Иисус Христос

Появляется во вставной «поэме» Ивана Карамазова «Великий инквизитор», пересказанной автором брату Алеше (ч. 2, кн. 5, гл. V). Он ни разу не назван по имени. «Он появился тихо, незаметно, и вот все — странно это — узнают Его. <...> Народ непобедимою силой стремится к Нему, окружает Его, нарастает кругом Него, следует за Ним. Он молча проходит среди их с тихою улыбкой бесконечного сострадания. Солнце любви горит в Его сердце, лучи Света, Просвещения и Силы текут из очей Его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любовью. Он простирает к ним руки, благословляет их, и от прикосновения к Нему, даже лишь к одеждам Его, исходит целящая сила. Вот из толпы восклицает старик, слепой с детских лет: "Господи, исцели меня, да и я тебя узрю", и вот как бы чешуя сходит с глаз его, и слепой Его видит. Народ плачет и целует землю, по которой идет Он. Дети бросают пред Ним цветы, поют и вопиют Ему: "Осанна!" "Это Он, это сам Он, — повторяют все, — это должен быть Он, это никто как Он"...» И далее, после того как Иисус воскрешает умершую девочку, его по повелению Великого инквизитора хватают и уводят в темницу. Христос не произносит ни слова, лишь внимательно выслушивает все обвинения и угрозы Великого инквизитора и в ответ «тихо целует его в его бескровные девяностолетние уста». Инквизитор отворяет двери и отпускает Иисуса Христа, однако ж упрямо заклиная не мешать папе римскому и его слугам строить царствие Божие на земле: «Ступай и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда!»

Иисус Христос стал героем последнего художественного произведения Достоевского, но до этого на протяжении всей его зрелой творческой жизни евангельский образ Христа был постоянным «героем» его публицистики (особенно «Дневника писателя»), писем. В частности, в письме к Н.Д. Фонвизиной из Сибири сразу после каторги (начало 1854 г.) он писал: «...я сложил в себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпа[ти]чнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной...» А в письме к музыканту В.А. Алексееву (7 июня 1876 г.) Достоевский совершенно разъясняет свое понимание евангельской притчи о «хлебах» (о которой как раз и идет речь в «Великом инквизиторе») как притче «антисоциалистической»: «"Камни и хлебы" значит теперешний социальный вопрос, среда. <...> Нынешний социализм в Европе, да и у нас, везде устраняет Христа и хлопочет прежде всего о хлебе, призывает науку и утверждает, что причиною всех бедствий человеческих одно — нищета, борьба за существование, "среда заела". <...> Христос же знал, что хлебом одним не оживишь человека. Если притом не будет жизни духовной, идеала Красоты, то затоскует человек, умрет, с ума сойдет, убьет себя или пустится в языческие фантазии...»

По Достоевскому — отказ от Христа, атеизм, католицизм с папством во главе, утверждающим вместо Христа одну земную церковь, увлечение западным, совершенно чуждым русской душе «социализмом», преждевременная усталость от жизни тех, кто жизни еще и не знает — прямая дорога к бездуховности, к утере идеала, в тупик, к гибели, к самоубийству.