обсидиан (джен)

Зеркало.
Зеркало.
Зеркало,
обсидиановый лист…

Из темноты силуэтами — будто бы из-за кулис —
точно клочки декорации к пьесе, древнее, чем жизнь,
сцены обсценного окрика, хрипа и порванных жил.

Ты отшатнёшься.
Дыхание вдруг перехватит на миг:
ветер внезапные запахи —
кровь, палени́ну, жасмин —
разом развеет по комнате.

Сколько же… сколько же их —
лиц, искажённых гримасами боли и воплей немых.
Смотрят с ухмылкой захватчики выше порубленных тел.
Две драгоценных реликвии город отдать не хотел.

Два артефакта заветные — свиток и обсидиан —
гладит дрожащими пальцами немощный сгорбленный хан.
По золочёному контуру, тень замыкая в стекле,
знаки с пергамента вычертит смоченный алым стилет.
Цепкими узкими щёлками выцветших старческих глаз
взор твой поймает — не выпустит жадная мутная мгла.

Выплывешь — словно из проруби — в жаркую смрадную явь.
Держишь в ладонях мерцание, в нём — отражение.

«Я?!»

Голос меж стенами мечется, тает под кровлей дворца.
Трогаешь,
трогаешь,
трогаешь лысину, шрамы лица,
шею в морщинах.
Поверить ли? Может, лишился ума?
Нет? Сувениром натешившись, в кресле остался дремать?
Воздух гоняет одышливо хилая впалая грудь.

Слышишь? Бряцая доспехами, воины к хану идут —
юные волки без жалости дряхлого льва разорвут…

Зябко поёжится, взглядом с балкона окинет Москву
статный мужчина. Прищурится, губы в усмешке кривя.
Город беспечно проводит последний спокойный ноябрь.

Скажет, вздыхая и кашляя, на басурманском: «кисмет!»
чёрный — что уголь — поба́сенник в сказке, правдивой, как смерть.