И даже то, что она мертва и навеки заключена в строгую раму, что ей теперь вечно семнадцать лет, не смогло стать преградой для чувства, последнего для нее и, вероятно, первого настоящего для него.
По свидетельству многих моих однокурсников, до пятого курса ее почти никто не помнил, словно ее и не существовало. А на пятом курсе в Хоге взорвалась бомба, и звали ее — Санни.