Письмо в никуда (Сюэ Ян - Сяо Синчэню) (джен)

Вот я и добралась до последней части триптиха. То есть до первой, но прочитала я ее последней. И, пожалуй, именно в таком порядке мне и следовало их читать: предыдущие две истории вывалили на меня дикое количество странных, страшных, болезненных эмоций - и "Письмо Сюэ Яна Сяо Синчэню" уже воспринимается как спокойное, безжалостное подведение итогов. Это то, к чему они пришли. И последние абзацы - завершение истории двух братьев - как ветер над поросшей бурьяном могилой. Как звон разбитого стекла за порванными в пыль времени сиреневыми занавесками. И сиреневые глаза Синчэня в этой истории - вссхитительная деталь! Яркая.
Спасибо вам, автор! Это... убийственно тяжко. И фантастически красиво. И вканонно стеклянно.
Интересный стиль письма. Тяжеловесные, формальные, правильные предложения. Вежливые обороты. И - "полоумная бабка". "Гуй с тобой". Пробивающаяся даже сквозь строчки бурная натура Сюэ Яна.
И есть в этом письме такая... окончательность, что ли. Все решено, все свершено.
И действительно: что это? Запись в дневнике? Исповедь? Письмо? И если письмо - то кому? Почему Сяо Синчэню?
В конечном итоге старший брат оказывается константой в жизнию Сюэ Яна, все в конечном счете упирается в него.
Бесящий до невозможности, скучный, пугливый воробышек. Которого презираешь, ненавидишь, потому что родители любят его больше... и любишь. Вот так по-извращенному любишь, настолько, насколько вообще можешь кого-то любить. И поэтому соглашаешься поиграть - только, правда, в "плохие игры". И поэтому болит, когда он зовет тебя тварью. Пусть уже сам знаешь, что - тварь.
Бесящий до невозможности, скучный, до зубовного скрежета праведный даочжан. Которого презираешь - глупец, возомнивший, что сможет в одиночку спасти этот гнилой насквозь мир, защитить этих жалких людей! Которого ненавидишь - потому что напоминает брата, потому что делает вид, что не помнит, потому что скрещивает свой меч с твоим, потому что верит в узы дружбы, потому что _снова предает. И которого все еще любишь - еще болезненнее, еще страшнее, еще уродливее. Поэтому так хочешь прочитать в глазах узнавание.
Тот враг, который дороже друга. Которому хотел бы открыть секретное имя - только оно уже известно всему миру. И ты гордишься этим, гордишься... И, может, только поэтому немного жалеешь.
Подлый праведный даочжан! Предаешь раз за разом - тем, что размазываешь по лицу сопли, когда тонут котята, тем, что кричишь, что отказываешься от родства, тем, что умираешь в эпидемию, тем, что спускаешься с треклятой горы, тем, что так наивен, тем, что у тебя есть друг, ставший ближе родного брата, тем, что... тем, что умираешь. Тем, что оказываешься слишком слаб, чтобы признать поражение, чтобы послушной игрушкой следовать за чуткими руками - и раскалываешься, как хрупкое стальное лезвие, песком утекаешь сквозь пальцы, звездной пылью рассеиваешься в небытии. Лишая себя жизни, надежды, спасения, бессмертия. Выигрывая чертову игру окончательно.
Но это потом.
А сейчас Сюэ Ян в пьяном угаре пишет тебе письмо. Тебе, единственному, которому хочется рассказать все-все. Единственному, кто еще что-то значит.
Что-то значит, потому что - дурак, наивный глупец, проклятый идеалист, до сих пор так и не спустившийся окончательно со своей горы на грешную землю, не запачкавший белый подол, не понявший, что мир лжив и никогда не будет спасен.
А Сюэ Ян - знает. Понимает. Знает - и молчит.
Вэй Усянь мертв - вот она, благодарность за спасение. Какое кому дело до благородства поступка, если он потрясает лживо-вежливый, фальшиво-благодушный мирок?
Не Минцзюэ лютует - меч в крови. Мэн Яо, шлюхин сын, играет песню своей мести. "Незнайка" за трепещущим веером прячет кинжал.
Здесь счастье измеряется конфетами.
Сюэ Ян знает - и молчит.
Сюэ Ян знает, что его не выбросят, пока не наиграются, знает, когда нужно уходить и как играть в заклинательские игры.
Сюэ Ян знает - и молчит.
Сюэ Ян знает, что _сам уже не будет спасен.
Это действительно письмо в никуда, жалоба небесам, "да, я такой - но и они такие!.. я такой".
Попытка оправдаться? Объясниться? Исповедаться? Все равно зная, что грехи никем не будут отпущены.
Расчетливый, практичный ум, потревоженный злой памятью, детскими обидами, горячей завистью и отчаянным желанием тепла потухшего - самолично потушенного - десять лет назад огня.
Нужно выговориться. Нужно пожаловаться. На злой мир, на злых людей, на злое...
Все-таки ничего не могло пойти по-другому, ничто не могло изменить эти судьбы.
Потому что десять лет спустя Сюэ Ян снова замышляет славную шалость, и от предвкушения веселья дрожат руки и горят глаза.
Он отомстит. Он докажет, что связь с братом всегда будет крепче глупой дружбы. Он посмотрит в эти сиреневые глаза и...
Десять лет спустя он снова забывает, что котята не умеют плавать. Его брат - глупый идеалист, нелепый воробышек.
Завтра розовое солнце взойдет над Байсюэ...

Он безумен - это давно известно. Он зациклен на одном человеке - это известно тоже. Его должно бояться, и здесь нам показано, что это так. Но он больше всего на свете хочет к кому-то прислониться. К кому-то, кто примет - его, кто поймет - его. Но никто не понял, не оценил, и даже это письмо прочтут не те, кому оно предназначено. Он не перестал быть безумцем, он не стал трагическим героем, но здесь его можно понять, можно увидеть горькую логику в его действиях. Это помогает - и это мешает, потому что слишком много боли вылилось в эти строки, вылилось и захлестнуло с головой.

Да, особое стекло, мелкоиглистое. Но до чего прекрасное, ой!
Вполне подстать канону, который я пыталась осилить, но позорно сбежала, не выдержав боли...