Реал выпустил меня из цепких лапок, и я продолжу публиковать фанфик. В ближайшее время таких больших перерывов между главами не будет. А с этой получилось странно, я вроде бы вносила последнюю правку в разговор между Каном и Шарлоттой (когда они вяло перекидываются цитатами из Сенеки), и тут первочитатель рассказал мне в связи с этим анекдот про мужика, колодец, козу и рельс. Ну я и не удержалась, уж больно он гармонически лег на все происходящее, пришлось писать вставную новеллу. А фигура Орландо потянула за собой все остальное. История получилась важная на самом деле – для будущего сюжета, для линий и Кана, и Шарлотты, и Тома Риддла, и других, и для моего варианта маго-маггловской истории.
Основные интертексты, я думаю, понятно, какие: Ариосто и «Песнь о Роланде». Но еще там много деталей из других эпических произведений каролингского цикла, в первую очередь из «Берты и Милона». В общем, история Орландо/Роланда рассказывается близко к традиции, за исключением, разумеется, самой идеи второго безумства и причастности родственника Блэков к происхождению героя.
Ганелона я связала с родом Магиев в основном, чтобы напомнить о существовании такой римской семьи, ну и намекнуть на кое-какие детали относительно происхождения Блэков. Если кто догадается – какие, напишите в личку. Но да, Ганелон и правда Magonese, и первую жену Пипина тоже в некоторых жестах так называют, так что тут я от традиции не слишком отклоняюсь. Астольф был магом явно и у Ариосто, ведь у него имелась книга заклинаний, волшебные рог и конь. Про меч Роланда – правда, там много чего внутри имелось (см. Песнь).
Много всяких интертекстуальных мелочей. Белую собачку Морганы я соединила с другой, реальной, белой собачкой. И Кан отсылает за подробностями к Руперту Эйвери недаром. Это об истории семейства Эйвери и о том, почему снейповского друга так назвали. Эйвери – семейство непростое.
Неровный аллюр златорогого оленя это Мандельштам. Великий, пусть и совсем не буквальный, перевод сонета Петрарки. «Промчались дни мои, как бы оленей косящий бег…» Этот сонет уже всплывал и еще будет всплывать (любимый сонет Кана, кстати). «Ариосто писал о совсем другом» – летовское «Солженицын писал о совсем другом». «Поэзия стала их Галеотто» – Шарлотта отсылает к знаменитой фразе Франчески из «Ада».
Римские мотивы: Юнии – Блэк намекает на Брута. (Напоминаю, что Юлия маги в целом не любят – помните, Билл Уизли делился с Мэри своими фантазиями? Но у Кана взгляд более широкий и взвешенный). Клодий Пульхр – фигура весьма скандальная, и надо еще помнить, что Клодий был Клавдием, патрицием. Его уже во взрослом возрасте усыновил плебейский род, чтобы дать возможность стать трибуном (в рамках политических интриг Юлия). Кан не то чтобы аналогию проводит со своей ситуацией, но некоторую параллель видит, потому, наверное, и вспоминает о нем. А то, что оба понимают, о чем речь, так для моих магов это отечественная история, можно сказать. Да и в целом, эпизоды весьма известные.