По ночам она просыпается от детского плача, по утрам — от звона погремушек, днем она не может уснуть, потому что ей кажется, что няня за ребенком не уследит. Каждый ее день наполнен тревогами, заботами, непрекращающейся усталостью, каждая ночь — кошмарами.

Она сходит с ума, или ей так только кажется, или так кажется тем, кто окружает ее.

Как и многие ведьмы, она заперта в своем доме. Иногда она даже жалеет, что выбрала эту жизнь, ведь могла бы пойти на работу — да пусть хоть в любое кафе. Но так сложилось, что из их круга работать шли либо те, кто стремился выслужиться или что-то изменить, либо те, кому нужны были деньги. И это касалось мужчин и женщин, а ей было плевать на весь магический мир, и в деньгах они не нуждались. На нее посмотрели бы странно — как на человека, который отбивает и так малочисленные рабочие места, а теперь, когда в зеркале отражалась далеко не восторженная выпускница с отличными результатами ТРИТОН, а уважаемая, почтенная дама — и подавно. Нет, в лицо бы ей ничего не сказали, но и помочь бы ничем не смогли.

А ей кажется, что за пределами этого дома отступили бы тревоги и непрекращающаяся боль.

Иногда она выбирается в Косую аллею. Заходит в магазины, ест мороженое на веранде кафе Фортескью. Там ее знают и подают две одинаковые порции — ей и сыну.

И только улыбаются, когда она говорит:

— Он опять ничего не стал есть, извините.

Возвращается домой она настолько усталой, что ночью не может подняться с постели и только осторожно толкает мужа:

— Карлус, пожалуйста… Он опять плачет. Подойди, я совершенно без сил.

И лежит, прислушиваясь к голосу мужа в детской, потому что ей кажется, что что-то не так.

Утром Дорея не может найти эту детскую, мечется, плачет, может даже выбежать на улицу, где ее караулит соседка — миссис Уичерли, добрая старушка, которой, наверное, платит Карлус за бдительность, ради таких вот моментов — подбегает, хватает за руки, начинает что-то рассказывать. Дорея отвлекается, даже втягивается в разговор, потом возвращается домой и снова отправляется в Лондон.