— Ну? — внезапно бросив вожжи, Цицерон развернулся ко мне всем корпусом. — Рассказывай!
— Что рассказывай? — не сразу сообразила я, резко вырванная из собственных размышлений.
— Как что? — воскликнул шут. — Маленькая сестрица вчера ночью обещала развлечь в пути рассказом о своей жизни. Или новая сестричка обманула бедного Цицерона?
— А разве тебе не надо следить за дорогой? — я с опаской посмотрела на направление лошади. Пока та шла прямо по тракту.
— А что за ней следить? — искренне удивился хранитель. — Она ж не убежит.
Действительно, блин! И почему я не удивлена, что у него сломалась повозка?
Снова пришлось прибегать к своей фантазии, правда к её адекватной части, оставив безумную спокойно допивать скуму в компании внутричерепных тараканов.
— Что тут рассказывать? Родилась я в Лейавине, близ границ Эльсвейра, можно даже сказать, что чуть ли не в районе самих песков, — начала я, сделав вывод, что при учете того, что я неплохо так выучила карту Сиродила (правда двухсотлетней давности, ну да не суть), можно было воспользоваться этим в качестве оправдания своей теплолюбивости. Ведь, докажите, странно встретить человека, родившегося и выросшего Скайриме, но при том жутко боящегося холодов.
— Сиродил? Оооо, Цицерон встретил земляка здесь, в холодном и не гостеприимном Скайриме? Какое счастье! Цицерон так рад. Просто безумно рад! Но ты не подумай, -внезапно ни с того ни с сего, спохватился имперец, - Цицерон не безумен! Многие считают, что он сошел с ума, совсем сбрендил! Но это не так, зуб даю!
"Конечно, - мысленно скептично улыбнулась я, - Вешай мне дошик на уши, что ты в своем уме. А то я тебя не знаю прям?"
Однако улыбаться было нечему. Я почувствовала, как пипец подкрался незаметно. Вот так подстава… Сейчас по моему, несколько шокированному лицу было весьма трудно сказать, что я равносильно рада встрече с так называемым «земляком», но я постаралась сделать моську поприятнее. Не знаю, что путного могло выйти из этих потуг, но вроде Цицерон ничего не заметил, а может и вовсе не обращал внимания.
Цицерон жил в Сиродиле? Это оказалось крайне неожиданной новостью. Хотя это не стало бы для меня новостью, умей я быстро логически рассуждать, а не тупить как эксплорер. Ведь он везет сейчас Мать Ночи, а её единственный храм находился в Бравиле, по крайней мере был там двести лет назад. И как я могла это забыть? Хотя её мощи могли перевести в Скайрим еще задолго до рождения самого Цицерона, да и вообще, за два столетия могло произойти все что угодно, так что мое незнание хоть немного меня оправдывало, но не освобождало от ответственности расхлебывать эту кашу, которую умудрилась заварить всего парой слов. Одно я для себя уяснила точно – надо было внимательнее читать дневники шута!

— Жили мы с семьей на маленькой ферме, часто принимали у себя караванщиков. Те нам делали неплохие скидки на свой товар, а мы их снабжали провизией. Меня ждала вполне обыденная жизнь фермера, с обычной рутинной повседневностью, вечно пьющим мужем и толпой спинозгрызов. С каждым днем жизнь неумолимо приближала к этому этапу, родители немилосердно на меня давили, а я чувствовала, что не готова к расставанию со своей мечтой – путешествовать по всему Тамриэлю. Потому, не так давно я подкупила С'иджо – главного в небольшом каджитском караване и уехала с ними в Скайрим.
Цицерон не спускал с меня заинтересованного взгляда, а я тем временем пыталась в хаосе мыслей найти более-менее адекватную, чтоб создать правдоподобную картину моего, слишком таинственного даже для самой меня, прошлого. Оооо, даэдра! Какого скампа меня потянуло вчера на лирику?!
Оставалось самое сложное: объединить историю с караваном и моим чудесным запердоном в Виндхельм. Хотяяяяяя, есть у меня одна уловочка, что не оставит равнодушным одного маньячного шута... Я вдохнула побольше воздуха в грудь и протараторила на одном дыхании.
— Потом облава! Бандиты! Кровь, кишки, месиво! Я чуть без головы не осталась! Смотрю, караванщики все зарезаны! У одного нога оторвана, у другого хвост, третий пошёл на завтрак грязекрабам! — да простит меня внутренняя кошатница. Да, в моем рассказе не выжил никто. "Зато нет свидетелей – нет доказательств" - подумала я, продолжая на ходу выдумывать историю своей жизни. — Бандиты ухмыляются, покачивая оружием. А я деру даю! Бегу, что есть силы. Вижу - Виндхельм! А там Братья бури, смотрят на меня злющими глазами. Потом как закричат: «Атас! Имперцы в городе!». Я снова бегу, теперь уже от них. Вижу: дом, парнишка выглядывает. Я к нему! Вроде переждала время. А он, мол, ты из Темного Братства? Выполнишь заказ? Как тут отказать, когда он так помог. Пошла, грохнула старуху. Стрелой в голову, да так, что мозги разлетелись по стенке! — тут я конечно преувеличила, но судя по сияющему взгляду, сделала вывод, что слушателю пока все нравится. — Потом пришла записка и ночью встретилась с Астрид. Она сказала что я, мол, перехватила их контракт и теперь просто обязана присоединится к Братству. Дома у меня больше не было и мне ничего не оставалось, как только согласиться. Астрид направила меня в Фолкрит. Я пошла через Вайтран и встретила тебя. Конец истории.
— Как же это замечательно! — воскликнул шут, растянув лыбу до ушей, затем спохватившись добавил. — Ооо, ты не подумай, Цицерону очень жаль тех караванщиков и то, что сестрице пришлось столько пережить! Очень, очень жаль! Хотя не менее жаль, что так мало описания под конец, но все же прекрасно! Прекрасно... Красно… Кроваво-красно… - мечтательно понизил голос он.

— Хи-хи, Лорей ещё больший идиот чем кажется, коли поверил в такую откровенную чушь! — не до конца отхохохтавшись произнёс шут. — Пожалуй, Цицерон действительно уделит этому недоумку титульный лист своего следующего дневника! Такая вопиющая глупость не должна быть забыта! Ну ты, сестрица, выдалааа! Мать Ночи – какой-то там драконий жрец! Не будь ты неопытной маленькой сестричкой, прирезал бы за богохульство! Это ж надо было такое выдумать! А ещё Цицерона зовут безумцем!
Если честно, я даже не ожидала от Цицерона такой бурной реакции. Я исступленно наблюдала за тем, как имперец пытается подавить наростающие приступы смеха.

Ночь выдалась весьма приятной. Я в жизни не была в походах, если не считать поездки с родителями на рыбалку – единственный раз, когда я ночевала на природе, правда, отгородившись от оной стенами палатки. Сейчас же все было иначе. Ночь шептала песни стрекотом сверчков, по полянке блуждающими огоньками летали светлячки и призрачными саванами порхали над ночными цветами лунные мотыльки.
Костер потрескивал, пыхал снопами искр, протыкая яркими огненными кинжалами обволакивающую поляну тьму. Здесь, в Скайриме, в необузданной человеком природе даже запах костра был иным, резким, но манящим, навевающим мысли о свободе. Поедая кусок пирога, которого хватило понемногу на двоих, я неотрывно смотрела в костёр, наслаждаясь переливами красок.

— Как-то раз Цицерону достался контракт, условием которого стало прилюдное сжигание жертвы, — внезапно заговорил шут. Я обернулась: глаза имперца тоже наблюдали за игрой пламени, но говорил он так, будто не общался с кем-то конкретным, а с сам собой. — Помню как сейчас: ночь, дом на окраине города. Аккуратно, неслышно пробираюсь внутрь. Надо выкрасть жертву незаметно, так чтоб не проснулись остальные. Ушлый заказчик приказал на кануне напоить клиентку сонной травой. Её и стадо мамонтов разбудить бы не смогло! Выношу женщину на улицу, там уже готово бревно, обложенное сеном. Там уже ждёт заказчик…
Цицерон остановился, продолжая пребывать в своих воспоминаниях. Я боялась прерывать его молчание, хоть в голове и носились вопросы. Сейчас мне было почему-то не по себе: то ли от жуткой истории, то ли от присутствия исполнителя роли антогониста.
— Знаешь, — внезапно снова заговорил шут. — Как ужасна смерть, когда во сне чувствуешь запах собственной горящей плоти, сквозь сон ощущаешь боль, но, притупленное сильнодействующей травой, сознание не способно пробудить тело? Заказчик сам пожелал поджечь сено. О, Ситис, как она горела... - улыбка, изгиб которой не покидал его губ в силу особенностей черт лица, больше не казалась мне привычно-естественой. Скорее хищной, мечтательной. Он явно говорил не без наслождения. - Как кричала! Она так и не открыла глаз, пока пламя пожирало её плоть, оголяя бурые от копоти кости. Истошные вопли сопровождались агоническими судорогами, а заказчик смотрел на это, с таким нескрываемым удовольствием… Я успел вовремя спрятаться, прежде чем на улицу высыпали пробужденные домочадцы. Она уже выпускала из глотки предпоследние крики. Эти глупцы заметались, бросились к колодцу, хотели потушить то, что уже не имело смысла тушить.
В костре треснула очередная ветка. Искры взмыли в ночное небо. Глядя в пламя, я живо представляла картину той ночи, несмотря на то, что не присутствовала там. Холод пробегал по спине ледяными струйками. Меня передергивало с одного воображенного вида той несчастной, чья кожа пузырилась от адского жара, лопалась, слезала под дикие крики нескончаемой боли. Почему-то внутренне я боялась Цицерона за проявленную жестокость. Нет, не из-за того, что выполнил заказ, а за то, с каким упоением он рассказывал это мне.
Я ничего не ощущала по отношению к убийствам ещё до того, как попала сюда. По телевидению неоднократно вещали о различных смертях, но я смотрела на все это спокойно, в то время как мама хваталась за голову и начинала причитать. Можете назвать меня жесткосердной, сказать, мол, просто непосредственно меня убийства ещё не касались, от того и равнодушна так. Я не знаю. Но сейчас мне было страшно, возможно даже не от услышанного, а от того, что человек, свершивший это, сейчас сидел рядом со мной. Нет, все же лучше классическим способом вскрывать жертве глотку, быстро и без последующих мучений (если только она того не заслужила).
— Что ты тогда испытывал? — внезапно даже для самой себя, спросила я.
Шут удивленно на меня уставился, будто не ожидал, что его слушают, ухмыльнулся и произнес:
— Ничего такого, чего испытывают люди, не посвятившие себя воле Матери.
Дальнейшие расспросы показались мне бессмысленными.
Не знаю, как я вообще прожила эту ночь, но мне внезапно стало как-то противно на душе и тускло.
Цицерон предложил мне свой спальный мешок, но я отказалась. Пожав плечами, мужчина настоял на том, чтоб я, коль собралась спать на шкурах, хотя б укрылась дорожным плащом. Я поначалу отнекивалась, так как после услышанного не могла усвоить, как в этом человеке сочетается такая доброта (скорее простое проявление заботы к собрату по клинку) и восхищение, наслаждение муками. Я привыкла к тому, что персонаж и в игре-то был неадекват, но предпочитал драться открыто, или быстро убивать, так что жертва не успевала что либо осознать. Но так жестоко и так бесчеловечно… Это все казалось жутким, проявленная по отношению ко мне, забота ощущалась фарсом. Мне было неприятно даже прикоснуться к его вещам. Но пришлось.