка, — поднимает взгляд, — ты гений. Что же теперь?

Он решает присматривать за Светланой до самого конца. Легко прячась от неё, обгоняет и почти сразу в парке натыкается на необычного пса.

Кром, шумно дыша, останавливается у жёлтого дуба и вымученно роняет морду к его корням. Джек, поняв, что вот оно — то, что называют близкой победой — совсем рядом, оставляет Эмму на скамейке за кустами, перехватывает посох и идёт к рычащей собаке, выставляя руку.

— Не трогай меня, а то ведь знаешь, что я могу с тобой сделать, — и для убедительности покрывает облезлую шерсть пса инеем. Продолжая прожигать его неистовой ненавистью, Кром замирает, поджав хвост и навострив уши.

— И от этого блохастика зависит судьба мира… — вздыхает Джек, садится на корточки и с серьёзным видом командует: — Когда твоя дочь тебя догонит, ты сделаешь всё, чтобы показать, как любишь её, понял? — пёс издаёт звук, похожий на смех. — Я ведь из тебя ледышку сделаю, даже не пожалею, только попробуй не послушайся!

Пёс дёргается с места, но Джек, ожидая чего-то такого, примораживает лапы к земле. Кром скулит, а бывший Хранитель Веселья, легонько постучав посохом по его голове, обещает:

— А ледышку расколю на мелкие кусочки.

Это работает: пёс обречённо склоняется и, как только Джек освобождает лапы, обратно садится у дерева и ждёт.

Джек, вовремя заметив яркий блик вдалеке, еле ползущий между домов и аллей, прячется вместе с Эммой за памятник. Он осторожно выглядывает, сжимая ладонь Эммы. Шепчет Солнцу, чтобы всё было хорошо, как ему и обещали. Теперь ему чудится, что такого понятия как «время» вообще не существует. Мгновения тянутся, как века.

Светлана обращается в девушку и, сильно пошатываясь, торопливо подходит к недвижимому Крому.

— Ты посмотри, как я всё устроила. Ты же этого и хотел, правда? — она нервно хихикает и прячет лицо: — Теперь этот мир принадлежит нам двоим. Теперь мы меня вспомнил?

Кром подходит к ней, поскуливая, и чуть не выдаёт Джека, взглянув в его сторону — но он успевает спрятаться, и Светлана его не замечает. Её лицо сияет, а глаза широко раскрываются, когда Кром позволяет погладить себя, да ещё и машет хвостом.

— Теперь ты меня любишь, — охает она и тискает собаку, безумно улыбаясь и целуя её. — А ведь это так хорошо, что Хранители вышли против тебя. По-другому мы бы не встретились. Как же здорово, что мы теперь есть друг у друга, папочка. Больше мне ничего не надо.

И ветер поднимает вместе с листьями и палками грусть, тоску и отчаяние, бьёт ими по лицу Светлане, а она всё ещё счастливо обнимает Крома, покрываясь чёрнотой.

Лунный и солнечный свет густеют. Джек не может такое перенести и жмурится.

А Светлана, как бы опасно и больно это ни было, всё смотрит нежным взглядом на Крома.

Поднимается шум, похожий на стук миллионов барабанов, прогоняя мрак и черноту за тридевять земель.

Светлана кричит, закрывая уши, а Кром спешит сбежать с её колен.

Дочь Солнца тянется к нему, чтобы догнать, встряхивает пыль с юбки, и с новой вспышкой света не удерживается на ногах, как будто он сталкивает её.

— Куда ты убежал, папа? Ты же любишь меня! — грустным голосом говорит Светлана, пока мимо неё пролетают сучья, палки, мусор. Всё это ранит её, и от красавицы остаётся больная, раненая и уставшая странница, сиротливо глядящая вслед Крому: — Я была права… Никому я не нужна. Что же… Раз так, раз вы ни в какую даже и помнить обо мне не хотите — я устала от этого. Забери меня, Солнышко, — она не может поднять руки и едва шевелит пальцами: — Что мне новый мир? Таким, как я, надеяться не на что.

Воет вихрь, кружит вокруг неё сверкающей пылью.

И всё затихает.

* * *

Когда Джек открывает глаза, сестрёнка уже улыбается ему, но бормочет сонным голосом:

— Как классно — я думала, что сны не видят сны. А я видела. Ты сражался со злой ведьмой и победил.

Джек охает и прижимает её к себе крепко-накрепко, глядит наверх — солнце уступило место луне, и она по-королевски возвышается над небом, а тучи отползают как будто в страхе. Он обращает внимание, что прохожие тоже просыпаются от спячки, и каждый идёт по своим делам, совсем не замечая ни Джека, ни сестрёнку. Вновь ветер теребит по макушке, по-братски бьёт по спине и обещает унести хоть на край света, а в воздухе витает волшебство — Джек чувствует, как невидимые бабочки порхают в животе, и хочется весь мир перевернуть с ног на голову.

Но неприятное воспоминание, как капелька нефти в роднике, портит чистоту момента:

— Эмма, — сжимает её за плечи, — ты не выходи за тень, не дай лунному свету коснуться ни дюйму себя. Я так не хочу оставлять тебя, но нужно проверить, как там дочь Солнца. Не бойся, ладно, я скоро при…

И раскалывается его пробудившееся счастье.

Светлана лежит замертво, а чёрные вены похожи на густые сухие лозы, которые обвили тело. Джек кладёт её голову на колени и с жалостью гладит по волосам, не может ничего сказать окликающей его Эмме и даже встать на ноги. Джек мысленно обращается к ней: «Ну как ты там? У меня получилось? Всё, обида ведь ушла, в чём же дело?» Он ждёт, когда Светлана откроет глаза и прежней смущённой улыбкой, такой, как на мельнице, расцветёт.

— Я знаю, о чём ты думаешь: «О, небеса, наконец-то она отстала!» Признаюсь, я и сам не нарадуюсь. А ты молодец, догадался, что к чему. Может, всё же мы станем одной командой?

Джек медленно поворачивает голову и хмурит брови, когда видит прямо перед носом довольное лицо Кромешника в человеческом обличии. Повелитель ночных кошмаров сверкает жёлтыми глазами на бездыханную Светлану и с наглым видом дёргает её локон:

— А эта девчонка получила то, что заслужила. Но чего расстраиваться? Лучше подумай о том, каких дел мы с тобой наворотим! Я буду пугать детей, а ты замораживать воспоминания о кошмарах, и запомнят нас на веки-вечные! Смотри, в последний раз предлагаю.

Джек бьёт морозом по ладони Кромешника и всем видом показывает, что приближаться к нему и к Светлане не стоит. Кромешник усмехается:

— Она уничтожила вас, а ты по ней тоскуешь! Она же монстр, в ней нет ничего, за что любят и ценят.

— Правда? — сквозь зубы процеживает Джек. — Вот что ты говоришь о собственной дочери?

— Я бы с большей охотой признал такого сына, как ты, чем такую дочь, как она, — хохот Кромешника пробирает до мурашек. — Она мне не нужна, слишком капризная и неуправляемая. Истеричка.

— Остался бы ты псом, мир стал бы чудеснее, — буркает Джек, а Кромешник скалится и вновь наклоняется к нему с самым недобрым видом, и он язвит: — Ну надо же, Кромик как с цепи сорвался!

— Ну ты сам виноват, Джек! — выкрикивает Кромешник, протягивает руки к небу и закрывает глаза. Поднимается тьма, окутывает его, как кокон бабочку. Ветер срывает с магазинчиков неподалёку вывески и пугает людей. Все бегут, кто куда, в ужасе крича о спасении, но Джек не думает и с места сдвинуться. Он с каменным лицом наблюдает, как из рассеивающегося мрака нескончаемо выступают кошмары.

Приспешники страха с большой злостью и отчаянием носятся по улицам городка, выискивая дома, где спят дети, как голодные вампиры. Часть кошмаров послушно остается с Кромешником и окружает Джека, который тихо ликует, что тот ещё не знает об Эмме.

— Пока тьма только вернулась и у неё полно сил, она поглотит тебя, Джек. Извини, но я добьюсь своего.

Джек не может остановить чёрный дым, который ползёт к нему липкими щупальцами: лёд и снег не удерживают. И бежать ему не хочется — он просто не готов поверить, что из-за прихоти Кромешника Джек изменит себе и станет равным ему. И он смело глядит на надвигающийся мрак, а Повелитель ночных кошмаров рассказывает приспешникам, какой Джек самонадеянный и глупый.

И песочный хлыст рассекает эту тьму одним ударом.

— Песочник, — сияет Джек, и Хранитель Снов снимает перед ним воображаемую шляпу, приземляясь рядом. Он тот, что прежде — милый добрый дух, который похож на маленькое солнышко.

— Эй! Тебя уже не должно существовать, ты исчез! — с сорвавшимся голосом Кромешник залетает на кошмар и командует: — Везите прочь отсюда.

Но бумеранг пролетает сквозь кошмара, и тот исчезает. Кромешник сваливается в лужу.

— Кро-о-олик! — с ещё большим восторгом протягивает Джек, и Хранитель Надежды, подмигнув ему, берёт Кромешника за шкирку, как провинившегося котёнка, и тыкает прямо в пузо только что прибежавшему Северянину.

— Привет, Джек, — ещё не отдышавшись, он машет другу рукой: — Мы тут опоздали чуток, всё в себя приходили после того, что случилось. Да и кто-то нас в доме запер, долго не могли выбраться.

— Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть! — улыбается во все зубы Джек. А оскорблённый Кромешник как раз оттряхивается, как в него не полной скорости врезается Зубная Фея.

— Что-то я подразучилась махать крылышками… Только не смейся, Джек, — поднявшись, она озадаченно потирает затылок и вдруг первая замечает притаившуюся на памятником Эмму: — Ты чего пугаешься, лисёнок? Всё будет хорошо, мы не дадим твоего брата в обиду этому буке.

— И сейчас мы с ним разберёмся раз и навсегда, — деловито хлопает лапами Пасхальный Кролик и не успевает подойти к Кромешнику, как он свистит кошмарам, и лошади с жёлтыми глазами мчатся к ним.

— Быстрее, прячьте Эмму! Они её вытолкнут на лунный свет! — испуганно дёргается Джек, и Пасхальный Кролик, шустро сообразив, заслоняет её собой:

— Чёрта с два вы её найдёте, неудачники! — Хранитель Надежды показывает им кукиш, и, засмотревшись, кошмары сталкиваются.

— Откуда вы только взялись, — бурчит Кромешник, пока Песочник один за другим без устали сбивает кошмаров, мчащихся на помощь Повелителю.

— А ты думал, чудеса только к тебе вернулись? — усмехается Северянин и что-то нащупывает в рубашке: — О, превеликий Чуковский, мне нужен мой тулуп! В его бездонных карманах должны уже были созреть порталы!

— Ребята… Всем нам не терпится вернуться домой, но пока у нас полно дел, — Зубная Фея подсаживается к Джеку и с сочувствием глядит ему в глаза: — Мне кажется, ты столько всего пережил, что вообще не понимаешь, что происходит… Ой, смотрите, что со Светланой! Надо же… Как ты победил её?

— Я не побеждал её, — тяжело вздыхает Джек. — И не злитесь на Светлану, вы всего не знаете. Надо ей как-то помочь, если… это ещё возможно. Почему Луноликий молчит?

— Она буквально стёрла нас в порошок! — в ярости всплёскивает лапами Пасхальный Кролик, дав Кромешнику по носу: — Украла память, а потом издевалась, хотела выкачать из детей воображение, как дурацкая вампирша! Этому вообще можно придумать оправдание?

— Э-э-э… Ну… Вообще если с ней поговорить, она неплохой человек. Её испортила обида на отца, помните?

— Чего? — хором переспрашивают Хранители, а Песочник выпускает пар из ушей. Кролик добавляет:

— Друг, ты это, не переволновался часом?

— Я знаю, это звучит…

— Абсурдно. Сумасшедше!

— Да хватит перебивать меня!..

И спор прерывает Луноликий.

Он несколько мгновений освещающет Хранителей так ярко, что они прикрывают лица. Когда на Светлану падает лунный луч, она вспархивает тысячью тысяч светлячков и улетает к звёздам.

А в руке Джека остаётся лишь хрустальный осколок из её кармана.

— Мы могли ей помочь измениться, — шепчет он, хватаясь за голову, и срывается на крик: — Северянин, спроси у него, почему он это сделал?!

— Да потому что ему наплевать, что ты чувствуешь, — вставляет слово Кромешник и получает подзатыльник от Песочника.

Северянин, постучав Джеку по плечу, задирает голову, жмурится, и несколько мгновений слышно, какую грустную колыбельную поёт миру ночь.

— Прости, — с виноватым видом отвечает Северянин, — но он думает, что тебе не время знать причину. И… ты должен ещё кое-кого ему вернуть, — со вздохом Хранитель Детства кивает на памятник. — Он сердится.

— А я говорил, — подытоживает Кромешник и злобно хохочет: — Да ты погряз в этой мусорной яме навсегда, мальчик.

Джек мечется к Эмме и крепко прижимает её к себе, не выпуская из тени. Незаметно замораживает воспоминания друзей о ней — такой печальной, но улыбающейся, в платье из фантиков и со спутанными волосами, с самыми ясными и прекрасными глазами и тёплыми объятиями.

— Ты должен меня отпустить, — спокойно говорит Эмма, оттряхивая его растянутый свитер от травинок: — А я тебе расскажу про свою самую заветную мечту — и, знаешь, она сбылась.

Она зовёт, чтобы он наклонился, и тихонько проговаривает на ухо:

— Я мечтала вернуть тебя.

И Джек целует её в макушку, дрожащим голосом напевая колыбельную их матери:

— Солнце съело небеса,

Лучики гоняют

Родинки туда-сюда,

Щёчки загорают.

Для тебя моя душа

Птица крепостная.

Я тебя, моё дитя,

В жизнь не потеряю.

Джеку кажется, что чем крепче они будут держаться за руки, тем чётче он будет помнить это мгновение. Эмма вытирает с его лица слёзы дрожащими пальцами, шмыгает носом и бормочет:

— Я буду с тобой всегда, только подумай обо мне — куда же я денусь?

И одной ногой шагает в лунный свет — и Джек хватает её за плечи, пока Эмма наполовину становится песочной.

— Но стой же! Столько планов… — лепечет он. — Магазин живых игрушек… мы бы следили за ним вместе. Считали плохие и хорошие поступки детей, их горести и радости. Мы бы уболтали Северянина подарить нам самые-самые крутые подарки и устроить Рождество у самой-самой большой ёлки. Нужно только уговорить Луноликого, он добрый, он согласится…

— Джек, — добродушно усмехается Эмма, сияя сильнее луны, — и всё это у тебя будет. Впереди — такая весёлая и интересная жизнь! Ты станешь лучшим смотрителем магазина живых игрушек. Теперь ты точно готов. Я хочу, чтобы ты не зависел от прошлого, хорошо?

Она делает ещё шаг, с трудом отстранившись от Джека, и становится прозрачной, как призрак, но всё улыбается:

— И да… придумай другое название этому домику для живых игрушек, ладно? «Магазин» — не классно звучит.

Поднимается ветер, и разбрасывает Эмму по миру звёздной пылью. Джеку чудится, будто её едва различимая рука треплет его по голове перед тем, как исчезает.

Никто не решается издать и звука — а Кромешнику, слишком вдохновлённому увиденным, Песочник затыкает рот.

Джек горько вздыхает и поднимает взгляд к небу — из загадочного далёка за ним пристально следит Луноликий. Закрывает глаза и расплывается в улыбке — то мгновение с Эммой всё ещё с ним, и так будет всегда.

— Хрусталка! — зажигается Джек и готовит посох: — И о тебе никогда не забудут, что бы с тобой ни случилось.

Снежинки щёлкают Хранителей по носам, и те удивлённо переглядываются. Но Джек торопится к Кромешнику, и им ничего не объясняет.

— Твоя дочь любила тебя, рыцарь прекрасных сновидений, — говорит он, надеясь увидеть в жёлтых глазах что-то кроме злости: — Я верю, что ты всё ещё там и слышишь меня. Тебе есть за кого бороться — так чего же ты медлишь? Может, уйдут века, как ты одержишь победу над кошмарами — но что для нас теперь время? Не забывай никогда о тех, кто тебе дорог — какое бы проклятье тебе ни мешало.

И хотя Кромешник ухмыляется и бормочет грубые слова, Джек надеется, что искорка веры в его взгляде не показалось, когда он замораживал воспоминание о его дочери. То, где Светлана говорит, как любит своего отца и что всё было ради него.

* * *

— Джек! Я вижу тебя, я вновь тебя вижу!

— Фух, нашли, весь город избегали… А я говорила, что он настоящий и твои воспоминания тоже!

И его сбивают с ног Джейми с Софи — на вид уставшие и потрёпанные, но счастливые. Джек смеётся и кидает в них снежки, не успевают они отбиваться. А когда они делают перерыв, чтобы отдышаться, Джейми смущённо проговаривает:

— Ты прости меня, я почему-то не мог никому верить. Ни тебе, ни Софи, ни себе. Что это такое?

— Переходный возраст, — и без капли обиды отвечает Джек. — Ты решал, что оставить во взрослую жизнь. И я жутко рад, что нас ты решил взять в своё будущее!

— Но я бросил тебя, когда был так нужен.

— А вот и нет, Джейми. Именно благодаря твоему письму я вспомнил, что же для меня важно на самом деле. Тебе было сложно, но ты старался — и спасибо за это, дружище! И тебе, храбрая Софи! Вы — часть моей семьи!

И они валяются в сугробах, которые без проблем сотворил Джек, а прохожие безумно таращатся на ранний первый снег. Так проходит много времени, и когда ребята прощаются, с обещанием непременно скоро увидеться вновь, Джек замечает, что только Северянин и остался умиляться на их встречу.

— Хранители спешили по делам, а Песочник с собой Кромешника прихватил, интересно, зачем? — хитро спрашивает Северянин. — Ну а я не устоял перед таким моментом. Прямо дух захватило. Хорошо, что у тебя такие замечательные, верные друзья. Но ведь и нам пора за работу, правда, Ледяной Джек, Хранитель Веселья?

— Не думал, что когда-нибудь обрадуюсь слову «работа», — и они вместе с Северяниным хохочут: — О, как же я скучал по этому… Северянин, — нерешительно топчется на месте и робко поднимает глаза: — Я всё ещё в деле?

Вместо ответа, топнув несколько раз ногой возле фиалки и открыв кроличью нору, Хранитель Детства спрашивает:

— Может, сначала ко мне в гости заглянешь? — и тихо добавляет, прикрыв рот ладонью: — На самом деле я хочу проверить, как там йети с эльфами, и один, боюсь, грохнусь в обморок.

— Коне-е-ечно! Самому не терпится увидеть этих лохматых приятелей и бестолковых гномиков! — с энтузиазмом протягивает Ледяной Джек и перед тем, как запрыгнуть в нору после Северянина, мельком взглядывает на исчезающего в рассвете Луноликого: — Вот бы и у неё был ещё один шанс.

Что такое мечта и почему за неё стоит бороться? И что же настанет, когда мечта сбудется — всё, это конец истории? Каждый-каждый жаждет того момента когда сможет вскинуть руки к небесам и улыбнуться тому, что больше не надо сражаться за счастье. Всё наладилось.

Правда в том, что сражаться нужно всегда, и истории никогда не заканчиваются полностью.

Ледяной Джек приходит к такому выводу с лёгкой грустью. Он приговаривает своему «я» не расслабляться больше, не терять головы и всегда представлять, какие могут быть последствия у его поступков. Привыкать приходится мучительно, но Хранитель Веселья знает, что это того стоит — всё, лишь бы страшное приключение не повторилось.

Хранители вместе. Их нельзя назвать беззаботными, но счастливыми — точно. Теперь редкие дрязги кажутся им такой мелочью, о которой через пару минут и вспоминать не стоит.

Ледяной Джек любит вспоминать, как радовался Северянин, увидев после схватки с Кромешником своих помощников целыми и невредимыми за их привычной работой. Йети, вряд ли понимая, какой волшебный для их хозяина этот момент, с усердием мастерили игрушки, а крохотные эльфы с энтузиазмом проверяли, весело ли в них играть. Когда снежные люди заметили Хранителя Детства, они, нагнав недовольный вид, показывали пушистыми лапами на неубранную посуду, пыль, кучи песка на полу. А Северянин обнимал их, как плюшевых медвежат, пучеглазых и ничего не понимающих, и смеялся.

Ледяной Джек решает, что здорово, что он всё это видел — столько трепета и милости тогда было.

— Это Рождество будет самым чудесным из всех! — почти сразу объявил Северянин, и застучали молоточки, зазвенели пилы, работа пошла полным ходом. — И ещё — мы подарим хотя бы скромненькие подарочки всем-всем, кто в нас ещё верит, даже взрослым. Теперь-то я знаю, как бывает непросто верить в сказки.

Месяцы неслись в суете и труде, и когда зажелтел октябрь, и Ледяной Джек решил, что пришёл в себя и уже напомогался Северянину и теперь готов выполнить обещание сестре.

* * *

Ледяной Джек не привык убираться, но деваться некуда: подметает осколки фарфора, крошки, выбрасывает испорченные продукты, разбирает книги, собирает по всему магазину пёрышки, складывает их обратно в мешочки. Пыль пляшет в вальсе с осенними солнечными лучами, а Ледяной Джек жалеет, что не забрал с собой несколько йети или хотя бы эльфов, чтобы помогли. Но ему так хотелось разобраться со всем самостоятельно, чтобы доказать себе, что он способен хорошо справляться с трудностями, что теперь приходится терпеть.

Когда накатывает тоска, и хочется бросить всё и улететь куда подальше, Ледяной Джек представляет, как Эмма с шутками и с задором читает ему книги. В грёзах в одной из комнат, похожей на склад, он натыкается на коробки. Оттуда на него блестящими глазами-пуговками смотрят живые игрушки — спрятанные, забытые, покинутые.

— Но зато вы целы, — утешает их Ледяной Джек, вытаскивая в зал. — А куклам повезло меньше.

Хранитель Веселья усаживает их на полки, кресла и диваны, рассказывая весёлые истории и приговаривая, что с этого дня дела пойдут на лад. Но ему по-прежнему кажется, что они смотрят на него с грустью, и Ледяной Джек вскрикивает:

— Точно! Вот первое моё… э-э-э… решение: с этого момента это будет не магазин, а дом живых игрушек! И вас больше не будут продавать. Вы сами выберете, к кому поселитесь и чьим другом станете. Ну, когда вы поймёте, что готовы. До тех пор живите здесь, сколько хотите. И если случится беда, вы всегда сможете вернуться.

И когда Ледяной Джек оборачивается, игрушки уже сидят, выпрямившись, и будто чуть-чуть улыбаются. Не теряя решимости, он проговаривает:

— Нам нужна будет карта… глобус — как у Северянина. Чтобы не только детей показывал, но и вас. Чтобы если что я мог помочь, мало ли. Думаю, если хорошо попросить, йети и не такое смастерят. Так что всё замечательно. А чтобы вам не было скучно, тут будет всегда идти снег — играйте, сколько хотите, вы в нём не утонете, — он шустро наколдовывает его и тянется к двери: — Но при мне, я вижу, вы пока стесняетесь, так что я пока пойду дальше изучать это место — а вы тоже будьте посмелее, помните, я же вас никогда не обижал.

Когда Хранитель Веселья закрывает дверь и прислоняется к ней, слышит лёгкое шуршание и смех. Значит, у него всё получается. Довольный собой, Ледяной Джек открывает последнюю, как ему кажется, дверь, за которой не побывал.

У него дух захватывает.

Бесконечные книжные стеллажи бегут вдоль стен, уставленные несгорающими свечами. Книг пока мало, всего несколько штук — но эти книги вставлены в золотые рамки и подписаны от Светланы красивым курсивным почерком: «Первые труды моих деток». Ледяной Джек осторожно дотрагивается до надписей, вздыхает и покрывает углы рам морозными узорами. Когда Хранитель Веселья задирает голову, то замечает на верхних полках бумажку. Он сбивает её морозом и дрожащими руками подбирает с деревянного пола: почерк тот же, что и под книгами.

Светлана.

«Если уж так получилось, что кто-то стал рыться в моих вещах и наткнулся на эти записи, значит, со мной всё плохо. Ладно, я понимала, на что шла, понимала, как рисковала. Да какая теперь разница? Я всё равно ни о чём не жалею. Разве что, лишь бы с Хрусталкой всё было хорошо.

Я догадываюсь, кто это сейчас читает. Знаю, ты устал от моих сюрпризов, но вот тебе ещё один. Этот самый-самый, его ты точно не забудешь, это я тебе обещаю…»

Ледяной Джек с удивлением прочитывает какой-то адрес в Бостоне.

«…отправляйся туда как можно скорее».

Ну уж нет, решает он. Вдруг это ловушка напоследок? Может, Ледяной Джек и решится когда-нибудь проверить, но точно не один.

Когда пора возвращаться на Северный Полюс, Хранитель Веселья запирает дом живых игрушек, понадёжнее спрятав их в укромное местечко.

Уже подлетая, купаясь в облаках, Ледяной Джек признаёт, что не может глядеть на солнце без кома в горле. Сожаление застывает в его глазах. Что же произошло со Светланой, существует ли она ещё? А Хрусталка как, раз они были с ней связаны? Что теперь их всех ждёт?

Погружённый в думы, он врезается в Зубную Фею. Перепуганная Хранительница Воспоминаний успевает подхватить друга лишь за несколько дюймов до сугробов.

— Ты куда это так мчишься? — и с лучезарной улыбкой помогает ему подняться: — Хэй, Крохи, не прячьтесь. Смотрите, кого мы тут повстречали.

И ловкие маленькие феи с детскими личиками выпархивают из-за её спины и строятся в восклицательный знак, восторженно вздыхая. Несколько самых смелых помощниц даже прижимаются к груди Ледяного Джека. Хранитель Веселья гладит их, как самых хрупких и нежных существ на свете.

— Как я рад за тебя, Фея, — с радостью восклицает он: — Наконец-то этот кошмар закончился.

— Ага! И я за тебя очень-очень рада. Ты такой молодец, — Хранительница Воспоминаний сжимает его ладонь: — Справился-таки со всем, что на тебя навалилось. Мы гордимся тобой! Ты уже знаешь, что Песочник скоро устраивает у себя приём? Не можем же мы такое не отпраздновать!

— Ты хотела сказать, вечеринку, — усмехается Ледяной Джек и облокачивается о посох: — Это здорово. И… как Кролик?

Зубные крохи встревожено перешёптываются, а Фея пожимает плечами, вжимая голову и нервно махая крыльями:

— Я… не думала, что так получится. И ведь мне казалось тогда, когда я была человеком, что всё правильно и так должно быть. Мне и теперь даже нравится, что всё вот так вот получилось. Я надеюсь, что ты…

И Ледяной Джек с улыбкой прижимает Фею и говорит на ухо:

— …не обижен. Я вас люблю, ребята, здорово, что вы счастливы. Просто я о-о-очень удивился. А вы непредсказуемые.

— Фух, — искренне выдыхает Фея и смеётся вместе с помощницами: — Ну раз всё так замечательно, нам пора…

— ... работать. Да, конечно, у каждого столько дел накопилось. Видела бы ты Северянина!

— Хи-хи, видела только что, залетала спросить, как дела. Счастлив и трудится в поте лица. Но ты ещё в замке у нас, фей, не бывал. Вот это ужас! Такой завал! Хорошо, что подружки всегда поддержат и выручат, — и Зубная Фея гладит одну из крох. — Он мне рассказал, что в твоей жизни большие перемены. Удачи тебе, Джек. И поздравляю — у тебя появился свой дом, своя миссия!

— Да-да… — он не очень-то весело улыбается и вздыхает: — Здорово, конечно, это всё, но правила надо менять, куклы раньше этим занимались, игрушки меня побаиваются… И вообще я слабо представляю, что теперь будет. Раньше ничего такого не делал. Хватит сил? Всё получится? А если нет? Я ведь обещал…

— Если что мы тебе всегда поможем, — она легонько постукивает ему по плечу.

И они разлетаются, глядя друг другу во след со светлыми лицами.

* * *

С эльфами не шее, поедающими вафли, Хранитель Детства внимательно выслушивает Ледяного Джека.

— Ну, мои ребята запросто сделают такой шарик, правда, парни? — хохочет он, а йети с возмущением тыкают на коробки с игрушками к Рождеству: — Знаю-знаю, у вас аврал. Но не можем же мы не помочь другу?

И йети под возгласы эльфов обречённо склоняют головы.

— Ладно-ладно, будет вам выходной, — добродушно проговаривает Северянин, и пока помощники с радостным видом обнимают друг друга, объявляет: — Песочник по настоянию Луноликого провёл с Кромешником воспитательные беседы. Боюсь, это всё бессмысленно — и почему Луноликий верит, что это сработает? И да, подготовка к пиру идёт полным ходом, так что завтра на рассвете все собираемся у Песочника — как раз он раздаст сны и будет свободен. А ты с Луноликим ещё не болтал, нет?

— Я его не понимаю, — пожимает плечами Ледяной Джек: — То, что я сделал… Луноликий злится на меня, я это чувствую. Не знаю, как теперь быть.

Северянин с рассеянным видом сгоняет эльфов в другую комнату, припирает дверь, собираясь с мыслями, и достаёт из кармана матрёшку со своим рисунком:

— Помнишь? У тебя должна быть такая.

Ледяной Джек тяжело вздыхает:

— Помню. Но я её потерял. Видишь? Даже с этим не справился. Прав был Кролик. Да и Светлана…

— Т-ш-ш-ш, — Северянин обнимает его и похлопывает по спине, а Ледяной Джек едва достаёт макушкой до его груди: — Мы же не виним тебя — и ты не вини. Ты же всегда не головой думаешь, а сердцем. Раз уж оно на этот раз сказало тебе во что бы то ни стало вернуть сестру — ты так и сделал. Но не зря ведь это всё, правильно? И только вдумайся, сколько всего нового мы узнали и о себе, и о детях, и о мире! А Светлана? Ты хотел помочь бедной девочке. Джек, ты же наша семья — что бы ты ни сделал, мы от тебя не отвернёмся. Ты верь.

— Я верю, — с улыбкой отвечает он и прячет лицо в объятиях.

И они стоят так, как сын и отец, ещё долго, пока в мастерскую не врываются два йети и шумно не умиляются с такой картины.

— Ладно, Северянин, не буду мешать тебе работать, — Ледяной Джек смущённо чешет затылок, но вся робость пропадает, когда он видит коробку с порталами: — Так, а это я беру с собой. Мне же нужно для дела!

И вновь вылетает через окно под хохот Хранителя Детства.

И остаток вечера выпивают дела: Ледяной Джек хозяйничает в доме живых игрушек. Он даже начинает подумывать над сводом правил для здешних обитателей, чтобы не случалось недопониманий. Например, не уходить без его ведома. Игрушки всё ещё стесняются его, но несколько посмелее дали ему понять, что готовы в работе. Так плюшевый заяц, стоило Ледяному Джеку только отвернуться, приползал к нему и хватал за ногу.

— Хорошо, давай попробуем так.

Он облетает с ним несколько десятков домов, наблюдает за многими детьми, пока игрушка не сверкает глазами-пуговками при виде одного из них. Жутко волнуясь, Хранитель веселья оставляет плюшевого зайца у изголовья кровати и, когда через пару минут ребёнок замечает его и с трепетом прижимает к груди, он выдыхает.

По возвращении в дом живых игрушек глубокой ночью, решив, что нужно перевести дух, Хранитель Веселья приземляется на верхушку дерева и долго, пристально, вглядывается в небо, в луну.

— Прости меня, правда, прости, — горячо произносит он: — Но даже сейчас я бы всё равно отдал всё, чтобы Эмма была вновь со мной, — лунный свет становится ещё холоднее: — Я ведь даже не знаю, как она пережила то, что с нами случилось! И мама, и папа, и мои друзья. Почему мне нужно обязательно у тебя выпрашивать по крохам хоть что-то из моего прошлого? Что ты прячешь, чего ты боишься?

И порыв ветра сбивает Ледяного Джека с ветки. Он не успевает сообразить и опять роняет посох, про себя твёрдо решив: «В следующий раз намертво приклею его скотчем к рукавам!» И хотя ему кажется, что вот-вот — и его встретит жёстким приёмом земля-матушка, ощущение невесомости и восторга прогоняет страх.

И явная мысль звучит в голове: «Закрой глаза».

* * *

У Эммы такой кисель в голове, что ей даже начинают сниться кошмары про то, что она скоро лопнет. Ничего нет страшнее — понимать, что собственные мысли губят.

Опять — утро. Опять — её утешают. Как будто она не знает, что горе — не только у неё, а оно — у всей семьи. Её накрывают шалью, переносят с пола на скамью, хлопают по щекам и плачут.

Пахнет свечками, трауром и молитвой.

Эмма не будет открывать глаз. Не сегодня. Представит, что это — страшный сон. Что Джек ещё здесь, где-то в доме, он веселится и радуется волшебному снегопаду.

Девочке нравится представлять вчерашний день от его лица. Каждую свою мысль — она считает его мыслью. Думает, что никто его не знает лучше, чем она. И думает, что ей он нужнее, чем другим.

Когда все с угрюмыми лицами собираются за столом, и Эмме всё-таки приходится вернуться в жизнь, она всматривается в выжатых людей и вдруг понимает: как раньше уже не будет. Никогда и ни за что. В этом доме никто не улыбнётся. А если улыбнётся, то сам себе соврёт — не вернётся былое счастье. Ушло на дно озера, провалилось под лёд.

Эмму злит всё. То, что за окнами поют весёлые песни, что друзья смеются, что приходит весна и забирает последнее, что осталось от брата. Иногда — когда она следит за пауками на деревянном потолке — до неё долетают слова родных. Они зовут её, молят вернуться.

Она решает никогда не возвращаться. Уж тем более после того, как из неё изгоняют «злых бесов» всем селением. Эмма не выдерживает и уходит из дома, пока за ней никто не следит.

Эмма вспоминает, как год за годом на все праздники загадывала желание, ставшее уже девизом: «Пусть Джек вернётся к ней». Она чувствует, что слаба — и сама идти вперёд не сумеет. И не жалеет себя, но выкинуть из головы не может, как брат спас её ценой собственной жизни, как счастливый финал утонул в ледяной воде.

Когда она случайно видит своё отражение, то понимает, что уже не девочка. Такие как она — уже давным-давно внуков нянчат.

А Эмме об этом и мечтать не приходится. Смеются, тычут пальцем, когда проходит мимо: «Смотрите, сумасшедшая бабушка Эмма идёт!». А она и не верит своим ушам. И когда она стала бабушкой? Туман окутал её, а она и не смогла бороться, даже не пыталась.

Её последний день наступил — в последний день лета. Она сразу, только проснувшись, понимает, что пора бы прощаться. И впервые замечает племянников, играющих на ковре с собаками, сестру и её мужа, кормящих её с ложечки. А ещё есть камин.

И вопреки клятве, данной самой себе, никогда не улыбаться — Эмма улыбается.

Эмма закрывает глаза, думая, что раз Джек не вернулся к ней, — то она вернётся к нему. И тогда же рассвет косается её губ, забирая мечту на небеса к Солнцу.

Солнце обещает ей это устроить — в нужное время в нужном месте. И Эмма — боевая девочка в коричневом платье — убегает к нему, смеясь. А старушка остаётся в кругу тепла, детей и своей вечной печали.

* * *

Ледяной Джек прячется за деревьями от лунных лучей, держится обеими руками за голову, согнувшись, и боится поверить в то, что увидел. Он покачивается в такт беспокойному уханью совы и не может перестать шептать:

— Так она была настоящая… настоящая…

Ледяной Джек отыскивает в сугробах посох и, едва понимая, что творит, размахивает им направо и налево, морозя всё, что попадает под руку. Ни одно дерево или пень не остались не превращёнными насквозь в лёд. Его останавливает белка, упавшая с ели, прямо к его ногам. Она вся трясётся от страха, но не убегает. Вздохнув, Ледяной Джек помогает ей забраться в дупло, приговаривая:

— Почему же он её забрал у меня?

И решается взглянуть на луну. Кажется, что она внимательно следит за ним и чего-то ждёт.

Ледяной Джек ухмыляется:

— Ну да… Она же сама этого хотела… Говорила, что хотела вернуть меня. Свою мечту она исполнила. Я думал, что моя тоже исполнилась — и я вернул её. Но не тут-то было, да? Чёрт, — он пожимает плечами и пинает только-только сотворённый снежок: — С тобой нельзя поскандалить, — он жмурится и медленно проговаривает: — Теперь понятно. Ты меня оберегал. То, что я узнал, правда, очень тяжело. И долго-долго я буду думать о том, что из-за одного кошмара моя сестрёнка превратила всю жизнь в ужас. Хорошо, что мы увиделись, ведь после этого всего… — и Ледяной Джек улыбается: — Да, здорово, что девочка из снов была настоящей Эммой и сказала мне то, о чём мечтала всю жизнь.

Под кружащие в вальсе снежинки и под открывающийся занавес рассвета, он с пониманием кивает тающей луне, отрывается от сугробов и летит, обгоняя, как ему чудится, сам ветер. И ничто уже не так важно, как то, что невозможная мечта Эммы всё-таки сбылась.

* * *

Далеко-далеко за облаками витает замок Песочного Человека. Его своды пронзают бесконечность, а лимонные стены кажутся сделанными из настоящего кирпича. У замка есть сад, в котором цветут и пахнут прекрасные сны: вот роза, гораздо большего размера, чем взрослый человек, вытягивается и зевает, а грушевое дерево покачивает ветвями с пожеланием доброго утра. Воздушные шары — самые реальные — висят в каждом уголке замка, а больше всего — у входа, арки, с которой свисают паутинки с росой.

Гости, для которых добраться до замка Песочного Человека не проблема, с искренними улыбками поздравляют Хранителей и всё сжимают в объятиях. Вот Дух Лета, причёсанный и весь на параде, вручает встречающим его Хранителям фигурку земляники:

— И в следующий раз не поленитесь попросить помощи, будьте так добры. Разве мы вас бросим? — слегка возмущённо добавляет он.

— Наша семья, наши ошибки, нам их и исправлять, — с вежливым тоном, но в то же время жёстко отрезает Северянин, передавая подарок зубным крохам, которые даже чуть-чуть снижаются из-за тяжёлого для них веса.

Дух Леса, поправляя зелёные кудри, усмехается:

— А что же мы, значит, вам не семья?

— Да ты прекрасно поняла, что он имел ввиду, — закатывает глаза Пасхальный Кролик. Зубная Фея, как крохи встревожено шепчут ей на ухо, торопится извиниться:

— Мы всё ещё не пришли в себя, простите. Конечно, мы вас любим. Думаю, вам интересно будет узнать, что дальше, идите…

— Вас ждёт сюрприз, — хихикает Пасхальный Кролик: — Этого вы точно не забудете… О, Весна! Привет, как ты поживаешь?

И под шум, хохот и топот проходит начало праздника в честь возвращения Хранителей. Довольные гости пробуют те сны, которые оставил для них в корзинках на столах Песочный Человек и без умолку восхищаются их красотой. А Северянин встревожено наклоняется к Зубной Фее:

— Думаешь, у Песочника и Джека получится его заставить сделать это?

— Ты что, не знаешь наших ребят? — она поднимает бровь, за ней повторяют крохи. Смущённый Северянин выставляет руки и отмахивается:

— Ну, мало ли, — и когда один из йети проговаривает ему что-то, Северянин вздыхает и согласно кивает: — Да, ты прав, накручиваю я. Ну а как ещё?

И пока в самом замке торжествует веселье, в подвале, сотворённом из неудачных снов, Песочник и Ледяной Джек зажимают носы от гадкого запаха просроченных грёз, переминаются с ноги на ногу на липком склизком полу и ломают головы, как заставить Кромешника их слушать.

На него набросили обручи из прекрасных снов и посадили на бочку со свежими мечтаниями, а Повелитель ночных кошмаров только и знает, что смеётся, запрокинув голову и отталкиваясь к стене:

— О, нет! Никогда вы этого не получите, бессердечные, сухие и бесполезные существа! Мои кошмары найдут меня, пусть вы и хорошо замели следы, Песочник даже замок свой перевёз. Вот только победа вновь будет у меня. Рано или поздно.

— Луноликий ничего тебе не сделает, правда, я не понимаю, почему он так добр к тебе, — постукивая посохом, Ледяной Джек ходит вокруг Кромешника и переглядывается с Песочником, чтобы по его взгляду понять, правильно ли он всё говорит: — Мы хотим заключить мирный договор, так сказать. Ты не лезешь к нам, к детям, а мы — к тебе. Ты согласен?

— Ну неужели до тебя не доходит? Джек, от тебя я всегда ожидал более развитой соображалки, но ты не перестаёшь меня разочаровывать, — ухмыляется Кромешник, делая ещё одну попытку вырваться из обручей.

— Да ты… как можно быть таким чудовищем, ты даже дочь своими, считай, руками… — закипает Ледяной Джек, но Кромешник вскидывает голову и шипит на него:

— Да, я, чёрт побери, Повелитель ночных кошмаров, Король Страха, воплощение худших фобий. И я появился раньше чем вы, так как вы смеете указывать мне, каким быть? Я существовал таким, какой я есть, тысячелетиями, и если, Джек, ты пытаешься воззвать к папочке той безмозглой солнечной девицы, то, поверь мне, его давно уже нет. Я — кошмар, я — ужас, и тот светлый герой давным-давно растворился во мне. Так что, дорогие мои Хранители, запомните: даже не надейтесь сделать из меня кого-то другого, или вам будет только хуже. Вы это не поняли ни с первого раза, ни со второго. Что, нужен и третий? Так я могу его устроить! И да. Будет он. Прямо. Сейчас.

И — как по щелчку — стены трясутся, пол пляшет, дикое ржание закладывает уши. Кромешник на этот раз справляется с обручами и с гордым видом становится напротив Хранителей:

— Ну что, не ждали?

А Хранитель Веселья взмахом посоха заковывает его в ледяные кандалы:

— А ты не ждал?

Песочник дважды хлопает в ладони, и ржание, топот, тряска — прекращаются. Кромешник — закованный, с потерянным видом, спотыкающийся о собственные ноги, глядит по сторонам и дрожащим голосом спрашивает:

— Что вы с ними сделали… Что вы сде… сделали с моими кошмарами?

Песочник довольно скрещивает руки на груди, а Ледяной Джек, переглянувшись с ним, объясняет:

— Мы видели, как один из кошмаров последовал за нами и как ты ему тихонько велел приводить всех его друзей. Бедняги сегодня повеселиться хотели, но попали в ловушки Песочника — и теперь они тоже прекрасные сны, — он медленно обходит его, и с каждым его шагом Кромешник чуть съёживается: — Так что, Кром, припоминая, как я тебя кормил, когда ты был чудным пёсиком, объявляю: у тебя почти не осталось кошмаров. И если ты ещё что-то задумаешь, Песочник сразу это поймёт и остановит. Из-за твоих истерик и того, что случилось после них, мы стали гораздо сильнее, — Ледяной Джек тыкает Кромешника в спину: — И мы будем следить за тобой во все глаза. Так что мирный договор будет, понял?

Какое-то время Кромешник стоит, не шевелясь, но после, взбешённый, готовый погубить всякого, кто попадётся ему на пути, он кидается к Ледяному Джеку и падает прямо на лицо с заморожёнными ногами.

— Ты уже решил, что в бедах Хранителей ни при чём, да? — сипло проговаривает он, даже не повернувшись на спину: — Думаешь, они простили тебя? Нет, они помнят, что это ты во всём виноват, ты чуть не угроби…

— Да, это я виноват, — жёстко обрывает Ледяной Джек, помогая ему сесть, и глядит на него сверху вниз: — И если Хранители решат, что я заслуживаю наказания, я пройду через него. Я полностью беру ответственность за то, что бывал глуп и самонадеян — и мне повезло, что благодаря друзьям, всё вернулось. Но и ты не забывай, — он наколдовывает Кромешнику ледяной пояс, — что теперь всякий раз, как ты задумаешь какую-нибудь пакость — твоё нутро в прямом смысле будет сжиматься.

Кромешник, оскорблённый, не сводит глаз с пояса и пытается освободить руки, но Ледяной Джек морозит их сильнее. И, когда он видит, что у Кромешника созрела ещё одна речь, он дышит ему в лицо морозом, и лицо Повелителя ночных кошмаров застывает в ужасе.

— Теперь и ты будешь помнить свой кошмар вечно, как те несколько детей, жизнь которым ты испортил, — говорит Ледяной Джек и поворачивается к лестнице, как Кромешник окликает его:

— Я же найду способ избавиться от этого.

— Лучше найди способ оживить в себе отца Светланы.

— От тебя места живого не останется, когда я одержу победу над вами.

— «Если» одержишь. И лучше бы ты так и остался собакой, от тебя хоть не тошнило.

Когда Хранитель Веселья возвращается к гостям, Зубная Фея и её крохи скорее подлетают к нему, и Хранительница Воспоминаний, касаясь его плеча, с беспокойством вглядывается в его лицо.

— Как они это делают, — вздыхает он, опираясь о посох. — Фух… Эти монологи столько сил отнимают. У меня в горле пересохло к концу. Вот Песочнику повезло.

— Ну так у вас получилось, мы опозорим его перед всеми? — со злорадным смехом подытоживает Пасхальный Кролик.

— Нет, — только и говорит Ледяной Джек, пожимая плечами. — Ну мы же не для этого здесь собрались, а для праздника. Я, например, жду — не дождусь, когда начнутся песни и танцы. Уныло вы вечеринку проводите, ничего не скажешь. О, Песочник! Наконец-то ты вернулся. А ну-ка идём, расшевелим толпу, сколько можно киснуть.

И под весёлую музыку, хохот и чужой восторг, грустная тень проползает под столами, шкафами, стульями и юркает в щель входных ворот. Её несут лучики солнца и оставляют на земле. Из тени вырастает постаревший Кромешник — с седыми волосами, потухшими глазами и скрючившейся спиной. Он глядит на солнце в зените, тянет к нему руки и другим, не своим, скрипучим голосом произносит:

— Я упустил тебя… Я тебя упустил.

И в следующее же мгновение Кромешник становится почти прежним: с волосами, чернее ночи, с жёлтыми хитрыми глазами и гордой спиной. Вот только теперь он в бессилии падает на траву, замочив одеяние в росе, закрывает лицо и сидит так вечность, вечность, вечность.

* * *

Плюшевая синица смущённо поблёскивает глазами-пуговками, чуть-чуть выглядывая из-под коробки. Хранитель Веселья осторожно берёт его в руки и подносит к глобусу с голубыми светлячками — он не такой большой, как у Северянина, по высоте не обгоняет Ледяного Джека, но тот всё равно не нарадуется:

— Вот тут тот ребёнок, с которым ты будешь делиться историями, — тычет на дрожащую точку где-то на Аляске. — Готова? Я, если честно, очень волнуюсь. Но думаю, что всё будет хорошо. Песочник, не хочешь поддержать меня, а?

Хранитель Снов качает головой и показывает палец вверх, забираясь на сонное облако. Ледяной Джек хмыкает и поднимается на такое же, крепко прижав синицу к себе и спрятав посох под мышкой:

— Ну, всё равно спасибо, что пришёл.

Минуя леса, реки, горы, и океаны, они добираются до скромного домика на отшибе. Песочник остаётся снаружи, а Хранитель Веселья, взломав замок льдом и осторожно приоткрыв скрипучую дверь, на цыпочках спешит к ребёнку. Песочник хорошо справляется со своей задачей — когда Ледяной Джек кладёт мальчику на грудь синицу, тот спит крепко-крепко.

— И это не всё, — выдыхает Хранитель Веселья, когда они быстрее ветра мчатся относить новую игрушку, — как к такому привыкну, не представляю.

Песочный Человек хлопает его плечу и злорадно улыбается, на что Ледяной Джек фыркает.

— Теперь пора проверить последний подарок Светланы, — говорит он, и два Хранителя отправляются в путь.

* * *

Добираются до Бостона они уже днём.

В этом доме много народу и шумно. Кажется, какой-то праздник. Люди ходят туда-сюда, и Ледяной Джек с Песочником едва успевают спрятаться за углом… И вдруг он понимает, что это за адрес, услышав, как позвали какого-то мальчика с такой же, какой и у него, фамилией. У него день рождения, ему семь, и он сломя голову несётся задувать свечи. Вокруг него — родные и близкие, а одна из женщин, кажется, мама мальчика, так похожа на маму Ледяного Джека, что он, как ему кажется, сияет уже ярче самого солнца.

Хранитель Веселья, наконец, чувствует себя счастливым в этом тёплом, уютном и, как оказалось, совсем родном доме. За этот момент стоило совершать ошибки, бороться, страдать. Как будто ради него всё и случилось. И теперь-то, под весёлые песни и пляски, Ледяной Джек понимает, что с этого дня он будет поступать правильно. Так, как хотела бы Эмма. И может быть, в один из прекрасных дней, этот мальчик увидит его. И тогда семья Ледяного Джека станет ещё больше.

И его история станет самой волшебной.

Луноликий копался в своей подземной библиотеке, приговаривая что-то про долг перед Солнцем и как его избежать. Оно же не заставило себя долго ждать — появилось прямо у него перед носом. Точнее сказать, не «появилось», а «появилась» — старая, но красивая женщина в золотом платье. Её по-настоящему яркое появление ослепило Луноликого, и он свалился с лестницы, а потом на него упал шкаф с книгами. Образ Солнца мерцал, и это давало понять, что оно здесь не телом, а духом.

— Твой Хранитель Веселья провинился, а наказана только моя девочка, — сказала старушка, скрестив руки и гордо подняв подбородок. — Её энергия метается по миру, не найдя себе места.

— Так направь её! — чуть ли не возмущённо отзывается Луноликий, поправляя упавший звёздный колпак. — Я и мой Хранитель Веселья тут при чём?

— А при том, — голос старушки стал по-настоящему злым, — что сломали этот мир они вместе, пускай вместе и лишатся своего «духовного» статуса. Если будут достойны, ещё раз их к себе примем после окончания их земной жизни.

Луноликий свалился на кучу книг и закрыл лицо одной из них, развёл руки в стороны.

— Твоя приёмная дочка обманула его!

— Ничего подобного! Она предложила ему сделку, а он согласился.

— Я не просто не могу отправить его «в мир». На нём дом живых игрушек, кроме него некому им заняться.

— Ничего, дом подождёт. Что для нас пар десятков лет?

— Он Хранитель!

— Так пускай и остаётся им. Только в физической форме.

— И как ты это представляешь?..

— Вот возьми и оставь ему воспоминания о его прошлых жизнях. Пользы больше будет.

— Я не хочу это делать! Текучка кадров, знаешь ли, в наше время не к месту. Да и с кем ты равняешь моего Хранителя? Со Светланой? Пф-ф-ф…. Она — обычная злодейка.

— Нет! — горячо возразила старушка, и от неё разошёлся кругами огонь, который чуть не сжёг библиотеку. Луноликий вовремя наслал на библиотеку защитные чары.

— Сдурела? — чуть ли не обиженно спросил он.

— Светлана не злодейка. Позволь мне тебе объяснить: она просто идеалистка. Её бесило в мире то, что он не идеален. В нём есть зло. Даже хорошие люди делают зло. Твои Хранители, например, порою ошибаются, и Светлана не понимала, почему так, они же хорошие, они же герои. Она сама хотела быть хорошей, идеальной, так хотела, что разделила свою душу на две части. Ту, которую посчитала слабой и бесполезной, вложила в свою куклу, Хрусталку, а ту, которую посчитала сильной и бесстрашной, оставила себе. Так она утратила целостность. Извратила «ядро» своей личности. Ей предстоит долгое, долгое восстановление даже в следующей жизни. И я хочу, чтобы твой Хранитель помог ей в этом.

Луноликий подошёл к образу Солнца почти вплотную, замер и грустно, грустно вздохнул.

— Я понимаю. Ты очень любишь свою подопечную. Возможно, ты и права, и Светлана заслуживает второго шанса. Но я тоже люблю моего Хранителя. Другая жизнь — это очень, очень серьёзно. Ему нелегко придётся. Да, он почти такой же виновник этого «всемирного сумасхода», как и Светлана, но я считаю такое наказание неравноценным его поступку.

Старушка вдруг смягчилась, протянула к Луноликому руки и обняла. Он доставал её до талии, и его руки неловко висели, как верёвки, в ответ на её объятия.

— Оно равноценно, Луноликий. Ты понимаешь это, я знаю. Когда придёт время, когда они повзрослеют, мы столкнём их лицом к лицу. Пусть они, будучи живыми людьми, штопают проплешины в реальности своими поступками и влиянием на других живых людей. А мы их не бросим и всегда будет за ними присматривать, чтобы они не попали в беду. Пожалуйста, Луноликий. Это будет справедливо.

Мальчик кивнул и отстранился. Покосился на гору книг.

— Тогда мой долг перед тобой будет закрыт и ты не будешь претендовать на увеличение светового дня зимой.

Старушка изобразила сдержанный поклон и с яркой вспышкой исчезла. Луноликий надул щёки и опять свалился на гору книг, косясь на верх пещеры.

— Это всё с ума меня сводит, но я ещё держусь. Я поступлю справедливо, но буду рядом. Не бойся, Джек.