Nym
27 декабря 2019 к ориджиналу Маневр Зинченко
|
|
Противокорабельная ракета обходит сверху. Выпустить ракету-перехватчик. Слева заходит самонаводящаяся. Калибр слишком мелкий, игнорируем. В щит ударяет облако шрапнели. Снова сверху, теперь уже разрушитель щитов. Её собственный щит ещё слишком сильный. Отправить ближайший беспилотник на таран. Сзади догоняют управляемые ракеты. Это точно по его душу. Ещё далеко. Отметить в приоритет для задних турелей и забыть. Снизу скрытая, её не видит самонаведение. Эхо-1, беспилотник с "Химеры", тараном разрезает её надвое. Ещё одна скрытая вырывается вперёд. Алексей лёгким движением штурвала наводит на неё курсовые орудия. Вспышка! Обломки бьют по щиту. В “Сыне артиллериста” подробности обстрела - очень эмоциональный момент, потому что мы знаем, что герой вызывает огонь на себя. И приказ подтверждает человек, которому герой как сын родной. Из-за этого “Майор продолжал командовать /Со спокойным лицом: /«Огонь!»— летели снаряды. /«Огонь!»— заряжай скорей! /По квадрату четыре, десять /Било шесть батарей” - это очень сильный, эмоциональный, яркий образ. И там, безусловно, нужны и квадраты, и батареи, и дайте море огня. К чему это всё веду - у вас в этой сцене нет какого-то кульминационного момента, для которого нужно нагнетать напряжение и всесторонне обстреливать героя. Его обстрел и технически не очень понятен скромному обывателю - то есть я не в курсе, насколько ему там тяжело, насколько это было опасно. Мне не переживается. Более того - вы не нагнетаете того напряжения. Люди редко проникаются сочувствием из-за перечислений шрапнели, ракет и самонаведений. Вот, скажем, когда понимают, что за этой шрапнелью стоит - тогда да, тогда подключаются. Если бы, скажем, ваш герой в результате массированного обстрела свернул с курса и вызвал огонь на себя - этот абзац артобстрела был бы оправдан, было бы мощно. Она порывисто подошла. Ну и куда ж без этого, поговорим о вашем настоящем времени, тягу к которому я прекрасно понимаю. Наклонилась над ним. Коснулась его лица тонкими пальцами. — Алёшка, живой! Она бросается ему на шею. Он обнимает её хрупкие плечи. Её кожа пахнет солнцем. Пахнет жизнью. Текст, любой вообще текст, рассказывается с определенной точки повествования и из определённого времени. Можно взять с точки зрения персонажа и вот сейчас, можно от персонажа - и в прошедшем времени, можно всевидящим автором, но тоже в какое-то одно время - и так далее. Смена точки воспринимается очень резко, она нарушает повествование в принципе. Читатель из-за такой смены сбивается, внутренне чувствует противоречие, раздражается и отвлекается от истории на это внутреннее чувство. У вас смена прошедшего на настоящее время была оправдана, пока разводила две плоскости и две истории - в настоящем времени Оксана, в прошедшем - война. Но вы это ломаете. Оксана здесь уже в одной плоскости с героями войны, вы и сами уже дали с ней строки в прошедшем времени - всё, дальше, после строк с Оксаной в прошедшем времени, неуместно возвращаться к настоящему. |