Паисий

Иеромонах, ближайший сподвижник и духовник старца Зосимы — «человек больной, хотя и не старый, но очень, как говорили про него, ученый». Повествователь, описывая «неуместное собрание» в келье старца Зосимы, специально подчеркивает, говоря об этом персонаже — «отец Паисий, молчаливый и ученый иеромонах». В разгоревшемся диспуте по статье Ивана Федоровича Карамазова о церковном суде, отец Паисий поддерживает точку зрения автора, причем, как литературного (Ивана), так и настоящего — самого Достоевского. Да, не только Ивану Карамазову, но и отцу Паисию доверил писатель высказать именно в сжатом, резюмирующем виде свои размышления по этому вопросу, к которому не раз обращался он и в «Дневнике писателя», и в записных тетрадях, и в письмах: «То есть в двух словах, — упирая на каждое слово, проговорил опять отец Паисий: — по иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации. Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, — и это повсеместно в наше время в современных европейских землях. По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь церковью и ничем иным более. Сие и бýди, бýди!..» И чуть далее, в ответ западнику и атеисту Миусову: «Совершенно обратное изволите понимать! — строго проговорил отец Паисий, — не церковь обращается в государство, поймите это. То Рим и его мечта. То третье диаволово искушение! А напротив, государство обращается в церковь, восходит до церкви и становится церковью на всей земле, — что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму, и вашему толкованию, и есть лишь великое предназначение православия на земле. От Востока звезда сия воссияет...» И недаром эта 5-я глава книги второй озаглавлена по пророческому восклицанию-утверждению отца Паисия — «Бýди, бýди!»

Важное значение в первом (написанном) романе имеет сцена напутствия отцом Паисием Алексея Карамазова («произведшее на него весьма сильное и неожиданное впечатление») в преддверии смерти старца Зосимы, и еще более важную роль играет она в перспективе второго (ненаписанного) тома «Братьев Карамазовых», где Алеша должен был стать главным героем, а отец Паисий, судя по всему, его новым духовным наставником: «Помни, юный, неустанно (так прямо и безо всякого предисловия начал отец Паисий), что мирская наука, соединившись в великую силу, разобрала, в последний век особенно, всё, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей прежней святыни решительно ничего. Но разбирали они по частям, а целое просмотрели, и даже удивления достойно, до какой слепоты. Тогда как целое стоит пред их же глазами незыблемо, как и прежде, и врата адовы не одолеют его. Разве не жило оно девятнадцать веков, разве и не живет и теперь в движениях единичных душ и в движениях народных масс? Даже в движениях душ тех же самых, всё разрушивших атеистов живет оно, как прежде, незыблемо! Ибо и отрекшиеся от христианства и бунтующие против него, в существе своем сами того же самого Христова облика суть, таковыми же и остались, ибо до сих пор ни мудрость их, ни жар сердца их не в силах были создать иного высшего образа человеку и достоинству его, как образ, указанный древле Христом. А что было попыток, то выходили одни лишь уродливости. Запомни сие особенно, юный, ибо в мир назначаешься отходящим старцем твоим. Может, вспоминая сей день великий, не забудешь и слов моих, ради сердечного тебе напутствия данных, ибо млад еси, а соблазны в мире тяжелые и не твоим силам вынести их. Ну теперь ступай, сирота.

С этим словом отец Паисий благословил его. Выходя из монастыря и обдумывая все эти внезапные слова, Алеша вдруг понял, что в этом строгом и суровом доселе к нему монахе он встречает теперь нового неожиданного друга и горячо любящего его нового руководителя, — точно как бы старец Зосима завещал ему его умирая. "А может быть, так оно и впрямь между ними произошло", — подумал вдруг Алеша. Неожиданное же и ученое рассуждение его, которое он сейчас выслушал, именно это, а не другое какое-нибудь, свидетельствовало лишь о горячности сердца отца Паисия: он уже спешил как можно скорее вооружить юный ум для борьбы с соблазнами и огородить юную душу, ему завещанную, оградой, какой крепче и сам не мог представить себе».