Двое в центре площади, привязанные к столбам, обложенным большими связками хвороста и соломы, мужчина и женщина в грязных шапах (2) на голое тело, переглянулись. И больше не отрывали друг от друга взглядов. У неё, было заметно, по чумазым от запёкшейся крови щекам, текли чистые, как хрустальные, слёзы; у него дрожали разбитые губы; но глаза их были спокойны и сияли (все-все это видели, даже Инквиз
...>>итор!) голубым небесным огнём.
Над площадью, ровно над приговорёнными к публичной смерти альбигойцами, облака вдруг разомкнулись, и нежные золотистые лучи коснулись волос тех, кому скоро суждено корчиться в адских муках, горя заживо... за чужие грехи, и за любовь... Непонятно откуда раздалось соловьиное пение, послышался аромат роз, и даже несколько пурпурных лепестков закружились в воздухе. Публика ахнула и притихла. Он и она улыбались, смотря друг другу в глаза.
— Что они делают? — возмутился Инквизитор.
— Молятся, — пояснил бургомистр и отвернулся.
Палач пробежал по кругу, поджигая от факела костры, тут же, жадно, с азартным треском взметнувшиеся до небес.
Кто-то в толпе радостно засвистел, кто-то выругался, кто-то горько заплакал.
Чёрный дым вертелся вокруг столбов, но не трогал лиц казнимых. Их глаза сияли всё ярче и ярче.
— Проклятые колдуны!.. — Вскочил Инквизитор...
Их смерти, их боли, их криков и искажённых лиц с лопающейся обугленной кожей не видел никто — дым над местом казни стал непроницаем, палач вывалился из его клубов, задыхаясь от кашля. Их запомнили молодыми, красивыми, с улыбками на устах и с сияющими небесным светом глазами.
Те из толпы, кто не побоялся в эти минуты смотреть наверх, потом шептались, что видели небольшую коричневую птицу, похожую на соловья, которая поднялась над кострами и улетела с ярко-красным бутоном розы в клюве за облака...
Если есть защитники любви, то это не бесполые ангелы, которым по чину положено спасать и охранять детишек, а веселые и дерзкие черноокие воины, нежные печальные поэты, что слагали баллады о любви, даря 
Включить тёмную тему
Популярное
Отключить рекламу
