В середине второго дня мы миновали деревушку под названием Белооземь и пообедали в местной таверне. Меня снова закутали в плащ, и ни домиков, ни жителей я не видала.

Зато посадили за общий стол. В угол, спрятав за широкими спинами братьев. Фили сел рядом со мной, Кили – за ним. Он упорно не смотрел в мою сторону. Прямо напротив поместился Бильбо, по соседству с ним – Гендальф, а у дальнего края - Бофур и Бомбур, занявший два места сразу.

Таверна меня разочаровала. Простые белёные стены, пол щедро усыпан соломой, чтобы грязь была не видна, углы и стропила опираются на массивные деревянные балки. Потолка нет, сразу крыша.

В зале обшарпанные, исцарапанные ножами столы и натёртые до блеска лавки. Беспрестанно коптят толстые свечи в глиняных мисках. Даже днём здесь царил полумрак.

- Не возражаешь, если мы закурим?

Вопрос Бофура был задан скорее из вежливости, потому что трубки и кисеты уже появились на столе. Гендальф, тот и вовсе дымил не переставая с тех пор, как сошёл с лошади.

- Курите на здоровье!

К концу поездки мне следовало всерьёз опасаться за состояние своих лёгких. Курили здесь, как дышали. Часто и с удовольствием. Хотя, надо признать, их табак не шёл ни в какое сравнение с тем противным дымом, что испускали любимые сигареты моего начальника.

Остальные разместились за соседним столом. И пошёл обыкновенный мужской трёп о делах. Что-то про лошадей, про золото, про торговлю. Я особо не обращала внимания. Мне было достаточно знать, что гномы ведут себя, как все мужчины, которых я встречала.

За нашим столом было интереснее. Неудивительно, что вторые в итоге стали прислушиваться.

Пока мы ждали заказ, Бофур принялся рассказывать байки. Знал он их неимоверное количество и говорил так, что заслушаешься. Пищал тоненьким голоском за женщин, басил и подкручивал усы за мужчин, изображал животных.

Сначала истории были вполне невинными.

Про несчастного гнома, настигнутого проклятьем, из-за чего всё золото в его руках превращалось в железо. Про волшебный топор, сам рвавшийся в бой. Про свинью, которая могла учуять алмазы по запаху.

На последней Бильбо запротестовал. У него в хозяйстве были свиньи, и он знал, что кроме мяса и сала от них ничего не дождёшься. Но Бофур клялся, что видел всё своими глазами, и купил несколько найденных свиньёй камней.

Однако потом последовала история про троллей, проглотивших разбойников, наевшихся гороха, и получивших жестокое несварение желудка. И я заметила, что мужчины как-то странно поглядывают в мою сторону. Даже Кили блеснул карими бусинками глаз. Но увидев, что я смеюсь вместе со всеми, расслабились. Байки стали смелее.

Про легкомысленную эльфийку, которая однажды так хохотала, что у неё лопнул корсаж. Про двух гномов, поспоривших, кто кого перепьёт, и догулявшихся до того, что остались, в чём мать родила. Неудачливых пьянчуг Бофур изображал со знанием дела.

Я веселилась вовсю. Преследуя ещё и научный интерес. Рассказы Бофура помогали мне выяснить, кто есть кто в этом мире. И позволяли узнать пределы допустимого в нашей компании.

Один Бильбо сидел красный, как варёный рак:

- Среди нас дама!

- И что? – невозмутимо ответствовал Бофур. - Она тоже смеётся!

- Бофур! – перегнулся с соседнего стола Двалин. - Давай дальше! Нам тоже охота знать, чем закончится! А дама, чай, не эльфийская принцесса!

- Закрой уши, - посоветовал мне Бильбо.

- Почему это? – обиделась я.

- Потому что есть вещи, которые порядочной женщине слушать не стоит, - с металлом в голосе отчеканил хоббит.

То ли подействовала непривычная серьёзность Бильбо, то ли оттого, что я вспомнила другие глаза и другой голос, говоривший «молодой женщине не стоит», но мои руки поднялись и прижались к ушам.

Я так и не узнала, чем завершилась история королевича, который вздумал приударить за гномьим юношей, считая, что перед ним женщина-гном.

Знала бы я тогда, что сделала первый шаг на пути к потере своей хвалёной женской независимости!

Внезапно оба брата напряглись и выставили плечи вперёд, закрывая мой угол. К столу подошла служанка, неся огромный, заставленный тарелками поднос. Я надвинула капюшон пониже, пускай парни не нервничают.

Интересно, если мимо пролетит муха, они также бросятся меня защищать? Правда, порой такое отношение льстило. Заставляло ощущать себя чем-то редким и драгоценным, доступным только избранному кругу лиц.

- Берендуин, одна из четырёх великих рек Средиземья.

Голос Гендальфа звучал мечтательно.

Я и не заметила, как он очутился рядом со мной. Обычно старик держался впереди, беседовал с предводителем отряда и безостановочно курил. После того, как я выполнила свою часть уговора, интереса ко мне он не проявлял.

- О, бескрайние просторы Эриадора! Колыбель древних королевств!

Волшебник запрокинул голову, восхищённо озирая неприветливые каменистые холмы, простирающиеся на другой стороне реки, и край мрачного тёмного леса. Остроконечную шляпу он придержал рукой. Ветер трепал его бороду так, что, того и гляди, оторвётся.

- Возможно, когда-то на нашем месте стояли первые переселенцы из Западных земель, - радостно сообщил он мне.

- Э-ри-а-дор, - повторила я. Мне понравилось слово.

И Гендальф пошёл рассказывать про какое-то затонувшее королевство. Где люди жили высокие и стройные – не чета мне, короче, - красивые и умелые. Как они плавали по морям, как возгордились и дерзнули нарушить волю богов. И те в отместку наслали на них огромную волну.

Я, признаться, слушала вполуха. Просто от нечего делать. Подобные легенды существовали и у нас. Дивная изобильная земля, опустившаяся на дно океана. Жители которой были прекрасны и белокуры, как сон.

Глупая сказка. Некоторым нравится верить, что раньше жизнь была лучше. И что мы сами виноваты в несчастьях, которые нас постигают.

Но я думала, что если в этих историях и была доля правды, то древние земли погубили не боги. Какой-нибудь заурядный вулкан. И люди там жили обыкновенные. Такие же, как все.

- Деревья здесь будто шепчутся, - говорил мне хоббит, напуганный словами волшебника. - Словно наблюдают. Неужели ты не чувствуешь?

Нет. Я ничего не чувствовала. Лес, как лес. Разве что слишком высокий. Я до сих пор не привыкла к размерам окружающих предметов. Каждая скромная берёзка казалась необъятным великаном.

- Брендибаки из Бэкланда, мне кузина говорила, она замужем за сыном старшины, считают, что лес живой, - продолжал торопливо шептать Бильбо. - И настроен враждебно. В нём таится какая-то злоба.

Мы оба, сидя у котелка, чистили для супа репу и морковь. Не зная, куда пристроить изнеженного хоббита, Торин отдал его под начало Бомбура, как и меня.

- Что-то это не помешало им вырубить лес, когда они решили основать свои Палаты, - сказала я. Про Брендибаков из Бэкланда, живущих за рекой, у самой границы чащобы, я сегодня слушала всё утро. - И наведываться в него за дровами.

- Они отгородились от него Изгородью! – возразил Бильбо.

Я вздохнула. По мне, его соплеменники просто были малодушны. Пугались любого шороха в темноте.

- Гендальф говорит… - ножик в руках у хоббита затрясся, ещё поранится невзначай.

- Торин не стал бы устраивать стоянку в опасном месте, - отрезала я. Мне хотелось есть и спать.

Поясницу ломило. Мы опять весь день ехали верхом, а я ещё не отошла после вчерашнего. Мне начинало казаться, что ноги скоро примут форму лошадиных боков. Я продрогла из-за ветра на мосту. И не выспалась с прошлой ночи. А тут Гендальф со своими страшилками.

Неужели он не видит, что хоббит и так всего, даже собственного пони, боится?

Я зло посмотрела в сторону волшебника. Какой от него вообще толк? Только курит и болтает. Да ещё ест за троих.

После полуночной стирки у меня ныли ладони. Стирать вручную я, знаете ли, была не приучена. Каждый взмах ножом отзывался болью. Местные овощи, к тому же, были в два раза крупнее, чем дома. Чтобы их удержать, приходилось нелепо растопыривать пальцы.

Вот и сейчас. Все чем-то заняты. Кто чистит лошадей, кто рубит дрова. Оба брата отправились за лапником в лес. Один Гендальф курит, ходит по кругу и что-то бормочет, вглядываясь в гущу деревьев.

- Как дела, работнички? – Бомбур потирал руки. У него уже закипела вода, и он засыпал крупу.

Бомбур был отличный мужик. Добрый и весёлый. Мы с ним быстро поладили, стоило только признаться, как сильно я люблю ягодные пироги. Бильбо сказал, что он был бы того же мнения о гноме, если бы тот на вечеринке не съел весь его сыр.

- А теперь живо всё это покрошите и - в котёл!

Бомбур меня жалел. Старался избавить от грязной работы. Хотел усадить с ложкой, мешать варево.

- Ручки такие беленькие, испортишь, жалко. Ты, часом, не из благородных?

Я сама воспротивилась.

Руки всё равно испортятся, не сегодня, так завтра. От стирки да от поводьев. К слову, сверхстойкая краска с ногтей волшебным образом исчезла в момент перехода через невидимую границу. Затерявшись в глубинах Вселенной вместе с моей одеждой, обувью, серьгами и заколкой для волос.

Руки самого Бомбура были тяжёлые и натруженные. С короткими неровными ногтями и чернотой, въевшейся так сильно, что она давно стала частью кожи.

К концу путешествия мои будут такие же. Когда вернусь домой, придётся долго отмокать в ванной, прежде чем решусь на люди показаться.

Была ещё одна причина, по которой я с готовностью жертвовала руками - не хотелось выглядеть в глазах Торина лентяйкой и неумехой.

Хотя, казалось бы, какое мне дело до глаз Торина? Он мне даже не нравился. Слишком взрослый и серьёзный. Я предпочитала смазливых необременительных красавчиков. Вроде Фили.

К тому же, не уставала я напоминать себе, дома предводителя отряда наверняка ждут жена и куча ребятишек.

Первую миску Бомбур с лёгким поклоном передал предводителю отряда. Здесь соблюдались порядки старшинства. Затем пришёл черёд Гендальфа, потом всех остальных. Но сидели мы вразнобой. Я очутилась между Бильбо и Двалином.

Последний меня пугал. Мало того, что он был высок и плечист, умел свирепо вращать глазами и носил за спиной два пристёгнутых крест-накрест топора, его круглую блестящую лысину украшала громадная татуировка. Как у настоящего дикаря.

Через несколько дней, когда Двалин снял рубашку, я узнала, что татуировками также покрыт весь его торс и обе руки.

Я смотрела на гномов, позабыв про остывающий суп. О правилах приличия здесь не слыхивали. Говорили все сразу, говорили с набитым ртом, громко чавкали, заталкивали в себя хлеб двумя руками.

У меня округлились глаза. В таверне, где мы обедали, я сидела под капюшоном, напротив меня был Бильбо, а сбоку – Фили. Оба ели пристойно. На вчерашнем привале из еды были только хлеб и лук. Да и я была слишком взволнована, чтобы отвлекаться на соседей.

- Какие-то проблемы?

Двалин, заметив мой взгляд, нарочито поковырялся ногтём в зубах.

- Всё прекрасно, - пролепетала я.

- Прекрасно? Ну и прекрасно!

Он отвернулся и метко сплюнул под ноги. Я уткнулась в тарелку.

- Ты их ещё у меня дома не видела, - хладнокровно отозвался хоббит. - Кстати, ты, помнится, упоминала про ложки. Где они? Потому что этими есть невозможно.

Он показал пару ложек с обкусанными краями и потёртыми ручками. Думать не хотелось, сколько поколений гномов пользовались ими до нас.

Я принесла мешок и достала те, что прихватила из его дома. Лысый сосед, увидев изящные вещицы, фыркнул.

Стыдно признаться, но за всё время, что мешок был со мной, я ни разу не решилась извлечь из него вилку и нож. Боялась – засмеют.

- Ах! Мой любимый серебряный сервиз! – вздохнул Бильбо, когда ложка очутилась у него в руках.

- Что?! Серебряный?! - я подскочила с бревна, чудом не расплескав суп, привлекая к себе взгляды окружающих.

А сама думала: ну, конечно, дурёха, конечно, он серебряный. Какой же ещё? Здесь всё настоящее. В этом мире даже нормальные лампы пока не изобрели!

Остальные пожелали узнать, что случилось. Я покраснела.

- Девка обнесла хоббита на серебряные ложки! – кратко сообщил Двалин отряду и заржал: - Торин, вот тебе кого Взломщиком брать надо было!

Гномы заулыбались, чуя повод для шуток. Смеяться надо мной становилось уже привычкой.

- Знала бы, что серебро, в жизни бы не взяла, - пробормотала я, втягивая голову в плечи. На мою беду Двалин услышал и это.

- Она не знала, что это серебро, - передал он остальным.

Вот не думала, что такая безобидная фраза может вызвать столько возмущения! Гномы смотрели на меня с тем же негодованием, с каким я до этого слушала их чавканье. Фили возвёл взгляд вверх. Торин отвернулся. Кажется, он наконец-то улыбался, но не хотел, чтобы видели остальные. Бильбо преспокойно ел суп.

- Что ты знаешь про серебро? – потребовал у меня курносый гном с косами на голове. - Говори!

И в наступившей тишине, желая раствориться в бревне, на котором сидела, ощущая, что вбиваю гвозди в крышку своего гроба, я пропищала:

- Серебро серенькое, а золото жёлтенькое.

Последовавший взрыв словами не описать.

Кили впервые в моём присутствии не покраснел, а свалился на землю, надрываясь и держась за живот. Фили закрыл глаза и беззвучно трясся. Кто-то рыдал. Кто-то вопил. У Торина текли слёзы из глаз. Не думала, что он может так смеяться. Гендальф закусил бороду.

Я медленно сползла по брёвнышку вниз, мечтая провалиться сквозь землю. Хуже всего было то, что я не понимала, в чём дело.

Я же не знала про гномов ничего!

Не знала, что это подгорный народ, веками посвящающий жизнь добыче и обработке металлов. Не знала, что ювелирные ярмарки гномов славятся на всю Арду. Не знала, что младенцам в колыбель кладут слитки золота и серебра. Просто так, поиграть. Что каждый гном с закрытыми глазами, наощупь, отличит один металл или сплав от другого.

- Объясните ей кто-нибудь! – прорыдал Балин. - Дори, ты ювелир, поговори с ней. Скажет потом, что с гномами путешествовала, никто не поверит!

Вот так случилось, что к концу вечера я знала, как попробовать золотой на зуб, могла по весу кошелька в руке сказать, сколько в нём серебра, и на глаз отличить поддельный бриллиант от настоящего.

Заодно разжившись некоторыми полезными сведениями из жизни новых знакомых.

Все они, независимо от возраста и положения, владели ремёслами. В основном кузнечное и ювелирное дело, резьба по дереву и камню. Умение работать руками здесь ценилось не меньше, чем умение метко стрелять и орудовать мечом.

Но были и другие занятия. Лекарь, повар, портной. Бледный юноша с горящим взором, державшийся чуть особняком от остальных, оказался переписчиком книг. Зарабатывая также тем, что составлял для неграмотных соплеменников письма и торговые бумаги.

Торин был кузнец. Тайна мозолей на его ладонях раскрылась.

Пришёл и черёд вопросов ко мне. Тех самых, что я боялась. Чем занимаюсь? Как живу? Из какой семьи?

Я говорила осторожно, тщательно подбирая слова, стараясь избегать явлений, которые могут быть непонятны.

Спросили, сколько мне лет. Я назвала возраст. Вполне солидный по нашим меркам. Половина подруг замужем и успели обзавестись младенцами.

Но гномы считали иначе.

- Дитя, сущее дитя, - покачал головой Балин. А Кили, самый младший в компании, подавил смешок.

Зато Торин меня порадовал.

- Выглядишь моложе, - серьёзно сказал он. И я испытала краткий миг женского торжества. Подумав, что не зря истратила кучу денег на кремы для лица.

Потом подивились, узнав, что я живу одна и сама себя обеспечиваю. Сказали, у них так не принято. Женщины до замужества остаются у родителей, в основном ведут хозяйство. Если работают, то в семейном деле, под присмотром отца или супруга.

- Чем занимаешься?

Название я вспомнить не смогла. Ограничилась общим:

- Бумажная работа.

- Так ты ещё и грамотная!

Хорошее замечание. Надо будет при случае проверить, могу ли я читать на их языке.

Ради приличия я поинтересовалась, куда отряд кузнецов и ювелиров держит путь. И получила следующий ответ:

- Мы отправились в дорогу, желая повидать наших родственников. Племянников и племянниц, кузенов и кузин. А также других потомков наших общих предков, живущих к востоку отсюда.

Ага.

Для этого собрались чисто мужской компанией, обвешались оружием и прихватили с собой Беггинса. Чьи кузены и кузины остались там, откуда мы уехали.

И Гендальфа. Который уже в том возрасте, когда племянники и племянницы должны ездить к нему, а не он к ним.

Знала бы этих гномов поменьше, сказала бы, что они смахивают на шайку грабителей с большой дороги. Торин, с его голубыми глазами и томными кудрями, превосходно вписывался в образ благородного предводителя разбойников.

Разгоревшийся костёр отбрасывал искры. От жара у меня раскраснелись щёки. Чёрные деревья за пределами освещённого круга покачивали ветвями.

Я уже смирилась с тем, что проживу вдали от дома целый месяц. И научилась находить в этом плюсы.

Когда ещё мне, городскому жителю, доведётся поездить на лошадях? Попробовать еды, приготовленной на огне? У неё даже запах другой. Переночевать под открытым небом?

Но дело в том, что там, в моём мире, у меня остались родные. Сейчас они оплакивали мою пропажу или смерть. А я ничем, решительно ничем, не могла им помочь.

Из глаз полились слёзы. Потекли по вискам, застревая в волосах.

У нас с родителями не всё шло гладко последнее время. Но это была моя семья. И я их любила. Мысли о том, что они страдают, когда на самом деле я жива и здорова, обогрета, накормлена и нахожусь под присмотром, тяжким грузом лежали у меня на душе.

Внезапно звёздное небо закрыла широкая тень. Торин, дежуривший у костра этой ночью, обошёл поляну и склонился надо мной.

- Спи, - сказал его голос. - Если ты не будешь спать, ты никогда не достигнешь своей цели.

Я утёрла слёзы и послушно закрыла глаза. Повернулась на бок и уснула.